Священник

1
Открывшаяся дверь впустила на мгновенье свет летнего вечера в Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Суббота. Служба отца Кирилла подошла к концу, и он уже собирался уходить домой, но на пороге показался человек. 
Кирилл замер на секунду от какого-то дурного предчувствия. Оно было таким реальным, что ему казалось, он может даже дотянуться до него и потрогать его рукой. Но оно не имело под собой никаких оснований. Оно было сродни тем ощущениям, которые могут выплывать из самых тёмных глубин сознания, пугая своими страшными догадками. Например, этот человек, который направлялся к нему, мог сейчас достать пистолет и направить его прямо ему в голову. И откуда берутся такие ужасные мысли? Предупреждение о грозящей опасности? 
Неуверенные шаги невысокого человека разносились по храму глухим эхом. На нём была клетчатая рубашка с коротким рукавом, застёгнутая на все пуговицы до самого верха, словно у послушного школьника начальных классов. Ткань болталась на худой груди и узких плечах. Длинная шея торчала поверх тугого воротничка. По его лбу струился пот.
Он подошёл ближе, и Кирилл услышал его прерывистое хриплое дыхание. Он узнал этого странного человека. Он видел его на службе несколько раз. Единственное отличие было сегодня в том, что в руках он не сжимал большую Библию в твёрдом переплёте.
«Лучше скажи ему, что служба на сегодня закончена».
Это было отличной мыслью, но он прекрасно знал, что так поступать нельзя. И стоило ему только открыть рот и задать вопрос, как незнакомец, подойдя к нему почти вплотную, остановился, склонил голову перед крестом и Евангелием и, подняв глаза, робко проговорил:
- Здравствуйте, отец Кирилл. Простите мою наглость, что я захожу к Вам в Храм в столь поздний час и беспокою Вас, когда Вы уже должны закрываться и... 
- Не стоит извиняться, - оборвал его Кирилл, - Наши двери всегда открыты. Говорите, что привело Вас сюда.
Голубые глаза человека сверкали. Их окружала паутина морщин, отчего они казались маленькими. На его непривлекательном лице красовались небольшие усики. Он смотрел на священника с паническим ужасом, словно животное, которое загнали в ловушку и ему некуда деться, но, тем не менее, он не внушал сочувствия.
Человек достал из грудного кармана бордовый платок и вытер рот. Его рука дрожала, а лицо было мертвенно-бледным. 
- Отец Кирилл, я хотел бы исповедаться. Я много времени проводил у себя дома в размышлениях и в поиске спасения. Я часто опускался на колени и пытался молиться, но я не чувствовал присутствия Бога, и пустоту эту заполняли мои угрызения совести. Они терзают меня и не дают спать. Я даже подумывал о самоубийстве, и это мне казалось единственным выходом. Но это тяжкий грех,  и после смерти я никогда не обрету покой. Они будут там, по ту сторону жизни. Я вижу их мёртвые лица. Лица всех…
Он не мог больше продолжать. Лицо его исказилось чудовищной гримасой горя, и по нему потекли слёзы. Он вытер щёки ладонями, и оставшиеся после этого грязные разводы напоминали боевой окрас.
Его вид вызывал у Кирилла отвращение – узкое лицо и горящий взгляд голубых глаз. И эта клетчатая рубашка. На какое-то мгновенье он не знал, что сказать. Его охватило очень неприятное предчувствие. Крайне неприятное.
- Я бы советовал Вам сейчас на время уединиться и привести свои мысли и чувства в порядок, - проговорил спокойным и ровным голосом священник. – Вы ведь раньше ещё никогда не исповедовались?
- Совершенно верно. Я много раз пытался исповедоваться, но никак не решался. Не решался рассказать обо всём этом, обо всех моих грехах. А на исповеди всегда стоит такая очередь. Вокруг тишина, и ты невольно краем уха слышишь, о чем люди говорят. А я боялся, что кто-то узнает и…
- Не бойтесь. Я буду свято сохранять каждую тайну исповеди при любых раскладах и обстоятельствах. Для начала, Вам стоит успокоиться. Потому что я не хочу, чтобы исповедь, как это часто бывает, превратилась в простое перечисление грехов. Я бы даже рекомендовал для подготовки к исповеди записать все свои грехи на листок бумаги. Исповедь требует в первую очередь их осознание, как вещей, губящих жизнь. И всегда помните, что исповедуете Вы свои согрешения только перед Богом при моём скромном свидетельстве.
Ему не потребовалось записывать свои грехи на бумаге. Он сначала встал, сделал пару нерешительных шагов назад, будто хотел уйти, а потом вновь подошёл к священнику, который стоял перед аналоем на солее, и склонил голову. Перед этим он бросил на священника короткий взгляд – очень короткий, почти что незаметный, но всё же Кирилл успел заметить в его глазах нечто изменившееся. Он это уловил. Только что источающие слёзы и страдающие глаза стали далёкими и равнодушными, и на его лице больше не отражалось чувство вины.
Кирилл, конечно же, не хотел проводить сейчас исповедь. Кем этот человек себя возомнил, что может вот так прийти и заставить его провести обряд в церкви в удобное для него время? И священник хотел было возразить незнакомцу, но вдруг почувствовал, что зубы начали выбивать невнятную чечетку. Это привело его в ужас, но остановиться он не мог. От этого человека исходила какая-то неприятная энергетика, и он испытывал настоящий страх. Страх, который нарастал как снежная лавина, спускающаяся с крутых склонов гор. Он чувствовал его, как он щиплет его кожу, заставляя подниматься волосы дыбом.
Непослушными, трясущимися пальцами священник наконец-то взял и покрыл его голову епитрахилью и помолился. 
- Молитесь ли Вы постоянно и думаете ли о Боге?
- Да, батюшка.
- Назовите своё имя, и расскажите, что Вы желаете исповедать перед Богом?
- Меня зовут Константин. Я совершил самый ужасный и тяжкий грех в своей жизни. И он был не один. Я нарушил шестую и самую главную заповедь Господа Бога – не убий. Жизнь – это самый величайший дар Божий. Я это понимал и понимаю, но всё равно это делал. Раз за разом. В меня словно вселялся бес. Я понимаю, что предавался в руки сатане, и часто терял человеческий облик, но такое со мной было не всегда.
Услышав всё это, у священника по коже побежали мурашки.
Человек поднял голову и посмотрел прямо в глаза Кириллу, и священнослужитель отчетливо увидел, как в этом человеке произошла метаморфоза. Сначала он говорил голосом человека, который искрение раскаивается в своих грехах, а потом вдруг голос поменялся, и выражение лица приобрело ужасные очертания. В нём он больше не видел ни намёка на что-то человеческое. Он улыбался, но улыбка не затрагивала его глаз. Глаза его казались… голодными. От этой улыбки Кириллу захотелось закричать, словно он увидел, как расплываются в усмешке синие губы лежащего в гробу мертвеца. 
То, что Кирилл услышал от него дальше, разом лишило его сил и заставило внутренне окаменеть от ужаса.
- Они сами во всём виноваты. Меня искушали эти девочки – и конечно, я ведь мужчина. Но сколько их не убивай, они всё равно всегда будут среди нас. Это неизбежно. Я не хочу Вас задерживать, поэтому я расскажу всё кратко. Я не хочу вдаваться в подробности, как я это делал. Не буду рассказывать, какое я испытывал удовольствие, когда убил последнюю девочку, как я наматывал её кишку за кишкой на свой длинный нож, и как я страдал после осознания того, что я сделал. Это было для меня как наркотик, а дозой являлось само убийство. Я получал от этого удовольствие, но потом я горько за него расплачивался.
Я ведь хороший человек, как бы это глупо со стороны не звучало. Таким я был всегда, таким и остался теперь, не смотря на всё то, что произошло. Это не пустые слова. У меня есть на то основания: я имею двоих детей, которые ведут уже самостоятельную жизнь, имею высокооплачиваемую работу, у меня есть машина, есть квартира.
Кирилл чувствовал, как его лёгкие заполнял тяжёлый, будто пропитанный смрадом воздух. Он хотел, чтобы это всё скорее закончилось, и он смог выйти отсюда.
Человек тем временем всё рассказывал о своих воспоминаниях, и в ледяных глазах его стояла ностальгия. Ностальгия по убийствам? Священник не хотел в это верить.
- Ночью, сидя в своей квартире и смотря в окно, я поднимал глаза на луну, и, дрожа, спрашивал самого себя, кто или что управляло мной? У меня начиналась самая настоящая ломка. Я пришёл к Вам, пришёл для того, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Я устал от того, что не могу спать по ночам, устал просыпаться в холодном поту. Ведь я ни в чём не виноват! Всё это делал не я! Моими действиями словно руководил кто-то свыше, а разум был затуманен. Я хотел и пытался обратиться к Богу за помощью, но он не слушал меня, и я понимаю. После того, что я сделал, я буду гореть в вечном пламени. Но всё же я искренне хочу раскаяться в своих грехах. Я хочу слезть с этой иглы раз и навсегда. Я хочу, чтобы Вы мне помогли. Ведь Вы сможете мне помочь?
Кирилл не смотрел телевизор, но от своей жены не раз слышал про «детского маньяка», который орудует в этом городе.
Ведь Вы сможете мне помочь?
Эта фраза всё звучала и звучала в его голове. Как он может ему помочь? Что он должен сейчас сделать? Должен всеми доступными способами сделать так, чтобы этого больше не повторилось. 
Сколько прошло времени с того, как его посетитель задал ему свой вопрос? Ему казалось, что прошла целая вечность, но прошло не больше десяти секунд, и за это время он услышал, как на улице по дороге проехала машина, как тяжело дышит сидящий перед ним человек, как стучит его собственное сердце.
Кириллу казалось, что он не сможет проронить ни слова, но когда он заговорил, голос его звучал спокойно и без дрожи.

Когда незнакомец вышел из храма, священник сидел с закрытыми глазами не в молитве, а в замешательстве. После этого человека вокруг ощущался омерзительный запах, непонятный, нечестивый дух. Кирилл пожалел, что впустил его, хотя в действительности выбора у него не было. Рано или поздно это бы случилось.
Всё было как в тумане. Он помнил, что призвал его к истинному покаянию, к отречению от этих злых намерений.
Интересно, подействовало ли на него это? Может ли он с уверенностью сказать, что такое больше не повторится?
Нет, не может.
Кирилл пытался убедить его, что он должен явиться в правоохранительные органы с повинной и во всём сознаться. Он убеждал его, что тому необходимо покаяться не только перед Богом, но и перед людьми, а особенно перед теми, чьих дочерей он лишил жизни. Только тогда он спасёт свою душу.
Сейчас Кирилл пожалел об этом, потому что он мог напугать его. Это могло было стать зажжённой спичкой, брошенной в бочку с порохом. Пока этот человек явно не был готов к такому покаянию. И он, как ему казалось на первый взгляд, правильно сделал, что назначил с ним ещё одну встречу. 
А может быть ему самому стоит пойти и обо всём рассказать полиции?
Но своим доносом он лишит жизни этого человека, который понадеялся на него, который пришёл к нему покаяться и облегчить свою душу. Сама мысль эта была чудовищной. Как потом люди будут ему исповедоваться, если он не держит свой рот на замке?
Но тем самым, он, возможно, спасёт жизни многим детям.
От этой мысли ему стало не только легче, но и страшнее.
«Ты ни в коем случае не должен доносить на него».
Да. Кирилл приносил присягу, что ни при каких обстоятельствах не должен раскрывать тайну исповеди. Но он убийца. Он совершил страшные преступления и должен понести за это наказание. А если он кого-нибудь ещё убьёт?
Хорошо, допустим, он всё расскажет, но как он докажет, что человек, который приходил к нему на исповедь, действительно убийца? Он же не видел, как совершаются эти преступления, и никаких улик, кроме сказанных слов, он предоставить не может. А наговорить этот человек мог всё что угодно.

2
Когда Кирилл наконец-то оказался на улице, глубокое облегчение залило его теплой волной. За то время, которое он провёл в церкви, далеко на Западе ветер собрал в большую кучу серые тучи. Было душно. До его ноздрей долетал запах собственного пота, струящегося по его лицу и по всему телу.
Кирилл подставил лицо ветру и почувствовал, как он сдувал с него пыль этого дня. Он подумал, что никогда в жизни не получал такого удовольствия от простого дыхания. 
Он поплёлся домой – прямо-таки восьмидесятилетний старик, а не сорокапятилетний мужчина. Перед ним то и дело всплывал один и тот же образ: тот страшный незнакомец, который только что был у него на исповеди, сидит на коленях в лесу точно так же, как десять минут назад сидел перед аналоем. На его руках лежит маленькая мертвая девочка со слипшимися, пропитанными кровью волосами. Он плачет, плачет так же, как и на исповеди.
Кирилл попытался отвлечься от этих мыслей, но его воображение всё рисовало невероятные образы с ужасающей четкостью и яркостью, недостижимыми ни в каком сне. Он увидел, как убийца наматывает на свой нож кишки маленькой девочки. Эти мысли сверлили его мозг, проникая всё глубже и глубже.
«Нет, нет. Такого просто не может быть!»
Откуда у него была такая уверенность, что этот человек был на самом деле тем, за кого себя выдавал? Может он был просто сумасшедшим? Мог ли он совершить такие ужасные преступления, а затем прийти на исповедь? Могло ли такое произойти на самом деле?
В его практике такого никогда не было.
Тогда почему в голову ему приходят эти мысли? Какая часть его сознания отказывается в это верить?
Потому что так выгоднее в первую очередь для него, выгоднее, чтобы этот человек оказался просто спятившим, слетевшим с катушек, чтобы избавится от этого бремени.
Разве можно верить подобным изречениям, исходившим из его уст? Разве мог он себе представить, что человек, который крепко сжимает в руках библию на служении, является убийцей. И не просто убийцей, а самым настоящим серийным маньяком.
До сегодняшнего вечера он не то что не мог об этом подумать, но даже и вообразить это в самом страшном ночном кошмаре.
Послышался раскат грома. Кирилл невольно вздрогнул, где-то сверкнула молния, но он её не увидел. Он был весь в напряжении и был погружен в свои мысли, хотя этот разряд электричества на какую-то секунду заглушил их.
Ему вдруг нестерпимо захотелось помыть свои руки, которые, казалось, были перепачканы кровью, кровью убитых этим человеком детей. Хотелось помыться полностью, чтобы смыть с себя грязь сегодняшнего дня.   
Грозовые тучи скрыли последние проблески лучей заходящего солнца. И едва он дошёл до своего подъезда, как на улице забарабанил сильный ливень. 

3
Кирилл вставил ключ в замочную скважину двери своей квартиры и провернул его несколько раз. Его одолевала страшная усталость. Для начала он решил выпить чаю, чтобы привести свои мысли в порядок. Он налил воду в чайник, зажег газ и поставил его на плиту.
Священник постоял перед открытым холодильником, выбирая что-нибудь на ужин. Взгляд его устало скользил по продуктам, купленным и приготовленным его женой. 
Нет, есть ему сейчас точно не хотелось, и он пошёл в ванну. 
Хорошо, что его жена уехала на пару дней к матери, иначе она бы стала задавать ненужные вопросы по поводу того, почему у него такой подавленный вид. И Кирилл не смог бы скрыть тот угнетённый мрак с лица, которое смотрело на него из зеркала: его карие глаза и веки под тяжестью дня были опущены, тонкие губы, которые едва виднелись в проседи черной бороды, казалось, никогда не трогала улыбка. Нет, он не хотел рассказывать пока о том, что произошло сегодня вечером. Да и вообще ей не зачем было об этом знать. И если бы она даже спросила его, что с ним случилось, то он предпочел бы солгать, потому что правда не умещалась в голове и обжигала язык.
Отец Кирилл был счастливым человеком. Шесть лет назад его жена родила ему чудесную дочку. Это был их второй ребёнок, они назвали ее Катей. Женя, их первая дочка, уже вышла замуж и перебралась в другой город.
Впервые свою жену он увидел в пятом классе. Именно тогда она перешла к ним из другой школы. У неё были длинные шелковистые черные волосы и пронзительно синие, как море глаза. Кирилл никогда не думал, что она его вообще хоть когда-то замечала, не считая тех случаев, когда он приходил на первые уроки и здоровался с ней. Он же думал о ней постоянно. Ему казалось, что если она скажет ещё что-нибудь кроме стандартного «привет», то от радости он потеряет сознание.
Она ещё совсем тогда маленькая захлестнула его с головой. И он никогда не представлял себе, что через шесть лет на школьном выпускном вечере, кружась в танце, она склонит голову ему на плечо, а на губах её застынет мечтательная улыбка. Улыбка, которая будет с ним всегда.
У Кирилла не было собственного компьютера, поэтому он решил воспользоваться компьютером жены, который стоял в их спальне. Он редко пользовался подобными современными вещами. Собственные ограничения священник соблюдал строго. К ним относился телевизор, компьютер, газеты. Все эти ограничения позволяли ему оградить себя от пагубного влияния окружающего мира. А он, как священнослужитель, очень хорошо знал, к каким результатам может привести такое воздействие. Однако сейчас нужно было расставить все точки над «и». И паутина всемогущего Интернета должна была привести его к ответам.   
Если он и садился за компьютер, то только для того, чтобы ответить на вопросы, присылаемые на электронный сайт церкви прихожанами, но сегодня он открыл пустую страницу в поисковике «Яндекс» и  набрал в появившейся строке ввода «детский маньяк». Потом, немного подумав, добавил «в городе Орбита» и нажал на значок поиска.
Страница моментально загрузилась, и только третья ссылка была достойна его внимания: «в городе Орбита орудует «детский» маньяк». Он кликнул на нее, и на экране появилась статья, ужасающий заголовок которой гласил: «Девочка Аня стала пятой жертвой маньяка». Уткнувшись носом в монитор, он тут же стал читать статью с жадностью биолога, изучающего новый, только что открытый вид животного.
Её обнаружили в овраге строящегося торгово-развлекательного центра возле шоссе. Руки её были связаны, а на теле было обнаружено сорок четыре раны. Как сказал один из полицейских, смерть наступила в результате колото-ножевых ранений, но точная причина будет установлена после вскрытия.
Действия преступника, который изнасиловал и убил семилетнюю Аню, точно совпадают c предыдущими четырьмя жертвами. Можно однозначно утверждать, что это сделал один и тот же человек. Убийца всегда знал, когда жертвы оставались без присмотра взрослых. Он пытал и насиловал их. После чего убивал с особой жестокостью. Последней своей жертве он вскрыл живот.
Я наматывал её кишку за кишкой на свой длинный нож…
- Господи – прошептал Кирилл. В груди раздавались гулкие удары сердца. – Всё это правда.
Мурашки ползли по его коже, а внутри всё заледенело.
В конце статьи приводился список всех убийств. Первое убийство было совершено год назад, 3 августа. Второе - 6 ноября. Следующее в начале февраля. Потом май и последнее убийство в конце июля. То есть всего четыре дня назад!
Сколько раз он видел этого человека в церкви? Он готов был поспорить, что ровно четыре, не включая сегодняшнего дня. Ровно четыре раза, и каждый раз после совершения убийства. Каждый раз он приходил на богослужение, и последний раз пришёл на исповедь.
Но это может быть простым совпадением и не более того. Мог ли этот человек быть тем, за кого себя выдавал?
Он не мог больше на это смотреть и закрыл сайт. Голова раскалывалась от боли.
«Что ему делать?»
Конечно, самым верным и правильным решением было бы обратиться в полицию и всё рассказать, но тогда его лицо тут же попадет в газеты, а заголовки будут гласить: «Местный священник поймал детского маньяка, когда тот пришёл к нему на исповедь».
На кухне засвистел кипятившийся чайник. Он вздрогнул от неожиданности и, встав, поспешил его выключить, чтобы поскорее избавиться от этого громкого свиста.
Пить чай он уже не хотел. Что он хотел, так это лечь в кровать и постараться уснуть, что он впоследствии и сделал. 

Когда он лежал в кровати, роившиеся в голове мысли не давали ему уснуть. Они перекатывались с одного места на другое, точно так же, как он переворачивался с боку на бок. Кирилл думал обо всех тех убитых девочках, думал, что ему делать дальше.
Его сознание ещё долго балансировало на грани сна, но потом всё-таки перешагнуло за него. И теперь он крепко спал. 
Ему снилось, что он идёт по лесу через зловещую рощу мёртвых деревьев. По звёздному небу плыла луна. При его ходьбе она то и дело ныряла в просветы между уродливыми ветвями деревьев, которые вздымались высоко в небо, словно поднятые в молитве сплетённые руки заживо захороненных людей-великанов, задохнувшихся в попытке выбраться из-под земли. 
Через некоторое время он достиг поляны, на которой лежал огромный поваленный  дуб. Его взгляд сместился к вывороченным из земли корням, походившим на лапы паука. Между ними он увидел сидящую маленькую девочку. Кирилл подошёл поближе. На открытых участках тела виднелись чудовищные по глубине порезы. Голова её лежала на коленях. Слипшиеся от крови волосы закрывали лицо. Она тихонько плакала.
Кириллу показалось, что он знал эту девочку и не ошибся в своих догадках, когда та подняла голову и обратилась к нему:
- Отец Кирилл, почему Вы дали ему уйти, почему Вы позволили сделать это со мной? – Это была Лена, дочь его старой знакомой. Они часто приходили к нему в церковь.

4
Когда Кирилл проснулся, жены ещё дома не было. Он лежал на влажной от пота постели. Часы, стоящие на прикроватной тумбочке, показывали час дня. Он не помнил, когда последний раз спал так долго. Сны его были наполнены кошмарами и, вспомнив это, Кирилл почувствовал, как по спине пробежал озноб.
Он принял душ и затем прошёл на кухню, усевшись за стол с чашкой крепкого чая и хлебом. Кирилл медленно пережевывал хлеб и, запивая его небольшими глотками, наблюдал в окно за нескончаемой рекой людей, поток которых тек на работу или по каким-либо другим делам.
Сквозь рваные тучи выглянуло солнце, и Кирилл всем своим существом осознал, что день, если отбросить случившиеся с ним вчерашние события, был великолепным. Но завтра ему предстояло вновь отправиться на службу, и он боялся того, что его там могло ожидать.

5
Служба на этот раз проходила очень долго, и рабочий день растянулся, как жевательная резинка. Чем дольше он говорил и чем дольше люди стояли в церкви и слушали его, тем больше его охватывал ужас. Он заметил разительную перемену в выражении их глаз. Они были словно затуманены пеленой непостижимой таинственности. Люди смотрели на него, и их лица показались Кириллу искаженными, словно он видел их сквозь толщу воды. Все эти люди, что они скрывают на самом деле? Ему хотелось знать, какие мысли таятся за всеми этими лицами, за мрачными морщинистыми лбами и крепко сжатыми в молчании губами. Так ли они искренны, когда исповедуются? Теперь он думал, что нет. Наверно в каждом из них есть бездонные глубины грехов, о которых они никому и никогда не расскажут. И они там действительно есть. Это видно по их глазам: одним, возможно выдуманным грехом, они прикрывают другой, настоящий, раскрыв который, они покажут свою настоящую жуткую сущность.
Наконец он остался один. Служба его закончилась и, искоса бросая взгляд на дверь, Кирилл, дрожа всем телом, ожидал, когда придет тот, кто назвался убийцей. В душе его бесновались возбуждение и страх, страх того, что ему опять придётся увидеться с ним с глазу на глаз. Однако все эти чувства потихоньку подавлял мощный фонтан облегчения, потому что чем больше он ждал, тем больше появлялась уверенность, что этот человек не придет вообще. 
Он заставил себя прождать его целый час, но ни сегодня и ни через день этот человек к нему так и не пришёл.

6
Каждую ночь священник снова и снова видел один и тот же сон: он собирается уходить домой, и в этот момент дверь в храм открывается, и перед ним появляется он: на нём забрызганная кровью клетчатая рубашка, в руке его сжимается огромный нож с засохшими пятнами крови и клочьями черных волос. Кирилл только стоит и смотрит, не в силах пошевелиться, его словно парализовало. Он только стоит и смотрит, как человек медленно приближается к нему и говорит, что хочет исповедаться. Маньяк улыбается, и он видит, что даже его зубы перепачканы кровью.
Кирилл думал, что со временем это должно пройти. Но на каком-то подсознательном уровне он знал, что никогда не избавится от этого страха.
Прошла неделя, потом две, и так прошёл целый месяц. Он больше не видел этого человека ни в церкви, ни где-бы то ни было ещё. Он вернулся к прежней жизни, и разум его более не терзали догадки в отношении этого маньяка, но всё же он каждый вечер включал у себя дома телевизор с местными новостями и с замиранием сердца ожидал, что когда-нибудь он услышит от диктора, как кто-то вновь обнаружил новую жертву «детского маньяка». И отсутствие таких новостей было облегчением.
Господи, думал тогда Кирилл, пусть на этом всё и закончится. Пусть всё это больше не преследует меня.

7
Может ли Бог быть жестоким, особенно в отношении тех, кто верно служит ему? Нет, потому что Бог никогда не бывает жестоким, он лишь посылает человеку испытания, который он должен вынести. Так бы Кирилл ответил на этот вопрос, но только не сейчас, когда он стоял на похоронах собственной дочери. Жена стояла рядом. Лицо её было скрыто под черной вуалью. Но, не смотря на это, можно было увидеть её бесконечный поток слёз. Она то и дело подносила платок к лицу и вытирала их. Кирилл не смотрел на неё, так как боялся, что если увидит её, то слёзы тоже хлынут у него из глаз.
Погода, как и сам день, была ужасной: дул пронизывающий холодный ветер, раскачивая деревья с увядшей желтой листвой, мрачными серыми тучами затянуло небо, которое готово было вот-вот разродиться проливным дождём.
Как же учил Иисус? Подставь щёку и люби своих врагов? Так, да? Но это только слова, и их легко говорить, когда проблемы других людей не твоя забота. А что сделал Кирилл, когда услышал голос его жены в трубке телефона, голос, который лишился остатков самообладания и сообщивший ему о том, что их дочь жестоко убили? Подставил другую щёку?
Нет, всё было не так. Именно в этот момент, когда стакан чая выскальзывает из его руки и разбивается об пол, на лице застывает ужас, и он раз и навсегда проклинает Бога. Осколки летят во все стороны. Он застывает и смотрит на чайную лужу и на осколки чашки, словно на осколки своей, только что разбившейся жизни. По телу точно лезвием бензопилы пробегает удушающий спазм. Ему приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать крик. Кирилл опирается лбом о стену. На глаза наворачиваются слёзы, которые он не может сдержать.
«Пожалуйста, - мысленно он кричит про себя, - пожалуйста, пусть всё это будет неправдой, пусть это будет просто сон, просто ночной кошмар!»
Ему хочется прокричать эти слова вслух, но он лишается дара речи, потому что его гортань сужается до размеров маленькой трубки.
Квартира поплыла, а предметы, стоявшие перед ним стали расплывчатыми. В голове не было больше ни одной мысли. Что-то происходило. То ли мир уходил от него, то ли он из мира. Кирилл склонялся ко второму варианту. И впервые в своей жизни он упал в обморок.
Обморок этот был для него перерывом, был таймаутом. Он был отсрочкой, взятой его организмом, чтобы, когда Кирилл пришёл в сознание, он смог переосмыслить весь тот ужас, который с такой жестокостью был брошен ему судьбой. 
Если бы Кирилл обладал большим хладнокровием, то, вероятнее всего, его сознание выдержало бы этот удар. Но он не был из числа этих людей. Всё случилось быстро и без всяких предупреждений, и ужасающая реальность на какое-то время потеряла над ним власть.
Без сознания Кирилл находился не больше минуты, но этого оказалось достаточно, чтобы подготовить его к изменившейся реальности.
Он лежал на полу коридора, лицом вниз в луже собственной крови. Вокруг стояла тишина. Кирилл слышал, как работает холодильник на кухне, как капает вода из неплотно закрытого крана, как стучит его собственное сердце, удары которого ощущаются не только в груди, но и в ушах.
Он потёр рукой лоб. При падении он хорошо приложился им об пол, но это было уже не важно. Кирилл не чувствовал боли. К глазам опять стали поступать слёзы, и он расплакался. Расплакался не только от горя, но и от ярости.
В этот момент перед ним рухнула вся мысленно построенная картина будущей жизни. Она мелькнула в его воображении с ужасающей скоростью автомобиля.
«Ты просто выдумка! – кричал он в пустоту дома. – Ты просто обман! Будь ты проклят и гори в огне! Иисус вместе со своим Богом, будьте вы прокляты! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу за то, что ты сделал и за то, на что ты меня обрёк»!
Он метался по комнате, ничего не видя от слез. Он бил кулаками по стене. Он рвал на себе волосы, потому что понимал, что виноват в этом был не Бог, а он сам, и постепенно мир, с которым нужно было сохранить разумный контакт, растворялся в тумане вечного ужаса.
Возле деревянного креста стояла Катина фотография. Этот снимок был сделан этим летом на Черном море, куда они с женой отправили её отдыхать в детский лагерь. На ней она улыбалась, обнажая красивые и ровные белые зубы.
- Кирилл? Ты как?
Он посмотрел на Вадима, их лучшего друга, который вместе с ним помогал выбирать гроб на следующий день после убийства его дочери. Именно он тогда удержал Кирилла, чтобы тот не влез в драку с продавцом, который настойчиво предлагал взять гроб с атласной внутренней обивкой, так как она не прозрачна и имеет более благородный вид, но в этом не было никакой необходимости, так как гроб будет закрыт. То, что сделал с ней маньяк, не смог бы исправить ни один пластический хирург. Ни одна пудра бы не скрыла этих чудовищных шрамов.
Внезапно мир стало заволакивать черной пеленой, и у Кирилла всё поплыло перед глазами, лицо его исказилось, а ноги стали подкашиваться. На него обрушился жесточайший приступ головной боли.
- Кирилл? – вновь послышался откуда-то издалека голос Вадима.
- Кирилл? – теперь совсем близко. Он ухватил его за плечо, чтоб тот не упал. Голос был встревоженным.
Тут мир вокруг него вновь обрёл чёткие конуры. Ели бы не Вадим, то он бы вероятнее всего упал бы в обморок.
Кирилл с усилием оторвал взгляд от фотографии и выдавил жалкое подобие улыбки.
- Я в порядке, - ответил священник, с облегчением отмечая для себя, что всё ещё способен издавать какие-то звуки. - Просто она очень любила море. Я подумал о том, что она больше никогда не увидит его. Поэтому мы с женой выбрали именно эту фотографию.
- Ты давай держись, - прошептал он ему. На лице его отразилось выражение искренней озабоченности.  – Если что, я могу увезти тебя домой.
- Спасибо, Вадим, но не надо. Всё хорошо. Спасибо за всё, что ты сделал для нас. 

Первая лопата земли полетела в могилу, куда опустили гроб его дочери. Гроб, который был закрыт, который нельзя было открыть, так как лицо девочки было исполосовано ножом вдоль и поперёк, а тело…
Я наматывал её кишку за кишкой на свой длинный нож…
Священник видел свои пальцы. Видел свои пальцы, которые покрывали голову убийцы епитрахилью.
Кирилл с трудом стоял. Казалось, что ноги его вот-вот подкосятся, и он упадёт. Он всегда был против таблеток и лекарственных средств, но в этот раз не стал возражать и принял какое-то успокоительное, которое дала ему жена. Но он всё равно весь дрожал, боль в голове разгулялась на полную силу, стуча изнутри в черепе, словно огромный кулак.
Сейчас, глядя на то, как закапывают дочь, его одолевала одна единственная мысль, что он один знает, кто приходил к нему в храм в субботу вечером, и знание это таково, что легче всего убить себя, чем с ужасом дожидаться, когда он услышит об очередной жертве маньяка. Эта мысль завладела его сознанием, набросившись на его мозг, как голодный зверь на мясо, и он едва не кричал от бессильной ярости.
Кирилл мог всё это предотвратить, обратись он в нужный момент в полицию, и эти мысли всё глубже и глубже проникали в его сознание. Но он этого не сделал, и бесконечными мрачными лабиринтами подбиралось к нему невыразимо страшное возмездие, в результате которого его дочка стала шестой  жертвой маньяка, с которым он не так давно вёл беседу.
Теперь насмешливый голос убийцы преследовал его постоянно, как привидение:
«Сходи и покайся в своих грехах, так ты мне говорил? Так ты мне советовал, святой отец? Ну, что ж, настала твоя очередь каяться. Как ты думаешь, как отреагирует на это твоя жена? Что она тебе скажет, когда узнает, что ты отпустил убийцу детей? А люди вокруг? Обратятся ли они к тебе после такого за помощью?»
Кирилл вспоминал, как слушал у себя в церкви на исповеди маньяка. Как спустя один день ждал его снова, но тот не приходил, и в глубине души Кирилл был этому рад. Он не хотел с ним связываться и, в конце концов, он забыл о нём. Но даже в самом страшном сне, Кирилл не мог бы представить, что именно из-за этого умрёт его дочь.
Единственное, что грело его душу, так это то, что маньяк рано или поздно придёт к нему на исповедь, потому что всегда после убийства он видел его в церкви. Вряд ли он подозревал, что убил дочку священника, поэтому все его мысли сузились до единственного яркого образа: он будет ждать его, ждать каждый вечер. Кирилл будет ждать его, пока тот не склонит голову перед ним, и он не покроет его епитрахилью. Но вместо молитвы, он приготовит для него нож. Длинный острый нож.
Кирилл посмотрел на свои ладони и увидел белые полукружья. Эти отпечатки остались от его ногтей, крепко впившихся в ладони, но настоящее их происхождение находилось в его голове – обжигающая плита ярости, на которой закипал, переливаясь через края, отвар мыслей об убийстве.

8
Вернувшись домой, Кирилл в первую очередь уложил жену в постель.
Он хотел спросить, всё ли с ней нормально, но проглотил эти слова, потому что спрашивать такое было глупо. Всё и так было понятно. Но ничего другого ему на ум не приходило. Он поцеловал её и направился на кухню.
- Почему это произошло, почему Бог позволил этому случиться? – прозвучал еле слышный голос жены за его спиной.
Меньше всего он хотел, чтобы жена задавала ему этот вопрос, потому что ответ на него её бы окончательно убил.
- Я не знаю, дорогая, я не знаю, - прошептал он, словно самому себе. – Мы просто должны это всё пережить.
Слова эти ему дались так тяжело, что сказав это, он почувствовал себя опустошенным.
- Спи, я скоро тоже лягу.
Кирилл выключил свет, вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь их спальни.
Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему на мгновенье показалось, что там горит свет, и она сидит за столом, как это часто бывало, и делает уроки. Это было ужасное видение, наподобие его сна, где маленькая девочка вся в крови спрашивает его:
«Отец Кирилл, почему Вы дали ему уйти, почему Вы позволили сделать это со мной?»
Но это было всего лишь видение. Просто близилась полночь, и багряные лучи света сплошным потоком лились сквозь кроваво-красные стёкла, отчего Катина комната казалась особенно жуткой. От этого его тело пробила дрожь. Он закрыл дверь её комнаты.
Пока он шёл на кухню, его одолевал страх, страх того, что дверь в комнате его дочки откроется и она, высунув свое окровавленное лицо из-за проёма, окликнет его:
- Папочка, подойди пожалуйста ко мне, мне нужна твоя помощь!
Стоя в тёмной кухне, он смотрел в окно на проезжающие мимо машины. В квартире царила тишина. Автомобили ездили возле дома, шурша колёсами по разбитой дороге и освещая темноту яркими лучами фар.
Кирилл думал, настанет ли тот день, когда они забудут об этом кошмаре и заживут прежней жизнью? Способны ли они будут примириться с лямкой смерти? Нет. Он знал, что бесплодные воспоминания никогда теперь не отпустят его. Его дочку уже нельзя было вернуть, и в памяти останется только её тень.
Впервые в своей жизни ему захотелось напиться.

Кирилла разбудил грохот и яркая вспышка ослепительного света. Он встрепенулся на кровати и открыл глаза. Гром прогремел ещё раз, и в свете очередной вспышки Кирилл увидел свою комнату. Он пощупал рукой другую половину кровати и наткнулся на пустоту. Жены рядом не было. Вспышка была настолько ослепительной, что Кирилл ещё несколько минут видел перед своими глазами очертания комнаты, которая давно погрузилась во мрак.
«Я сплю?» - мысленно подумал он про себя.
Опровергать эту мысль не было смысла, потому что он почувствовал, как дует холодный ветер. Ещё он услышал тихий плач ребёнка, словно доносившийся из другой комнаты. 
Плач девочки?
Если он и спал, то сон был чересчур реалистичным. Кирилл опустил свои ноги на пол и вздрогнул, потому что почувствовал под ногами не ковер, а сырую траву, которая защекотала его ступни. Чувство это ему было очень знакомым ещё с детства, которое он провел в деревне.
Он стал на ощупь пробираться через комнату к проему двери. Когда Кирилл её открыл, у него перехватило дыхание: вместо коридора перед ним предстала поляна, уходившая в черноту леса. Он увидел человека в рясе, стоящего спиной к нему и смотрящего на разрушенную церковь вдалеке. Кирилл видел, как порывы сильного ветра развевали его густые черные волосы и подолы рясы. Над его головой по небу плыли тёмные грозовые тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождём.
Молния сверкнула в очередной раз, и в порыве ветра до него донёсся звук шелеста листвы в черном густом лесу и плач маленького ребенка.
Кирилл обернулся назад. Он хотел вернуться в свою комнату, но позади со всех сторон его окружал непроходимый лес с искривлёнными ветвями деревьев.
Слева от священника, (да, человек, смотрящий на храм, был определённо священником и более того – он был его зеркальным отображением) сидел другой человек. Перед этим сгорбившимся незнакомцем стояла картина. Он то и дело макал кисть в краски и аккуратными движениями наносил на рисунок штрихи. Эта картина в точности повторяла то, что представало перед его взором.   
Очередной порыв ледяного ветра опять донёс до него плач девочки. Судя по всему, он исходил из мрачной церкви, которая в точности походила на ту церковь, где он служил.
- Отец Кирилл? - Позвал его грубый, хриплый, словно от курения, голос. От этого по спине поползли мурашки. Голос этот был ему очень знаком.
- Отец Кирилл? – Cнова послышался вопрос незнакомца, и Кирилл неохотно повернулся к художнику. Тот сидел к нему спиной.
Словно почувствовав на себе взгляд, незнакомец обернулся, и Кирилл оцепенел от ужаса. За мольбертом сидел тот маньяк. Он улыбался во весь рот и протягивал ему кисть с красной краской на конце, которая капала на траву, точно кровь.
На небе ослепительно сверкнула молния, точно ударив в разрушенный храм. И тут же из колокольной башни вылетела стая перепуганных летучих мышей. Эти уродливые создания, будто порождённые самим дьяволом, закружились над головой Кирилла, простирая свои омерзительные, чуть ли ни до двух метров в размахе, руки-крылья, заканчивающиеся длинным крючковатыми когтями. Звук от взмахов их крыльев напоминал ему колыхающееся на ветру высохшее бельё. Их тела, покрытые шерсткой, рассекали ночное небо. Они постепенно успокаивались и возвращались в колокольню. И только несколько тварей продолжали кружить высоко в небе.
В порыве холодного ветра вновь послышался плач ребёнка. И он узнал этот плач. Он принадлежал его убитой дочери. 
- Что тебе от меня надо!? – Пытаясь перекричать ветер, прокричал Кирилл. Кулаки его сжались с такой силой, что он почувствовал, как ногти впиваются в кожу словно ножи.
Удар молнии вспорол небо точно нож. Молния пробила дыру в небесном резервуаре воды, и первые ледяные капли дождя обрушились на Кирилла. Ветер завывал в искорёженных ветвях деревьев. Вся его кожа с головы до пят покрылась мурашками. Никогда в жизни ему не было так холодно, и никогда он не ощущал такого странного биения сердца, которое тщетно пыталось согреть заледеневшее тело. Точно иголки, струи дождя впивались в его кожу, заставляя дрожать всё тело. Где-то в глубине леса с ужасным треском повалилось дерево.
Художник вновь улыбнулся и протянул ему кисть. Глаза его были холодные, как куски льда.
- Последний штрих за тобой священник, последний штрих за тобой…

9
Дни шли за днями, принося с собой одни мученья, и если посмотреть со стороны, то последний месяц для Кирилла был сплошным адом, но едва ли он осознавал это. Его ни на миг не покидало ощущение кошмарного сна, из которого он никак не может выбраться.
После смерти дочери, он проживал дни, словно в туманном оцепенении, настолько плотном, что у него создавалось ощущение, что реальности больше не существует. Он пробуждался на рассвете, выбираясь из хоровода кошмарных сновидений. Но всё же ему казалось, что в одно прекрасное солнечное утро он проснётся и будет всё как прежде.  Такая уверенность возникала у него после каждой службы, когда вечером он оставался и ждал того, кто убил его дочь. Но этого не происходило, потому что этот маньяк наверняка уже побывал в церкви спустя несколько дней. А сколько его не было на службе? Около недели.
Если он и приходил в церковь, то это было уже давно. И придет ли он ещё раз, Кирилл не знал. И как бы ужасно это ни звучало для него самого, он с нетерпением ждал, когда произойдёт ещё одно убийство. Когда, наконец, он вновь придёт на исповедь.
Кирилл пытался выбросить эти неприятные воспоминания о той встрече, но мысли упрямо возвращались к нему вновь и вновь, не отпуская его. И в этом не было ничего удивительного, потому что всякий раз, когда он вспоминал о том роковом субботнем вечере, его словно заклинивало, и священник не мог избавиться от этих навязчивых и ужасных воспоминаний.

10
Субботним вечером служба отца Кирилла подошла к концу. От усталости он опустился на стул, почти уже ничего не соображая. Всё, что он хотел сейчас, так это поскорее прийти домой и лечь спать. Виной всему этому была чудовищная многолюдность на исповеди. 
Голова его повисла так, что он мог видеть только свои худые руки, которые бессильно повисли между колен. В храме стояла гробовая тишина, и он был этому рад.
Тут дверь в храм открылась, и он резко встал. Кисти рук его мгновенно сжались в кулаки. Глаза его загорелись красной яростью, но только на мгновенье, потому что это был не тот, кого он ждал. К нему шли два полицейских. 
Они остановились перед ним, словно прокурор перед человеком, вину которого он пытается установить, и священник неуклюже отступил.
- Отец Кирилл?
- Да, - отозвался священник с нарастающей тревогой. Казалась, он догадывался, зачем они пришли к нему. Это читалось на их лицах.
- Ваша жена сказала, что Вы на службе, поэтому мы приехали в храм. К нам в участок пришел некий человек по имени Константин, который сознался в шести убийствах, включая и убийство Вашей дочери. Он сказал, что именно Вы повлияли на то, чтобы он пришел к нам с повинной. Не могли бы Вы с нами проехать в участок, мы бы хотели задать Вам несколько вопросов?
Большинство сказанного прошло мимо сознания Кирилла. Он стоял и не шевелился. Ноги его как будто-то бы приросли к полу. Какое-то время воспоминания полностью заняли его мысли, как это бывает только с самыми ужасными впечатлениями о тех моментах, когда он не мог найти себе места от свалившегося на него отчаяния, не в силах хоть как-то взять под контроль течение собственной жизни, и он чувствовал, как она проходила мимо него. Он увидел свою жену, он увидел её глаза, спрашивающие его, почему он позволил убить их дочь. Он увидел осуждающие глаза прихожан, которые смотрели на него с неприязнью. Он увидел свой страх, который так долго пытался спрятать в глубине своего сознания. 
- Отец Кирилл, с Вами всё в порядке?
- Да, конечно, - отозвался Кирилл наконец, делая вид, что не понимает, о чём идёт речь. – Конечно, пойдемте.