Если анализировать "Антологию анонимных текстов", то можно выделить несколько сегментов данного текста, независимых друг от друга. Строго говоря, и все 115 независимы друг от друга. Но помимо общей русской поэтической речи их можно отклассифицировать в ряд групп, чем, думается, критику-аналитику и приходит в голову в первую очередь заняться.
Например, так:
1. очень похожее на черновики, брак и прочие пописушки,
2. сильно беспафосные тексты, следы то ли депрессии, то ли похмелья,
3. парщиковско-еременкское шибко навороченное редкой и специфической лексикой нечто,
4. стихи просто хорошие человеков или дам, в русском языке есть , слава богу, женский род, наряду с мужским и средним - видать уже тада были эти средне-однополые меньшинства, невиноватые в том что они таковские - так что легко отличить поэтессу от поэта, даже если поэтесса никак не хочет быть поэтессой, окончания прилагательных и глаголов прошедшего времени - ла-ла-ла - всё расставят по местам; то есть, добрые, вечные, гуманистические строфы определено иногда попадались,
5. есть пять-шесть авторов довольно приколистых, замечательных судьбоносных текстов, которые хотя, быть может, погоды не делают, но всё равно они есть, ибо таков закон больших чисел: многообразие-разнообразие решает, когда наступает ситуация, чтобы камень отброшенный и малочисленный стал в край угла. Несколько изрядных текстов имеют быть в "Антологии". Задачи определить какие это тексты нам не ставилось, да и пусть плюсы раздадут массы, если они к этим текстам подберутся.
Есть два префейса, тоже анонимных, хотя условно анонимных , так как в конце томика антропонимы указывающие на анонимы имеются. Префейсы - это дань традиции, ибо в данном "проекте" всё как бы зашифровано, так что оба автора вокруг да около и ни о чём, то есть, блюдут предложенный концепт - не разглашать и не навязывать.
Каждая из 115 подборок снабжена преамбулой, которая не очень и связана с подборкой. Эта лента преамбул самостоятельный текст, похожий на философию Монтеня, претендующий на вино из винограда, как трактовал философию Шопенгауэр. В них много дружбы с парадоксами. Видимо и очевидно, что это преамбула принадлежат перу одного из префейсистов. Ленту преамбул следует рентгенировать скорее на философском, чем на филогическом факультете, так что это поклассифицируем в следующем томе.
А ещё есть название, которое с семиотических высот Ромки Якобсона, конечно, очень самостоятельная и важно-архиважная сущность. Отметим, что в шапку вынесено не "стихи", а "поэтическая речь". Здесь полшага до сакраментального, когда уже внимание будет обращено на самое мышление, которое такой речью порождается. Стихи ж пишутся не для женщин и уж тем более не для того, чтобы золото овса давать кобыле. Всякий текст - это инструмент мышления. И вот тут начинаются всякие симуляции, когда самое мысль, собственно функция текстов затирается. Определенные тексты имеют заботу порождать определенное мышление. Критики-аналитики, филологи-филолухи обычно говорят насколько автор хорошо работает с цветом, как он строит мастерски композицию, или как на радость аналитику ни туда жи-ши вставляет, то есть, критики устраивают разборки с запятыми, с орфографией и уместностью анжамбеманов, то есть, мудрят вокруг вещей третьестепенных. Итак, настало время для еретических речей. Их у меня есть.
Первая ересь
Первая ересь - не совсем и филологическая (но всё же с боку-припёку относящаяся к нашей теме) . Первая ересь - социально-политическая. В базисе - не экономика, и даже не политика. И даже не вся культура в целом, а именно, поэтическая речь. Уже социобиология показала, что "адаптивный механизм" вида homo sapience sapience - это культура. Культура для человека - не просто воспитание, развлечение, сфера досуга, опиум для народа, пропаганда или возможности для социальных лифтов, - это инструмент выживания в окружающей среде: нет культуры или культуры маловато, приходит банальный биологически-физиологический кирдык. Марксисты и их капиталистический антиподы, оба лагеря считают что в базисе - экономика или на худой конец политика. Но оба не правы. В базисе, в основании, как обнаружили наши анализы, исследования и прочие размышления, - поэтическая речь, порождаемая как поэтическими текстами, так и самостоятельно, вдруг посредством так называемого "автопоэзиса" (есть такой термин).
Вторая ересь
Вторая ересь - собственно филологическая. Расхожее филистерско -академическое мнение о поэтической речи (она же поэтический дискурс) в том, поэтическое - это светское, рациональное мышление-познание реальности , но так называемыми "образами". Сразу уж заметим, что не всё поэзии сводится к реализму, но и даже реализм, коли уж это очень объемистый тренд литературы, не есть отражение-понимание реальности-действительности, к чему своим родовым качеством стремится наука, а есть имитация реальности, иногда откровенно нарочитая, иногда хитро скрываемая иллюзия реального. Цель худлиттекста (Поэзию мы рассматриваем - и вам того же желаем - вслед за Аристотелем, Белинским и Пушкиным как целокупность лирики-стихотворства, эпоса-прозы, драматурги и прелестных наших фольклорных поговорок-сказок-пословиц) не раскрыть читателю правду-истину общественных отношений, а ошендорашить или, говоря филологически, катарсиснуть того по полной программе. Подробнее эту "операцию" описал Л. Выготский в своем студенческом реферате "Психологии искусства", где, надо оговориться, речь идёт не об искусстве, а об именно поэтическом. Цель поэтического текста - шандорахнуть по форматам и прочим дискурсным предрассудкам, особенно дошедшим до последней стадии S-кривой.
Третья ересь
Третья ересь - настоящая религиозная и даже антирелигиозная ересь. Веру (особое устремленное вперед и вверх состояние личности-индивида) порождает-генерирует не религия (религия лишь обращает внимание, одобряет, использует и применяет на практике) , а опять же Поэзия, состоящая из лирики, эпоса, драматургии и фольклора. Суть Веры - это вера в себя, беспричинная, априорная. А непостижимый сверхъестественный Бог в контексте этой беспричинной экстраординарной пассионарности совершенно естественен. Бог может быть, скорее всего, любым, минимум, разнообразным (Иегова, Аллах, Адишива, Нуми-Торум, Дао, Светлое Будущее), ну хотя бы потому, что Он реально и фактически любой и разный в разных частях ойкумены.
Четвертая ересь
Четвертая ересь - так сказать прагматическая, практическая. А в чем функция поэтического дискурса? Если звезды зажигаются, ведь значит это зачем-то нужно. Зачем же? Большинство как неакадемических, так и академических филистеров полагают, что Поэзия - это просто так для красоты и черт его знает для чего. То есть, если попросту и прямым текстом, она по их мнению вообще ни зачем не нужна. Бесполезная нагрузка на бюджет, учебные часы и так далее. Для патриотизма и традиций хватит Пушкина с Достоевским и этим как его... Львым Толстым. Даже если поэзия нужна для некого общего блага Отчизны, то можно типа обойтись без сопливых. Итак: в чем родовая видовая функция поэтической речи? Зачем? Для чего? Нафига? Что возникает вследствие катарситса, вследствие разрушение симулякров, мемов и прочих впадений Волги в Каспийское море? Обычно от ответа на этот вопрос уходят, притворяются непонимающими. Мы же попытаемся ответить. Когда читатель, соавтор-соучастник поэтического катарсиса, полностью потерял берега, остался без шаблонов, видимо, тогда утренеет дух и среди немой сцены всеобщего удивления появляется эдаким "ревизором"... личность.
Личность - это, видимо, когда индивид, становится, субъектом, ответственным, самостоятельным агентом и начинает искать постоянно истину с очень небольшими перерывами на обед.
Слегка глупое
Неблагодарное дело анализировать, взвешивать и оценивать поэзию. Поэзия никому ничего не должна, кроме долженствования быть "слегка глупой". Увы "слегка глупое" частенько оказывается "слегка умным". Среди 115 прорицателей "слегка умные" тоже имеются. Тут уж ничего не поделаешь: с поэтами жить, по-поэчьи выть. Живая, баржомная поэзия часто контрабандируется вне поэтических кухонь, а в "нормальных" книжках её с гулькин нос. Митьки, Букашкин, монстранты новосибирских монстрация (менеджеры вроде А. Лоскутова тут не в счёт, по молодости лезут в квазиполитику, не понимая ничего в колбасных обрезках) - там обнаруживается "поэтическое" совершенно легко и быстро. А там где его окучивают дипломированные поэзоведы, там всё как-то куце. Приходится перекапывать тонны руды во имя пара строф радия.
А почему у умных да образованных всё сквозь пальцы проходит? А потому что и не только древнекитайский Лао (задолго до до Мао сказавший, что Кун-цзы был не прав) утверждал, что манифестированное Дао не есть истинное Дао, но наш истинокс Федор Тютчев изрекал похожее же: "Умом понятая, аршином измеренная, мысль изреченная есть ложь". Истинный истинокс любит и верует в Россию, во Всея, во Всеваго Живаго Космособорномногополярную мировую общину .
"Не учите меня жить"- сказал один классик. Цивилизованно американский философ сказал даже круче: "К черту Джорджа Вашингтона! Человек сам себе звезда". Но поэт - даже если у него тьма аристократических манер, он обязан быть фриком, бретером, картёжником, дон-жуаном, еретиком, ёрником. И не надо его попрекать "негражданством". Поэт сам (если он с усам) подобен суворовскому солдату, он - "вежливый людь". Подчас он один одинешенек как Путин. Только у поэта-одиночки нет ни министров, ни пресс-секретарей, ни президентского самолёта, ни апартаментов с теплым бассейном. Он ещё более один. Поэт всегда поёт о том, что человек ещё не совсем человек, если ямбов от хореев, а верлибров от не к ночи уже упомянутых выше анжамбеманов как мы не бились отличит не умеет. Поэта нужно бояться. Как Маяковский боялся Хлебникова, как Хрущёв боялся Берию, как Клинтон боятся Трампа, как Меркель, Олланд, английская королева боятся Путина. Ибо поэт он кидается на пошлость (на нас всех - по большому счёту), чтобы волком её выгрызть. Политикам, хорошим и средним, всем им уважуха и респект, но смыслы создают собственно поэты. Ибо они отважились пойти в обратном направлении назло всем попам, ортодоксальным марксистам, Рокфеллерам, Ротшильдам и прочим мировым валютам. И раньше в этих подводных играх поэты или проигрывали, или откладывали свою недоигранную партию будущим поколениям. Сейчас такая особая эра-эпоха, что партию уже должны доиграть мы сами, живя долго и продуктивно как Фидель.
Но, говоря красиво, восторженно, иносказательно и переносно, есть риск создать нечто аморфное, полное легкости в мыслях невероятной. Но поэзия, несмотря на свою сверхнаучность, приблизительность и неточность, имеет свои строгости и требующие скрупулезности и аккуратности свои геометрические формулы. Так что и даже первосложная рифма нам подсказывает от Пу-тина перейти к Пу-шкину, без коего, как бы это современным снобам и тонко-плановым либеруголовникам того не хотелось, в русской поэтической речи не разобраться и не преуспеть.
Пушкин
Чтобы всё оставалось на месте и в конце концов не развалилось, нужна норма. Языку на всех его уровнях нужна "норма". Кофе - мужского рода. Это норма. На неё покусились лица того же плана, которые сдвигали поясное время туда сюда: безобразничали, изгалялись, получали извращенное удовольствие, издеваясь над огромной страной. Нужны реформы, но нужна и норма. Букв 33 в русском алфавите, а в начале 18 века было более сорока. Зачем так происходило? Чтобы был порядок. Правила правописания не должны хромать. Лексический тезаурус тоже не должен раздаваться во все стороны, иначе вас понимать будут только ты да я. Логически в русской азбуке пять лишних букв, если их убрать, то и "жи-ши пиши и" не понадобится. Но ради нормы всё стараются сохранить, русская орфография, кириллица уже достаточно совершенна и очевидно совершенней латиницы. Можно лучше, но пусть будет так как есть, чтобы не тревожить норму. Язык не заканчивается ни лексикой, ни синтаксисом. Есть ещё и уровень текста. Язык не сводится к режиму имен нарицательных, есть имена собственные. То есть, кроме текста вообще, есть определенные тексты. Так что сакрализация Пушкина и иже с ним "тургеневых" необходимо и нормально. Норма - это нормально. Это стабильность. Но тут возникает противоречие между хрестоматийным глянцем канонов и "мягкостью" поэтической речи, её сфуматичностью.
Как оказывать почести и дистанцироваться от кликушеской ортодоксии одновременно? Ремиксы по Пушкину? Это , конечно, не преступно. Но римиксы-римейки проходят по эпической части поэтического. Но как с витийством лирики, где каждый слог и слово сверкают, намекают, подводничают, издают призвуки? Ну и так далее. Классика ветшает, но поэзия не может быть ветхой. Кому нужен, куда годится плавный вальсообразный рок-н-ролл? Курам насмех?
Поэзия очень вещь деликатная, тонкая и очень умная. Объяснить поэтическое не только у Белинского, но и всех прочих, принципиально не получалось. Но и не верно и заключение, что поэзия - это необъяснимый поток эмоций и чувств, абсолютное безумство сердца-души. Такое "необъяснимое" объяснение поэзии на заре творчества Пушкина предложил его приятель Кюхельбекер (тот самый, который "кюхельбекерно и тошно"). Предложил и сразу отхватил от солнца русской поэзии по полной. Я эту удивительную историю пережил, так сказать, экзистенциально. Началась моя история в году эдак 1971, а вошла в эндшпиль - в году 2011-2013. Дело было так. Сижу я на уроке геометрии в кабинете математики и читаю на стене лозунг-агитацию, читаю внимательно, не первый раз, потому что смысл недопонимаю. Написано так: "Вдохновение нужно в поэзии как в геометрии. А.С. Пушкин". Говорится о поэзии, а висит в кабинете математики. Потом русичка Нина Константиновна рассказывала, что Пушкин учился по математике весьма плохо, так что опять непонятка, зачем он тут цитируется рядом с Лобачевским, Ковалевской и Карлом Гауссам. Буквальный смысл в том, что поэтическое вдохновение подобно тому, что происходит при решении геометрических задач. Сорок лет спустя (два раза роман Дюма-отца) я получил ответ. Вдруг вспомнилось, и я набрал фразу в Яндексе, нашел контекст. Суть заключалась в том, что Пушкин опровергал мысль Кюхельбекера, что поэтическое вдохновение - это восторг пьяной женщины, эмоциональная экзальтация. Тут Пушкин и разъяснил что поэтическое мышление вещь совершенно трезвая, разумная, и поэт сотворяет то, что очень осознано стремится сотворить, и хотя поэт оперирует не абстрактными, конкретными и жесткими фигурами-величинами, а с принципиально размытыми и приблизительными по смыслу образами, он рассчитывает создать определенный эффект и-таки его и создаёт. То есть, поэзия "слегка глупа" совсем не потому, что поэт "слегка глуп" или "слегка умен", а просто потому что так надо. Как говаривал товарищ Ленин, "у нас молоко на губах не обсохла", чтобы Пушкина троллить или римейкировать. Но всё-таки идолопоклонство и поэзия - две вещи не совместные. Что делать?
Но выход, как нам подсказывают трамваи и троллейбусы, всегда есть. Тут мы обратили внимание на историко-литературную гипотезу, что Александр Пушкин и а Александр Дюма одно и тоже лицо. Невероятно, но гениально. Не верится, но хочется верить. Непростое, очень тонкое и редкое чувство. Противникам гипотезы я бы сказал: "Коль я был, как и вы поэт, я выбрал бы сторону сторонников концепции, что Пушкин был Дюма-отцом". Пушкин с Дантесом по этой гипотезе разыграли дуэль. Дантесу очень хотелось вернуться в любимую Францию. Пушкину тоже хотелось вернуться в им любимую Францию, так как он уже там был во время "южной ссылки", но у Пушкина были и иные мотивации, нежели любовь к Франции. Там у него оставалась жена с сыном Александром. Потом ему было очень некомфортно в России после казни и ссылки многих его друзей и знакомых. Некомфортно было также и потому, что он революционером-то не был, а был также как и они "масон-мечтетатель", романтик, амбициозный поэт, гений с судьбой-планидой Пьера Безухова. Ему тяжело было не быть революционером, ему, монархисты, было тяжело служить Николаю. Потом он написал уже столько, сколько, как позже выразился, кажется, Гоголь и лишь через 200 лет Россия сможет реализовать. С Натали ему тоже уже стало не интересно (а ей с ним - тем более, так как поэзия её особенно-то не интересовала, она как и многие женщины была обыкновенной красоткой). Наконец, Пушкин, как личность и поэт от Бога, не боялся перевоплощений, а жаждал (вспомним пушкинского Пугачева, Дубровского, героя "Цыганов", царевича Гвидона, в "Повестях Белкина" есть два сюжета с инкогнито; известно также, что сюжет и "Ревизора", и "Мертвых душ" подсказал Гоголю Пушкин же) . Становление иным и другим похоже на механику личностного и поэтического роста. Кроме мотивации творческой и личностной Пушкин, как сотрудник МИДа, видимо, предложил проникнуть во Францию в качестве коренного француза, чтобы выполнить ряд заданий. Одно из них было написание и публикация романа "Учитель фехтования", который презентовал тогдашнюю России и русскую монархию для французского и европейского читателя в очень благоприятном свете. Спустя годы Пушкин-Дюма, уже став известнейшим во Франции Европе романистом, автором 300 томов своих сочинений, совершил турне по "пушкинским местам" России и написал книгу "мемуаров", также экстраординарно пророссийскую. Очевидно, что оба эти проекта во сто раз важнее и полезнее для России, чем все донесения семеновского Юстаса.
Опровергнуть предъявленную концепцию (будем циничны) очень сложно . Фото Пушкина не существует. Провести сравнительный анализ текстов практически невозможно: там русский, тут французский. Кроме того Дюма ряд своих романов писал в соавторстве. Каких-то свидетельств по поводу секретного агента искать не серьёзно. Почти все аргументы гипотезы Пушкин-Дюма косвенные - разведчик есть разведчик. Многих разведчиков вообще никогда не раскрывают.
То есть, много полезнее для прорицателей русского поэтического (ровно как обслуживающих, окормляющих их критиков, аналитиков, авторов предисловий) помедитировать на Пушкине в Париже, нежели крутить туда сюда тропами, реминисценциями и чем там они ещё крутят.
115 авторов русской поэтической речи
Об авторах и их текстах мы поступим в соответствии с методикой свердловского поэта Салавата Фазлиддинова. Он вместо критики и рассусоливаний относительно текста, извлекает из него "странное" и каким-то иным образом привлекательное, так что получается своеобразный рентген, который раскрывает суть текста, во-первых, больше, чем фразы типа "умирать, как умирал Базаров, всё равно, что совершить великий подвиг", во-вторых, такой метод есть средство принципиально поэтическое, что позволяет критику быть не критиком, а тоже поэтом, так как нехорошо делить людей на поэтов и непоэтов, и создавать таким образом критикофобию с поэтофилией, сиречь тонко-плановую сегрегацию и междуусобицу. Фраза "поэтом можешь ты не быть" - фраза немного подозрительная и может довести гас до ни бог весть чего. Давайте вдумаемся, что значит "не быть поэтом" (сплошная безнадёга, диктатура форматных дискурсов на стадии падения S-кривой). Конечно, рифмоплёт нередко представлен на публику как именно поэт (существо не от мира сего). С таким рифмоплётом, который в России больше, чем рифмоплёт, происходят порой подозрительно своеобразные вещи (так что так и хочется срифмоплётить эту лексему "рифмополёт" с похожей же лексемой). Поэт в России как груздь в её же фольклоре: раз уж назвался, то или что-то у него получится и минимум душа будет светлая, или даже бывает совсем наоборот, что в друзья к Геббельсу такие типа таланты пить боварское пиво подаются. И факты показывают, что порой поэзия - очень опасное призвание...
Поэзия, братие, главнее прочих дискурсов, включая социально-экономические, республиканско-либеральные философствования. Ибо как оно внутри у нас ляжет, так и снаружи получится. С поэзией надо на порядок посерьёзней и повнимательнее. Кстати, "поэзия" с греческого переводится как "созидание, творчество", а "поэт" - как "творец". До сих пор поэты на коленки становились перед Курчатовым, Ландау, Эйнштейном, Тимофеевым-Рисовским, Ньютоном, Дарвином, но настает время (... очень хотелось бы) для иного понимания дискурсов (типов речи) и их иерархии.
12 декабря 2016 года.
--
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
http://www.proza.ru/2017/03/06/1863