Сорок дней зимы. глава1. Семеро из седьмой

Наталья Коноваленко
          Анна переступила порог и остановилась.
          Интерьер здания был так же убог, как и его внешний вид. Изнутри барак смотрелся длинным коридором, один конец которого оканчивался решётчатым окном, стеклянная дверь другого позволяла разглядеть столы и стулья столовой. В центре, напротив входа, - обширное пространство, по периметру которого стояли стулья и два дивана. На низком столике, тыльной стороной к дверному проёму, возле плохо заштукатуренной кирпичной опоры возвышался большой телевизор в деревянном корпусе. Общее впечатление дополняли безликие панели на голых стенах и выкрашенные грязно-белой краской двери, располагающиеся по обеим сторонам коридора.
- Вам сюда, - услышала Анна и послушно подошла к сопровождавшей её медсестре.
        На двери коричневым цветом выделялся номер палаты - цифра семь.
        "Хорошо, не шесть",- мысленно усмехнулась Анна.
        Медсестра открыла дверь.
- Вот, новенькую вам привела, - обратилась она к женщинам за дверью, потом показала рукой влево и повернулась к Анне:
- Ваша кровать, располагайтесь.
        Анна поздоровалась, обвела взглядом палату: напротив двери - окно с сеткой решётки, восемь кроватей, две из них - пустые.
       «Семеро –  из седьмой», подумала Анна, подошла к одной, медленно сняла пальто, тихо присела. Навалилась тоска, слёзы остановились у самого края век, готовые скатиться вниз. Анна подняла глаза, слегка запрокинув голову, посмотрела на вечерний, скупо освещаемый окном, потолок, взяла себя в руки.
«Ничего, Аннушка», - ласково обратилась она к себе, не разжимая губ, беззвучно. – «Ты же сильная, ты переживёшь это, вылечишься, - и всё будет хорошо».
        Тоска отступила.
«Слава Богу! - удовлетворённо подумала Анна. – За эти дни было пролито столько слёз, хватит».
        Она повернула голову и посмотрела на женщин. Большинство из них лежало, одна спала, пятеро молча её  разглядывали. Анна улыбнулась:
- Давайте знакомиться? - и назвала себя.
         Женщины представились. Двое из них были уже не молоды. Маленькая, полноватая - тётя Клара. Высокая, сухощавая - тётя Валя. Соседки по кроватям были примерно тех же лет, что и Анна. Рыжеватая в веснушках - Нина, она быстро вязала крючком салфетку, не глядя на свою работу. Пышногрудая брюнетка с яркими голубыми тенями на веках, рослая и крепкая - Мария. У окна лежала некрасивая худая женщина с большими выразительными глазами глубокого серо-зелёного цвета, так негармонирующими с тонкими губами и узким горбатым носом. Всё её лицо выражало страдание, а на лбу лежал мокрый носовой платок.
- Алла, - сказала она вымученно и закрыла глаза.
    Спящая женщина не проснулась.
- Это Гульнара, - показала на неё тетя Валя, - пусть спит.
«Ну, вот, - подумала Анна, - уже и не совсем чужие: на вид - обычные женщины, товарищи по несчастью.  Она успокоилась, потому что готовила себя к худшему.
- Сапоги не снимай, - перебила её размышления тётя Валя. - Озябнешь. И пальто не сдавай, ночью положишь поверх одеяла. Да и так пригодится - туалет на улице. Анна поёжилась: в палате, действительно, нежарко. На всех женщинах были тёплые кофты, пуховые платки, шерстяные носки, гамаши, как будто они собирались выйти на улицу, в январский холод.
        Только Мария лежала в лёгком коротком платье, раскрасневшись, разметав по подушке красивые кудрявые волосы, закинув ногу на ногу, не прикрыв себя ни платком, ни одеялом. Она приветливо улыбалась Анне, рядом с ней привлекала внимание открытая книга.
- У вас есть, что почитать? - спросила Мария.
- «Двенадцать стульев».
        Она специально взяла сюда эту книгу, несмотря на то, что знала её чуть ли не наизусть. Взяла, чтобы не впадать в тоску, чтобы поднимать себе настроение, когда будет совсем невмоготу.
- Как жаль, - разочарованно протянула Мария, - мне хотелось что-нибудь про любовь.
       В это время открылась дверь, вошла медсестра. Она внимательно осмотрела всех, остановила взгляд на Анне:
- Всё в порядке?
      Не дожидаясь ответа,  добавила:
- Получите лекарства.
      И вышла, плотно закрыв дверь.
- Тебе завтра на обходе врач выпишет, - сказала тётя Валя. - Выдадут до еды, а ты принимай их после – так для желудка легче будет.
       Она достала из-под кровати войлочные ботинки, обула их, поправила на плечах пуховый платок.
- Пошли, девчата.
        Женщины, нехотя, стали подниматься и выходить в коридор. Гульнара спала. Наедине с нею Анне стало как-то не по себе. Она накинула на плечи пальто и вышла.
         Дверь процедурной была открыта. На пороге её стоял стол, загораживая проход. За столом сидела медсестра, отмечая в журнале больных, другая выдавала лекарства, разрезая некоторые таблетки пополам  маленькими, видимо, очень острыми ножницами. К столу была очередь в несколько человек. С удивлением увидела Анна среди женщин так же и мужчин разного возраста: от мальчика лет шестнадцати до худощавого хмурого старика.
         От входной двери сюда же шли двое стройных молодых мужчин. Один был в чёрной бурке, с копной смоляных волос на голове, высокий, скуластый, по-восточному красивый. Второй, светлоглазый и светловолосый,  в узбекском халате, чапане, накинутом поверх тёплого свитера. Они пристроились к очереди и с любопытством посмотрели на Анну. Женщина оглянулась: между дверями вдоль коридора стояли небольшие скамьи и стулья, на которых сидели люди.
       Анна прошла чуть поодаль и, присев на стул, открыла книгу. Она надеялась, что неутомимый Остап Бендер отвлечёт её от мрачных мыслей, прочла абзац раз, другой, но сосредоточиться не смогла и закрыла книгу.
- Мы вам не помешаем? - обратился к ней коренастый мужчина, присевший на соседний стул.
         У него было доброе простое лицо и приятная улыбка. Рядом стояли симпатичная женщина и смуглый парень. Анне ни с кем не хотелось разговаривать, но ей какое-то время придётся здесь жить - она вздохнула и улыбнулась:
- Ничего, успею ещё почитать.
- Вы - новенькая,- заключил неожиданный сосед. - Наверно, вам грустно?
- Да уж, причины радоваться нет, - вяло откликнулась Анна: говорить о себе ей тем более не хотелось.
- Знаете что, - воскликнул незнакомец, - мы идём стричься - пошли с нами!
        Анна удивлённо подняла брови.
- Да вы не удивляйтесь, - вступила в разговор женщина.  Он всегда такой!
- Гена, ну, кто же так знакомится? - обратилась она к мужчине.
- Я совсем забыл представить вам нашу компанию! - шутливо хлопнул себя по лбу мужчина.
- Лена и Паша, - показал он на своих спутников. - А как зовут вас?
«Забавная компания», - подумала Анна, называя себя.
- Инструмент еле нашли, - заговорщицки прошептал Гена, чуть выдвинув из кармана кольца ножниц.- Комнату под парикмахерскую присмотрели. Теперь нужен парикмахер. Вы умеете стричь?
       Анна замешкалась: не смогла солгать, сказав «Нет», потому что дома стригла своих домашних, и смутилась. Новые знакомые тут же истолковали замешательство как ответ положительный, тихонько захлопали в ладоши и принялись уговаривать.
- Кого стричь-то? - усмехнулась Анна.
- Меня, конечно!- рассмеялся Гена и взъерошил длинные светлые волосы.
- Ему мать письмо прислала, что жена собирается приехать, - торопливо стала пояснять Лена.
- В этот выходной её не было, может быть, в следующий? А Гена уже два месяца здесь, видишь, как зарос, - внезапно перешла она на «ты».
- Два месяца? - ужаснулась Анна.
- Здесь подолгу держат: Иван Васильевич вообще скоро пять месяцев, как тут живёт. В начале сентября положили. Его ни с кем не спутаешь:  стар уже, седой весь.
- А куда нужно идти?
      Лена махнула рукой, показывая направление.
      Палата была угловой, рядом с окном, которым заканчивался коридор: без кроватей, гораздо меньше других, с закрашенным белой краской стеклом. 
      Пока Анна стригла, Паша почтительно наблюдал, не отвлекая, а Лена присматривала за тем, чтоб никто из медперсонала не заметил их.
      Анне неприятно было стричь здесь незнакомого мужчину, но она умела скрывать свои чувства легко и незаметно.
      
      На ужин давали манную кашу. Позже Анна поняла, что это самое вкусное блюдо из всего, чем кормили людей в этой больнице. С манной кашей ни в какое сравнение не шли ни жидкий борщ, с хлопьями почерневшей мороженой капусты и плохо очищенной картошкой, ни гороховая размазня неопределённого цвета, ни уха, с плавающими в ней крупными чешуйками, ни, тем более, овсяная каша, густо пестревшая шелухой,  острой и колючей, как рыбные косточки.
         К ночи ударил мороз, и Анне стало ясно, почему у больных не отбирали ничего из личных вещей. Она укуталась в пуховый платок, надела всё, что можно было надеть, легла под одеяло, а сверху положила своё лёгкое пальтишко. И всё же долго ощущала ледяные пальцы собственных рук и ног.
       Воздух в палате был свеж и подвижен, потому что на улице поднялся ветер, задувавший прямо в щели их окна.
       Анна отгоняла воспоминания о доме, чтобы не расплакаться. Она уже скучала по детям, мужу, по чистоте в своей уютной тёплой квартире, хотя была здесь всего один день.
        Завтра врачи скажут, можно ли ей помочь, сколько времени она пробудет в этом унылом месте. А сейчас - спать! Она уснула довольно легко и спала крепко, без сновидений. Только один раз ночью она проснулась от холода и поняла, что её пальто скомкалось и упало на пол. Анна быстро подняла его, подоткнув рукава под одеяло, расправила на себе и уснула.

           Врач казался лет на семь моложе её. Это была стройная эффектная женщина, кудрявая, черноволосая, с большими голубыми глазами, тонким орлиным носом, красивым контуром губ, высокая - она сразу понравилась Анне. Особенно привлекал в ней искрящийся во взгляде огонёк радости жизни, уверенности в себе. Именно это потеряла Анна в свои тридцать лет, испугавшись свалившейся на неё непонятной болезни. Именно радости не хватало сейчас - радости здорового человека, не замечающего, что он здоров, вовсе не думающего об этом. Так люди, у которых никогда не болело сердце, не вспоминают о нём, не замечают даже, что оно есть. И только тогда,  когда в груди что-то забьётся чаще и громче, чем обычно, человек вдруг останавливается, прислушивается и в тревоге думает:
"Ой, это сердце! Что же это оно?"
           Врача звали Людмилой Викторовной. Она открыла чистый лист и стала составлять историю болезни. Её вопросы были замысловаты и порой запутанны. Они касались всего - семьи, детства, учёбы, любви. Приходилось вспоминать свои чувства, рассказы мамы, друзей.
- Были ли среди родственников случаи расстройства психики? - вдруг спросила Людмила Викторовна, откладывая ручку. Она достала из ящика стола пачку сигарет и щёлкнула зажигалкой.
- Нет, - неуверенно ответила Анна и вспомнила о том, что рассказывала ей мать о прабабушке.
                Продолжение - глава 2 - ЕВДОКИЯ
                http://www.proza.ru/2014/01/26/257
                Наталья Коноваленко