Драматургия одиночества публицистика

               

ДРАМАТУРГИЯ  ОДИНОЧЕСТВА


Женская поэзия, кто бы и что бы по этому поводу ни думал, представляет собой отдельную главу в  жанре стихотворного искусства.  Причем пальма первенства в этом необъявленном творческом соревновании полов, несмотря на все достижения  феминизма, остается в частной собственности мужчин.
Как надолго?
Вопрос открытый!
Глобализация политических и экономических процессов, затеянная на планете мужским населением, уже сегодня дает отрицательный  результат – мужики спиваются и слабеют, а женщины, изменяя своей природе,  осваивают несвойственные им мужские профессии.
И все это не от хорошей жизни.
Женщины – существа иррациональные. В основе их мироощущения лежит бессознательное – чувство, интуиция, мистические озарения и так далее. То есть  эмоции преобладают над разумом..
Мужчины –  существа рациональные. И у них отношение к жизни рассудочное.
Отсюда  складывается и характер поэзии. Социальные темы – удел мужской поэзии. Сентиментальные – женской. Так, по крайней мере, поэзия выглядела не в столь отдаленном от нас прошлом.
Сегодня женская революция за равноправие полов привела к огромной деформации женского  эго и превратила его в поле непрерывного боя между рассудочным и чувственным.  Рассудочный подход к жизни – я все могу сама – вытесняет из нее мужчин и ведет к одиночеству, а чувственный - взывает к  женской природе, которая жаждет сильных положительных эмоций.
Однако совместить несовместное нельзя, хотя пытаться можно. Но при этом надо иметь в виду, что даже одна неудачная попытка оказывается для женщины сокрушительной.
Драматургия крушений составляет основной,  а, может быть, даже и главный пласт  женской поэзии.
Условное разделение поэзии на мужскую и женскую привело к образованию и использованию в разговорной речи неблагозвучного слова – поэтесса.
Несколько слов о нем и о другом.
Как известно, слово «поэт» древнегреческого происхождения.
Греция - удивительная страна!
Впрочем, сами греки, до сих пор называют свою страну Элладой, а себя эллинами.  Они гордятся тем, что Эллада вошла в мировую историю и сохранила за собой  приоритетное право называться основополагающим центром культуры западной цивилизации. И с этим никто не спорит! Греция известна всему миру как родина мировой демократии, западной философии, основных принципов архитектуры, скульптуры, физико-математических наук, искусства театра, Олимпийских игр и, наконец, поэзии.
Гомер, как известно из учебников истории,  самый знаменитый эпический поэт Древней Греции.  Но менее известно то, что  одним из его самых первых переводчиков  был  великий русский ученый-естествоиспытатель,  энциклопедист, физик, химик и поэт  М.В. Ломоносов.
В своем «Письме о правилах русского стихотворства», написанного в 1739 году и отосланного в петербургскую Академию наук, он описал тридцать  возможных размеров организации русской стихотворной речи. Ломоносов впервые исследовал и показал выразительные возможности ямбов и иных форм рифмовки. А предложенная им модель четырехстопного ямба оказалась наиболее продуктивной. Державин, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Блок, Пастернак оказывали  этой модели стихосложения особое предпочтение.
История сохранила для потомков и имя одной из самых известных женщин  из числа поэтов Древней Греции - легендарной Сафо.  Но, к сожалению, Сафо – царица поэтов, как ее называли современники,   более известна образованному читателю как  один из кумиров однополой любви. Любви, которая получила свое наименование от названия острова Лесбос, где Сафо родилась, а позже открыла знаменитую и скандально известную школу гетер.
Что же касается слова «поэтесса», то оно вошло в  употребление  в высшем свете Российской империи в те времена, когда было подло говорить на русском языке и модно  по-французски. Слово «поэтесса»  является  ярким примером    легкомысленного  подхода к образованию новых слов. 
И если морфемные составляющие  данного слова (корень, суффикс, окончание) отвечают традиционным правилам построения слов, то фонетические оставляют желать лучшего. Более того суффикс – есс  (две «с») не имеет ничего общего с русской орфографией (в русском языке имеется суффикс – ес, например, чудеса, небеса и т.д.) и является заимствованным.  Вернее будет сказать, иноязычным (французским) суффиксом, который, быть может,  вполне уместен в целом ряде слов французского происхождения, таких как баронесса, стюардесса, принцесса и так далее. Но прилепить  французский суффикс «–есс»  к древнегреческому  слову «поэт» можно было лишь с одним намерением – принизить его значение до насмешливого, а в отдельных случаях и до издевательского. Все зависит от интонации. 
Вот почему великая и великолепная Анна Ахматова так не любила, когда ее называли поэтессой.  Никакие, даже самые благозвучные интонации не могли, да и не могут облагородить карикатурную суть так нелепо сложенного слова.
И уж если, вследствие стремления женщин к равноправию с мужчинами, ими был освоен  целый ряд традиционно мужских профессий, которые, будучи именами существительными мужского рода, имеют только нулевые окончания, то почему для слова поэт не нашлось в этом ряду достойного места.
Более того, следует обратить внимание на то, что женская лирика давным-давно выросла из «коротких штанишек», а вместе с ними навсегда оставила позади наивное и сентиментальное альбомное крючкотворчество.
Мятежный и безжалостный  Серебряный век  преподнес миру удивительный подарок в лице трех богинь изящной словесности  – Анны Ахматовой, Марины Цветаевой и Беллы Ахмадулиной, способных силой своего таланта материализовать высокое эмоциональное напряжение женской души и выразить его в виде языковых знаковых символов.
Это они, выведя женскую поэзию из душных салонов литературных кружков в широкую аудиторию, подняли ее на ту привлекательную высоту,  подняться на которую и сегодня невероятно трудно.
Это они заложили в основу женской лирики главную тему – драматургию женского одиночества. И хоть социальные мотивы в их творчестве имеют место быть, но и они (мотивы) уходят корнями глубоко в основной пласт.
И если принять за точку отсчета  поэтический опыт бессмертной Сафо, то  нетрудно сосчитать  сколь долгим оказался путь женской поэзии от откровенно бесстыдной и скандальной  до  благородной,  гордой и невероятно  высокой.
Сегодня  образование и воспитание наделяют  женщину-поэта огромными возможностями, использование которых позволяют ей облечь чувственный и тонкий эфир поэзии  в стихотворные формы. 
Но главной темой женского творчества по-прежнему остается – драматургия одиночества.
Наиболее остро, как приговор самой себе, звучит эта тема в стихах Надежды Балакиревой.
Для того, чтобы окунуть читателя в эту сгустившуюся темноту бездонного женского одиночества   автор  не пытается, надумав сюжет, спрятаться за выдуманного литературного героя, а пишет свою историю от первого лица.

***Я войду в эту зиму одна –
     Хоть на сутки, до нового утра.

***Лишь одно растревожит покой:
     Одиночество глазом рысьим
     Все следит неотступно за мной,
     Как сижу я над ворохом писем.

Создается впечатление, что одиночество автора абсолютно, что этот самый случай, о котором писал Ю.М. Лермонтов:  «и скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды».
Но это не так!
И одиночество автора не абсолютно, и человек «ближний»  рядом есть… «Ближний»! Не близкий, а  «ближний»! Всего одно слово,  а как цепляет своей душевной отдаленностью, как оправдывает и «деревянное сердце», и «отчужденья стену».

***О каком человеке тоскую?
      От беды по проулкам мечусь,
      Как в калитку ночную, глухую,
      В деревянное сердце стучусь.
      Шторы век равнодушно опустит,
      И прочна отчужденья стена.
     Сколько в этом немереной грусти:
      Всяк один, ты один, я одна!
      Запирайся же крепче, мой ближний,
      Чтобы суетным словом не лгать.
      Я лицом повернусь к страшной жизни, -
      Я одна, я должна устоять!

Но далеко не во всех стихах Надежды Балакиревой  присутствует ясно прописанная  тема одиночества, причем от первого лица. Встречается целый ряд стихотворений, в которых автор перенаправляет энергию внутреннего напряжения на объекты творчества. Вследствие такой сублимации   угнетенное состояние авторского духа, его внутренняя неустроенность проявляется в тех картинах или  тех явлениях природы, которые он исследует. Так  вполне благополучные и подаваемые в поэзии со знаком плюс образы приобретают  ярко выраженную агрессивную окраску.

***Чернеют горбы уходящих сугробов-
       Зима на исходе. Мы выйдем на ветер,
       Как травы выходят из снежных окопов,
       Но все ненадежно и зыбко на свете.
       С крыш рушится снег и слетают сосульки,
       Змеятся ручьи, подбираясь к ногам,
       Капели холодные светлые пульки
       Вонзаются в темя…..

«Горбы сугробов», «снежные окопы», «змеятся ручьи», «капели холодные пульки вонзаются в темя» - и ведь это все  о весне сказано, о пробуждении, о воскрешении, о Пасхе, наконец, растительного царства земли.
В такой же нетрадиционной манере написано и стихотворение «САД».

***Под бурей осенней упал частокол,
      Ольховые кости сложил у канавы,
      Уткнулся лицом, беззащитен и гол,
      В намокшие желтые травы.
      Шел дождь и заброшенный сад сиротел,
      Свои одичавшие яблоки пряча
      В крапиву, в бурьян, и под ветром редел
      Дрожащий и мокрый от долгого плача.
      На ветер бросая свои семена,
     Он в дом заколоченный скребся ночами
      И мертвых хозяев шептал имена,
      Крыльцо засыпая дичками……..

И снова – и от этого никуда не деться – глаза выхватывают из готового полотна стиха целый ряд определенной  направленности символов, которые, драматизируя и сгущая описанные в произведении события, оставляют  в душе читателя горький осадок.
«Кости», «канава», «уткнулся лицом», «крапива», «бурьян», «долгий плач» - ведь если отрешиться от предложенной автором  тематики стихотворения, а сосредоточиться только на выделенных из текста штампах, то они в полной мере могут быть отнесены  к  повествовательному ряду военных рассказов.
И в этом аспекте просто непомерная нагрузка возложена на третье четверостишие. 
Большой интерес представляет собой  и весьма спокойное, и живописное, на первый взгляд, стихотворение «МАЛЬВЫ».  Но и то, и другое выглядит таковым  только  в первом приближении.

***По мосткам перейду Пивоварку-
      На Червонную мысли влекут.
      Эта улочка держит марку –
      Мальвы красные здесь растут.
      Длинноногие, как балерины
      В красных пачках у дома горят.
      И лелея клубники куртины,
      Ходит женщина между гряд
      Ей на миг позавидую остро,
      Затоскую о справном житье.
      Чтоб мой дом, как ухоженный остров,
      Так же плыл бы в мирской суете.
      Может статься, и нет счастья в доме
      За узорной резьбою крылец….

Вчитайтесь внимательно! 
Автор совсем не случайно использует в тексте двусмысленное выражение: «держать марку», что означает - соответствовать должному уровню. Отсюда и красные мальвы – цветы, которые сеют вдоль заборов и которые растут как сорняк. В полном несоответствии друг с другом находятся и два следующих  образа: «балерины в красных пачках» и «женщина между гряд».  А потому и короткая мысль о «справном житье» исчезает  в водовороте сомнений  так же быстро, как и возникает.
Но суть не в этом!
Все, о чем выше шла речь  является  лишь  предтечей, к единственному и главному признанию, высказанному автором прямо – «позавидую остро, затоскую…» по устроенному быту,  ухоженному дому, по  надежному убежищу посреди мирской суеты.
Но возможно ли это? Вопрос, скорее, риторический.
Не обнадеживает оптимистических ожиданий  читателя и  невероятно частая  эксплуатация  автором в описательной части  целого ряда произведений черного цвета. Например:

***Ночь над Обью черна,
      Как смородина черная, мглистая….
***Бесконечно черна
      Эта полночь ненастная августа….
***Слышатся шорохи в черном бурьяне….
***Время – разбрасывать черные камни….
***Я смотрю в это темное зеркало….
***К исходу этих черных дней….
***Сердце устало от черной смуты…
***Оторви же глаза от влекущего черного зрака!
***Стынет черная тень....

Темно. Темно. И еще темнее.
И вдруг резкая смена настроения и посреди  «темно-синих сумерек  в августе»  рождаются если и не совсем светлые строки, то обнадеживающе  просветленные:

***Я люблю вас простые радости
      Этой жизни лесной и дикой;
      Темно-синие сумерки в августе
      Как созревшая ежевика;
                (Август)
***Зверобой душистый в кринке
      В теплом сумраке избы
      На коптящей керосинке
      Жарю белые грибы.
                (***)
***Мысли безмятежны и легки,
       И душа спокойна, как вода,
      Где летят прозрачные мальки,
      Плоть воды пронзая без труда.
                (Плот)
***Не бей тоска в колокола.
      Другую музыку добудем.
      Эпоха плохо приняла?-
     На воздух выйдем, пыл остудим.
                (***)

Но такой легкий и свободный  темп  сочинений  встречается на страницах стихотворных сборников  Надежды Балакиревой  нечасто. И стоит только немного довериться неожиданному жизнелюбию автора, как все возвращается на круги своя:

***Хорошо пренебречь Божьим даром,
     В сладкой лени стихов не писать:
     Как весеннее поле под паром –
     Отдыхать, отдыхать, отдыхать…
                (***)
И все-таки!
Не все в творчестве Надежды Балакиревой так однозначно.
Есть среди большого числа написанных ею строк такие, которые цепляют душу и приковывают к себе внимание.  Есть такие, которые принадлежат только ей одной и никто так, как она, никогда не говорил о вещах знакомых, но по-новому увиденных!

***Сгустком тумана сидит стайка чаек
      На потемневшей песчаной косе…
***И выползают зернистые камни
      Из присмиревшей вечерней воды….
***И померк свет костра
      Темнотою закрашенный нагусто….
***Нестрашное пугало нянчило птиц,
     Махая рукой листопаду….
***А озеро в старую пристань
      Толкается серой волной….
***Сегодня май. И тополя, разнежась,
      Новорожденной шевелят листвой…
***И березы развившийся локон
     Осеняет скамью у ворот…

Но есть и такие:

***А постылая мысль
      все твердит неотступно и тупо:
      жизнь пошла под откос,
      слышишь ты! – не туда, не туда.
***«к поражению шла – не к победе я…».

Известно, что поэты – публика уязвимая. Каждый – один сплошной оголенный нерв. Кто-то может удариться во все тяжкое, кто-то высечь себя публично и покаяться в грехах, но можно и не каяться, а как Анна Ахматова послать:
«Какая есть. Желаю вам другую, получше».
Надо верить в себя!
А  путь…
Путь у поэта всегда один – к Парнасу. Но это у поэта!
А у женщины – всегда к счастью!
И  в повседневном настоящем  эти пути расходятся.
Такова жизнь!
Жизнь такова….