КОГДА СМЕРТЬ ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ
Однажды, в любой из дней на покатой мощёной улочке южного городка всё-таки случится одно закономерное событие. Жители и местные завсегдатаи измучились ждать, когда же наконец эта пара чудаков заметит друг друга.
Чудачка – теластая, с завитками на голове, торговка фруктами, ещё не измочаленная обыденностью, каждое утро раскладывает по лоткам душистый наливной товар и не снисходит до того, чтобы зазывать покупателей. Её друзья и собеседники – сварливые осы да яблочные черви. С ними шепчется и зубоскалит. Они угодливо смеются её шуткам. За годы торговли возрастная девица в совершенстве овладела языком насекомых и беспозвоночных. Опрыскивая плоды, торговка в импровизированном танце раскачивает бёдрами, иногда в необъяснимом для окружающих порыве хлещет себя по сдобным ляжкам и истово жужжит. На жужжание слетаются пчёлы и осы из соседних городков, без сожаления покидая недоеденные в «тратториях» ризотто и бискотти. Они вьются вокруг её талии гудящим хулахупом и ласково щекочут дородные бронзовые руки.
Чудак – рыжеволосый бородач преклонных лет, в подштопанной панаме, сухощавый, со скрипучими коленями. По полудням выносит на улицу объёмистый саквояж, усаживается на тротуаре и извлекает на свет облупленные крестовины с нанизанными на них угрюмыми куклами. Колченогие марионетки безвольно подчиняются престарелому кукловоду, разыгрывая бестолковые пьесы. Иногда они кислолицо взирают вверх, на своего поводыря, всем своим видом умоляя его прекратить ежедневную докуку. Но кукловод безучастен к своим игрушкам. Жмурясь от солнца и насвистывая один и тот же минорный мотив, он продолжает разминать пальцы, теребя крестовины. Марионетки отчаянно тянут руки к прохожим, но мало кому хочется вступаться за гремящих от негодования кукол. Старик-кукловод иногда и сам вовлекается в сюжеты своих дурацких спектаклей: шикает на кукол, пританцовывает вместе с ними или фальшиво всхлипывает. То вдруг пускается кривляться в унисон их ужимкам, то сажает на колени затрапезного вида Коломбину и шамкает ей «милочка», задирая корявым пальцем кружевную юбку.
Кукловод не покупает фрукты у торговки, а она не аплодирует его ребячеству. Каждый на страже своей скорлупки. И никто из этих двоих строптивцев не бросил даже равнодушного приветственного кивка друг другу. Местные старожилы давно истратили все доступные им проделки и плутни, чтобы свести упрямую парочку. Сватовство по молчаливой договорённости перешло в наследство их детям, но даже предприимчивая молодёжь претерпела фиаско в попытках сблизить кукольника и торговку.
Рассмеявшись очередной остроте червяка, выглянувшего из надкусанного яблока, торговка, сотрясённая смехом, выронила плод. Хохмач, должно быть, успел выскочить из изъеденной сердцевины, а вот яблоко поскакало по брусчатке прямо под ноги хлипкой старушонке, плетущейся в аптеку. Поскользнувшись, тщедушное тельце шмякнулось на мостовую. Голова старушки подсохшим цветочным бутоном беззвучно оторвалась от жухлой шеи и откатилась под ноги кукловоду. Последний от неожиданности развёл руками в стороны, и марионетки кинулись врассыпную.
Он поймал взгляд вращающихся старушкиных глаз. Они зажмурились, после чего ещё раз раскрылись и остекленели. Нижняя губа прикусилась щербатыми челюстными протезами. Мужчина, подняв седовласую старушкину голову и зажав её локтем, как капустный кочан, приблизился к фруктовому лотку и пробормотал растерянной продавщице:
- А ведь не будь хрычовка одинока, кто-то успел бы её подхватить, да?
Продавщица ткнулась лицом в плечо кукольника и басовито разрыдалась. Несколько пчёл и ос покружились над их головами и полетели объедать оставленные без присмотра фрукты.
На похоронах одинокой старушки продавщица и кукольник были единственными скорбящими, единственными пришедшими. Они держались за руки и с нежностью смотрели на фотографию усопшей, и им обоим чудилось, что старушонка шаловливо подмигивает с портрета. А где-то на чердаке, в заволоченном пылью саквояже вздыхала с облегчением Коломбина, избавившаяся наконец от домогательств престарелого кукловода.
ЭТО ЖЕ РЕБЁНОК!
«Ну чего ты кочевряжишься, долговязый? Не бойся! Тут недалеко. И не лупи глаза! Никто тебя не съест. Думаешь, я не понимаю, что ты малой? Сам таким был. Но жизнь, брат, тебе за просто так ничего на поднос не положит! Надо поворачиваться. Детство детством, а пустой ложкой не наешься. В хозяйстве, брат, каждый должон свою оглоблю тянуть. Вот, сам подумай, не совестно тебе, шкоднику, дурачиться и резвиться, когда другие спину гнут? Не совестно с малолетства к тунеядству приучаться? Калека ты разве или младенец несмышлёный, чтобы не смочь копеечку заработать? Вот и не ропщи. Никто на тебя камней не навьючит. Каждому по его горбу и ноша!»
Чало-пегий сухопарый жеребёнок, нервозно похрапывая, неуверенно брёл с мужчиной по просёлочной дороге, отдаляясь от дома, от родного уютного стойла. Тёмно-серые ноздри трепетали и беспокойно раздувались. Мужчина, хозяин, аккуратно натягивал пеньковую верёвку, обвивающую петлёй шею жеребёнка, терпеливо уговаривая испуганного малыша продолжить путь. Неведомый путь страшил жеребёнка, хоть уже подросшего, но боязливого. Ранее ему не приходилось отлучаться от двора, от привычного сколоченного паддока, где он проказливо брыкался и перемигивался с пасущимися неподалёку козами.
Хозяин у жеребёнка слыл мужиком незлобливым, но скаредным. Ни одна скотина в его хозяйстве не сачковала. Ни одна несушка не клевала пшено задарма, ни одному хряку по хозяйской щедрости души не перепадало добавки. Даже кот вертелся. Хозяйство большое, мышей прорва, а подмоги нет. Не передушил мышей – не получил рыбы.
От монотонных увещеваний хозяина жеребёнок притих, успокоился. Парочка подошла к воротам парка. «Ну вот и пришли» - мужчина ободряюще потрепал загривок жеребёнка.
- Зачем ты его привёл? На кой он мне?
- А ты не смотри на худобу! Он выносливый. И смирный.
- Да вон они, видал, все смирные! И жрать не просят.
- А мой ест мало. Бери его в посуточную аренду. За недорого. Потом спасибо скажешь за выручку.
Жеребёнок, хлопая бесцветными ресницами, переводил взгляд с хозяина на его собеседника и потихоньку пятился назад.
Администратор парка посмотрел на щуплого жеребёнка и, вздохнув, махнул рукой в сторону карусели.
- Ну, айда, занимай местечко показистее! – подзадорил хозяин жеребёнка.
Жеребёнок приблизился к карусели, неуклюже забрался на круг и, скользя и петляя тощими ножками, несмело побрёл мимо странно-неподвижных, застывших в галопах-аллюрах сородичей. Осторожно приближаясь к каждому из них, он обнюхивал их лакированные морды с неправдоподобными белозубыми оскалами, тёрся об их гладкие и холодные бока и разочарованно всхрапывал. Ни один из этих неподвижных коняг не обратил внимания на новичка. Жеребёнок обошёл круг и пристроился рядом с гарцующим гнедым рысаком.
Вечером любимая малышнёй конная карусель ожила: засверкала огоньками, заскрипела балаганной музычкой, засопела лошадиным усердием. Никто не спешил оседлать «новенького». Маленьким наездникам давно полюбились грациозные и могучие скакуны, с выгнутыми дугой шеями и развивающимися гривами. Сивого, с размытыми пятнами доходягу, свесившего морду долу, никто не замечал. Жеребёнок не сразу смекнул, в каких позах застывать, чтобы привлечь ездоков. Но потом присмотрелся к опытным собратьям, освоился и окаменел.
КАЧЕЛИ ТОЖЕ ПРЕДАЮТ
Мика был первым красавчиком в школе. Рослый, плечистый, с пшеничными кудрями, ниспадающими на плечи. Озорной взгляд его голубых глаз мечтала поймать и задержать на себе каждая девчонка. Но Мика не играл в «стрелялки». Он казался немного отстранённым и безучастным к внешкольной суете, держался независимо, но дружелюбно со всеми, чем ещё сильнее притягивал к себе вздыхающих школьниц и старых дев из учительского состава.
Ирма считала себя самой красивой девочкой в школе. Да и кто бы мог возразить? Толпы поклонников осаждали русоволосую кареглазку лет с двенадцати. А Ирма осаждала Мику. Без прямолинейного нахрапа и жеманных гримас. Она расставляла невидимые сети, которые Мика благополучно перешагивал.
Ещё в начальной школе, несколько лет назад, когда Мика пришёл в их класс, дыхание Ирмы сбилось с ровного ритма. Она невзначай роняла перед ним учебники – Мика, галантный и воспитанный, с вежливой улыбкой поднимал. Приносила в школу собственноручно испечённые кексы – «Была минутка свободная, вот и напекла» - но Мика не был сладкоежкой. Творила прихотливые косы, увивая их яркими лентами, чтобы Мике было сподручнее дёргать. Девочка давно смекнула, что мальчишки-ровесники не сподобятся на прямые ухаживания, а будут симпатизировать подножками, урывистыми щипками и подбрасыванием пауков в ранцы. Сооружая очередную хитросплетённую косу или безукоризненный «конский хвост», Ирма сладко предвкушала, как Мика подкрадётся сзади и дёрнет приманку. Запрокинутая назад голова, притворный визг, наигранный гнев. Сорванная заколка. Мурашки по коже. Но Мика не дёргал. Всякий раз его опережал какой-нибудь Пауль или Дирк.
После уроков Ирма покупала в буфете мороженое, обходила здание школы и усаживалась на качели в кленовом сквере. Именно тут должен был проходить Мика, подбрасывая свой рюкзак в такт неведомым Ирме музыкальным ритмам, плещущимся в навороченных наушниках. Он слушал что-то особенное, думала Ирма. Мика неизменно проходил мимо вздыхающей одноклассницы с развевающейся от шкодливого ветерка юбчонкой. И напрасно настырные качели пытались перескрипеть «особенную» музыку парня.
Шли годы, ребята перешли в выпускной класс. Ирма по-прежнему бредила Микой, который её по-прежнему не замечал. Качели остались в детстве, теперь после уроков девушка готовилась к выпускным экзаменам и безнадёжно флиртовала с Микой на классных вечеринках.
В один из дней, когда не нужно было сильно спешить домой, Ирма по старой детской привычке свернула к скверу. В руке вафельный рожок. Всё как в детстве. Хотелось беззаботно усесться на качели и ни о чём не думать. Вообще. Даже о Мике. Она шагала по знакомой дорожке и грустно улыбалась стоп-кадрам детских воспоминаний. Издалека услышала знакомый скрип. «Ну вот, опоздала» - сокрушалась девушка. Ирма подошла ближе. Рука дрогнула. Рожок выскользнул и хрустнул об асфальт. Качели, верные сообщники и утешители Ирмы, предательски раскачивали молодую хорошенькую учительницу, фройляйн Ланге. Запрокинув голову, та заразительно смеялась шуткам красавца-ученика. Мика с нежностью смотрел на неё, подталкивая разоблачительно скрипящий поручень. Мягко, но уверенно он остановил качели. Ирма, стоящая за разросшимся клёном, вздрогнула от бесстыдного скрипа их финального аккорда. В дрожащей от волнения руке Мика протянул фройляйн Ланге вафельный рожок. Сливочное лакомство подтаяло, и из обмякшего вафельного конуса скользнула первая белая капелька. Фройляйн Ланге, затаив дыхание, смотрела, как на её колене, обтянутом бронзовым чулком, растекается густая белая лужица. Девушка тихо ахнула и посмотрела на Мику. Он протянул руку к её колену и неторопливым движением смахнул липкую кашицу. Учительница перехватила руку парня, рассматривая стекающие по его пальцам сливочные капли.
Развернувшаяся на качелях сцена показалась Ирме гадостной, пошловатой карикатурой. Её передёрнуло от вульгарной неестественности происходящего. Их милая учительница будто срежиссировала этот непристойный этюд, бесталанно импровизируя на ходу. И Мика, этот влюблённый дурачок, простодушно повёлся на это пародийное распутство. Это же так по-взрослому – закадрить училку! Ирма поморщилась и, развернувшись, побежала прочь из сквера.
На следующий день на уроке литературы фройляйн Ланге проходила между партами и раздавала тестовые задания для учеников. Стройная, точёная учительница, с нежным румянцем на лице и озорной мальчишеской стрижкой пользовалась абсолютной симпатией у класса. А сегодня она была необычайно прелестна и шутила больше обычного. Ирма полуобернулась на Мику: застыл как зельц, полные губы чуть приоткрыты – вот-вот польётся слюна, телячье обожание во взгляде, на шее новый жёлтый галстук. «Клоун» - фыркнула про себя девушка. В этот момент фройляйн Ланге поравнялась с её партой. Ирма незаметно подставила свою ногу под уязвимую шпильку литераторши. Разлучница споткнулась и повалилась на четвереньки. Твидовая юбка задралась, обнажив тройную «стрелку» на чулках.
- Упс! – притворно воскликнула Ирма.