« … Пропавшего без вести
Не скажет душа …»
М.Цветаева.
В тот час, когда над западным полушарием Земли владычествует бескрайняя космическая ночь, и над всем американским континентом раскрывается звездная Вселенная, высоко-высоко в небе что-то ярко вспыхнуло и подобно молнии тут же погасло. Высокий седой подполковник в форме военно-воздушных сил США, наблюдавший за этим явлением с командного пункта одного из секретных аэродромов Калифорнии, глубоко и тяжко вздохнул, и с трудом переведя дыхание, будто только что закончил марафонскую дистанцию, наклонился к микрофону и коротко скомандовал:
- Всем отбой!
На следующий день первые полосы многих газет пестрели броскими заголовками: «Сумасшедшие в армии США», «Последняя высота воздушного аса», «НЛО атакует американского летчика» … . Но неделю спустя специальная комиссия Пентагона сделала официальное сообщение, в котором указала, что причиной авиакатастрофы явилась неисправность в блоке управления истребителя, и газетная шумиха, поднятая вокруг сенсационной гибели Ричарда Брайтона, быстро пошла на убыль, пока вовсе не исчезла в потоке других новостей. И только его друг, слоноподобный добряк Джордж Паркер, не поверил этой дешевой пентагонской стряпне. С потерянным видом он каждый вечер приходил в уютный бар морского ресторанчика, подолгу смотрел на закатное пурпурное солнце, по-джентльменски уступающее свое место смуглой желтоглазой красавице, и, проглатывая изрядную порцию неразбавленного виски, покачивал огромной взлохмаченной головою и беззвучно шевелил губами. Иногда он вскакивал с крутящегося стула и тревожно оглядывался по сторонам, словно кто-то звал его, а он тщетно пытался обнаружить этого человека. В любом другом месте его приняли бы за сумасшедшего, но здесь среди пьяных и, в общем-то, неразумных людей такое поведение было скорее нормой, чем исключением из правил. Ближе к полуночи Джордж Паркер делал последний глоток и, светлея лицом, решительно направлялся к выходу, но все завсегдатаи бара знали – прежде чем уйти, он обязательно скажет:
- Нет, парни, его позвали звезды …
1.
Алексей Романович Аржанский закрыл глаза и испустил дух. Но странное дело: вместо того, чтобы раствориться в небытие, его сознание ощутило необыкновенную легкость и, исторгнутое из остывающего тела, воспарило к высокому потолку затемненной комнаты.
- Что это? – изумленно спросил он себя, уже зная ответ – Вечность! Ха-ха! Теперь я дух, свободный и вечный дух!
Не раздумывая, он направился к зашторенному окну, намереваясь как можно скорее покинуть эту постылую до тошноты больничную палату, но неожиданно был остановлен незнакомым духом. Тот был официален и строг.
- Не торопись. Попрощайся сначала со своим бренным телом.
- Вот еще! – возразил дух Аржанского – Оно мне до смерти надоело всякими болезнями и болями, своей тяжестью. Всю жизнь я был в услужении у этого тирана: поил, кормил, прижигал прыщи. Тьфу!
- Но оно, же твое произведение – здраво заметил незнакомец.
- Не скажи. А, впрочем, не все ли равно?
- И все-таки я предлагаю Вам попрощаться с ним.
- Собственно говоря, кто ты такой, чтобы указывать другим духам? Плевать я хотел на таких как ты. Я свободен, понимаешь, свободен! И ничего ты мне не сделаешь: не лишишь пищи и премии, не убьешь, не упрячешь в тюрьму … Или ты тут пропиской ведаешь? Но я и на прописку плевал!
- Зря ты так – обиделся незнакомец, с которого слетела всякая официальность – Я же хотел как лучше, по-людски.
- Может ты при жизни могильщиком был? – вдруг осенило дух Аржанского.
- Точно. В самую точку попал – оживился тот – Тридцать пять годков на здешнем кладбище отпахал. Вот по старой привычке и навещаю теперь покойников, а сегодня на кладбище как на грех ни одного. Ну, думаю, надо бы в больнице посмотреть.
- Что ж, тебе повезло – без иронии сказал дух Аржанского – Наверное, я …
Но не договорил, увидев, как в палату входит миловидная средних лет медсестра. Привычным жестом она поправила выбившиеся из-под белой шапочки волосы, потом приблизилась к покойнику и, удостоверившись, что жизнь ушла из него, спокойно подошла к окну и раскрыла шторы. Затем медсестра вышла, очевидно, за санитарами, так ни разу и не вздохнув о скончавшемся человеке.
- Вот тебе и Зоечка – удрученно произнес его дух – Ни грамма сожаления, словно насекомого какого-то не стало.
- Ежели ей обо всех жалеть, то никакого сердца не хватит – заступился за медсестру дух могильщика – Нас вот тоже люди за бессердечие обсуждают, а справедливо ли это? Просто кому-то надо такую работу выполнять, и, ей-богу, она не хуже других.
- Ты прав. Но мне жаль тебя и Зоечку тоже жаль. Она, наверное, как и ты по больницам летать будет и наслаждаться агониями. Бр-р-р … Но прощай, могильщик!
Дух Аржанского выпорхнул на улицу полную звуков и света. Редкие белые облака плыли по синему небу, с веселым щебетом проносились мимо беззаботные птицы, а внизу по впаянному в землю асфальту между прямоугольниками и квадратами домов суетились похожие на муравьев люди. Его больше ничто с ними не связывало – он умер, его нет. Но он есть в другом мире, в котором нет земного притяжения, магнитных полей и бурь, отсутствуют экономические и юридические законы. Его охватил восторг свободного полета, восторг вечного существования. Быстрее метеора и молнии проносился дух Аржанского сквозь бетонные и железные ограждения, сквозь кирпичные стены старых массивных зданий, сквозь сверхпрочные реакторы атомных электростанций. Он даже слетал к центру Земли, но ничего интересного там для себя не обнаружил, только на огнедышащей магме увидел отрешенного духа, которого, по-видимому, всю жизнь мучила тайна ядра планеты. Однако адом там и не пахло. Вернувшись к солнечному свету, дух Аржанского счастливо рассмеялся:
- Ха-ха-ха! Какие шельмы церковники: огненная геенна, чистилище … Враки, все враки!
На сковородке карасей хорошо жарить, но людские души уж, извините, в огне не горят и в воде не тонут. Дудки вам, а не людские души!
Свобода все более распирало его оболочку и казалось, что она вот-вот разорвет ее, как воздушный шар, но в Вечности никакие законы не действовали – живые люди ужаснулись бы царившим здесь хаосу и анархии. Дух Аржанского гоготал, вопил, кувыркался, камнем падал на землю, взлетал в космос, парил в облаках. Где-то над Атлантикой он увидел огромное скопление духов. Притихшие они слушали какого-то важного духа. Пробравшись поближе, он узнал его – при жизни тот был Кровавым Диктатором, при упоминании которого миллионы людей до сих пор вздрагивают и мучаются потом ночными кошмарами. Оставаясь и в Вечности верным самому себе, Кровавый Диктатор разглагольствовал о величии власти.
- Братья и сестры! – взывал он к скопищу духов – Существовать без смысла и цели нельзя.
Да, мы перешли в иной мир. Да, мы все бесплотны. Однако теперь, когда ни голод, ни секс, ни алкоголь, ни патриотизм и ни прочие житейские пустяки нами не управляют, нам ничего другого не остается, как полностью отдаться идеи Власти – Власти вечной, Власти над Вечностью!
«Вы лжете, Диктатор!» - захотелось крикнуть духу Аржанского. Он всегда мечтал сорвать с него маску величия и показать всем его обыкновенную сущность, но, оглядев покорных духов, он понял, что это было бы полной бессмыслицей – они хотели быть обманутыми. И именно за ложь, как и при жизни, боготворили этого надутого, как болотная жаба, духа.
2.
Покинув Атлантику, он устремился вглубь африканского неба, где неожиданно встретил дух бывшего коллеги по университету преподавателя политэкономии Шапылина.
_ Вот так встреча! – искренне обрадовался дух Аржанского – Признаюсь, пять лет назад, когда я за Вашим, простите, гробом шел, мне ничего подобного в голову не приходило. Люди эгоистичны и прямодушны в своем желании жить и жить. Знаете ли, Альберт Иванович …
- Да помолчите Вы, ради бога! – бесцеремонно перебил его дух политэкономиста, чего никогда бы не позволил сделать при жизни – Все знаю! Не забывайте, что каждый здешний обитатель прошел сквозь сито смерти.
- Неужели Вам не интересно со мной поговорить? – обиженно спросил дух Аржанского – Все-таки столько лет вместе работали.
- И не надейтесь. Вы мне еще в университете надоели с Вашими заумными речами. С вашими раскопками истины. А здесь и копать не надо: куда ни плюнь – везде истина. Так что, адью, и никаких прощальных засосов.
Ошарашенный бесцеремонностью бывшего коллеги дух Аржанского на некоторое время потерял дар речи, а когда опомнился, того уже след простыл.
«А ведь он прав» - с горечью констатировал дух Аржанского – «Все правильно. Из вежливости друг с другом общались, а так: есть он или нет – никакой разницы… Со мною вот что происходит: ко мне мой старый друг не ходит … Господи! Что же я тут делать-то буду?!». И впервые после своего абсолютного освобождения дух Аржанского затосковал, нестерпимо захотелось увидеть своих родных и друзей.
В наступившей темноте он с трудом отыскал свой город среди других светящихся мегаполисов и, приободрившись от знакомых очертаний улиц и площадей, почти весело впорхнул в двухкомнатную квартиру на шестом этаже, в которой проживал последние двенадцать лет. Первое, что он увидел – занавешенные темной материей зеркала, затем на одной из стен свой увеличенный фотопортрет, обрамленный по углам черными шелковыми ленточками. На низком диване сидела его вдова с припухшими от слез глазами и с неестественно белым лицом, которое было обращено к его лучшему другу.
- А врач мне отвечает, мол, ничто бы его не спасло. О эта банальная, трижды проклятая фраза: медицина в таких случаях бессильна. А я уверена – Алешу можно было спасти, можно! Можно!
Выдохнув последние слова, она беззвучно заплакала и, словно отбивая при молитве поклоны, стала медленно раскачивать свое маленькое тело. Его друг скользнул растерянным взглядом по измученной горем женщине и, понимая, что любые слова здесь бессильны, отвернулся, и не зная, что еще надо делать в таких случаях, открыл узкую балконную дверь и закурил сигарету. От безысходности исходившей от сгорбленных плечиков вдовы, содрогаемых беззвучными рыданиями, ее черного старушечьего платка, из-под которого выбивались все еще прекрасные чуть посеребренные волосы, от всей траурности и приглушенности домашней обстановки, дух Аржанского взвыл и более не в силах видеть этой мрачной картины, вырвался в рассвечанную фонарями ночь и, планируя, полетел над спящим городом, в котором после его кончины ничто не изменилось: на перекрестках все также перемигивались оранжевыми глазами светофоры, все также колесил по неизменному маршруту дежурный троллейбус, не спеша прогуливались влюбленные, у булочных разгружались хлебовозки, а в стеклянной будке боролся со сном усатый гаишник. Да и что особенного должно было случится в этом безжалостном конвейере жизни и смерти? Плачь, стони, ползай с утра до вечера на коленях перед божеством, сам обожествляйся, предавай, вступай в сговор с дьяволом, взывай к справедливости, но никакая сила не остановит его: есть человек и нет человека … есть человек и нет человека …
«Никогда не стоит возвращаться туда, где с тобой простились» - немного успокоившись подумал дух Аржанского – « И кто скажет: была ли она той единственной половиной, предназначенной мне, а я – ее? И возможно ли при жизни соединиться двум таким половинам рассеянным когда-то в пространстве и во времени? И что значит тридцатидвухлетний брачный союз, зафиксированный на какой-то жалкой казенной бумаге, когда перед тобою Вечность …».
Невероятная внутренняя энергия, превосходящая в миллиарды, в триллионы раз самые мощные ракетные двигатели, в мгновение ока доставила его в метагалактику, но и там, как и в центре Земли, он ничего интересного для себя не увидел, кроме нескольких духов, круживших вокруг безымянной зеленоватой звезды. Дважды облетев чудовищное светило и удовлетворив свое любопытство, он с той же немыслимой скоростью вернулся на родную планету. Удивительно маленькая по космическим масштабам, удивительно хрупкая она притягивала, влекла к себе и без всякого действия закона земного притяжения. Ему стало страшно, что когда-нибудь остывающее солнце перестанет согревать и освещать ее, и не трепетно голубой, а ледяным мрачным шариком она будет вечно кружить вокруг своей оси.
3.
Над всей тысячекилометровой колымской трассой, серпантином тянувшейся от Магадана до Усть-Неры, ползли низкие зловещие тучи. Тяжело переваливаясь через сопки, покрытые мхом и стелющимися по гладким камням карликовыми соснами и березками, они несли в себе не столько дождя, сколько смутной тревоги, тоски, отчаяния и одиночества. По рассказам матери дух Аржанского знал, что где-то здесь в этой юдоли людских страданий и сиротства самый могущественный властелин человеческой жизни – Время – сыграло с его отцом в колымскую рулетку. Почти на каждой версте печально известных мест, на каждом перевале и в каждой низине, поросших худосочными лиственницами, ему встречались неподвижные скорбные духи. И от этой неподвижности, от этой вечной Скорби, роднившими их с надгробными изваяниями, исходило нечто ужасное, что невозможно ни объяснить, ни осознать, а только чувствовать, как чувствуют живые люди всю бесконечность Вселенной и свое ничтожество перед ее богами, которым поклоняются и не знают кто же или что же такое боги.
От отца не осталось ни фотографий, ни воспоминаний – когда его забрали, Аржанскому исполнился только один месяц, но сколько помнил себя, он всегда тосковал о нем и теперь в поисках его метался между самоотреченными духами и отчаянно звал: «Отец! Отец …». Но никто не отозвался и даже не шелохнулся. Осознав тщетность своих усилий и возненавидя места вечной Скорби, дух Аржанского взмыл над свинцовыми тучами Колымы и, как бы отдавшись мощному воздушному потоку, стремительно понесся на Юго-восток.
Перелетев глубокие и неспокойные воды Тихого океана, он спланировал вниз и с любопытством неискушенного туриста стал осматривать самый фешенебельный район планеты. Респектабельные города, золотые пляжи, изумрудные парки и зеркальные автомобильные дороги произвели на него благоприятное впечатление, но не более – эта маленькая сказка Земли очаровывала только живых.
Заметив на пятнадцатикилометровой высоте реактивный истребитель с опознавательными знаками ВВС США, выбрасывающего в небесное пространство Калифорнии белые ленты отработанного топлива, дух Аржанского догнал его и с любопытством стал наблюдать за действиями американского летчика, который, не догадываясь о внезапном вторжении в кабину самолета потустороннего пассажира, продолжал маневрировать и вырисовывать в высоком небе замысловатые узоры, при этом его глаза горели каким-то фантастическим огнем.
Дух Аржанского был покорен.Он словно заглянул в его душу и, когда летчик повел истребитель на посадку, решительно последовал за ним – такие бесстрашные глаза могли принадлежать только незаурядному человеку – и он не ошибся. Тридцатилетний капитан ВВС США Ричард Брайтон имел все: ум, деньги, славу. Его любили очаровательнейшие женщины, с ним дружили видные политики и режиссеры, известные писатели и ученные, а НАСА предложила самый почетный для любого землянина контракт – возглавить первый полет на Марс. Дух Аржанского торжествовал и теперь каждую ночь похищал душу Ричарда Брайтона, открывая перед ней свободный и загадочный мир. Но наутро Ричард ничего не помнил – оставались лишь ощущения чего-то звездного и невесомого.
Когда он поведал о своих снах давнему другу Джорджу Паркеру. Тот пожал плечами и сказал:
- Ничего особенного, Ричард. Многие люди летают во сне, а тебе, как говорится, сам бог повелел летать во сне и наяву.
- Джордж, ты не понимаешь – с жаром возразил Ричард – Ни одно из ощущений не сравнится с тем, что я испытываю в этих снах. Я не облако, не пылинка, я – ничто! И в то же время я везде: на земле, в облаках, в звездах.
- Что я говорил – рассмеялся Паркер – Мне, кажется, тебе давно пора принять предложение НАСА.
Ричард Брайтон печально посмотрел на друга и больше никому не рассказывал об этих снах. Наступление ночи он ждал нетерпеливее и трепетнее самого пылкого влюбленного. Он стал ночевать только в своем доме, заметив, что в других местах такие сны его не навещают. Внешне Ричард не изменился, разве что выполнение фигур высшего пилотажа стало более дерзновенным, граничащим с безумием, да в глазах появилась вдохновенная отчужденность. Но однажды сны оставили его, и охваченный неземною тоской он часами вглядывался то в солнечное, то в звездное небо, словно покинутый любовник, живя только воспоминаниями. Такое состояние тяготило Брайтона – его душа уже соприкоснулась с тайной абсолютной свободы, которая вечно мучает живущих, манит и требует к себе.
В одну из звездных ночей, когда проводились обычные тренировочные полеты, истребитель Ричарда Брайтона неожиданно для начальства стал быстро набирать недозволенную высоту.
- Брайтон, немедленно прекратите полет!
- Брайтон, что с Вами?
- Приказываю …
- Ричард! Ричард …
- Самоубийца-А-А …
Встревоженный радиоэфир требовал, негодовал, умолял, ужасался, а он, влекомый таинственным роком, вновь и вновь штурмовал, несмотря на неудачи, недоступную высоту, и только звезды, такие близкие и такие далекие звезды горели в бесстрашных глазах, и никакая сила уже не могла прервать его БЕЗУМНЫЙ ПОЛЕТ В ВЕЧНОСТЬ.