Пятилетний Васька Ковалёв с нетерпением ждал майских праздников. После первого праздника родители не водили его в детсад и у Васьки начинались своего рода "каникулы".
Наконец, запахло весной. Перестали носить варежки на резинках, пришитых к рукавам курток. По вечерам Васька упрашивал бабушку обуть его в сапожки, преподнося ей, как неопровержимое доказательство, тот факт, что "уже все носят". Но слышал в ответ одно и то же: "Вот потеплеет, тогда..." Время неслось быстро. Уже и сапожки не нужны, сошёл почти весь снег. Васька легко расставался с детсадом: друзей не было, а когда много народа и ничего своего,- так он не любил.
Вот подъезд родного пятиэтажного дома. Бабушка крепко держала внука за руку, чтобы - упаси бог! - ничего с ним не случилось. А он плёлся позади и канючил:
- Пусти... Пусти, сам пойду...
- Спутай, самовольщик ещё...- бабушка разжала руку.
У подъезда под веткой сирени с маленькими пока листочками, хотя она была высоко над его головой, Васька пригнулся. Так всегда кланялся ветке дядя Егор, чтобы не поломать её. Дядя Егор высокий, и Васька подражал ему, чтобы казаться старше.
Дома - светло, уютно, а самое главное, пахло чем-то своим, родным и привычным.
Не надо теперь по утрам вставать рано, идти в детсад. Зимой - так ещё темно, спать хочется, а всё равно - иди! Ближе к весне видно, как из-за дома выглядывает солнце, поднимается, приветливо машет Ваське лучами, согревает.
В саду ребята не хотели спать днём, и Васька - не исключение. "Скорей бы в школу,- отчаянно мечтал он. - После уроков пришел домой, вызубрил, что задали, и гуляй, сколько хочешь. А здесь..." "Глупенький,- прерывала его баба Маша, нянечка.- Пойдёшь в школу и поймёшь, как хорошо было в саду-то. Тут уроки готовить не надо, двойки тут не ставят, в обиду никому не дают. Вот будешь сидеть за партой да вздыхать: сейчас поспать бы, как раньше, ан, нельзя. Вспомнишь ещё бабушку Машу, погоди..." У неё лицо в морщинах, глаза добрые. Васька знал, что она хорошая, и, может быть, даже немного права, но и он оставался при своём мнении.
После сна - полдник. Потом остаток вечера, ожидание родителей, тоска, даже не радовали игрушки, и в такие долгие минуты сердце отчаянно не принимало правоту бабушки Маши...
Но теперь всё закончилось, закончилось аж до самой осени, впереди долгое жаркое лето.
Васька вскарабкался на широкий подоконник, заставленный цветами. Посмотрел в окно - пацаны играли в футбол во дворе.
- Бабуль, пойду пройдусь, а?- невинно заговорил он с бабушкой.
- Куда тебе загорелось? Только вернулся... чаю попей.
- Приду, так и чаю напьюсь,- Васька знал: упросит,- бабушка ни в чем не отказывала ему, любимчику.
- Ох, смотри! Всё-всё про тебя расскажу отцу с матерью,- грозила она незлобиво,- Ишь, моду взял сопатую,- закончила уж совсем мягко.
Вышел из подъезда - опять пахнуло весной. Пристроился играть в футбол. Бегал до седьмого пота. Надоело. Вдруг в дальнем конце двора показался Мишка Третьяков, сосед и одногодок.
- Привет. Минь!- улыбнулся Васька.
Мишка отвёл глаза в сторону. Никак загордился? Или мероприятие в семье у них?
- Что молчишь?
- Мне с тобой...- признавался Мишка,- запретили дружить...
- Чем я не подхожу им для тебя, Минь?
- Мама думает, что ты - будущий... - Мишка Третьяков сник совсем.
- Думает, что я?..
- Плохо кончишь.
Припомнил Васька: на днях они с Мишкой подожгли бочку со смолой. Нашли в роще вот и подожгли. В бочке была смола. Набросали палок, чиркнули спичкой - что тут началось!.. До этого никогда не видели они такого пламени, а черный дым взвихрился выше дома и застыл, как труба. Не рассеивается, зато запах разгонял от себя во все стороны. Собралась толпа любопытных, стали тушить. Не тут-то было. Тогда стали узнавать, кто это нахулиганил? Бабушка утащила Ваську в соседний двор, там они и проторчали до вечера на лавочке.
- Что ты, окаянный, делаешь!- шумела бабушка.- Опозорил всех... А знаешь ты, что теперь тебя из детсадика выпрут? Вот отец придёт, всё ему расскажу. Он с тебя шкуру спустит...
Ничего бабушка не рассказала ни отцу, ни маме. Только слово взяла, что Васька больше дружить с Мишкой не будет.
- С кем дружишь... - начала было да и смокла, подыскивая что-то плохое в Мишке, ничего, наверно, не нашла и сказала первое, пришедшее на ум: - Плохо кончит он, этот ребёнок...
Мишка был пойман на месте происшествия и получил дома взбучку.
- А моя бабушка говорит,- ответил Васька другу,- что ты уже кончил плохо и хорошо за это получил.
Сосед опустил глаза, покраснел. Ему было неприятно, не по себе было. Он знал бабушку друга, не раз она угощала его пирожками, и помогала ему, и заступалась за него, поэтому не могла же она...
- А мне отец собирает велосипед,- бодро сообщил Васька.
- Дашь проехать?- с надеждой в голосе ухватился за эту мысль Мишка.
- Тебе - первому,- заверил Васька.
Тут же был установлен мир, малыши позабыли об обидах, о том, что и кто говорил или наговаривал о них. Отправились они, без разных там оговорок, по дворам гулять. Услышали кошачий визг. Хрипло, отчаянно и беспомощно, по-детски кричала кошка. Малыши обернулись. У крайнего подъезда Колька, мальчик чуть постарше, дубасил палкой кошку, привязав её к скамье за лапы.
- За что?- наскочил на него Васька.
- С подоконника стащила рыбу,- продолжая своё, ответил Колька.
- Остановись, живодёр!- прошептал Мишка и глаза его сузились.
Почуяв недоброе. Колька отступил к подъезду, грозя как бы.
- Ну-к, повтори... я тебе...- и вдруг заорал, вроде кошку передразнивал: - А-а-ма-а-ма-а... ма-ма...
Выбежала из подъезда тетя Клава, Колькина мама, тётка большая, полная, понятно, что больная, и, как про неё все говорили, презлая. Не было секретом и то, что сына воспитывала она ремнём, что он доводил её да "разрыва сердца".
- Ах вы, бандюги... а ну, стойте... подойдите, говорю, подождите... всё одно поймаю, не вырвитесь...
Друзья смылись в соседний двор, где можно было укрыться даже от такой опасности, как тётя Клава. Под размашистым деревом перевели они дух. Мишка первый заметил птенца и закричал:
- Смотри!
Птенец был совсем кроха, ещё не оперённый, без движения лежал на земле.
- Давай оживим,- осмотрев птенца, предложил Васька.
- А как?- в глазах Мишки вспыхнул интерес.
- Ну... согреем, подышим, может, и оживёт? Я не знаю - как...
- А потом что?
- Отыщем гнездо... или к ласточке подсадим, пусть ласточка докармливает...
Подняли, отогревали птенца дыханием, но он не оживал. Это Ваське показалось странным: ему очень хотелось, он не сомневался, что птенец дёрнет головкой, пошевелит голеньким крылышком, но тот оставался неподвижным и с закрытыми глазами. Чуда не происходило. Да нет, откуда было известно, что он не живой? Он мог спать, надо было убедиться, что он живой, чтобы подложить его кому-то в гнездо.
- Давай отнесём его в наш двор,- суетился Мишка,- там и посмотрим.
Пошли. Понесли осторожно, словно больного с неразорванным пока сердцем. Тут перед ними выросла тётя Клава, наверно, выслеживала и выследила.
- Птичку убили!- закричала она. - Нет на вас погибели...
- Он сам из гнезда упал, мы несём оживлять его...
- Хулиганы!- тётя Клава ударила Ваську по рукам, руки его вздрогнули, подбросили птенца, птенец ухватил крылышками воздух, отлетел в кусты. Он был живой. - Сейчас вот я полицию позову... - тётя Клава увидела прохожего, затрубила на всю улицу: - Вот я вас, бандитов, дяденьке отдам, он посадит в мешок вас... - Она расчитывала на какой-то воспитательный или волшебный эффект, но эффекта никакого не произошло, прохожий непонимающе взглянул на тётю Клаву.
Какое-то время и Васька стоял без движения, потом, нагнулся и юркнул в кусты, радуясь тому, что он не такой высокий, как дядя Егор. Птенца он нашел - неподвижного, с сукровицей на желтых разводах у клюва: бескрылый - он ещё раз ударился о землю. Всё. "Теперь даже я ничего не могу сделать,- подумал малыш.- Откуда она взялась на дороге? Кто её просил? Птенец вырос бы в большую птицу..." Васька засыпал птенца землёй. Он вылез из кустов, то одной, то другой рукой удерживая слёзы, но слёзы текли и текли, оставляя на щеках разводы от испачканных за день рук. Утешало то, что никто его слёз не увидит в вечерних сумерках, фонари во дворах ещё не горели. И вовсе успокоился, вспомнив, что бабушка приготовит ему чай.