Из книги "Время и люди"
Аркалык был новым городом, новым областным центром, поэтому там постоянно что-то открывали. Построили новый большой и светлый Дворец культуры, точно такой, как наш ДК «Зенит», по одному типовому проекту строились.
Открыли педагогический институт. Говорили, что приглашали туда работать нашего Илью Матвеевича Ломоносова, но он не захотел уезжать из Уральска.
Открыли краеведческий музей, ведь Тургай старинный центр исконной казахской культуры, да и у самого Аркалыка была своя, хотя и маленькая, но история, местами даже трагическая.
Создали прекрасный народный ансамбль «Шертер». Руководитель ансамбля объяснял мне, что за инструмент шертер, показывал уникальные инструменты, изготовленные вручную ещё в девятнадцатом веке. Потом этот ансамбль приобрёл большую известность в Казахстане.
Организовали вокально-инструментальный ансамбль «Степные тюльпаны», появились в Аркалыке профессионалы, а не просто самодеятельность. Но этот ВИА долго не просуществовал, музыканты, в конце концов, не выдержав сложности тургайской жизни, разъехались по домам. А жаль, могли бы и известными стать, ансамбль был очень неплохой.
Подлинной гордостью стало открытие казахского музыкально-драматического театра, которое состоялось в декабре 1972 года, в канун празднования 50-летия образования СССР. Поздравление Тургайскому театру прислала даже министр культуры СССР Е. Фурцева. Привожу его здесь дословно:
«Сердечно поздравляю с открытием коллектив нового молодого театра. Вы начинаете свой творческий путь в славные дни пятидесятилетия братского союза народов нашей страны. Уверена, что образы наших современников, их героические дела найдут достойное художественное воплощение на сцене вашего театра. От всей души желаю всем вам, дорогие товарищи, здоровья и творческих успехов».
Ядром коллектива театра стали выпускники Высшего театрального училища имени Щепкина, где в течении пяти лет обучалась специально набранная казахская мастерская. Премьерным спектаклем на открытие была комедия Мухтара Ауэзова «Айман-Шолпан», поставленная главным режиссёром молодого театра Ж. Есенбековым.
За всеми этими открытиями стоял энтузиазм, подвижнический труд одного человека, который умел заразить других своими идеями, добиться желаемого в самых недоступных кабинетах, привлечь простых людей к созиданию, к творчеству, когда работали не за страх, а за совесть, и радовались делам рук своих.
Это был секретарь по идеологии обкома партии Джанибеков Узбекали Джанибекович.
К сожалению, мне мало приходилось с ним общаться, но встречи были очень памятными.
Сначала спектакли Тургайского театра шли только на казахском языке, без перевода, что, впрочем, не мешало русскоязычному зрителю их посещать. Позднее зал оборудовали специальной аппаратурой, и зрители могли слушать синхронный перевод на русский язык. Мне поручили писать рецензии на спектакли, и даже назвали театральным обозревателем. Пока перевода не было, это было достаточно сложно, какие-то важные нюансы ускользали. После спектакля были обсуждения на худсовете, в которых я тоже участвовала.
Помню, пришла на первое такое обсуждение, все дружно стали говорить на казахском языке. И тут Джанибеков останавливает разговоры и говорит: «Среди нас русский товарищ, давайте будем её уважать, и говорить на русском». Все сразу перешли на русский язык, что очень потом мне помогло в написании рецензии. И в дальнейшем такие обсуждения в моём присутствии проходили только на русском.
И второй эпизод. Нашего редактора В.И. Набокова не было, вместо него газету подписывал второй зам., который решил ко мне придраться. Не понравилась ему моя рецензия, и вообще, как я могу писать о театре, не понимая языка. В общем, зарубил материал. Я расстроилась, но сдаваться не собиралась. Набралась смелости, и пошла на приём к Джанибекову.
В приёмной растерялась, там какой-то генерал ждал очереди, какие-то ещё важные люди в костюмах, и с портфелями. Ну, думаю, человек занят, а я к нему со своими глупостями. Однако, подхожу к секретарю, представляюсь, и прошу аудиенции. К моему удивлению, меня почти тотчас приглашают в кабинет.
Захожу, здороваюсь, говорю, что написала рецензию на спектакль, и прошу посмотреть, всё ли я правильно поняла. Улыбается, читает, хвалит меня, ничего не исправляет. Я прошу написать резолюцию, что это можно публиковать. И хотя я ничего не говорю о своём конфликте с Борисом Васильевичем, чувствую по его улыбке, что он понял, что у меня проблемы. Пишет в уголке: «Одобряю. Можно публиковать», и расписывается.
Какими недоумённо-злыми взглядами меня провожали в приёмной… А в редакции у зама глаза квадратными стали, не ожидал. Но, «против лома нет приёма», пришлось мою зарубленную статью срочно ставить в номер.
Кстати, рецензия действительно была одной из самых удачных. Меня потом артисты театра благодарили, что я хоть и без языка, но уловила их замысел. Но ведь язык искусства межнационален, и не требует перевода. Это была рецензия на спектакль «В ночь лунного затмения» по пьесе Мустая Карима. Больше проблем с публикацией рецензий у меня не было.
Вот такие две встречи были у меня с этим замечательным человеком – Узбекали Джанибековичем Джанибековым. Намного позднее, уже работая в Уральском пединституте, читала его книгу «Караван времени», заставляла читать студентов, готовиться по ней к семинарским занятиям по казахской культуре. С горечью узнала, что он рано умер, но остался жить в своих делах, и в памяти тех, кто был с ним знаком.