Стать архитектором! Версия для электронных книг

 Это версия для электронных книг, без разделения на главы.  Для чтения с компьютера откройте сборник "Стать архитектором!", также можно  воспользоваться ссылкой http://www.proza.ru/avtor/alexr22&book=3#3

Теперь эту книгу можно купить в бумажном варианте
 https://ridero.ru/books/stat_arkhitektorom/

РОМАН. СТАТЬ АРХИТЕКТОРОМ!  (Версия для электронных книг)

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА 1. ЛЕЙЛА ВСПОМИНАЕТ…
ГЛАВА 2. САША.
ГЛАВА 3. МАРША.
ГЛАВА 4. АНТОН.
ГЛАВА 5. БАРХИН И МАРША.
ГЛАВА 6. ЛЕЙЛА. ЗАЧЕТНАЯ НЕДЕЛЯ.
ГЛАВА 7. МАРША. ДОМ.
ГЛАВА 8. ДЕНЬ ЛОШАДОК.
ГЛАВА 9. МАРША. АРХИВ.
ГЛАВА 10. АНТОН. САША. БАРХИН.
ГЛАВА 11. МАРША. ОШИБКА.
ГЛАВА 12. АНТОН. БОЛЬНИЦА.
ГЛАВА 13. НЕМЕЦКИЕ АРХИТЕКТОРЫ.
ГЛАВА 14. АНТОН. ЛЕЙЛА. САНАТОРИЙ
ГЛАВА 15. САША. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЕЙЛЫ.
ГЛАВА 16. ДЛИННОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.
ГЛАВА 17. МАРША. ЛЮБОВЬ.
ГЛАВА 18. БАРХИН. ЛЮБОВЬ.
ГЛАВА 20. МАРША. ЛЕЙЛА. БАРХИН.
ГЛАВА 19. БАРХИН. СОСЕДИ ВУЛЬФОВ.
ГЛАВА 20. МАРША. ЛЕЙЛА. БАРХИН.
ГЛАВА 21. АНТОН. САША. ПОЕЗД.
ГЛАВА 22. МАРША И ОЛЬГА ВИКТОРОВНА.
ГЛАВА 23. МАРША, ЮСТАС, ЛАРИСА.
ГЛАВА 24. БАНКЕТ.
ГЛАВА 25. ДОМ ВУЛЬФОВ.
ГЛАВА 26. ВЫСОКИЕ ОТНОШЕНИЯ.
ГЛАВА 27. У БАБЫ ТАИ.
ГЛАВА 28. ЖЕНЬКА. БРОНХИТ.
ГЛАВА 29. Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ!
ГЛАВА 30. ЛЕЙЛА В КНИЖНОМ КАФЕ.
ГЛАВА 31. ГОЛЛАНДЦЫ.
ГЛАВА 32. МАРША. ЗВОНОК.
ГЛАВА 33. ПАМЯТНИК ТАМИКУЛЕ.
ГЛАВА 34. ВЫХОДНЫЕ В «РЯБИНКЕ».
ГЛАВА 35. ЛЕЙЛА И ГЕРМАН.
ГЛАВА 36. ОРУЖЕНОСЕЦ СЕВКА.
ГЛАВА 37. ВИКТОРИЯ ЭДУАРДОВНА.
ГЛАВА 38. ТАЙНА НИКОЛАЯ ВУЛЬФА.
ГЛАВА 39. ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ВУЛЬФА.
ГЛАВА 40. ДЕНЬ ПАМЯТИ.
ГЛАВА 41. ЛЕЙЛА В ГЕРМАНИИ.
ГЛАВА 42. МАСТЕРСКАЯ «СФЕРА».
ГЛАВА 43. ПАМЯТНЫЙ ЗНАК.
ГЛАВА 44. АНТОН. МАРША. ПИТЕР.
ГЛАВА 45. ЛЕЙЛА И ТОМАС.
ГЛАВА 46. ТОНЯ.
ГЛАВА 47. РОТЕНБУРГ–НА–ТАУБЕРЕ.
ГЛАВА 48. ТОЛЬКО НЕ ГОВОРИ «НЕТ!»
ГЛАВА 49. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
ГЛАВА 50. ГЕНРИХ И ГРЭТА.

ОТ АВТОРА.
   Здравствуйте, дорогие! Вашему вниманию предлагаю свою главную работу, роман «Стать архитектором!».
   Уже по названию понятно, что он связан с архитектурой и архитекторами. На мой взгляд, это самая лучшая профессия на свете. О ней не так уж часто пишут и не так уж много знают.
   Приглашаю вас в этот мир вместе с моими героями. Одной из главных героинь стала девушка, с романтическим именем Лейла. Ее история началась в рассказе с одноименным названием из сборника «Будь моим единорогом».  Действие романа происходит в России, в настоящее время и, одновременно, в 90-х годах прошлого столетия, в детстве Лейлы. Туда она попадает в своих воспоминаниях. Параллельно с ее воспоминаниями там разворачивается самостоятельная история, в которой участвуют родители Лейлы. И это уже не ее воспоминания, а хитрый авторский ход. Одна просьба, читать все главы последовательно, их положение совсем не случайно, а тщательно выверено для лучшего раскрытия сюжета и сохранения интриги.

Роман «Стать архитектором!» сюжетно связан с несколькими рассказами, посвященным отдельным героям и является первой книгой дилогии об архитекторах.
Рассказы можно почитать на сайте Проза.ру, автор Алекс Романович. (творческий псевдоним) http://proza.ru/avtor/alexr22, они размещены в сборнике «Будь моим единорогом»:

«Лейла» – рассказ-предтеча романа «Стать архитектором!».
«День святого Валентина» – сюжетно связан с рассказом «Лейла» и посвящен другу Лейлы.
«Капитолина. Переписка на mail.ru» – раскрывает историю Капитолины.
«Париж. 4 дня,3 ночи» – рассказ, где несколько раз появляется Капитолина.

Роман посвящаю своей замечательной дочке.

 
   

ГЛАВА 1. ЛЕЙЛА ВСПОМИНАЕТ…
Самым первым воспоминанием в жизни Лейлы был день, когда на стройке упал кран.
Пришел отец и взволновано что-то сказал маме. Мама вскрикнула и заплакала. Потом они долго звонили по телефону, произносили незнакомые слова «консоль» и «жертвы».
Умер Савицкий Николай Олегович. Лейла так и думала, что кран упал на него. Потом родители быстро оделись и ушли, видимо, полагая, что Лейла спит. Был поздний вечер, почти ночь. Лейла не спала и не хотела. Она слезла с кроватки и пошла к окну. Потом забралась на подоконник и долго-долго так стояла. «Ветер раскачал стрелу, никто даже не понял, как это произошло». Испуганные и изумленные родители, вернувшись, застали ее на подоконнике, неподвижно стоявшую, смотрящую в окно. В следующий раз ее еле нашли в коробке из-под только что купленного телевизора. Она забралась туда вместе с вязаной шапочкой, своей любимой игрушкой, и уснула. После этого случая ее никогда не оставляли дома одну.
«Я хотела спрятаться в темное, замкнутое пространство, нашептывала Шапочке свои фантазии. У нее были пришиты две веревочки, мне представлялось, что это ножки, бубон – лицо. Белое такое личико с доброй улыбкой. Шапочка мягкая, теплая, пахла вкусным».

 – Лейла, моя хорошая! Посмотри, какой котенок!
Он прожил с Лейлой совсем недолго, он тоже был теплый и мягкий. Лейла восторженно обнимала его, котенок орал, а она, не понимая предела, еще сильнее сжимала хрупкое тельце. Когда котенка, из страха за его жизнь, отдали хозяевам, Лейла долго грустила, не разговаривала. Нарисовала на большом листе стаю летящих аистов, которые в клювах, в сетке, уносили серого полосатого котенка. «Шапочка, котенка унесли аисты, белые аисты, ветер раскачал стрелу, аистам не страшен ветер. Котенок может замерзнуть, но на нем теплая шубка».

Потом заболела мама. Она все время лежала, смотрела на Лейлу грустными глазами. Лейла грела ей на батарее шарфик и укрывала ноги. Мама улыбалась и гладила ее по голове. «Какая ты хорошая. Что бы я без тебя делала!». Папа был худой и усталый, приходил домой поздно. Подолгу сидел рядом с мамой, держал за руку, уверял, что все будет хорошо. Однажды он сказал Лейле: «Она не должна была при этом присутствовать. Такой стресс!».

Потом маме стало лучше. Они с Лейлой ходили на прогулку и смотрели в большом киоске на мягкие игрушки. За стеклом в разных позах красовались пупсы в детской одежде, совсем как маленькие детки. Лейла спросила, нельзя ли ей купить такую игрушку. Тогда мама сказала, что скоро у нее будет настоящий живой братик.
 Вечером Лейла рисовала папу, маму, котенка, аистов и себя, рядом с детской коляской. Она рассказывала Шапочке про братика, что он родится у мамы в больнице, будет жить вместе с ними и спать с Лейлой в маленькой кроватке. Или кроватку Лейлы отдадут братику, а Лейла поступит в детский сад и станет для него старшей сестрой. Шапочка молча слушала и улыбалась своей загадочной улыбкой.
– А когда он вырастет, мы пойдем с ним за ручку в школу, а все будут на нас смотреть и говорить: «Надо же, какие красивые дети у этой Александры!» .
 
Лейлу оформили в детский садик. Сначала там был карантин по краснухе. Потом наступили праздники, затем выходные. Лейла проводила все дни с папой.

Папа смотрел на нее долго, внимательно, нежно прижал к себе. «Что ты, моя хорошая, заросла так, не видно красивых глазок». Он посадил ее на письменный стол, взял маленькие ножнички и аккуратно, сантиметр за сантиметром, стал подрезать челочку, собирая волосы в подставленную ладонь. «Вот так, замечательно. Какая ты у меня красивая!».
 
– Папа, нарисуй мне лошадку!
Отец посадил ее на колени, стал рисовать лошадку.
– Вот, а это Лейла!
– Не Лейла. Где же у меня красные ботиночки?
– Действительно! Тогда, наверное, придется купить.
– А когда?
– Да что тянуть, давай завтра сходим на вещевой рынок.

 Папа долго рассматривал ботиночки, Лейла молча ждала. Он вздохнул и сказал:
– Не будет ли нас мама ругать, вдруг не угодим?
– Мужчина, причем тут мать, вы ребеночка спросите. Деточка, тебе башмачки нравятся?
– Очень!
– Видите, берите, не сомневайтесь!
– Да как-то несопоставимо дорого для детской обуви,– тихо сказал отец, потом махнул рукой и отсчитал нужную сумму.
Лейла сразу переобула ботиночки. Ноги в них так и летели. Захотелось подпрыгнуть и парить.
В садике ботиночки поставили в шкафчик, на котором нарисована черепашка в розовом чепце.

 В детском саду работала Тетка. Тетка была толстая, некрасивая, с неровными красными напомаженными губами, пахла котлетами и жареным луком. Ее лицо приближалось близко-близко – она смотрела в глаза Лейле.
– Почему не ешь? Открой рот!
Кусок булки с маслом заполнил все пространство, давил на горло. Кожаная горячая рука зажала рот Лейле. В глазах потемнело.
«Я думала, задохнусь, у меня даже в ушах такой гул стоял, вот еще чуть и все, просто потеряла бы сознание».

Папа долго не приходил.
– Мужчина, вы почему не предупредили, что у вашей дочери энурез? – Тетка торжественно протянула отцу полиэтиленовый мешок с мокрыми колготками.
– Простите, не понял, у кого?
– Дочь ваша? – спросила Тетка, указывая на Лейлу, которая, съежившись, сидела на уголке стула и сжимала в руках салфетку, сложенную кулечком.
– Эта девочка лишь слегка напоминает мою дочь…
Отец взял Лейлу на руки и всю дорогу до дома так нес, прижимая к груди. Вечером она немного отошла, играла с шапочкой, но не говорила и не рисовала.

Утром Лейла не хотела вставать, лежала, зажмурившись, сложив ручки на груди. Вся красная, будто с температурой.

– Ребенка нельзя оставлять дома одну, девочка своеобразная, даже не знаешь, что от нее ожидать. Надо срочно звонить, вызывать бабушку.

– Я увезу Лялечку к себе, как-нибудь разберемся. Там знакомые помогут, мне в своем доме проще, да и работаю я. Может отпуск дадут или б/с.
– Бабушка, что такое бэ-эс? Это деньги? Сдача?
– Нет, дорогая, это когда без денег и без сдачи. Просто не ходить на работу, а отдыхать.

У бабушки, в другом городе, был прекрасный низкий столик, назывался журнальный. На нем всегда лежали белая бумага, ручки, фломастеры. Можно в любой момент подбежать, сесть на маленький стульчик, нарисовать аистов, котенка и братика.
Лейла вспомнила, как они ходили на день города в центр. Бабушка покупала ей банан. А газовый шарик не покупала и почему-то все время переживала.
– Ну, очень дорого! Вот отдадим деньги, а он лопнет, давай, я тебе лучше еще чего-нибудь вкусненького куплю.
– Бабушка, я совсем не хочу шарик и на лошадке совсем не хочу. И бананчик не хочу. Давай домой пешком пойдем, через мост, посмотрим на перфископ.
– Моя хорошая, что же за жизнь проклятая, ребенку шарик бабушка не может купить, мыслимое дело? Это же разорение чистой воды, четыре тясячи! А что ты там за перфископ присмотрела?
– Я его еще в прошлый раз заметила, помнишь, самолеты летали, как громко было! Просто ты не слышала, что я тебе рассказывала.
– Это когда репетиция праздника проходила, а мы на мосту оказались? Да, жуткая ситуация, какой грохот…
– Бабушка, вон перфископ, смотри!
– Да, что-то удивительное, так ты перископ имеешь в виду?
– Наверное, – Лейла засмущалась.
– У рыбок в брюшке скапливается воздух, поэтому они не могут погрузиться в воду и плавают на поверхности.
– Бабушка, а это что такое?
– Это кран.
– Кран?! Быстрее бежим, он сейчас упадет!
– Почему упадет? Не упадет!
– Упадет и нас убьет. Ветер раскачал стрелу!
– Это козловый кран, он не упадет, у него нет стрелы. Кран помогает разбирать мост, видишь, по нему машины не ездят: трещины в бетоне. Когда-то давно, лет тридцать назад, при строительстве надо было добавить немного мыла в бетон и этого бы не случилось. А мыла не добавили, но добавили соль, потому что торопились к празднику закончить и строили в морозы.
– Это что же, мыло такое полезное?
– Конечно, полезное, только «все хорошо в норме» - есть такая поговорка, надо его положить совсем немного, всего один процент. Знаешь, что такое процент?
– Н-е-е.
– Процент – сотая часть числа. Если любое количество чего-нибудь, ну вот этот песок, к примеру, разделить на сто равных кучек, то одна кучка, это будет один процент. И это касается совершенно всего.
– Ничего себе! И небо можно поделить на кучки?
– Наверное, можно, только не спрашивай, как?
– Почему не спрашивать?
– Просто я не специалист делить небо. Спроси меня о чем-то, что я знаю.
– А какой кран со стрелой?
– Вот там, смотри, на горке стройка.
– Он похож на жирафа!

В этот день Лейла рисовала рыбок с перископами во рту и с воздушными шариками в плавниках. Много строительных кранов, «стадо», как она назвала. Бабушка рассматривала художества, вздыхала, причитала, качая головой:
– Мыслимое ли дело, рисует с утра до ночи? Хорошо, что соседка уборщицей работает в проектной конторе, ватман приносит, чистый с одной стороны. Жалко, что на плохой бумаге эти шедевры останутся!

Лейла разбирала свои рисунки в поисках портрета. Ей на глаза попалась работа с изображением глубокой ямы, на дне которой лежала девочка с косичками, в голубом платье. Сверху на листе неуверенной детской рукой было написано: ДЕВОЧКУ ЗВАЛИ НАДЕНЬКА. Ручки девочки неловко согнуты, тельце худенькое и безжизненное. «Надежда умирает последней».
 
Лейла, расширив глаза, смотрела на соседку, та поймала ее взгляд и отвернулась.
– Антон, идите, не беспокойтесь, мы с Лейлой будем у нас вареники лепить.
– Тёть Люба, а какая Надежда умирает? Последней. А кто еще умирает?
– Да не бери в голову, это просто такая поговорка, о том, что люди надеются до конца. Тебе вареники сварить с вишенками или с творожком?
– С вишенкой, один.
– Один, придумала, ты только пробовать начни, за уши не оттащишь. Сама же делала.
– Ой, тёть Люба! Что такое в вареничке?
Лейла выплюнула на ладошку десятикопеечную монету.
– Подарок тебе попался. Сюрприз, исполнение желания, чего ты хочешь? Все, что загадаешь, совершится.
– Чтобы мама вернулась!
– Ах, детка, все будет хорошо, обязательно!
– А где мама, тётечка Любонька?
– Она в больничке.
– Ой, за братиком, наверное, собралась!

Девочку звали Наденькой... Лейла невольно улыбнулась. Вспомнила, как представляла эту маленькую, больную, никому не нужную девочку Наденьку. Она подумала, что у нее ведь был еще другой рисунок из этой серии. Холмик, с крестиком, рядом женщина в темном платке. На могилке надпись: «Портал главного входа». Этого рисунка она не нашла. Наверное, родители забрали себе. «Портал главного входа». Так было написано на форматке в угловом штампе. Чертеж с ошибкой отдали Лейле, когда она с мамой пришла в институт, где работали родители. Надпись зачаровывала своей таинственной возвышенностью. Почему появился такой рисунок, Лейла уже не могла вспомнить. Наверное, это как-то было связано с произошедшей трагедией на стройке.

ГЛАВА 2. САША.
Самое ужасное заключалось в том, что Саша почувствовала какое-то радостное облегчение, когда разрывающая боль, не совместимая с понятием жизни, на деле обозначающая разрушение ее самых светлых надежд, прекратилась, отпустила, будто и не было ее никогда. Как наступившая внезапно тишина.
Очень хотелось пить. Женщина из соседней палаты принесла большой красный грейпфрут, почистила от перегородок. Женщину звали Агаджанян. Фамилия Агаджанян, а имя Ира. Саша слышала, ее так медсестра вызывала.
– Это был мальчик, вы знали?
– Да, знали, угроза существовала все время. Но думали, самое страшное позади.
– У вас еще есть дети?
– Дочка Лейла, осенью исполнится пять лет.
– Это хорошо, не так страдать будете.
– Сейчас мне кажется, что теперь все по-другому, не так, как раньше. Невыносимая пустота в душе. Даже про дочку не могу думать. И ничего не хочу.
– Не можете, а надо.
– Мысли как-то уплывают, не получается сосредоточиться.
– Это от лекарств. Пройдет.
Саша легла на бок, зажала зубами подушку и заплакала. Вернее, слезы полились из глаз, так свободно, без усилий. Как будто вымывали всю горечь изнутри. Она уснула. Сон был глубокий от успокоительных уколов и снотворных. Ей снились голоса, зовущие ее: «Саша, Саша!» и прозрачные розовые и зеленые шары, похожие на мыльные пузыри.
Она почему-то не представляла себе, как посмотрит в глаза Антону. А он пришел, когда она спала, сидел тихо и ничего не говорил, а что тут скажешь? Никто и не виноват, просто несчастье. И каждый с ним один на один.
– Как там Лейла? Знает?
– Не пойму, я ей не говорил впрямую. Но она будто что-то чувствует, грустит, про тебя спрашивает, рисует все время. Днем с ней Люба, пока я на работе или здесь, в больнице.
– Любин отпуск мы загубили окончательно. Она так никуда и не поехала, не получилось, как планировала.
– Не волнуйся, она слышать не хочет о моих сожалениях. Говорит, даже хорошо, что отпуск пришелся на это время, и она нам помочь может.
Они разговаривали про Лейлу, про Любу, про работу, не касаясь главного. Жалели друг друга.
Когда Антон ушел, Саша опять затосковала и нестерпимо захотела домой, к маленькой Лейле.


ГЛАВА 3. МАРША.
Рядом со стройкой стоял вагончик. Дверь была приоткрыта. Деревянные мостки, по которым удалось добраться до него, раскачивались.
– Антона Круглова? Это вам вон туда в одноэтажный флигель, в самый конец коридора.
Марша повернула в обратный путь. Дождь вроде прекратился, но идти по мокрым доскам было скользко. Она шла медленно, чтобы не оступиться. Мимо сновали рабочие, норовя невольно столкнуть ее в грязь.
Одноэтажный флигель оказался совсем рядом. Это было старое здание послевоенной постройки с гипсовой лепниной, окрашенное желтой фасадной краской. На входной площадке в помпезном вазоне доцветали яркие настурции. Приоткрыв массивное деревянное полотно, Марша увидела коридор с окном в торце. Она прошла вперед. Слева раскрылся небольшой холл с единственной дверью. На табличке красивым шрифтом от руки было написано «Архитектор Савицкий». Вдоль стены выстроилось несколько офисных стульев и журнальный стол с доской для игры в нарды. Марша внутренне уверилась, что ей нужно именно сюда, но постучать сразу не решилась, надо было собраться с мыслями и как-то настроиться.
Мимо проскользнула молодая сотрудница, дернула закрытую дверь и спросила:
– Антон Григорьевич куда-то ушел?
– По-видимому, да.
Девушка упорхнула в обратном направлении. Теперь, по крайней мере, Марша знала, что в кабинете никого нет, и Антон Григорьевич, действительно, работает здесь. Она рассматривала надпись «Архитектор Савицкий», странно, Антон Григорьевич – вроде Круглов. Ну да ладно, что голову ломать, все со временем прояснится.

Сегодня был долгий, эмоционально наполненный день. Ранним утром она сошла со ступенек плацкартного вагона. Дождливо и неприветливо встретил ее город, до этого  не знакомый и совершенно для нее не важный. А вот теперь он станет ее гаванью. Станет ли? Настроение стремительно падало.
В вокзальном помещении было сухо и тепло. Центральный зал перекрывал огромный купол. Свет, как в храме, спускался сверху и, казалось, давал пространству дополнительный объем воздуха. В центре зала, под куполом, на приличном возвышении, размещался фонтан, вода тихо сливалась с четырех невысоких статуй, ее журчание заглушал равномерный гул вокзальной жизни. Вокруг фонтана располагалась большая круглая скамья ожидания с сиденьями, развернутыми наружу. Много позже Марша рассмотрит эти удивительные фигуры из черного мрамора, а пока она просто стояла и любовалась гармоничной скульптурной композицией.
Здание вокзала было старое, судя по архитектуре и деталям – начало века. Еще присутствуют элементы модерна, но уже просматривается неоклассицизм. Освещение зала удачно продумано. Настенные точечные светильники в форме шаров, установленные довольно близко друг от друга, хорошо освещают пространство, не раздражая глаза. Гармонию несколько нарушают яркие световые таблички с пиктограммами и информацией, зато благодаря им Марша легко нашла камеру хранения. Она освободилась от багажа, оставив чемодан и сумку в автоматической ячейке. Также по надписям и стрелкам отыскала кооператорское кафе. Атмосфера в нем разительно отличалась от вокзального буфета.
В небольшом зале по периметру расставлены круглые столики, покрытые темно-синими скатертями. Отделка с претензией на эффектный интерьер, по крайней мере, текстиль на шторах и скатерти гармонировали между собой. Стулья с высокими узкими спинками, перечеркнутыми крест-накрест, приятно дополняли впечатление. В углу выделялась подсвеченная барная стойка из массива дерева. Вообще-то довольно уютно. Бра ненавязчиво освещали помещение, на столиках стояли лампы с плотным абажуром, дающим направленный вниз свет. Пахло коричными булочками. Марша почитала меню, удивилась разнообразию предложенного кофе.
– Двойной эспрессо и творожное кольцо.
– Можете присаживаться, сейчас сварим кофе.
Марша не раздумывая выбрала место возле окна.
Через пару минут худенький юноша принес ароматно-дымящуюся чашку на блюдечке и сахарницу.
– Пожалуйста, приятного аппетита!
Марша улыбнулась и кивнула. Ее постепенно отпустило внутреннее напряжение, становилось легко и радостно. Ну и что дальше? Надо найти телефон-автомат, наверное, на вокзале это не проблема, позвонить Бархину Евгению Леонидовичу. Она сверила имя отчество с блокнотом. Надо искать квартиру. Хотя лучше это сделать после того, как решится вопрос с трудоустройством. Может быть, стоит подобрать жилье рядом с работой в том же районе, чтобы по возможности не связываться с транспортом. «Так, порядок действий пока не определился, хотя, в любом случае, сначала – звонить. Время немного девятого, не совсем удобно беспокоить человека, возможно, он собирается или только едет на работу», – подумала Марша и решила подождать.

Она возобновила экскурсию по вокзалу. Телефоны плотной стайкой пристроились совсем близко от кафе. Можно звонить внутри города и по междугородней связи, в будках на стенках были указаны коды и расценки. Марша набрала домашний номер в Санкт-Петербурге.
– Мам, это я, все, приехала! Нет, еще не устраивалась. Да не волнуйся, что со мной может случиться! Я взрослый и разумный человек. Нет, не зря, тут вокзал красивый. Папе привет, я позвоню, как только устроюсь.

Она тянула время, осматривала здание. Кассовый зал был отделен высоченными витражами. Марша долго стояла, задрав голову вверх, и не могла сообразить – получалось, вся эта громада стекла держится только на деревянных переплетах, никаких конструктивных несущих элементов она не обнаружила. «Буду жить на вокзале, в этом дворце». На глаза попалась доска объявлений. Квартиры в наём. Следовало пройти в офис 211.
Немного поплутав, Марша отыскала стойку риэлтерской организации. Приветливая девушка бесстрастно допытывалась, что ей нужно. Марша на одном дыхании выдала все свои пожелания. Та выслушала, потом смущенно посмотрела на нее и попросила:
– Давайте еще повторим, по пунктам.
Уплатив за справку, Марша, получила несколько адресов в разных районах города. Договорились, если ей что-то подойдет, она вернется оформлять документы.

– Евгений Леонидович? Привет вам из Петербурга от Шаровых.
– Дочка? Симпатичная?
– Очень, – Марша засмеялась.
– Тогда дуй к Антону Круглову, только я ему сначала позвоню, а то он с налету не поймет, надо его подготовить. А ты можешь часикам к четырем? Он к этому времени так упашется, что небольшой перерыв для вашего общения ему не повредит.
– Смогу, конечно! А подскажите, пожалуйста, Евгений Леонидович, – Марша неожиданно прониклась доверием к этому голосу, – я сейчас решаю квартирный вопрос. У меня несколько адресов, в каком районе мне лучше поселиться?
– Селиться лучше в центре. Всегда!
– Спасибо, Евгений Леонидович!
 
Марше надо было заняться просмотром квартир. Город не знала, поэтому захотела начать поиски сразу с адресов в центре. У вокзала стоял ПАЗик, на табличке было написано: Вокзал – Остроумова (через центр). Она сначала села в автобус, и только когда он тронулся, спросила у водителя, где ей надо будет выходить. До улицы Ленина оказалось ехать минут пятнадцать.
Дождь так и не перестал. По тротуарам равномерной пленкой стекала вода. «Туфли все намочу», – подумала Марша.
Нужный адрес оказался рядом с центральной улицей, надо пройти по переулку, потом направо и еще раз направо. Марша увидела небольшой сквер с маленьким прудом. В синей, от осеннего неба, воде плавали уточки.
– Господи, что за идиллия!
Наверное, так может быть только в провинциальных городах. Малоэтажная застройка в историческом центре. Марша просто не верила своим глазам. Сквер окружала группа домов, такие строительные раритеты. Выглядели они с одной стороны комично, а с другой сказочно.
Марша прошла вдоль по улице, всматриваясь в номера. Впереди показалось строение с высокой скатной крышей из черного кирпича! Что за чудо такое? При ближайшем рассмотрении кирпичами оказались черные камни, почти правильной формы, на белом, вернее, когда-то белом растворе. Камни были гладкие, похожи на отполированный годами булыжник. Марша никогда ничего подобного не видела. Домик отдаленно напоминал европейскую средневековую постройку. Забор слегка покосившийся, не сплошной. Сквозь просветы был виден двор. «Какой дом! Вот бы здесь, – помечтала Марша, – это просто сказка сказок!».
Она загадала, что если сейчас выйдет с жильем, то все у нее наладится, все сложится. На домике была табличка с нужным ей номером. «Только бы получилось!».
Она нажала звонок – молчание, еще раз – опять тишина! «Вот так всегда!» – горевала Марша.
– Вы ко мне?
Марша вздрогнула и обернулась. У нее за спиной стояла миловидная женщина в черном брючном костюме.
– Я хозяйка, а вы хотите снять комнату?
– Комнату? – голос Марши сник, – здесь уже кто-то живет?
– Пока нет. Но тут площадь большая, подходит для семьи или нескольких одиноких. Вы можете, конечно, снять, весь дом целиком, но будет не дешево. Потянете?
– Не знаю, а сколько?
Женщина назвала сумму, которая в два раза превышала все самые смелые Маршины предположения.
– Знаете, для меня важно, с какими людьми жить рядом, или предпочту одиночество.
– Плата вперед, сразу за три месяца, – пугала хозяйка Маршу, – я сама-то в Питере живу, приезжать часто не могу, это мое наследство. Продавать пока не готова. Здесь мой дядя жил. Его отец, архитектор–немец, сам этот дом построил. Все время между соседями разговоры ходят, что всю улицу будут сносить, дядя волновался, говорил, что у него не просто жилой дом, а настоящий памятник истории и архитектуры. Но документально этот статус не подтвержден, потому запросто могут сломать, как поступили с этими развалюхами, – хозяйка кивнула в сторону пустого пространства, где, видимо, раньше располагались дома.
– Я тоже из Питера. Добираться сюда, действительно, неудобно. Сочувствую вам! Но очень мне дом ваш понравился!
Хозяйка обрадовано улыбнулась: земляки! Но подозрительно спросила:
– В Питере где живете?
– Лесной проспект.
– Знаю, хорошее место, почти центр. Ну, раз нравится, давайте тогда документы оформим у юриста, чтобы все официально было. Не могу рисковать.
– А к риэлтору на вокзал нам не надо? Она меня просила приехать, если я что-то выберу.
– Хорошо, поедем на вокзал, там и юрист, наверное, есть. Мне ведь с ними тоже рассчитаться надо, а то они еще и с тебя тянуть начнут причитающийся им процент.
Хозяйка Виктория Эдуардовна незаметно для обоих стала обращаться к Марше на «ты».
Закончив все мероприятия по оформлению жилья, Марша забрала вещи из камеры хранения и хотела поймать такси. Но хозяйка вызвалась ей помочь.
– Нечего в таком возрасте пупок надрывать, но деньги транжирить зря тоже не будем, – голосом, не терпящим возражения, заявила она.

Виктория Эдуардовна сказала, что еще несколько дней поживет в доме, уладит все дела с документами, а потом Марша сможет пользоваться садом, мебелью и посудой. Одежду и личные вещи бывшего хозяина она уже перенесла в кладовую. Кроме всего, им вместе придется разобраться, как включать газонагреватель.
– На твоем попечении еще кот, извини, это принадлежность квартиры. Можешь пользоваться телефоном, но учти, очень аккуратно, никаких разговоров с Америкой или Австралией, регулярная оплата счетов, иначе обрежу. Мне ведь отключить его, конечно, проще. Но поскольку ты дома одна, как мера предосторожности для безопасности, на случай аварии, телефон, естественно, нужен. Я на твое благоразумие надеюсь.
– Оставьте, пожалуйста! Я буду бережно относиться ко всему в доме, телефоном пользоваться по необходимости, дальше Питера мне звонить некуда, да и родители меня «пасти» захотят. Им, по крайней мере, так спокойнее будет. За Барсиком присмотрю.
– Барсик, а я и не знаю, как его зовут, кстати!
«Да, вот мы и с домом, и с Барсиком»,– Марша мысленно удивилась, как много событий сегодня произошло. Как круто изменилась ее жизнь! Она одна в чужом городе, среди чужих людей. Из знакомых – только хозяйка, девушка-риэлтор и голос Евгения Леонидовича.

– Здравствуйте, вы ко мне? – спросил высокий молодой мужчина. Она поняла, что это и есть Антон Круглов.


ГЛАВА 4. АНТОН
 С утра не прекращался дождь. Погода под настроение. Серое, мутное и тягучее. Все одно к одному. Стройка встала. Проверки замучили, да вот еще и ливень. Вода желтыми потоками срывалась в котлован.
Из соседней комнаты раздался смех. «Вот кому все нипочем! – подумал Антон, – а жизнь продолжается, несмотря на потери».
Антон закрыл дверь и пошел в ближайший гастроном. Кончилась заварка. Без чая уже невозможно работать. Прихватил пакет сухарей, долго не мог рассчитаться у кассы, не было сдачи. «Сколько времени потратил», – сожалел он.
У кабинета его ждали. Девушка. Незнакомая.
Антон поздоровался, немного помедлил, потом спросил:
– Вы ко мне? По какому вопросу?
– Марша Шарова. Вам ведь Бархин сегодня звонил?
– Точно, было дело...
– Я по поводу работы.
– Заходите, неужели все сейчас так прекрасно разрешится с кадрами!
Девушка достала из сумки корочки дипломов и веером разложила на столе.
– Вот это пасьянс! Крупный специалист? Нам такие работники просто необходимы!
Антон решил не сожалеть о, видимо, загубленном вечере. Раз уж так все сложилось.
– Давайте чаю попьем, а то я уже ничего не соображаю.
Не дожидаясь согласия, Антон насыпал заварку прямо в чашки.
– Вот сухарики, угощайтесь.
Пока не закипел электрочайник, Антон рассматривал дипломы. «Шарова Мария... Мария – слава богу». Имя Марша несколько озадачило его. Он спросил:
– Маршей почему представились?
– Да в детстве еще объединила два имени – Мария и Маша. Получилось смешно, родители подхватили. Позже одноклассники в школе услышали, сначала дразнили, а потом так все привыкли, что уже по-другому не называли. А главное, и я сама. Когда кто-то обращается ко мне: «Маша», вообще и не реагирую.
Антон налил чай. Девушка взяла чашку двумя руками. Одной за ручку, другой придерживала. Он обратил внимание на аккуратные  ногти без лака, тонкие, прямо музыкальные пальцы.
Она не стала есть сухари.
– О, из Питера? Ничего себе! Так, Ленинградский архитектурно-строительный техникум. Интересно, не знал, что еще существуют учебные заведения, которые техников-архитекторов готовят. Думал, это все в прошлом. Дальше. Боже, продюсер!
Антон весело вскинул глаза. Ее лицо было напряжено. Волнуется. Скоро он понял, почему.
– Факультет гражданского строительства. Вечернее отделение. Инженер-конструктор. Так вы конструктор? А я подумал, архитектор!
Он рассматривал трудовую книжку. Опыта работы по специальности нет.
Антон с сожалением посмотрел на Маршу. Та, видимо, расстроилась и сникла на мгновение. Потом незаметно вернула лицу прежнее неопределенное выражение. И тут выглянуло солнце, оно осветило кабинет, и все в нем сделалось радостным и сияющим. «Девочка-праздник», – подумал Антон. Он вдруг понял, как хочет взять ее на работу, почувствовал, что все сейчас способно перемениться, наступит светлая полоса, а потом, может, и белая.
– Понимаете, нам очень нужны специалисты, и именно теперь. С такими дипломами вы могли бы здесь работать. Но у вас совершенно нет опыта (Антон уже точно знал – он берет ее в группу). На какую должность я могу вас принять?
– Я прошу, чтобы в моей трудовой книжке было написано: «Архитектор».
Антон приподнял брови:
– Вы же конструктор по диплому?
– Я и архитектор по диплому.
– Ну-у, теоретически, да. Скажите, а что вы умеете? У вас есть представление о проектировании вообще? Вы занимались чем-то подобным?
– Когда училась в институте на строительном факультете, у нас была кафедра архитектуры, я хорошо успевала, потому что уже окончила техникум, имела графическую подготовку, делала конкурсный проект вместе с одним преподавателем, демонстрационный материал на планшете. О рабочих чертежах тоже имею представление, в основном, по курсовым заданиям. Фундаменты разные, балки, стропила.
– О! Фундаменты! – развеселился Антон, – ну, давайте попробуем. Архитектором, говорите... Конструкторы будут счастливы, если архитекторы фундаментами займутся. Только теперь я обрисую нашу ситуацию, – он заговорил серьезно, – она практически авральная. Это не просто стройка. И не рядовое проектирование музыкального театра. Объект финансируется Москвой. Проводился всесоюзный конкурс, нам вот доверили воплощать. Времени на рабочку  практически не было. Чтобы ускорить процесс, в «Гражданпроекте» создали мобильную группу из ведущих специалистов под руководством главного архитектора Савицкого. Нас переселили сюда, в Дом литератора, поближе к стройке. Из кабинетов видно, как растет новое здание. Мы заняли комнаты по специальностям. Архитекторы, конструкторы и смежники. Еще ПТО – производственно–технический отдел, наша палочка-выручалочка. Такой демпфер между нами и стройкой, можно сказать, особый контроль. На самом деле они заказывают материалы и строительные конструкции, поэтому проверяют спецификации. Вам бы вот где работать, в ПТО.
Марша почти с мольбой смотрела на него.
– Да архитектором беру, и не техником, правда, без категории. Трудитесь, посмотрим, что получится. Но точно обещаю, легко не будет, вам особенно, придется форсировать стажировку, как на фронте.
Девушка, наконец, улыбнулась. Антон продолжал пугать:
– У нас тут недавно произошло несчастье. Не знаю уж, насколько вы в курсе? На стройке случилась авария, с падением крана. По заключению следствия, причиной стали ошибки при его монтаже. А ведь олух-машинист подозревал, что кран неисправен, так мало того, он об этом никому не доложил, а начал смену, еще одновременно поехал по рельсам и повернул стрелу, что недопустимо. Я вот даже сейчас спокойно говорить не могу, – Антон прикрыл глаза и покачал головой. – Когда вся эта махина завалилась... – зрелище не для тонких натур. Машинист инвалидом стал. Погибли два разнорабочих, а у одного несовершеннолетние дети. Часть элементов крана разрушила новую стену. Работы в то время велись круглосуточно, торопились, как всегда. А авария случилась поздно вечером. Все это месиво еще и в темноте, при прожекторах. Савицкий от произошедшего, да от разбирательств, хотя мы к стройке отношения не имеем, получил сильнейший инфаркт, уже четвертый, и скончался, не приходя в сознание. Вот теперь меня на его место перевели, как автора проекта. Сашу на мое – руководителя группы. А в группе, получается, не хватает архитектора. Нам бы ведущего, как Саша.
Антон поморщился. Он понимал, что сейчас отдает единственную вакансию и об опытном специалисте пока можно не мечтать, но отогнал эту мысль магическими словами: «У нас все будет хорошо!».
– Ну, что ж, давайте я вас с коллективом познакомлю.
Антон, распахнув дверь, пропустил Маршу вперед. Она вышла из кабинета и увидела сияющего молодого человека, который тут же отреагировал на их появление:
– Все медведи помрут – Антон Григорьевич улыбается!
– Женька, привет, я сейчас приду, подожди меня, чайку там себе налей.

Марша с Антоном вошли в дверь комнаты, на которой было написано просто: «АРХИТЕКТОРЫ».
– …Майя Михайловна на коленочки встала, газетку подстелила, сунула голову в люк тепловой камеры и кричит: «Не слышу». А мужики ей оттуда размеры диктуют, тоже орут. Майя Михайловна попу выставила, мимо рефрижераторы едут, какие-то грузы привезли, у них дверцы качаются, думаю, ну сейчас по Майе Михайловне заедут. А я стою над ней зонтик держу, – сквозь смех и слезы рассказывал молодой человек лет двадцати пяти.
– Виталик, а что же не ты кверху попой-то сидел у тепловой камеры?
– Антон Григорьевич, я не мог позволить, чтобы надо мной уважаемая женщина зонтик держала! – Виталик не успокаивался, – я со стороны эту картину представил, ну караул, чуть не умер со смеху.
Антон выждал время, пока образуется достаточная пауза в импровизированном бенефисе.
– Вот, товарищи, хочу познакомить с вами нашего нового архитектора, Марию Кирилловну.
– Да, теперь у нас не только Майя Михайловна будет, но и Марья Кирилловна, – не хотел успокоиться Виталик.
Марша отметила про себя, что Антон представил ее по имени отчеству. Тот невозмутимо продолжал, обращаясь уже к ней:
– Садитесь пока вот сюда. Саша поправится – перенесет свои вещи в мой бывший кабинет, до того, я думаю, они вам не помешают. Да, скоро, наверное, придется делать перестановку. Закупили компьютеры всем, – Антон многозначительно посмотрел на Майю Михайловну, та подняла руки к вискам, – теперь наши фавориты должны будут меньше воображать, а лучше вкалывать, – он перевел взгляд на Виталика, который театрально прижал руки к груди, имитируя сердечную боль.
– Антон Григорьевич! А какие компы?
– Пентиумы. Оперативная память 256 гигов, а тебе 500…
– Ура!!! – заорал Виталик, – таких процессоров еще ни у кого в городе нет. Ура!
– Это спецзаказ. Ну как, Марша, не передумали устраиваться на работу в наш сумасшедший дом? Ладно, знакомьтесь, меня там Бархин ждет.
 
Антон поспешил выйти из комнаты. Заходя в свой кабинет, он с улыбкой сказал поджидающему его Бархину:
– Детский сад – смех, вопли, как тут работать! Немного отходить народ стал. Может, все и наладится.
– Ты что это в служебное время с красотками разгуливаешь, в отсутствии Александры?
– Здрасьте! Сам мне прислал протеже, впереди у меня головная боль, как она будет справляться. Мало того, что я за Савицкого работаю, за Сашу, теперь за Маршу.
– Вот так, значит, это она и есть? Да! Видишь, а ты говоришь, что толку от меня нет, какие кадры подгоняю. Ну, хорошая кандидатура?
– Она нашего возраста. У нее три диплома, два высших образования, два специальных, еще она продюсер, при этом ни одного дня профессиональной практики.
– И кем ты ее взял?
– Кем, кем – архитектором, – Антон опять разволновался.
– Ничего себе. Что теперь будет?
– Не знаю, вот пришла и околдовала, – Антон рассмеялся, – не мог отказать, уставилась на меня, молча, с мольбой в глазах. Думаю, надо брать. Да еще твоя магическая рекомендация…
– Ладно, отвечать вместе будем.
– Перед кем ты-то отвечать будешь?
– Я? Перед ее родителями! Вот какие молодцы вроде тебя тут вьются. Да, кстати, ты, чтобы ни-ни. Я тебе за Сашу горло перепилю.
– Нашелся защитник! Это я тебе скорее перепилю! Опекун, тоже мне!
– Вот, как раз зашел спросить про Сашу.
– А что сюда, почему не домой?
– Да побоялся. Я в подобных ситуациях не был, что говорить, как с человеком себя вести? Мне кажется, это просто непереносимо.
– Да, предельно тяжело, я думаю, что Саша воспринимает все гораздо острее меня, и мне, поверь, очень тоскливо, особенно в контексте последних событий на работе.
Бархин виновато молчал, потом вдруг сменил тему:
– Я макароны купил, зашел в гастрик, думаю, ну что-то же в нем может продаваться! Одни макароны, правда, выбор есть! Вот, взял «перышки». Хотел бы тебя в гости забрать, дисками похвастаться. Новые привезли!
– Да ты что? Не говори пока какие, лучше поставишь, а я отгадать попробую!
– Так ты когда ко мне сможешь?
– Сегодня, наверное, могу, к Саше Маринки придут, мешать не хочу, думаю, они без меня ей лучше терапию устроят. Я собирался вечером на работе задержаться специально. Да вот Марша твоя, да ты собственной персоной сбили меня с курса.
– Тогда пошли макароны варить, я на машине служебной, мотался по делам, не захотелось обратно в трест ехать, ставить. Зато утром на работу с ветерком!


ГЛАВА 5. БАРХИН И МАРША.
Бархин вызвал Маршу в коридор, к окошечку. Он ездил к своим родителям, и те передали гостинец «маленькой девочке». Оказалось, что их матери дружили в молодости, отношения были буквально родственными. Сейчас общение сократилось до писем, звонков и редких встреч.
– А как вашу маму зовут?
– Полина. Полина Викторовна.
– Все, теперь я поняла, это же тетя Поля! Она мне половички ткала для комнаты в Питере.
– Точно, вдобавок, мама тебе ведь опять дорожки, половички, как ты говоришь, передала, самые лучшие выбрала, в красных тонах. Они сейчас в машине. Могу прямо к дому привезти. Пакет довольно объемный. Если не будешь меня на кофе приглашать, пойму, я без претензий.
– Ну почему же, получается, Вы друг детства. Брат почти.
– Вот-вот, а ты мне все выкаешь. Давай уж сразу учись разговаривать по-человечески.
Марша заулыбалась.
– А я Вас, то есть тебя, как-то не помню.
– И я был не в курсе, но мама мне фотки показала, ты здорово изменилась, выросла, похорошела, ни за что бы не узнал.
– А ты – тот пузан с сачком, рядом с тетей Полей на фотографии?
– Ага, это я, мы в деревне летом жили. Бабушка меня плюшками откармливала.
Стукнула входная дверь, сквозняком распахнулись створки тамбура. В освещенном солнцем прямоугольнике проема появился силуэт худенькой женщины с девочкой за руку. Поток воздуха разметал волосы и образовал легкий золотистый ореол. Тончайшая материя одежды взволнованно закрутилась вокруг ее фигуры.
– Кто это? – с восторгом и недоумением спросила Марша.
– Это Саша! – Бархин ответил дрогнувшим голосом, и Марша успела поймать его взгляд, полный тихой нежности и просветленной грусти.
Фигуры материализовались, проходя по коридору. Девочка побежала навстречу Бархину, но, заметив Маршу, неожиданно остановилась, оглянулась на мать:
– Мама, посмотри, я такой красоты в жизни не видела!
Все засмеялись. Девочка обратилась к Бархину:
– Женя, когда придешь?
– Ох, как ты точно маму копируешь, Лили! – он опять не удержался от смеха.
Саша была одета в легкий серый, с редкими маленькими веточками, костюм с длинной юбкой и короткой блузкой, на ногах кожаные босоножки-сандалии на низком ходу. Волосы светлые, пепельные, средней длины. «Какая она удивительно гармоничная!» – подумала Марша.
– Жень, когда придешь? – повторила мама девочки, вслед за дочкой.
– Всегда ваш. Обязательно появлюсь. А ты что, уже работать пришла?
– Да нет, Антон попросил чертежи подписать и вещи свои в кабинет перенести. У нас ведь новые сотрудники,– она улыбнулась Марше, – давайте знакомиться, Саша.
Марша в ответ назвала себя. Бархин улыбался, не пытаясь скрыть радость, продолжал расспросы:
– Начальница! Не будешь скучать по коллективу, в отдельном кабинете?
– Я не знаю, как работа пойдет, иногда изолироваться даже спокойнее. А что скучать, выйду из кабинета – и уже в коллективе. Ведь вход в него из рабочей комнаты. Это, по-моему, кладовая была когда-то, судя по тому, что окошко маленькое. Но вообще, как посмотреть, можно представить себя и узником в заточении.
Саша улыбнулась, взяла девочку за руку, они вошли в комнату с надписью «АРХИТЕКТОРЫ», и в это же мгновение оттуда донесся радостный вопль Виталика.
– Какая она необыкновенная, и девочка хорошая, как ты сказал, ее зовут?
– Лейла, Антоша придумал!
– Антон? Антон Григорьевич?
– Ну конечно, Григорьевич! Это же его супруга, Саша, и дочка их. Ну, ты неделю здесь торчишь, а ничего не разведала, не любопытная что ли?
– Да не знаю, я просто все время работала. Старалась сосредоточиться и не отвлекалась.
– Неужто гнетет Антон Григорьевич?
– Ну что ты, нет, конечно. Он такой оказался тонкий психолог, дает мне пока легкие задания. Узлы, к примеру, шаблоны поясков, карнизов. Антон Григорьевич сказал, что у них просто не было времени этим заниматься, а сейчас шаблоны срочно нужны для гипсовиков. Эта работа чертежная, требует аккуратности, чтобы все сопряжения идеально совпадали, как раз для меня, – Марша засмеялась, – но скоро ручному труду придет конец. Антон Григорьевич грозится всех на Архикад подсадить.
– Для меня ручной труд давно кончился, я теперь на стройке с работягами. Новый лексикон разучиваю. Антоша иногда не улавливает, что я имею в виду. Ладно, побегу. Вечером, значит, жди, кипяти кофеек, пряник за мной.
Бархин исчез. Марша открыла дверь рабочей комнаты. Девочка сидела за ее столом. Увидев Маршу, она слезла со стула и, неотрывно смотря ей в глаза, шагнула к Виталику. Марша ничего не успела сказать, из двери в углу комнаты вышла Саша.
– Мария, я вам место освободила. Инструментами пользуйтесь. Да, вот тут приспособление для хранения чертежей в трубочках лежа, – Саша показала на качели из двух тесемок, подвешенные к кульману, – а это, – она подвинула коробку на полу, – приспособление для хранения чертежей в трубочках стоя. До свидания. Меня еще неделю не будет точно, а там, может, уже выпишут.
Марша села за свой стол. На нем лежал открытый блокнот. Страница была исписана непрерывным посланием, содержащим одну только букву «е». Она машинально перевернула ее, потом другую, третью. Все свободные листы были разрисованы диковинными животными, птицами, непонятными ей существами. Они жили на бумаге, воевали, грустили, спасали и оплакивали друзей. Незаметно сзади подошел Виталик. Заглянул через плечо:
– Да, талантливая девочка, что тут еще скажешь! Тебе повезло, вон какие автографы получила. Храни, потом выставишь на аукцион «Сотбис», она прославится, помяни мое слово.
Марша бережно убрала блокнот в сумочку. «Когда малышка успела столько нарисовать, я ведь разговаривала с Бархиным после их ухода ну всего минут пять?!».

Рабочий день уже закончился, она решила не задерживаться, а пойти домой подготовиться к встрече гостя. Марша жила недалеко от Дома литераторов, где базировалась проектная группа, надо всего лишь переулками пройти две улицы и свернуть налево в заброшенный райский уголок. Кофе у нее был. По пути она заглянула в коммерческий гастроном и купила сыр «Маасдам», с громадными дырками, масло и черный хлеб. Потом подумала и взяла городскую булочку. Вдруг это только ее прихоть, есть масло и сыр с черным хлебом. На всякий случай еще прихватила шоколадку.
Бархин явился почти вовремя, немного припоздал, сказал, мол, нашел не сразу. Долго не мог представить, как в городе сохранилось такое чудное место. Поразился, когда увидел дом и никак не соглашался верить, что Марша сняла его через фирму на вокзале. Все искал какой-то подвох и тайные связи.
Пить кофе сели на кухне, около газонагревателя. Бархин достал «пряник», это был презент от родителей – круглый пирог с капустой. К презенту прилагалась железная коробка с любимым цейлонским чаем, интересно, они знали или так совпало?
– Был объявлен всесоюзный конкурс на проект музыкального театра в нашем городе. По сути, даже не театра, а концертного зала, где могут выступать артисты всех музыкальных направлений, включая рок-группы. Проектов было представлено довольно много. У нас в стране такие конкурсы редко проводят. Антон прямо загорелся, он прекрасно в музыке разбирается. Не в классической, естественно, – Бархин заговорщически улыбнулся, – я раньше даже думал, что его кроме музыки ничего в жизни не волнует. Но, оказалось, волнует… Да и архитектор он очень хороший. Талант, такое не со всеми бывает. Его проект занял третье место. Тоже, надо сказать, неплохо. Первое и второе поделили москвичи. Мы тут всем «Гражданпроектом» неделю отмечали.
Бархин не собирался так уж подробно об этом рассказывать, но увлекся, вошел в раж, обнаружил благодарного, заинтересованного слушателя и не мог остановиться:
– Потом случилось неожиданное. Антошин вариант был принят для реализации. Наверное, поняли, что с местными проектировщиками удобнее работать. Кроме того, он учел всякое важное – особенности города, рельеф, основные транспортные потоки, окружение. Проект, правда, был хороший. А какой макет! Виталик делал. Его Антон из нашего с ним родного города специально привез, почти студентом еще, у него руки золотые. Виталик, вообще говоря, по сути, не архитектор, а, скорее, художник-декоратор. Красиво подачи делает. Скрупулёзно. А архитектурой заниматься ему не интересно.
Бархин глотнул остывший кофе и продолжил рассказ:
– Отвозили проект в Москву, потом переживали, как оценят. Золотое время! Ну, а затем процесс этот поручили Савицкому курировать. У Антона все-таки опыта в реальной стройке крупного объекта не было, да и вообще на тот момент он работал руководителем группы, а над ним значились главный архитектор отдела и главный архитектор института. Антон участвовал в конкурсе практически единолично. Когда победил, многие из вышестоящих захотели, так сказать, приобщиться. Хотя проект в глаза не видели. Но тут уж никуда не денешься. Это институт, а не частная лавочка. Потом создали бригаду, такой филиал «Гражданпроекта», по-моему, хорошо все сработались. Здание это уже полтора года проектируется, и год, как первые сваи вбили. Чертежи выхватывают для стройки горяченькими.
– Вот куда я, значит, попала. Повезло.
– Работать трудно?
– Нормально.
Марша не сказала, как она все свободное время штудировала СНиПы, практически пытаясь заучить содержание наизусть. Особенно пожарный и пособия по проектированию «Культурно-зрелищных зданий». Ночью разбуди, она скажет ширину проходов и путей эвакуации, количество человек для расчета посадочных мест в санузлах, какая отделка допустима в мокрых помещениях. Так ей было спокойнее ощущать себя среди коллег.
Бархин гостил пару часов, рассматривал дом, охал. Восхитился газонагревательной печкой. Сказал, что ничего подобного не видел. С удовольствием мучил кота. Ввернул лампочку в коридоре – там очень высокие потолки. По забору – особенному шедевру из деревянных и кованых элементов, которые чудесным образом вставлялись в прорези деревянных, было дано обещание прийти с товарищем и выровнять. Так он внес вклад в сохранение памятника и удалился.
Марша смотрела на все глазами Бархина и повторно, вместе с ним, пережила радостное удивление и гордость, что сама выбрала этот дом и здесь живет. Она взяла еще треугольник пирога. «Вот, оставил, сам бы поужинать мог, а я теперь обречена толстеть. Разве от такой вкусноты откажешься?».
Марша достала серию с узлами примыкания кровли и села разбираться. Если подумать, ей и правда, невероятно повезло с первым объектом. Основные идеи уже были воплощены на бумаге, оставались детали, узлы, подсчеты. Она брала домой «синьки» и внимательно изучала чертежи. На работе спрашивать стеснялась. Не хотела, чтобы ее считали неопытным, блатным сотрудником. Навыки техникума позволяли ей свободно чувствовать себя в черчении и подаче. У нее получалась легкая аккуратная отмывка, она умела мастерски работать с темперой. Своей графикой Марша могла гордиться. Карандашные ли или обведенные тушью, линии были идеально правильные, с аккуратными сопряжениями. Марша одинаково умело пользовалась циркулем, рапидографом, рейсфедером и пером. В техникуме особое внимание уделялось отработке  графических навыков, рисованию, лепке. Она хорошо клеила макеты, но здесь пока ей не удалось проявить себя. Просто никто об этом не знал. Макетом занимался Виталик.  Виталик рабочие чертежи не делал, он сидел в бесконечном рендере. Все хотели иметь картинки будущего театра – пресса, администрация города, проектный институт. Он овладел 3Ds MAX, даже создавал небольшие простенькие ролики, но комплекс целиком моделировать не удавалось. Не хватало мощности процессора.
Каждый день с утра Антон заходил в комнату к архитекторам и сразу общался с Маршей, смотрел, как у нее получается, подбадривал, даже частенько хвалил. Сегодня она решила, что, скорее всего, сложился некий стереотип поведения, ведь это рабочее место раньше принадлежало его жене.
Марша задумалась. Саша, действительно, поразила ее. И не только внешним видом, голосом, манерой разговаривать, это даже манерой назвать нельзя, все в ней естественно, непринужденно, располагает к доверию. Она вспомнила смешную Лейлу с косичками и разноцветными резиночками на них. «Надо же, какая пара, какая семья! А Бархин, как же он?» – Марша поняла, что все тут не так просто.


ГЛАВА 6. ЛЕЙЛА. ЗАЧЕТНАЯ НЕДЕЛЯ.
Лейла сквозь сон услышала насмешливый голос преподавателя:
– А мы ей не мешаем?
Она почувствовала толчок подруги в бок. Подняла голову. Извинилась. Вот так, уснула на лекции. Еще села на первый ряд. Всю пару пыталась бороться со сном. Потом наступил предел. Отключилась.
За последние семь дней в совокупности она спала девять часов. Зачетная неделя – это самое тяжелое время. Тринадцать зачетов. Почти по каждому курсовая работа или проект. И все требует изрядного времени. После каникул выдали перечень из трехсот наименований архитектурных сооружений мирового масштаба. На форматке А4 требовалось изобразить план, разрез, фасад, перспективный ракурс. Она не запускала. Как только увидела список построек, вечерами рисовала минимум по два листа. Хорошо, есть Интернет, практически все удалось найти. Но готово у нее  двести рисунков, и то не в полном объеме, по некоторым позициям нашла лишь фото с общим видом. А завтра зачет по истории архитектуры. Если не ложиться всю ночь, максимум можно будет добавить десяток листов. Но сил опять не спать уже не осталось.
Только вчера сдала проект «Детский сад на сто мест» – четвертый и последний курсовой по АП в текущем учебном году. АП, сокращенно «Архитектурное проектирование», – самый профильный предмет. И самый любимый.
Началось все в далеком сентябре, когда выдали задание: «Поселок городского типа на тысячу жителей». Место для реализации замысла можно было выбрать самому. В пригороде приглянулся населенный пункт Хорошилово, красивая равнинная территория, с огромным оврагом, покрытым лесом. Лейле через знакомых ее родителей удалось найти подоснову на топографических планшетах. Она ездила туда несколько раз с камерой, снимала, анализировала, вживалась. Дома в Хорошилово стояли хаотично, четко выраженного центра не было. Завкафедрой облегчил задачу и разрешил использовать этот участок, не принимая во внимание существующие строения, учитывая только сложившиеся транспортные связи и природные особенности.
Лейла торопилась сделать первые наброски. Старший преподаватель посоветовал Лейле идею своеобразного Наукограда для ученых, которые занимались бы проблемами «мирного атома» – недалеко от этого места есть тепловая атомная станция. Она загорелась этой идеей и тут же принялась эскизировать, прикидывать на кальках компоновку поселка, которую публично обсуждали на занятиях. Хвалили за активность. Критиковали за спешку. На ее примере разбирали основные ошибки. Объясняли, какая связь должна быть с городом, где располагать центр, где промышленную зону, где жилье. Лейла немного расстроилась из-за критики, но не отчаялась, первым всегда нелегко.
Она изменяла несколько раз концепцию, звонила родителям, консультировалась. Заручившись их поддержкой, проигнорировала учителей по узловым вопросам и доказала, что ее вариант жизнеспособен.
В конце концов получилось так: магистраль, идущая из города, делит населенный пункт на жилую зону и территорию научно-исследовательского института с корпусом электронной промышленности. Поселок и город свяжет монорельс, платформа которого будет соединена с пешеходным переходом. На протяжении поселения магистраль предполагается одеть в тоннель, только не подземный, а надземный. В этом случае пыль, шум и другие вредности от автомобилей, идущих транзитом, не помешают жителям, а личный транспорт сможет заезжать в поселок по специально оборудованной трассе. Около магистрали с жилой стороны вырастет общественный центр. От него в направлении парка пройдет пешеходный бульвар, секторами лягут микрорайоны, сначала четырехэтажные подковообразные дома, потом сблокированные – таунхаусы, а затем индивидуальные – коттеджного типа. В равной доступности от всех видов жилья разместятся детские сады и школа. В лесопарковой зоне предусмотрены любимые гражданами спортивные сооружения и велодорожки.
Проект был сложный и многодельный, по заданию требовалось еще сделать макет. Лейла включала музыку. Альбомы сменялись один за другим, это кропотливое занятие прямо-таки пожирало время. В нужном масштабе коттеджные домики получились размером пять на пять миллиметров. Она, конечно, клеила просто квадратики, но набирала в три слоя, чтобы придать объем и высоту. Таунхаусы выполняла более подробно, четырехэтажные дома так вообще состояли из восьми слоев, причем четные слои были вырезаны немного меньшей величины и выглядели западающими.  Общественные здания центра Лейла сначала вычерчивала на кальке, потом ее, наложенную на картон, протыкала иголкой, чтобы на картоне оставались дырочки, затем макетным ножом все это выкраивала. Сложные места подрезала маникюрными ножничками, окончательно их загубив.
Лейла в дополнение к макету решила сделать на компьютере перспективные 3д-изображения основных ракурсов поселка. Вроде успела, она даже умудрилась распечатать метровый планшет с генпланом и видовыми картинками за день до сдачи. В ночь оставалось только закончить макет – наклеить все домики на ранее собранный послойный рельеф местности и, самое приятное – «рассадить» деревья, крохотные коричневые ольховые шишечки, в аптеке называемые соплодия. Когда, казалось, все было сделано, пришлось мастерить упаковку, чтобы довезти макет в целости и сохранности до университета, конечно, на такси.
Следующим заданием во втором семестре был проект четырехэтажного жилого дома в этом же поселке. Лейла опять случайно усложнила задачу и решила делать комплекс из нескольких объемов, так называемый «клубный дом». Предполагалось, что население захочет менять место проживания в зависимости от потребностей и состава семьи. К примеру,  когда у граждан или супругов возраст будет подходить к пятидесяти годам, а их дети станут самостоятельными и переселятся в свои квартиры, родителям уже понадобится жилье иного качества. Люди, как правило, со временем  преуспевают в профессии, а профессия ученых по развитию мирного атома, конечно же, предполагает глубокий интеллект, потребность в общении, может, даже в международном, уж не говоря о местном уровне, с коллегами по работе и друзьями.
Исходя из этого постулата, Лейла задумала два смещенных друг относительно друга подковообразных дома, которые организовали полузамкнутый двор. Ядром этой композиции становится цилиндрической формы общественный центр с каминным холлом и кафе на первом этаже, конференц-залом на втором. Верхний уровень предполагалось соединить с жилыми зданиями переходами, пролегающими над землей, оставляя свободным пространство для озеленения, игровых площадок и мест отдыха. Неровность рельефа обыграет компактный амфитеатр для неформальных мероприятий под открытым небом.
«…Переселяясь в «клубный дом», его жители попадают в атмосферу дружбы и взаимопонимания, смогут после выхода на пенсию продолжать приносить пользу обществу, работая удаленно, проводя семинары и лекции для молодых специалистов и студентов. Они будут иметь возможность встречаться с коллегами по профессии и гостями из других стран. При этом их быт максимально упрощен. Квартиры, как правило, небольшой площади, не требуют грандиозных затрат сил на уборку. Кроме того, всегда можно привлечь на подмогу специальные службы. В сообществе будут созданы комфортные условия для жизни и организации досуга, а также получения срочной медицинской помощи», – Лейле нравилось придумывать сценарий жизни этих людей. Для нее они не абстрактные, а совершенно конкретные персонажи.

Лейла решила посидеть с рисунками часов до двенадцати и лечь, иначе завтра просто не доживет до зачета.
Только успела расположиться на диване, где обычно рисовала на небольшом планшете, как в дверь позвонили. Вот уж вовремя! Пошаркав тапками, она пошла открывать. На лестничной клетке стоял соседский мальчик Глеб, юный дружок Лейлы. Он вежливо спросил, можно ли ему на минуточку войти?
– Валяй, какие проблемы?
– Белочку покрасить надо. Для доклада, а у меня не выходит, в фотошопе все поле заливается.
Лейла рассмеялась, да уж, несчастье, разве сравнить с ее заморочками!
– Включай комп, думала, буду руками рисовать, да вот, ни дня без техники!
– Лейла, ты занята очень?
– Да, что уж, белочка так белочка, есть хочешь?
Мальчик наклонил голову и скосил на Лейлу глаза.
– Понятно, – веселилась Лейла, – у нас в наличии бутерброд, но очень большой, сейчас его разогреем и заточим.
Бутерброд с сыром расплавили в микроволновке, разделили по-братски, вскипятили чай.
– Как вкусно!
– То-то же, учись, пока я не погибла от недосыпаний и прочих лишений.
Лейла быстро продемонстрировала мальчику как, используя магнитное лассо, обвести рисунок белочки.
– А белочку-то кто рисовал?
– Я рисовал, потом телефоном отфоткал и в компьютер.
– О, да ты талант, – Лейла с уважением взглянула на мальчика.
Глеб листал книгу. Он засмотрелся на иллюстрации и говорил, не поднимая глаз:
– Лейла, я раньше ничего подобного не видел.
– Это Антонио Гауди, архитектор, его творение в городе Барселона, в Испанской Каталонии.
– Я тоже так хочу! Хочу так научиться!
– Научить этому нельзя, он гений, но можно просто учиться, тогда из тебя выйдет Глеб Войталик, хороший специалист в какой-нибудь отрасли, например, в архитектуре.
Лейла объяснила Глебу, как надо подобрать цвет для заливки, создать ощущение объема путем осветления и затемнения участков и сделать белочку пушистой, используя текстурирование. Белочка получилась просто замечательная. Довольный мальчик убежал домой.
Через несколько минут снова раздался звонок в дверь. Лейла опять не успела сесть за рисунки. На пороге стояли Глеб и его мама, в руках у нее была тарелка с дымящейся картошкой. Глеб держал литровую банку с солеными огурцами и коробку сметаны.
– Лейла, ты извини, этот обжора рассказал, что уполовинил твой ужин. Вот, поешь хорошенько. Еда простая, но на ночь как раз годится.
Женщина дружелюбно улыбалась.
– Ой, мне неудобно, вы бы не беспокоились, я не так много ем, вполне хватило того, что было.
– Ну не огорчай нас! Глеб раскричался, мол, у тебя книга удивительная, про архитектора Антонио Гауди. Можно взглянуть, как она выглядит, а ее в магазинах реально купить? Он, видите ли, хочет только такую.
– Конечно, проходите, вот книга.
Лейла взяла двумя руками тарелку с картошкой и понесла на кухню. Глеб со своими банками проследовал за ней.
– Я маме рассказал про Гауди, она мне обещала книгу посмотреть в магазинах и подарить на День рождения. У меня День рождения скоро.
– Давай так, пока мама не купила, ты возьми мою, почитаешь биографию, полюбуешься на работы. Он удивительный человек, представляешь, был сбит первым трамваем, пущенным в Барселоне. Засмотрелся на свой шедевр, который называется Саграда Фамилия и не заметил трамвай. Его привезли в больницу и все думали – нищий какой-то, а потом на стройке хватились, что Гауди нет, нашли его в лечебнице, но он не выжил. Раньше Гауди был богатым архитектором, но когда начали сооружение Саграда Фамилия, он стал вкладывать туда и свои доходы, вообще работать бесплатно. Этот собор возводится уже более ста лет и еще не закончен. У Гауди есть другие прекрасные постройки в Барселоне, парк Гуэль, к примеру. Короче, ознакомишься.
– Мама, Лейла разрешила на время взять книгу почитать аккуратно, пока ты не купишь!
Гости быстренько удалились, счастливые и возбужденные. Лейла вспомнила о картошечке со сметанкой: «Как здорово, сейчас поем и спать».

На следующее утро, проспав около четырех часов, Лейла принесла папку с рисунками на зачет по истории архитектуры. Профессор из Петербурга, приехавший в рамках межвузовского обмена, внимательно рассматривал зарисовки:
– Вы очень добросовестная студентка. Мало того, что работы прекрасно сделаны, вы еще перевыполнили план, сколько тут листов?
– Двести десять.
– Вот, о чем я и говорю, практически в два с лишним раза. Думаю, вы отлично подготовлены, затрачены колоссальные силы, поэтому получаете зачет и экзамен автоматом. Хочу дать вам возможность отдохнуть перед сессией, ведь мой предмет у вас первый? Уверен, пока вы просматривали источники информации, многое узнали. Например, годы жизни Антонио Гауди. В каком городе он родился, знаете, конечно, вон, как душевно Саграда Фамилия изобразили! Рисунки возвращаю, храните, пригодятся. Отдавать друзьям и подружкам для сдачи зачета не следует, я их запомнил. Буду благодарен, если получу от вас сканированные копии работ в методфонд. Кстати, вы почему не в МАРХИ ?
– Ну не знаю, дорого…
– Да, вот к чему мы пришли! Таким студентам дорого. Тьфу ты, – старик раскипятился,– дорого, да за талантливых студентов институты бороться должны. Мало – способности, – какая линия, какой вкус, композиция на листе, да даже подпись, какой шрифт! А усердие! Я не представлял, что это возможно было за три месяца нарисовать, вы ж еще по другим предметам занимались! Вижу зачетку, прекрасные показатели. Ваша работа – готовое пособие, книга с иллюстрациями шедевров архитектуры, дорого ей… Знаете, дождитесь меня, закончится зачет, я хочу кое-что с вами обсудить, вот сейчас появилась интересная мысль.
Лейла вышла из аудитории.
– Ну как? – послышались голоса однокурсников с разных сторон, – сильно гонял?
– Да нет, не сильно. А кто скажет, сколько надо было картинок нарисовать?
– Жуть – любые сто, на выбор.
«Да, где-то что-то я прослушала!». Ей хотелось пойти домой и наконец, выспаться, но придется еще часа два ждать окончания зачета. Лейла решила посетить институтский бассейн, немного взбодриться. Она уже две недели там не появлялась, пропадал абонемент.
После заплыва, с немного недосушенными волосами, слегка взлохмаченная, она сидела в аудитории и разговаривала с профессором Александровым.
– У меня к вам такое предложение: оканчивайте следующий курс и приезжайте в Петербург, в магистратуру. На бюджет. Буду за вас хлопотать. И еще, доработайте иллюстрации, те, которые остались, если не найдете каких-то зданий, напишите мне, я информацию дам, – он протянул Лейле визитку с электронным адресом и телефоном, – мы можем издать не только пособие, а прямо-таки учебник по истории архитектуры для третьего курса. Мало того, я вам вышлю контракт, и вы получите аванс. А потом и гонорар. Как раз через год понадобится. Договорились?
– Я-то с радостью, но надо еще год прожить, вдруг что изменится?
– Проживем! Тогда прощаемся? Удачи вам!
– Все немного неожиданно, правда. Спасибо большое! Будьте здоровы!
 
Лейла шла по улице, ей казалось, что весеннее солнце светит сегодня по-особенному. Она поворачивала лицо, подставляя его нагретому теплому ветру. Стук каблучков мерно отсчитывал секунды собственной жизни, и она вдруг ощутила, как много хорошего у нее еще впереди.



ГЛАВА 7. МАРША. ДОМ.
Марша сидела на тканом половике, подарке родителей Бархина. На кухне хорошо, тепло, рядом спит кот Вермикулит, бывший Барсик. Сегодня никуда не идти. Редкий выходной. Все это время архитекторы трудились по субботам, иногда прихватывая часть воскресного дня, понимали – так необходимо. За переработки обещали двойную оплату. Что, впрочем, не помешает. Удовольствие от проживания в доме, в котором Марша практически не бывала по причине работы и по вечерам тоже, стоило недешево. Только пока выплатят эти «двойные деньги», инфляция все перекроет.

Марша листала толстый альбом в кожаном переплете с видовыми открытками внутри. Они были не цветные и не черно-белые, а тонированные в разные оттенки сепии, все с изображением чудных европейских построек. Одно здание особенно заинтересовало Маршу: какой-то парадоксальный дом, смотрится даже современно. Она вынула открытку из прорезей страницы и перевернула в надежде прочитать текст. На обратной стороне было от руки выведено: «all dies ist Dank der Ihnen...» Открытка на деле оказалась фотокарточкой. Марша начала по одному вынимать и вставлять обратно другие снимки. Все отличного качества, на плотной фотобумаге, можно даже разобрать название фирмы производителя. На многих фотографиях – выполненные от руки надписи каллиграфическим узким, по-видимому, женским почерком. Марша немного помедлила, в душе зародилось сомнение – правильно ли, что она читает чужие записи. Виктория Эдуардовна все личные вещи хозяина убрала, а книги оставила. Возможно, она до конца не понимала их ценности или из-за большого количества томов просто не придумала, куда перенести. Может, не хватило времени или доверилась квартирантке, посчитав, что она девушка порядочная, не спустит их в букинистическом отделе местного книжного магазина.

Поселившись в этом городе, Марша неожиданно стала ощущать себя невероятно счастливой. Как ей повезло, что она нашла дом, будто специально сделанный для нее – удобная планировка, продуманные детали, совершенно особенная отделка, большой, почти дикий сад. Все умиротворяло и успокаивало, казалось, что любая минута жизни в этом пространстве становилась осязаемой и бесценной. Она реально почувствовала значимость своей  профессии применительно к каждому конкретному человеку, ей хотелось научиться создавать для людей такое удобное и красивое жилье.

Марша выросла в дивном городе Ленинграде, который в семье всегда именовался Питер. Сначала они проживали на Мойке, в двух комнатах на общей кухне, потом переехали в другой дом, на Лесном проспекте, шикарную по тем временам «трешку» – расселенную коммуналку. Радовались – у каждого теперь есть своя комната. Благодарили судьбу. Да, это было невероятное везение. Квартира находилась в «убитом» состоянии, Марше выделили квадратную четырнадцатиметровку, с окнами на восток, в личное пользование. Родители, молодые и прогрессивные, разрешили дочке самой придумать себе обстановку, как бы теперь сказали – интерьер, обещали помочь с воплощением. Девочка трепетно окунулась в проблему. Добросовестно изучала справочники по строительству, теребила знакомых взрослых вопросами, как наклеивать обои, шпаклевать щели. Коммуналка оказалась не просто запущенная, все в ней было наперекосяк. Стены, двери, потолки сопрягались под любыми углами, кроме прямого. Полы имели художественную кривизну, шершавость и сучковатость. После переборки досок, вплоть до лаг, шлифовки и окраски их сразу покрыли веселыми ткаными половиками, присланными друзьями – художниками по текстилю, проживающими в другом городе. Как выяснилось теперь, сделала их мама Бархина, тетя Поля.
Глубоко погрузившись в тему ремонта, Марша неожиданно увлеклась и ощутила потребность серьезно во всем разобраться. Ей было четырнадцать. Сложный возраст. Именно в этот период жизни какое-то провидение подсказало ей, что существует совершенно реальная профессия – архитектор.
Она училась в восьмом классе, еще два года в школе, потом пять-шесть лет в институте, итого семь. Хотелось быстрее все попробовать. Марше с детства были знакомы  фамилии зодчих, без запинки выговаривала имена Огюст Рикар Монферран, Бартоломео Франческо Растрелли, Жан Тома де Томон, Пьетро Антонио Трезини, а больше всего ей нравилось: Евгений Ипполитович Ферри-де-Пиньи. Она заучила их за необычность звучания, от уважения к творчеству и просто потому, что дома была книга «Зодчие Санкт-Петербурга». Она, сколько себя помнила, разглядывала выполненные в виде рисунков и гравюр изображения старого Петербурга. Возможно, еще и поэтому архитектура всегда казалась для нее чем-то фантастическим и заоблачным, как космос.
Успешно окончив восемь классов и получив аттестат, Марша поступила в Архитектурно-строительный техникум на Рижском проспекте, располагающийся в зданиях бывших Императорских казарм. Готовилась к вступительным экзаменам по рисунку всю весну и часть лета. Какие-то навыки у нее были, а именно – пожизненная изостудия, но для такого случая привлекли профессионального художника. Они рисовали гипс. Все знакомые родителей уговаривали подождать два года и получше подготовиться в институт или Академию. Марша никак не соглашалась, ей хотелось немедленно окунуться в архитектурную атмосферу, боялась упустить время. Потом, много позже, жалела. Училась в техникуме на пятерки, была на голову выше своих сокурсников по успеваемости и способностям. Задания выполняла с удовольствием и настроением, хорошие результаты и похвалы преподавателей подняли личностную самооценку. В сравнении с бывшими одноклассниками она казалась себе взрослой, уже студенткой.
Потом случилась любовь и все пошло прахом. Окончив техникум, как ни удивительно для тех обстоятельств, с отличием, рванула за предметом своих желаний – челноком по жизни. Умирали Андропов и Черненко, в стране происходили изменения, все торговали. Никому не были нужны специалисты. Она даже не вспоминала о своей мечте – поступить в Академию архитектуры. Спутник вроде ее любил, но не слишком серьезно относился к их совместному существованию. Жениться не предлагал, этот вопрос никогда не возникал, но и не отпускал от себя.
Они снимали квартиру, небольшую «хрущевку», Спутник регулярно пропадал, ездил в Польшу за джинсами, возвращался, несколько дней они жили вместе, торговали на рынке, развлекались на концертах, все было просто замечательно, потом он опять исчезал.
Марша скучала, не знала чем себя занять, решила пойти учиться в Ленинградский институт сценических искусств. Актерских данных не ощущала, но хотелось яркого и шумного бытия, пошла на продюсерский факультет. Окончила с отличием. Работать устроиться не смогла, а на самом деле и не пыталась.

Спутника понесло искать большие деньги и смысл жизни в город Белгород. Там перспективы. Она поехала с ним из любимого Питера… Сняли квартиру, потом купили свою, не новую, но в центре, около университета. Он затеял какую-то аферу со своим школьным другом. Она не вникала. Деньги не переводились. Марша могла не работать и не работала, но решила учиться.

Поступила на строительный факультет, вечернее отделение, так ей было удобнее по сложившемуся распорядку жизни. Спутник просыпался поздно, уходил после обеда, а домой часто возвращался за полночь – «бесконечные совещания». Марша коротала вечера на лекциях. Училась платно. Только не архитектуре, не было такого факультета. По ее специальности готовили конструкторов и прорабов, творческих дисциплин почти не преподавали, но ей все равно нравилось заниматься. По кафедре архитектуры (а вот кафедра такая существовала), два семестра делали макеты, отмывки, проектировали одноэтажные дома, небольшие производственные здания. Не было равных ей в художественной подаче проектов, на ее работы приходили смотреть с других курсов. Обучение в Питерском техникуме сыграло свою роль. Трудновато давались расчеты, но только поначалу, просто успела кое-что забыть. Нашла репетиторов по математике и физике и довольно быстро восполнила пробелы. Учиться надо было шесть лет. Марша хотела найти работу по специальности, например, на стройке, в ПТО, чтобы приобретенные знания закреплять на практике. Был вариант поработать в новой профессии «дизайнером», но не сложилось, она ждала ребенка, чувствовала себя плохо, а учебу не хотела бросать, решила обязательно получить этот диплом.

Все произошло практически в одночасье – арест Спутника, рождение ребенка, преждевременное, на фоне стресса. Она осталась одна, деньги и квартира были конфискованы. Марша имела солидную подборку специальной литературы по строительству, редкие альбомы по искусству, привезенные из-за границы. Получилось так, что эти книги хранились в съемной квартире, куда они собирались в скором времени переехать, чтобы в своей доделать ремонт. В эту съемную квартиру она выписалась с ребенком из роддома, пробыв там максимально возможный срок. Ребенок был очень слаб, отказывался есть. Молоко стало пропадать. Марша разыскала знакомого художника и продала ему книги, почти за бесценок. На них удалось купить смеси. А как жалко было ребенка, который все время кричал, делая ротик скобочкой, Марша плакала рядом, не зная, чем помочь. Вызвала маму из Питера. Ей пришлось несколько дней улаживать дела с работой, и она не успела. Ребенок прожил только три недели. Сказался Маршин отрицательный резус-фактор. Вырабатывались антитела и вступали в конфликт с отцовскими. Мальчик родился живым, поскольку это произошло раньше времени. Количество антител к тому моменту еще не было критичным. Но его требовалось сразу лечить, делать переливания крови, а для этого у Марши не оставалось денег и, главное, не хватило жизненного опыта. Скрываясь на съемной квартире, не имея прописки, она не могла обращаться в детскую поликлинику. Все получилось ужасно! Ребенка надо хоронить, а для этого регистрировать. Вспоминать об этом не хватало никаких сил.
Любовь к Спутнику прошла, превратилась в пустоту. Марша сама попала в больницу, лечили стресс, депрессию, хроническую усталость. Родители нашли ее, неузнаваемую, с полным отсутствием жизненных сил. Привезли домой, в ее Питер, в ее комнату. Будто и не прошло семи лет. Льняные шторы, стены оклеены каким-то фактурным материалом, Марша уже и не помнила, откуда его взяла. Родители ничего не изменили. Комната получилась уютная и цельная, пространство было организовано грамотно. Она с удивлением это отметила, надо же, исключительно по интуиции делала.

Марша потихоньку пыталась жить. Ходила по городу, в музеи, гуляла в парках, смотрела на Неву со стороны Биржи – стрелка Васильевского острова, ее любимое место. Но прошлое не отступало, все было связано невидимыми нитями с архитектурой, Спутником и ребенком, которому при жизни она так и не успела дать имя, зарегистрировали Андреем, так же, как его отца. Когда она думала об этом, ей становилось страшно и горько. И Марша решила опять уехать. Родители уговаривали не поступать опрометчиво, боялись за ее физическое и моральное состояние. Но она уперлась и не соглашалась. Как-то вдруг в провинциальном городе нашлись знакомые, даже довольно близкие друзья. Родители созвонились с ними, что-то там обмозговали. Марша уже не стала спорить – тем более, что каких-то конкретных планов у нее не было.
– Пошли, Вермикуля, я молочка налью, – Марша пощекотала кота. Тот понимающе встал и вытянулся. – Как же тебя на самом деле зовут?
Марша вспомнила, что звала кота Барсиком, на это имя он никак не откликался, лениво реагировал на «кис-кис». Как-то она говорила по телефону с Антоном, дело было в выходной. Антон попросил Маршу зайти в понедельник с утра на стройку, проверить, какой привезли вермикулит для утепления чердака. Она переспросила: «Вермикулит? Я его и не видела никогда живьем». Антон сказал, что это нечто легкое, гранулированное, в мешках, а ее задача – записать марку, напечатанную на упаковке. Он беспокоился, привезут ли материал нужного качества. Во время этого разговора кот неожиданно встал со своего «тепленького» местечка, полез к Марше на колени и начал заглядывать в глаза. «Может твое имя Вермикулит или как-то созвучно ему?» – засмеялась Маша. Так и осталось это прозвище.

«All dies ist Dank der Ihnen...» – прочитанная фраза все не шла из головы. Марша опять взялась за альбом. Теперь совершенно по-другому стала рассматривать фотографии и читать автограф на обратной стороне. В большинстве случаев значилась дата отправления и название города, иногда это было несколько предложений и факсимиле: Greta. Тексты написаны на немецком и английском языках. Вернее, часть надписей на английском, а остальные на языке, похожем на немецкий. Зазвонил телефон.
– Алло, Мария! Это Виктория…
– Здравствуйте, Виктория Эдуардовна! – поторопилась ее узнать Марша.
– Мария, я была у твоих родителей, они меня позвали на чай. Хорошие у тебя корни. Мать отдала мне деньги за квартиру, еще за три месяца. Я сделала им скидку, равную стоимости проезда из Ленинграда к тебе. Мне наживаться на людях не обязательно, я с голоду не умираю. А вот наследство берегу, хочу, чтобы оно в хороших руках было. Да, видела детскую комнату, очень понравилась. Родители мне твою историю рассказали, значит, решила все-таки стать архитектором? Хвалю и уважаю! В знак моего расположения хочу сделать тебе подарок. В углу на полке рядом с пианино стоит банка из-под чая с изображением Стамбула. Там лежит ключик. Ты им открой нижний ящик письменного стола. В нем мной спрятана коллекция покойного дяди – все прижизненные книги Ле Корбюзье, я не слишком этим увлечена, продавать тоже не буду из этических соображений. А тебе вот хочу подарить. Чтобы не прерывалась нить. Если ты задумала стать настоящим архитектором, станешь. Я в это верю! У меня такое условие: никогда, ни при каких обстоятельствах коллекцию не продавать и не разделять. Это тебе от нас талисман и оберег. От таланта к таланту.
– Виктория Эдуардовна… Нет слов, я просто не заслуживаю такого подарка и такого отношения к себе! Я ничего в жизни не сделала, мало того, жила эгоистично, о родителях не думала, а они ведь очень переживают за меня. Я всегда поступала так, как хотела. Вспоминать стыдно об этом, и не умею я пока ничего. Мне повезло, что я встретила вас, поселилась в вашем доме, работаю с Антоном Григорьевичем и ребятами! Я даже не понимаю, за что мне это все!
– Да за твои страдания, вот за что. А ты на ус мотай, как к тебе люди относятся, ты им тоже добром на добро отвечай.
– Да, я так много думаю о жизни сейчас, анализирую. Будто второе дыхание открылось. Даже страшно, что у меня хорошо, а у людей столько проблем, жить трудно, все какие-то потерянные, такое в стране творится!
– Так, мне с тобой болтать дорого! Дом береги! Удачи тебе, милая!
– Ой-ой, Виктория Эдуардовна, а как зовут прежнего хозяина, вы можете сказать?
– Хвалю, значит, по ящикам не рылась, но, видно, что-то накопала!
– Я фото в кожаном альбоме смотрела с архитектурой…– Марше стало неловко.
– Его звали Николай Генрихович Вульф, а отца Генрих... Вульф, какой-то там фон, точно не помню.


ГЛАВА 8. ДЕНЬ ЛОШАДОК.
Сегодня Саша попросила Антона прийти пораньше. Просто попросила и все. Без объяснений и намеков. Антон внутренне напрягся. Что могло случиться? Действительно, он всю неделю возвращался домой поздно – задерживался на работе. Но Саша душевно сочувствовала и открыто радовалась его приходу, обычно они вместе ужинали. Вернее, ужинал Антон, а Саша пила травяной чай и рассказывала о последних домашних событиях. Она никогда ни о чем не спрашивала Антона в этот момент, зная, что нормально поесть ему удается только вечером, дома. Потом Антон недолго посвящал ее в свои дела и отпускал спать, а сам еще смотрел новости или читал газеты. Атмосфера в семье была хорошая. Саша мужественно держалась, при нем не плакала и не вспоминала о случившемся, но Антон знал, что она помнит, грустит и украдкой плачет. Маринка, Сашина подруга, встретив Антона на улице, неожиданно шокировала его:
– Я не представляю, как она дальше-то будет жить, так убивается, сердце не выдерживает, сопереживая.
Антон удивился, он и сам тяжело перенес случившееся, очень тяжело, просто до слез. Он не воспринимал себя черствым человеком, не способным сострадать и чувствовать радость, горе, любовь, потери. Напротив, он ощущал внутри излишнюю сентиментальность, когда слушал музыку или читал стихи. И, пожалуйста, его Саша, дорогой и верный друг, проявляя чудеса такта и невероятную силу духа, ведет себя при нем как ни в чем не бывало, а подружкам, чужим людям, открывает совсем иную сторону своего душевного настроения. Что такое, неужели она больше не верит в их союз, сомневается в его отношении к ней и детям? Действительно, эту ситуацию он принял, как невозможность сейчас иметь ребенка, сына, будущий ребенок для него не успел материализоваться. Даже Сашу он воспринимал не как маму и малыша, а как худенькую Сашу со смешным круглым животом.
Или она догадывается про Маршу? Но уж тут он совсем безгрешен. Ни словом, ни намеком. Да о чем собственно речь? Ну, пришла новая сотрудница, интересная девушка, но ведь это ничего не значит. Не может же он запретить себе думать о ней, хотя, если бы смог, то запретил. В Антоне назревало внутреннее раздражение, которое он всегда умел гасить. Возможно, она интуитивно чувствует. Иначе почему Саша вдруг резко, что несвойственно ей, ответила на его вопрос о том, хорошо ли Марша справляется с работой, мол, а ему какое до нее дело? Антон буквально опешил и даже не нашелся, чтобы свести все на шутку. Промолчал, а зря, теперь будет думать неизвестно что.

На прошлой неделе Бархин затащил его к себе, визит был согласован с Сашей, она искренне порадовалась за Антона, ведь он сможет, наконец, отвлечься от работы и пообщаться с близким другом. Общение затянулось, они немного приняли лишнего, так в запале разговора получилось, и Антон уже не пошел домой, а заночевал у Бархина. Саша сама звонила Женьке, узнавала, где Антон и посоветовала ему остаться, чтобы не ходить по ночам, да еще нетрезвому. Саша всегда боялась за него. Может, она подумала, что мы были с «девочками»? Антон даже рассмеялся вслух, хорошо, в кабинете больше никого не было.
С Бархиным, как водится, послушали диски, привезенные родственником из-за границы, среди них новый Pink Floyd "A Momentary Lapse Of Reason".
– Мне вообще–то не очень нравится, вполне традиционно, люблю их первый альбом, барретовский, "The Piper At The Gate Of Dawn", 1967 года.
– Тебе не угодишь, – рассердился почему-то Бархин,– хотел дисок подарить, а он воображает.
Антон засмеялся:
– Ну, вообще-то альбом хороший, особенно в сравнении с тем, что у нас можно достать.
– А-а, сразу на попятную.
– Да нет, не возьму, тебе самому пригодится, ты меня и так балуешь.
– Вот, а Pixies тогда взял, не побрезговал.
– Да то ж любимое, "Surfer Rosa", не устоял.
– А как с Марией, устоишь?
– Ты о чем? – Антон так искренне удивился, что Бархин даже немного растерялся.
– Да ладно, будто я не понял, да и не я один.
– Ты сейчас кого имеешь в виду? Сашу?
– Ах, уже и до Саши слухи дошли? Ты верно совсем не догадываешься, что за чудо рядом с тобой живет, твое существование освещает! Какой она необыкновенный человек, я уж не говорю о внешних данных, это всем видно и понятно, но просто по-людски, она же образец женщины, жены и матери!
– Ты мне решил рассказать, какая у меня жена хорошая, я и сам это знаю, без твоих адвокатских выпадов.
– Ну, знаешь и ...? А что ты для нее делаешь? Конкретно для нее. Она вот о тебе заботится, пытается не грузить проблемами, готовит, кормит, покупает продукты, убирает квартиру, воспитывает дочку, а что ты сделал в последнее время для нее лично?
– А что я? Я работаю.
– А она тоже работает! Причем на должности, которую три месяца назад ты сам занимал, так что представление имеешь, как ей достается! Можно подумать, от твоей работы ей самой какой-то прок. Зарплата громадная или еще что-нибудь? Она просто сознает, что для тебя это важно, вот и тешит твои амбиции. Понимает, что эта работа необходима для тебя, как для личности, а ее личность ты вообще не рассматриваешь как заслуживающую внимания. Принимаешь все от нее, как должное. Вот ты такой хороший – гениальный, окружающие обязаны тебе ручки целовать.
– Ну что ты говоришь, Женька, разве я такой?
– Да вроде и не такой! А начинаю углубленно думать, получается, что ты настоящий эгоист, замкнутый на своих интересах.
– Ну, вообще-то все мужчины эгоисты, просто тебе про себя сказать нечего, ты живешь один, сам с собой в ладу, а попробовал бы с другим человеком, даже самым хорошим, у которого свои взгляды на жизнь, на вещи, на быт, на воспитание детей. Приспособиться довольно трудно, встать на позиции другого, особенно женщины, ведь они совсем иные, у них и жизненные приоритеты свои, это огромный каждодневный труд. Попробуй не придираться, если тебя что-то раздражает, не высказывать обиды, если что-то обижает. Мне еще повезло, я сдержанный, могу эмоции прятать. Вероятно, иногда их окружающим и не хватает. Представь, вот все задерживаются после работы. Я как никто понимаю, что Саше надо домой, заниматься Лейлой. И она уходит, а остальной коллектив вкалывает, у них тоже есть личная жизнь, правда, пока все одинокие, но так недолго и в холостяках засидеться. А мне каково? Значит, для своей жены я делаю исключение. Я в это время фактически ее замещаю, если возникают вопросы. Но, обычно, не возникают. Я остальным всегда говорю, что переработки оплачиваются, и сам на работе торчу до посинения, чтобы кто-то чего-то не подумал про нас с Сашей.
– Раз не возникает проблем, значит, Саша хорошо справляется со своими обязанностями в основное рабочее время! Так? А получает за свой труд те же деньги. А ведь ей приходится работать более интенсивно.
– Да, так и есть, зачастую ее зарплата меньше, чем у других, а ответственность больше в разы, она же подписывается как начальник группы и как проверяющая.
– И сам свои переработки не учитываешь, точно?
– Не учитываю, конечно, я же руководитель, у меня вообще рабочий день ненормированный.
– Давай, давай, экономь деньги государственные. Кто-то тебе за это спасибо скажет, – беззлобно бухтел Бархин, подливая Антону виски.
– Знаешь, Женька, ты не волнуйся за Сашу, у нас все хорошо, а пройдет время, придем в себя, будет еще лучше.
– Да знаю, завидую, видимо. Я бы на твоем месте на руках ее носил, чтобы она туфельки не запылила, ничего бы делать не давал.
– Я бы тоже, но не получается, Жень! Знаешь, а хорошо, что ты мне это сейчас сказал. Даже не знаю почему, какие-то нелицеприятные вещи, а вот нужно было услышать, чтобы все у себя в голове расставить по местам.
Такой разговор произошел у Антона с Бархиным, тему Марши удалось пропустить, а она всплыла слишком неожиданно для Антона, ему даже показалось задним числом, что Бархин специально его позвал и устроил трепку за Сашу, чтобы предостеречь, непонятно только от чего. Но у Женьки свои взгляды на эту ситуацию, Антон понимал.

Антон старался прийти домой к семи, так попросила Саша, но в последний момент, когда он уже стоял в дверях кабинета, завалился главный конструктор из «Гражданпроекта» и, как ни в чем не бывало, начал вешать на Антона свои проблемы. Он насилу от него отвязался, причем собеседник остался озадаченным и разочарованным. Антона выручило то, что его до дома подвезли знакомые геологи, встретившиеся на выходе.
Открыв дверь ключом, Антон прислушался. В квартире стояла тишина, не было слышно ни голоса Лейлы, ни магнитофона, ни телевизора. Он вошел в комнату. За круглым столом сидели Саша в красивом платье и Лейла в еще более торжественном наряде, с бантами на косичках. Стол был празднично накрыт на троих, около каждой тарелки паслись игрушечные лошадки, точные маленькие копии настоящих – обожаемое развлечение Лейлы.
– Папочка!– восторженно закричала Лейла, – ура!
– Что такое у нас произошло? – спросил Антон, несколько секунд перед этим прокручивая все памятные семейные даты заодно с днями рождения любимых музыкантов и выходом знаменитых альбомов.
– Сегодня День лошадок, папочка! – Лейла была возбуждена и так громко говорила, вероятно, опасаясь, что ее не услышат.
– О, я очень рад! Давайте праздновать? А что наши лошадки кушать будут?
– Как, папочка, ты разве не знаешь, ведь лошадки любят сено!!!
– Да, да, точно, сено, а нельзя ли попросить и мне немного сена, я только что с работы пришел и проголодался! А у вас тут так вкусно пахнет свежеприготовленным сеном!
– Да, конечно, можно. Мамочка вкусно готовит сено, она его сварила, потом слегка обжарила, приправила солюшкой, – Лейла была в восторге.
– Что же ты, деточка, кулинарные секреты выдаешь, – засмеялась Саша.
– Ну, мамочка, я же папочке выдаю. Папочка, а ты сено будешь с чем?
Антон покосился на Сашу, ища подсказку. Саша тут же поняла и подхватила:
– Папочка будет сено с котлеткой, а Лейла с чем? С молочком?
Лейла кивнула. Взяла свою лошадку в руку и стала наклонять ее к тарелке, призывая родителей поступить также. Все лошадки начали дружно употреблять жареную картошечку.
– Ах, какое чудесное сено, надо теперь и папе попробовать, а то оно может остынуть, – забеспокоилась Саша.
 Пока ужинали, Лейла умудрилась в промежутках между пережевыванием сена поведать родителям дальнейшую программу, в которую входили: хоровод с лошадками, запуск бумажных самолетиков, разбрасывание конфетти, поедание праздничного торта, прогулка на свежем воздухе, и еще, и еще...
Антон катал Лейлу на плечах, изображая скакуна, выправку которого Лейла высоко оценила. Потом ползал на коленях, а дочка запрягла его в уздечку, залезла на спину и требовала, чтобы он «мчал быстрее». Затем лошадку представляла Лейла, у нее была такая вещица, сохраненная Сашей еще из своего детства – полоска из кожи с нашитыми бубенчиками, с одной стороны к ней был пришит ремешок, который надевался через голову, а снизу к нагруднику с бубенчиками прикреплялись длинные веревочки, проходившие под мышками и обозначавшие поводья. Лейла носилась вокруг стола с согнутыми перед грудью ладошками, а Антон бегал за ней, держа вожжи и кричал: «Но-о-о, лошадка!!!». Между действиями Саша успела шепнуть ему:
– Спасибо тебе!
А он ей подмигнул и расплылся в своей обворожительной (знал об этом) улыбке.
На шум пришла соседка Люба, и веселье продолжалось уже с новыми участниками. Зарезали арбуз, хрустящий, густо-розовый, сладкий. Наконец наступила очередь десерта. Торт оказался потрясающим, потому что это и правда, был стог сена. Антон очень удивился:
– А как вы это?
– А вот так! – гордо объяснила Лейла,– закарамелизовали сахар!
– Ну, тогда все ясно, – Антон, кивнул головой, хоть ничего на самом деле не понял. Высокий тортик был обвит тонкими коричневыми нитями, а внутри оказался шоколадным, мягким, напоминающим пирожное «Картошку», – боже, как вкусно!
Этот чудесный вечер закончился совместной прогулкой по осеннему парку. Уже стемнело, но при свете фонарей все казалось еще более сказочным и загадочным.
Разволнованную событиями минувшего дня Лейлу с трудом удалось угомонить и уложить спать, прочитав три сказки, естественно про лошадок, что же сделаешь, день такой! Антон усыплял Лейлу, пока Саша убирала со стола. Когда он вышел к ней, в комнате уже все было чисто, только немного конфетти осталось лежать на ковре. Антон машинально нагнулся и поднял их.
– Ты самая хорошая! Самая!
Саша смотрела на него и улыбалась:
– Лейла все придумала, так захотела тебя увидеть! Ребенок-то умнее нас, ведь именно этого нам и не хватало – чтобы наступил День лошадок.


ГЛАВА 9. МАРША. АРХИВ.
В поисках сведений о хозяине дома Марша стала наведываться в исторический архив. Уже несколько недель, по часу-полтора в день, если получалось. Архив был открыт в будни с десяти до шестнадцати, и попасть туда работающему человеку оказалось проблематичным.
По предварительной договоренности с Антоном Марша срывалась в обеденный перерыв, а потом вечером задерживалась на работе допоздна. Никто не знал, куда она так исправно исчезает. Виталик сгорал от любопытства, наверное, пройдет еще какое-то время, и он начнет за ней следить.
Марша не так много откопала данных, но всплыли некоторые фамилии и поиск все расширялся, а не углублялся, как хотелось бы ей. Она выяснила, что хозяин дома – Николай Генрихович Вульф, 1932 года рождения, его мать – Вульф Елена Никитична, урожденная Воронина, отец – Генрих Мария Отто Вульф, 1899 года рождения, немец по происхождению. Всплывали какие-то адреса мест проживания. Было интересно, но немного обыденно. Ей же хотелось узнать о той, кто подписывала открытки. Срочно следовало выяснить, как в этом городе оказался Генрих Вульф.

Марша, с разрешения хозяйки, вскрыла тайник с коллекцией Вульфов, которая содержала несколько изданий на иностранных языках с фотографиями работ Ле Корбюзье и его авторские книги. «Градостроительство» (1925 год), «К архитектуре» (1923 год), в холщовом мешочке, отдельно от других, хранились воспоминания: «Путешествие на Восток» (1913), на титульном листе было написано: «Teuerer Heinrich Wulf ab poklonnika seinigen Talents» – «Дорогому Генриху Вульфу от поклонника его таланта» и подпись: Ле Корбюзье, 1930 год.

В архиве работала Ольга Викторовна. Прямая спина, худая, жилистая (если так можно сказать о женщине), короткая стрижка, темные крашеные волосы, крупный тонкий нос. Она напоминала Ахматову с известных Марше картин и фото. Одежда дополняла образ. Ольга Викторовна носила женственные струящиеся длинные платья и юбки. Пена воланов порхала у шеи, скрывая возраст. На нее было приятно смотреть. Как выяснилось впоследствии, она профессионально занималась балетом, но травма не позволила ей выстроить полноценную карьеру. Называла Маршу она исключительно по фамилии, как когда-то делали курсистки. Марша обращалась к ней по имени отчеству, а она к Марше – Шарова, по документам. Перебирая пыльные папки, Марша бессистемно вела поиски до тех пор, пока это окончательно не надоело Ольге Викторовне:
– Шарова, или вы мне объясняете суть проблемы, и мы постараемся ее решить вместе, или ваша деятельность обречена на провал.
Марша не сближалась с людьми и вела замкнутый образ жизни. На работе была вежлива, внимательна, аккуратна, но полностью внутренне закрыта. От этой ситуации она испытывала неожиданный душевный комфорт. Ощущала себя защищенной и загадочной. Ей не хотелось никого посвящать в то, что именно она искала в архиве, но вкратце объяснить пришлось.
– Ольга Викторовна! По адресу, который я Вам указала, проживал архитектор Николай Генрихович Вульф, наполовину немец по происхождению. Мне необходимо узнать, каким образом его отец попал в Россию. Я научную работу пишу, по охране памятника истории и культуры, – добавила она, чтобы подчеркнуть важность поисков.
– Надо писать в Москву. С заграницей только тамошний архив связан. Я помогу, у меня такие случаи встречались. Официальным бланком быстрее получится, может, через месяц-два что-нибудь и пришлют.

В тайнике хозяйки вместе с книгами, которые завещали Марше, лежал сверток, упакованный в почтовую бумагу и перевязанный крест-накрест скотчем. Марша пощупала его, поняла, что там не книга, нет характерных для томика четких углов, значит, данная вещь не предназначалась ей, и положила пакет назад. Надо сказать по-честному, Марше очень хотелось узнать, что там находится. Причем это желание появилось не сразу. Прошел уже месяц, как они отправили письмо в Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства г. Москвы (ЦГАОРСС).

Сегодня Марша решила опять посмотреть на сверток. Достала ключ из заветной баночки, открыла ящик стола. Свои книги она уже забрала, аккуратно обернув каждую, сложила в удобный коробок из-под  стандартной бумаги для печати. Сначала ей хотелось красиво обклеить картонные стенки, потом испугалась привлекать внимание, а вдруг воры! Раньше никогда не думала об этом и не боялась оставаться в доме одна, а теперь носилась с дорогим приданым, не знала, куда его спрятать.
Вспомнив фильмы про охотников за антиквариатом, она задним числом забеспокоилась, ведь квартира наводнена диковинными предметами, если кто-то в курсе этого богатства и знает, что хозяин умер, вполне сможет организовать мероприятие по изъятию ценностей.
Сверху в коробку, где лежали книги, она положила свои джинсы и клетчатую рубашку. Джинсы были старые, фирменные с горизонтальными прорезями на коленях, их подарил спутник Андрей, когда занимался фарцовкой. Марша раньше невероятно ими гордилась, теперь же использовала во время уборки, выбрасывать не собиралась. По ее мнению, состояние одежды должно отпугнуть потенциальных воров. Для большей надежности она написала на крышке: «обмундирование на случай ремонта».
В ящике стола оказались еще какие-то вещи. Скорее всего, они не были специально спрятаны сюда хозяйкой, просто при жизни Николая Генриховича находились здесь. Хотя в столе, да и в доме, только этот ящик закрывался на ключ, являясь своеобразным сейфом. Марша аккуратно начала выкладывать содержимое. Загадочный сверток, деревянный ученический пенал, внутри которого лежала ручка из прозрачной пластмассы с тонким перышком. На дне рассыпались еще несколько перышек. Одни совсем новые, блестящие, другие тщательно отмытые от туши, расписанные, подлаженные. Марше хорошо знакомы эти предметы. Перьевыми ручками она пользовалась в техникуме. Съемные перышки уже тогда были в дефиците, ими делились с друзьями, доставали из загашников родителей. Раньше все школьники писали такими перьями, Марша сама почти захватила это время. Студенты применяли их для работы над курсовыми проектами. Витиеватые контуры аканта капителей по линейке не начертишь, только по лекалу или от руки. Еще Марша использовала перья для оформления поздравительных адресов. У архитекторов особенным шиком считалось владение каллиграфическим шрифтом. Каждый придумывал свой, оттачивал его до виртуозности. Некоторые таланты осваивали несколько видов. Марша рассматривала перышко. На нем была выдавлена пятиконечная звездочка. Но это – крупное, а на маленьких экземплярах никаких опознавательных знаков не было. Она осторожно закрыла пенал и подумала, что ведь никогда не видела портрета или фото Николая Генриховича, тем не менее, представляла его, создала образ. Что-то перевернулось у нее в душе. Она почувствовала нежность к людям, которых совсем не знала. Эти перышки, так бережно хранимые про запас, до того времени, когда их хозяин поздним зимним вечером откроет потайной ящичек, достанет пенал и будет подписывать от руки какую-нибудь открытку или авторский рисунок. А может, он рисовал? Точно, он, скорее всего, занимался графикой. Многие архитекторы являлись отличными рисовальщиками, живописцами, скульпторами.
Марша тут же вспомнила своего учителя по графике, которого называли дедушка Базилевский. На занятия он всегда приходил в черном берете и не снимал его, из-за этого становился похож на столяра. Он брал ручку с перышком и рисовал все, что придет в голову. При этом остроумно пояснял, почему он делает это именно так. Еще он преподавал студентам гравюру по линолеуму – линогравюру. Марше нравились занятия, она смогла проявить себя и числилась у дедушки Базилевского в любимчиках. Дедушкой его прозвали за бороду, которая, скорее всего, старила его. Он был легок в движении и по-особенному  современен, много знал, сыпал фактами из биографий знаменитых художников, приводил яркие примеры, говорил с юмором и теплотой. Никогда не повышал голос, не ругал студентов. На его занятиях была потрясающая тишина, будто присутствующие боялись пропустить что-то особенно важное. Как в театре. Предмет длился только один семестр. Марша потом обязательно здоровалась с учителем, но никогда с ним не общалась, робела. А сейчас так захотелось его увидеть. Вот кому она бы рассказала все о Вульфах.
Остальные вещи как-то не заинтересовали Маршу. Зачем их прятать под ключик, она не догадалась и решила пока не ломать голову.
Внимательно рассматривая сверток, Марша поняла, что скотч отклеивали. У нее по спине даже мурашки пробежали. Кто это сделал? Хорошо, если Виктория Эдуардовна, а если нет, если она потом подумает, что это Марша. Но ведь и правильно подумает. Марша все равно совершила бы это, раз собралась. А, теперь уж без разницы. Она аккуратно подцепила скотч. «Обязательно покаюсь перед Викторией Эдуардовной», – успокаивала себя Марша. В обертке хранился большой пакет от фотобумаги, без надписи. Слава богу, он не был заклеен, а трогательно перевязан голубой тесемкой на двойной узел. «Прямо как в романах о любви», – подумала Марша. В пакете находились письма. Они были в конвертах, на каждом печатным шрифтом на русском языке написано: «Почтамт. До востребования». И город. Обратный адрес напечатан на немецком. Послания недлинные, примерно на страницу, их было двадцать штук. В последнем конверте, гораздо более толстом, лежали фотографии. Марша внимательно рассматривала снимок молодой женщины. Неужели это она? Шляпка–грибок с короткими полями, опущенными вниз. Типичная одежда начала века. На шее нитка жемчужных бус. В общем, довольно привлекательная, но не красавица. На карточке значилось: 1931. Были и другие снимки. Группа мужчин в пальто и почему-то одинаковых шляпах, на фоне стройки. Еще несколько фотографий мужчин. Еще одно фото «Грэты» – без головного убора, короткие темные волосы, хотя, может быть, так получилось на контрастном черно-белом снимке, и очень высокая челка. Девушка широко улыбалась, приоткрывая ровные зубы. Теперь она показалась Марше еще менее симпатичной, но довольно обаятельной. Глаза глубокие, темные, цепкие, выдавали веселый характер.

Ольга Викторовна достала из картонной папки листок писчей бумаги, сверху к нему скрепкой был приколот конверт. Марша отметила, как Ольга Викторовна профессионально работает с документами. Ей стало жалко, что информацию она прочтет не первой, но тут же забыла об этом.
В справке значилось: «Генрих Мария Отто Вульф, 1899 г.р. прибыл в СССР в 1930 году в составе группы немецких архитекторов под руководством Эрнста Мая для строительства новых городов». Подпись и печать. Вон оно как. Прямо городов. Ничего-то мы не знаем о своей истории. Она посмотрела на Ольгу Викторовну.
– Предвижу ваше недоумение. Это письмо получили приблизительно неделю назад. Я его вскрыла. Так положено. Ведь запрос мы отправляли официально. Да и мало ли какой ответ бы пришел. Как я понимаю, Вам ничего из этого извещения не понятно. Да и мне не все было ясно. Поэтому я воспользовалась связями и попросила, неофициально, прислать нам документацию на предмет приезда в Советский Союз группы Эрнста Мая.
Она достала пухлую папку. Это мне передали с поездом. Копии. Сама поражаюсь, что все получилось, конечно, сейчас не старые времена. Архивы рассекретили. Но так оперативно! Я и не настолько близко знакома с Нелли Георгиевной. Правда, был случай – выручила ее. Она у нас тут одну династию раскапывала, для диссертации, так я уникальные документы предоставила. Может, она в знак благодарности теперь помогла мне? Научная работа получилась достойная. Меня приглашали на защиту, я присутствовала, как родственница. Ольга Викторовна засмущалась.
– Расскажете мне как-нибудь?
– Как-нибудь, может быть, – ответила Ольга Викторовна с улыбкой, – читайте уж, не буду мешать, вижу, не терпится. Вообще-то это ваше, забирайте домой и пользуйтесь. Я, конечно, сделала копии, на всякий случай, привычка.


ГЛАВА 10. АНТОН. САША. БАРХИН.
Бархин был влюблен в Сашу Завишу. Об этом знал весь курс, включая Сашу. Он был влюблен громко. Наверное, в какой-то мере данный факт отпугнул от Саши половину потенциальных кандидатов на ее расположение.
Саша Завиша была влюблена в Антона. Об этом знали многие. Не догадывался только Антон. С виду он производил впечатление тихого, неразговорчивого человека, помешанного на рок-музыке. С однокурсниками-юношами беседовал о вышедших альбомах, обменивался дисками и записями. Антон, разумеется, привлекал внимание девушек своей эпатажной одеждой и прической, оставаясь для них скорее загадочным, нежели доступным. О том, что у него есть собственная группа, с которой он играет как лидер–гитарист, до третьего курса вообще никто не знал. Все неожиданно раскрылось, когда Антон завалил сессию, и его собирались отчислить. Это было удивительно для многих, ведь он выделялся своими способностями и выдавал интересные архитектурные идеи. Конечно, курсовые работы не всегда удавалось сдавать вовремя, так как он не желал торопиться к сроку в ущерб качеству. В результате он почти не имел отличных оценок за блестящие проекты.

Новый декан факультета, Полевой Анатолий Дмитриевич, вызвал Антона в свой кабинет.
– Здравствуйте, Анатолий Дмитриевич!
– Заходи. Хочу с тобой познакомиться, дружок. Давай побеседуем неофициально. Я только первый год деканом, как тебе известно, до этого работал в проектной организации, был главным архитектором мастерской. Когда объявили конкурс на замещение вакансии декана архитектурного факультета, подал заявку без всяких особых надежд. Думал, что в деканах должны ходить умудренные сединами старцы, а мне и сорока не исполнилось. Если честно, хотел поближе к институту и студентам прибиться, скоро дочка поступать будет, предполагал ее учебу под контролем держать. И почему-то выбрали именно меня. То ли всем надоело, что предыдущий декан, ввиду почтенного возраста, часто болел, то ли другие причины, но как оказалось, мне моя молодость в данном вопросе помогла. Ты что засмеялся, считаешь, сорок лет это много, уверяю тебя! Прекрасный период расцвета для мужчины, вспомнишь когда-нибудь мои слова.
Расскажу еще историю. Дочка наша, старшая и единственная, потому что у меня кроме нее два сына помладше, запросилась на рок-концерт. Я предупредил, мол, одну не пущу, только с кавалером. Раз кавалера нет, со мной пойдешь. Она не слишком обрадовалась, но другого выхода не было. Я сам идти не сказать, чтобы очень хотел, но мог бы приобщиться, музыку люблю – джаз и рок. И даже знаю, кто такие панки. Пришли мы на концерт. Выступали группы местные и из ближайших городов региона, подобное у нас происходило впервые, молодежь на ушах стояла. Коллективы исполняли по одной песне. Все почему-то на английском языке. Битлз и Роллинг Стоунз – это то, что я угадал. Дочь моя счастливая была, просто невероятно. Очень ждала какую-то «Лейлу». Наконец они вышли. Тут такой ор начался, я думал, оглохну. Солист красавец длинноволосый, прямо как ты. Спели они удивительную песню. Я до сих пор ее слышу, запала мне в душу. Дочка говорит, мол, пап, это ж мальчик с твоего архфака. Что скажешь, какая была песня?
– Вообще-то ирландская народная баллада "Whiskey in the Jar", а группа Thin Lizzy сделала на нее рок-версию и прославилась вскоре после того.
– Значит, «Лейла». Скажи, музыка и есть причина хвостов, не успеваешь учиться?
– Раньше успевал. Группе уже четыре года.
– А что теперь случилось? Понимаешь, я помочь хочу, разобраться в ситуации. Вряд ли ты станешь это с родителями обсуждать, ведь правда?
– Скорее всего, не буду. Наверное, надо когда-то начинать самому отвечать за все.
– Тебе сейчас двадцать лет, жизненного опыта явно не хватит. Советую поговорить с кем-то, кто постарше. Себя не навязываю.
– Да нет, я совсем не против обсудить, именно потому, что вы архитектор и, как я понял, музыку слушаете. Понимаете, после того концерта меня пригласили поиграть в одну московскую рок-группу. Она довольно известная, называется, правда, по-дурацки: «Метеоры». Исполняют свои песни на русском языке. Музыка такая, ближе к панку. Неплохая, на мой вкус, команда. У них гитарист ушел. Вот они никак не могут найти кандидата, чтобы в коллектив влился. Со мной пообщались, позвали попробовать. Я в Москве неделю прожил, играл с ними, кучу народу интересного повидал, Макаревича слышал, представляете, живьем! «Метеоров» я устроил по всем параметрам. И тут вдруг понял, что не знаю, хочу ли этого. Во-первых, как быть с моей группой? Я так тщательно музыкантов подбирал. Мы друзья. Об этом говорит даже то, что они в один голос отпустили меня в Москву пробоваться, без обид. Во-вторых, я в своей группе лидер. Мне неважно быть главным, просто я предпочитаю играть только то, что нравится. В-третьих – институт. Его точно невозможно совмещать, я пропустил лишь неделю и все завалил. А там постоянные разъезды, гастроли. Архитектуре, как и медицине, нельзя научиться заочно. Потом, есть еще нюанс, я не знаю, чем я больше хочу заниматься в дальнейшей жизни. Надо выбирать. Вот, как Андрей Макаревич, архитектуру бросил, стал профессиональным музыкантом. Быть дилетантом в музыке страшно – я ведь самоучка. Быть средним исполнителем, какой смысл, когда в мире невероятное количество гениальных групп.  Может, все-таки стоит получить профессию, которую я сам выбрал?
– А твои музыканты кто?
– Мы начали играть еще в школе, костяк из моего класса, но есть и из других школ. Сейчас все студенты.
– Я смотрел твои работы. У тебя талант.
– Вы так считаете?
– Да уж, поверь, я всякого повидал!
– Мне нравится заниматься архитектурой, очень!
– У меня предложение. Вот сейчас конец сессии. Давайте на факультете устроим праздник по случаю окончания учебного года. Вы со своей группой выступите. У вас репертуар большой?
– Репертуар большой, но на русском мы не поем.
– Да кто особенно поет-то? Время «метеоров» еще не пришло, но, чувствую, придет. Так что, согласен? Если до осени с хвостами разделаешься, все простим. По проектированию давай я тебя проконсультирую, а ты - меня по рок-музыке подкуешь, познакомишь с новинками. По остальным дисциплинам готовься сам. Помогу только устроить внеочередные свидания с преподавателями. Думаю, стоит сыграть на концерте, чтобы расположить их к себе. Полную явку гарантирую.
 
Антона оставили в институте. Наверстывал летом. Штудировал предметы, которые надо было пересдать. Выполнил курсовые работы. Учился, как на фронте, с маниакальным упорством. И все получилось.
Анатолий Дмитриевич консультировал его по архитектуре. И не один раз. Их встречи оказались полезны для обоих. Они по-настоящему подружились. Декан дал понять Антону, что проектирование – это увлекательнейший процесс со многими неизвестными. Решать такие задачи под силу не всем, облекать функцию в красивую оболочку, делать конструкции частью архитектурного замысла, создавать удобную среду для комфортной жизни человека – удел талантливых профессионалов. Анатолий Дмитриевич устроил его временно на работу в свой бывший проектный институт. Там  разрабатывали ресторан, некоторые специалисты была в отпусках, и пригодился студент с хорошей графикой – для оформления демонстрационного материала. Такая стажировка многое раскрыла Антону в будущей профессии, он как бы изнутри увидел всю кухню, от начальной стадии проектирования до конечной. И очаровался.
Среди всех людей, оказавших на него наибольшее влияние в жизни, Антон поставит Анатолия Дмитриевича Полевого на первое место. Правда, это первое место он поделит с Китом Ричардсом, гитаристом группы Роллинг Стоунз.
На свой пятидесятилетний юбилей декан архитектурного факультета пригласит в качестве почетных гостей Антона и Сашу Кругловых. Как сказал сам Полевой, одним из главных достижений своей жизни он считает тот факт, что сохранил в профессии очень талантливого человека.

А концерт состоялся. Это был грандиозный успех. Мало того, подобные мероприятия начали проводить регулярно. Группа стала визитной карточкой архитектурного факультета. Чтобы помочь ребятам-музыкантам, декан в обмен на безвозмездное оформление вестибюля силами своих студентов и преподавателей выпросил у ректора помещение старого гаража для репетиций.
Всем миром, как на коммунистическом субботнике, студенты-архитекторы ремонтировали, утепляли, обустраивали его. Потом проводился конкурс среди второкурсников архфака на право оформить стены. К состязанию подключились и желающие со старших потоков. Из победителей создали бригаду.
О, как они расписали гараж! Со стен смотрели узнаваемые всеми Битлз и Роллинг Стоунз, по залу носился, задрав кверху микрофон, в королевской горностаевой мантии Фредди Меркьюри, самолетом раскинув руки, планировал Пит Таунсенд. Получился настоящий рок-клуб.
По предложению Антона, одну стену в гараже покрасили в черный цвет и разбили белыми линиями на квадраты. Сделали своеобразный мартиролог. Чтобы обойти претензии руководства, назвали ее стеной борьбы против насилия и наркотиков. Каждая клетка предназначалась одному великому рок-музыканту, которого уже не было в живых, первым свое место занял убитый в декабре 1980 года Джон Леннон, далее следовали портреты Джимми Хендрикса и Джима Моррисона, Дженнис Джоплин и Марка Болана.
Но не простые это были времена. Еще жив Брежнев. Еще не умирали Андропов и Черненко. Еще не дул ветер перемен Горбачева. Поступок Полевого могли расценить как угодно. Но обошлось. Стихийно на других факультетах стали появляться свои рок-команды. И они запели на русском, сначала робко, а потом смелее. Настало время «метеоров», как предсказывал Полевой.
Вот так Антон Круглов, став местной знаменитостью, запал в сердце хорошей девушке, Саше Завише, которую открыл для всех Женька Бархин.
Саша Завиша – улыбчивая тоненькая барышня, со светло-пепельными волосами. Женька ходил за ней хвостиком, всячески пытаясь оказать помощь, в том числе и в учебе. Саша иногда великодушно позволяла.
Бархин прилагал все силы, только бы его заметили и оценили. Ленинский стипендиат, сдавал задания раньше остальных, чтобы высвободить время и помогать Саше. Она, впрочем, была добросовестной студенткой и в особой опеке не нуждалась. Саша дружила с ребятами из своей группы, а Бархин учился в параллельной и в ее компанию не входил. Антон же числился с Сашей в одной группе, но к этой компании тоже не прибился, у него были свои предпочтения. Он и с Бархиным никогда не общался. Здоровался, конечно.
Каким образом они все трое получили направление в один город и в один «Гражданпроект» – история почти фантастическая.
Распределение происходило согласно рейтингу по успеваемости. Саша значилась в списке десятой. Бархин учился отлично, стоял в ранге вторым. Антон последние два года тоже неплохо успевал, но события первых лет обучения сказались на общем бале, и он был сороковым, нормальный результат – выше среднего уровня.
Саша, тихо, ненавязчиво влюбленная в Антона, никогда ничего ему не намекала, изредка разговаривала с ним на отвлеченные темы, чаще всего о музыке, которую тоже любила, о живописи или еще о чем-то нейтральном. А тут напрямик спросила, куда бы он хотел поехать по распределению. Антон, ничего не подозревая, сказал, что его вполне устроит «Гражданпроект» в любом городе страны.
Сашу вызвали раньше Антона, еще была не занята козырная точка в реставрационных мастерских в городе Пушкин под Ленинградом, но она рискнула, выбрала «Гражданпроект» в городе К.
Антон тоже наметил город К. – все другие «Гражданпроекты» оказались к этому времени уже разобраны, а туда требовалось максимальное количество специалистов – четыре.
А Бархин-то опоздал! Ходили слухи, что все не случайно, вроде он не хотел распределяться раньше Саши, но просчитался. Припозднившись на час, он предполагал, что всего лишь пропустит свою очередь, но не тут-то было. Вызывали строго по ведомости. Когда список кончился, в рекреацию, где ожидали студенты, вышел декан и спросил про Бархина. Убедившись, что ничего криминального с ним не произошло, пригласил в кабинет.
Так отличник Женька Бархин, получивший красный диплом, должен был выбирать из двух точек: районный центр Борисоглебск или город Рыбинск на Волге. Декан и Бархин молча смотрели друг другу в глаза. И хотя прошла только первая стадия, точки распределения пока предварительно закрепили за участниками, так чтобы не было накладок и недовольных, а расписываться за них будущие специалисты начнут сразу же после выбора финального претендента – Бархина, но фактически, сделать было уже ничего нельзя. Женька спросил то, о чем сам совершенно точно знал:
– А Саша Завиша?
– Она в город К.
– Тогда я в Борисоглебск, все-таки поближе, чем Рыбинск.

За дверью послышался шум голосов, даже нечто похожее на потасовку и возглас: «…ненормальная, там же судьба человека решается!». Декан вышел в приемную:
– Что произошло?
Ему ответили несколько голосов, в результате он сразу ничего не мог понять.
– Кто-нибудь один, объясните!
– Анатолий Дмитриевич, вот Ленка Иванова, то есть Чурикова теперь, проговорилась, что она с мужем останется здесь, не поедет по распределению, мол, ей уже место нашли.
– Это так, Лена?
– А что, мне с мужем раздельно жить?
– Вы куда распределились?
– В город К.
– Зайдите, прошу Вас, в мой кабинет, поговорим.
Декан привел всхлипывающую Ленку. Члены комиссии удивленно смотрели на нее.
– Товарищи, давайте поможем человеку, пока есть возможность, я предлагаю сменить выбранный ею город К. на Борисоглебск, поскольку она замужем, муж остается здесь и это наиболее приближенная областная точка распределения.
Ленка, ничего толком не понимая, испугавшись разоблачения, доверилась декану, которого все они, бесспорно, уважали и любили именно за справедливость, кивнула.
Бархин сидел ни жив, ни мертв. Он чувствовал, что мир вокруг переворачивается. Много раз потом эти минуты он вспоминал как определяющие в его судьбе.
– Так, Евгений Леонидович, теперь вы лишились возможности поехать и в Борисоглебск, не следовало опаздывать. Сами понимаете, девушка раньше вас выбирала, а мы о молодых семьях заботимся. Вам остается только Рыбинск и город К.
– Ура! – это в кабинете декана кричал Женька Бархин. Члены комиссии с ужасом смотрели на Полевого, ничего не понимая.
Декан спокойно сказал:
– По опыту, я знаю, что семейные барышни не ездят по распределению за двести километров. Они лучше уйдут из профессии. А эту точку жалко терять, там «Гражданпроект» – сильный проектный институт, котируется в стране. Теперь уважаемый Евгений Леонидович, гордость факультета, достойно представит наш ВУЗ. Удачи вам, на всех фронтах.
Вот так эта троица оказалась в одном городе и в одном проектном институте. Как земляне на Марсе, они держались вместе. Антон в лице Бархина неожиданно для себя нашел отличного друга. Женька оказался эрудитом, свободно разбирался в искусстве, литературе, музыке.
Родственники, работающие в Польше, снабжали Женьку новыми дисками, редкими книгами. Он был добрым и щедрым человеком, всегда готовым на безвозмездную помощь, а все свои положительные качества скрывал за маской ворчливого недовольного юмориста. Шутить он умел, да так, что собеседник машинально начинал подыгрывать ему. Никогда не понять, в каком он настроении. Шутил серьезно, грустил смеясь. А грустить было о чем.
Радость от того, что они с Сашей Завишей поедут вместе в город К., скоро сменилась тревогой. Он узнал о распределении туда Антона. Отношение Саши к Антону было известно Бархину. Он мог бы бороться за нее, но отступил. Остался для обоих верным другом, дал возможность Саше и Антону попробовать. Чтобы не мешать им, спустя полгода он нашел себе место прораба на стройке и перевелся туда, не теряя статус молодого специалиста.
С ребятами Бархин не порвал отношения, наоборот взял над ними шефство в бытовом плане. Получив небольшую служебную квартиру, он несколько раз в неделю собирал всех у себя, кормил ужином, включал музыку, спасал от казенной обстановки общаги.
Как правило, они засиживались допоздна, и у Антона волей-неволей появилась обязанность проводить Сашу до общежития, которое находилось довольно далеко.
Антон, приехав в чужой город, сразу почувствовал внимание местных девушек. А что поделаешь, проектные институты в основном имеют женский контингент. Но тут Саша взяла свое. Она просто ни на шаг не отпускала его. Не сводила с Антона глаз, постоянно обращалась к нему за советом, привлекала к своим заданиям. Работали они в архитектурно-строительном отделе, в одной группе. Антон с удовольствием общался с Сашей, разобрался в прелестях ее характера, человеческих достоинствах и, наконец, рассмотрел в ней тонкой красоты девушку.
Вечерние проводы до общежития сделали свое дело. Они не только позволили им духовно сблизиться, но и привели к мысли, что хорошо бы совсем не расставаться.

Правда, неизвестно, как все сложилось бы дальше, но в это время молодым специалистам «засветили» обещанные при распределении квартиры. Директор института вызвал Антона и прямо спросил, мол, какие у него планы на личную жизнь, собирается ли он создавать семью. Антон ответил, что вообще-то готов. И даже есть с кем. Директор, выяснив, что это Саша Завиша – молодой специалист, был обрадован несказанно: «Вот, теперь я вас одним выстрелом обеспечу квартирой на двоих, правда, однокомнатной».
Антон не зря прослыл по жизни везунчиком. Все у него складывалось само по себе и как-то очень хорошо. Они с Сашей уже назначили день регистрации, посмотрели жилплощадь и успели прикипеть к ней, но тут Антона снова вызвал директор института:
– Не дам я тебе эту квартиру. Она будет для Мыцикова, он холостякует, развелся с женой, а вы получите двухкомнатную. Живите сразу по-человечески, деток заводите. Хочу вас в нашем городе задержать - одним выстрелом двух архитекторов.

А что же стало с группой «Лейла»? Так она не прекратила существование. После ухода Антона и его сотоварищей эстафету подхватили новоиспеченные студенты-архитекторы. И это происходило несколько раз.
Росписи на стенах гаража реставрировали или заменяли изображениями других кумиров, клеточки мартиролога дополнялись новыми жертвами насилия, наркотиков и СПИДа, Том Фогерти и Фредди Меркьюри среди них.


ГЛАВА 11. МАРША. ОШИБКА.
Был конец рабочего дня, в коридорах постепенно стихали голоса сотрудников. Антон любил это время: вот теперь можно спокойно сосредоточиться и поработать. Правда, хотелось бы сегодня уйти пораньше и лечь спать не поздно. Завтра градостроительный совет с представителями городских структур и Обкома. Антон в пылу подготовки спал в последние дни мало, волновался. Он идет на такую планерку в качестве ответственного лица впервые.
Антон заварил крепкий чай, включил магнитофон. От привычки все время работать под музыку пришлось избавляться. Это было самое неприятное и тягостное в его новой должности. Вообще он предполагал, что есть и другие подводные камни. Нынешний пост ГАПа включает обширную административную составляющую. Антон еще совсем не отошел от проектирования только по одной причине – он был автором дома музыки и все основные моменты прорабатывал сам, все сам согласовывал и сам за все отвечал. Но навалилась куча бытовых вопросов, которые ни на кого не удавалось перебросить. К примеру, компьютерное оснащение. Конечно, Антон тут был не в теме, пришлось встречаться с системными администраторами, разработчиками программ, советоваться, что-то выгадывать, устанавливать приоритеты. Потом различные контакты с заказчиками, подрядчиками, командированными специалистами из Москвы, которых именно он должен был устраивать в гостиницу, заботиться об их питании, создавать условия для работы. Хорошо, что пока все складывалось без особых проблем. Но время, время, его было очень жалко.
Сегодня днем Виталик принес готовые планшеты к нему в кабинет. Антон остался доволен. Сам театр потихоньку строился, к нужной дате не уложились. Спешка, которая явилась причиной стольких несчастий, прекращена, монтаж в три смены больше не практиковали, зато и финансирование сократилось. Архитекторы занимались разработкой декоративных элементов, деталями отделки фасадов, интерьерами.
Конструктивная документация выдана. Повезло с прорабом, оказался опытный специалист и хороший, спокойный человек, что для строителя редкость. Борис Георгиевич – так звали прораба –  обычно за несколько дней предупреждал Антона, какой следующий этап работы предстоит. Антон собирал планерку, вместе проверяли документацию. Для стройки было все удобно, а вот проектировщикам приходилось уже много месяцев трудиться по вечерам и субботами, в постоянном напряжении.
В дверь однократно стукнули и сразу, не дожидаясь ответа, в щель просунулась голова Марши. Увидев ее, Антон испугался. У него на такие лица уже был наметанный глаз.
– Антон Григорьевич, я ошиблась!
– Подожди, скажи, все живы?
–?
– Продолжай!
– Я допустила грубейшую ошибку.
– Что такое?
– Даже оправдываться не хочу. Помните, вскоре после того, как я устроилась на работу, еще Саша была на больничном, на площадке гостиничного корпуса стали проваливаться сваи, решили их больше не бить, а сделать монолитную плиту. Она по расчету получилась ниже предполагаемого ранее пола подвала, поэтому придумали немного опустить здание и ничего не переделывать, кроме входных групп. Надо было только поменять абсолютную отметку нуля. Вы еще велели предупредить генпланистов и смежников. Я генпланистам и смежникам сообщила и подписи взяла, конструкторы сами знали, они ведь плиту разрабатывали, в примечании писали, «за условную отметку нуля принят уровень чистого пола первого этажа, что соответствует абсолютной отметке 115.600». Я исправила цифру на разрезе. Думала, это все. Сегодня пришел прораб, Борис Георгиевич, вызывает меня и говорит, мол, на архитектурных чертежах, на листе «Общие данные», стоит другая абсолютная отметка, нежели на фундаментах. Просил по-тихому разобраться, чтобы никого не волновать. Оказалось, строители почему-то уровень первого этажа взяли по архитектурным чертежам, а верх плиты по конструктивным. Короче, беда вот какая: старое значение было 116.500. Цифры похожие, никому не бросилось в глаза. А высота помещений подвала стала больше на девяноста сантиметров! Все! – Марша говорила быстро, по существу, будто пыталась поскорее избавиться от этой грузной ноши.
Антон с тоской подумал, что завтра градостроительный совет именно по этому участку работ, по гостинице. Всю неделю готовили демонстрационный материал. Были бы в запасе еще одни сутки, стоило  попробовать исправить. А так - полный провал. Он перевел взгляд на Маршу. Она смотрела не него, не мигая, распахнутыми глазищами, на осунувшемся за день лице.
Антон понял, что не хочет и не может на нее сердиться. Она ведь так старается! Это всем видно, за несколько месяцев догнала по уровню Виталика. Хотя Виталик, конечно, не ас, работает не очень аккуратно, зато быстро, и у него уже приличный опыт. Марша начала буквально с нуля, но обладая теоретическими знаниями и цепкой памятью, живо сориентировалась в задачах, решаемых группой. А теперь ей смело можно доверить любой вопрос, она не стесняется спрашивать, если не знает, но главное, докапывается до всего. Она имеет прекрасную графическую подготовку и чувство вкуса.
Он насыпал ей в чашку заварку, добавил кипятку. Сам в это время неотрывно бегал глазами по планшету. Думал. Потом снова посмотрел на Маршу:
– Давай-ка успокойся, чайку попей. Знаешь, я регулярно всех призываю, чтобы абсолютную отметку нуля ставить только один раз – на фундаментах. Это уже не первый случай. Изменения в документации всегда чреваты ошибками. Вот практика снова подтверждает мои теоретические опасения. Есть соображения, как будем исправлять?
Она отрицательно помотала головой.
– Вообще-то, можно кое-что придумать. К примеру, расположить на этаже, который из подвального плавно перейдет в разряд цокольных, релаксационные помещения: тренажерный зал, бассейн, сауну, солярий и т.д. Заказчик был бы счастлив, ведь это увеличивает комфорт отеля. Наша гостиница для музыкантов. Мы строим огромный театр, а артисты, возможно, не захотят останавливаться здесь из-за довольно средних бытовых условий и отсутствия сервиса. Предпочтут старые номера в центре – там интерьеры богатые. А тогда зачем мы мучаемся, проектируем ее вблизи от театра, в ограниченном пространстве, рискуя нарушить целостность комплекса. Я, когда мы здание опускали, очень расстроился, но в тот момент не нашел другого выхода – сплошные неприятности то с краном, то со сваями, а сдача была намечена на определенный день. Я уже и не заикался, вытягивал архитектуру, как мог. У меня чувство, будто это богом проклятое место. Вся загвоздка в том, что на исправление у нас с тобой есть времени: вечер, ночь, утро до девяти часов. Давай-ка принеси кальку, у меня мало осталось, не хватит. Бери новый рулон, чтобы совсем гладкая была.
Марша вышла за калькой, а когда вернулась, Антон договаривал по телефону: «Сегодня меня не жди, аврал». Потом он еще немного послушал собеседника, в знак одобрения кивнул головой: «Пока, тогда, пока!»
– Значит, так: делим фронт работы. Я придумываю нижний уровень, ты  исправляешь первый этаж, здесь появится еще одна лестница с нулевой отметки – вниз. А из цоколя выход непосредственно наружу. Вот тут для него есть местечко, будто специально предусмотрели – «соломку подстелили». Подожди, а как же нам подрамники исправлять? Виталика уже нет, днем отпустил его отсыпаться, да с ним и не получится, на компьютере сейчас только дольше будет – распечатать к утру не успеем. Соображения есть? – с надеждой спросил он, глядя Марше в глаза. Она робко предложила:
– Давайте цокольный этаж и благоустройство на всех планшетах, сделаем на бежевой крафтовой бумаге. Она тонкая и довольно плотная. Оттенок шикарный, подойдет к общей гамме проекта. Мы сейчас все на кальке вычертим, исправим и на эту бумагу передавим. Если состыковать подрамники, получится цветная полоса, не скучно ровная, а такая ломаная, ведь мы уровень земли и благоустройство тоже будем передвигать. А чтобы не казалось, что это ошибка, надо низ планшетов оставить родным – белым, с пояснительным текстом и перспективными видами. Предлагаю крепить на резиновый клей, нам же не навсегда,  только показать, потом правильно переделаем. Можно даже так поступить: сначала присутствующим продемонстрировать версию с релаксационными помещениями, а затем цветную бумагу оторвать, слегка ластиком пройтись, если уж клей будет виден, и представить другую редакцию, которая начнет явно проигрывать из-за того, что здание выглядит приземистым и не начиненным функцией. В этом случае начальство само выберет первый вариант. И все сложится замечательно, а главное, не будет смотреться как ошибка. Ой, извините, можно подумать, я так себя выгораживаю.
– Ты молодец, как вовремя предложила идею на резиновом клее. Понимаешь, ведь если удастся, нам будет не беда, а счастье, мы же архитектуру тогда спасем. Она тут совсем простая, весь расчет и был только на идеальные пропорции, не раздражающие глаз. Основное – это театр. Гостиница и другие постройки – окружение, фон. А мы ушли в подземелье, нарушили линию. Я с этим уже мысленно смирился. А сейчас появилась надежда,– Антон загорелся, – стоп, а макет!
– Ну, во-первых, его можно не показывать завтра, а потом спокойно исправить. Во-вторых: макет показать, но объяснить, что это заглубленный, неудачный вариант. А в-третьих, просто сразу переделать.
– Хорошо бы переделать, но боюсь, не успеем. Ладно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Так, работаем в моем кабинете, чтобы все вопросы тут же утрясать и согласовывать. Я за кульманом. Ты на столе для совещаний, подложи под планшет книги, если хочешь. Начинаем с планов.
Они жадно приступили к работе, подталкиваемые не столько страхом, что не успеют, сколько творческим порывом. Все складывалось просто идеально. Главное, удалось разместить необходимые эвакуационные лестницы и выходы. Цокольный этаж решили пока не разделять на помещения, а вроде как дождаться конкретного задания от заказчика.
Было уже совсем темно, когда вдруг порывом ветра распахнулось окно, и в коридоре послышался грохот, там что-то упало. Листы кальки парусами приподнялись над столом. Они оба бросились прижимать их небольшими тяжелыми предметами. Антон и Марша одновременно схватились за изящную гипсовую фигурку. Пальцы Антона коснулись руки Марши.
«Терпеть, не поднимать глаз, – приказал он себе. – Это будет равносильно провалу, если посмотришь на нее!».
Статуэтка осталась у Марши.
– Ой, Пушкин! – удивилась она и засмеялась, – какой хорошенький! Юный Пушкин-лицеист.

За окном бушевала настоящая гроза. Антон вышел в коридор взглянуть, что там так громыхнуло. Повеселевшая Марша споро переводила план с кальки на почтовую бумагу: «Еще тушью обводить, да, работы много, но надо же, Антон Григорьевич совсем ее не ругал, какой замечательный человек!».
Антон отсутствовал уже довольно долго. Марша решила не высовываться, а просто как можно больше сделать, пока его нет. В коридоре послышались голоса, в кабинет ввалились Бархин, мокрый и смеющийся, Саша Круглова в прозрачном дождевике с корзинкой, обвязанной целлофановым пакетом, и Антон, какой-то уж очень довольный.
– Я машину купил именно для того, чтобы барышень в грозу по работам развозить. Ладно бы уж романтическое путешествие! Представляешь, Мария! Приезжаю к твоему начальнику домой в девять часов вечера, в надежде его застать и похвастать своей новенькой четверочкой, цвета баклажан. Думаю, ну уж он точно дома. Супруга вся в слезах открывает дверь, говорит: «Нету! На работе!».
– Жень, не придумывай, в каких я была слезах! Я пирожки пекла,– смеясь, пояснила Саша.
– Ну, пекла! Эх! Весь рассказ мне смазала. Короче, говорит, поехали работяг кормить, то бишь вас, полуночников-греховодников.
Бархин с укоризною умудрился посмотреть на Антона. Тот, извиняюще: «мол, ну получилось так», приподнял плечи.
– Вы хоть голодные? А то мы под дождем, рискуя жизнью, доставляем им пищу, а они сидят в тепле и наслаждаются.
– Не то слово, какие голодные, я ставлю чайник!
Боясь нечаянно запортить едой расстеленные кальки, они пошли в свою рабочую комнату – пить чай. Пока перекусывали, а пирожки были просто необыкновенные, еще теплые, с яйцом и луком, и с яблоками, Антон вкратце обрисовал сверхзадачу. Подмога и кормежка прибыли вовремя.
– Вот теперь, Марша, ты занимайся макетом, говорила, знаешь, как исправить. А остальные – чертить.
– Я, если можно, резать, – попросил Бархин, –  долго тут торчать не могу, мне хоть немного выспаться надо, завтра в Москву едем в командировку, перед шофером неудобно, если засыпать начну на трассе и его смущать.
Бархин пробыл час, вырезал и подгонял полосы крафтовой бумаги, вырученные от упаковки пачек ватмана, сказал, что вспомнил былые времена, вздохнул, мол, не хочется расставаться, и уехал.
 Антон поставил кассету Status Quo, для повышения общей работоспособности:
– Девчонки! Завтра вам отгул за подвиг!
– Нам отгул, а ты как, третью ночь не спавши?
– Отоспимся в другой жизни!
Они все разместились в кабинете руководителя. Саша обводила своим любимым рапидографом планы. Марша аккуратно подрезала картон.
– Вот макет жалко,– сказал Антон,– хорошо склеен, Виталя – профессионал.
– Ничего, Марша сейчас все исправит,– вступилась Саша,– она, если берется, делает очень качественно.
«Что же, значит, Антон Григорьевич никому не сказал, что это она, Марша, повинна в произошедшем? Взял, как всегда, ответственность на себя, конечно, фактически обеляя и Сашу. Она ведь потом много раз с документацией занималась и ошибку не заметила».
Марша восприняла все случившееся, скорее, как странное стечение обстоятельств, 115.600 и 116.500, действительно, зрительно легко перепутать, так, что, наверное, никто не виноват, или все понемногу.
Она осторожно подрезала на макете место соединения стенок здания с землей. Виталик склеил его целиком, с подвалом, а потом точно вырезал отверстие в рельефе и вставил туда бумажный прообраз гостиницы. Выполнять манипуляции с толстым картоном было трудно, нужна сверхаккуратность и сила. Марша знала, что причина успеха отчасти таилась в прекрасном макетном ноже  – самодельном, тяжелом, очень остром. Он, фактически, сам резал за счет своего веса. Марша видела, где лежит нож, и пошла за ним в архитектурную комнату.
Когда она вернулась в кабинет, Саша рассказывала, как воевала с Лейлой, чтобы отлучиться на работу. Лейлу пришлось снарядить ночевать к соседке, но она решительно собиралась ехать с мамой помогать устранять аврал.
– Говорит: «Мамочка, возьми меня, пожалуйста, ты ведь мой зайчик! Я буду тихо-тихо сидеть!». Я чуть не прослезилась. Такая она была трогательная в пижамке.

Саша работала четко и быстро. Марша сказала об этом вслух, залюбовавшись процессом.
– На самом деле я ведь только обвожу, ты очень подробно выполнила чертеж в карандаше. Даже удивляюсь, без рейсшины, все просто идеально. Антоша на кульмане работает, ему удобнее.
– Я инерционную рейсшину использую, когда небольшой участок надо начертить.
– Да, молодец, а я на нее сильно жму, наверное, от усердия, и порчу параллельность.
Антон наблюдал за тем, как они воркуют. Марша встала коленкой на стул, чтобы посмотреть на макет сверху. Подошва туфельки была идеально чистая и новая, будто только из магазина. Антон машинально перевел взгляд на босоножек Саши. Как он любил эти ее сандалии, легкие, мягкие, на утолщенной подошве, сверху из тонких разноцветных кожаных полосок. Сколько же лет она их носит? Они у нее появились точно до рождения Лейлы. Сбоку, ближе к носку, краска немного стерлась, а на левом босоножке пряжка уже другая, правда, это заметно, только если присматриваться, но он знает, сам менял. И почему она в летней обуви-то, в дождь? Антон вспомнил слова Бархина, мол, «а что ты лично для нее делаешь?». Конечно, в стране всеобщий дефицит, товаров в магазинах нет. Но он, Антон, часто бывает в Москве, почему же ему ни разу не пришла мысль в голову привезти что-нибудь Саше? Да потому, что она никогда его об этом не просила, даже шутя. Может, не доверяет его вкусу? Хотя ботиночки, купленные для Лейлы, она очень одобрила. Саша следила, чтобы у Антона была новая красивая одежда. Когда они приезжали в Москву вместе, таскала его по магазинам, отстаивала с ним очереди, чтобы купить костюм, куртку, пальто. А на ее наряды как-то и времени не оставалось. Саша раньше часто шила для Лейлы и себе, по журналу «Burda». В общем-то, она всегда эффектно и нестандартно выглядела. Но обувь-то не сошьешь! У спекулянтов это стоит, конечно, дорого, ну так что ж! У Антона даже щеки загорелись от этих дум, разволновался, стыдно стало. Ах, как Бархин прав! Она редкой красоты женщина. На плечах Саши дом, дочка и тяжелая, ответственная работа. А она все успевает, не жалуется, да еще так Антона поддерживает! Антон перевел взгляд на Маршу,. Она встала на стул уже двумя коленками, чтобы со всей силы прижать нужный участок на макете. Да, туфли на ней были очень хорошие!
Саша резко повернулась к Антону и перехватила его взгляд в сторону Марши, но ничего не сказала.
– Все, девчонки! Пошли кофе пить! – предложил Антон, заговорщически подмигнул и достал из ящика стола банку растворимого, – индийский, привезли из Югославии, «взятку» дали.
– Ой, как хорошо, как здорово! Это то, что нам нужно! – запричитали речитативом девушки.
Они снова пошли в «кафетерий», так Бархин назвал архитектурную комнату в связи с предыдущим чаепитием.
– Давайте подведем итоги. Время почти шесть. Саша, у тебя в каком состоянии работа?
– Я все обвела. Где Бархин? Можно вырезать.
– А ты, Марша, что скажешь?
– Немного благоустройство доделать и небольшие мероприятия по декорированию закончить.
– Значит, мы молодцы. Остается все наклеить на планшеты. Сашу мы отпускаем выполнять материнский долг, а то Любе на работу пора собираться. Надеюсь, малышка даст тебе поспать хоть немного. Я сейчас вызову такси. Антон пошел в свой кабинет звонить по телефону.
– Марша! Евгений Леонидович правда тебе родственник? – вдруг спросила Саша. – Он сказал, что сестра.
– Наверное, это можно назвать «почти сестра». Наши родители дружат с юности. И мы заочно знакомы, но встретились только здесь.
– Ах, вот как! Дружите семьями! – обрадовано сказала Саша и налила себе еще кофе, – как хорошо взбодрились, правда?
– Да, чудесно, наверное, кофе настоящий, в смысле, с кофеином.
Антон вышел проводить Сашу. Пока они шли по коридору, Марша смотрела им вслед и думала: «Какие люди меня окружают. Вот, что еще в жизни надо! Так приятно видеть счастливые семьи. Тут не захочешь, а поверишь в вечную любовь!».
Когда Антон вернулся, Марша уже закончила макет и резала почтовую бумагу «волшебным ножом» Виталика. Слава богу, нашелся запас резинового клея. Он оказался хороший, прозрачный. Была надежда, что следов на планшете не оставит.
– Марша, я тебя попрошу поехать со мной. Ты, отдохни, наверное, удастся часок поспать. Выезжаем примерно в девять, немного десятого. Машина будет к этому времени. Виталик поможет погрузить. Я с ним договорился, чтобы не опаздывал, – Антон рассматривал планшеты, – а у тебя есть цветные карандаши?
– Ага, сейчас поищу.
Марша принесла белый карандаш и темно-серый. Антон удовлетворенно сказал:
– Можно было не сомневаться, что ты выберешь нужные цвета.
Они вместе рассмеялись, потом в четыре руки и два карандаша подтенили и подсветлили картинки.
Марша пошла к себе в комнату. Голова немного кружилась, в ней беспрерывно вели разговор два человека, она решила, что у нее галлюцинации от кофе. Марша легла на согнутые руки за свой рабочий стол и тут же отключилась.
 
Разбудил Маршу громкий голос Виталика: «Что это?», – он показывал на планшеты, которые стояли в комнате, значит, Антон перенес их, пока Марша спала.
– Куда шефа спрятали? Кабинет закрыт. Твоих рук дело? Все мне тут перепортили, – беззлобно бухтел Виталик. Он сел на корточки и внимательно рассматривал работу, – вообще-то молодцы. Интересную подачу «замочили». Смысл?
– Два варианта будем представлять. Этот – с релаксационными помещениями. Потом сделаем, как в кино: «брюки превращаются в элегантные шорты…» и покажем твою версию, без изменений. Тактический ход такой.
– Всю ночь, что ли, трудились? – Виталик показал на чашки, банку кофе и пирожки, – надо попробовать. Понятно, Сашу привлекали, мало ей дневных мучений, теперь еще и по ночам вкалывает. А что так внезапно-то? Я со спокойной душой работу доделал, шефу отдал и пошел отсыпаться. Прихожу сегодня грузчиком подсобить и вижу: все переделано, а про меня вообще забыли, трескали тут вкуснятину одни.
Виталик затолкал пирожок в рот и пытался при этом говорить.
Потихоньку стали приходить сотрудники, в коридоре повис тихий гул голосов, люди обменивались домашними новостями. Без пяти девять в комнату заглянул Антон.
– Готова, поехали! Ластик нашла?
Планшеты аккуратно положили в багажник «Волги», макет поместился на заднее сидение рядом с Маршей.
– Ты там его придерживай, если что.
Машина сделала разворот, совершив своеобразный круг почета. Марша увидела, как на крыльце стояли Виталик и Майя Михайловна. Они трогательно помахали им в след. Виталик изображал, что собирает слезы в ладошку.
– Провожают, как на фронт. Виталик обещал меня дождаться.
– Да, с такими сотрудниками хочется, чтобы всегда все было только очень хорошо! Ты как вообще себя ощущаешь, держишься?
– Да нормально, заседание ведь недолго будет проходить, приду домой, горячий душ и спать!
– Да это уж как получится, ты извини, что я тебя с собой потащил. Мне слегка не по себе. Страшновато. Будешь в роли талисмана.
Машина набирала скорость. Замелькали дома, подсвеченные полусонным утренним осенним солнцем. Это было очень красиво.


ГЛАВА 12. АНТОН. БОЛЬНИЦА.
Заседание проводилось в небольшом конференц-зале с мини-амфитеатром. Марша посчитала, всего было шесть рядов. Они расставили планшеты, макет водрузили на стол. В зал принесли еще один макет. Марша догадалась, что это первоначальный вариант. Работа Виталика, действительно, была ювелирная, а белая миниатюрная копия театра казалась фантастической и невероятной.
Антон сидел в первом ряду. Марше он показался каким-то слишком бледным. «Наверное, волнуется», – подумала она и села на соседнее кресло.
Присутствующие расположились островками по всему залу. Сначала выступал высокий лохматый человек, с красивым лицом и добрыми глазами. Он кратко осветил историю вопроса. Антон наклонился к Марше и прошептал на ухо:
– Это главный архитектор города, его фамилия Друг.
Марша не смогла сдержать улыбку и прикрыла губы ладонью.
– …сейчас уважаемый Антон Григорьевич расскажет нам о ситуации на стройке и в проектном бюро.
Антон встал и медленно прошел на сцену. Говорил он негромко, каким-то чужим голосом, касался многих вопросов, но коротко, в двух-трех предложениях.
– А теперь Мария Шарова, архитектор, вам все расскажет о проекте гостиницы.
Марша не ожидала подобного поворота событий, вот так Антон Григорьевич! Попросту подставил, хоть бы уж предупредил. Как же так сразу, без подготовки! Она вышла на сцену и вопросительно взглянула на Антона. Лицо его побелело. Рука, лежащая на подлокотнике, дрожала. Марше стало страшно. Но он невероятным усилием поднес указательный палец к губам, едва улыбнулся и кивнул ей.
Марша рассказала все, что знала, по двум вариантам. Все-таки выступать и агитировать она умела. Номер с отклеиванием почтовой бумаги прошел как по маслу. Никто толком ничего не понял, но эффект был достигнут и зрители даже зааплодировали.
Марша взглянула на Антона, ей хотелось успеть схватить его реакцию.
– Антон Григорьевич! – Марша сама испугалась своего голоса. Она кинулась к нему, чуть не свалившись на ступеньках сцены. Антон сидел, склонив голову, рука безжизненно свисала вниз.
Срочно вызвали скорую. Антона положили прямо на покрытие сцены.
– До чего дело доходит, Илья Дмитрич, ваши архитекторы на работе сознание теряют. Может, хватит с нас Савицкого. Срочно в центральную больницу. Мне отчитаться. Потом в отпуск, в санаторий.
Марша выбежала к машине скорой помощи вместе с санитарами:
– Мне можно?
– Вы родственница? Тогда нет!

Водитель Антона вышел из машины и махнул Марше:
– Скорее, мы за ними следом. Доконали парня! С утра вижу, что он еле живой.
– Это я виновата, я допустила ошибку, – Марша разрыдалась, – от меня одни беды.
– Да нет, деточка, от своей судьбы не уйдешь. Уж сколько кому отмерено.
– Ну, вы что, он же молодой совсем, тридцати нет!
– Ничего, подлечат, будет, как новенький, хватит шмыгать. На вот салфетку. Настоящая девушка всегда без носового платка.
– Да я сумку там оставила, не до нее было.

Марша с водителем поспешили в приемную. Врач оказался занят, и они долго ждали, когда он уделит им внимание.
– Круглов Антон Григорьевич, 1962 года рождения, сердечный приступ. Увезли в кардиологию. Покоя нет от вашего Круглова, телефон оборвали. Идите, возьмите в раздевалке халат, вот пропуск.
– Ты уж давай сама, – засмущался водитель, – я тут останусь. Буду ждать, пока не выйдешь, домой тебя отвезу.
– Спасибо вам!
Марша на законных основаниях поднялась в кардиологию. Постучалась в ординаторскую. На вопрос, кто она? ответила строго: «Сотрудница, архитектор. Родным пока не сказали, боимся волновать жену и дочку, – для солидности и чтобы исключить двусмысленность ситуации, добавила, – на заседании Обкома плохо стало, когда доклад читал».
Врач взял ее под локоть и провел по коридору.
– Сердечный приступ сняли. Молодой организм, но это первый сигнал. Сказалось переутомление и недосыпание. Все на фоне стресса и кофе, давление поднялось. Ну и дальше, по списку...
Он распахнул дверь палаты:
– Больной от дальнейшей госпитализации отказывается, чуть отпустило, сразу домой засобирался.
Антон лежал с закрытыми глазами. Рука была подключена к капельнице. Он повернул голову, услышав голос врача.
– Марша! Марша, забери меня отсюда!
– Ладно, забирайте, пусть два часа после капельницы полежит. Дома обязательно вызвать терапевта по месту жительства, лечение я пропишу, медсестра из поликлиники будет приходить, ставить уколы, и врач с кардиографом через два дня снимать показания. Если что, сразу в стационар. Берем на себя ответственность и даем послабление, что делать – не рядовой больной. Я понимаю, дома стены лечат и дети… И питание привычное, хотя у нас замечательные повара, я лично тут обедаю. Надеюсь на ваше благоразумие, Антон Григорьевич. На этот раз инфаркта удалось избежать. Потом побудете в санатории, уже договоренность есть. Санаторий больше для отдыха сейчас нужен, чем для лечения. Считаю необходимым  смену приоритетов. Вот как вы всех, Антон Григорьевич, напугали, из городской администрации через час звонят. Машина есть или перевозку заказать?
– Нет, мы сами, еще не хватало, чтобы меня на носилках в дом затащили. Вот для Лейлы будет событие!
– Да, есть машина служебная, с шофером.
Доктор ушел. Марша осталась с Антоном, присела на краешек кровати, больше некуда было. Он заставил ее отчитаться, как прошло заседание: «Я сам плохо помню, все в тумане».
Марша с улыбкой, в лицах, описывала впечатления от обсуждения, от своего выступления и пережитый ужас от происходящего с Антоном:
– Я вообще не понимала, как себя вести, когда вас бледнющим увидела, вернее, понимала, но этот жест, чтобы я продолжала, почему-то меня остановил. Вот бестолковая, так мы могли вас прозевать. А кроме меня никто не замечает, что с вами творится, они, как в театре, сели на верхние ряды и смотрят представление.
Антон улыбнулся:
– Значит, все хорошо, нововведения одобрили! Вот видишь, ты же счастье приносишь, талисман, я это сразу понял, и немедленно взял на работу. Ты настоящая фронтовая подруга!
Марша засмеялась:
– Я так рада, что все обошлось! И с проектом, и с вами!
Прошли отведенные после капельницы два часа, а врач все не шел. Марша заволновалась, не уедет ли водитель с машиной. Отпросилась у Антона предупредить его. Антон передал с ней бутылку минеральной воды и булочку, из тех, что принесли вместо обеда.
– Пусть Михалыч перекусит немного. Скоро мы спустимся, я надеюсь.
Марша нашла шофера, передала ему «сухой паек», а он протянул ей сумочку, приговаривая:
– На вот, вызволил. Не хотели отдавать. Спрашивают, что в сумке лежит? А я почем знаю, что там у барышень? Платок носовой, говорю, ключи. Спасибо, знакомого увидел, я их с Антошей часто подвозил на планерки. Он похлопотал перед вахтером, сумка-то на вахте была, когда я приехал. Так вот, он за меня поручился, они паспорт его записали. Ты глянь, все там в целости? Я не копался, но открыл для порядку, вижу ключи, блокнот, кошелечек. Ты, смотри, смотри, деньги-то на месте?
– Ой, ключи, спасибо вам, Семен Михайлович! Я ведь, и правда, в дом не смогла бы попасть! Да и деньги на месте и блокнот с рисунками Лейлы.
– Дочка ихняя, Лейла? Да хороша девчушка! Я ведь ее из роддома забирал, махонькую. Еще в «Граждане» работали. Покойный Николай Олегович попросил для Антоши. Антон Григорьевич – настоящий мужик, хоть и начальник, а о простом человеке помнит! – Михалыч понюхал булочку,  – давай, беги, а то дело уже к вечеру, приедем поздно, Сашу напугаем.
Марша вернулась в палату, когда там был врач, они что-то обсуждали касательно строительства дачи и смеялись.
– Быстрее поправляйтесь, Антон Григорьевич, и мы с вами придумаем мне дачку. Чтобы небольшой, душевный домик. А я уж в долгу не останусь. Стану вашим личным доктором.
– Давайте, я как раз пока в санатории буду, смогу этим заняться.
– Да вы что, ни в коем случае! Только отдыхать! Никакой нагрузки.
– Да придумывать – разве это работа, это же настоящее счастье! Думаете, так легко целый месяц ничего не делать? Вы подготовьте документы на участок с координатами, напишите техзадание на дом. Что надо в результате получить, размеры, этажность, из какого материала.
Врач все выписки отдал Марше:
– Вы курьер, вам доверяю. Тут и телефон мой, а бумаги для дачи я тогда сам завезу через пару дней, заодно проверю, как Антон Григорьевич режим соблюдает.
Медсестра проводила их до самой машины.
Марша поменялась с Антоном местами, ехала впереди, рядом с водителем, чтобы он мог прилечь. Но Антон сидел прямо, слегка облокотившись на спинку сидения.
– Антон Григорьевич, а вам правда лучше?
– Конечно, лучше, ничего не болит, голова свежая, единственное, ноги плохо держат. Слабоват стал.
Машина подъехала к обыкновенной пятиэтажке, которая находилась почти в центре, только с другой стороны от дома Марши. На двери подъезда была надпись: «посторонним В». Марша сразу вспомнила Винни-Пуха.
Водитель помог Антону выбраться из машины и взял его под руку. С другой стороны подоспела Марша и подставила плечо. Потихоньку они пошли к подъезду. Антон все время крутил головой, кого-то высматривая во дворе, в один момент своей щекой коснулся Маршиных волос.
– А знаете, кто написал: «посторонним В»? Это я. Для Лейлы, специально, на спор.
Квартира Антона находилась на первом этаже. Дверь была не заперта. Раньше всех эту компанию увидела Лейла. Она округлила глаза и закричала:
– Мама, папочку привели!
Со стороны кухни выбежала Саша, с выражением крайней тревоги на лице. Марша уже успела высвободиться из объятий Антона. Она протянула ей документы, объясняя:
– На заседании плохо с сердцем стало. Сознание терял. Вот выписка из стационара. На словах велели передать, чтобы соблюдал строгий постельный режим. Вроде сейчас состояние стабильное. Неделю должен полежать дома, из поликлиники будут приходить. Потом в санаторий, на месяц.
Саша слушала, но все время держала в поле зрения Антона, хотела собственными глазами убедиться в том, что его состояние «стабильное».
Водитель повел Антона в комнату. Марша осталась в коридорчике. Маленькая Лейла, наконец, осмелившись с ней заговорить, тихо, по-дружески пообещала: «Буду за папочкой ухаживать. И играть».
Марша решила незаметно уйти. События сегодняшнего дня вкупе с предыдущими переживаниями из-за ошибки и бессонная ночь совершенно вымотали ее. До этой минуты не думала о себе, а сейчас вдруг почувствовала крайнюю усталость. Она открыла дверь и машинально обернулась. Антон сидел на кресле и смотрел на нее. Встретившись с ней глазами, он подмигнул и улыбнулся своей фирменной улыбкой.
Марша еще раз окинула взглядом помещение. Прихожая переходила в коридор, который частично был виден от входной двери. В простенке на специальных креплениях висели две электрогитары: черная и синяя с белым. Рядом огромная фотография в черно-синих тонах. На ней гитарист в дыму и лучах софитов. Длинные волосы развеваются. «Очень знакомый музыкант», – подумала Марша, мысленно прокручивая названия известных ей групп. И тут она узнала этот взгляд. На фотографии был Антон, с другой прической, еще более худой, но сомнений у нее не оставалось. Это стало последней каплей, сердце у нее стучало, она поняла, что больше уже невозможно в это не верить – она влюблена.
Марша оставила водителю записку, чтобы он не искал ее, и пошла пешком. Осень была просто чудесная. Самая красивая ее пора, когда еще совсем тепло и очень разноцветно. На тротуарах разбросаны ветки деревьев от ночной бури. Все промыто и свежо. В лужах отражался сиреневый закат.


ГЛАВА 13. НЕМЕЦКИЕ АРХИТЕКТОРЫ.
У Марши никак не получалось посмотреть документы из папки, которую дала ей в архиве Ольга Викторовна. В тот знаменательный день она пришла домой со страстным желанием поскорее приступить к чтению, но как только развязала тесемки, погас свет. Веерное отключение. Теперь страдает их район. Электричества не было до поздней ночи. Марше пришлось воспользоваться этим, чтобы выспаться. Утром читать некогда – сборы на работу. Марша старалась приходить пораньше, сытой, бодрой, отглаженной, с аккуратно нанесенной косметикой.
На следующий день все повторилось. Опять отключили свет. На третий  она сама не пришла домой – исправляла планшеты с Антоном. Наутро совещание, больница, какие-то жуткие переживания в связи со всем этим. Вернувшись, только и смогла, что накормить кота и почти без чувств свалилась на диван, проспав до утра, даже не раздеваясь.
Сегодня все должно получиться. День прошел спокойно, ничего плохого не было. Антон на больничном, теперь командует Саша. Несмотря на загруженность, Марша ушла сразу, как закончилось рабочее время. Усталость все еще давала о себе знать. К тому же Марша надеялась, если опять вечером отключат свет, до этого времени она хоть что-нибудь успеет посмотреть из заветной папочки.
Дома Марша открыла подшивку. Стала разбирать. В основном там оказались краткие биографии. Она машинально перелистывала страницы. Кауфман, Швагеншайдт, Майер, Шеффлер – эти фамилии на титульных листах досье ничего для нее не значили. Взгляд остановился на имени Маргарете Враницки. Просто была единственная женская история. К тексту прилагалась фотография, вернее, плачевного качества копия, на которой виден ее силуэт, но черты лица невозможно себе представить. Несколько более конкретно выглядела одежда. Светлая блузка с расстегнутым английским воротничком, шляпка.
Марша стала читать: «Маргарете Враницки родилась в 1896г., в Вене. Окончила школу прикладных искусств. В 1927г. Маргарете Враницки вышла замуж за архитектора Вильгельма Шуппе. Как проектировщик-архитектор она работала с Эрнстом Маем, который прославился своими проектами недорогого и комфортабельного жилья для рабочих в Германии. В 1930 году Враницки и Шуппе вместе с группой немецких и австрийских архитекторов во главе с Эрнстом Маем получила приглашение на работу в СССР. За короткое время группа Мая сделала проекты застройки Магнитогорска, Нижнего Тагила, Щегловска, Прокопьевска, Сталинграда и многих других городов.
Маргарете Враницки в основном занималась проектированием зданий для детских учреждений, включая дизайн мебели и прочего оборудования. Длительное время они работали в Магнитогорске, а затем в Макеевке. В Москве Враницки сотрудничала с Академией архитектуры и разными советскими исследовательскими учреждениями, занимавшимися разработкой типовых зданий школ и детсадов.
Супруги Шуппе пробыли в СССР до той поры, пока у них действовала рабочая виза, а затем предприняли попытку устроиться работать в Европе, но кризис не позволил им сделать это, и они приняли приглашение на работу в Стамбул.
В Стамбуле Маргарете познакомилась с архитектором Гербертом Айхольцером, членом группы австрийского антифашистского сопротивления. Враницки не просто присоединилась к Сопротивлению, но вступила в австрийскую компартию.
В 1940 г. Враницки отправилась в Вену для налаживания связей с антифашистским подпольем, но вскоре была арестована. Схваченный гестапо Герберт Айхольцер был казнен в 1943 г. Враницки, благодаря активным действиям влиятельных лиц, была приговорена к 15 годам каторжной тюрьмы… Она пробыла в заключении вплоть до прихода американских войск в 1945 г. В тюрьме у Маргарете открылся туберкулез, так что после освобождения ей пришлось некоторое время лечиться. В 1946 г. она уже приступила к работе, проектировала детский сад в Софии, куда к ней из Стамбула смог, наконец, приехать муж, после чего они вместе вернулись в Вену.
В настоящее время жива, возраст 95 лет. Работает по специальности. Ведет обширную общественную деятельность».
Марша задумалась. Полезла в потайную коробочку за ключом. Развернула сверток с письмами. Да, на групповой фотографии, действительно, Маргарете Враницки, контур фигуры, прическа, одежда совпадали с изображением женщины на копии снимка, приколотого к листочку с биографией. Марша прочитала еще несколько досье, интересно, но нигде на документах не встречалась фамилия Вульф. Марша была разочарована. Неужели ей так ничего и не удастся узнать? Она опять просмотрела фотографии. Рядом с Маргарете приметила молодого светловолосого мужчину, прическа с длинной челкой, откинутой назад, и коротко стрижеными висками. Глаза веселые, губы в преддверии улыбки. «Приятное лицо, наверное, это ее муж»,– подумала Марша. Биографии Шуппе не было, изображения тоже, проверить догадку не представлялось возможным. У Марши вдруг испортилось настроение, стало одиноко и безразлично. Лучше бы на работе задержалась. Зазвонил телефон. Обрадованная Марша побежала на кухню, едва не наступив на растянувшегося  в коридоре кота.
– Здравствуйте, Ольга Викторовна! Я? Да как раз ничем не занимаюсь, прочла документы и не обнаружила, что ожидала. Да, да, очень интересно. Я про строительство у нас городов иностранцами никогда не слышала. Это ценные факты. Вернее, бесценные. Конечно, смогу, давайте, я адрес точный запишу, вдруг что-то перепутаю, заблужусь. Да, скорее всего, через час получится. А у вас свет не отключают? У нас уже два случая было, значит, сегодня опять могут отключить, раз всем по три дня положено экономить.
Марша повеселела. Перспектива провести вечер в темноте одной не радовал ее, к тому же, надеясь, что Ольга Викторовна, поможет ей продвинуться во всем этом запутанном деле, она решила посвятить ее в тайну писем Вульфа. Марша уже давно сделала с них рукотворные копии. Не зная языка, смогла разобраться в почерке, разделить написанное на составляющие слова и буквы и фактически перерисовать текст.

Идти в гости без подарка не хотелось. У Марши был «НЗ» – коробка шоколадных конфет «Белочка» из посылки от родителей. Еще выбрала пару теплых шерстяных носков с орнаментом. Это ее хобби. Носки она вязала гладкими или с рисунком, декорировала тесьмой, кисточками, бубонами или пришивала замшевую подошву, превращая изделие в домашние тапочки. Она дарила их друзьям, которые эти презенты всегда с предвкушением ждали. Марша обычно имела в запасе несколько комплектов разного размера и цветовой гаммы. Со временем она придумала к ним упаковку – небольшую картонную сумочку с ручками из атласных лент или скрученных жгутом шерстяных ниток. Но все это было раньше. Здесь никто пока не знал о ее мастерстве. Наверное, неспроста, первой одаренной стала именно Ольга Викторовна, невольно разделившая внутреннее одиночество Марши.
Ольга Викторовна восхитилась подарком, долго рассматривала носочки, призналась, что не посмеет их носить, будет жадничать и беречь. Марша, смеясь, хотела ее разубедить, потом обещала связать специально «не такие роскошные».
Ольга Викторовна приготовила чай, варенье, домашнее печенье с маком, присыпанное сахаром. На небольшой тарелке кружками была нарезана крупная свежая морковка, ваза с красными блестящими яблоками украшала стол. Они открыли коробку с «Белочкой».
– Давно не ела настоящего советского шоколада. Как вкусно! Ольга Викторовна надкусила конфетку, – всю жизнь на диете. На пенсии, думала, оттянусь, так лакомства из магазинов пропали, – она засмеялась, – может и хорошо – меньше соблазнов. Я вот с морковкой привыкла, полезно и некалорийно.
За чаем они беседовали на отвлеченные темы, не касаясь основного вопроса. Потом Ольга Викторовна сообщила, что нашла еще информацию в своем архиве. Оказалось, супруга Генриха Вульфа, Елена Никитична Воронина, родом была из станицы Магнитной. Впоследствии на этом месте основан город Магнитогорск.
– Я немного переписала про Магнитогорск из энциклопедии, вот, пожалуй, отсюда, слушай: «…В январе 1929 года Совнарком СССР и СТО на объединенном заседании приняли решение о начале строительства Магнитогорского металлургического завода. В марте к Магнитной горе привезли первых строителей, а 30 июня на Магнитострой прибыл первый поезд, эту дату принято считать днём рождения Магнитогорска, вопреки существованию станицы Магнитной с 1743 года. В 1932 году в Магнитке открылась первая школа, педагогический институт, кинотеатр, театр, аэроклуб. В июле 1933 года мартеновская печь №1 выпустила первую сталь, а в августе 1934 года был открыт стан 500, первый на Магнитке. В январе 1936 года был заложен первый капитальный дом на правом берегу. В апреле 1937 года были закрыты донные шлюзы на плотине №2, при заполнении водохранилища первая плотина и часть станицы Магнитной скрылись под водой…». Мне кажется, они познакомились в Магнитогорске, вернее, в том месте, в станице Магнитной, где потом раскинется Магнитогорск. Николай Генрихович родился в Магнитогорске! А вот почему они приехали сюда и осели здесь, непонятно. Но у меня есть зацепка. Я думаю, что Генрих получил в нашем городе заказ на работу. Надо эту линию проверить. Просмотреть данные по старым зданиям, может, где всплывет имя автора.
– Ольга Викторовна, вы извините, я не все вам рассказала, здесь чисто личный интерес. Я снимаю дом Николая Генриховича. Случайно обнаружила переписку Генриха Вульфа с девушкой, Гретой. Меня заинтриговала тема, хотелось в ней разобраться. Я предполагаю, что это связано с какой-то потрясающей историей любви, но я не знаю языка, фактами не обладаю, только чувства и эмоции. Я Вам покажу письма. Моя хозяйка, удивительная женщина, доверилась мне и даже подарила часть своего наследства, связанного с архитектором Ле Корбюзье. Вот, посмотрите, это копии. Может, тут ошибки, конечно, я немецким языком не владею.
– Вот как! Неожиданный поворот, но он историю поиска не делает менее любопытной.
– Я думаю, все, что удастся найти, интересно и важно. Вам непременно надо увидеть этот уникальный дом. Лично меня волнует его судьба. Знакомые архитекторы предостерегали, он может пострадать, так как находится в заброшенном местечке среди частной застройки в центре города – лакомом куске для проектных и строительных кооперативов.
Марша протянула Ольге Викторовне тетрадь с копиями писем. Та открыла наугад какую-то страницу и перевела с листа: «…дорогой мой, немыслимой тяжестью мне кажется наша разлука. Работы в Европе нет. Ваше решение работать в России убивает меня. Нам туда путь закрыт. Увидимся ли мы когда-нибудь? Ваше отчаянье относительно ситуации или не отчаяние, может мне это кажется, может, это мое воспаленное воображение или желание быть любимой вами несмотря ни на что, заставляет все так представлять. У вас прекрасный сын и милейшая супруга. Лучшего и желать нельзя! Но эта страна! Невозможно предположить, чем все это может обернуться. Вы ведь не боец и не революционер. Вы инженер, архитектор, талант! Берегите себя! Ваша Грета».
Марша и Ольга Викторовна молча, смотрели друг на друга.
– Ничего себе! «Санта Барбара» какая-то.
– Мария, я, разумеется, перевела поверхностно, только, чтобы смысл понять. Вы можете оставить мне рукописи? Поработаю со словарем и с документами.
– Конечно, Ольга Викторовна. Это ведь все не моя собственность. Я буду вам очень благодарна, если хоть что-то прояснится.
Они выпили еще по чашечке чая.
– Понимаете, Ольга Викторовна, это все странно. Я не знаю, как выглядел Генрих Вульф. Может, фото и находится в доме, но, во-первых, я очень уж там не копаю, а во-вторых, если кто-то на фотографии снят, так не подписан. Смысл хозяину снимок подписывать, что это он. Но, вообще-то, мне ни одного изображения не встретилось, на котором предположительно мог быть Генрих или члены его семьи.
– Возможно, я сумею вам в этом помочь, буду разбирать газеты начала века, что-то да найду. Да, интересная история.


ГЛАВА 14. АНТОН. ЛЕЙЛА. САНАТОРИЙ
Лейла на одной ножке скакала вокруг Антона. Поезд нервно вздыхал, и Саша каждый раз торопилась отправить их в вагон.
– Саш, до отхода еще пятнадцать минут, не волнуйся! Давайте на воздухе постоим.
– Да, да, не буду! Только вы там без экстрима! Тебе покой нужен, зачем планшет взял, опять работать, да? – Саша заметно волновалась.
– Так целый месяц! Это с ума можно сойти, не телевизор же смотреть круглые сутки! Надо с друзьями встретиться, с родителями, помочь там, что по хозяйству.
– Э, не вздумай, лучше проектируй домик доктору, никаких физических нагрузок. Ты как сегодня себя чувствуешь?
– Да давно уже все просто замечательно. Так, моя хорошая, – прощайтесь с мамой и вперед!
Антон подхватил Лейлу на руки, вместе они обняли Сашу.
– Ты не скучай, отдыхай от нас, от домашних забот, месяц быстро пролетит. А еще лучше, приезжай к нам на выходные!
 
В вагоне было прохладно, все-таки осень, хоть и теплый, солнечный выдался день отъезда. Лейла прилипла к окну носом, высматривала мать.
– Пап, а когда приедем назад, уже зима наступит?
– Не горюй, мы же ненадолго, всего на месяц, но ты не пожалеешь, будем с тобой отдыхать на полную.
– Пап, а что такое «отдыхать на полную»?
– Да вот говорят так, еще говорят «на всю катушку».
– А почему? Про какую катушку, с нитками?
– Я точно не знаю, всегда думал, что катушка - это ручка радиоприемника, и если повернуть ручку до отказа, то получится более громкий, максимально громкий звук. Звук на полную мощность. Вот как ты думаешь, отдыхать на полную мощность – хорошо?
– Если весело, то хорошо.
– Значит, придется отдыхать весело.
– А санатория это что? Музыка?
– О боже, почему музыка? Кто тебе сказал? – Антон захохотал от неожиданности.
– По радио вроде бы говорили.
– Я даже представить не могу, как можно исполнять санаторию. Санатория… Санатории… О! Может, оратория?
– Оратория, а что это, песня которую орут? Ха-ха! – Лейла покатывалась со смеху, никак не хотела успокаиваться.
Соседка по купе, подслушивавшая разговор, сказала с улыбкой:
– Ну, скорее, от слова оратор. Оратория – это как опера, только не в театре, где еще декорации, а в концертном зале. А по музыке похоже.
– Спасибо, выручили, – Антон вздохнул с облегчением, – санаторий – это как детский сад для взрослых, где отдыхают, поправляют здоровье, лечатся.
– Ты что, пап, я не хочу в детский сад, там есть заставляют!
– Ну, мы и сами есть умеем, зачем нас заставлять?
– Пап, а там днем спят?
– Еще бы! Взрослые, знаешь как спать любят! Пообедают супчика и на боковую!
– Пап, а как это на боковую?
– Боже, Лейла, я уж говорить боюсь, что ты все докапываешься?
– Говори по-русски. Мне будет самой понятно. У тебя крайне засоренная речь.
– Да, по-моему, на боковую, это чисто русское выражение, – Антон вопросительно посмотрел на соседку, ища поддержку.
– Да, скорее всего. «Пора на боковую» еще Салтыков-Щедрин использовал в своих произведениях.
– Щедрин композитор, он танец для Кармен написал, а его жена, Плисецкая, танец станцевала.
– Молодец какая, кто же тебе об этом рассказал?
– Мамочка, мы с ней по телевизору смотрели «Танец Кармен».
– Да, ты права, только это другой Щедрин. Салтыков-Щедрин - писатель, он и сказки сочинял, к примеру, «Премудрый пескарь».
– Знаю-знаю. Лейла многозначительно кивнула и уставилась в окно.
Антон и попутчица переглянулись и засмеялись.
– Пап, что-то осень какая-то странная, не желтая.
– Наверное, определенные породы деревьев выросли. На одних листья уже облетели, дубы позднее листья сбрасывают, а сосны – вечнозеленые растения. Вот и получилось, не хватает у осени желтой краски.
– А у меня всегда хватает красок!
– Ты что же, художница, рисуешь, вернее, пишешь красками? – спросила попутчица.
– Я рисую истории.
– Расскажи, про что ты рисуешь?
Лейла по-деловому развязала рюкзачок и открыла блокнот.
– Я сейчас рисую историю про лошадку Сметанку и Скакуна. И про их маленькую дочку. Как Скакун поехал на заработки, а Сметанка с дочкой остались его ждать.
Лейла быстро нарисовала слева на листе белую лошадку, рядом лошадку поменьше, с розовым бантиком в гриве, напротив уже был изображен гнедой конь Скакун. Они прощаются перед разлукой. Затем, как кадр кинофильма, последовали один за другим картины тяжкой жизни Сметанки и дочки. Их брали в плен, заматывали веревками, наверное, пытали. Добрые друзья – лягушонок и ослик – пробовали спасти их, вступили в неравный бой и погибли. Их одинокие тельца лежали на дорожке. Вокруг лесное зверье оплакивает храбрецов. Приезд Скакуна, счастливое освобождение. Праздник, пир на весь мир. Танцы, пляски, хороводы.
Попутчица и Антон, затаив дыхание, слушали малышку, она эмоционально комментировала свои нарисованные фантазии. Потом просто сказала:
– Все! Пап, а в санатории уколы делают?
– Тебе точно не будут.
– Знаете, у меня скоро День рождения, через десять дней. Мне исполнится пять лет.
– Что ты говоришь? Как же вы будете отмечать?
– Соберемся: бабушки, папа и я. Мама приехать не сможет. Она на работе осталась за руководителя, вместо папы. Она могла бы приехать, но работу нельзя бросить. А когда мы с папой вернемся, то устроим еще один праздник, с друзьями и подругами.
– Если бы день рождения был в выходной, мама обязательно приехала бы, дядька Женька Бархин ее хотел привезти, но торжество в среду. Разгар рабочей недели, поэтому не получается, – пояснил Антон попутчице.
– Он не дядька и не Женька, а Евгений Леонидович, мамин друг и мой крестный.
– Ну, тогда все понятно! – улыбнулась попутчица. – А давайте знакомиться! Меня зовут Людмила Гуселетова, я работаю на местном телевидении. Веду рубрику «Удивительное рядом». Чувствую, сам бог меня к вам подсадил в купе. Тебя я знаю, как зовут, Лейла, а вот как папу зовут, ты можешь сказать?
– Могу, конечно, только надо сначала у папы спросить, хочет ли он с вами знакомиться.
Антон смущенно засмеялся:
– Извините, я Антон Круглов, архитектор из города К. Вот, едем с дочкой отдыхать в санаторий.
– Григорьевич, Антон Григорьевич, – поправила Лейла. Она подлезла под руку Антона и, выпрямившись перед его лицом, мешала им разговаривать.
Людмила встала, пояснила улыбаясь:
– Пойду, попрошу у проводника чай. Вы чай будете? А, прекрасная Лейла?
– Будем, – за двоих ответил Антон.
Проводница принесла чай в подстаканниках, которые Лейла раньше никогда не видела:
– Это что же такое? Дырявая чашечка? Папочка, посмотри, чашечка без дна!
К чаю достали ватрушки Сашиного производства. Угощали Людмилу, та подумала и не отказалась, пояснив, что старается не есть мучного, но ватрушки выглядят очень аппетитно и не попробовать их просто глупо, тем более, они с творогом, в котором много кальция, а он необходим организму. Людмила достала красные крепкие яблочки и заметила: если их есть с чаем, тогда не поправишься, потому что от сладкого «смерть фигуре».
Так за трапезой и беседой быстро прошло время, поезд прибывал на станцию назначения.

Выйдя из вагона, Людмила попросила Антона на несколько слов. Лейла засмотрелась на группу детей, недавно сошедших с поезда. Их пытались поставить парами друг за другом, но четкая линия все время ломалась, превращаясь в изогнутую гусеницу. Антон, не спуская с Лейлы глаз, спросил:
– Чем могу быть полезен?
– Давайте сделаем про Лейлу передачу, у вас уникальная дочь, надо, чтобы о ней узнали.
– Простите, кому надо?
– Людям и Лейле, мы можем прославить ее за один эфир.
– Вы считаете, слава – это то, что нужно маленькому ребенку? Действительно так полагаете?
– Но вам самому хотелось бы посмотреть передачу про талантливую девочку?
– Мне отчасти да, конечно. Но если думать о дочке, учитывать ее интересы, ничего кроме вреда это не принесет.
– Почему вы так считаете, поясните, пожалуйста! Просто мне всегда попадались родители, которые, напротив, стремились показать успехи ребенка, искренне полагая, что это поможет ему в будущем.
– Любой ребенок в определенный период жизни индивидуален и талантлив. Каждый в чем-то своем. Ведь у всех людей на свете есть особое предназначение. Как у пчел, одни родятся солдатами, другие рабочими, третьи няньками. И у нас точно также. В детстве многие детки проявляют поразительные способности. Мне кажется, что это некий посыл родителям по дальнейшей ориентации ребенка. Но взрослым нельзя спекулировать, тешить собственное эго за счет восхваления своих чад. Вы сами знает про детей-вундеркиндов. Сколько среди них счастливых людей? Очень мало, даже наоборот, многие несчастны. Вот вы поразились, глядя на Лейлу, а чему, собственно? Как она рисует или как фантазирует? Ведь если бы на ее месте был взрослый человек, это бы вас не удивило. Значит, то, что она делает, просто не соответствует ее возрасту в общепринятом смысле. Я вас уверяю, Лейла нас с женой поражает каждый день. Когда маленький человек так думает и рассуждает, это удивительно. И мы никак не хотим подвергать ее неокрепшую нервную систему испытанию медными трубами. Сейчас Лейла находится в комфортных условиях, среди любящих людей, но мир жесток. Она ведь не смогла посещать детский садик. Пока ей не нужно отстаивать ни перед кем свое звание «маленького гения». Для нас она солнышко, которое греет и светит нам. Но скоро, конечно, ей потребуется общение с детьми, наступит время идти в школу, и ее индивидуальность неминуемо снивелируется, распространится на одноклассников, а она начнет копировать их, ведь все до определенного возраста стараются быть похожими друг на друга. И что тогда делать с ее славой? Как сохранить завоеванные позиции? Оградить ее от общества, выращивать под колпаком? Как потом избавить ее от комплекса аутсайдера? Лучше, если все идет по порядку и вершин человек достигает постепенно, борясь за каждую ступеньку, за каждый подъем. Вы согласны со мной, Людмила?
– Мне надо это обдумать и проникнуться, я даже представить себе не могла, что все так сложно.
– Лейлу уже приглашали на радио, отказались и не жалеем об этом. Мы ее не прячем от людей, просто не хотим, чтобы она воображала себя какой-то особенной, лучшей по сравнению с другими детьми. Сейчас наша задача как можно больше ей дать знаний и умений, сохранить здоровье, воспитать хорошим человеком. А дорогу к славе ей придется проторять самой в будущем, если она готова к этому стремиться, а нет, так и слава богу. Не в том счастье.
– А в чем счастье?
– Счастье в удовольствии. От работы, от людей, от окружающей тебя обстановки, от архитектуры, от других видов и предметов искусства, от музыки в особенности, от познания, от любви. Человек счастлив, если он радуется. Радость - состояние момента, а счастье – глобальное. Чем чаще он радуется, тем счастливее себе ощущает. Счастье состояние сугубо субъективное.
– Пап, а что такое «сугубо субъективное?» – Лейла приобщилась к разговору, неуклюжая детвора перестала ее интересовать.
– Вот видите, мне пора работать папой!
– Антон, вы удивили своими рассуждениями, так не хочется прекращать разговор с вами! Вот моя визитка, если возникнут проблемы. Когда я, используя свои связи, смогу вам помочь, почту за честь. И еще, мы не успели договорить об архитектуре. Может быть, вы разрешите сделать передачу или цикл передач про вас, или про архитекторов, или про архитектуру. Я согласна на любое ваше предложение.
Антон продиктовал Людмиле рабочий телефон. Распрощались как добрые друзья. Антон взял Лейлу за руку, и они неспешно пошли к автобусной остановке.
Людмила долго смотрела им в след. Красивый высокий мужчина, немного склонившись, шел с маленькой девочкой в красных ботиночках, с рюкзачком за спиной, она держала вязаную шапочку за белый бубон. Шапочка уверенно шагала по дорожке своими тонкими ножками-завязочками, ничего не боясь, ведь она была в надежных руках.
 
В санаторий приехали к вечеру, сначала навестили бабушек, которые жили неподалеку друг от друга и поджидали гостей, собравшись у одной из них дома. Напекли пирогов, пирожных, тортов, будто должна была прибыть армия голодных новобранцев. К застолью приобщили Сашины ватрушки, которые получили родительское одобрение. Лейла, увидев сладости, воскликнула:
– Ну, смерть фигуре!
На что Антон добродушно проворчал:
– Еще одна фигуристка!
Потом зарезали арбуз и, обессиленные, разместились на диване и креслах обменяться новостями. Бабушки потребовали ежедневных звонков из санатория и обязательного посещения их, как только Лейла и Антон будут приезжать за чем-то в город. На призыв оставить с ними Лейлу Антон ответил категорическим отказом, сославшись на то, что сам еще не наигрался с такой чудесной девочкой.
 
Им выделили двухкомнатный шикарный номер, спальня и гостиная с диваном и телевизором. Антон сразу определился в гостиной на диване, а Лейлу устроил в спальне, там стояло большое кресло с журнальным столиком и торшер. Удобно играть и рисовать. На кресле сделали постельку для шапочки и мелких меховых зверушек, совершавших переезд до санатория в карманах курточки и комбинезона. Антон не ожидал такого приема, даже поначалу отказывался от предложенного номера, предполагая, что это ошибка. Но его уверили – номер зарезервирован и оплачен областной администрацией города К, специально для Круглова А.Г.

– Вот это да! И с ванной! Наша квартира, наверное, меньше! Ну, Лейла, как мы тут прекрасно поживем, жалко, мама теперь вкалывать будет за себя и того парня.
– Пап, а парень – это ты?
– Я, кто же еще!


ГЛАВА 15. САША. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЕЙЛЫ.
Саша вернулась с работы. Вошла в пустую квартиру. Было тихо, слишком тихо. Она машинально подобрала с паласа упавшего синтепонового зайца Лейлы. Зайца звали Бубун-Лин. Саша аккуратно посадила его на тумбочку. Забралась с ногами на кресло в комнате Лейлы. С каким удовольствием и любовью она обустраивала здесь все, чтобы детская получилась уютной и неповторимой. Но самое главное и уникальное – маленькая Лейла, девочка, которой сегодня исполнилось пять лет. Вот нет ее, и нет очарования этого милого пространства. Или все-таки есть?
Саша пошла в гостиную и включила магнитофон: «А то сейчас совсем раскисну». Днем на работу звонил Антон. По телефону она слышала смех, крики, проходила подготовка к празднику и раздача подарков. Саша вспомнила об этом и улыбнулась. Вот бабушки оторвутся! Антон сожалел, что Саши нет с ними, благодарил за дочку. Сказал, она для него самый дорогой человек. Она и Лейла. Да, сегодня среда, апогей рабочей недели. Саша никак не могла поехать к ним, одним днем не обернуться, не меньше трех получится. А коллектив так надолго невозможно оставить. Вся ответственность теперь, пока Антон восстанавливался в санатории, лежала на Саше. Да и время сейчас важное, на стройке шла сдача и приемка отдельных участков объекта. Без конца следовали звонки с просьбой немедленно разработать нужный узел или заменить какой-то материал. Все архитекторы трудились напряженно, задерживались до позднего вечера, не хотели подводить Антона и Сашу, особенно после недавно перенесенного Антоном сердечного приступа. Саша была безмерно благодарна Марше, которая держала в голове все хитросплетения отношений со смежниками, конструкторами и стройкой. Лучше любой записной книжки. Саша пыталась фиксировать, систематизировать хотя бы внешние связи с городской администрацией, ПТО, прорабами и бригадирами. На решение внутренних вопросов ее совсем не хватало.
Ну что ж, праздник, так праздник. Придется печь пироги. Саша подумала, может, традиционными хлопотами скрасит несправедливое одиночество этого дня.
Она захотела сделать слойки, тесто не обязательно готовить заранее, для начинки резала капусту, жарила фарш. Все автоматически. Мысленно вернулась в прошлое, когда они приехали в этот город по распределению, после окончания института. Она и Женька Бархин немного раньше, Антон – позднее на три дня. Их временно разместили по общежитиям. Всех в разные, далеко друг от друга. В «Гражданпроекте» Саша и Антон попали в архитектурно-строительный отдел, АСО-2, а Бархин в отдел генплана, ОГ-1.
Саша поселилась в общежитии недалеко от проектного института, в комнате на двоих. Соседка солидного возраста, лет пятидесяти, тоже работала в «Гражданпроекте», на должности ведущего архитектора, но в другом отделе, АСО-3. Ее звали Людмила Викентьевна, она приехала из Тамбова и ждала квартиру, чтобы перевезти свою семью, но дом уже почти целый год никак не могли сдать.
Саша была девушка ответственная, а уж Людмила Викентьевна – просто образец пунктуальности. Она взяла над Сашей шефство, будила за час до начала работы. Включала кипятильник, заливала «геркулес-экстру» на двоих, заставляла заворачивать бутерброды. Выходили они вместе, ровно за полчаса. Идти было десять минут, пять на подъем по лестнице. В результате Саша всегда являлась первой, за четверть часа до начала рабочего дня, брала на вахте ключ и открывала комнату. От нечего делать поливала цветы. Иногда ложилась лицом на руки и досыпала несколько минут, но обычно прибирала на столе, затачивала карандаши, мыла случайно забытую с вечера чашку.
Антон всегда опаздывал, заваливался с бешеным полусонным взглядом, не выражающим ничего. Затем понемногу отходил. Он жил на окраине города в каком-то общежитии при железобетонном комбинате, естественно, не завтракал, потому что спал до последнего. Правда, позднее выяснилось: вставали они с Сашей почти в одно время.
 Как-то раз Антон, чтобы проснуться окончательно, заварил крепчайший чай и посетовал вслух, мол, неплохо бы сейчас чего-нибудь съедобного употребить. Саша тут же отдала ему бутерброды. Так и повелось. Утром Саша кормила Антона бутербродами, а в обед, когда приезжала женщина с плетеной корзинкой, наполненной горячими пирожками с ягодами, картошкой или треугольными, с творогом, Антон покупал их себе и ей. Третьим к ним присоединялся Женька Бархин. Он обычно приходил в перерыв пообщаться с Сашей, а со временем они стали обедать вместе. Бархин тоже уважал эти чудесные пироги. Брал всегда полный ассортимент в двойном размере, вдруг его дорогая Саша выразит желание попробовать что-нибудь. Она обычно соглашалась только на один, который покупал Антон, это был уговор, иначе он собирался отказаться брать из ее рук утренние бутерброды, а это грозило ему голодной смертью. Антон помогал Бархину расправиться с излишками. «Вот, сколько булок едят, а худые, как черти», – думала Саша.
Бархин с Антоном обычно обсуждали музыкальные новинки, по вторникам подслушивали маленький транзисторный приемник. Саша участвовала в этом таинстве с неподдельным интересом. Они время от времени обращались к ней в поисках эмоционального отклика. Находили.
Совершенно случайно подкралась беда в лице сметчицы Элки. Она явно возымела на Антона виды. Появлялась по нескольку раз в день, в полном смысле «крутила хвостом». Вставала около Антона, держалась за край широкой юбки и покачивалась. Саша думала: «Ну, прямо родео. Матадор и бык». Антон восседал на крутящемся стуле и разговаривал с ней с явным удовольствием. Элка никогда не садилась. Антон никогда не вставал. Получалось нелепо, смешно и грустно. Глядя со стороны, Саша нервничала от того, что Антон сидит перед стоящей девушкой, злилась, что Элка ходит, привлекает к себе внимание и крутит юбкой у его носа. Просто не знала, как поступить.
Однажды Элка куда-то увела Антона, и того долго не было. Оказалось потом, она якобы консультировалась по поводу покупки музыкальной аппаратуры. Антон быстренько выдал всю информацию, коей обладал, тут же с ней попрощался и пошел к Бархину. А Саша в это время переживала: сидела расстроенная, работать не могла. Антон заметил ее меланхолию и пытался веселить рассказами из собственной жизни.
Саше показалось, что она может упустить свою мечту. И тут обстоятельства сыграли ей на пользу. Когда Элка заявилась в следующий раз, Антона не было на месте, его вызвала начальник отдела.
Саша напрямую спросила Элку, что ей надо. Элка опешила на какое-то время, но не растерялась, мол, а ты кто такая? «Я – невеста, Антона, а вот ты кто такая, ходишь тут, отвлекаешь человека от работы!». «Ну и пожалуйста, не больно и хотелось!». Элка крутанулась на каблуках и замаршировала, просунув руку в карман и размахивая ею внутри. «Дурдом какой-то, – подумала Саша, – что она покоя этим юбкам не дает?!»
Когда Антон вернулся и спросил, почему народ так возбужден, Саша вдруг неожиданно выпалила: «Приходила Эллочка, продемонстрировать новую юбку с карманами, но я ее выгнала, сказала, что у тебя аллергия на пыль. Пусть машет своими тряпками в другом месте». Антон несколько секунд помолчал, видимо представляя все это, потом залился таким заразительным смехом, что собрал вокруг остальных сослуживцев. Разговор с Элкой они слышали, и то, как рассказала Саша, тоже. Событие вызвало у них шумный восторг: «Правильно, Александра, нечего всяким пришлым на наших мальчиков покушаться, у нас своих невест хоть отбавляй!».
Антон до конца рабочего дня сидел довольный и иногда сам себе улыбался. Вечером к ним подошла начальница.
– Так, молодежь, вся надежда на вас, скоро праздник, посвященный 7 ноября, у нас в институте будет торжество и традиционный сборный концерт. От каждого отдела по три номера художественной самодеятельности. Поскольку толку от вас, как от работников, пока мало, а у нас объекты на сдаче, отвлекать ведущих специалистов я не буду, да и хватит, они свое уже отплясали и отпели. Конечно, кроме Пальцева, он хочет выступать, препятствовать не собираюсь. Но от вас два номера. Круглов, ты чего глазки подкатил? Опаздывать у тебя хорошо получается. А тут отдел надо выручать. Начальство институтское следит за активностью работников. Что будете делать, меня не касается, хотите стихи читайте, хотите танцуйте, хотите песни пойте. Нет, стихи уже Пальцев читает, свои – басни на злобу дня.
Начальница удалилась, не дожидаясь возражений.
– Да, – Антон поник, – две недели осталось, что будем делать? Ты вообще-то как относишься к проблеме?
– Я музыкалку почти закончила, на выпускные экзамены заболела гриппом, подготовиться хорошо не смогла, а потом не пошла сдавать, думаю, зачем мне эта корочка? исключительно для проформы. Так вот, я в хоре участвовала, поэтому теоретически петь могу. Только не одна, а с кем-то. У меня слабый голос, но зато, вроде бы, слух нормальный.
– Значит, петь, а что? «Милая моя, солнышко лесное…» – это не по мне.
– Ну, погоди, удивительно, ведь ты же прирожденный музыкант, практически профессионал, и не знаешь, с чем тебе солировать.
– Во-первых, я один не выступал никогда, только с группой. Играл последние годы на электрогитаре. Наш репертуар здесь не прокатит.
– "Whiskey in the Jar" можно, она чудесная и заводная.
– Без ударника ничего не выйдет.
– Я на маракасах погремлю и припев подпою.
– Оденемся индейцами, в пончо? – неожиданно развеселился Антон.
– Кстати весело бы получилось, а петь будем про виски… да какая разница, музыка народная. Тебе нужно гитару забрать из дома. Можешь у меня в общаге хранить, вернее у Людмилы Викентьевны.
– Ну, допустим, а вторая песня?
– Давай по-простому. Что-нибудь любимое всеми из Beatles. Например, "Girl". Я сыграю роль девушки и подпою.
– Ну, наверное, можно было бы так сделать. Инструмент вот только везти придется. Давай домой вместе смотаемся в эти выходные, возьмем гитару, вдвоем-то с вещами сподручнее, я ведь провизию от мамы повезу. Да заодно с ребятами из группы порепетируем в нормальной обстановке. Позориться не хочется.
Саша о таком раскладе событий и мечтать не смела. Она знала, что Антон каждую пятницу уезжает на выходные домой. Он очень мучился от общежитских бытовых условий. «Хоть немного в ванне отмокну». Антон ездил междугородним автобусом, считал такое передвижение более мобильным. Саша пользовалась поездом, он казался ей более комфортным, один-два раза в месяц. Ей жалко было терять почти десять часов на дорогу, это если туда-обратно. Она любила погулять по городу, сходить в кино или на концерт, почитать в тишине. Тем более, что соседка по комнате обычно уезжала к семье в Тамбов, предоставляя комнату в полное Сашино распоряжение. Но с тех пор, как они съездили за гитарой, Саша неизменно спрашивала в пятницу: «Ну, каким сегодня поедем?».
Антону эти путешествия вдвоем тоже нравились. Они вместе слушали кассетник через наушники или играли в «чепуху», «балду» и «морской бой». Частенько Антон отсыпался, а Саша доставала книгу и читала. Какое прекрасное время! Саша находилась на седьмом небе от счастья. Прямо пропорционально ее внутреннему состоянию падало настроение и шансы Бархина. На него было жалко смотреть. Однажды в обед он сообщил, что переводится на стройку, прорабом. Объяснил это так: мол, генпланами заниматься не интересно, жильем он не доволен, а ему обещают дать служебную однокомнатную квартиру. Антон и Саша расстроились. На работе они все время были втроем, поддерживали друг друга. Но Бархин их успокоил: «Ну, вы что, теперь у нас будет, где музыку послушать, вина или пива попить. Пострадаю ради общего дела». И ушел. Понимал, может быть, прощается с архитектурной деятельностью навсегда. А Саша считала – он просто не хочет мешать ей и Антону найти друг друга. Она и сама ждала от Антона искренних чувств, но не стремилась подталкивать его к этому, хотела, чтобы все было по-настоящему. Ну, уж кто угодно, только не Элка!

И вот настал знаменательный день, 6 ноября. Работали всего полдня, вернее, не работали, а готовились к празднику. Столы вынесли в коридоры, накрывали их ватманскими листами. Из всех групп отдела туда сносили посуду, таскали стулья, раскладывали угощения.
К назначенному часу актовый зал был наполнен до отказа. Люди стояли в проходах между рядами, сидели на коробках возле сцены. Антон неожиданно разволновался. А вдруг аппаратура подведет! И пусть репетиция прошла успешно, все работало отлично, но уж очень он не хотел смазать первое впечатление.

Вначале выступали сотрудники отдела типового и экспериментального проектирования ОТЭП. Следом их очередь. Ноябрь – месяц, когда темнеет рано, в зале был полумрак. Антон вышел на сцену и расположился слева. Свет софита поймал его в желтый кружок.
– Is there anybody going to listen to my story. All about the girl who came to stay?...
При первых звуках зал взорвался аплодисментами и встал. Антон и вправду был хорош! Он распустил свои длинные темные волосы, надел серый пиджак со стойкой и узкие джинсы. Прямо заблудившийся битл. Да, умел он держаться на сцене. Неожиданно для зрителей, снизу справа стал подниматься голубоватый дым. Из-за спины Антона появилась Саша с белым прозрачным шифоновым шарфом. Руки полусогнуты и подняты к плечам. Она медленно проследовала к правой стороне сцены. Там у помоста спрятали вентилятор, который гонял туманный воздух, создавая иллюзию ветра. Все было рассчитано, она успела к проигрышу, когда в тексте пошли вздохи и ахи. Саша выглядела потрясающе. Тоненькая, нежная, с пепельными прямыми волосами до плеч. На ней тоже были узкие джинсы и белая воздушная блузка с объемными рукавами. Она покачивалась, фиксируя положение тела в такт музыки, шарф развевался от ветра. Зал просто ревел. Потом они пели на бис. Да, два раза. Уже никто больше ничего не хотел смотреть и слушать. Бедный Пальцев. Он должен был рассказывать басни, пока Антон и Саша переодевались для следующего номера, но никак не мог начать из-за шума в зале. Пальцев почему-то не обиделся. А просто сказал в микрофон: «А они сейчас еще выйдут, только переоденутся». Народ сжалился и захлопал, поддерживая Пальцева. Он читал смешные басни, из нового, про жизнь проектировщиков. Его тоже не желали отпускать. Потом вышли Саша и Антон, спели хит "Whiskey in the Jar". Зал опять грохотал, они снова повторяли на бис. Все получилось замечательно, но успех "Girl" никто уже не смог превзойти. Вот так в умах сотрудников института Саша Завиша запомнилась как девушка Антона Круглова.

На следующее утро начальница встретила Антона в дверях взглядом с поволокой.
– Круглов, задерживаетесь, ну ничего, ничего, мы же понимаем, что вы с окраины приезжаете. Надо же, оказывается, какие у вас волосы длинные, с хвостом ходите, красоту свою прячете. Напрасно, напрасно.
Антон поинтересовался у Саши, был ли это намек на то, что ему надо волосы распустить или и так сойдет?
– Просто живи, как тебе удобно, не слушай никого.
– Что, даже тебя?
– Даже меня.
Элка была сражена и больше не приходила к Антону, хотя на лестнице, случалось, с ним сталкивалась и беседовала. Она никак не могла купить музыкальный центр. А может, и не собиралась. Да и вправду, зачем он ей?

Антон совсем привык к Саше и просто уже не хотел без нее. Она с интересом его выслушивала, задавала вопросы, раскрывая новые не проговоренные темы.

Бархин, действительно, получил квартиру, однокомнатную, на первом этаже. Им тогда показалось, шикарную. С просторной квадратной прихожей, где впоследствии стоял диван, на котором оставались ночевать засидевшиеся визитеры, квадратной кухней с выходом на длинную лоджию, смотрящую в заросший зеленью палисадник, и не слишком большой спальней, на самом деле, видимо, именовавшейся гостиной. Можно было сказать, что он получил трехкомнатную квартиру с примерно одинаковыми по метражу помещениями.
Саша и Антон поддерживали его, как могли. После работы клеили обои. Женька притащил своих парней со стройки, и они сообща стеклили лоджию – для безопасности, все-таки первый этаж.
Вечера проводили весело, под магнитофон, с пивом и бутербродами с килькой, Бархин эту закуску у работяг подсмотрел. Когда ремонт был завершен, несколько раз отмечали новоселье.
Теперь друзья каждую неделю собирались у него на посиделки. Обычно встречались в пятницу, на следующий день не надо идти на работу. Антон и Саша стали реже ездить к мамам, наступила зима, поездки были физически трудными, а домашнего уюта им хватало в квартире Бархина. Кроме того, Антон с Женькой нашли небольшую баньку, куда ходили по четвергам, в мужской день, и Антон на время перестал грезить о ванне.
Антон теперь всегда провожал Сашу до общежития. От Бархина неспешным шагом было идти тридцать минут. Прощаясь, он прижимал к себе Сашу и шептал ей в ухо: «С-а-ш-а…». Эти незабываемые мгновения остались в памяти Саши до сих пор, самое прекрасное время – предчувствие любви.

Весной, наконец, достроили «гражданпроектовский» дом. Принялись распределять ордера по очередникам, сначала обеспечили проживающих в общежитии, потом тех, кто стоял на расширение жилплощади. Таким образом, высвободилось несколько квартир из вторичного фонда. Антону и Саше как молодым специалистам тоже должны были выделить жилье, хотя бы комнаты на общей кухне. Но директор понимал, что, поселив их в коммуналку, проблему кадров не урегулировать. Отработает молодежь свои три года – и по домам, к родителям и друзьям. Он схитрил и сагитировал Антона побыстрее подумать о семейной жизни, подтолкнул его к решительным действиям, а в награду сумел высвободить для них сразу двухкомнатную квартиру из старых, практически в центре, недалеко от проектного института.

Опять сообща делали ремонт, а потом праздновали новоселье, совмещенное с бракосочетанием.

Свадьба была символическая, только родители и ближайшие друзья. Все из прежнего города.
Бархин состоял свидетелем, одним на двоих. В ЗАГСе воспротивились подобному обороту событий и тогда они, для проформы, вторым свидетелем попросили поучаствовать незнакомую девушку, работницу ЗАГСа.

Бархин грустил, складывалось впечатление, что он на похоронах своей любви. Саша ему сочувствовала, утешала, как могла. Клялась в вечной дружбе. Антон был пьян от счастья и от шампанского, умильно смотрел на Бархина и тоже клялся в вечной дружбе. Женька к концу дня уже чуть не плакал от жалости к себе. Антон пообещал найти для него невесту, на что Бархин ответил, что лучше бы он его вообще не знал. Но Антон не обиделся, он ведь не был виноват, просто ему опять повезло.

Саша разложила готовые пирожки в две тарелки. Запах от них шел потрясающий. «Завтра на работу отнесу, ребят угощу», – решила она. Нашла на магнитофоне песню "Girl", с которой все и началось, поставила кипятить чайник.

Раздался звонок, на лестничной площадке послышались смех и голоса. Саша отворила дверь. На пороге с охапкой разноцветных хризантем стоял Бархин, из-за его спины выглядывали Марша и соседка Люба с большущей тарелкой, на которой дымился плов.
– А-а-а, мать именинницы, не ждала гостей? Вот так всегда, пока сам не напросишься, никто не позовет. Ни одна, – он кивнул в сторону Марши, – ни другая. Ты посмотри, а пироги-то спекла! Ждешь, что ли, кого?
– Да вот, думаю, а если придут друзья-подруги? Надо подготовиться. Люба, ты ведь работаешь сегодня вечером, я уж грустила по этому поводу.
– Поменялась с приятельницей, не могла в такой день тебя оставить в одиночестве. А вот, получается, на целый банкет попала!
Бархин открыл портфель и стал вытаскивать из него бутылки с шампанским, красным и белым вином, коньяк. В ответ на широко распахнутые глаза Саши, мол, куда столько, Бархин пояснил: «У нас сегодня репетиция, а приедет звезда, спектакль устроим по-настоящему, так, что, если чего не выпьем, как раз уже хватит на вторую серию».
Быстро разложили стол, перенесли его в центр комнаты. Порезали хлеб, кое-какие овощи, сели, подгоняемые притягивающим запахом остывающего плова. Выпили шампанское. Все тосты были за Сашу. Она уж взмолилась: «Давайте хоть за дочку, за Антона».
– Вот еще, за этого негодяя вообще пить не хочу, мало, что мою любимую девушку увел, он в такой день нас всех ребенка лишил. Ладно-ладно, шучу! Так, где телефон? Сейчас позвоним и будем пить с виновником торжества параллельно.
Бархин по памяти набрал номер. Трубку, видимо, взял Антон, потому что Женька сразу заорал:
– Привет, отец-героин! Пьем всей компанией за твое здоровье. И за прекрасную мою крестницу. Где там она? А-а-а, Лили, чем ты опять занята, тебя не дождешься! В платье наряжалась, это чудесно! Фотку подаришь? Конечно, конечно, уж непременно соберемся. Вы только со своим папашей вернитесь живыми-здоровыми, а мы уж постараемся вам тут такой прием закатить! Тебе Марша подарок приготовила. Обижаешь, конечно, собственными руками сделала. А ты вот, давай, с ней поговори.
Бархин протянул трубку Марше, призывая ее ответить Лейле.
– Лейла, деточка, поздравляю тебя! Молчит… – растерянно сказала Марша, – лапочка, ты где?
В это время телефон у Лейлы принял ничего не подозревающий Антон, но тут же нашелся:
– Я здесь, моя хорошая!
– Ой, Антон Григорьевич! Это Марша, поздравляю вас и Лейлу. Да вот пришли Сашину радость разделить. Как ваше здоровье? Ну, просто замечательно. До свидания, Антон Григорьевич, да, да, передаю трубку Саше.
Пока Саша говорила с Антоном, Марша смотрела, насколько преображалось ее лицо во время разговора. Бархин тоже наблюдал за Сашей.
– Эх, девчонки, девчонки, давайте выпьем за вас за всех, хорошие вы, будьте только счастливыми!

Потом вместе рассматривали Маршин подарок для Лейлы: вязаные молочно-белые чуни с коричневыми оленями по бокам. Подошва сделана из серой толстой замши. Плетение было двойное, обувка держала форму. Тесьма вокруг ножки скручена косичкой из серых и бежевых ниток.
Бархин между тем рассказывал:
– Заезжаю за Марией без предупреждения, а она сумочку клеит, для этих самых пинеток. Говорит: «Решила Лейле на Новый год подготовить». Я тут ее в охапку, с подарком, какой Новый год, пятилетний юбилей ведь сегодня!
– Ой, Марша! Это чудо! Волшебные башмачки! – изумлялась Саша.
Бархин взял подарок в руки, внимательно рассмотрел, потом пробурчал:
– Да, вот в таких пинетах я Лейлу маленькую помню. Отдельная история – ее появление на свет. Надо будет в лицах рассказать на основном праздновании. Как папа дочке имя выбирал.


ГЛАВА 16. ДЛИННОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.
«Городское управление Франкфурта-на-Майне в 1925 г. принимает десятилетнюю программу жилищного строительства, которая предполагает в 1926 г. возвести 1200 квартир для малоимущих слоев населения. Реально же возводится почти в два раза больше – 2200 квартир. В 1927 г. вместо запланированных 1400 квартир опять строится в два раза больше – 2855. В 1928 г. программа вновь скорректирована в сторону увеличения – на последующие четыре года намечается возведение уже по 4000 квартир в год».
Марша опустила лист бумаги на колени, посмотрела на Ольгу Викторовну.
– Надо полагать, руководство СССР было в курсе этих достижений и решило воспользоваться европейским опытом. А они поехали к нам, спасаясь от безработицы, начинающейся в Германии.
– Да, всеми двигало желание трудиться, они предполагали, что фронт работ в Советской России будет огромным. Вот заметка из газеты «Вечерняя Москва» от 3 мая 1930 года: «Вчера в Москву приехал известный германский архитектор, профессор Эрнст Май, являющийся одним из важнейших представителей группы франкфуртских архитекторов, работающих по городскому и поселковому строительству. Профессор Май занимается сейчас над проблемами новых архитектурных форм и рационализации жилища». Вот, еще посмотри, небольшая выкопировка, не спрашивай, как нашла. Это воспоминания Эрнста Мая – книга, опубликованная в 1963 году. У нас, естественно, не переводилась.
Марша прочитала статью.
– Неужели размах этого движения был таким массовым. Май пишет, что у него в подчинении в определенный момент работали около восьмисот специалистов!
– Не то слово, каким массовым. И это касалось не только строительства, в двадцатых годах было принято постановление о привлечении зарубежных специалистов в разных областях. Кончилось все, однако, не очень хорошо… Смотри, что я тебе принесла, – Ольга Викторовна протянула Марше фотографию.
– Ой, я знаю, этого человека, он муж Маргаретты Враницки.
– С чего ты взяла? – Ольга Викторовна пришла в замешательство, – это же Генрих Вульф.
– Да вы что! Просто он с Марго на фотографии стоял рядом. Слушайте, какой интересный мужчина, ну, честное слово, влюбилась бы. Я заметила, он всегда улыбается: веселый и оптимистичный, поэтому, наверное, и остался в Союзе. Ольга Викторовна, а вы еще не догадались, почему они приехали в этот город? Я спрашивала у знакомых, никто архитектора по фамилии Вульф не знает, ну, по крайней мере, в «Гражданпроекте», а ведь это головной институт в городе. Надо обратиться в Союз архитекторов, возможно, он там состоял в членстве.
– О том, почему они сюда приехали, я пока не выяснила. А что ж ты про письма не спрашиваешь? Наверное, хочется узнать новости?
– Ну, во-первых, я думала, что вы еще к ним не приступали, не так много времени прошло с нашей последней встречи. Во-вторых, было неудобно интересоваться и исподволь торопить.
– Ты права, я еще не все перевела. Мне хотелось бы взглянуть на подлинники, некоторые места уточнить, кроме того, ты обмолвилась, что есть фото.
 – Да, конечно, Ольга Викторовна, сейчас принесу, вы пока чайку попейте, а то мы прямо сразу к делу, у вас чай совсем остыл. Давайте, я горячего налью, чайник на этой печке прекрасно держит температуру.
Марша убежала вскрывать тайник. Вернулась с толстым конвертом.
– Вот мы с вами, Ольга Викторовна, ведем расследование, а на самом деле, может, это вовсе не секрет, и обо всем даже соседи знают. Сколько лет они тут жили, общались же, наверное, между собой.
– Да, вот именно, уж на счет того, где работали, когда приехали, скорее всего, смогли бы рассказать. Да и наследница дома, по-видимому, в курсе.
– Мы все полулегально делаем, мне у хозяйки неудобно спрашивать, хотя, наверное, наши попытки узнать о судьбе выдающегося человека объяснимы, ведь его талант даже Корбюзье отметил.
– Я практически все перевела и половину, где-то, оформила. Вот, что хотелось уточнить, – Ольга Викторовна заинтересованно разглядывала подлинник, – действительно, одно из писем без подписи и почерк другой, очевидно, это послание Вульфа Грэте.
   Она передала Марше пачку стандартных листов писчей бумаги. Тексты были отпечатаны на пишущей машинке. Причем сначала на немецком языке. Марша вопросительно посмотрела на Ольгу Викторовну:
– У вас есть печатная машинка с латинским алфавитом?
– Да, конечно, ведь для меня немецкий язык – второй родной.
– Что вы говорите, Ольга Викторовна, расскажите, пожалуйста, ну хоть в общих чертах.
– Рассказать могу, в общих чертах будет уместнее, ведь сейчас мы по другому поводу собрались, и не хочется отвлекаться. Все достаточно тривиально: мои предки, бабушка и дед, сразу после февральской революции семнадцатого эмигрировали в Берлин, где они прожили до конца тридцатых годов. Там родилась моя мама, а перед войной, когда победила национал-социалистическая партия, они уехали в Швейцарию, просто повезло. Дедушка был известным врачом-хирургом, его пригласили работать, он принял предложение, и это спасло нашу семью. Всю войну они прожили в Берне, там моя мама встретила польского юношу – пианиста Виктора Марциновского, они полюбили друг друга и поженились, а сразу после окончания войны у них родилась я. Потом мы все вернулись в Германию, точнее, в ГДР. Я с детства занималась музыкой и балетом, мечтала учиться в Советском Союзе. В то время между нашими странами были налажены культурные связи. В 1962 году я поступила в балетное училище имени Лавровского в Москве. Успешно закончила его. Меня даже приглашали в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, но сразу дали понять, что примой я не буду, светил только кордебалет. Когда руководство здешнего музыкального театра предложило поучаствовать в новой постановке «Щелкунчика» в роли феи Драже, я не раздумывая согласилась, а потом осталась в труппе солисткой. В этих краях жили мои предки, мне показалось правильным обосноваться здесь. Не знаю, какова была бы моя судьба, останься я в Москве или в ГДР, но жизнь сложилась так, как сложилась. Я все время интересовалась прошлым России, поэтому, когда из-за травмы в тридцать девять лет мне пришлось выйти на пенсию, трудоустроилась в государственный архив и параллельно начала учиться заочно на историческом факультете университета. Должность моя довольно спокойная, есть возможность почитать, покопаться в старых документах. И еще мне важно, что работа в основном сидячая, я травмированную ногу не перегружаю.
– О, Ольга Викторовна! Вы никогда не жалели, что уехали из Германии?
– Ну, на счет этого нет. Меня воспитывали в любви к России, к ее культуре. Родители гордились своими корнями. Моя карьера балерины сложилась удачно, я объездила много городов и стран с гастролями. Всегда на виду, в окружении поклонников, здесь я встретила своего будущего мужа, вечная ему память. Жалеть мне не о чем, молодость была яркой, несмотря ни на что. Теперь тебе понятно, почему я именно тот человек, который требуется для перевода этих писем? – Ольга Викторовна засмеялась, – нашла ты специалиста по любовной переписке.
Марша взяла первый напечатанный лист.
«Mein lieber! Nur ein paar Tage sind vergangen, seit unserem letzten treffen, aber wie vermisse ich Sie! Nichts geht in den Kopf, ich Stelle mir nur die wiese, den Teppich, die Sonne und dein l;chelndes Gesicht vor. Ans Herz und l;sen, keine Kraft. Wie ich alles gerne f;r nur eine einzige Gelegenheit geben w;rde, Ihr l;cheln wieder zu sehen, h;ren Sie das klopfen an der T;r und Ihre: "Greta, Greta, gehen Sie auf die Morgend;mmerung zu schauen!". Wie ich dich f;r diese fr;hen Besuche hasste, als du mich erwacht hast, hast du mich nicht schlafen lassen und wie ich jetzt bereue, dass ich dich abgelehnt habe! Obwohl ein paar Morgengrauen wir noch zusammen trafen!" Ich hoffe, Sie haben mich noch nicht vergessen. Ich W;nsche Ihnen Gl;ck. Ich respektiere Ihre Wahl.
Greta, 1931 jahr, Januar».
«Мой дорогой! Всего несколько дней прошло с момента нашей последней встречи, но как мне не хватает вас! Ничего не идет в голову, представляю только луг, ковыль, солнце и ваше улыбающееся лицо. Сжимается сердце, а разжать его – нет сил. Как мне хотелось бы все отдать только за одну единственную возможность увидеть вашу улыбку, снова услышать стук в дверь и ваше: «Грэта, Грэта, идемте смотреть на зарю!». Как я ненавидела вас за эти ранние визиты, когда вы будили меня, не давали мне спать и как теперь я жалею, что отказывала вам! Хотя несколько рассветов мы все-таки встретили вместе!» Надеюсь, вы еще не забыли меня. Желаю вам счастья. Уважаю ваш выбор.
Грэта, 1931 год, январь».
– Ольга Викторовна, я хочу смаковать письма понемногу, имея возможность подумать, но меня просто разрывает желание узнать сразу все.
– Найди в себе эти силы, читай медленно, растяни удовольствие, а сейчас покажи-ка мне дом и участок. Да, какой вид-то из окна, не выходя можно нагуляться!
Они надели хозяйские галоши и пошли в сад. Осень – прекрасная разноцветная пора. На черной земле, как мазки художника-пуантилиста, разбросаны листья. Стволы деревьев темные и графичные, по-особенному заметные. Небо синее-синее, несколько редких пухлых облачков подвешены к нему так скромно, чтобы украсить, но не перетяжелить декорацию. Вокруг тишина. Ни жужжания насекомых, ни пения птиц. Осень.
– Какая долгая в этом году осень, вон уже ноябрь скоро, а листья еще не опали, радуют нас своей разноцветной палитрой. Да и тепло вполне.
– Я всегда выделяла весну, апрель и только тут по-настоящему полюбила осень. Может, конечно, этому поспособствовала солнечная сухая погода. Близость к природе – это здорово!
– А что, у тебя с одной стороны соседей нет?
– Нет, там парк начинается. Вернее, парк располагается дальше, а здесь он как раз переходит в такую дикую, свободную фазу.
– Не страшно одной в большом доме, да без соседей?
– Ой, Ольга Викторовна, не пугайте меня. Конечно, если кому надо залезть сюда, то залезут. Это без труда.
– Может, тебе собачку подыскать?
– Да что вы, Вермикулита за глаза хватает, он и то у меня в запустении, на подножном корму иногда, – Марша показала рукой на промчавшегося мимо довольного кота, который пытался поймать невидимую жертву. Он с разгона пробежал вертикально по стволу яблони, развернулся, также стремительно спустился вниз, и боком, боком поскакал куда-то к забору. Марша и Ольга Викторовна расхохотались от этого неожиданного представления.
– Какой запах! Чувствуешь, Мария? Так пахнет только осенью. Где-то жгут листву, горечь дыма перемешивается с влажной свежестью воздуха! Как хорошо! Хочется сказать, что жизнь прекрасна! А ведь так оно и есть.
Марша протянула Ольге Викторовне листок с недавним письмом:
– Почитайте, пожалуйста, как это звучит на немецком!
Ольга Викторовна произносила фразы немного протяжно, словно стихи.
– Да, просто заслушаться можно, вот он, язык оригинала. Спасибо вам огромное за все, Ольга Викторовна!
– Не за что. А теперь пора уходить: выходной, полно забот и у тебя время не хочу отнимать. Благодарю за приглашение в гости, мне здесь очень понравилось, но ты права, такой дом – лакомый кусок, его обязательно следует под защиту государства пристраивать. Я помогу, чем только сумею, хотя бы, как начать разбираться с бумагами. Надо ведь и интересы наследников учитывать.
Марша проводила гостью до остановки автобуса. Сегодня произошла незапланированная встреча. Утром по телефону Ольга Викторовна сообщила, что у нее дела в том же районе, где живет Марша, попросила разрешения ее навестить и поделиться новостями. Они как-то само собой сдружились, и Ольга Викторовна стала по-матерински обращаться к ней на «ты» и по имени, забыв свое угрожающее «Шарова!».

Содержание первого письма, прочитанного на двух языках, ничего не разъяснило Марше. Вернувшись домой, она снова взялась за тексты.
«Mein lieber Heinrich! Je weiter die Zeit vergeht, desto verzweifelter liebe ich dich, desto ;fter erinnere ich mich an dich und desto hoffnungsloser ist mein gegenw;rtiger Zustand...»
«Мой дорогой Генрих! Чем дальше проходит время, тем отчаяннее я люблю Вас, тем чаще вспоминаю Вас и тем безнадежнее мое теперешнее состояние. Мне бы только сидеть в офисе рядом с Вами и выполнять все Ваши прихоти, перечерчивая планы, спорить с Вами, смотреть, как Вы хитро улыбаетесь, глядя на меня, как говорите: «Что Вы, Грэта, куда мне до вас. Вы – талант!». А Вы что, не талант? Как мне жаль Ваш талант. Бесконечно жаль! Спасает только работа, когда я работаю, я мысленно с Вами. Я слышу Ваш голос за спиной, когда Вы разговариваете с другими. И я вдруг заочно начинаю Вас ревновать! Ревновать ко всем вокруг. Все плохие! Только Вы хороший!
Ваша Грэта, 1931 год, март».
После этого письма Марше стало понятно, что Грэта работала вместе с Генрихом, по крайней мере, в одном подразделении. По всей видимости, их специальности были близкими, родственными или одинаковыми. То есть, она архитектор, инженер или хотя бы чертежница. Но ведь в те годы женщины-архитекторы было редкостью даже за рубежом. Грэта, Грэта, загадочная Грэта.
«Генрих, у меня радостная весть, возможно, через месяц мы приедем в Москву в командировку к Эрнсту. Как я жду этого, буду считать каждый день, каждую минуту. Только ради одного, посмотреть в Ваши синие глаза, услышать Ваш голос, вспомнить Вашу славную улыбку…»
Подпись была: «Грэта, 1932 г.».
«Вот это да! Но ведь в 1932 году в Магнитогорске родился Николай Генрихович Вульф! Такое уж в одночасье не случается, значит, после отъезда Грэты Генрих сошелся с будущей матерью Николеньки, вот подлец!», – Марша, расстроившись, до слез, анализировала новости.
Все валилось из рук. Ну что так переживать о делах давно минувших дней. Марша решила поговорить с Ольгой Викторовной, обсудить ситуацию, узнать ее мнение на этот счет.
Звонок телефона смешал ее замыслы.
– Привет, Жень! Приезжай, конечно, ха-ха, дворником у меня? Ну, здорово придумал. Давай, я тоже хочу дворником или помощником дворника. Хорошо, жду!
Женька Бархин решил приехать помочь убрать листву. Марше было немного жалко нарушать эту красоту, они с Ольгой Викторовной так любовались осенним садом! Ну, ничего, листья нападают еще.
 
Женька приехал быстро на своем новом автомобиле цвета «баклажан», привез пирог от мамы, чай (это стало доброй традицией), коробку молотого кофе в вакуумной упаковке. Марша такого даже и не видела.
Они нашли грабли, какие-то приспособления в форме веера из металлических прутьев, с загнутыми кончиками, для сгребания листьев. Вдвоем работа шла весело и шумно. Женька все время смешил Маршу, настроение ее быстро исправилось. В результате их сотрудничества собралась большая куча пахучей шуршащей листвы. Женька предложил ее поджечь и нюхать дым.
– Давай будем кофе пить на свежем воздухе, по-походному, стоя.
Они положили в корзинку для пикника, в которой Бархин привез гостинцы, пирог и бутерброды. Вскипятили чайник, заварили кофе в термос и вышли в сад. Солнце спустилось, его последние лучи окрашивали малиновым светом деревья и все вокруг.
– Здорово у тебя тут, Мария, возьми меня в квартиранты. Платить буду натурой. Где гвоздик прибью, где садовником поработаю. А это что за постройка? Сооружение какое-то длинное, окна большие!
– Да я не знаю, хозяйка флигелем называла. Он не отапливается, я туда и не заходила.
– Ничего себе выдержка, тащи ключи, сейчас как раз глянем. Ключи-то хозяйка оставила?
– Да есть целая связка от всех помещений, схожу, поищу.
Когда она вернулась, Женька стоял лицом к закату, подсвеченный прощальными бликами осеннего скупого солнца, и вдруг как-то сразу стало темно. Двор освещался только квадратом кухонного окна.
– У тебя тут уличный фонарь есть?
– Я не знаю, мне он вроде как не нужен был. Я ж по ночам не брожу по саду, страшноватенько! У меня карманный фонарик хороший, вот захватила. Ну, пошли? Что мы днем-то не отреагировали на этот флигель.
Освещая тусклым светом подборку ключей, сравнивая их поочередно с навесным замком, они нашли, наконец, подходящий. Как ни странно, замок открылся легко и сразу, будто не пробыл нескольких месяцев в бездействии. Женька двинул толстую деревянную дверь из цельных досок.
– Ух! Ничего себе!
Луч фонаря скользил по объему помещения, не находя границ. Бархин посветил на стены в районе двери и нашел выключатель. Свет во флигеле был. Не слишком яркий, вряд ли при нем можно, к примеру, читать, но равномерный, не утомляющий, не напрягающий глаза. Прямоугольное помещение с высокими витражами в продольных стенах оказалось совершенно пустым, отсюда загадка по поводу его назначения. Пол дощатый, некрашеный. Женька пошел вперед, рассматривая что-то. Потом резко развернулся и выскочил во двор.
– Мария, дуй быстро сюда!
Марша, испугалась, ей пришло в голову, вдруг Женька почувствовал неладное в самом помещении, поэтому так стремительно покинул его. Но оказавшись на свободе, она поняла, зачем Бархин ее позвал. Двор был равномерно освещен через огромные окна, подсвечивалась вся площадка перед домом, та, что находилась на небольшом возвышении и выложена крупными, плоскими камнями, между которыми пробивалась трава. С одного края вкопан невысокий столик. Покрытие площадки быстро отводило воду, было прочным и декоративным. Марша встречала в кладовой складные шезлонги. Наверное, хозяева, их сюда выносили любовались на закат.
– Ты поняла, Мария, это ведь все неспроста сделано. Для освещения зала вполне хватило бы окон с одной стороны, но они предусмотрели окна и с другой, чтобы через них подсвечивать площадку. Кроме того, пошли быстрее, – с этими словами Бархин опять потащил ее во флигель, – смотри, софиты. Театральные или по типу театральных. А теперь вот фокус.
Женька схватил палочку, крутанул ею, и софит развернулся, направив лучи в сторону двора. Подсветка площадки стала более интенсивной. Тогда они начали по очереди включать софиты, разворачивать их, выбегать наружу и смотреть, что происходит с иллюминацией в саду.
– Ну, продума;н был хозяин! Я уже неоднократно подмечаю! Совершенно не традиционные штучки тут у него.
– А меня это не удивляет, они немцы, архитекторы, вполне может быть.
– Слушай, а кто, отец или сын, все тут так выстраивал? Не узнавала?
– Да нет, а у кого, я с соседями не общаюсь, и неудобно спрашивать.
– Вот еще, ладно, я сам разведаю, что смогу.
– Жень, ты только аккуратнее, мне же здесь жить, я надеюсь!
– Обижаешь, я своим враг что ли? Обаянием стану действовать. Слушай, как хорошо, запах кофе, прохладный дымный воздух. Вот, Мария, что еще человеку нужно? Давай жениться и будем счастливы. Всем другим назло. Выкупим домик у твоей хозяйки, я тут все подремонтирую, красота. Вермикулита усыновлю.
Женька, говоря это, не смотрел Марше в глаза, она не знала, как ему отвечать, решила шуткой:
– Конечно, Жень, и будем счастливы, всем друзьям назло...
– Мы часто думаем, что это ветер нам разбросал страницы дневника, мы верим в эхо, предпочитая его словам и песням, не замечаем сквозняка, что волочит по полу наши откровения. И на мгновение нам кажется, мы счастливы, мы счастливы пока…
Женька поставил чашку на столик и молча, не попрощавшись, вышел через калитку, даже не оглянулся. Марша была в полном недоумении. Она простояла около затухающего костра еще с полчаса, надеялась, что Женька вернется. Но он не вернулся. Марша собрала чашки в корзинку и медленно побрела в дом. Такое вот длинное получилось воскресенье…
 

ГЛАВА 17. МАРША. ЛЮБОВЬ.
Марша всю неделю переживала. Во-первых, из-за Женьки Бархина. Он так и не появился, не позвонил, просто исчез и все. Марша волновалась, вдруг нечаянно обидела его. Постоянно проигрывала ситуацию, которая произошла в выходные. Вроде он не особенно конкретно что-то сфабриковал про «поженимся», но и она ничего плохого не ответила по этому поводу.
Женька ей нравился. Он был самым настоящим, каким только может состояться мужчина. Деловой, веселый, обаятельный, чрезвычайно порядочный. Потрясающий, преданный друг, абсолютно лишенный корысти, щедрый, добрый, ответственный. Можно продолжать и продолжать. В нем, кажется, не присутствовало ни одной неприглядной черты, и такой человек был один, не имел жены, невесты, официальной подруги. Ему просто не повезло. Марша понимала, что виной тому первая, самая главная любовь его жизни – супруга Антона Круглова, Саша. Он так проникся и прикипел к ней, а теперь к семье Кругловых, что жил отчасти их интересами и проблемами. Комплекс отказника внутри не давал свободы, или же он просто пока не встретил своего человека. Его девушкой, наверное, могла быть Марша, которая подходила ему по всем статьям. Они одного поколения, с похожими опорными точками по жизни, да еще были заочно знакомы на уровне семей. Марша считалась у него близкой, почти родной. Мало того, из-за разницы в возрасте в год он мог позволить вести себя с ней снисходительно, как с маленькой, что добавляло ему сколько-то баллов внутренней уверенности. Марша это понимала, возможно, все и сложилось бы у них с Женькой, пусть не сразу, а через год, два, но невольной помехой опять стал Антон.
Антон. Это была вторая причина переживаний Марши. Патовая ситуация на шахматной доске. Марша воспринимала Антона в двух обличиях. Первый, когда она устраивалась на работу. За время беседы у нее сформировался образ, основанный на его обаянии и авторитете. Марше это было важно, потому что первое впечатление, как она считала, самое истинное. И ей он сразу очень понравился. Второе впечатление оформилось, когда они исправляли ошибку в проекте, работали в экстремальных условиях, вместе поехали на совещание, где некстати Антона свалила болезнь. В этот день он показал себя каким-то естественным, живым, трогательным, короче, замечательным.
Антон отсутствовал практически третью неделю, проходя реабилитацию в санатории, за это время она невозможно накрутила себя, и теперь с ужасом представляла, как будет, когда он приедет. И что могло бы быть, если бы он не приехал. Она все понимала, знала, что у него семья. И не просто семья, его жена – ее коллега, соратница, уже практически подруга, сестра. Знала, что у них замечательная и удивительная маленькая дочка. Идеальный союз. И вот – с одной стороны ворон Бархин, стережет Сашу, с другой Марша, покушается на Антона. Да нет, она ни на что не претендует, а если не претендует, тогда зачем все это? Может, надо здраво поразмыслить и, наконец, осчастливить друг друга с Евгением Леонидовичем?
Марша вспоминала суетной вечер воскресенья, когда они с Женькой, как дети, носились по усадьбе, проверяя освещенность площадки, жгли костер и пили чудесный кофе. При этом у Марши не исчезало ощущение ожидания. Потом поняла кого – Антона.
На этой неделе произошло еще одно событие. Антон позвонил на работу. Городской телефон стоял около Виталика, и он обычно первым брал трубку. На сей раз Виталика не было на месте. В отсутствие Антона он часть времени проводил в группе смежников, у своей только что наметившейся симпатии – Аллочки, которую консультировал по работе в Автокаде. Отличная отмазка для руководства, особенно если ты практически один дружишь с этой техникой. Виталик лелеял тайное желание устроиться по совместительству на должность системного администратора, ждал Антона, чтобы «добить» его своим предложением.
Антон звонил сказать, что в пятницу привезут компьютеры для всех. Он, видимо, настроился говорить об этом с Виталиком, хотел дать ему организационные поручения, и от того, что Марша подняла трубку, немного опешил. Случилась пауза, во время которой Марша как попугай алёкала, а Антон от неожиданности впал в ступор. Когда замешательство первых секунд прошло, Антон пытался объяснять ей суть, сбивался, начинал сначала. Она заметила, что голос его дрожит. На следующий день Антон позвонил снова и опять попал на Маршу. Они поговорили уже более вразумительно. Марша даже спросила, хорошо ли им отдыхается, как он себя чувствует и чем занята маленькая Лейла, передала приветы от сослуживцев и забрала от него. Эти сепаратные, ну почти сепаратные, переговоры произвели на Маршу сильное впечатление. Она, конечно, не скрывала в комнате, что беседовала с Антоном, передавала поручения и приветы, но его голос, интонации остались между ними. В четверг звонка не было. Марша изошла от ожидания, она предпочитала довольствоваться малым, только бы ее не отлучили совсем, не лишали возможности энергетически подпитываться этим чувством.
Третьим пунктом переживаний Марши стала история Грэты. Судя по датам, Грэта отправила несколько писем подряд, в которых она предвосхищала будущую встречу с Генрихом, мечтала о ней. Потом шел длительный перерыв, около года. Что в это время происходило с героями, осталось неясным. Было ли молчание вызвано прибытием Грэты в Магнитогорск, состоялась ли их долгожданная встреча или, напротив, этот приезд расставил все на свои места, Грэта узнала об измене Генриха, или же часть писем потерялась. Марша близко к сердцу приняла судьбу Генриха Вульфа и Грэты. Она так за них переживала, будто от ее участия зависела их реальная жизнь.

Проведя первые четыре дня недели в этих страстях, Марша вышла из дома в пятницу позднее обычного. Сегодня должны подключать компьютеры. С вечера все разобрали столы, освободили место для новой техники. Работать в текущем режиме будет невозможно, а аппаратуру доставят к десяти. Сотрудники получили шанс хоть немного отоспаться.
 Марша никак не могла закрыть калитку. После вечернего дождя дверца разбухла и не помещалась в проем. Оставлять усадьбу незапертой не хотелось, и Марша силилась захлопнуть мокрую деревяшку, упираясь в нее всем телом.
– Андрейка! Андрейка!
Марша обернулась на голос.
Недалеко от дома, около лужи, на корточках сидел крошечный мальчик и смотрел на нее снизу вверх. В руках он держал тонкий прутик, которым колотил по воде. Марша остановилась, не в силах отвести от него взгляд.
– Андрейка, иди же ко мне!
Марша увидела припаркованный к поребрику автомобиль. Из открытой двери машины, выставив на тротуар ногу в высоком сапоге, смотрела молодая женщина. Она не делала попыток выйти и забрать мальчика, а только время от времени звала его немного равнодушным и монотонным голосом.
Неожиданно малыш встал, подошел к Марше и взял ее за руку. Ладошка была холодной и мокрой. Марша испугалась, что он простудится, присела и стала растирать ему ручки. Мальчику стало щекотно, он рассмеялся и побежал к матери.
Марша не могла сдвинуться с места, застыла между лужей и открытой калиткой, не понимая, что ей делать. Немного успокоившись, кое-как закрутив дверцу проволокой, она медленно пошла в сторону работы. Ощущение замерзшей детской ручки вернуло ее на полтора года назад, когда она заливала горькими слезами холодные пальчики уже не живого ребенка. Вся тяжесть пережитого как-то сразу нахлынула, согнула ее, сковала, не давая выпрямиться и нормально дышать. Она купила в ближайшей аптеке «Корвалол» и попросила стакан воды. Немного придя в себя, попыталась разобраться, что это было.
На работе стоял гвалт, который в основном производил Виталик. Несколько неизвестных мужчин перемещались по комнате, протягивали провода. В уголке тихонько плакала Майя Михайловна. «Боже, что за день сегодня!» – подумала Марша и поспешила к расстроенной сослуживице.
Майя Михайловна, дорогая, что случилось? – Марша накапала ей в стаканчик «Корвалол», – успокойтесь и рассказывайте, кто посмел вас обидеть?
Майя Михайловна все еще вздрагивала, но потихоньку затихла, видимо, присутствие Марши ее ободрило.
– Мариша, чувствую, придется мне из профессии уходить. Разве же я осилю эти компьютеры. Двадцать пять лет оттрубила и никому теперь не нужна.
– Майя Михайловна, не плачьте, как же вы не нужны, ведь Антон Григорьевич вас уважает и ценит!
– Да, вот только Антоша и ценит, и жалеет. Он меня сюда забрал не потому, что я работник бесценный – от институтского нашего начальства спасал. Все недовольны, ведь я делаю медленно, скрупулезно, но я просто перепроверяю несколько раз, чтобы несостыковок не было. Я не отвлекаюсь, не филоню, но скоро не получается.
– Майя Михайловна, главное – без ошибок работать, кто потом вспомнит, что вы сделали быстро? Важно никого не подвести и себя не скомпрометировать. Любая деятельность требует определенного времени на исполнение, кому спешка в ущерб качеству нужна? Вообще-то качество априори. Антон Григорьевич на вас в этом смысле полагается, вы же и чужие промахи ловите. А про компьютер не беспокойтесь, я вот тоже расстроена немного, мне нравится руками чертить, душу вложить в линию, в шрифт, в размеры. Но прогресс не остановить. Все равно придется осваивать, и чем раньше, тем лучше, техника будет меняться, программы совершенствоваться, а мы с простого начнем переходить к сложному и брать из этой ситуации самое хорошее. Обещаю вас не бросать, преодолевать период обучения вместе, и у нас обязательно все получится. Вы вон, какая умница, ведь умница!
– Я МАРХИ заканчивала, у меня красный диплом мог бы быть, да я четверочный экзамен по истории архитектуры не стала пересдавать, больно предмет объемный. И никогда не думала, что до пенсии не доработаю.
Майя Михайловна снова попыталась всплакнуть, но в дверь заглянул Виталик:
– Мариша, тут тебя поджидают.
У Марши все перевернулось внутри. Маришей ее называли только Майя Михайловна и еще один человек. Она вышла в коридор. Возле окошка стоял Спутник Андрей. «Сегодня же не тринадцатое, хоть и пятница!» – подумала Марша.
– Привет! Ты как меня нашел? Не поверю, что у мамы адрес выпросил.
– Вот тебе раз, ты не рада? Я вообще-то за тобой или к тебе, как скажешь.
– Зачем? Все в прошлом, Андрей!
– Как это в прошлом, кто так решил?
– Это я так решила.
– Мария, я не виновен, оправдали ведь, вернее, ничего им не удалось на меня навесить. Ну, послушай, ты же знаешь, я не вор, не убийца и не подлец, я – предприниматель. Я твой муж, между прочим.
– Ну, муж ты мне, слава богу, никакой.
– Это все слова, Мариша, мы столько лет вместе, конечно муж, а ты мне жена, да и не нужен мне больше никто. Я всегда был тебе верен. Разве мы с тобой плохо жили, разве я обижал, унижал, что-то для тебя жалел. Все прихоти исполнял, по первому слову.
– Прихотью, это ты учебу называешь?
– Да ладно, не придирайся. Все понятно, ученье – свет. Слушай, давай мы куда-нибудь свалим, пройдемся. Или, может, к тебе, мне бы хоть душ какой после длинной дороги не помешал, да перекусить. Вон, только ленивый не выглянул на нас посмотреть. Ты тут звезда, по всей видимости, неподдельный интерес к моей персоне проснулся у работников.
Марша тоже заметила в коридоре много народу, но она объясняла это тем, что компьютерщики согнали проектировщиков с рабочих мест и они порхают из комнаты в комнату. До кучи Саша прошла мимо, в плаще нараспашку, кивнув Марше, не прерывая разговор с прорабом.
– Ладно, я сейчас отпрошусь, ты, я вижу, с вещами, – указала Марша в сторону дорожной сумки.
Марша вернулась в рабочую комнату.
– Антон Григорьевич звонил, тебя спрашивал, сообщила Марше успокоенная Виталиком Майя Михайловна. Ее дружок вился поблизости, подкупая расстроившуюся коллегу ярким ковриком для мышки.
 
Почти всю дорогу они шли молча. Марша не знала, о чем говорить. Вспомнилась опять утренняя душераздирающая встреча с Андрейкой. Надо же, все совпало, прямо знак свыше.
Спутник, как бы подслушав ее мысли, сказал:
– Я на кладбище был… Андреем нарекла, спасибо. Андрей Шаров, значит, фамилию свою дала.
– Это папа оформлял. И назвал его Андреем, тоже папа. Он решил, что так правильно. Твое имя, моя фамилия. Он всегда к тебе относился с пониманием.
– А я ведь не видел его, сына, на кого он похож?
– Слушай, прекрати, я не способна на данную тему говорить. Существовать не смогу, если об этом буду думать, тебя видеть, понимаешь, если жить приходится, то надо сделать эту жизнь выносимой. Цепляться за мельчайшие ниточки и соломинки, чтобы выплыть, а не наваливать на себя кирпичи из воспоминаний.
– Вот значит как, перечеркнула прошлое? Меня не искала, не навещала, просто так бросила и ушла. Живет и радуется. Наверное, уже замену подыскала?
– Андрей, не надо. Я все помню, мне просто очень тяжело об этом говорить. Понимаешь, я случившееся пе-ре-жи-ла. Ты слишком горькое воспоминание. Я больше не могу оставаться с тобой. Ты навсегда связан для меня с этой трагедией. И я больше не хочу от тебя детей. Потому, что я постоянно буду думать об Андрейке, – она впервые назвала ребенка по имени.

Около дома стоял автомобиль цвета баклажан. Марша узнала «четверку» Женьки Бархина. Дверцы были захлопнуты. Марша и Спутник вошли в калитку. Подходя к крыльцу, Марша услышала, как взревел мотор отъезжающей машины.


ГЛАВА 18. БАРХИН. ЛЮБОВЬ.
Бархин сидел дома на диване и грустил. По телевизору шел новый фильм «Бабник». Женьке было тошно от кино и от этой жизни. Он попытался найти другую передачу, наткнулся на фигурное катание, оставил без звука. Включил музыку через магнитофон. Совсем одному сегодня было невыносимо.
Женька переживал из-за того, что так ужасно вел себя в воскресенье у Марши. Обидел ее, наверное, иначе она обязательно позвонила бы. А теперь как ей в глаза посмотреть? Вообще, что ему в голову взбрело! Еще вирши свои начал декламировать, поэт бредовый, если не сказать хуже. Женька аж взвыл от ненависти к себе. На самом деле, они могли бы с Маршей замечательно поладить. Она такая хорошая, красивая, просто безупречная, ответственная, умница во всех смыслах. О подобной лишь мечтать! Ну сколько можно зацикливаться на Саше. Ведь он о ней как о материальной девушке уже и не думает, она стала для него святым духом, мечтой. Несбыточной. Проигрывая все мыслимые и немыслимые варианты, когда они могли бы быть с Сашей вместе, он понял – для того, чтобы у него появилась эта возможность, сначала роковые обстоятельства должны сделать Сашу глубоко несчастной. Драматические события могут сломать человека на всю жизнь. Он такого ни за что не желал! Потому решил для себя просто относиться к ней как к сестре, дорогой и близкой, это получилось осуществить после крестин Лейлы, где его назначили крестным отцом и уже воспринимали ближайшим родственником.
Но повел он себя с Маршей по-дурацки, это факт. Без ухаживаний, без церемоний, такое брякнуть! О-о-о! Женька опять взвыл! Все несчастья у него в жизни от любви к Саше Завише. С таким трудом поехал с ней по распределению! Из-за нее пришлось бросить профессию, которую боготворил, и уйти работать на стройку. И ведь у него получалось! Теперь вот имеет должность заместителя начальника строительного треста. И что? Сделал карьеру, а кому это нужно? Слушает с утра до вечера матерную речь, вот тебе и вся радость в жизни. Одна отрада – с Антошей пива попить или чего еще, да музыкой вдохновиться! Тут опять все замыкается на Кругловых. И вдруг – провидение, или родители-продуманы, посылают ему прямо в руки прекрасную девушку из хорошей семьи, питерскую, что еще желать! И вот он так все банально испортил!
Что же делать, попробовать исправлять ситуацию? У Женьки вдруг мелькнула гениальная мысль – да надо же быстрее все разузнать о хозяевах дома, где она живет. Прекрасный повод себя проявить и загладить досадную оплошность. Он сразу повеселел, даже есть захотелось от радости.
Утром Женька позвонил в трест и, сославшись на нездоровье, взял отгул. Решил съездить к дому Марши, пока она на работе, расспросить соседей. Он подумал, что неплохо было бы побывать на кладбище, на могилках этих людей. Вполне вероятно, они похоронены рядом, можно посмотреть годы жизни. Ведь кроме архитекторов, отца и сына, в этом доме жила еще женщина, супруга отца, она же мать сына. Может, надо поискать с ее стороны? Женька решил додумать потом, как лучше осуществить эту идею. Оставив машину около дома Марши, он пошел к соседям, которые жили смежно с усадьбой Вульфов. Калитка оказалась запертой изнутри. К следующему домику, покосившемуся и почерневшему от времени деревянному срубу, подходила согнутая старушка.
– Извините, матушка, можно спросить?
– Спрашивай, коль есть о чем!
– Вы про своих соседей, вон из того красивого дома что-нибудь знаете?
– Ничего я про них не знаю, и знать не желаю, фрицы, враги народа проклятые.
– Ну, погодите, что они лично вам-то сделали?
– Ничего они мне не сделали, кто они такие, чтобы мне чего-то сделать. Меня советская власть защищает.
– Понятно, скажите хоть, они в этот город давно приехали?
– Да всегда они тут жили, почем я знаю, когда приехали, я сама в сорок пятом сюда приехала, замуж вышла в энтот дом, а ихний уже стоял, правда, без пристройки. Построили ее году в шестидесятом, али нет, да, мой сынок аккурат восемь классов закончил, на каникулах у буржуя батрачил, тьфу его, велосипед, правда, потом сабе купил на деньги энти.
– Ну, вот видите, все хорошо, значит?
– Ничего не хорошо, сын фрица этого, Ленкин то бишь сын, голову маму; замутил, так он подался отселя учиться в Москву.
– Ну, вот видите, все замечательно получилось.
– Тьфу на тебя, вовсе не получилось, сынок мой в Москве связался с ентой Нинкой, она его подгребла под себя, теперь вот в Америке живуть, а мать-то никому не нужна. Мне за хлебом сходить – что до Москвы доехать, один черт. Господи прости! Вот и выходит, что виновник всем моим бедам фриц энтот поганый.
Старушка переступила с ноги на ногу, опираясь на сучковатую неровную палку.
– Пойду я, бувай хлопец.
– Матушка, погодите. Дайте, вам помогу, что мне сделать? Хотите за хлебом сбегаю? Чего вам еще купить?
– Купилка у меня сломалась, что купить, дверь вон на одной петле висит, лампочку вкрутить силов нету, иди отседова, а то палкой огрею.
Старушка сердито хлопнула калиткой. Женька оторопело смотрел ей вслед, на душе скребли кошки. Настроение опять упало, Женька сел в машину и задумался. Как же так получилось? Вот растила мать сыночка, растила и на старости лет живет брошенная, никому не нужная, ни детям, ни городу, ни стране. И кто виноват? Фриц, наверное, проклятый.
Вдруг Женька увидел Маршу. Она шла с молодым высоким парнем, лицо ее было серьезным. Они остановились у калитки, Марша пыталась отогнуть проволоку, которой утром прикручивала дверцу, у нее не получалось, Парень отдал ей сумку и сам открыл калитку. Она опять что-то ему сказала, а он в ответ вытер ее щеку и на мгновение прижал к себе. Они прошли в дом.
Женька лег лицом на руки, сжимающие руль. Он услышал, как колотится его сердце, где-то в висках стало тесно и горячо. Женька включил зажигание. Машина с ревом рванула с места.
Около рюмочной он остановился, вбежал в заведение, даже не закрыв машину.
– Стакан водки, стакан минеральной!
Схватив стаканы, он выскочил на крыльцо.
– Куда, ты ж за рулем! Куда стаканы утащил?– продавщица побежала вслед за ним.
Женька со всей силы разбил стакан с водкой об асфальт, залпом выпил минеральную воду,
– Простите, – прошептал он продавщице, вернул ей уцелевшую емкость со смятой сторублевкой и, шатаясь, пошел к машине.
Он сел за руль, немного подумал и поехал в «Коопторг» за молоком и маслом, а потом на центральный рынок за курицей, яйцами и другой провизией. Спустя час, распахнув ногой – руки были заняты двумя набитыми сумками – покосившуюся калитку, он крикнул:
– Мать, готовь инструмент, буду дверь чинить и лампочки вкручивать!


ГЛАВА 19. БАРХИН. СОСЕДИ ВУЛЬФОВ.
Женька вошел в дом. Старушка сидела на табурете, положив руки на колени, и молча смотрела на него, будто решила, что он пришел с целью расправы, и вот так смиренно принимала свою судьбу.
– Матушка, я вам покушать принес. Совсем забыл сказать, мне сынок ваш такое поручение дал.
– Сынок, Святослав?
– Он, а кто ж еще?
– А ты не шутишь?
– А что мне шутить, давайте лучше чайку попьем! Чайник у вас есть?
– А вон, чтоб ему не быть-то.
Женька налил воды, поставил чайник на газ, осмотрелся. Кухня, где они находились, чистенькая, кругом порядок. Полотенца, висевшие на разноцветных крючках, имели непривычный сероватый оттенок, но были тщательно выглажены, прямые и ровные от утюга.
– У вас тут хорошо, уютно.
– А что ж, я хозяйка справная. Вот силов только не хватает прибить да подкрасить, а раньше я все могла и за мужика, и за бабу. Муж-то мой в пятьдесят третьем помер, аккурат вместе со Сталиным, в марте. Я с сыночком одна осталась, да свекор со мной старенький. Хороший был дедушка, не вредный, добрый. Дуже я его любила, блюла. Я ему, хворому, и булёна с курочкой и кашки манной, как сыночку, все самое вкусное, сабе не дозволяла, а им подносила.
– А что ты принес-то, сынок? – старушка посеменила к сумкам с неподдельным интересом, – денег-то у меня нету, одарить тебя. Пензию уж и не знаю, когда таперича принесут.
– О чем вы, какие деньги, это от сыночка, от Святослава. Тут курочка, яички, маслице, молочко. Вот булочка, хлебушек, мед, сгущенка, творожок, яблочки, с рынка. Вот рис, манка, чай. Кофе не принес, наверное, нельзя вам по каким-нибудь показаниям, – Женька неожиданно, под стать хозяйке, принялся называть продукты в уменьшительной форме.
– Да что ж ты творишь, такое богатство, из коммерческого, либо? Какие деньги потратил! Я сколько это исты буду? Оно пропадет, холодильник-то все, не морозит!
Она трогала продукты, и время от времени промокала глаза носовым платочком, пряча его в карман фартука: «Господи, спасибо табе!». Она гладила и тут же крестила баночки, кульки и пакеты.
– Поправим холодильник! Как зовут то вас по имени отчеству?
– Так Таисия Лексеевна я. Баба Тая.
– Ну, так вот, Таисия Алексеевна, сейчас чаю попьем, потом займусь дверью.
– Ты мне булочку отломи, мягкая какая и пахнет, да не мажь маслом, она и так лучше пирожного, а маслице в кашку положим.
Старушка аккуратно ломала булочку маленькими кусочками и понемногу отправляла в рот. Долго старательно жевала тем, что там у нее еще осталось. Женька заварил чай:
– Может, молочка вам в чай налить?
– Не треба, не англицкие мы лорды.
– О! – Женька усмехнулся, – какие познания! Вы пейте, пейте, кушайте, не стесняйтесь, это все ваше.
Женька налил чай и себе, но ничего есть не стал, было жалко тратить продукты, так уж она им обрадовалась.
Дверь перекосилась и закоченела в этом состоянии. Он прямо не знал, что с ней делать. Пришлось снять с петель, положить на табуреты и подравнивать, где-то отпилить, где-то прибивать фанерные куски. Внешне некрасиво вышло. Женька расстроился. В ящике для инструментов он нашел складной металлический метр. Тщательно, несколько раз, замерил проем, он тоже оказался косым. Вот почему дверь не закрывалась! Ну не менять же весь сруб теперь. Одно тянет другое. Провозившись часа два в сенцах, Женька все-таки установил полотно, проверил, как двигается щеколда, вколотил новый пробой для навесного замка.
– Таисия Алексеевна, принимай работу, – он вошел из сеней на кухню и поразился. Все изменилось!
Таисия Алексеевна в нарядной юбке и яркой кофте хлопотала у плиты. В помещении витал потрясающий запах. Лампа под потолком зажжена, кухня от этого стала больше, светлее и праздничнее. Женька заметил множество вязаных салфеток, стол в центре комнаты накрыт красной скатертью в белую клетку.
– Сейчас, сынок, обедать будем. Я супчик сварила с курочкой.
– Вот это да, Таисия Алексеевна, какая вы молодец, не откажусь от супчика, я человек холостой, некому меня супчиком кормить. Чудесно пахнет! Вы настоящая умелица!
– С маслицем и курочкой состряпает и дурочка! Ешь, сынок, как кликать тебя, добрый человек?
– Женькой меня зовут.
– Садись, Женя, садись, работничек!
Они стали обедать. Женька с удовольствием ел суп. Правда, как вкусно, только мамы так умеют варить супчики и бабушки…
Баба Тая, принимая Женькину работу, так уж его хвалила, все посмотрела, пощупала, погладила, нет ли шероховатостей. Ему даже неудобно было: «Надо ей дверь нормальную заказать. Сначала дверную коробку выровнять, потом дверь привезти».
– Таисия Алексеевна, а телефона у вас, наверное, нет?
– Да есть телефон, только отключили его за неуплату.
– А документы, квитанции дайте посмотреть! Ну, вы не так много просрочили.
– Я исправно платила, ждала, что сынок мне позвонит из Америки, обещал он. А тут пензию три месяца не выплачивали, я и бросила. Може, он и звонил, а я вот сплоховала!
– А как же вы жили без пенсии?
– Да плохо, сынок, жила, немного деньжат было спрятано, и то все на оплату квитанций пошли. Сама на хлебе, да вот супчик с картошечкой и лучком варила. Лето ж было. Я огород не сажала, так, чевой-то кинула, оно выросло. Да ягоды вот поспели. Саморода красная, черная, я ее меняла у соседей на картоху. Да соседи добрые, их там полная семья с детишками. Они всю землю засаживают, да я им половину своей земли на посадку отдала. Они меня урожаем угощали, вместо платы. Даже на зиму мешок картохи в погреб снесли. И лук и морковка есть.
– Ну, хорошо, что картошка есть на зиму. Про холодильник не беспокойтесь, я мастера приведу, мы починим.
– Да чего, сынок, чинить его, скоро зима, и так холодно будет, а что мне в нем хранить. Картоха да морковка, они и в погребе полежат.
– Нет, починим, молочко, масло – чтобы все под рукой было. Что ж вы в подпол каждый раз будете лазить. И телефон надо подключить. Для сыночка, если что, скорую вызвать, или мне позвонить. Ну, тогда, Таисия Алексеевна, давайте прощаться, я продукты в погреб отнесу, они там пока побудут, ночью уже холодно, все сохранится. А завтра я приеду обязательно. И еще хотел спросить, чудно разговариваете, откуда вы родом?
– Я с Евстратовки, там и хохлы, и русские, перемешали все слова, да своих добавили. Вот и получилось что-то никому не понятное. Я ж стараюсь. По молодости совсем переучилась, вроде, а сейчас вот опять энти словечки у меня полезли.
– Все хорошо, Таисия Алексеевна, мы оказались с вами земляками, в одной области родились, я пошел, запирайте свою дверь.
– Дай бог тебе здоровья, хлопец, – прошептала тихо-тихо баба Тая, запирая дверь, – а сыночка-то маво Мишенькой кличут, проверяла я тебя.

Еще не стемнело, но Женька заметил, что в соседнем доме, куда он утром не смог попасть, в окнах горит свет. «Дай попробую, может, получится, вроде день начал исправляться».
Женька с опаской, вдруг собака какая выскочит, зашел во двор. Этот дом казался намного крепче, чем сруб бабы Таи, и был заглублен внутрь участка. Перед входом разбит небольшой сад и цветник.
Женька нажал на звонок. Открыла девочка лет двенадцати, вежливо поздоровалась и пригласила войти. Вся веранда оказалась устелена знакомыми ему с детства половичками. Правда, они были не такие красивые, как вытворяла его мама, довольно блеклые, однотонные, но Женька очень уважал этот труд и сразу разулся. В комнате находилась мама девочки, она гладила, рядом на табуретке возвышалась приличная кучка сложенного постельного белья. Увидев гостя, женщина отключила утюг и доброжелательно спросила:
– Здравствуйте! Вы к мужу?
Женька побоялся напрямую говорить о соседях, памятуя горький опыт общения с бабой Таей, он решил сначала объяснить кто он такой, а потом уж спрашивать.
– Я работаю в строительном тресте…
Хозяйка в испуге прижала руки к груди:
– Сносить будете?
– Почему сносить? А-а, это вы про свой дом? Нет, нет, не волнуйтесь, я по-другому поводу, хотел о соседях ваших спросить, о Вульфах. Я сам архитектор по образованию. Меня зовут Бархин Евгений Леонидович, работаю заместителем начальника строительного треста. Вот пишу научную работу, собираю сведения об иностранных архитекторах, которые трудились на территории Советского Союза перед войной. Вы можете мне чем-то помочь, рассказать о них? Иногда самый малозначительный факт играет большую роль.
– Да вам, наверное, лучше с мамой поговорить, она скоро придет, вышла в сад ненадолго.
– Знаете, в том доме сейчас девушка живет, приятная такая, может, родственница, она, вероятно, вам больше расскажет.
– Ну, с девушкой я тоже поговорю, естественно.
– Да вот же она, в саду сейчас.
Женька подошел и выглянул в окно. Территория усадьбы Вульфов просматривалась не слишком хорошо, но в обзор как раз попал небольшой кусочек площадки перед домом. На нем Марша подметала сухие листья. «Наверное, готовится к торжественному ужину с со своим красавчиком», – подумал Женька, неотрывно наблюдая за Маршей. А та как раз закончила работу и села на деревянный чурбачок. На руки к ней тут же забрался кот, долго гнездился, пытался «поцеловать», а она отстранялась в сторону, да так, что чуть не свалилась со своего импровизированного табурета. Наконец кот улегся, Марша закопала ему под живот руки и застыла, немного, скукожившись, наклонив голову набок, провожая взглядом путь солнца глубоко на запад. Как-то уж очень одиноко смотрелась она в этот момент.
– Ой, а у нас гости!
– Здравствуйте, извините за вторжение, я Бархин Евгений, архитектор, интересуюсь соседями Вульфами, пишу научную работу, я вот вашей дочери рассказал уже о своих проблемах.
– Знаете, а давайте попьем чайку. Я варение принесла из погреба, Лидочка с глажкой закончила, отдохнет с нами, посидит, может, вспомним сообща. Я пока даже представить не могу, что именно вас интересует.
– Я от чая не откажусь, только подскажите, как к вам обращаться?
– Я – Клавдия Дмитриевна, всю жизнь проработала учителем истории, сейчас на пенсии, а вот Лидочка, Лидия Ивановна. Преподает физику в той же школе. Когда мы приехали в этот город, Вульфы как раз отделывали свой дом, мы жили тут неподалеку, в общежитии, я еще школьницей была. Генрих Вульф – какой-то важный архитектор, его пригласили строить железнодорожный техникум или училище, это здание за время войны разрушено полностью. Но я хорошо помню, оно находилось недалеко от вокзала, там сейчас сквер.
Потом моему отцу разрешили на соседнем участке строиться, он служил инженером на заводе, очень уважаемый человек. Заводская бригада возводила наш дом. Раньше тут все по-другому было. В этом районе стояли только частные одноэтажные постройки, уже потом город разросся, центр почти к нашей улице сместился, все из-за парка. Совершенно очевидно, что нас скоро отсюда попросят. Пришли новые времена.
Мои родители с Вульфами не сказать, дружили, но знались. Вульфы были приятные, порядочные люди. Генрих ходил в таком длинном светлом плаще и шляпе с полями, запомнился добрым и веселым. У них рос мальчик, Николенька. Такой хорошенький, кудрявый. Дядя Генрих очень его любил, все время с ним за ручку ходил гулять. Разговаривал с сыном только на немецком. В этом и причина была, что они мало с кем общались. Генрих плохо на русском говорил, но понимал довольно хорошо. Его супруга, Елена, очень красивая женщина, служила при нем переводчицей. Сама она из Сибири, там с ним и познакомилась, когда он приехал в Магнитогорск работать с целой группой специалистов. Не уверена, может, я путаю, рассказываю отрывочные детские воспоминания, то, что от родителей слышала и поняла из их разговоров. Да, еще знаю, эти камни для отделки дома и кровельную черепицу им привезли из Европы, возможно, из самой Германии, где как раз наладили производство такой плитки. Красивая, правда! Мне очень нравится, всю жизнь любуюсь соседским домом. Знаете, я ведь у них была в гостях. Там невероятно хорошо и удобно, у нас не принято так строить. Архитектор сам спроектировал дом для своей семьи. Только потом все плохо закончилось. Году в тридцать седьмом или тридцать восьмом Генриха Вульфа забрали в Москву, сначала ходили слухи о его отправке в Германию, потом, что арестован НКВД и ему инкриминировали работу на Германскую разведку. Больше он не вернулся. К сожалению, я не знаю, что в действительности с ним произошло. Елена страшно тяжело все это переживала. Да и окружение стало относиться к ней с подозрением, она тоже попала в немилость, и знание немецкого языка тут сыграло не в ее пользу. Елена нигде не могла устроиться на работу по специальности. В школу учителем, ее, естественно, не брали. Мальчика не удавалось определить в детсад. Она где-то полы мыла по вечерам, Коленька с ней ходил хвостиком, пока маленьким был, а потом война. Что творилось, просто не описать, линия фронта по этим местам проходила. Они не уезжали, всю войну тут прожили, а мы были в эвакуации. Когда вернулись, дом наш сильно пострадал. А их вообще нетронутым остался. Пошли слухи, что это шпионы, поэтому их дом не разбомбили. Они замкнулись, мало общались с людьми. Коленька славный мальчик вырос, на отца похожий, высокий, худенький, улыбчивый, как Генрих. Он прекрасно рисовал, ходил в художественную школу. Я его часто с этюдником видела на улицах: стоит, рисует, ни на кого внимания не обращает, но изображал не природу, а только дома.
 Потом поехал в Москву, учиться на архитектора. Елена одна осталась Она тосковала без него, очень любила, гордилась. И Коленька, только какие праздники, каникулы, сразу домой, к ней. Долго она не протянула такой жизни, заболела, потом похоронили ее. Как уж сынок убивался, это просто вспоминать страшно! Дом несколько лет пустовал, Коленька приезжал раз в год, в отпуск, обязательно к нам заходил, поздороваться. Только про его жизнь в это время я не знаю, где он жил, работал, не могу сказать. Потом, в 60-е годы, он вернулся и занялся строительством флигеля. Возводили быстро, наверное, были у него какие-то планы, построили, а он вскорости опять уехал. Приезжал потом сколько-то раз в год, жил по нескольку дней.
Я в один из таких визитов разговаривала с ним, он поделился, что пытался узнать об отце, делал запрос, ему вернули вроде какие-то личные письма, они были распечатаны, все конверты в черных штампах. Николай сказал, что их перехватывали, отец о них даже не знал. Письма из-за границы якобы являлись свидетельством о его связи с иностранной разведкой. Коля сказал, что после посещения КГБ он до сих пор не может понять, как ему удалось получить высшее образование в столичном ВУЗе. Говорил, они недоглядели, видно. Хотя при поступлении он заполнял анкету, где, ничего не скрывая, писал про родителей, ну конечно, об отце сообщил, что он архитектор, а не враг народа.
Несколько лет назад Николай вернулся и поселился здесь, жил замкнуто. Редко были у него гости. Приезжали откуда-то, всегда с дорожными сумками. Он, вроде, писал книгу или учебник, вот нашел уединенный уголок для работы. Я его часто видела в саду. Он вон на той площадке в кресле складном сидел, размышлял, курил. Умер неожиданно, он ведь не старым был. Говорят, тромб оторвался. Мне его очень жалко. И его, и всю семью.
Женька подошел к окну, взглянул в сад, площадка перед домом Вульфов опустела и освещалась светом из оконного проема кухни.
– Я даже не знаю, как вас благодарить, вы мне дали ценнейшую информацию. Я вам оставлю свой номер телефона, на всякий пожарный, может, моя помощь будет нужна, да мало ли что в жизни случается.

 Женька нашел свою машину около дома бабы Таи, свет у нее не горел, наверное, старушка уже легла спать. Женька подумал, что завтра обязательно позвонит Марше, все расскажет о Вульфах. И ни слова о личном.


ГЛАВА 20. МАРША. ЛЕЙЛА. БАРХИН.
Календарный год подходил к концу. Строители старались свернуть фронт работ к Новогодним праздникам, ликвидировать недоделки, отчитаться. Разумеется, об окончании строительства еще речь не шла. Но было указание свыше: завершить все, что возможно, освободить часть специалистов, приступать к разработке и согласованию интерьеров.
Антон собирался в командировку в Москву на переговоры с дизайнерами и экспертами по звукоизоляции концертных залов. Он боялся накладок и хотел, чтобы с ним поехала Саша.
Для обсуждения сложившегося положения дел он пригласил к себе в кабинет Сашу и Маршу.
– Так, девчонки! Ситуация затруднительная. Мне одному будет не под силу в Москве все провернуть, поэтому еду с Сашей. Сразу возникают сложности: оставаться без руководителя в конторе сейчас опасно. Звонят из Областной администрации и из Управления архитектуры, многие вопросы приходится решать тут же. Вторая головная боль – Лейла. Отвезти к бабушкам не успеваем. Да и заняты они. У Любы рабочая неделя в первую смену. Наша почасовая няня такую нагрузку по возрасту не потянет. Как быть с ребеночком?
– Может, возьмешь Маршу? Тогда вообще никаких проблем.
– Нет, поехать должна ты. Марша справится, она по международным отношениям спец. А за групповой порядок пусть Майя Михайловна отвечает.
– Я могу за Лейлой присмотреть. Евгений Леонидович мне поможет, – Марша вклинилась в их диалог, – думаю, все получится. Днем буду брать ее на работу. Она тут не заскучает, если что, на диванчике вон полежит, у Саши в кабинете. С едой тоже справлюсь.
– Да, про Женьку Бархина я и забыл. Саш, созвонишься с ним, поуговариваешь?
– Да, надеюсь, он не откажет, тем более, на него ответственность целиком не ляжет. А с Маршей они закадычные друзья.
– Да, Саш, ехать сегодня придется.
– Как сегодня, я ни нас не собрала, ни дочь!
– Ну, иди сейчас домой. Марш, а мы еще минут десять поговорим. Я все номера телефонов оставлю. Вот план действий на четверг-пятницу набросал. Во вторник мы должны вернуться. В выходные будем разговаривать с дизайнерами, неофициально, а с другими специалистами – в рабочие дни, поэтому для контрольного выстрела остается понедельник, день тяжелый.
Саша ушла. Антон долго что-то высматривал в бумагах, а потом вдруг резко поднял глаза и в упор посмотрел на Маршу. Посмотрел куда-то внутрь, минуя зрачки, в самую середину, в теплый комок ее сжавшейся души. Она ощутила этот взгляд кожей, волосами и нервами, до мурашек и озноба. Он неожиданно взял ее за запястье, и эта волна невыносимого чувства опять захлестнула ее холодом с головы до ног и обратно.
– Сколько сейчас времени, мои часы встали? – Он приподнял со стола ее руку и посмотрел на перевернутый циферблат. – Ты-то вообще как, Марша? А? Привыкаешь? Видишь, уже за начальника остаешься, три месяца всего прошло. Считай, испытательный срок, учебка. Хорошая ты очень, спасибо тебе!
Марша не могла говорить. Ее как парализовало от пережитых эмоций. Она медленно встала:
– Так я пойду?
– Иди, конечно! Здорово, что дочку согласилась приютить. Тебе я доверяю больше, чем себе.
Марше показалось, в эту фразу он вложил совсем иной смысл. Она вышла из кабинета, но не захотела идти в свою комнату, а задержалась у окна. Медленно и тихо падал снег. Безветрие. Будто время остановилось. День засыпал в преддверии темноты. Там, в коридоре, ее нашла Саша:
– Все хорошо? Грустная какая-то. Антоша нагрузил работой?
– Ага! Ничего, нас много, – Марша засмеялась, – Саш, я так рада, что ты тоже поедешь, как-то развеешься. Не беспокойся за Лейлу, я буду очень внимательна.
– Я абсолютно не сомневаюсь! Женьке Бархину позвонила. Он, конечно, не отказал, друг наш дорогой. Сегодня в семь заедет за тобой после совещания, ты его тут подожди тогда. Я пошла собираться. И ужин вам передам на троих, как знала, вчера весь вечер готовила.

Проектировщики разбежались по домам. Бархин задерживался. Марша опустила голову на сложенные на столе руки. Вспоминала ощущение от прикосновения Антона к ее часам. Странно, Бархин вечно обнимал ее при встрече, по-дружески целовал в щечку на прощание, она совершенно спокойно к этому относилась, это совсем ничего для нее не значило. И для него, наверное, до поры до времени.
– Ну что, красавица, уснула?
Марша вскочила, Бархин застал ее врасплох. С той странной встречи она еще ни разу не виделась с ним один на один.
– Ну, я-то крестный отец, это крест мой, а тебя, юное создание, за что припахали?
– Сама вызвалась, захотелось в дочки-матери поиграть.
– Ах, вот как, ну тогда пошли, мать, а то я мотор не глушил, собирайся.
Марша надела короткую курточку и вязаный шлем с ушками, за минуту превратившись в девочку-подростка.
Женька, солидно одетый в драповое пальто и меховую шапку, не мог не заметить:
– Рискую быть привлеченным за совращение малолетних. Водку тебе, по крайней мере, не продадут.
– Ну, нам и твоей водки хватает, – парировала Марша, намекая на то, что Женька всегда покупает спиртное к праздникам с большим запасом.
 
Лейла сидела в кресле, держа на коленях меховой рюкзачок в форме медвежонка. Увидев Бархина, она радостно запрыгала, не вставая с места и закричала:
– Ура! Дядечка Евгений Леонидович! Он будет с нами жить!
Последовала немая сцена. Из кухни вышел Антон с чашкой кофе и вопросительно обвел всех глазами:
– Прямо так серьезно? Совместное проживание?
– Да, конечно! Мне свобода дорога! Кто поверит, что этой девчушке не сегодня-завтра тридцатник! Привлекут, и прощайте друзья, буду баланду хлебать.
Марша присела около Лейлы.
– У тебя котик есть, да? – тихо спросила Лейла, наклоняясь к ней.
– Есть, – также тихо ответила Марша, – его зовут Вермикуля.
– Он вермишельку любит, да? Я вермишелевый супчик люблю, с курочкой.
– Любит, он все кушает. Но просто его зовут Вермикулит, такое имя ему досталось, а ласково – Вермикуля.
– Не очень хорошее имя, мне больше нравится Барсик или Маркиз.
– Мне тоже, но котику нравится Вермикулит. А тебе твое имя нравится?
– Да, особенно Лейла Антоновна.
– А тебя как зовут по-полному?
– Мария Кирилловна.
– Так ты что, Мария?
– Мария.
– Красиво, это значит Машенька. А тебя зовут Маршенька, да?
– Да.
– А почему?
– Чтобы ни с кем не перепутаться. Маши часто встречаются, а Марши – практически нет.
– Да, я тоже не перепутаюсь. Лейла – редкое имя. Зато когда я ходила в садик, там было три Сонечки и четыре Данилки.
– Вот видишь, мы с тобой всегда друг друга сможем найти и никогда не потеряемся.
– А фамилие у тебя какое?
– Шарова.
– О! А у меня Круглова, у нас круглые фамилии. Шар ведь тоже круг на рисунке, его объем можно передать штриховкой, ты знала это?
– Знала.
– Давай уже к тебе поедем! Мама нам с собой даст гуляш. Ты гуляш любишь? И творожную запеканку с изюмом. Целую сковородку. Папа кусочек выпросил, мама ему отрезала. Если папа что-то хочет, мама всегда ему разрешает. А котик будет запеканку? Она сладенькая. А твой котик сладенькое любит?
– Ну вот, началось, тетя Марша не успевает на твои вопросы отвечать. Ох, Мария, еще поплачешь от этого вундеркинда.
– Да, какая я тетя, Лейла, давай по-простому, ты Лейла, я Марша.
 – Давай, а то ты в отместку будешь меня тетя Лейла звать, – Лейла залилась звонким смехом, – а я взяла к тебе Бубун Лина. Шапочка просилась, но я ее наказала, потому что она не умытая. Запачкалась. Мама приедет, ее постирает.
– Хорошо, а хочешь, мы можем ее взять и искупать у нас. На печке высушим, будет как новая.
– У тебя есть русская печка? Она сама печет пирожки?
– Ну, печка у меня, скорее, немецкая, пирожки-то не печка печет, а мамочка или кондитер. Наверное, моя печка тоже умеет печь пирожки, но хозяйка у нее попалась нерадивая.
 
Выйдя из машины у дома Вульфов, Марша и Лейла, держась за руки, ждали, пока Женька вынет из багажника дорожную сумку с вещами Лейлы.
– Здравствуйте, Клавдия Дмитриевна!
– Здравствуйте, здравствуйте, Евгений Леонидович! Я вижу, вы даром времени не теряете? Продвинулись в своих поисках?
– Да, все хорошо, а вам огромное спасибо, вы мне очень помогли.

Соседка постояла немного, глядя им в след, думая вслух: «Интересно, ребенка они где взяли?».

– Кто это? Лицо вроде знакомое, – спросила Марша задумчиво, пытаясь припомнить увиденную только что женщину.
– Соседка твоя, Клавдия Дмитриевна.
– А где ты с ней встречался?
– Обещал про Вульфов узнать для тебя, вот и сблизился.
– И…? Выяснил что-нибудь? Расскажешь?
– Ну конечно, отчего я еще такие знакомства заводил.
 
Осторожно переступив порог дома, Лейла начала осматриваться. Увидев печку, сразу узнала ее и прошептала:
– Немецкая печечка, вот ты какая! Ой! – Лейла заметила в нижней части печки углубление-лежанку, на которой спал, но проснулся от их прихода Вермикулит, – ой, кто это там лежит! Котик! Вермик!
Кот вытянулся, заодно пытаясь передвигаться по направлению к людям. Он перешагивал, преодолевая оба желания сразу, поднимая попеременно кверху лапы с расставленными коготками, но практически не двигался вперед. Потом изогнулся почти колесом и, наконец, приняв более привычную для котов позу, уркнул.
Лейла в жизни не видела ничего подобного и застыла, предполагая, что с ним случилось нечто ужасное:
– Ой, он как трамвай и мост одновременно, – радостно констатировала она, когда кот нормализовался и стал «бодать» лбом тапок Марши.
Вермик, – Лейла взяла его под мышки и повела перед собой, – Вермик, пошли, пошли.
Кот послушно поковылял на задних лапах, прижав к животу хвост, изредка вопросительно поглядывая на Маршу.
– Лейла, он кушать хочет, иди, мы его сначала покормим, а потом вы с ним поиграете.
Тандем проследовал в обратном направлении под ободряющее: «Пошли, пошли». Марша налила коту молока и попросила Лейлу почистить сваренное вкрутую яйцо.
– Он уж очень яички уважает, посмотришь, как кушать будет.
Лейла почистила яичко и стала совать коту в нос. Вермикулит испытал шок, увидев любимое лакомство таких неправдоподобных размеров.
– Лейла, давай порежем, он так широко не сможет открыть рот.
Яичко измельчили, Лейла присела возле него на корточки, обхватив колени руками.
– Во, во, кушает. Ой, он поет! Марша! Он запел!
Лейла так громко закричала на радостях, что кот опустил уши и зажмурил глаза от ужаса.
– Ну, все, Вермикуля, пришел тебе конец, – Бархин взял Лейлу на руки, – смотри отсюда, а то он с непривычки боится. Марша ведь здесь одна живет, кот, наверное, и не знал, что есть такая маленькая девочка Лейла. Думал, у него только Марша. Он слегка адаптируется и не будет тебя бояться. Давайте пока осмотримся. А животное пусть поужинает.
Марша повела их по дому. Но далеко они не ушли. Кот, боясь упустить компанию, обогнал их в коридорчике по пути к комнате, где предполагалось организовать ночлег, и опять приковал к себе внимание Лейлы.
– Жень, вот смотри, тут есть кресло-кровать, помоги мне его разобрать, я не пробовала это делать, вдруг оно неисправно. Тогда альтернативой будет другой диванчик.
В комнате, где обычно спала Марша, стояла тахта, небольшая софа на двоих и кресло – диванчик для котика, как сказала Лейла. Марша спала на просторной тахте, поэтому третьим запасным вариантом мог оказаться совместный сон.
– Слушай, а по назначению это что за комната?
– Я думаю, типа гостиной. Дом поделен на две части. В первой веранда, кухня, гостиная и кабинет, во второй, она на полметра выше, коридор и две спальни. Из коридора можно попасть во флигель.
– Да? Интересно. Надо будет изучить повнимательнее. Слушайте, давайте скорее ужинать, а! Я пока с креслом занимаюсь, вы там посмотрите, что Саша передала. Она меня инструктировала, но я только одно понял, в сумке есть все, чтобы не умереть с голоду.
Марша, Лейла и Вермикулит вернулись на кухню. Саша, действительно, подготовила все, что нужно для трапезы: гуляш и еще теплое пюре. И даже соленые огурчики. И целую буханку хлеба. И запеканку с отрезанным для Антона сектором.
Лейла тут же начала потчевать Вермикулита гуляшом, предварительно разделив вилочкой на более мелкие кусочки. Кот от счастья уже не просто «пел», стонал.
– А, это ты еще запеканочку не пробовал, – поддразнивала его Лейла.
Бархин пришел на кухню и сообщил, что все с креслом получилось, только он перепачкался: сидение давно не раздвигали, и пыль скопилась в пазах.
Женька отправился в ванную, куда немедленно проследовали Лейла с котом. Помыв хорошенько руки «после кота и кресла», сели за стол.
Марша вслух не уставала восхищаться, какая Саша замечательная хозяйка и мать. А уж архитектор, это без сомнений, стопроцентный. Бархин был полностью с ней согласен, все время похваливал, уплетая ужин за обе щеки.
Потом они протерли кресло, уложили на него матрасик и маленькое постельное белье в розовую и желтую полоску, которое тоже передала Саша. Лейла нарядилась в пижамку, показала всем зайца Бубун Лина, попрощалась на ночь, посоветовав Женьке все-таки не уезжать домой. Уснула она быстро, сморенная обилием пережитых событий.
– Ну как, Марш, все нормально? Не испугаетесь тут вдвоем? Я через десять минут дома буду. Тогда звони, если помощь потребуется. Утром я за вами заеду, отвезу на работу и с работы. Готовьтесь, вечер опять проведем вместе. Продукты я куплю.
Ночь прошла спокойно. Будильник поднял не только Маршу, но и Лейлу, которая с утра попыталась отыскать кота, но он, видно пошел прогуляться. Позавтракав запеканкой, оставив Вермику его порцию на пластиковой тарелочке, они быстренько собрались и ждали Женьку около дома. Было не холодно. Медленно, плавно опускался снежок.
– Лейла, ты Новый год любишь?
– Люблю. Это мандариновый праздник с елкой и Дедом Морозом.
– И я люблю. Чувствую себя маленькой девочкой и жду сюрпризов и чудес.
– Марша, а ты взрослая или нет?
– Конечно, взрослая, как твои родители, совсем немного младше, меньше чем на год.
– Но ты ведь не мама, значит, ты дочка. А дочки всегда маленькие.
– Да, дорогая, так оно и есть.
 
На работе все обрадовались приходу Лейлы. Она уделила время Виталику, который ее обожал за «талант и красоту», обменялись с ним впечатлениями последних дней. Потом задержалась около Майи Михайловны, и они побеседовали на женские темы, обсуждая свитерок Лейлы из остатков мохеровой пряжи. Всем отделом копили разноцветные пушистые клубочки, так уж Саша хотела попробовать его связать. Гамма была подобрана сине-сиренево-розовая. Разные вариации этих цветов. Полоски чередовались плавно от одного тона к другому. В качестве отделки через равный промежуток проходили ряды из шелковистой лохматой пряжи, в простонародье называемой «травкой». Свитерок, действительно, очень подходил Лейле и никого не оставлял равнодушным.
Потом Лейла пошла в кабинет Саши порисовать. Виталик устроил ей планшет. Она попросила лист ватмана, «который с одной стороны», и затихла там. Творческий процесс продолжался несколько часов. Марша посоветовала Лейле не закрывать дверь в кабинет, вроде бы для того, чтобы с ней перемигиваться.

В обеденный перерыв Марша решила прогулять девочку по воздуху и покормить ее в уютном кафе недалеко от работы.
Официант посоветовал протертый грибной супчик с фирменными булочками. Булочек они взяли с запасом. На десерт Марша предложила Лейле выбрать пирожное в вертящейся витрине около стойки бара. Лейла там немного подзадержалась, не в силах сориентироваться. Марша подошла и обратила ее внимание на лакомство в виде шоколадной сумочки с вишенкой на тарелочке. Лейла захотела, чтобы Марша тоже выбрала себе пирожное. Марша уступила ей и взяла «Банановое». Себе она заказала кофе эспрессо, а Лейле латте.
Обед очень понравился Лейле, она несколько раз спросила, как что называется. Потом аккуратно, не торопясь, ела супчик с хрустящей булочкой, рассматривала пирожное, восхищалась латте, пила его через трубочку. Подошедший мальчик-официант, захотевший сделать Лейле приятное, сказал:
– Ты такая же красивая, как твоя мама, – кивнув в сторону Марши.
Лейла замерла, а потом улыбнулась ему. Когда официант отошел, она шепнула Марше:
– Я тебя не рассекретила.

Они немного даже опоздали с перерыва, и еще с полчаса Лейла рассказывала, что кушали и как все это замечательно. Виталик тут же заявил, что завтра пойдет вместе с ними, а вскоре и Майя Михайловна не выдержала, решила позволить себе поход в кафе.
Лейла отправилась заканчивать картину, а потом незаметно заснула на маленьком диванчике, который остался в кабинете еще со времен принадлежности здания Союзу литераторов.

Рабочий день заканчивался, все собрались посмотреть произведение Лейлы. Марша поймала себя на мысли, что сегодня вообще никто не звонил и не появлялся у них в комнате. Разве такое бывает? Вероятно, Антон предупредил, кого смог, о своей командировке. Она еще подумала, что немало успела начертить за рабочий день, учитывая то, что они отвлекались на общение с Лейлой.
На картине изображена «немецкая печка» с лежанкой, на которой спал кот. Вернее, не спал, а дремал, как пояснила Лейла, один глаз был у него открыт, а второй закрыт.
Виталик остался разочарованным:
– Лейла, прямо не похоже на тебя. Во-первых, акварель, во-вторых, картина статичная, где динамика, война, погоня?
– Виталик, работа называется «Вчерашний счастливый вечер», – попыталась защитить Лейлу Марша.
– И что?
– Картина про счастливый вечер, какая может быть война?
– А откуда я должен понять, что это вечер, чей счастливый вечер? – не унимался Виталик.
– Наш: мой, дяди Жени и Марши.
– Ну а где тогда вы?
– Как? Мы же смотрим на котика. На Вермика.
Марше наоборот понравилась работа. Она была какой-то невероятно душевной:
– Давайте ее в Сашином кабинете оставим. Видите, голубые изразцы на печке как оживили комнату. Тут окно небольшое, стены толстые, солнышка мало попадает.
 
Бархин успел ровно к концу рабочего дня. На заднем сидении были свалены пакеты с продуктами.
– Я по магазинам пробежал. Очереди огромные везде. Плюнул, да поехал на рынок, решил к Новому году как раз кое-что купить. У меня такое предложение, давайте Новый год у Марши встречать. Марш, ты как? Нарядим твою елочку в саду, будем хоровод водить. Лейле разрешим не спать. Наготовим вкусностей!
– Я, конечно, согласна. Дом большой, там еще две просторные комнаты в верхней части. Можно замечательно все устроить. Жень, ты здорово придумал!
– Вот, я даже ногу на холодец купил.
– А варить кто его будет?
– Да сварим, Саша нас подучит.

Марша готовила ужин, а Бархин с Лейлой лепили в саду снеговика. Снег был липким, мороз совсем небольшим. Лейла раскраснелась, от души навалялась в сугробе. Вдруг она заметила соседскую девочку, стоящую у забора.
Девочка, увидев, что на нее обратили внимание, позвала Лейлу:
– Тебе котенок не нужен? У нас лишний, вернее, последний остался. Беленький.
Бархин с Лейлой подошли к забору, поздоровались. Лейла умоляющим взглядом посмотрела на Бархина:
– Нужен, дядя Женя, ведь правда нужен.
– Давай неси, мы тогда домой пойдем, а ты через калитку приходи.

Лейла пыталась объяснить Марше, что произошло. Бархин гордо молчал, позволяя Лейле выразить свою мысль, но от переизбытка чувств ей это не очень удавалось. Открылась входная дверь, и в кухню вошла соседская девочка. Марша помогла ей снять пальто и спросила, как зовут.
– Анастасия, Настя.
Настя принесла небольшую плетеную корзинку, укутанную шерстяным платком. Там на дне, на свернутом куске ватина, лежал маленький белый котенок. Он тут же приподнялся и замяукал.
– Это девочка, девочки лучше, они ласковые и чистоплотные. Кошечка уже к песочку приучена.
Теперь до Марши дошел смысл всего сказанного раньше Лейлой.
– А вдруг родители будут против, Жень?
– Тогда я ее заберу себе, Лялька сможет у меня играть со своим котенком. Да не расстраивайся, это если родители не разрешат, путь к отступлению ищем. Котенок, правда, какой-то неказистый, что у него шерсть клоками?
– Ой, вы не бойтесь, это подшерсток, у нас кошка необыкновенная. Через две недели у нее этот подшерсток полностью вырастет, и она станет как медвежонок.
– А у нас кот живет, он ничего котенку не сделает?
– Тамикуля?
– Как ты сказала? Как его зовут? – заинтересовалась Марша.
– Николай Генрихович называл котика Тамикуля. Есть деревня в Эстонии, Тамикуль. К нему оттуда приехал друг и этого котенка привез. Ну, они так вот и назвали его, Тамикуля, потому что это показалось им смешным. Они веселые были. Все время шутили.
– Вот оно как! А что за друг, не знаешь?
– Нет, не знаю.
Девочки побежали играть с котенком.
 
– Лейла мне рассказала, как вы с ней сегодня обедали, пожалуй, я завтра к вам присоединюсь.
– Давай, будешь пятым. Лейла уже всю нашу бригаду организовала.
– Отлично, я тогда к часу там закажу столик на всех, а вы бригадой подходите.
– Марша, дядя Женя! Я кошечку Мотей назвала!
– Мотя? Жалко, отца Антона Григорьевича рядом нет, сейчас она могла обрести такое имя, что Тамикуля сгорел бы от стыда от простоты своего прозвища.


ГЛАВА 21. АНТОН. САША. ПОЕЗД.
Антон с Сашей ехали в Москву в плацкартном вагоне фирменного поезда. Саша сидела напротив и читала, больше в их отсеке никого не было. Она так углубилась в написанную историю, что не обращала внимания на проводника, предлагающего чай, снующих пассажиров, встревоженные сигналы пролетающих мимо составов, ее лицо время от времени выражало какие-то эмоции, но в основном оставалось спокойным и сосредоточенным.
Антон, не спрашивая, заказал чай себе и ей, попросил печенье. Откинувшись по диагонали в угол возле окна, он смотрел на Сашу, не желая переводить свой взгляд, и думал о Марше. Может даже сравнивал, или все же нет, просто размышлял о них обоих.

Саша обладала удивительной особенностью. Она оставалась красивой всегда. Больная, здоровая, радостная, огорченная, счастливая или озабоченная, правильные черты лица, отражая эмоции, совершенно не портились и не уродовали ее. Нельзя сказать, что улыбка ей шла больше, чем выражение спокойствия или участия, или грусти.
Она никогда не пользовалась женскими приемами в общении с мужчинами. Отзывчиво и сердечно обращалась с подругами. Категорически избегала конфликтов. Была до крайности естественна во всем. Редко применяла косметику, если только помаду, и подкрашивала глаза в торжественных случаях, при этом сразу теряя свой неотразимый дружелюбный вид, становясь какой-то отстраненной и немного чужой. Несмотря на светлые волосы, у нее были густые темные ресницы и довольно широкие брови, красивой, не слишком выпуклой длинной дугой окаймляющие серые глаза, и яркие от природы губы, которые она почти безрезультатно пыталась притушить бледной перламутровой помадой.
У нее давняя привычка немного прикусывать изнутри нижнюю губу. Может быть, в юности она таким образом хотела слегка уменьшить и отвлечь внимание от их сладкого малинового блеска. Вообще-то красота Саши неброская и складывается из нюансов. Ее трудно мгновенно выделить в толпе других девушек, но при личном контакте невольно попадаешь под обаяние движений, негромкого голоса, правильной речи. Саша совсем тоненькая, у нее средний женский рост и скупые женские формы, но выглядит она здорово в любой одежде: в домашнем халате, в строительных брюках или в юбке до пола.
Практически не занимаясь спортом, только художественной гимнастикой в детстве, она походила на бегунью на длинные дистанции, с плоским животом и красивыми мышцами-сердечками на икрах. Она не красила ногти у маникюрш, ухаживала за ними сама, и, несмотря на многочисленные домашние заботы, руки были мягкие и нежные. Антон не знал, когда она успевает и где находит время позаботиться о своем внешнем виде. При нем разве что могла выйти из ванны с влажными волосами, которые расчесывала, не укладывая: они были тяжелые, абсолютно прямые и не поддавались никаким парикмахерским хитростям.
 Она постоянно «худела», употребляя раздельно углеводы и белки, и, случалось, горевала, мол, хочется черного хлебушка с маслом и сыром. Антон не мог понять, что это за проблема при таких пропорциях, но она ссылалась на склонность к полноте, которая ее изуродует.
У нее маниакальная любовь к чтению, Антон даже думать боялся, какое место в ее личном рейтинге занимают книги. Но в душе гордился этим фактом.

Марша была схожа с Сашей какими-то чертами характера, доброжелательным отношением к людям, увлеченностью работой, ответственностью, рукотворными талантами. Внешне они, конечно, совсем разные. Маршина красота казалась яркой за счет волос цвета шоколада. У нее необыкновенного оттенка глаза. Есть такой натуральный пигмент – умбра. Коричнево-зеленовато-серый. Еще цвет хаки, или темная олива - всеми этими терминами, наверное, отчасти можно было бы описать их. Антону приходило на ум сравнение с обработанным серо-зеленым янтарем, который подарили ему знакомые дизайнеры из Риги. Сказали, что очень редкий экземпляр. Под лампой он светился так же, как ее глаза.
Марша всегда была аккуратно, в меру, накрашена, вероятно, с целью акцентировать глаза, чтобы они не терялись на фоне пышных темно-коричневых волос. Марша чуть ниже среднего роста, но обычно надевала обувь на каблучках, пусть небольших, что зрительно выравнивало ее с Сашей. С тонкой талией, красивыми длинными ногами, безукоризненной осанкой, она носила преимущественно джинсы или брючки, одежда была какая-то нереально новая, в идеальном состоянии, будто Маршу на руках перенесли из столичного универмага, минуя лужи, грязь и остальные препятствия. Антон, ранее вообще не анализировавший женские наряды, несколько раз уже задумывался над этим.
Говорила Марша уверенно и четко (видимо, повлияло театральное образование), довольно редко смеялась. Была сдержанной в проявлении чувств. Лишь иногда, а Антону пришлось наблюдать ее в экстремальных ситуациях, она давала волю эмоциям, становясь артистичной, как героини боевиков в иностранных фильмах. Она казалась невероятно притягательна всем, что было ей свойственно и создавало ее образ – «Марша», от того Антон, попав в сети ее обаяния в день приема на работу, не мог и не хотел отделаться от чувства крайнего восхищения и удивления этим человеком, этой девушкой. Он не знал и не пытался узнать о ее прошлой жизни, ему нравилась эта тайна, окружающая ее, он прикасался к волшебной ауре, когда разговаривал с ней, получая такой заряд кайфа, восторга и позитива, что просто невозможно передать словами.
Он не думал о том, что это – влюбленность, любовь или поклонение, он восхищался ею как Дженис Джоплин и Катрин Денев, просто как произведением искусства, как гениальным творением всевышнего, не претендуя на собственность, как можно восхищаться морем, ливнем, солнцем, огнем. Антон трусил, он не хотел думать о ее отношении к себе. Семья – Саша и Лейла – были смыслом существования, тем, без чего он не мог представить жизнь, потеря этого навсегда сделала бы его несчастным. Антон расчувствовался чуть ли не до слез, пребывая в этих раздумьях.

Проводник принесла кипяток, заварку и печенье. Саша неожиданно, очнувшись от книги, радостно удивилась:
– Чай, как здорово! Тебе бутерброды с сыром выдать?
– А ты будешь? – подначивал ее Антон.
– Да мне что-то не хочется.
– Тогда и я не буду!
– Ну, Антон, так не честно!
– Не буду!
– Поздно уже, спать скоро! Я утром точно съем!
– Тогда и я утром!
– Хорошо, я половинку, от твоего отрежу. Тебе полтора достанется, а завтра повторим.
– Ладно, давай, я еще печеньицем дополню свой ущерб. Чем тебя так книженция увлекла? Прямо невозможно было докричаться!
– Правда что ли, ты меня звал? – с недоверием спросила Саша, – дорвалась, мне ведь читать совсем некогда. А тут закрученный сюжет, представляешь, герой сразу двух женщин полюбил. Причем обе хорошие и им очарованы. Он так мучился, то одна его увлекает, то другая. При этом они не знали о существовании соперниц.
– И чем все это закончилось?
– Все хорошо, как обычно в романах.
Антон долго думал, чем же могло все так хорошо закончиться у Саши в книге. И не находил решения: «Надо будет подсмотреть потихоньку, чтобы она не заметила».
 

ГЛАВА 22. МАРША И ОЛЬГА ВИКТОРОВНА.
В понедельник Бархин вызвался побыть с Лейлой и котами в доме Вульфов. Выходные прошли весело и празднично. Это были по-настоящему счастливые дни для всей троицы. Женька так разошелся, что решил взять отгул и провести день с крестной дочерью, да и котенка оставлять без присмотра было боязно. Лейла хорошо восприняла эту новость, только опечалилась немного, что Марша уйдет на работу.
Марша тоже с удовольствием променяла бы трудовые будни на общение и отдых в приятной компании. Но раз уж это не выходило по объективным обстоятельствам, она решила в обеденный перерыв наведаться к Ольге Викторовне. Та история Вульфов, что поведал ей Бархин в субботу за чашкой вечернего чая, не давала ей покоя, хотелось поскорее поделиться новостями.

Здание Исторического архива находилось в семи минутах ходьбы от места работы, но чтобы все получилось наверняка, Марша по телефону заранее договорилась о приходе.
– Хорошо, что ты позвонила, я как раз в ЦНТИ собиралась по одному запросу. Могла меня и не застать, – приветствовала Маршу Ольга Викторовна. Она перебирала фасоль, вооружившись лупой и пинцетом.
– Ольга Викторовна, чем вы заняты, вот уж не ожидала от вас!
– Обеденный перерыв же, просматриваю свой семенной фонд. Это фиолетовая фасоль с красивыми лиловыми цветами, плетистая, я ею украшаю палисадник. Да вот боюсь, если моль заведется, то испортят личинки весь запас. Ты торопишься, наверное? Чай будешь?
– Да, на работе сейчас обстановка сложная, все руководство в Москве, в командировке. Меня назначили ответственной. А сегодня же понедельник, так подрядчики и смежники особую активность проявили после выходных, в очередь выстраивались.
Марша с удовольствием отпила крепко заваренный чай:
– Как хорошо, прямо то, что нужно для бодрости! Больше нигде такого вкусного чая не пробовала, только у вас!
– Говоришь, новости есть? С нетерпением тебя ждала, фасолью занялась, чтобы время быстрее прошло.
Марша вкратце рассказала все, о чем узнал Бархин. Она не посвятила Женьку в тайну любовной переписки Вульфа, тем не менее, он в своем отчете упомянул, что в КГБ Николаю Генриховичу отдали пачку вскрытых писем, которые не дошли до адресата. Марша решила, что это были письма от Грэты.
– Думаю, ты права. Мне сразу показалось странным, что переписка хранилась в доме и в ее тайну вовлечены родственники. Но одно удивительно, ведь по тексту писем не создавалось ощущения, что отправитель не получает ответов, правда, и диалога настоящего как бы не прослеживалось. А может, это были заведомо письма в «пустоту»? Грэта смирилась и посылала их на всякий случай, обуреваемая чувствами, думая, что Генрих уже забыл о ней в своей далекой России.
– А как же альбомы со снимками зданий?
– Ну, фотографии для сына-архитектора, возможно, представляли особую ценность, он их собрал в одно место, чтобы пересматривать, тем более, это происходило уже после смерти его матери.
– Значит, всё, тайна разгадана! Никакого романа не было? Просто влюбленная юная Грэта писала маститому архитектору лирические послания. А он об этом и не подозревал?
– Мы не знаем, так или нет, да, собственно, по-настоящему еще не пытались выяснить. Ты потеряла интерес? Хочу напомнить, что одно письмо было от Вульфа Грэте, значит, какая-то переписка между ними велась.
– Ага, это письмо, которое точно до нее не дошло.
– Да, чем дальше копаем, тем все запутаннее.
– Я сомневаюсь, что мы сможем найти нить Грэты в наших источниках, если она была непримечательная чертежница. Женщина-архитектор в те годы редкость. Вот Маргарита Враницки, точнее Маргарете – так и хочется для простоты ее Ритой назвать – про нее хоть отрывочные, но есть сведения.
– Для простоты ее лучше Марго назвать.
– Ну, пусть Марго. Она-то явно была с ним знакома. Вот на фотографии они рядом.
– Марго – известный архитектор, приехала с мужем. Кстати, Враницки ведь еще жива. Вот кто может нам помочь! А вдруг она знает Грэту?
– Интересная мысль, представляю, как мы ее разыскали и начали расспрашивать про Вульфа и его любовь в городе Магнитогорске, она, если вообще вспомнит кто это такой, точно решит, что мы сошли с ума. Считаю, не стоит подобными вопросами беспокоить пожилого человека, тем более, мы даже фамилию Грэты не знаем. И что это за Грэта, ее, скорее всего, звали Грэтхен или Гертруда?
– Да, не будем отчаиваться. Ведь все, что мы находим, связанное с прошлыми событиями, интересно и никогда широкой огласке не предавалось. Я нашла письма (через немецкий архив, естественно, на немецком языке) Вальтера Швагеншайдта, архитектора из группы Мая, который, будучи в России, спроектировал «барак с растущим благоустройством». На первом этапе это было одно помещение с нарами на двести двадцать два человека. На последнем, третьем этапе – «законченный культурный барак» со спальнями на сто мест, уборными и умывальниками. Швагеншайдт разрабатывал проект целого города из одноэтажных бараков практически до отъезда из России в октябре 1933 года. Вообще-то интересно посмотреть на эти спальни на двести двадцать два человека. Но самое удивительное то, что немецких специалистов пригласили для строительства массового жилья, а весной 1932 года вышли новые архитектурные нормы, практически перечеркивающие идеи обеспечения граждан отдельным квартирами. Их строили в небольших количествах, в основном для руководящего эшелона власти.
– Да, конечно, все, что мы узнаем о Вульфах и связанных с ними событиях – это сведения, о которых я не подозревала, – Марша посмотрела на часы,– к сожалению, мне надо уходить, перерыв кончается, благодарю за чай! Вкуснейший, как всегда!
– Давай я фасоли отсыплю. Посеешь, у тебя же участок большой!
– Я там не считаюсь хозяйкой, скорее, сторожем, уборщицей, дворником, вернее, помощником дворника. Да, про дом надо что-то думать. Не дай бог попадет под снос.
– Я была в отделе культуры. Разговаривала без конкретного запроса, в общем. С чего начать, например. Во-первых, требуется собрать материал и подтвердить документально, что этот дом историческая и культурная ценность. Потому разведку не прекращаем. Твой друг Евгений нам очень помог. Взять хотя бы такой факт – Вульф приехали в наш город в связи с получением заказа на работу. Это многое проясняет. Значит, он был уважаемым человеком, архитектором с приличным гонораром. Если учесть, что Елена служила при нем переводчицей, видимо, такая ставка ему полагалась. Правда, не пойму, он работал как одиночка или с проектной бригадой? Труд архитектора всегда коллективный, он не мог справиться сам, особенно в тот период. Нужны еще чертежники, копировщики, смежные специалисты. Думаю, надо попытаться найти следы этого здания, разрушенного во время войны. Его изображения должны сохраниться в частных архивах, на семейных фотографиях жителей. Вот и дом свой они смогли возвести, значит, хотели здесь осесть, приглянулся Вульфу город. И материалы для строительства из Германии выписывал, что недешево и можно было сделать только официально, и он этим правом пользовался.
– Да, конечно, продолжаем расследование. Как уходить не хочется! До скорой встречи, Ольга Викторовна! Загляну к вам через пару дней, Антон Григорьевич и Саша приедут, немного освобожусь, а то я ведь еще и за маму для маленькой Лейлы оставалась, – Марша улыбнулась, вспомнив про девочку.

Назад Марша возвращалась почти бегом, время обеденного перерыва заканчивалось, сейчас должен был приехать специалист по электрике и наружному освещению. Нужный комплект чертежей Марша готовила два последних рабочих дня. «Да, нелегко отвечать за такой крупный объект», – думала Марша.
Мысли ее опять вернулись к Антону. Скорее, он просто не отпускал ее ни на минуту, иногда она параллельно с этим ощущением что-то делала, говорила, чертила, а если удавалось побыть наедине с собой, Антон всецело занимал внутреннее пространство. Удивительно, но ее отношение к нему не было болезненным, напротив, было радостным и приятным, она мечтала снова увидеть его, поговорить, если удастся, что-то обсудить по работе, сообща прийти к новому решению. Марше легко с ним разговаривать. К примеру, с Женькой Бархиным надо все время держать ухо востро, его постоянные шуточки и подколы лучше подхватывать или парировать, но если он замечал в человеке слабину или неуверенность в собственном чувстве юмора, Женька входил в дикий азарт, и беднягу ждала мучительная расправа.
Марша вспомнила, как они пошли в пятницу обедать коллективом, с Лейлой и Бархиным. Все было хорошо, Женька еду заказал заранее, справившись у друзей об их предпочтениях, но его стиль общения не всегда адекватно воспринимала Майя Михайловна. Причем у нее было отличное чувство юмора, просто она робела перед ним, иногда отвечая слишком серьезно. В результате обед превратился в сплошную хохму. Смеялись все, включая Майю Михайловну, но Марша тревожилась, что в глубине души она может обижаться на Женьку.
С Антоном, в принципе, такого бы не случилось. Он скорее мог задохнуться от молчания, чем начать шутить над другим человеком, особенно старше себя. Он всегда чувствовал эту грань и не переходил за нее. Говорил Антон серьезно, и его юмор был не менее изысканным, чем Женькин, скорее, он выражался в желании поддержать диалог в заданном тоне собеседника. Он это делал мастерски. Но Антон всегда оставался самим собой, не прогибался, не унижался, он мог только снизойти до неприятного общества и человека, если это требовало дело, работа, но никогда по своей воле не контактировал с людьми, которые ему неинтересны или неприятны. Марша не могла в словах или мысленно описать это потрясающее обаяние Антона, не надуманное, а какое-то врожденное. Его фирменный взгляд в глубину, своими большими серыми глазами, просто лишал Маршу способности нормально соображать. Бархин болтал по этому поводу, мол, у Антона левоглазие, в смысле, левый глаз немного косит в левую сторону, отсюда такое ощущение, что точка схода взгляда фокусируется не на собеседнике, а где-то внутри него. Может, все это было и так, но Марша никакого левоглазия не замечала, а вот таинственный роковой взгляд ощущала на себе.

Прибежав на работу, Марша увидела молодого человека, стоящего у окна в коридоре. «Опоздала, пришел электрик», – расстроилась она и собралась было извиниться, но не успела, юноша повернулся на звук шагов и стоял ошарашенный и взволнованный.
– Здравствуйте, – он начал говорить первым, я вас никогда раньше не видел, – откуда вы такая!?
Марша совершенно не ожидала подобного развития событий, только и нашлась, что ответить:
– Просто вы давно здесь не были, пошли смотреть чертежи.
Разговор со специалистом-электриком вылился Марше в сущую муку. Он не собирался вникать в проблему, увидев перед собой, как он выразился, «девушку несбывшейся мечты», все время отвлекался на личные вопросы о свободном времени, роде увлечений, семейном положении. При этом на него не хотелось сердиться, так искренне он болтал. Марша беспокоилась, насколько точно он понял задачу, не хватало еще опозориться перед Антоном. Она заставила электрика повторить все, что ему втолковывала, и с удивлением обнаружила – он абсолютно «в теме».
Марша подумала, ведь за эти прошедшие месяцы никто так открыто не обращал на нее внимания, Бархин не в счет. И вдруг представила, а если она тоже нравится Антону? Что тогда будет! От этой мысли на душе стало тоскливо. А вообще-то, чего она хочет? Тихо любить, скрывая чувства, боясь невольно пробудить в нем интерес больше, чем дружеский? Она не знала. Она только хотела снова видеть его. И это обязательно должно завтра произойти.


 ГЛАВА 23. МАРША, ЮСТАС, ЛАРИСА.
«…Он играл на гитаре и пел о любви.
Струны нежно дрожали от касанья руки….»
Марша приглушила приемник. Она сидела на своем месте и никак не могла начать работать или хотя бы включить компьютер. Ни Антон, ни Саша еще не пришли.
Женька Бархин с Лейлой на машине поехали встречать их к поезду. Марше тоже хотелось на вокзал. Жалко было расставаться с Лейлой. Не терпелось поскорее увидеть Антона. И Сашу… Легкий холодок покрыл колени, неужели она конкурентка, разлучница, соперница? Нет, нет, нет! Марша от страха зажала уши, словно бы кто-то кричал ей это вслух.
– Мария Кирилловна! Вы что такая прибитая сегодня? Радоваться должна, возвращается начальство, теперь легче будет, ты молодец, со всеми поручениями справилась, с нашей помощью, конечно! Марша, серьезно, ты здорова?
Виталик со своего места наблюдал муки совести сослуживицы.
– Виталь, ты чай не ставил греть? – Марша заговорила на отвлеченную тему, с радостью оторвавшись от своих горьких мыслей.
– Понял, сейчас мигом.
Виталик достал из тумбочки спрятанный от проверяющих пожарников электрочайник, побежал в туалет налить воды. Из-за кульмана выглянула Майя Михайловна:
– Правда, Мариша, ты сегодня немного печальная, даже осунулась вроде. Не выспалась, девочка не давала?
– Да что вы, Майя Михайловна, девочка ведь не грудная, да такая хорошая, наверное, жалко расставаться, вот и грущу. Да и не грущу совсем. Давайте чай пить! Я принесла свою традиционную «Белочку». Знаете, Лейла, увидев у меня коробки конфет, спросила: «А что, в Ленинграде только «Белочки» продаются?» Вот какая наблюдательная! Я ей объяснила, мол, мне родители присылают любимые сладости, а я их практически не ем, вот они и копятся для гостей.
В коридоре послышались оживленные голоса и смех. Отворилась дверь, в нее с чайником протиснулся Виталик. Антон, с еще не отпустившей его улыбкой, заглянул в комнату и весело воскликнул:
– Вот так коллектив проводит трудовые будни! Я к вам на чай, не возражаете?
Антон держал в руках несколько завернутых в целлофан булочек и ржаных лепешек – вечная и не проходящая его привязанность.
– Антоша, как съездили? – Майя Михайловна деловито разворачивала выпечку и выкладывала на блюдо.
– Все замечательно. Да, там совсем другая жизнь. Масштабы иные. Как-то грустно от этого. Ну, ничего, по работе сделали, что планировали, даже больше. Встречались с молодыми московскими архитекторами, на вечеринку к ним попали, называлось мероприятие: «Пятницы у Вадика». Весело было! Они в честь нас собрали архитекторов-музыкантов, прямо вечер авторской песни получился. Нормально, я не ценитель бардов, но когда люди, которых ты лично знаешь, поют, играют что-то свое, да хорошее, это здорово!
Антон долго и подробно рассказывал о командировке, с кем встречался, как прошло обсуждение проекта. Удалось выбить дополнительное финансирование. Было совещание с акустиками в ЦНИИЭП им. Мезенцева. Теперь важно интерьеры зала сделать точно в соответствии с их рекомендациями. Рассказал, что привез дизайнеров из Риги, своих друзей.
– Марша, давай ко мне в кабинет пойдем, я хочу ребят за тобой закрепить, обсудим, какие чертежи им подготовишь и как лучше процесс организовать. Покажу тебе их прежние проекты, альбомы у меня там. Ведь их кандидатуры еще придется утверждать на высшем уровне.

Молча вошли в кабинет. Антон сел на свое рабочее место, Марша напротив него, через стол. Точно так же они сидели в тот памятный для них обоих день, когда Марша, по протекции Бархина, хотела устроиться на работу. А ведь совсем немного времени минуло с тех пор, но сколько всего произошло!
– Ну, ты как, Марша? Устала? Свалили мы на тебя все наши обязанности и по работе, и семейные.
Он смотрел ей в глаза спокойно, без смущения и подтекста. Да уж, это Антон умел, так разглядывать собеседника.
– Все хорошо. По работе никаких проблем не вскрылось, а семейные обязанности я разделила с Бархиным, так что мне их досталось совсем немного – общение с малышкой было невероятно приятным.
– Судя по тому, как она непрерывно рассказывала о чудесных днях, проведенных без нас, вы даром времени не теряли. Даже увеличились в количестве, имею в виду котенка.
– Да, кстати, решили его участь? Я все волновалась, вдруг Лейле нельзя из-за аллергии.
– Ну, про аллергию не знаю, может, не проявится. Мы уже пытались ей котенка подарить, но она слишком маленькая была, замучила его до полусмерти, пришлось вернуть хозяевам с извинениями. В любом случае, спасибо, Марш, огромное. Мы в Москве немного развеялись в моральном плане. Особенно за Сашу рад, посмотришь, как она изменилась, повеселела. Мы тебя сегодня ждем в гости после работы, даже так: Бархин за нами заедет. Я не спросил, правда, свободна ли? Пользуемся тобой, как собственностью. Познакомишься с дизайнерами – Юстасом и Ларисой. Они из Риги. Мои давние приятели. Думаю, ты поработаешь с ними, подготовишь чертежи, введешь в курс дела, расскажешь тонкости. А мне сейчас необходимо решить вопрос, как их устроить на проживание. Они надолго приехали. Еще недели на две после Нового года останутся. Я товарищей привез неофициально, поэтому расходы по их командировке не знаю по какой статье проводить. Ну, что-нибудь придумаем. В крайнем случае, воспользуюсь предложением Бархина поселить гостей у него, а он в служебной квартире для приезжих при тресте перекантуется.
– Подождите, зачем же Женьку так напрягать. Я снимаю большой дом, а фактически, всего две комнаты использую. Готовить есть где. С расходами на питание, думаю, сообща справимся. Тем более, что Новый год Бархин предлагал у меня встречать, вот сразу все и решим.
Антон в замешательстве смотрел на Маршу. Видимо, он не был готов к такому повороту событий и не понимал, как реагировать.
– Даже не знаю, боюсь, тебе это будет не совсем удобно. Они люди неординарные. Вдруг с бытовыми заморочками. Давай так, я пока не отказываюсь от твоего предложения, но в конце вечера ты сама решишь, остается ли оно в силе.
– Но мы же все равно вместе работать собираемся. Вот, прямо сразу и начнем, там есть прекрасный кабинет.
– Что же, Марша, у тебя за дом такой замечательный? Бархин без конца восторгается, а я вот не в курсе, – Антон сделал вид, что обиделся, – можешь планировку набросать?
– Давайте, попробую.
Марша подошла к кульману, прикрепила чистый лист бумаги и на минуту задумалась. Она стояла к Антону спиной, слегка склонив голову, и он вновь ощутил сильное волнение и радость от того, что видит ее.
Она стала быстро откладывать засечки, потом уверенным движением провела горизонтальные параллельные линии – стены и перегородки, отделяющие комнаты.
– Марш, а руками-то чертить сподручнее, так ведь?
– Ага, и приврать можно, на компьютере это делать стыдно. Я, естественно, не совсем точно изобразила план, получилась, скорее, схема.
Марша обвела поярче нужные линии построения.
– Вот так примерно. Здесь кухня-столовая, потом гостиная, она же моя спальня, кабинет. Вот туалет с душевой. А эта часть дома приподнята на полметра. Там две комнаты. А из коридорчика есть выход в большую студию. Тут должен быть еще один санузел, его не доделали, пока кладовка. Вообще-то дом довольно компактный, но в нем удобно и совсем не тесно.
Антон внимательно рассматривал чертеж. «Как это у нее быстро получилось!». Он с грустью подумал, что время таких виртуозов проходит. Компьютеры только-только вошли в обиход архитекторов, еще не все согласились работать на них, а заказчики уже требуют электронную версию, им она кажется красивой и правильной, подобно типовому проекту. На самом деле чертежные компьютерные программы в таком виде, как они сейчас представлены, это фактически изображение примитивами – линиями, окружностями. Человек за каждую черточку отвечает, как и раньше. Единственный плюс – возможность делать варианты, используя первоначальный шаблон. Но есть и огромные минусы – ошибки. Применяем старое с целью подправить, изменить на новое, вдруг кто-то отвлек – и все, человек забыл, что редактировал, и пошло-поехало. Сам Антон понимал, с технической революцией бороться не стоит. Надо сдаваться. В «Гражданпроекте» он одним из первых овладел азами компьютерного проектирования. Но любил эскизы делать на кульмане, вручную.
– Говоришь, Новый год встречаем у тебя, это здорово! Должно быть, прекрасным окажется следующий, 1992 год. Вот, кстати, посудачим о нашем будущем.
 
 Вечером друзья встретились дома у Антона и Саши Кругловых.
Юстас и Лариса оказались такими коммуникабельными и простыми, что ни на минуту Марше не почудилось, будто она в чужой компании.
Юстас был невероятно привлекательным молодым человеком. Длинный, светловолосый, с красивыми и правильными чертами лица, он прекрасно говорил по-русски, имея русскую мать.
Лариса поначалу озадачила своим видом. Слишком худая, высокая, с тонким хрящеватым носом, небольшими узкими губами и бледной кожей, волосы совсем черные, короткое каре с высокой челкой. У нее привычка не смотреть в глаза, она опускала их, изредка вскидывая, будто сверяясь с положением собеседника. Марша впоследствии поняла причину. Лариса рисовала. Она практически все время эскизировала или делала наброски. Рассматривать окружающих просто не было возможности. При этом от нее не веяло отстраненностью и напыщенностью. Она обладала колоссальным чувством юмора. Говорила Лариса редко и коротко, это звучало как выстрел, после которого собеседники еще долго стонали и подвывали, подранено хватаясь за животы.
Юстас и Лариса не были женаты, но жили вместе, снимая в Москве комнату. Как пара они не смотрелись совсем, но обращались между собой хорошо, по-доброму, весело.
Марша предложила им пожить у нее, в доме Вульфов. Они согласились тут же, «не глядя».

– Саша, ну ты просто волшебница, когда успела столько всего наготовить? – удивилась Марша, зайдя на кухню, чтобы помочь ей, но там уже помогал Бархин.
– Да ничего особенно не успела. Кое-что из столицы захватили. Это все Юстас купил, привез на вокзал. Вот, пожалуйста, сосиски, кетчуп, спагетти. Даже ананасы. А у нас вообще времени не было на магазины. Да я и не представляю Антона в километровой очереди. При всех его замашках гурмана, он лучше на сигаретах продержится.
Конечно, он же у нас интеллигент, зачем ему до таких проблем опускаться! – беззлобно ворчал Женька Бархин, посыпая горячие спагетти тертым сыром.
Марша не стала им мешать, взяла врученную ей тарелку с дымящимися макаронами и понесла к столу.
– Антоша, сыграй, пожалуйста, – Юстас рассматривал синюю электрогитару. Я ведь никогда тебя не слышал в полную мощь.
Антон оглянулся на Маршу. Он видел, что она принесла горячее, пора садиться за стол, еда остынет и Саша, конечно, расстроится. Но потом все-таки снял инструмент с крюка.
– Ну, немножко, вместо аперитива. А то соседи уже спать ложатся.
Он подключил гитару к усилителю. Звук поплыл густой и глубокий. Какая-то невероятная волна накрыла Маршу. Она, будто под давлением ветра, не удержавшись на ногах, присела на краешек дивана. Это был гитарный риф, даже какой-то знакомый, с протяжными запилами, проникающий вглубь нее, ледяной до мурашек и жаркий, как брызги кипятка одновременно. Марша отрешилась от окружающего. Сначала она невольно прижала руки к щекам, потом пришла в себя и рискнула посмотреть на Антона, столкнувшись с его прямым взглядом, направленным на нее в упор. Он уже опустил гитару, а отзвук блюза еще долго летал по комнате, от одного слушателя к другому.
Голос Бархина вернул всех к действительности:
– Пейдж  гордился бы тобой, Антон!
Марша жалела, что все так быстро кончилось. Ей не хотелось открывать глаза, видеть людей, разговаривать, но она испугалась, вдруг ее состояние будет замечено и неверно истолковано.
Бархин, Юстас и Антон все еще обсуждали сыгранный фрагмент.
– Не жалеешь, что не стал музыкантом?
– Не знаю. Пытаюсь никогда ни о чем не жалеть. Если смог не быть музыкантом, значит, не музыкант. Может, жил бы не в этой стране, решил бы по-другому, но сейчас доволен своей судьбой. Я сам люблю профессионалов. Мне кажется, в музыке это особенно важно. Не хочу жить с комплексами. Ну что, давайте пировать!
 
Поздним вечером, когда Бархин перевез вещи дизайнеров, а сам уехал домой спать, Марша осталась на кухне с Ларисой. Та зарисовывала в блокнот Вермикулита, который проснулся, разбуженный суетой. Она делала наброски молниеносно, двумя-тремя линиями, тут же переворачивала страницу, не прекращая разговаривать, чем удивила Маршу, посчитавшую ее молчуньей. Они обсуждали разные темы, сразу нашли верную волну, настроились на нужную тональность.
Марша думала, слушая Ларису, что у нее, собственно, нет подруг. Вот Ольга Викторовна, к примеру, самый близкий здесь человек, с которой она разговаривает на важные темы, доверила ей тайну Вульфов. Но между ними есть дистанция, может, в этом виновата разница в возрасте? Они люди своих поколений и, опасаясь вторгнуться в чужое личное пространство, не касались определенных тем. Саша Круглова, Антон, Бархин, конечно, друзья, но она с ними никогда не разговаривала о себе, хотя духовное родство и близость присутствовали. А с Ларисой сразу стали наперебой раскрываться друг другу.
Проговорили всю ночь. Выяснилось, что обе землячки по рождению. Лариса появилась на свет в Ленинграде, в семье военного. Потом они переехали жить в Ригу, там и осели после демобилизации отца из армии. В Риге Лариса поступила в художественное училище, где познакомилась и подружилась с Юстасом. Закончив учебу, вместе решили уехать в Москву.
– Понимаю, я ему не пара. Юстас – красавец благородных кровей. Что он так прикипел ко мне, не пойму? Сам говорит, взял пожизненное шефство, мол, без него пропаду, с голоду умру. Я ведь постоянно рисую, а он от этого балдеет. Но семейная рутина не для меня. Домашнее хозяйство, дети – это все отрывает от творчества, а оно мне необходимо как воздух. Может, конечно, со временем изменится отношение к жизни и профессии. Но пока так.
Лариса сидела на табурете, листы с готовыми набросками отрывала и кидала на пол. Марша машинально их складывала, она устроилась на тканом половичке, рядом с котом, смотрела на Ларису снизу, в профиль и отметила для себя, насколько красивый у нее контур лица. Все портила уродливая, слишком короткая челка.
Марша осмелев от доверия, вызванного разговором, решилась спросить:
– Ларис, ты никогда не хотела себе прическу изменить, как-то подстричься по-другому?
Лариса засмеялась:
– Просекла-таки!
Она медленно потянула за челку вниз. Шевелюра сдвинулась, от чего Марша пришла в ужас. Тогда Лариса рывком сняла парик. Светлые волосы, длиной не более сантиметра, плотно облегали голову, отчего казалось, что она бритая. Лариса сразу стала похожа на инопланетянку.
Марша не смогла сдержать восторга:
– Ух, ты! А парик зачем, для тепла?
Тут пришла очередь Ларисы смеяться, Марша поддержала ее. Они так громко хохотали, что разбудили Юстаса, уставшего от всех событий и сразу отправившегося спать. Из коридора, ведущего в кухню, он появился, завернутый в одеяло:
– Вы чего, на работу не пойдете, болтушки?
– Не пойдем, завтра позвоню Антону и отпрошусь.
 
Но Антон позвонил первым, было уже девять часов. Встревоженным голосом он спросил:
– Марша, не пугай меня! Что такое, вы там устроили продолжение банкета?
– Да нет, Антон Григорьевич, все нормально. Только можно мне отгул взять, вчера заболтались, поздно легли, проспали. Да, гости еще спят, устали с дороги.
– Ну конечно, давайте, приходите в себя, и после обеда жду вас, поедем все на объект. Я машину заказал. Посмотрим фронт работ. Ну как тебе новые жильцы?
– Замечательные люди. Спасибо вам за такое знакомство!

Антон был поражен обновленным имиджем Ларисы не меньше, чем Марша.
– И зачем так шифровалась? Я думал, ты из блондинки в брюнетку перекрасилась, а тут вон как все радикально!
– Боялась напугать здешнюю неиспорченную публику…

Компания подходила к строительной площадке, морозный воздух был звонкий, как хрусталь. Все вокруг стало слепяще-ярким от солнца, обычно такого скупого в декабре!
– Вот это да! – воскликнул Юстас, увидев силуэт только что возведенного театра, – ничего себе провинциальные архитекторы! Почту за честь поработать с вами!

Они остановились не в силах оторвать взгляд от того, как небо с белыми комками облаков растворилось в застекленной глади фасадов.


ГЛАВА 24. БАНКЕТ.
Проектирование музыкального театра или Дома музыки, как уже между собой называли его горожане, было закончено. За архитекторами остались авторский надзор, отделка фасадов, выполнение интерьеров.
Дизайнерские задачи решали художники и скульпторы. Они сотрудничали в тесной связи с архитекторами, которые досконально знали и прекрасно представляли объем и конструкции здания. Антон, как автор проекта, конечно, заложил основы внутренней организации пространства, но без помощи настоящих профессионалов не обошлось. Близкие друзья, столичные дизайнеры, уже подготовили форэскизы.
Руководство института «Гражданпроект» приняло решение пышно отметить завершение основного этапа проектирования театра. И хотя на календаре было только 20 декабря, в актовом зале уже нарядили елку. Мероприятие развернулось в предвкушении Нового года, и оба события слились в длинную праздничную неделю.

Марша открыла массивную дверь и оказалась в просторном высоком вестибюле старинного здания, где располагался проектный институт. Замешкалась, засмотрелась. Она была здесь только один раз. Ее привозил водитель Семен Михалыч для встречи со сметчиками, которых не забирали в бригаду Антона, они оставались работать в этом корпусе. Туда-сюда сновали незнакомые люди, нарядные, в приподнятом настроении, с улыбками на лицах. Никто не обращал на нее внимания. И Марша немного растерялась. Нет, конечно, совсем не было проблемой спросить вахтера, куда ей идти, но она стояла и смотрела на бегущую мимо чужую жизнь отстраненно, как в театре.
– Марша, что задумалась? – Виталик подхватил ее под руку, – пошли, а то без нас начнут.
– Мне бы переодеться! Вернее, переобуться.
– Все устроим, мы же местные люди, со своими потайными дверцами.

 Виталик открыл рабочий кабинет.
– Здесь сейчас никто не сидит, нас ждет комнатка. Вот, возьми ключ. Я разденусь у ПОСовцев, чтобы с тобой не завязываться. Да, актовый зал на третьем этаже по коридору налево и по лестнице вверх, не заблудишься.
Виталик немедленно удалился. Марша оглядела комнату. Рабочие места представляли собой сплошные ряды столов и кульманов. Каждый кульман был прикручен к задней стенке следующего за ним стола. Рабочее место состояло из кульмана, напротив стол, а посередине крутящийся стул. Марше показалось тесновато. Сейчас у них у каждого было два стола, расположенные буквой Г, и кульман. Человек мог писать, читать за столом, что-то мастерить, например, делать макет, работать с типовыми альбомами и тут же, развернувшись под девяносто градусов, чертить на кульмане, подглядывая вбок на эскиз или серию. Сейчас, когда сели за компьютеры, второй стол был удобен как опора под руку с мышкой, а на кульман можно было прикреплять эскизы.
 Марша решила отгадать, где чье место. Она сразу поняла, что первым к двери устроился Виталик. На его столе, в коробке от конфет, кучкой были собраны нарезанные длинные полоски картона и макетный нож, лежал коврик для мыши и переплетенный самиздат по 3Ds MAX.
Рядом, через проход, был стол Майи Михайловны. Как всегда, идеальный порядок – баночки с карандашами, смешная детская точилка, чашка с котиком, «Иностранная литература» за 1991 год, №5. Марша раскрыла журнал на закладке, прочитала: «Сердцебиение», автор Кэндзи Маруяма. Она удивилась, что пропустила новинку, надо будет с хозяйкой договориться и почитать. Из картона был сделан карман для чистой писчей бумаги и прикреплен сбоку стола. Ниже столешницы на невысокой полке лежали листы ватмана.
Марша прошла дальше. Она узнала стол Саши, территория оборудована по такому же принципу, как теперь у нее. На столе лежала пачка рисунков Лейлы, видимо, она тут частенько появлялась. Марша повернулась к кульману слева, и сердце ее заколотилось. Антон, это его место. Значит, они с Сашей сидели рядом. Антон среди своих как простой проектировщик, а может, он еще не был руководителем? Марша пристроилась за его стол, над которым нависала наклонным крылом плоскость чужого кульмана. С обратной стороны доски было приколото несколько вырезок из журналов. Какие-то музыканты с гитарами. Марша присмотрелась, лица вроде знакомые, но гадать не стала. Немного в стороне наклеена фотография маленькой девочки, которая неуверенно стояла на ножках, боясь потерять равновесие. Казалось, она не держала, держалась за трехлистную веточку клевера. Лейла, замечательная, малюсенькая, годик или чуть больше ей. Фото не цветное. Марша смотрела на Лейлу и неожиданно для себя обратила внимание на то, что она похожа на Антона. На столе лежал листок писчей бумаги, на нем текст на английском языке, написанный от руки. Марша взяла, его, просмотрела, уловила смысл про взаимную вечную любовь. «Лав. Чугезер. Чугезер форева». Сложила листок и украдкой спрятала к себе в сумочку.
Марша заторопилась, переобулась в туфли на шпильках, расчесала волосы. Она пришла в выходном бабушкином платье из китайского панбархата. Эта вещь обросла легендами и досталась ей от мамы, которая прислала его в бандероли, прямо к празднику. Бабушка и дедушка-летчик какое-то время жили в Харбине. Бывали на приемах в Генеральном консульстве СССР. Бабушка, имеющая врожденный вкус, заказывала шить наряды у известных китайских мастеров. Черное платье получилось шикарное. Бабушка, красавица по природе, но не слишком приметная в повседневной жизни, в нем настолько преобразилась, что на важном торжестве по случаю какой-то знаменательной даты высшее начальство ее не опознало. От дедушки потребовали объяснений, подозревая в связи с иностранкой, сомневались, что это была законная супруга и мать его детей. Пришлось предъявлять платье и бабушку в нем в качестве вещественного доказательства. Кагебист потом все свел к шутке, хороший человек.
Платье оказалось Марше как раз впору, а фасон предполагал особенную торжественность случая. На спине таился глубокий расходящийся разрез, перехваченный сверху планкой. Сзади по центральному шву юбки вставлена оборка в форме веера, длиной чуть ниже остального платья. Спереди оно смотрелось строго и просто, без воротника и рукавов, точно облегая фигуру, а сзади заманчиво привлекало разрезом и сложной формой юбки. Материя мягкая, струящаяся, с внутренним блеском, выводила наряд на недосягаемый уровень.

- Вот она! Мама, Марша нашлась!
В комнату вбежала Лейла в белом кружевном платье и бросилась к Марше. За ней вошла Саша.
– Мы за тобой, испугались, вдруг ты потеряешь ориентацию в наших лабиринтах.
– Мама, посмотри, какая моя Марша красавица!
– Да, действительно, Марша, как тебе идет наряд, просто восхитительно смотришься! Совершенно необычно! И очень неожиданно. Как ты такую фигуру маскируешь? Просто дива! Поторопимся? Скоро начнется праздник!
– Пошли. Лейла, что же такое на тебе надето? Чудо, как хорошо!
– Это бабушка Полина мне прислала платье из елецких кружев. А мама сшила такой чехол, чтобы ничего не просвечивалось, ни маечка, ни колготочки, вот я получилась снежинкой, нет, лучше я буду принцесса-снежинка. Мне кажется, что у снежинок платьица коротенькие, как сегодня у девочек, а у меня длинное, как у принцессы. Марша, а может я принцесса Зима? Или Зима уже взрослая дама? Посмотри, мне папа диадему подарил, только она падает, ты не знаешь, может, ее приклеить как-нибудь? Она прямо корона!
– Я тебе заколочки принесла подарить. Смотри, с камушками. Давай мы с мамой попробуем их приспособить.
Пока они колдовали над диадемой, прилаживая ее к волосам заколками, в комнату заглянул Антон.
– Вот вы где!
– Папочка, мы уже идем!
– Давайте, только вас и ожидаем.
В приоткрытую дверь протиснулся Бархин, он был в пальто и меховой шапке.
– Вот тут я и разденусь. Ноги сами привели. Помнят! Девчонки, что это за красота такая! Про Лейлу я знаю, матушка моя все спрашивает, подошло ли платье. Марша, шикарно смотришься, прямо девушка из модерна. Саша, что за наряд? Антон, как же так, расщедрился, наконец!
Довольный Антон стал рассказывать:
– Когда были в Москве, мой родственник попросил Сашу сопроводить его невесту в салон новобрачных. Саша выкроила немного времени и сходила с девушкой, той ничего не подошло по размеру, а Саша вот такие обновки купила, не пропадать же талону из ЗАГСа.
– Это что же, одеяние для новобрачной?
– Нет, там ведь и вечерние наряды продают.
Саша улыбнулась и, неожиданно для всех, покружилась вокруг оси. Платье до пола из тончайшего вязаного трикотажа светло-серого цвета развернулось дивными складками, оголив перламутровые туфли-лодочки. Сверху на плечи накинут шарф из оренбургского пуха с серебристой ниткой. Саша была вся такая новогодняя, светлая, нежная. К ней хотелось прикасаться, чтобы ощутить руками пушистую мягкость материи.
Бархин пробурчал, смотря на Маршу:
– Вот, человек в теплом пришел, а ты, подруга, тут у нас околеешь, окна старые, везде сквозняки.
– Да ничего, мне вроде не холодно, – Марша прикидывала, что Бархин еще не видел ее открытую спину.
Они поднялись на третий этаж. В коридоре был накрыт импровизированный длинный праздничный стол, собранный из нескольких конструкторских. Девушки раскладывали бумажные коробочки-подносы, на них бутерброды с сыром и яйцом, украшенные морковкой и зеленым луком. Столы поражали воображение разнообразием. Как пояснил Бархин, все приносят то, что могут, это обычно консервация, а основные блюда и выпечку поручают готовить особым признанным мастерам, за отгул, естественно. Салаты режут с утра. Спиртное закупают централизованно, но с учетом пожеланий. Вот и выходит пир горой.
Народ стал рассаживаться, предпочитая компании по интересам, а не по специальностям. Со стороны лестницы прошло руководство. Для них в торце был приготовлен отдельный стол, как у нас водится, и спиртное там дефицитное, и еда более изысканная. Директор института, главный инженер, главный архитектор, начальник технического отдела, главный бухгалтер, еще какая-то девица, как прокомментировал Бархин.
По порядку слова брали руководители: директор, главный инженер, потом пришла очередь главного архитектора, Бориса Борисовича Казаряна. Он встал, долго говорил о том, как впервые увидел Антона, как они нашли взаимопонимание, как работали вместе. Определенную роль отвел себе в этом проекте, но не слишком большую. Все по-честному. Выпили за Савицкого, несколько фраз было посвящено ему, человеку, который фактически сгорел на работе, «отдал профессиональный долг…».
Потом Казарян поблагодарил Антона за внесенный вклад в повышение статуса института. «Нас теперь и в столице почитают…», хитро улыбнулся и сообщил, что руководство тоже хочет сделать приятное Антону, предложить ему должность ГАПа.
При этих словах Бархин слишком громко хмыкнул. А шепотом сказал Марше:
– Для Антона теперича и должность директора не должность.
Затем выступали незнакомые Марше люди. Бархин коротко характеризовал их, по-доброму, с шуткой. Между выступлениями чокались, закусывали. Потом настала очередь сюрприза для Антона. Его готовили и ждали, в воздухе висело ощущение: что-то будет! Главный архитектор рассказал притчу о двух молодых влюбленных, подчеркнув, мол, есть тому свидетельство. Махнул рукой. Свет погас. Послышалось легкое стрекотание внезапно обнаруженного кинопроектора.
На экране замелькали желтые блики, появились силуэты людей, потом резкость слегка наладилась и камера успокоилась. Звука не было. И тут Марша увидела Антона, нет, она не узнала его, она его почувствовала. Он был еще более худой, чем сейчас, длинные темные волосы доходили почти до пояса. Видимо, шла репетиция номера. Антон что-то сыграл на гитаре, потом перегнулся пополам и захохотал. Из-за кулис выбежала Саша, тоже веселая, счастливая. Подскочил еще человек, не известный Марше. Они все втроем что-то обсуждали и смеялись, потом немного успокоились. Антон убрал волосы со лба длинным неторопливым жестом, взглянул в камеру и стал серьезным и собранным. Марша не знала, что именно они разыгрывали. Потом вышла Саша с нежнейшим развевающимся шарфом, отошла в другой конец сцены и запела. Какая она была юная, просто невероятно. Совсем девочка, кажется, что школьница. Фильм закончился также неожиданно, как и начался. За столами зааплодировали, закричали: «браво», послышались одобрительные возгласы, вопросы, почему нет звука, просьбы Антону как-то саккомпанировать, спеть, озвучить фильм.
Антон не соглашался, смеялся, отнекивался, говорил, что нетрезв, не репетировал и вообще, не надо входить в одну реку дважды. Саша поддерживала его. Тут на выручку пришел Виталик, сказал, что у него есть запись «битловского» варианта этой песни, можно поставить, будет как фон. И сразу же несколько человек вспомнили, что была оригинальная магнитофонная запись с того памятного концерта на кассету. Кассетник и запись находились у фотографа в его «темной» комнате. Пока энтузиасты побежали на вахту за ключами, потом за магнитофоном, взрослые стали теребить Лейлу.
– Ну как, видела маму и папу?
Лейла сидела с приподнятыми плечиками и удивлением на лице. Потом сказала:
– А я где была?
– Ну девчонка, ну голова! Все сопоставила! А ты родителей узнала?
Лейла опять пожала плечами, потом добавила:
– Узнала мамочку.
– А папочку узнала, папочку с гитарой узнала?
– Узнала…
Сослуживцы, кольцом окружившие девочку, наперебой говорили ей, объясняли, какой это концерт и что мама и папа не женаты, а Лейлы совсем еще не было.
Марша думала про Антона. Все внутри собралось в комок из тоски, безнадежности и жалости, что они тут жили без нее. На экране сейчас показали начало их отношений, сколько счастья в глазах Саши, какие они оба нереально красивые.
Бархин стоял у окна, курил, пепел сбрасывал в баночку из-под растворимого кофе.
Марша подошла к нему, увидела, что он разволнован. Ей было его жалко, захотелось обнять по-матерински, поворошить волосы. Хороший человек, наверное, несчастлив. Бархин будто прочитал ее мысли:
– Что значит моя жизнь? Я вроде не живу. Столько трудов стоило распределиться вместе, думал, все-таки расположу ее к себе. Но наш Антоша тоже оказался тут. И она смогла его завоевать. Она! Королева! Я видел, что она хочет быть с ним, я не мог этому мешать и не мог не быть рядом, не мог жить без ее света. Со страхом думаю, а если бы я сейчас работал в Рыбинске, как сложилась бы моя судьба? Нет, нет… Самое противное, что я Антона люблю, как брата, у меня такого друга другого нет. Знаете вы, девчонки, толк в парнях!
Марша не поняла, имел ли он ее в виду. Молчала. Что тут скажешь!
Снова погасили свет, включили проектор, со второй попытки удалось синхронизировать изображение на кинопленке и магнитофонную запись. Зазвучала песня "Girl", которую Марша слышала сотни раз в записи Битлз, нет, конечно, это было другое исполнение, другой аккомпанемент. Только гитара. Немного скупо, но в сочетании с голосом Антона дало потрясающий эффект! Марша сидела вся в мурашках, это что-то невероятное, особенно, когда тоненькая юная Саша присоединилась к нему в припеве. Было понятно сразу: это его девушка и песня для нее. Марша не могла до конца осознать всю массу охвативших ее эмоций. Она не понимала, что хотела, чего ждала. Пленку ставили еще два раза. Между просмотрами были тосты, хвалебные речи в адрес Антона. К нему тянулись с рюмками и бокалами. Марша видела, что он счастлив. Счастлив не от обещаний и посулов руководства, а от отношения к нему равных по положению коллег, друзей, соратников. И еще от того, что все закончилось. Закончился сложнейший этап многомесячной работы, закончился вот таким триумфом.
Антон вдруг согласился сыграть. Но не пошел в зал на сцену, взял электрогитару, сел на край тумбы, на которой располагались колонки, прямо в коридоре, среди празднично украшенных столов. Играл с закрытыми глазами. Композиция была Марше не знакома, но слушалась легко. Музыка звучала не быстрая, но какая-то жизнеутверждающая, бодрая, мажорная. Антон внезапно открыл глаза и нашел Маршу. Вспышкой молнии соединились трассирующие нити их взглядов. Марше показалось, что он играет для нее. Или, может, ей очень этого хотелось. Антон больше не опускал глаза. Он был серьезен, даже слишком серьезен.
 Антон перестал играть, когда в поле зрения попали Саша и Лейла. Они махали ему.
– Извини, Антоша, дочке спать пора.
– Все, уходим, да?
– Я с Лейлой пойду, а ты обязательно останься, это твой праздник. Веселись. Да и Марша заскучает без компании.
С этими словами Саша окинула Маршу взглядом, сняла свой палантин и сказала:
– Думаю, он не испортит твой наряд.
Антон с Маршей проводили Сашу и Лейлу до самого выхода. При этом Лейла торопливо пыталась сообщить им все свои новости. Приехало такси, на улице начиналась небольшая метель. Из открытой двери ворвался холодный воздух, и Марша накинула тончайший оренбургский шарф.
Народ продолжал веселиться.
– Больше выпивать не буду ни с кем. А то уже отстраненно все начинаю воспринимать. Кажется, к примеру, что я не с тобой, а это сон утрешний, нереальный. Но сейчас мы пойдем, будем танцевать, слышишь, музыка уже в зале грохочет. Эх, где наш друг Бархин с его подборками медленных композиций!
В тускло освещенном актовом зале кресла были раздвинуты по периметру помещения, а вокруг елки плавно перемещались импровизированные дуэты. Антон потянул Маршу за руку. Снял с ее плеч шарф.
– Пошли!
И она пошла. Танцевать они умели. И оба сразу это почувствовали. Музыка была неспешная, какая-то сонная, они вращались медленно, слегка смещаясь со своего места, двигаясь по более широкой спирали. Антон взял Маршу за руку и придерживал за спину, так получилась, и Марша была в стопроцентной уверенности, что рука Антона случайно попала в глубокий вырез платья. Она разволновалась, рука прямо жгла ей спину. Антон сегодня был центром внимания, все любят его жену Сашу, а тут какая-то новенькая. «Карма бабушкиного платья!».
Антон во время танца молчал, они изредка встречались взглядами. Наконец музыка закончилась. Марша почти бегом вернулась за шарфом и под предлогом сквозняков накинула его на оголенную спину. Они исполнили еще три танца. Музыка была все время медленная. Несколько пар тихо кружилось по залу. Вокруг, на отодвинутых креслах, сидели подвыпившие зеваки. Марша понимала, такого больше может никогда не повториться, чтобы Антон вот так просто держал ее за руку, слегка прижимал к себе, смотрел на нее в упор. Она так волновалась из-за присутствия окружающих, что осознать и до конца прочувствовать этот момент не могла.
Изрядно намучившись от сложившейся ситуации, Марша сказала:
– Наверное, пора домой? Поздно.
– Я провожу, рассказывай, куда пойдем.
Марша, уже откровенно боясь свидетелей, предложила взять такси.
– Давайте, Антон Григорьевич, сейчас с вахты вызовем машину по телефону. Меня забросите и на ней же домой.
Антон не стал возражать. Такси приехало не быстро. Ожидая, они стояли в вестибюле, делились впечатлениями о вечере. Сетовали, что потеряли Бархина, Юстаса и Ларису.
– Куда-то, наверное, втроем забурились.
В такси Антон сел спереди. Марша сзади. Из-за ремонтных работ подъехать близко к дому не удалось. Антон вышел проводить Маршу, но она успокоила его, мол, дойдет одна. В окнах свет, значит, гости уже пришли. Да и вообще здесь тихое место, она не боится. Антон силился рассмотреть дом, но было совсем темно. Соседи спали. Уличный фонарь не горел.
– Так, завтра на работу не приходишь. И вообще все эти дни до Нового года отсыпайся и занимайся с дизайнерами, чтобы их командировка прошла как можно более продуктивно. Если дома развернуться с эскизами не получится, приходите к нам, потеснимся, разместимся. Несколько комнат смежников скоро освободятся. Так что прощаюсь, может, даже до 31 декабря. Вот приедем к тебе праздновать Новый год, хорошенько все исследую, при дневном свете. Ага?
Антон неожиданно заключил Маршу в шуточные объятия и поцеловал в шапочку.
– Вот такая ты, девушка-праздник! Спасибо тебе за все!
Марша не ожидала подобного завершения вечера и вдруг поняла, что эти его слова затмили все другое, что сегодня произошло. Она направилась к дому медленно, задумчиво. Ей хотелось повернуться. И около калитки она повернулась. Антон стоял возле машины. Марша помахала ему и побежала по занесенной и едва обозначенной следами Ларисы с Юстасом тропинке к дому. Ей хотелось побыть одной, но, открыв дверь, почувствовав запах кофе, улыбающиеся лица друзей, она тут же перестала об этом сожалеть.


ГЛАВА 25. ДОМ ВУЛЬФОВ.
Саша положила руки на плечи Антона.
– Ты меня совсем не слушаешь?
– Нет, я весь во внимании, ты сказала, что я поторопился просить у Марши разрешения использовать дом под мастерскую.
– Почему тогда ты не реагируешь на мои слова?
– Просто ты не права. Марша понимает всю выгоду от этого предложения. Таким образом, вероятно, мы спасаем дом.
– И лишаем ее возможности нормально жить в нем, уединяться, быть хозяйкой.
– Но ведь она не хозяйка, вряд ли у нее хватит средств выкупить дом, и даже если будет владелицей, одна не сможет его отстоять и сохранить. Нужна защита государства, иначе пойдет под снос согласно генеральному плану. Ты же понимаешь, что это лакомое местечко. Оазис. Частная застройка в центре, нонсенс. Сломают, возведут многоэтажку. Нет, не отберут, заплатят по себестоимости, может, наследников все устроит, а наш город лишится такого шедевра.
– И ты понимаешь, как надо действовать?
– Марша сказала, что у нее есть знакомая в историческом архиве, она тоже обеспокоена судьбой дома Вульфов и начала собирать информацию о его хозяевах. Они немцы, архитекторы, отец и сын. Мне Бархин говорил, там история печальная, связана с работой в СССР иностранных специалистов.
– Да, я тоже хотела бы побольше узнать о них, Марша очень интересно рассказывала! Но все-таки у меня есть внутреннее предубеждение насчет твоей затеи. Кажется, не надо там устраивать мастерскую.
– Саша, ну что ты! Видела флигель? Это же явно зал для проектировщиков. Просто он не оборудован, не утеплен. Ну зачем, по-твоему, архитектору строить такое помещение, не спортзал же размещать? Получается, мы используем его по назначению. Автор идеи был бы нам благодарен. Или ты вообще против организации моей собственной мастерской, тебе кажется, что не надо уходить из «Гражданпроекта»? Боишься, вдруг у нас ничего не получится? Или в институте надежнее работать? Не понимаю твою реакцию. Я оформил лицензию, на волне теперешнего успеха у меня есть шанс изменить жизнь. После смерти Савицкого я думал, что конец всему, я не представлял, что осилю такую нагрузку и такой фронт работы, а смог, справился. Да, я был не один. Без нашего коллектива, без тебя, без Виталика, без Марши и Майи Михайловны, без опытных конструкторов и смежников, даже без Бархина, ничего бы не получилось. Но за все надо было кому-то отвечать, координировать, принимать решения, улаживать хозяйственные вопросы. И вот я это прошел, научился многому и теперь не хочу работать в институте под чьим-то оком и руководством. Не хочу, не могу, принимая во внимание возраст и амбиции главных архитекторов в «Гражданпроекте». Меня в Москву звали. Посохин после заседания в Москве официально предлагал с ним сотрудничать. Но это не с ним, это под ним. Лучше здесь, в провинции, но самому. Делать то, что хочется и как хочется. И вообще, я не могу ходить на работу к восьми, подчиняться строгому распорядку. Мы же творческие люди! Нам иногда требуется поскучать наедине с собой, может мне ночью лучше работается! Я за деньгами сверхмерными гнаться не думаю, но процесс должен быть в кайф.
 Саша убрала руки с плеч Антона.
– Что же ты там собираешься ночью работать? – она засмеялась, – хорошо, конечно, я с вами, буду помогать. Просто внутренний голос волнует меня и предостерегает. Ну ничего, я его уговорю. Можешь уже дать мне какое-то задание?
– Занесите план дома и участок в компьютер, пусть будут наготове, потом распечатаем, когда понадобятся. Еще нужна ситуационная схема и несколько фотографий с хороших ракурсов. Попробую сходить в исполком, но на пальцах разговаривать не хочется. Пока всему коллективу про возможные изменения ничего не сообщаем, чтобы зря людей не волновать и не обнадеживать. Сейчас нас никто не закрывает, не разгоняет, не требует возвращаться в «Гражданпроект». Есть еще работы по авторскому надзору и множество вопросов от строителей. Мало того, смежников брать к себе в мастерскую не могу, не осилю, только архитекторов и, возможно, одного конструктора. Так, что потихоньку электриков, водопроводчиков, теплотехников придется отпускать в свои подразделения, пусть перейдут на скользящий график, пару дней в неделю у нас, остальные дни в институте. Архитекторы пока в полном комплекте остаются, будем держаться до последнего, чтобы нас не затянули в другие проекты. Занимайтесь работами по дому только с Маршей. Да, ты все-таки разведай, вдруг и правда, ей эта затея не слишком по душе.
– Да уж, конечно, разведай! Можно подумать, она признается! Марша тебе никогда не откажет. Вот почему я и беспокоюсь. Мне показалась, что сейчас она счастлива. Полагаю, ей нравится жить одной. Ну, гостей я не считаю, Юстас и Лариса – это не беда, а подарок.
 Саша вышла из комнаты, оставив Антона наедине со своими мыслями. Настроение у него вдруг упало. А если Саша права? Может, он не должен был затевать этот разговор, да еще в праздник? Но получилось как-то само собой.
 
Солнечным днем 31 декабря они с Сашей и Лейлой подъехали на такси к дому с высокой кровлей, отделанному гладкой черной плиткой. Антон, конечно, был наслышан от Бархина об этой удивительной постройке, но представлял ее совсем иначе, наверное, более традиционно. Теперь вот стоял завороженный, влюбившись с первого взгляда в совершенные линии и формы. Саша взяла его под локоть двумя руками и, прижавшись щекой к плечу, проговорила:
– Это просто сказочно и невероятно!
Антон знал, что она чувствует то же самое, уже перестал удивляться ее реакции на происходящие события, когда он только успевал о чем-то подумать, а Саша выражала мысль вслух, бывало даже теми же, родившимися у него фразами.
Маленькая Лейла захлопала в ладоши.
– Мой любимый домик! Ура! Вот это сюрприз!
Она деловито, на правах завсегдатая, повела их к калитке, научила открывать не совсем исправный засов.
Антон и Саша еще не пришли в себя от увиденного, медлили, идя по узкому проходу вдоль дома и забора, а навстречу им уже бежали Марша и Лариса, наряжавшие елку в саду. Лейла бросилась к Марше обниматься, показывала своего подросшего котенка, приговаривая: «Моя самая любимая Марша!»
Девушки были одеты в куртки и вязаные шапочки, обмотаны шарфами, розовощекие от мороза, радостные и юные. Антон никогда не видел Маршу такой веселой. Обычно она малоэмоциональна, сдержанна, но улыбка сделала ее просто неотразимой.
Белый снег слепил глаза, последние солнечные часы этого, 1991 года. У Антона все было хорошо. И в работе, и в семье. И вообще…

Антон с Сашей специально приехали пораньше, чтобы успеть посмотреть дом при свете дня. Бархин был на месте, он мужественно взял на себя организацию праздничного стола, доставку продуктов и даже изготовление холодца. Саша сразу подключилась помогать.
Антон ходил по дому, дотошно рассматривая планировку, детали интерьеров, инженерию. Обнаружил проигрыватель и коллекцию пластинок. Застрял возле стеллажа, бережно, по одному разбирая диски. Через какое-то время Женька присоединился к Антону:
– Женская половина меня отпустила. Теперь там помощников хватает.
– Смотри, Жень, сколько дисков! В основном джаз. Конверты немного потерты, значит, хозяин часто пользовал, любил. Но тут есть и рок. Пластинки фирменные. К ним сделаны полиэтиленовые обложки. И у меня впечатление, что это не его рук дело. Мне кажется, диски кто-то привозил или дарил уже обернутые. Он их слушал, но все-таки не настолько часто, как джаз.
– У него друг был из Прибалтики, наверное, он снабженец. Ведь там эту контрабанду проще достать.
– Пойду, узнаю у Марши, можно ли проигрыватель включить? Смотри, альбом группы Free, "Highway", 1970. Не слышал. Давай поставим!
 
1991 год подходил к концу. Запахи, распространяющиеся со стороны кухни, были труднопереносимы. Часов в семь решили устроить шведский стол, такой легкий вариант ужина, чтобы не перебить аппетит и не испортить впечатление от ожидаемого праздника.
Потом Лейла занималась кошками, а девушки обсуждали новый фильм «Красотка».
Бархин предложил желающим показать флигель. Надели куртки и попытались открыть дверь, ведущую туда со стороны дома. Замок не поддавался. Кто-то придумал воспользоваться натертым стержнем графита от простого карандаша, чтобы разработать механизм. Со скрипом, угрожая сломаться, ключ провернулся.
Помещение было темным и холодным. Сквозь огромные окна виднелись силуэты деревьев в саду, а наряженная елка подсвечивалась гирляндой из лампочек Ильича, протянутой от флигеля к высокой макушке.
Антон представил, будто бы он – хозяин дома, архитектор, поздно вечером вошел в свою студию, чтобы забрать эскиз и посмотреть его потом, сидя в кресле перед телевизором. Да, да, это же настоящая мастерская! Ему привиделся ряд кульманов, столы для совещаний…
– Ну что вы там примолкли! – позвал их Женька.
Он стал включать софиты, пространство постепенно обрело законченные очертания.
– Вот это да! Прекрасное помещение! – Антон искренне восторгался, – сколько тут воздуха!
– Наверное, хозяин планировал сделать студию или проектный зал.
– Вот, вот и я так же подумал! Мне даже привиделось, как здесь мебель могла стоять.
Женька проделал те же фокусы с софитами, что и в тот памятный вечер с Маршей. Пространство зала погрузилось в полумрак, а площадка у елки озарилась ровным, плотным светом. Друзья спустились во двор, прошли по саду и попали в дом с парадного крыльца.
– Ничего пока не выключаем, сделаем праздничную иллюминацию, будем хороводы водить вокруг елочки.

 Время незаметно и весело приближало праздничные мгновения.
– Да, чудная ночь! Вот и заканчивается этот год, сколько всего произошло и плохого, и ужасного, и очень хорошего! Пусть следующий пройдет без потерь и разочарований, без болезней и грусти! Ура!
– Ура! Ура! – закричала Лейла, ей тоже налили в бокал праздничного шампанского под кодовым названием «Лимонад груша».
– С Новым годом!
– С Новым годом!
– С Новым счастьем!
Все с аппетитом принялись за угощения. Чего тут только не было! И салаты, и чудные закусочные бутербродики-канапе, и отбивные из свинины, и селедочка с луком, и холодец, и воздушное пюре! Десерты и напитки в перечне Лейлы выглядели так: «разноцветное полосатое желе с кокосовой стружкой, изображающее снежок, торт «Наполеон», украшенный киви и мармеладками в виде елочки, печенье «Грибочки» с маковыми ножками, будто запачканными землей. Морс из клюквы, лимонад и другие вкусные напитки для взрослых».

В разгар пира Антон вдруг заговорил о работе:
– Как жить в Новом году будем? Никто почему-то не задается этим вопросом.
– А действительно! – рассмеялся Женька, – самое время обсудить!
– Да вот мысль у меня появилась и предпосылки, начать свое собственное дело. Открыть творческую мастерскую. Взять туда на работу нашу архитектурную группу в полном составе, можно еще друга Бархина прихватить.
– Меня-то за что. Или шофером? Это я могу! – Бархин развеселился, даже постанывал от смеха! Давало о себе знать и вкусное шампанское.
– Надо название придумать, – Лариса сказала таким серьезным тоном, что все опять рассмеялись.
Лейла пыталась говорить, но ее просто не было слышно. Смешинки разлетелись по комнате, и теперь уже любое слово вызывало хохот. Тогда она забралась на стул и, размахивая руками, начала кричать. Наконец, взрослые успокоились.
– Надо назвать «Мячик»!
– Ой, ой, ой умру, – причитал Бархин, склонившись и упираясь лбом в край стола. Остальные вторили ему.
– Дочка, почему «Мячик»?
Один Антон еще как-то держал нить разговора и соображал.
– Потому что у вас фамилии круглые!
– Как круглые? А ну да, Кругловы, правда, круглые.
– А у Марши – Шарова, у Виталика – Кольцов! Все круглые! Поэтому надо назвать «Мячик», чтобы никому не было обидно.
– Лейла, как ты так быстро сообразила!
– Нет, я не сейчас сообразила, я это давно знала.
Опять хохот, тут уж досталось Майе Михайловне с ее фамилией Лунгина, Предлагалось переиначить ее. Последовало множество вариантов, каждая интерпретация вызывала бурную реакцию и взрыв смеха.
– Надо назвать «Сфера», в принципе тот же мячик, но больше, масштабнее, по-взрослому, – подал голос серьезный Юстас.
– Да, прекрасный выход из затруднительного положения, и тогда я тоже смогу войти в вашу организацию на законных основаниях, – вставила Лариса.
– Каким образом?
– По отцу я Базилевская, а у мамы фамилия Округова.
Веселье продолжалось с удвоенным накалом. Лейла посмотрела на взрослых, махнула рукой и со словами: «Ладно, мне к кошкам надо», удалилась на кухню.
– А если отставить шутки, хорошее название «Сфера». Оно короткое, простое, емкое, включает в свое понятие не только геометрическое тело, но это еще и среда, общественное окружение, а у символистов сфера значит совершенство, совокупность всех возможностей в ограниченном мире. Нет, мне точно нравится! Здорово! – радовался Антон.
Все остальные, немного успокоившись, одобрили название и тут же провозгласили тост за новую едва родившуюся мастерскую. Разговор стал вертеться вокруг толкования слов, а Марша, обеспокоенная тишиной на кухне, куда направилась Лейла, выскользнула из-за стола. Тихонько, чтобы не пугать девочку, она на цыпочках прошла по коридору, пытаясь не наступать на скрипучие половицы.
Ее накрыла волна умиления, когда она увидела спящую Лейлу, с трудом втиснувшуюся в кошачью лежанку на печке. Вермикулит, зажатый в тиски ее объятий, тоже спал богатырским сном, а маленькая Мотя, трогательно подогнув лапки кренделем, издавая шуршащее мурлыканье, подремывала буквально нос в нос с хозяйкой.
Антон, приметив отсутствие Марши и Лейлы, тоже поспешил на кухню. Теперь они стояли в замешательстве, совершенно не представляя, что дальше делать. Обеспокоенный уединением Марши и Антона, бдительный Бархин отправился на их поиски. Убедившись, что они ведут себя прилично, Женька, увидев крестницу, опять затрясся от мучившего его весь вечер смеха. Антон, прикрыв губы рукой, тихо спросил:
– Прямо не знаем, что с ней делать? Надо ли выковыривать оттуда или как?
Подошла Саша и раньше других победила ступор после увиденного:
– Давайте их сфотографируем! – она достала из кармана куртки, висевшей на крючке в кухне, чудо-фотоаппарат под названием «мыльница», недавно приобретенный в Москве, и сделала несколько кадров, – наверное, не стоит будить, а то расстроится, что уснула и прозевала встречу Нового года, поспит немного, встанет. Тут же тепло. Может, слегка негигиенично, так вот, среди котов. Ну, уже случилось.
– Лежаночку я мыла, – поспешила предупредить Марша.
– Вот и отлично, пошли всех снимать, а то совсем забыли запечатлеть такой веселый праздник.
Друзья фотографировались и компанией, и поодиночке, и группами, тут подоспела и слегка передохнувшая Лейла, умолчав о вынужденном приземлении на лежаночку.
Решили поменять скатерти и приступить к десерту. Муравьиной тропой потянулись цепочки, уносившие грязные тарелки и доставляющие на стол сладости и чайные принадлежности.
– А конфеты «Белочка» будут? – поинтересовалась Лейла, – вдруг они кончились?
– Этого просто не может быть, – успокоил ее Бархин, – у Марши из этих коробок небольшой склад образовался. Вот что значит девичья сила воли. Подрастешь, тоже будешь талию беречь, а пока конституция позволяет, давай, пользуйся моментом.
– А мне позволяет конституция, точно знаешь? Это что, такой закон для всех?
– Слово! – всхлипнул Бархин, которому, видно, по судьбе было сегодня умереть от смеха.
Чай и «Наполеон» слегка угомонили компанию. На какое-то время даже стало тихо, если не считать брутального голоса Джона Фоггерти и позитивных «Криденс…»
– А где же вы будете дислоцироваться? – спросил Юстас, одновременно откусывая от большого куска «Наполеона».
– Да вот пришла мысль уговорить Маршу пустить нас к себе, во флигель, Прекрасное помещение, а мы сможем дать ему жизнь и продолжить дело архитекторов прошлых лет. Ты как, Марша, не против?
Марша, не подумав даже мгновение, просто сказала:
– Конечно, да! В смысле нет, не против.
Антон, счастливый от того, как все удачно может сложиться, предложил выйти на двор к елочке, полюбоваться зимой.

Тихо-тихо падал снег, прикрывая собой, очищая и исправляя все, что до этой поры было обыденным и скучным. Он искрился на ветвях, белый, пушистый, новый. И казалось, что впереди будет только хорошее, праздничное и радостное. Наступил 1992 год.
 

ГЛАВА 26. ВЫСОКИЕ ОТНОШЕНИЯ.
Прошли новогодние праздники. Марша помогала Юстасу и Ларисе заниматься интерьерами театра. Для работы заняли кабинет Вульфов, светлую комнату с большим письменным столом и массивной чертежной доской из липы.
Марша хорошо ориентировалась в проекте, она специально отметила на планах и разрезах все помещения и отдельные места, требующие участия дизайнеров.
Естественно, Антон как автор Дома музыки изначально заложил интересные решения внутреннего пространства. Основой всего стала идея трансформации зрительного зала, а главным отличительным элементом здания – прозрачный объем фойе в виде цилиндра со сплошным остеклением. Снаружи, с отступом от стен, на него накручены спиралью огромные перфорированные ленты из алюминия, добавляющие динамику фасадам, что изнутри давало удивительный эффект света и тени. Теплилась надежда заполучить уникальную подсветку с использованием лазера, которая ориентировалась бы на восприятие здания с площади перед театром, а сквозь отверстия перфорации была видна в фойе.
Марша не только обеспечивала Юстасу и Ларисе «проживание с питанием», Юстас частенько сам варил обеды, а продукты в основном привозил Женька Бархин. Она еще помогала готовить демонстрационный материал. Марша владела хорошей графической техникой, мастерски кроила макеты, наводила душевные, легкие отмывки. Дизайнеры выдавали идеи, они вместе это обговаривали, клеили промежуточный макет и чертили развертки.
На каждую отдельную часть работы собирали всех на просмотр. Как, правило, это было через два дня на третий. Приходили Антон, Саша с Лейлой и Бархин. Картонки с развертками выставлялись в гостиной, макеты, колеровки – все занимало положенные места. Заваривали чай. Саша обычно захватывала что-то печеное. Товарищи устраивались кружком и вникали в суть.
Обсуждение сводилось к восхвалению Юстаса и Ларисы и лавине комплиментов в адрес Марши от Юстаса и Ларисы, которые не жалели эпитетов. Конечно, потом каждый что-то предлагал, развивал идею, друзья начинали возбужденно спорить, и наконец, по общему согласию, все оставалось как есть. Действительно, уровень работ был исключительный, и Антон умолял только ничего не выкидывать из чернового материала: во-первых, в этом виде его вполне можно представлять к рассмотрению, во-вторых, он хотел потом планшетами с эскизами украсить стены в будущем чертежном зале флигеля.
Марша теперь оценила фанатичное желание Антона заполучить на свой объект таких мастеров. Ранее он неоднократно упоминал о дизайнерах и предвкушал итог работы с ними.

Когда все главные помещения театра были рассмотрены, найдены основополагающие приемы и утверждена колеровочная гамма для каждого участка, приступили к выполнению демонстрационного материала на метровых планшетах.
Перспективами занималась исключительно Лариса. Она делала небольшие картинки вручную на стандартных листах для черчения. Затем эскизы фотографировали, увеличивали и переносили на подрамники, и она начинала работать акварелью, тушью и белилами. В скорости, живописности и игре с освещением к ней никто не мог бы даже приблизиться. Лариса обладала немыслимым пространственным воображением и вычерчивала на глаз перспективы настолько точно, что надобность в трудоемком графическом построении исчезала.
Марша поняла, на чем держится творческий союз Юстаса и Ларисы. Юстас служил аккумулятором идей. Казалось, он наполнен ими до бесконечности. Все его замыслы, от новаторских до примитивно-гениальных, содержали в себе море возможностей для претворения и развития. Он был немного ленив от природы, имея хорошую профессиональную подготовку, тем не менее, не спешил эскизировать, посвящал в свои идеи Ларису, и та изображала его мысли в такой убедительной форме, а иногда в настолько законченном виде, что Юстас изумлялся: «Неужели я это придумал». Юстас был талантливый прозаик, а Лариса – гениальный поэт, имеющий дар невероятной выразительности.
Но на самом деле у них был золотой тандем. Поодиночке они теряли не половину, а, по меньшей мере, две трети успеха конечного результата. Оба это понимали. Ценили друг друга, оберегали и уважали. Юстас, абсолютно спокойный, – его нелегко вывести из состояния равновесия – смиренно заботился о нехозяйственной Ларисе, восхищался ее художественными талантами, хохотал над остроумными выражениями. Марше было комфортно с ними.
С Ларисой она не просто подружилась – прониклась к ней нежностью и особым поклонением за талант, а узнав, что та приходится родной племянницей Базилевского Глеба Валентиновича, ее любимого преподавателя по графике в Ленинградском архитектурном техникуме, сблизилась еще больше.
Марша нуждалась в таком человеке, как Лариса, они раскрывали друг другу важные, а иногда сокровенные моменты жизни, надеясь на понимание и поддержку. Обе делали это, возможно, впервые. У них оказалось много точек соприкосновения по интересам. Их трогала одинаковая музыка, нравились одни и те же художники, они обожали импрессионистов, выделяли Ренуара. Лариса была чрезвычайно умна и начитана. Она, кстати, знала о том, что в тридцатые годы в России работали две миссии иностранцев – группы Мая и Майера, и часть специалистов из этих объединений подверглись репрессиям.
– Мне о них дядя Глеб говорил. Отец его друга лично знал одного архитектора из группы Хеннеса Майера, фамилия, по-моему, Тольцинер, да, Филипп Тольцинер, он был арестован как немецкий шпион, отбывал срок в лагере под Соликамском, чудом выжил и потом остался работать в Советском Союзе по специальности, а вот как звали самого товарища дяди, не помню.
Тут-то Марша и посвятила Ларису в тайну писем Вульфа. Ларису заинтересовала эта история. Они вдвоем заново пересмотрели собранные материалы и переписку.
– Марша, сходи еще к Ольге в архив, может, что-то новое добудешь. Как раз с проектом ты освободилась, а хозяйством Юстас займется. Вон они с Женькой поехали за провизией. Приедут, готовить начнут. Иди, иди, не терпится что-то новенькое услышать. Заодно о судьбе дома спросишь! А то торчишь тут вторую неделю как в заключении.
 
Марша решила воспользоваться паузой в работе и повидать Ольгу Викторовну. К тому же она не поздравляла ее с Новым годом и хотела совместить эти два мероприятия.
По телефону они условились встретиться в архиве, а потом пойти домой к Ольге Викторовне, чтобы поговорить в спокойной обстановке. В здании проходил ремонт, который, как ни старались, не смогли закончить к Новому году. Везде на расстеленных по полу газетах были видны следы побелки, пахло краской. Ольга Викторовна пыталась наводить порядок сама, проветривала запах, но погода установилась холодная, открывать форточки надолго не рекомендовалось, ведь в хранилище должен соблюдаться определенный температурно-влажностный режим.
 Ольга Викторовна показала Марше толстую папку.
– Прислали из Германии. Это бесценные материалы. Я тебе не показывала потому, что они на немецком. Да и хотела сделать сюрприз, все перевести и отпечатать на пишущей машинке. Занимаюсь дома, но документы здесь храню. Представляешь, я написала своей приятельнице в Германию сразу, как мы с тобой начали разматывать этот клубок. Но от нее не было ответа все текущее время. Подруга вообще не имеет отношения ни к архитектуре, ни к архитекторам и историкам, ни к архиву, просто живет в бывшей ГДР. Вот я попросила ее посмотреть по библиотекам, нет ли там мемуаров свидетелей этих событий. Список персоналий у меня же есть, я его и послала. Она хороший человек, русская, вышла замуж за немца и теперь постоянно живет в Германии. Вот согласилась мне помочь. В библиотеке на территории бывшей ФРГ нашлись книги – воспоминания нескольких участников той международной экспедиции. Купить их невозможно, она заказала фотокопии трех изданий. Это очень интересно. Пока работаю с записями Волтерса, а еще есть дневники самого Мая и Лотты Стам-Беезе.
– А почему Вы не начали с Эрнста Мая?
– Да открыла то, что первое лежало, и оторваться не смогла, пока всю книгу не прочла. Там обрисовано много бытовых моментов, это всегда легче для понимания, приведены свидетельства и письма других архитекторов, побывавших в России в то время. Поэтому она крайне информативна, тут собраны мнения и видения разных участников этих событий. Вот, к примеру, из переписки небезызвестного нам Швагеншайдта: «Русские предлагали, чтобы мы взяли с собой наши семьи с детьми, вещи, мебель. Они интересовались, как немецкие архитекторы обставляют квартиры и как живут. Для нас это тоже было любопытно». Книга называется «Специалист в Сибири», автор Рудольф Волтерс. Подруга написала, что это издание – библиографическая редкость даже в Германии, ведь впоследствии Волтерс стал придворным архитектором Гитлера и его книги были запрещены, но в то время, когда он работал в России, видимо, взгляды были несколько иными. Хотя, может, все это звенья одной цепи… Вот еще, слушай: «Специалисты с их семьями сначала устроились в гостиницах, но вскоре им предоставили жилье в новостройке, в Большом Каретном переулке. Каждая квартира предназначалась для двух семей…
Ольга Викторовна зачитала Марше довольно длинный отрывок переведенного ею текста.
– А что-нибудь про работу имеется?
– Да. Вот прямо с листа, из воспоминаний Мая: «Технология проектирования была такой: я со своим штабом сотрудников должен ехать в предназначенном для нас вагоне до ближайшего от планируемого города железнодорожного пункта. Нас оставляли на запасном пути, и мы использовали спальный вагон для жилья. Потом осматривали местность на машине, телеге или санях – в зависимости от времени города и наличия подходящего транспорта». Или вот: «В каком-либо помещении, предоставленном в наше распоряжение, обычно это был зал заседаний местного Совета, мы вырабатывали совместный эскиз проекта. С помощью эпископа, который мы всегда возили с собой, демонстрировали план на общем собрании, а потом правили, основываясь на результатах дискуссии. После нашего возвращения в Москву мы начинали подробно прорабатывать планы». Ага, вот еще: «Мы обычно работали по нескольку дней кряду, лишь иногда отдыхая пару часов на походной кровати, подкрепляясь чашкой кофе или водкой».
– Ольга Викторовна, вас все на бытовую струю относит. Кстати, а что такое эпископ?
– Эпископ – проекционный аппарат, а про быт – правда, заинтересовалась, но не только. Вот как, к примеру, оплачивался труд специалистов, ведь сначала их пригласили работать за большие деньги, но постепенно и командировочные, и зарплаты прекратили выдавать. А если это случалось, то исключительно в рублях.
– Вот скажите, ваша версия, как могли в тех условиях развиваться чувства Грэты и Генриха. У вас сформировалась фабула этой истории? После всего, что вы узнали?
– Могу предположить, если архитекторы группы Мая работали в Москве, а на периферию ездили, возможно, Генрих уехал из столицы в командировку в Магнитогорск и просто там влюбился в переводчицу Елену: русские девушки красивые, в отличие от немок. Думаю, что если бы он вместе с Грэтой был в Магнитогорске, то вряд ли это могло произойти. Судя по всему, их связывали серьезные отношения. Допустим, перед отъездом между ними случилась размолвка, и тут подвернулась Елена, с которой возникло взаимопонимание и симпатия. А он как мужчина не удержался, сблизился с ней, а потом вынужденно женился, чтобы не бросать ребенка. Ведь письма Грэты, что перехватывали гэбисты, написаны в то время, когда Генрих имел жену, сына и жил в городе К. Грэта знала о семье и поддерживала Генриха, радовалась за него. Мне кажется, основная загадка скрывается именно в этом. Почему она писала, зная, что он женат? Кто она? Где была в то время? И мы не в полной мере владеем информацией, может, существовали другие письма, которые Генрих получал до ареста и, возможно, отвечал на них. Ведь одно послание от него все-таки сохранилось. Значит, канал связи был налажен. Предположу следующее – их отношения оказались столь высокими, основанными на духовном влечении, что, несмотря на факт, что они не могли быть вместе, им важна хотя бы такая связь.
– Ничего себе, вот так детективная история! А на счет работы Вульфа в нашем городе что-нибудь удалось узнать?
– Очень мало и очень много. Он спроектировал и построил ремесленное училище недалеко от железнодорожного вокзала. При бомбежках станции оно было полностью разрушено, не восстанавливалось, сейчас на этом месте мемориальный парк. Здание выполнено в кирпичной архитектуре, стиль не характерен для данного периода времени, но оно красиво сочеталось с вокзалом. А что, если Генриха пригласили именно поэтому? Причиной стала кирпичная архитектура. Может быть, он был известен какими-то своими постройками в этом стиле? Там ведь свои нюансы. Вот одно любительское фото. Думаю, если попросить жителей показать личные архивы, снимков будет больше.
– Да, Антон Григорьевич обещал через свои каналы узнать. Я ведь рассказала друзьям про дом и Вульфов. Но темы писем не касалась, это для меня стало очень личным. О них знаете только вы, подруга Лариса и я. Мне кажется, некрасиво так уж публично проникать в частную жизнь людей. Кстати, у нас в Новый год возникла гениальная идея про дом: разместить в нем проектную мастерскую и там работать. Только надо, чтобы город этот дом выкупил у хозяйки и обязательно возвел его в ранг памятников истории и культуры. А мы бы взяли помещения у администрации в аренду. В дальнейшем, в нем можно организовать музей. Только меня куда? А я буду там служить экскурсоводом.
– А я научным работником!
Они, смеясь, шли по заснеженной улице в сторону дома Ольги Викторовны, наперебой предлагая варианты, как можно будет устроить музей и что для этого потребуется. Настроение было прекрасное. Вечерело, снежинки переливались в свете проснувшихся фонарей. Марша прыгала, ловила их разноцветными рукавичками и думала про высокие отношения с Антоном. Она была абсолютно счастлива!
 

ГЛАВА 27. У БАБЫ ТАИ.
В начале января Женька Бархин взял две недели отпуска за прошлый год. Приезд Юстаса и Ларисы, проживание их у Марши и все вытекающие отсюда интересные и приятные мероприятия разнообразили жизнь Евгения Леонидовича. Он много времени проводил с друзьями, помогал как мог и сам получал истинное удовольствие.
 Незаметно они нашли общий язык с Юстасом. Им было о чем поговорить. Сначала Женька познакомил Юстаса со своими приятелями, занимающимися антиквариатом. Юстас коллекционировал старинные фотоаппараты. Теперь они частенько разъезжали вдвоем – осматривали город, покупали продукты.
– Ты когда машину приобрел?
– Наверное, месяцев пять назад. Она еще на гарантийном техобслуживании, ей меньше года. У приятеля тесть - ветеран, вне очереди ее получил, а ездить не смог, вот мне перепала.
– Дверца плохо закрывается…
– Надо будет к ребятам на ВАЗ заскочить.
– А иномарку не хочешь?
– Да не думал пока, наверное, теоретически «японца» мечтал бы. Но не право-рулевую. Вообще-то четверка – отличная машина, универсал, я же с архитекторами дружу, подрамник или планшет, иногда макет возить приходится, очень удобно. Слегка джип напоминает, опять же. А я их сильно уважаю.
– Говоришь, что с архитекторами дружишь, ты ведь и сам архитектор…
– Не знаю, теперь уж, похоже, нет. Хотя жаль. Учился неплохо, стабильно. Все успевал, может, и не гений, но мог бы, наверное, работать.
– А если еще не поздно? Кстати, хорошо машину водишь, абсолютно легко, она такая податливая в твоих руках.
– Думаю, начинать жизнь по специальности мне уже не придется. Шофером могу у архитекторов, – Женька засмеялся, – у меня ведь в стройтресте должность высокая, негоже это не учитывать. И карьерный рост еще не завершен, надеюсь. Так, вот и приехали. Да, точно, дверь хлопает как-то неприятно.
Юстас и Бархин, жмурясь от блестящего снега, поспешили к зданию городского рынка.
В торговом зале было теплее, пахло чесноком и укропом. Они прошли мимо длинного ряда с разнообразными соленьями.
– Что покупать будем? – Юстас никак не мог оторвать взгляд от квашеной капусты.
– А что мы хотим приготовить?
– А давай котлет накрутим!
– Тогда – свинину и говядину. Черт, как все дорого! В магазинах кое-что стало появляться, но цены меня просто убивают. Шоколадка – сорок семь рублей, ползарплаты при советской власти. Ну ладно, импортный шоколад, допускаю, но это же и не шоколад, а маленький батончик «Милки вей», конфета, по сути. А в аптеке клизма советская стоит пятьдесят восемь рублей, обычная небольшая клизма, размером с грушу.
– Правда что ли, не верю!
– Ей богу, сам чуть сознание не потерял. Тоже мне первая жизненная необходимость. Я зашел в аптеку за «Цитрамоном», впереди барышня беременная хотела купить препарат «Гендевит» - как я потом понял, витамины для беременных, их цена восемьдесят пять рублей. Она говорит, мол, нет, я не могу купить за такие деньги, они до нового года типа рубль двадцать стоили. Мне стало как-то очень страшно. Я говорю: «Девушка, я вам витамины подарю, можно? Мне за вашего малыша обидно». И она не отказалась. Молодец, не вздумала выделываться. А знаешь, что мне ответила: «Я потом обязательно тоже кому-нибудь куплю витамины, обещаю, и ваше добро не пропадет». С одной стороны высокопарно звучит, но я целый день об этом думал. Девушка в демисезонном пальто, а ведь зима, холодно, наверное, ей трудно сейчас. И никому, понимаешь, никому нет до нее дела. Кроме близких, если такие имеются. Но она посмотрела в самую суть проблемы, что мы на простом человеческом уровне должны друг друга поддерживать. И добро не пропадет. Я с некоторых пор стал каким-то сентиментальным. Вот эта теперешняя жизнь вытащила наружу всю нашу нищету и безразличие. Люди пытаются, как могут, держаться и сопротивляться. Но на этом фоне дичайшим образом смотрятся разного рода нувориши.
Женька, проходя по мясным рядам, резко свернул к прилавкам с птицей.
– Ты что, еще курицу хочешь, не многовато будет?
– Да нет, я не нам, человеку одному. Вот разговор затеяли, вспомнил, что давненько ее не навещал.
– Девушку? – удивленно спросил Юстас.
– Не совсем, увидишь. Да, кстати, еще творожку надо купить.
На обратном пути Юстас философствовал на тему любви и отношений мужчин и девушек, так и сказал: мужчин и девушек, чем насмешил Бархина.
– Жень, а ты один что ли? За все время ни разу тебя с подругой не видел. Ну, это совсем странно. Вы вроде хорошие приятели с Маршей, и никакой симпатии не испытываешь? Она ведь замечательная, редкое сочетание всего одновременно!
– Да, дружище, я ужасный человек, наверное, однолюб. Думал, перегорел, но, оказывается, нет. Хотя понимаю, что надо о своей пассии забыть, она счастлива, замужем, ребенок. Но… Может, когда-нибудь захочу, и получится снова ощутить это состояние. Да, Маршу бы смог полюбить, чувствую, мой человек, но вот не сложилось. Кстати, мы друзья на уровне предков. Можно сказать, в одной песочнице детство провели, но друг друга не помним.
Бархин остановил машину, не доезжая до дома Вульфов метров пятьдесят.
– Ну, пошли, буду тебя со своей подругой знакомить.
Он открыл калитку. По прочищенной дорожке они поднялись на крыльцо. Постучали. Немного погодя, не дождавшись реакции, распахнули дверь.
– Таисия Алексеевна, вы где затаились? Боже! Что это! – Женька с нескрываемым удивлением осматривал комнату, – по какому поводу сия иллюминация?
– Я вас в окошко углядела. Свет зажгла, мы что ж, нелюди какие! Ты ж, Женя, с человеком пришел. Я тебя позорить не стану.
– Да, вот познакомьтесь, это Юстас. А это, – Женька повернулся к Юстасу, – Таисия Алексеевна или баба Тая. Мы вам подарочки к Рождеству привезли. Давно я вас не навещал. Закружился тут совсем.
– Да что давно, аккурат перед Новым годом и был с дарами своими. Я вот мандарины все берегу, понемногу угощаюсь. Елка твоя, эвон, какая нарядная! Да вы проходьте, я чай сварю, индийский.
– Все-таки, Таисия Алексеевна, вижу я, что-то у вас произошло. И лампочки горят, и сами сияете, как именинница.
– Да чево я сияю. Пензию принесли, вот могу теперича тебя деньгами одарить за покупки.
– Здрасьте! А то я потому сюда хожу. Вы ж мне в этом городе за матушку. Забегаю к вам душой греться. Пенсию, говорите дали, это хорошо, это очень хорошо. Да, а как холодильник, работает, не подводит?
– Не подводит, дуже добрый и по размеру, и по морозу.
– Ну, прекрасно, а то мы бэушный купили, «Минск-5», я вот все боялся, не подсунули бы с дефектом, но вроде нет, работает, техника надежная, оказалось. Значит, говорите, пенсия, ладно, а что еще приключилось? Вы даже помолодели. Вон и платочек сняли, причесон какой-то интересный у вас. Баба Тая, а сколько вам лет? Что-то я вами сегодня прямо не налюбуюсь.
– С двадцать второго я, шестьдесят девять пока, скоро семьдесят стукнет, в Крещение как раз. Сынок приехал на день рождения.
– Ага, проговорилась, конспираторша. Сынок, Святослав, из Америки?
– Из Америки, только Мишенька, он.
– Что-о-о? Мишенька! Вот так да! Я к вам со всей душой, а вы мне сказки сочиняете? – Женька сделал вид, что рассердился.
– А сами-то! Ходят тут Алекс-Юстас, да в фашистском доме штаб-квартиру организовали, думаете, не знаю я!
Женька и Юстас переглянулись и одновременно закатились в приступе хохота.
– Вот, вот, гоготать-то горазды, а я что, думаешь, тебе сразу и поверила, когда ты со своими расспросами про фрица энтого подкатил ко мне?
– Ага, так вы, как комиссар, истинных имен решили не выдавать, ну вам прямиком в разведчицы. Таисия Алексеевна, полюбились серии про Штирлица, а? Сколько раз смотрели?
– Ну, аккурат все, что показывали.
– Понятно, наизусть выучили. Вот точно, поэтому у вас к немцам такое отношение. Но ведь даже в фильме были хорошие персонажи. Пастор Шлаг, к примеру. Это солдат, что нашей радистке Кэт помогал! А Вульфы вообще архитекторы, они не разрушали, а строили. Не воевали, никого не убили. А Генриха Вульфа у нас в концлагере извели. Сына без отца оставили.
– Да нет, я не из-за фильма. Но ихний дом-то не разбомбили, стоит, как новенький, даже ремонтировать не пришлось, только стекла заменили и все.
– Строили хорошо, надежно, вот и не разрушилось, да разве мало на свете чудес. Значит, Михаил приехал. А где он? Вы ему тогда мой телефончик оставьте. Вдруг захочет связаться. Надо мне с ним познакомиться поближе.
– Да вернется сейчас, к соседке, подружке своей, Лидке ихней побежал. А мы все к чаю накроем и дождемся сынка.
Ровно в ту же минуту дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий худощавый мужчина, возраста после сорока, с мальчиком.
– О! У нас гости! Не ошибусь, угадаю, один из вас – Евгений. Наш ангел-хранитель!
Бархин не ожидал, что у бабы Таи такой взрослый сынок Мишенька, но быстро сориентировался, ведь только так и должно быть.
Мужчина первый протянул руку:
– Я, Михаил, Михаил Филиппович, а это – мой младший сын Гриша. Спасибо, Евгений! Вы даже не представляете, как мне вдалеке за маму страшно. У нас есть возможность ее к себе забрать, но она каждый год собирается либо помирать, либо переселяться в новую квартиру, если дом под снос пойдет. Вот говорит, мол, жалко, вдруг квартиру дадут, а я уеду и шанс упущу. А что – новое жилье, там вокруг все чужие. Она у нас однолюб, с людьми тяжело сходится, при этом со своими давними знакомыми перессорилась: гордая, затаит обиду на что-нибудь, и все. Вот только с Полежаевыми и знается. Телефон у нее с сентября не отвечал, соседям – Полежаевым, звоню, не туда попадаю. Оказалось, у них номер сменился. Деньги шлю, приходят обратно – нет такого адреса. Я уж думал, что дом снесли и ее переселили. А мы сами только-только переехали в Бостон. Несколько лет этой вакансии ждали. Я предположил, вдруг она пишет на старый адрес? Пытался у новых жильцов нашей квартиры разведать. Они мне отвечают, что никто ничего не присылал. Конечно, я не сравниваю значимость мамы и работы для меня, но когда живешь в Америке, это приходится учитывать. Стал договариваться с другом из Москвы, чтобы он сюда приехал и маму нашел. Сам пытался устроить срочный вылет в Россию, но у меня такой жесткий график по контракту, что никак не получалось вырваться хотя бы на неделю. Ну не могу я появиться к ней на один день, трагедия и обида на всю жизнь. Я, как мог, освободил январь, чтобы к ее Дню рождения приехать, ведь юбилей в этом году, да просто побыть с ней подольше. И вот в конце ноября телефон заработал. Слава богу! Я никакие договора не сорвал и с мамой все хорошо. Это счастье! Когда она рассказала, что тут у нее приключилось, и вдруг вас бог послал. Даже не знаю, как благодарить! Я ваш должник до конца дней, спасибо большое, надеюсь, тоже смогу вам чем-нибудь помочь.
– Все возможно! Как сказал один человек, добро не должно пропасть. Но, знаете, я заочно был на вас очень зол. Правда, сыночка тогда Святославом звали. Так что забудем, рад знакомству!
– Послушайте, Евгений, у меня еще одна просьба, мама упомянула, ведь вы строитель? Нет ли мастеров со стройки, помочь мне на чердаке поработать? Там подкос на стропилине совсем плохой. Зима вот какая суровая, боюсь, снега навалит, крыша обрушится. Надо мне этот участок заменить. Я уж бревно достал, но один и даже с Гришей не справлюсь. Я хоть и мужик, но не профессионал в этом деле. Я все оплачу, сколько мастера скажут.
– А в каком деле вы профессионал?
– Я доктор. Кардиохирург. Маниакально люблю свою работу. Живу в Америке, поэтому там есть перспективы для исследовательской деятельности и больше возможностей при проведении операций по трансплантации.
– А что, у нас нет необходимости органы пересаживать?
– Необходимость есть, законов о донорстве органов нормальных нет. Люди годами ждут, теряют силы, попадают на хирургический стол уже в таком состоянии, что положительный результат от операции изначально сомнителен. А врачи без большой практики далеко не продвинутся. Тут еще и изобретения – клапаны разные, шовный материал, анестезия, все в комплексе, все связано. Еще реабилитационный период, короче, много тонкостей.
Юстас вдруг оживился:
– А давайте сейчас стропило подправим. Нас вот уже трое, предполагаю, дело не такое уж хитрое. Главное, чтобы свет был. Окна есть на чердаке, а электричество? Пока солнце, а то в январе дни короткие, вечером этим заниматься невозможно.
Михаил утвердительно кивнул:
– Есть окно, правда, небольшое, но зато прямо напротив столба с подкосом. Я потому и обратил внимание, в глаза бросилось. Полез на чердак детство вспомнить, там ведь столько всего важного для меня и интересного. Матушка мои вещи сохранила, за что ей благодарность особенная. Там и книги, и игрушки, и даже самокат.
– Папа, и я на чердак хочу, возьмите меня помогать! – взмолился тихий до того момента Гриша.
– Куда ребенка, в пылюку такую! – разволновалась Таисия Алексеевна, – ты, Гришаня, со мной побудь, телевизер посмотрим.
– Нет, бабушка Тая, можно, ну можно?
– Мам, ты не волнуйся, я ему маску хирургическую надену, да и остальных снабжу, чтобы не вдыхать пыль, ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но гости-то у нас одеты прилично, как-то неудобно их сейчас эксплуатировать.
– На данный счет можете не беспокоиться, у Таисии Алексеевны есть старые фуфайки, я сам видел и уже пользовался. А джинсы постираем, они от этого только синее и потертее будут. Давайте сначала попадем на чердак и там на месте все решим.
Гриша позволил облачить себя в старое детское пальто, как оказалось, тоже Мишино, и первым по крутой деревянной лестнице полез вверх.
– Ух, ты! Ух, папа, тут здорово! Бьютифул!
– Да уж, представляю, какой там бьютифул! Осторожно, ребята, верхняя ступенька выше остальных. А над дыркой слева сразу поручень есть, хватайтесь и подтягивайтесь. Гриша, ты справился, все о-кей?
– Я справился! Ух, ты!
– Словарного запаса у мальчика не хватает, чтобы выразить состояние. Мы с ним по-русски только дома говорим. Сейчас вернется с новыми перлами от бабушки, будет братьев смешить. Так, ребята – вот наша проблема….
Они обступили злополучный подкос. Взяли еще два фонаря и подсвечивали с темной стороны.
Бархин, как самый опытный строитель, выдал резюме:
– Да, вовремя вы, Михаил, приехали! У меня и в мыслях не было чердак обследовать. А тут серьезное положение: гниль, расслоение материала от намокания. Но исправить не слишком трудно. Сейчас я позвоню, и мы все-таки привлечем одного человека, Павла, он уже мне помогал. Мы с ним дверь вашей матушке меняли. Дом осел, геометрия нарушена, простое прямоугольное полотно не подходило. А у него инструмент, пилы хорошие, он именно по дереву работает. Сейчас спустимся, посмотрим ваше бревно, и я его вызову. Приедет, если не занят, обязательно.
 Пока ждали Павла, решили-таки уступить уговорам бабы Таи и отведать чаю.
– Слушай, а как же быть с котлетами? – вдруг вспомнил Юстас, откусывая большой кусок пирога с капустой, – девчонки-то наши без обеда останутся.
– Да! – пробормотал Женька, дожевывая пирог, – ух, как вкусно! Да, девчонкам придется поголодать. Они все равно ничего не едят. Худеют!
– А вы их сюды на обед зовите, я вона щей наварила с квашеной капустой. Да пироги еще есть с повидлой. И ватрухи. Наберем! А хотите, я вам котлеты изжарю с собой, чтобы было, что исты.
– О, давайте, я мясо помелю, мы сделаем котлеты, заодно ваши секреты узнаем, а девчонок позовем и все вместе это съедим. Сейчас я отлучусь к машине, выну продукты.
Юстас пошел во двор, вернулся домой с пакетом и Павлом. Павел привез саквояж с инструментами и электропилу. Они не стали медлить и, стремясь использовать непродолжительный дневной свет, во главе с Гришей полезли на чердак. Юстас остался с бабой Таей готовить обед.
Бархин добродушно ворчал про него:
– Вот пример настоящего организатора, всю потеху затеял и устранился.
Пока взрослые демонтировали старый подкос, прилаживали временную опору, укорачивали бревно до нужного размера и делали вырезы, Гриша осматривал чердак. Павел привез налобный шахтерский фонарь и один из двух домашних выделили Грише.
Луч света разогнал сумрак в углах. Чего тут только не было! Велосипед без переднего колеса, старое кожаное кресло с изогнутыми ножками, огромный сундук с навесным замком. Гриша снял замок, он не был закрыт на ключ, и с трудом поднял крышку. Внутри оказалась разнообразная домашняя утварь и всякие странные вещи. Тут хранились и кожаная дамская сумочка, и кофейник с тонким изогнутым носиком, и матерчатый заяц с пуговицами вместо глаз. В поле зрения попался небольшой чемоданчик с железными углами. Он не смог его открыть. Побродив еще по чердаку, присмотрев другие объекты для следующего посещения, Гриша решил отнести в дом чемоданчик, прихватив заодно матерчатого зайца. Спускаться было тяжело, ноша тянула вниз и мешала смотреть на ступеньки. Пару раз Гриша чуть не соскользнул. Он очень боялся, что баба Тая станет его ругать, и удержался одной рукой, выронив только зайца, зато спас чемодан.
Услышав шум, в коридорчик, ведущий к лестнице на чердак, заглянула Марша и поспешила Грише на выручку.
– Ты один, а где все?
Гриша молча показал наверх, добавив:
– Там очень пыльно!
Но Марша и сама поняла, как там пыльно. Она помогла Грише снять перепачканное пальто, свернула его и подсунула под лестницу.
– Ты что это такое прихватил? Чемодан! Как беженец со скарбом и ребенком.
Марша рассматривала зайца.
– Хорош!
Он папин. Я хочу его в Америку с собой взять. Меня Гриша зовут.
– А меня – Марша. Так ты американец, оказывается?
– А ты тоже американка? Я знаю девочку, ее зовут Марш.
– Я не американка, мое полное имя – Мария.
Услышав голоса, в проеме в потолке показалось лицо Бархина в маске.
– Пришли! Мы тоже скоро. Павел у нас всю бригаду заменил, мы тут подсобниками.
Марша помогала бабе Тае накрывать на стол. А Гриша пристроился смотреть, как Лариса рисует кота. Постепенно она сместила свои приоритеты и начала изображать Юстаса, присматривающего за котлетками, снующую бабу Таю, Маршу, достающую из банки соленые огурчики. Гриша доверчиво прижался к Ларисе, и, затаив дыхание, наблюдал за процессом. Юстас умилялся этой картиной. Оба такие беленькие, бритоголовые, похожи друг на друга, как родные.
– А меня можешь нарисовать? – Гриша даже покраснел от волнения.
– Ну, давай, ты что-нибудь делай, пусть естественно будет.
Гриша взял зайца, прошелся, потом наклонился к чемодану, пробовал открыть, никак не получилось. Призвал на помощь Юстаса, тот, оставив котлетки на бабу Таю, стал колдовать над замком.
– Нет, поломать можно, он древний и заклинило к тому же.
– Да и ломай, что теперь энтот мусор до скончания века держать, пусть малец посмотрит, а то тащил его с ентого чердака, надрывался.
Юстас взял стамеску и молоток из коробки Павла. Замок поддался, и даже ничего не поломалось.
Гриша был разочарован. В чемодане хранились старые тетради, дневник отца за пятый класс, альбом для рисования и несколько книг.
– Мне сегодня не везет с поисками...
– А что ты там надеялся найти?
Марша присела рядом с мальчиком и раскрыла альбом для рисования. Увиденное заставило ее бросить все дела, сесть на скамейку возле Ларисы и начать рассматривать лист за листом:
– Кто это рисовал? Твой папа? – Марша обратилась к Грише.
Мальчик пожал плечами. Лариса, заинтересованная находкой, тоже стала изучать альбом вместе с Маршей, к ним присоединился и Юстас.
– Уж слишком профессиональные рисунки, не похоже на кардиолога, даже очень хорошего! Напоминают зарисовки города, я узнаю некоторые места, здесь мы с Женькой были, вот набережная, а это здание вокзала. Да, да, вокзал, только окружение другое, запечатлено какое-то строение, а сейчас здесь ничего нет, точно знаю, я тут в скверике сидел. А в этом месте, наоборот, высокий жилой дом, а его на картинке нет.
– Подождите, рисунок военного времени, может быть, они все этого периода? Художник рисовал только дома, следов войны как бы и нет, проигнорированы, будто автор хотел запечатлеть не войну, а жизнь без войны, во время войны. Вот дата 1943–1944 годы.
Тут комната с шумом наполнилась спустившимися с чердака работниками.
– Так, вот мы ужин заработали, а некоторые праздно жизнь проводят, – Бархин искоса поглядывая на друзей, в третий раз намыливал грязные руки и смывал их под умывальником, прилаженном на кухне около входной двери.
– Давайте, давайте за стол, сыночки, пока щи не остыли. Павлушка, иди, садись, ишь, куда это ты засобирался!
  Все начали рассаживаться за большой стол. Марша оказалась рядом с Бархиным. Пока ели, он наблюдал за ее отрешенным состоянием.
– Ты чего минорная такая? Случилось что?
– Да нет, это я от еды осоловела. Все так вкусно и невозможно не пробовать, – Марша не стала посвящать Женьку в свои мысли об альбоме, – да, Таисия Алексеевна, ну и щи вы сварили, это что-то!
– Да, щи-то из капустки серой, ее исты не захочешь, а вот на щи самое то.
– А что это за серая капуста? Никогда не слышала, – оживилась Марша.
Михаил захотел поделиться с Маршей личным опытом на этот счет:
– Помните такие большие темно-зеленые листья, которые окружают кочан? Их обычно не применяют в пищу, потому что жесткие, но не выбрасывать же, особенно в голодное время. Вот рубили, квасили. Я в детстве часто такие щи едал, сколько ни нальют, казалось мало, не мог наесться. Сейчас они не то, что тогда, с мясом, маслом. Вкуснотища! Но вот все равно те помню, из детства.
Михаил кивнул матери:
– Спасибо, мама! Всегда их варишь, когда я приезжаю.
Баба Тая улыбалась, приговаривала, угощала. Выставила наливочку, которую разлили в стопки и «обмыли» свершившийся ремонт.
– Так, если что, звоните, Михал Филипыч! Я еще два дня дома в отгулах, могу вам помочь.
– Да чего звонить, Паш, приходите завтра с утра и начнем заниматься, прямо по плану, как сегодня обговорили.
– Давайте выпьем за Таисию Алексеевну, за удивительного человека и потрясающую хозяйку, – Бархин встал, говоря тост, –  я восторгаюсь ее способностями. Вы только окиньте взглядом стол: соления, пироги, а котлетки – пуховые! А какая картошка, я никогда ничего такого не пробовал!
– Спасибо, Женя! А давайте-ка всей нашей компанией соберемся 18 января здесь и отпразднуем мамин юбилей, все-таки семьдесят лет, обязательно надо, чтобы гости были!
– Мы бы с удовольствием, да тяжеловато Таисии Алексеевне подобные сабантуи устраивать.
– Ничего, мы с Гришей поможем. Продукты принесем, а почистить и порезать – это мы умеем!
Михаил, смеясь, показал на свои руки хирурга.
– Хорошо, тогда за нами торт «Наполеон», а во-вторых, я вас отвезу на машине на рынок и все там купим. Только в сегодняшнем составе не получится.
Баба Тая удивленно и расстроено взглянула на Женьку:
– А че так?
– У нас друзья есть, и скрывать вас от них нет никакой возможности. Так что рассчитывайте еще на троих. Будет маленькая леди, как раз подружка тебе, – Бархин перевел взгляд на Гришу, – а то совсем заскучал среди взрослых.
– Да нет, тут интересно!
Гриша потихоньку вылез из-за стола и начал рассматривать альбом с рисунками, теперь, после комментариев Юстаса, более внимательно. Отец, проследив его путь, оживился:
– О! Как здорово, что рисунки Николая сохранились. Я в прошлый приезд их искал, с собой хотел забрать, в память о нем, но не нашел, – Михаил подсел к Грише, потом, увидев чемодан, отвлекся и стал рассматривать содержимое, сопровождая каждый предмет комментариями, – вот дневник, не просто дневник. С этого года я взялся за ум. Работал летом у Николая, на пристройке. Это я про наших соседей, вон в том красивом доме они жили, – Михаил неопределенно показал в сторону темного окна, – мне было любопытно, как строительство ведется, с Николаем подружился. Он рассказывал и объяснял, что к чему. Я помогал, мусор отвозил и вообще был на подхвате. Интересный человек, архитектор, москвич. Это дом его родителей. Решил он пристроить себе мастерскую, большущий светлый зал, чтобы приезжать с друзьями – художниками, скульпторами и иметь возможность не только отдыхать, но и творить. Он мне говорил, как важно учиться и выбрать дело по душе. Сам он жил и работал сначала в Москве, потом где-то в Прибалтике, в Эстонии. А когда уж он перебрался туда, то приезжать стал реже. Он был доволен  жизнью в Эстонии.
– Так вы что, потом еще встречались с Николаем Генриховичем?
– Пересекался раза два, последний – в свой прошлый приезд, когда он сюда насовсем вернулся. А этот альбом мне подарил в то время, пока жил в Эстонии, тут даже надпись есть. Вот, прочитаю: «Мой юный друг, не позволяй обстоятельствам руководить своей жизнью. Верь людям и люби их. Люби свое дело. И ты обязательно будешь счастлив! От души, Николай Вульф. 1962 год». Он утверждал, что мы тезки по фамилии. У нас фамилия Волковы, а его Вульф, переводится с немецкого как Волк. И я всегда считал Николая близким родственником и наставником. А вот матушка невзлюбила. Какое-то свое отношение у нее к их семье.
– Да, что вы все про этого фрица разведываете, эвон с открытыми ртами слушаете, – баба Тая беззлобно вступила в разговор, – время тогда такое было. Кто войну пережил, да под немцем побывал, завсегда всех их фрицами, да фашистами обзывает. А энтот Генрих и по-русски не говорил, не соизволил научиться.
– Мама, просто ты не знаешь этих людей.
– Не знаю, и знать не хочу!
– Ребята, а вы почему интересуетесь Вульфами?
Тут Марша, решила как-то все прояснить:
– Я сейчас живу в их доме. После смерти Николая Вульфа его племянница, вернее племянница мамы – Елены, единственная наследница, сдала этот дом. Она пока не знает, как с ним поступить. Вот когда я начала там жить, вскрылись некоторые факты судьбы этой семьи. Генрих Вульф вместе с другими немецкими архитекторами в тридцатые годы приехал в Советский Союз, помогать строить новые города. Он работает в Москве и Магнитогорске, даже принимает Советское гражданство. Потом получает заказ на возведение здесь ремесленного училища. Ему дают возможность подобрать помощников, он привозит из Магнитогорска свою переводчицу и двух техников-чертежников. Наверное, с ними работал кто-то еще. Они спроектировали здание в кирпичной архитектуре напротив железнодорожного вокзала, вместе с привокзальной площадью обе постройки создали единый законченный ансамбль. Это училище было разбомблено в годы войны. Самого Генриха еще до войны, по подозрению в связи с иностранными агентами, забирают в НКВД, откуда он не возвращается. Его семья бедствует, встречает неприятие окружающих. Но Николай, талантливый и целеустремленный, учится в художественной школе, а потом уезжает в Москву, где умудряется поступить в МАРХИ, чтобы стать архитектором, как отец. По некоторым данным, в приемной комиссии был человек, лично знавший Генриха Вульфа. Поэтому история с репрессией не всплыла наружу. Потом умирает мать, Елена, и Николай остается один. Никаких данных о его семье и детях мы не имеем, да и наследников, как таковых, кроме племянницы из Ленинграда, нет. Вот обеспокоились судьбой дома, хотим сохранить его как памятник архитектуры и истории, побольше узнать об этой семье и создать в доме музей. Сейчас собираем всевозможные данные. Ваш альбом бесценен. Вы разрешите сделать фотокопии работ? Вдруг у нас что-то получится с музеем?
– Конечно, нет, никаких фотокопий, забирайте, пусть в музее находятся подлинные рисунки, Я ведь всегда смогу посмотреть их там. А это будет хоть маленькая благодарность от нашей семьи за все, что вы для нас делаете.
За разговорами засиделись допоздна, пили чай из самовара, обсуждали будущий музей, потом скорый юбилей бабы Таи. Но даже когда гости разошлись, в небольшом покосившемся домике еще долго светилось окошко кухни.
 

ГЛАВА 28. ЖЕНЬКА. БРОНХИТ.
Женька сидел дома и болел. Бронхит. Хотели в стационар упечь, но он взмолился, что там у него случится депрессия. Навещать некому, родных в этом городе нет, друзей грузить не в его правилах, а питаться больничной едой совершенно не привлекало. Договорились, что будет лечиться дома, на процедуры ходить в поликлинику. Под честное слово, под подписку, за шоколадку.
Вот так Женька плавно из отпуска перешел на больничный. Никогда столько не отдыхал. Чувствовал он себя уже сносно. Кашель еще был, но не такой мучительный, как в первые дни. Дома он много смотрел телевизор, спортивные передачи, хотя в тонкостях спорта не разбирался, так, сиюминутный интерес. Больше слушал музыку.
Сегодня выходной день, уколов и процедур не будет. С самого утра солнце мешало Женьке спать, но открывать глаза ужасно не хотелось. Окончательно проснулся лишь к десяти часам от того, что заболела шея. Смахнул с себя одеяло, и в свете солнца мириады пылинок закружились, взбудораженные этим движением. «Боже, какой ужас! Сколько же недель я не делал уборку? Так немудрено астму схлопотать!». Женька вспомнил, что его мама, когда простывала, всегда старалась как можно больше возиться по хозяйству, именно в горячей и мыльной воде. Говорила, мол, это ей помогает. «Надо и мне немного прибраться», – подумал Женька, с учетом, что сил на глобальную уборку нет. Первым делом включил магнитофон, не выбирал, заиграли Genesis.
Пошел на кухню, поставил чайник. Дождался теплой струи из крана и начал потихоньку намыливать посуду, которая скопилась и засохла, заняв собой все горизонтальные поверхности. Потом терпеливо, до скрипа и сколько хватало упорства держать руки в очень горячей воде, смывал стаканы и тарелки. Долго, не торопясь, от нехватки сил, вытирал их. Не смог отмыть, просто снял, свернул и засунул в пакет с мусором клеенку со стола. Устал. Решил немного передохнуть.
Ненасытно, с удовольствием, выпил два стакана чая с лимоном. Лимон у Женьки был всегда. Не сказать, что он его любил или регулярно использовал. Но вот только очередной экземпляр заканчивался, или засыхал, он немедленно покупал новый, хранил в керамической китайской чашечке с иероглифами. На этот раз лимон был уже не сочный, а вяленый, но оказался таким же кислым, для чая сгодился. Есть не хотелось, да и нечего.
 Стол без клеенки выглядел слишком пластиковым и казенным. Женька вспомнил, что мама ему выдала красивую тканую салфетку. Перерыл несколько полок в шкафу, но нашел. Красная с белым льняная скатерка добавила настроения и закрыла почти весь стол.
Пока копался среди вещей, мелькнула любимая клетчатая рубашка. Ну очень давнишняя, со студенческого периода. Он ее называл «Фогерти», понятно почему, ведь Джон Фогерти просто не вылезал из клетчатых ковбоек. На локтях она протерлась так, что висели нитки. Женька медленно и аккуратно отрезал рукава сверху по окату, под самый оверлок. Решил использовать их для борьбы с пылью. Один намочил и вымыл жалюзи и подоконник. Вторым протер поверхности насухо. Пол подмел, мыть не решился. Голова кружилась, и ноги не держали. Вот так, наверное, люди чувствуют себя в старости. Бедные! Кухня приобрела позитивный вид. Настроение у Женьки, действительно, поднялось. «Неужели мама права, от уборки самочувствие улучшается!».
Перешел в комнату. Захотел продолжить «лечение». Собрал диван, который уже несколько дней был в разложенном состоянии. Спрятал постельное белье в тумбочку, оставил одну гобеленовую подушку и темно-зеленый шерстяной плед. Унес разбросанные носки. Еще бы подмести и разобрать письменный стол, вроде будет сносно. Женька смахнул в руку крошки со стола. Спрятал мелочевку в верхний ящик, записные книжки и документы во второй. Нижний ящик открыл просто по инерции, там лежал объемный пакет от фотобумаги.
Задумавшись на секунду, он вынул пакет, достал фото. Со снимков смотрела Саша Завиша. Саша Завиша – это его Саша. Почти все фотографии восьми- или десятилетней давности. Большой портрет, любимый, сделан им самим. Он окликнул ее и щелкнул, когда она не ожидала. От поворота головы волосы получились слегка размытыми, но лицо абсолютно четкое. Светило яркое солнце, и выдержка по фотоэкспонометру понадобилась чуть ли не пятисотка. Саша такая веселая! Они в тот день вместе с друзьями гуляли по парку, смотрели фильм в «Зеленом кинотеатре» и ели в кафе мороженое пломбир на спор. Кто больше сможет!
А на этой фотке Саша делает диплом. Склонилась над подрамником низко-низко и срезает согнутым по дуге лезвием неправильную линию. Фоном на фотографии виднелись остальные готовые планшеты, стоящие вертикально. У Саши была умопомрачительная тема: «Аэропорт в городе Тамбове». Планировка комплекса не помещалась на метровый планшет и переходила на соседние. Саша переживала, что на защите подрамники сдвинутся, и попросила Бархина сколотить их между собой гвоздями. Вот как раз этим они и занимались. Но Саша вдруг увидела небольшую ошибку, планшет сняли, положили на стол, а пока Саша виртуозно орудовала лезвием, Бархин ее фотографировал. Он нашел еще несколько снимков этого дня, все очень хорошие.
Музыка закончилась. Женька не выбирая поставил следующую бобину, наугад. Заиграли Dire Straits. На него неожиданно нахлынула теплой волной ностальгия. Именно этот альбом "Making Movies" чаще других звучал в аудитории во время дипломного проектирования. Им так нравилась эта группа и Марк Нопфлер.
Женька принялся снова смотреть фотографии. На всех была Саша, но иногда в кадр нечаянно попадали однокурсники и однокурсницы. Он отыскал только что препарированную клетчатую рубашку, превратившуюся в безрукавку, надел ее поверх футболки. Рубашечка как раз из того периода. Вошел в образ и погрузился в атмосферу незабываемого прошлого, когда все было впереди. Конечно, счастливая жизнь, конечно, вместе с Сашей. Он раскладывал снимки и неожиданно для себя начал глотать подступающие слезы.
Грустью и тоской вдруг обернулся этот просмотр. Не то, чтобы ему стало жалко себя. Ему стало невыносимо одиноко, показалось, что мир может обойтись без него. И без него ничего в нем не изменится. Как ужасно, как несправедливо, как по-дурацки все сложилось. Как недальновидно он поступил, бросив архитектуру, уйдя из профессии. Он лишил себя кайфа творческого поиска, счастья в преддверии мига, когда вдруг зарождается и возникает сначала в душе, потом в голове и теле, передаваясь через пальцы на чистый лист бумаги, образ будущего здания. Когда не хватает воздуха от предчувствия рождения чуда, от играющей музыки, от света софита, направленного на планшет, когда на кальке возникает первая линия. Благодатное начало, а тебе к утру надо обязательно что-то придумать. И ты знаешь, что тебя все равно осенит, и ты непременно сделаешь это. Может, даже в пять утра. И до девяти ты будешь считать, что это гениально! А в десять увидишь, что придумали Антон или Семен, или Паша Мамедов. Ты можешь радоваться за них, а изнутри окажешься замучен червяком сомнения, а стоит ли этим заниматься вообще!
Почему так все получилось! Он не хотел работать над генпланами? Да, ему не нравилось. Но, наверное, этот вопрос можно было как-то решить. Вплоть до того, что перейти в другую мастерскую или в другой проектный институт. В стройтресте его подкупила перспектива собственного жилья. Но квартира ведомственная. Все равно чужая. Останься он работать в «Гражданпроекте», через год вместе с ребятами, Антоном, Сашей и другими молодыми специалистами тоже получил бы квартиру. А если вспомнить период работы прорабом! Хорошо еще, его неожиданно повысили, разобравшись, что он быстро решает многие деловые вопросы, связанные с переговорами и налаживанием контактов. Но эти первые месяцы среди чуждых ему нетрезвых мужиков…
 Да, в то время он чувствовал себя старше и опытнее, чем Антон и Саша, он познал жизнь с другой, взрослой стороны, получал хорошие деньги, мог ими распоряжаться по своему желанию. Конечно, основной причиной ухода из «Гражданпроекта» стало его отношение к Саше. Он все понял, посчитал себя третьим лишним. Хотя был не третий. Он первый заметил, открыл и полюбил Сашу. Это была его любовь, его и только его! Почему он отступил? Почему вообще все пустил на самотек! Повел себя как ребенок, мальчишка, слюнтяй. И вышло, что Антон вообще не боролся за Сашу, ее ему поднесли на блюдечке. Антон, конечно, прекрасный человек, отменный друг, потрясающий архитектор и музыкант, но он о Саше не мечтал, не добивался, не страдал. А просто вот получил такую королеву! А любит ли он ее вообще? Но точно не так, как он, Бархин, Евгений Леонидовиич! А когда он заходил к ним, пригласить на юбилей Таисии Алексеевны, прямо почувствовал какое-то напряжение. Антон шепнул, что Саша отговаривает его размещать мастерскую в Маршином доме, вернее, у Вульфов.
Да, Саша Завиша была в Антона влюблена, безответно. И ведь несколько лет. И мучилась, Бархин это знал. И плакала тайком. И не сближалась с Бархиным, всегда дружила с ним на расстоянии. По-честному. Конечно, Женька не мог допустить, чтобы она страдала. Он никогда бы не смирился с мыслью, что она, будучи с ним, любит кого-то другого больше, чем его. Да, это было причиной. И с таким раскладом давно пора согласиться.
Наверное, стоило уехать совсем из этого города. Но он даже мысли такой не допускал. Не мог. Не мог без Саши, без Антона, а теперь и без Лейлы. Но ведь так не должно продолжаться вечно! У него обязательно будет своя семья и дети, и любимая жена. Жена – не Саша! Он просто взвыл от этих мыслей.
Вот приехала к ним в город чудесная Марша. Как было бы здорово оценить друг друга по-настоящему. Как они могли бы хорошо жить вместе! Как у них все замечательно получалось, когда Кругловы оставили с ними маленькую Лейлу. Как все вокруг думали, что они семья с дочкой. Как он это ощущал и гордился своими красавицами. Какие любимые могли бы быть у них дети!
Женька уже не мог остановиться, просто захлебывался не то слезами, не то обидами на жизнь и судьбу. Ведь был момент, когда он намекнул об этом Марше. И тут же испугался. А чего он испугался? Ее отказа или своего ошибочного к ней отношения. И она так странно себя повела. Он ведь ничего про нее не знает. Кстати, а почему? Мама просила пристроить ее и взять над ней шефство, сказала, мол, перенесла какую-то личную трагедию. Наверное, несчастную любовь. И что? Она твердо решила и уехала из Ленинграда, в провинцию, где не было знакомых, жилья и работы. Вот это сила духа! А он – слюнтяй. Да, да, да! Он правильно сделал, что не стал за ней ухаживать, он просто ее не достоин. Ведь Марша всю неделю ему звонила, спрашивала про самочувствие, предлагала помощь. Он отказывался, не хотел ее беспокоить, а еще, она никогда не была у него дома, а тут немыслимый развал! Какой же у нее голос хороший! Она слова проговаривает с паузами. Так, в общении, не заметно, только по телефону проявляется. Роскошная девушка! Он никого не достоин. Любая приличная девушка не захочет его знать, потому что он слюнтяй, без стержня.
Он почувствовал, как температура, которой не было с утра, опять поднимается. Разжевав парацетамол и запив его остатками чая, Женька переполз на диван, накрылся с головой пледом и провалился в тяжелый, липкий от жара то ли сон, то ли бред. Ему мерещились огромные красные маки с черными тычинками, он шел, раздвигая их, а они ломались, падали, становились все выше и выше, и ему уже не хватало воздуха. Он сделал усилие и стянул одеяло с лица, маки отступили и он оказался в березовой роще, наполненной светом. Какие-то люди мелькали впереди, закрывая солнце, на мгновенье прерывая его лучи. Играла музыка, потом послышалось тоненькое звенящее пение. Он кричал: «Саша, Саша!» – думал, что это она поет, но ее не было. А все вокруг - чужие, незнакомые люди. Ему стало страшно.
Он открыл глаза. Какое счастье, что это сон, что все это только сон. Волосы и подушка абсолютно мокрые. Вдруг он опять услышал пение. Снова сон? Он позвал: «Саша, Саша!» И появилась Саша. Она, улыбающаяся, вышла из кухни. Женька зажмурил глаза, потом открыл. Видение не исчезло. «Саша!» – только и мог произнести он.
– Ну что же ты, дружок, так разболелся!
– Саша, ты как, ты откуда, как ты вошла? – Бархин все еще не мог в это поверить.
– Ну, привет! У нас же есть ключи от твоей квартиры. Сам дал запасную связку, на всякий пожарный. Вот мы и воспользовались.
– Кто мы, ты не одна?
– Я пришла одна. Антон меня снарядил. Сам с Лейлой остался. И шкафчик на кухне он мне уже две недели обещает повесить, вот они там с дочкой этим занимаются. Он передавал пламенный привет, сказал, что завтра приедет тебя проведывать с водкой. А меня десантом с пропитанием отправил. Я там бульон разогрела. Давай выздоравливать! Буду твоей сестрой милосердия. Надо переодеться в сухое. У тебя, скорее всего, от таблеток резко температура упала. Я пришла, звонила, ты не отзываешься. Я уж испугалась, вскрыла квартиру, но смотрю, спишь, живой. Наверное, не слышал, потому что плед на голову натянул. Но жар у тебя был сильный, я пульс щупала. Давай, переодевайся. Я на кухне буду ждать, мне там еще кое-что доделать надо. О, а рубашечку эту помню, «Фогерти».
Женька прямо хорошо себя чувствовал. Как он был счастлив, что сделал уборку, правда, тяжко она ему досталась. Но зато приятно, Саша не увидит его холостяцкого запустения.
И действительно, Саша отметила порядок:
– Ты молодец, у тебя все прибрано, уютно, люблю твою квартирку, много хорошего в ней происходило.
Она налила ему в пиалу крепкий куриный бульон, желтый и прозрачный. Порезала туда сваренное вкрутую яйцо и немного зеленого лука. Вот, с беляшами ешь. Вы, мужики, прямо худеете на глазах, буквально день-два голодаете и все, кости наружу. Нам бы так!
– Не-е, нам не надо ваши кости наружу! А вот ты бы пришла, а у меня тут девушка, может я поэтому не открывал!
– Конечно, все могло быть, только видела я твою девушку! – Саша посерьезнела, – ты когда уже, дружок, начнешь свою жизнь устраивать! Я чувствую себя страшно виноватой. Понимаешь, ты ведь замечательный человек. И я знаю, как ты к нам относишься. И не скрою, это приятно, но я же не садистка, я тебе счастья желаю!
– Саш, а у вас с Антоном все хорошо? Я в прошлый раз заходил, мне какая-то напряженность показалась в воздухе, даже Лейла тихая была. Знаешь, я больше всего на свете боюсь, вдруг вы будете ссориться или еще что. Дурак, вероятно, но это так! Хочу верить хотя бы в твою вечную любовь!
– У нас все хорошо. С Антоном невозможно поругаться, он способен, конечно, изобразить замкнутость и отстраненность, но со мной же тоже трудно поссориться, я всегда первая иду на попятную. Так у нас и поводов для конфликтов не бывает. А в тот раз я Антона пыталась отговорить мастерскую делать в Маршином доме. Не могу объяснить – просто знаю, что не надо, и все.
– Да не волнуйся, наоборот хорошо. Были у Волковых на юбилее, разговаривали с Михаилом, ты ведь поняла, что это только так и должно быть. И мастерская. И музей.
– Да я молчу, если всех устраивает! А что тебя тогда побудило водой ледяной обливаться на морозе? Вроде и не выпивал много, а так неразумно себя повел…
– А надо было выпивать больше! Крещение, думал, ничего не будет, может вода какая-то не святая попалась!  – Бархин засмеялся,  – Саша, ты мой спаситель. Я уже не помню, когда ел. Правда, и не хотелось! Но чтобы еще так вкусно! Беляши!
– Специально делала. Знаю, по Антону, при температуре мясо не захочется, а бульон хорошо, ну, не пустым же его глотать! Теперь пей чай с травами и ватрушками. Сейчас откормлю тебя булками!
Они вдвоем выпили чаю с лимоном, а Бархин еще и с ватрушкой. Он сидел и смотрел на свою девушку и не знал, как ему теперь жить. Не знал.
Саша обошла стол и потрепала Бархина за волосы. Он обхватил ее руки и прижал к лицу. Опять не мог сдержать слезы. Что за день такой! Эмоции переполняли его. То ли радость, то ли благодарность. Саша не убирала руки. Она все понимала.


ГЛАВА 29. Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ!
Антон долго не мог попасть ключом в замок. Продрогли руки. Лейла первая вбежала в квартиру:
– Мамочка! Мы лепили снеговика. А Сереженька принес морковку для носа, вернее, пол морковки, потому что у нас снеговик был не слишком большой. А папочка свой шарфик снеговику повязывал!
Саша выглянула из кухни на возгласы Лейлы. И теперь смеялась вместе с ней. Лейла задержалась у входной двери, потому что еще не сняла сапожки. Они общались на расстоянии. А Антон не спешил проходить и нарушать их диалог. Облокотился на высокую тумбочку и любовался.
Саша стояла в коридорчике, освещенная светом из проема спальни. В клетчатой рубашке и узких джинсах. Антону показалось, что это очень давние ее вещи. Саша выглядела в них совсем юной, тоненькой и какой-то непостижимой. Антон давно не видел ее веселой. После потери ребенка она не горевала на людях, не вспоминала о случившемся в семье, с ним или Лейлой. Эта тема не поднималась. Но из Сашиной жизни исчезла беззаботная девичья веселость. Она уже не смеялась так часто, как раньше, сторонилась незнакомых шумных компаний. А вот сейчас Антон увидел ее прежнюю, легкую, радостную, светящуюся от счастья.
Лейла, пытаясь разуться, не расстегивая молнии, наступая другой ногой на носок сапога, наконец, освободилась, запульнула невольно один сапог в сторону Антона и побежала к Саше. Там они начали обниматься, водить импровизированный хоровод и даже петь песню, незнакомую Антону. Антон именно теперь заметил, как вытянулась Лейла. Она стала похожа на Сашу, такая маленькая копия по пропорциям, цвету волос, ну прямо мамина дочка, не перепутаешь. Хотя Бархин всегда утверждал, мол, ему смешно видеть Антоновы черты в наивном девичьем личике.
– А что же вы не сфотографировали снеговичка? – Саша на всякий случай спросила Антона, – или сфотографировали?
– Мамочка, мамочка, пожалуйста, возьмем твой фотоаппарат, идем быстрее фотографироваться!
Лейла побежала к окну.
– Мамочка, подойди, посмотри, вот он, пошли, пока его никто не поломал! Повяжем ему опять папин шарфик. И еще папа сказал, что снеговичку хорошо бы шляпу. Давай шляпу, найди, мамочка!
– Лейла, во-первых, не стоит так кричать. Соседей напугаем. Сейчас все подготовим и быстренько сходим. Не суетись, о, боже мой! – Саша не могла сдержать смех.
Вдвоем они торопливо искали вещи. Действительно, унесли шарф Антона, заявив, что он мокрый и холодный, и надевать его «просто смерти подобно». Саша выдала Антону новый, самовязанный, длинный, объемный. Как оказалось, Саша его готовила в подарок на Новый год, но не закончила. Антон тогда получил другой сюрприз. А теперь вот, с опозданием, но все-таки довязала, хорошо, успела, пока зима не прошла.
Барышни, как называл их Бархин, на удивление быстро оделись и убежали, заговорщически перешептываясь по пути.
Антон ощущал себя слегка оглохшим от криков Лейлы и даже не сразу услышал мелизмы телефона. Он поторопился и успел, трубку не положили. Это была Марша, которая тут же начала извиняться. Антон не мог припомнить, чтобы она звонила к ним домой, поэтому разволновался, вдруг что-то случилось. Но оказалось, она вот только переговорила с Бархиным, и тот намекнул, вроде к нему собирается наведаться Антон, пить водку. А Марша для Бархина налепила вареники с творогом и картошкой, которые при бронхите хорошо есть с маслом. Она попросила Антона пересечься с ней, чтобы отдать гостинцы.
– Конечно, Марша! Да я, пожалуй, подойду к твоему дому. Кстати, давай собирайся, вместе сходим, проведаем приятеля. Я заодно покажу, где он живет.
Они договорились встретиться через час. Антон был, в принципе, готов, поэтому решил выйти пораньше и пройтись пешком до Марши, погода располагала. Он взял сумку, положил туда бутылку бальзама «Шипова дубрава», не идти же, в самом деле, к Женьке с Маршей и водкой. Да, собственно, водка у Женьки есть всегда. Ему вечно какие-то презенты по работе достаются. А Женька к этому не пристрастился. Иногда они расслаблялись с Антоном один на один, разговаривали по душам или слушали новые диски, но и это происходило не так часто.
Во дворе, уже изрядно нафотографировавшись, Саша и Лейла заставили позировать Антона, снимались с ним по очереди. Научили Лейлу смотреть в видоискатель, нажимать спуск. И даже приобщили к процессу соседку, которая запечатлела их втроем рядом со снеговиком. Потом Лейла и Саша увязались за Антоном, проводить его до остановки. А он почему-то скрыл, что собирается идти пешком до Марши. И про ее звонок тоже не рассказал. Пока они шли, у Антона портилось и портилось настроение от этого обмана. Он уже почти скис, как вдруг Саша, увидев вывеску «Продукты», убедила Лейлу непременно зайти в магазин и поискать ванилин, чтобы испечь обещанную шарлотку. К тому же остановка была уже близко, только дорогу перейти.
Антон, чтобы успокоить совесть, проехал на трамвае два квартала, вышел и направился пешком к дому Марши. Он опять вдохновился этим видом, ощутив прилив эмоций, когда в повседневной жизни вдруг встречаешься с чем-то неожиданным и совершенным.
Марша, разглядев его в окно, спустя несколько минут появилась с большим увесистым пакетом. Антон наблюдал, как она быстренько движется к калитке по узкой расчищенной дорожке. Марша была в черном стеганом пуховике до колен и пестрых гетрах, в гамму к шапочке, варежкам и шарфу, в бежево-коричневых тонах.
– Здравствуйте, Антон Григорьевич!
– Привет! Это что, столько вареников?
– Ну, нет, тут еще Таисия Алексеевна Женьке передала всяких вкусностей, когда я к ней пришла за советом, как вареники сделать. Таисия Алексеевна мастерица по кулинарной части. Вот она и начала банки выставлять! Я прямо испугалась! Но огурчики, капусту и картошки немного (без нитратов) взяла. Так что ноша получилась нелегкая.
– Ну как, пешком? Погода прекрасная. Почему бы и не посмотреть город зимой?
– Вообще-то, Антон Григорьевич, сумка тяжелая, вам с ней пешком нормально будет?
– Слушай, Марша! Это нонсенс. Какой я тебе Антон Григорьевич? Меня даже Виталик по имени зовет. Мало того, я все-таки надеялся, что мы друзья. И не просто друзья, родные души – «Сфера». Запомни – я, Антон, ладно уж не Антоша, как меня наш дружок Бархин издевательски и любя называет. Но Антон, по-моему, звучит очень даже по-товарищески.
– Ну, хорошо, хотя я заучила уже. Перестраиваться сразу не получится, так, что не обижайтесь.
– Ага, и не выкай, будь добра!
Антон предложил Марше взять его под руку: они шли по раскатанной малышней дорожке, и Марша пару раз чуть не поскользнулась.
– Какие-то подошвы у меня гладкие, вообще-то довольно странно для зимней обуви, – будто извинялась Марша. Она на секунду замешкалась, потом приняла предложенный локоть Антона как спасительную опору, но при первом удобном случае, когда они добрались до расчищенного тротуара, просто пошла рядом.
– Марша, вот на юбилее у Таисии Алексеевны вы все время в разговорах с Михаилом затрагивали судьбу бывших владельцев дома. А почему вообще возникла эта тема? Что там было отправной точкой?
– Отправной точкой было наследство. Хозяйка подарила мне серию книг Ле Корбюзье, в том числе одну с авторской надписью для Генриха Вульфа. Я сразу и не поняла ценность всего этого. Вообще, мне кажется, ее решение было несколько скоропалительным. Меня она знала плохо, но думаю, может, просто решила начать распоряжаться имуществом. Виктория Эдуардовна, новая хозяйка – племянница не Генриха Вульфа, а его жены, Елены Ворониной. Сама она от архитектуры далеко, живет в Ленинграде, теперь, то есть в Петербурге, что делать с домом не знает. В перспективе – будет продавать. Но не слишком торопится, жалеет. И вот, когда я, по просьбе хозяйки, проникла в тайник, взять подаренные мне книги, там оказался пакет с письмами. Я нечаянно туда влезла… Ну, вообще-то, не совсем нечаянно, – Марше было стыдно об этом говорить, выглядело со стороны не слишком достойно, но она решила Антону не врать, а ввести его в курс дела. Ей действительно хотелось, чтобы он узнал про переписку Генриха и Грэты, – если с самого начала рассказывать, то я смотрела хозяйские фотоальбомы с видами городов Европы. Автоматически перевернув одну фотографию, ожидая увидеть пояснение, какое это место, я прочитала на обороте, что их присылает некая Грэта. А потом, когда наткнулась на письма, то поняла, они тоже от Грэты. Меня заинтересовала их история, там было огромное количество неясностей и несостыковок. Выяснилось, что Генрих в тридцатые годы приехал в Советский Союз с группой немецких архитекторов под руководством Эрнста Мая и какое-то время работал в Магнитогорске, там он познакомился с Еленой Ворониной, учительницей немецкого языка. Потом он принимает советское гражданство и переезжает в этот город, строит ремесленное училище, а Елена едет с ним переводчицей. Здание училища располагалось рядом с железнодорожным вокзалом. Оно как раз и изображено на тех юношеских рисунках, которые Николай Вульф подарил Мише Волкову. Потом Генрих и Елена женятся, – Марша сделала паузу. Задумалась, снова начала рассказывать, – у нас долгое время не разрешался вопрос, почему их сын, Николенька, родился в Магнитогорске. Мы предполагаем, что по ряду причин этого никак не могло случиться, ведь до переезда в наш город Генрих в Магнитогорске был увлечен Грэтой. Она, по-видимому, работала с ним вместе. Но потом эта путаница прояснилась. Просто Елена Воронина приезжала уже позже в Магнитогорск, навестить родственников, и это совпало по времени с рождением сына. А может, она специально поехала туда, чтобы ее старшая сестра, которая является бабушкой нынешней хозяйки дома, помогла ей на первых порах с ребенком. Ведь Вульфы в ту пору обосновались здесь в гостинице, своего жилья у них еще не было, родственников и друзей тоже.
– Марша, ты меня просто озадачила таким количеством информации. Давай немного прервемся, потому что мы уже практически пришли. Я сейчас это буду осмысливать в уме, а на обратном пути мы опять продолжим, если ты не против.
– Ой, Антон Григорьевич, а про письма до этого момента знали только три человека: я, Ольга Викторовна – архивариус, которая мне их переводила, и наша Лариса Базилевская. Женька Бархин помогал добывать информацию, но это касалось жизни Вульфов здесь, его построек, включая дом, в котором я проживаю. Мне не хочется вот так распространять чужую личную историю, пока в ней не появится ясность. А может, и вообще никому не расскажу.
– Я понял, постараюсь не проговориться при Женьке.
Антон нажал кнопку звонка.
Бархин открыл быстро, будто стоял за дверью, Антон даже слегка засомневался, не слышал ли он его последних слов. И все-таки, наверное, нет. Женька не из тех людей, кто подобные моменты оставили бы без внимания. А поскольку он ничего не сказал, Антон постепенно успокоился.
Женька был заметно удивлен приходом Марши, но сразу обрадовался. И Антон подумал, может, между ним и ей что-то назревает? Несмотря на свое совершенно собственническое отношение к Марше, а Антон просто не мог не думать о ней почти постоянно, при этом, естественно, старательно скрывая свои ощущения и мысли, он смирился бы с такой ситуацией. А возможно, она была бы идеальным решением уравнения с большим количеством переменных и неизвестных.
Бархин увлек их на кухню, где уже кое-что приготовил «под водочку». Женька удивился, когда Антон вытащил бальзам, но тут же принял его тактику и предложил угощать такими тонкими напитками барышню. Сам он достал лечебную настойку на хрене и перце, которую ему подарили на Новый год вечно благодарные кто-то.
 Марша вынула из пакета гостинцы Таисии Алексеевны. Все вместе решили испечь картошку в духовке, а вареники положить в морозилку «про запас», чтобы Женька потом варил их сам. Оставив Маршу хозяйничать на кухне, друзья отлучились ненадолго взглянуть на новые альбомы, которые к Новому году прислали Женьке его родственники.
Антон увлекся просмотром и на какое-то время забыл обо всем.
Бархин показал в сторону кухни:
– А Саша знает, что ты не один ко мне пошел?
Антону до предела надоела эта «полиция нравов» в образе Бархина. Он просто кивнул, не вдаваясь в тонкости. Женька удовлетворенно кивнул в ответ, покачав еще для верности рукой, указывая на то, что все понял.
Марша, такая красивая, в длинном, почти до колен, вязаном свитере, вышла в комнату, осматриваясь по сторонам и расхваливая Женькино жилье.
– Какая замечательная квартира! Я никогда не встречала подобную планировку. Но вот прекрасно понимаю, что однокомнатная должна быть именно такой. С большой кухней, большой прихожей, не слишком большой комнатой и довольно просторным совмещенным санузлом. Если мне когда-нибудь посчастливится работать архитектором самостоятельно, я обязательно использую этот прием.
– Да, конечно, посчастливится, ты вот под какой опекой, Антоша тебя не оставит, будет прикрывать, пока не наберешься опыта, так ведь, Антон Григорьевич? – Бархин в упор посмотрел на Антона.
– Только про кладовые не забывай. Для однокомнатных квартир это важно.
– Ну, пошли, картошка испеклась. Я на свой страх и риск засунула в надрез лавровый лист, поэтому она так вкусно пахнет. А если Евгения Леонидовича тоже вернуть к архитектурной деятельности? Ну, сначала понемногу, на левую работу, не уходя из треста, – Марша стала говорить каким-то умоляющим голосом.
«Точно, что-то между ними назревает или уже есть, вон как она за него беспокоится», – Антон несколько был озадачен подобным развитием событий.
– Ну вот, без меня, меня женили, – Женька напустил на себя свое любимое, равнодушное выражение лица, – вообще-то я в тресте так за рабочую неделю напашусь, что никакой левак мне уже не принесет ни удовлетворения, ни интереса. Да и было бы для кого зарабатывать!
«Во, и этот намекает на то, как он одинок, с ума сойти!» – мысленно анализировал поведение друзей Антон.
Они положили масла на картошечку, достали из банок соленья, чокнулись «за здоровье». «Ништяковый обед получился», – радовался Бархин. Марша отпила лишь глоток бальзама, зато справилась с целой картофелиной, прикусывая ее соленым хрустящим огурчиком.
Женька превзошел себя, он смешно вспоминал случаи из своей и Антоновой юности, особенно много про Антона, но верхом его выступлений был рассказ о том, «Как Антоша имя дочке выбирал»:
– Незадолго до появления на свет Лейлы Антон, пребывающий в неведении, что рождаться могут не только сыновья, но и дочери, достал где-то книгу с русскими именами и изучал подраздел для мальчиков. Я у него спрашиваю, мол, определился, как ребенка назовешь? А он мне отвечает: «Вот, хочу сына наречь Ерминингельдом, а в семье можно говорить – Миша. Так в книге прописано». Слава богу, дочка родилась. Но это не все. Месяц не знали, как назвать. Саша Настенькой хотела. Анастасия Антоновна чтобы была…
– Правда что ли? А я не знал! Да если бы Саша мне сказала, я бы, конечно, согласился!
– Ага, она на тебя давить не стала! А ты что сам не поинтересовался о ее предпочтениях? Но ты, Марша, не думай, Лейла-то наша – это уже Лейла-вторая.
Марша округлила глаза:
– Как вторая? А первая кто?
– А! Первая – его группа, в которой он играл у нас на факультете, всем девчонкам голову заморочил! Команда называлась «Лейла» по песне Эрика Клэптона. Вот так все просто. На большее у него не хватило ума.
– Ну ладно, нормальное имя, конечно, необычное, редко встречается.
– Лейла Антоновна!
– Слушай, роди своего, а потом называй!
– Да, кстати про Мишу-Ерминингельда. Таисия Алексеевна сына при мне все время вспоминала как Святослава, а оказался тоже Миша.
Это было последней каплей, друзья рассмеялись и никак не могли успокоиться, на что Женька заметил:
– Много мы ржем сегодня, ну не к добру!
Время пролетело незаметно, Марша, обнаружив у Женьки гитару, вынудила его сыграть. Женька расхрабрился, может, «хреновая» настойка повлияла, но он не только сыграл, но и спел. Песни были Антону не знакомы, со странными философскими и иносказательными текстами. Антон очень удивился, услышав его пение, а когда узнал, что стихи Женька сам сочинил, долго не мог понять, почему друг так долго это скрывал.
Антон играть отказался, под предлогом, мол, не хочет портить впечатление от Женькиной самобытной музыки своими дурацкими иностранными хитами. Друзья смеялись теперь уже над рассказами Антона о Женьке.
Темнело довольно рано, и они потеряли ориентацию во времени. Но все-таки пришлось прощаться.
Антон помог Марше надеть пуховик и замотать шарф. Бархин отчетливо вспомнил, Антон и Саша также уходили от него, и Антон собирался провожать Сашу.
 
Марша с Антоном опять пошли пешком. За это время мороз еще поубавился, было тихо и безветренно.
– Как бы оттепель не наступила. Такая великолепная зима давно уже не случалась. Предыдущий Новый год весь прошел в дожде и лужах.
Они шли, не торопясь, Антон задавал вопросы о Генрихе Вульфе, обещал помочь в сборе информации про его архитектурную деятельность в городе.
Возле дома Маши они притормозили. «Терпеть! Терпеть!» – приказывал себе Антон, боясь проколоться и каким-то действием обнаружить свое чувство. Он только решился стряхнуть снег с шапочки Марши. На прощанье они весело стукнулись кулаками. «Чокнулись», – как сказал Антон.
Антон пошел пешком до дома, ему хотелось побыть одному. Он просто не мог сейчас никого видеть. И втайне надеялся, что когда он придет, Саша уже ляжет спать. Антон чувствовал, как бьется сердце, и не испытывал больше той легкой радости, которую ощущал несколько часов назад, в гостях у Женьки. Сейчас все было туманно и непонятно. И неразрешимо.

Около подъезда многозначительно замерла машина скорой помощи. И… автомобиль Бархина.
Не помня себя, Антон влетел на площадку перед своей квартирой. Дверь ему открыл Бархин. Он довольно ощутимо ткнул его в плечо и сразу ушел.
Антон увидел Сашу, она стояла в коридоре с опухшим от слез лицом и смотрела на него, потом заговорила быстро, сбиваясь и всхлипывая:
– Лейла заболела. Мы пришли с прогулки, покушали, и она попросилась спать. Я думала, что это свежий воздух, впечатления так повлияли. Уложила ее на диван. Пледом закрыла. А она спит и спит. Через два с половиной часа я уже разволновалась, пошла ее будить. Трогаю, горячая. На термометре 39 градусов, бредит, меня не узнает. Дала ей аспирин. Через полчаса измерила температуру, 40. Я в панике, что делать? Вечер, воскресенье, я одна. Звоню Жене, тебя вызвать. Он сказал, вы ушли час назад, пообещал сам приехать. Очень быстро примчался, а температура 41 уже. Я совсем не понимала, что происходит и что делать. Хорошо, Женя был, – Саша расплакалась, – скорую вызвал, скорую ждали полчаса…

Она не могла молчать. У нее началась настоящая истерика. Она билась в его руках, говорила, говорила, о том, как врачи делали уколы и обертывали Лейлу в мокрые простыни, как никто не уехал, и они полтора часа сидели возле девочки, пока температура не начала спадать. Она ни словом не упрекнула его за отсутствие, не выясняла, где он был. И ему стало казаться, он уже ничего для нее не значит, потому что со всеми своими несчастьями она постоянно боролась одна, а он оставался лишь немым свидетелем. Антон обхватил Сашу, прижал к себе, тряс, целовал в лицо, в глаза, повторяя и повторяя: «Я всегда буду рядом! Я всегда буду рядом!».
 
 
ГЛАВА 30. ЛЕЙЛА В КНИЖНОМ КАФЕ.
Лейла зашла в книжный клуб, где собиралась встретиться с подругой. Она продвигалась вдоль стеллажей, высматривая новинки. Застыла возле столов с иллюстрированными детскими изданиями. Потом основательно устроилась на диване у полок с альбомами по архитектуре.
До встречи оставалось около получаса. Лейла заметила свежую книгу с последними голландскими постройками. Прекрасная подборка – большой формат, крупные фотографии, есть изображения планов и разрезов. Издание было не переводное, поэтому стоило относительно недорого, учитывая качество и содержание.
Лейла медленно листала страницы. Нидерланды готовят архитекторов на экспорт, это политика правительства. Голландские студенты получают исключительное образование. Есть специальные государственные заказы на фантастические проекты будущего. Казалось бы, зачем? А чтобы быть впереди. Оставаться законодателями моды. Современная голландская архитектура не вычурная, не крикливая, а скорее странная, загадочная и запредельная. Запредельная и нахальная, с конструктивной точки зрения. Немыслимые консоли-комнаты с шестиметровым вылетом, казалось, примагничены к фасадам жилых домов массового послевоенного строительства, двоюродным братьям наших «хрущевок». Так решена проблема реконструкции этих зданий: по нормам голландского законодательства любая квартира не может быть меньше девяноста квадратных метров. Значит, надо увеличивать площади всеми возможными способами. Ведь лишней земли в этой стране нет. Голландцы или отвоевывают ее у океана, или тянутся вверх, в безграничное пространство.
Лейла была в Роттердаме на каникулах, работала там волонтером. Кое-что видела, но далеко не все. Самые классные и знаковые здания разбросаны по разным частям страны. Поэтому сейчас, рассматривая книгу, она получила импульс радости от прикосновения и сопричастия. Лейла читала подписи под иллюстрациями. Некоторые фамилии она знала. Но в основном авторами проектов выступали архитектурные бюро со сложно произносимой аббревиатурой. Небольшой комментарий на английском к заинтересовавшей постройке увлек ее, мелькнула фамилия Оттерспур.
Лейла вспомнила, как впервые встретилась с Бартом. Это случилось в далекую пору ее детства. Подробности всплывали не слишком четко.
Сначала все ждали приезда архитекторов из Нидерландов. К небывалому событию приурочили персональную выставку ее рисунков, это оказалось очень волнительно.
Родители с коллегами развешивали планшеты с проектом Дома музыки. Мероприятие проходило в каком-то большом здании. Взрослые увлеклись и в суете забыли о Лейле.
Она бродила по залам, рассматривала работы голландцев, которые те привезли с собой. Большие альбомы с чертежами и фотографиями расположились на низких журнальных столиках. Переворачивать страницы было тяжело. Ей вызвался помочь молодой человек со смешными оттопыренными ушами. Он присел на корточки около Лейлы и показал пальцем себе на галстук.
– Барт, май нейм из Барт.
Лейла не поняла, причем тут галстук, но потом догадалась, что Барт – это его имя и сказала в ответ:
– Я, Лейла.
Молодой человек повторил «Лейла» несколько раз, а потом вдруг пропел: «Layla, you've got me on my knees…» Yes?
Лейла засмеялась и кивнула, узнала мелодию. Юноша взял ее на руки и пошел к группе людей. Он опять спел фразу из песни. Потом что-то еще сказал им на своем языке.
Так, с ней на руках, он и вошел в фойе, где размещалась выставка проектов местных архитектурных мастерских. Здесь они попались на глаза Бархину, и он забрал Лейлу, чтобы успокоить встревоженных ее исчезновением родителей.
В тот вечер она еще несколько раз пересекалась с Бартом, который непременно ей подмигивал и пел про Лейлу. Он, со слов мамы, был очень взволнован во время просмотра ее рисунков. Фотографировал работы на «Полароид». Лейла помнит свой снимок с Бартом. Полароидное фото со временем слегка поблекло, но родители при первой возможности его оцифровали и берегли.
Вторая встреча с Бартом произошла несколько лет назад, на фестивале «Зодчество» в Москве, на который Лейла еще школьницей приехала с родителями. Лейла тогда ещё не определилась со своей взрослой профессией. Выбор был невелик – художник, архитектор, графическо-иллюстративный дизайнер. В детстве Лейла планировала создавать мультики, но к тому времени, как она подросла, рисованная мультипликация попала в немилость, была отодвинута на второй план компьютерной графикой, не финансировалась государством, не имела спонсоров.
Лейла приехала на фестиваль и очаровалась. Она посмотрела основную выставку, конкурсные студенческие и дипломные проекты, работы детских студий. Лейла восхищалась, как выглядят девушки-студентки из МАРХИ – главной архитектурной школы страны, насколько красиво и стильно они были одеты, как независимо держались! И она тоже захотела так!
Ей было достаточно комфортно в той атмосфере. Родители то и дело обнимались с бывшими однокурсниками и коллегами. Друзья из прошлого тут же начинали рассматривать и хвалить Лейлу, которая, конечно, выросла, но явно в этом не преуспела.
Кроме конкурсов, на фестивале проводились лекции и мастер-классы. Очень хотелось послушать голландского архитектора Эрика ван Эгераата в большом зале. Пришли пораньше. Лейла устремилась вперед, к свободным местам, когда ее притормозил отец:
– Посмотри, кто здесь, узнаешь?
Лейла вспомнила его уши.
Барт первый окликнул Антона, конечно, взрослые меняются медленнее. А вот Лейлу бы не узнал. Он обнял ее, спел песню. Удивился тому, как она выросла, показывал рукой от пола ее детский рост и смеялся. Посетовал, что время летит. Заговорил о ее художественных успехах, спросил, продолжает ли она рисовать. Лейла смогла выстроить диалог с ним на английском и узнала, что в 1993 и 1994 он работал в Москве. Сейчас подолгу бывает в России. Издает журнал, читает лекции. Времени на длительную беседу у Барта не было, его ждали на другом мероприятии. На прощание он оставил ей свою визитку с адресами и телефонами с просьбой не забывать и выслать на электронную почту рисунки.
 
– Лейла, вот ты где затаилась. А мы тебя в кафетерии ищем. Книгу присмотрела? Купишь? О! Класс! Дашь полистать, пока разговаривать будем? Вот, познакомься, это мой друг, Ярослав. Он профессионально занимается фотографией и к тебе с деловым предложением.
– Здравствуй, Лейла! Много о тебе слышал. А когда увидел, понял, ты-то мне и нужна. Я задумал новый контент – костюмированную фотосессию. Для тебя имеется несколько вариантов ролей на выбор.
– Неожиданно, если честно, фотомоделью меня еще никто не представлял. Можешь рассказать подробнее, чем занимаешься?
– Я не так давно увлекся фотографией, один мой товарищ, профессионал из Москвы заразил. Теперь я хочу только этого, быть свободным художником.
– О, это мечта любого художника, быть свободным, – Лейла засмеялась.
Юноша откликнулся на ее шутку улыбкой, потом продолжил:
– Сначала у меня была идея такого стартапа: парные снимки. Юноша и девушка на фоне природы в разные сезоны. Пригласили устойчивые пары, которые по-настоящему дружат и влюблены. Мейкап занятный сделали. Целый год фотографировал. По-моему, классно получилось, тепло, лайтово, кстати, вот визитка, там адрес нашего сайта, можешь посмотреть. Вообще это увлекательно. Я даже стал анализировать, почему два человека вместе. Интересно очень, ведь я проводил с ними много времени и наблюдал за отношениями. Они иногда приходили не в духе, с обидами, и все это отражалось на исходнике, было достаточно эмоционально. Одна пара натолкнула меня на идею следующей фотосессии. Ребята принесли одежду восемнадцатого века. Они театральные актеры, их фотографии были летние, на лугу. После этого захотелось снимать в костюмах, не фриков, естественно, а чтобы настоящий вайп словить. Ты не думай, Арина тоже будет участвовать. Она мне и с интерьерами помогает, мой хедлайнер.
– Прикольно. Меня, кстати, всегда фотография привлекала. Но я сама не здорово снимаю, не шедевры получаются. Просто картинка момента, на память. Но хотелось бы внятных навыков, постичь тайны композиции, освещения, контрового света. А где время на это будем брать?
– Ага, я его предупреждала, ты человек занятый по уши, но и действительно, сможешь как раз фоткать поучиться, прокачаться, так сказать.
– Да все мы занятые, что ж теперь, не жить! Хорошо бы выделить для этого какой-то день, лучше выходной, вторую половину дня, чтобы в первую спать, – Лейла засмеялась, – тогда можно будет мероприятие считать отдыхом. Но, сразу предупреждаю, в каникулы я уезжаю к родителям!
– Неужели ты прямо согласилась? – не поверила Арина, – а я сказала, вряд ли получится. Она досмотрела книгу, – нет, какие все-таки голландцы молодцы! Прячь, чтобы не испачкать. Пошли, чай закажем с чизкейком.
Лейла спрятала книгу в пакет. Конечно, ей совсем некогда участвовать в фотосессии. Но что же делать, придется еще меньше спать. Идея поработать с профессиональным фотографом привлекла ее. Да и вообще, когда-то надо с людьми общаться…
Чизкейк и впрямь был хорош. Теста совсем не много, высокий творожный слой, а сверху малиновое желе, креативно перечеркнутое тонкими шоколадными нитями. Даже Ярослав, равнодушный к сладкому, оценил!
 ГЛАВА 31. ГОЛЛАНДЦЫ.
Антон никак не мог придумать, с чего начать разматывать проблему дома Вульфов. Неожиданно подвернулся удобный случай. В город должна была приехать делегация голландских архитекторов. В связи с этим Антона вызвали в горисполком к главе администрации, а по-модному, к мэру. Антон с ним лично знаком, встречались часто, практически каждую неделю, на совещаниях по поводу строительства Дома музыки.
Мэр был из новеньких, достаточно молодой, современный, по крайней мере, стремился таким казаться. Он тепло относился к Антону, называл его официально Антон Григорьевич, а наедине – по имени. Мэр не стеснялся спросить совета, если был не в теме и этим по-человечески располагал к себе даже заклятых оппонентов. Он никогда не принимал решения сгоряча. Находил компетентных специалистов по нужному вопросу, а только потом озвучивал вердикт. Антон сравнивал его с капитанами команд в игре «Что? Где? Когда?». Однажды он рассказал о своих наблюдениях мэру, который обрадовался точности восприятия и, похоже, проникся к Антону особой дружеской симпатией.
Антон совсем немного подождал в приемной. Мэр сам вышел к нему и пригласил в кабинет.
– Леночка, Принесите нам с Антоном Григорьевичем чаю и лимончик не забудьте!
– Обязательно, Александр Владимирович!
Антон прошел вслед за мэром.
– Ну как, Антон Григорьевич, складывается ваша жизнь? Строительство театра подходит к завершающей стадии. Чем теперь намерены заниматься?
– Проектировать, конечно! Только хотелось бы работать самостоятельно. Я получил лицензию в Москве и вот, наверное, открою персональную творческую мастерскую.
– Правда? Интересный поворот событий! И как вы себе это представляете?
– Да смутно. Конкретно заняться пока времени не было. Там куча бумажной волокиты с документами, помещением, опять же, хочу забрать своих архитекторов, а для этого надо быть уверенным, что будут заказы. Нужен начальный капитал, его тоже нет. В общем, дело новое, неизведанное. У нас в городе пока таких прецедентов не было. Мне для получения лицензии наш театр помог. Повезло. Сейчас есть архитектурные кооперативы, но они теперь все равно должны выдержать переаттестацию, чтобы иметь возможность проектировать знаковые здания.
– Антон, если смогу вам чем-то помочь, не обещаю, что финансами, но с бумагами, решениями на городском уровне, не стесняйтесь, звоните, приходите! Вот я к вам обращаюсь, уверен, вы не подведете! Меня известили о том, что по линии Союза архитекторов России приезжает к нам делегация из Голландии. Они предложили приурочить к этому событию выставку работ местных проектных организаций. Не знаю, чем мы особенно сможем их порадовать, но удивить зданием театра Музыки, наверное, получится. Я слышал мнения по поводу вашего проекта компетентных людей. Так вот, подготовьте материал. То, что вы показывали на совещаниях, вполне подойдет. И макеты. И интерьеры экзотических московских художников. Это я девушку имею в виду. Кстати, хотелось бы вас послушать, что мы сможем гостям показать. Я наметил маршруты, но все они неизменно упираются в какой-нибудь жилой массив с ужасающим благоустройством, облезлыми фасадами и другими пережитками социалистического прошлого. Более-менее нормально, чистенько у нас выглядит только центральная улица. Естественно, мы отвезем их на вашу стройку. Там природа, ландшафт, прекрасные виды открываются. Но как их туда доставить, с завязанными глазами что ли? Эх, мало, мало времени прошло. Финансирования не хватает. Не совсем, конечно, нас бросили, вот ваш театр ведь полностью на средства государства строится.
Антон засмеялся:
– Неизвестно только, когда эти средства кончатся. Внутренняя отделка очень важна и потребует огромных вложений, на которые я уже не рассчитываю.
– Ну, ничего, ничего, потихоньку сделаем! Попросим предприятия помочь. Субботники организуем.
– А субботники – не пережитки социалистического прошлого? Мало кого сейчас лозунгами призовешь трудиться.
– Ну, вы же работали по субботам и вечерами?
– Мы работали, это наше детище. И люди ответственные подобрались. Ну да что говорить. А на счет чего такого можно иностранцам показать… Есть один райский уголок, недалеко от улицы Ленина, улочка с названием Светлая. Не знаете? Да, мало кто знает. Вот у вас на схемке это место. Да, да, где детский парк переходит в свободный, нерегулярный лесок. Не понимаю, каким образом эти три личных участка остались, представляете, там озерцо с уточками. В одном из домов жил когда-то немецкий архитектор Генрих Вульф. Он сам его спроектировал и построил. Отделочные материалы привезли из Германии. Два других дама в худшем состоянии, но все вместе смотрятся интересно! У Вульфов сейчас проживает наша сотрудница, Марша Шарова. Вот у нас возникла идея сохранить здание, сделать в нем музей, а во флигеле, который пристроил его сын, Николай Вульф, разместить нашу проектную мастерскую.
– А поехали, посмотрим!
– Что, прямо сейчас?
– Ну, заинтриговал! Давай чаю попьем, вот Леночка принесла и лимон, и печенье. Звоню водителю Николаю, съездим. У меня до совещания час, это ведь недалеко, успеем. Внутрь не пойдем, так посмотреть хочу, что за место чудесное!
Мэр был озадачен увиденным. Не мог взять в толк, почему эта земля в центре никому не приглянулась под новострой. Как сумели сохранить такую идиллию? Антон предположил, что это случилось из-за близости к парку. Участки с домами по площади небольшие. Половина улицы, видимо, была снесена, потому что с другого края к парку подступили девятиэтажки. Он, работая в «Гражданпроекте», в курсе, эта земля принадлежит не городу, а Управлению железной дороги.
– Мэр я или не мэр! Хочу узнать ваше мнение, может ли «железная дорога» претендовать на этот участок. Что на нем возможно построить?
– Да практически ничего. Односекционный жилой дом, пусть даже девятиэтажный, но он тут дико будет смотреться. Лучше что-то низкое, распластанное, с ориентацией на использование парка, например, кафе. Но «железной дороге» нужны жилье или складские помещения. Им и парк теперь в тягость, содержание требует средств, а прибыли от него не получить. Это вообще не их профиль. Предполагаю, данный участок им даже в обузу. Снести дома, так этим семьям квартиры надо давать, да в центре.
Они вернулись в здание горисполкома.
– Леночка! – мэр, по пути в кабинет попросил секретаршу, – соедините меня с Управлением Главного архитектора.
– А, приветствую вас, Илья Дмитриевич! Можете мне подсказать, какими территориями владеет Управление железной дороги, и пометьте площадки, предназначенные для строительства муниципального жилья поближе к центру, в топовых местах. Да, да можно схемы и зоны. Я понимаю, меня устроит в течение недели.
– Что-то вы такое задумали, Александр Владимирович?
– Да хочу предложить им обмен. Мы займемся реконструкцией и благоустройством парка, вместе с улицей Светлая. Домики можно подремонтировать. Про немецкий особняк так: давайте заявку в Управление культуры, рассмотрим вопрос о назначении ему статуса памятника истории и архитектуры. А «железной дороге» я попробую предложить другие площадки для строительства жилья. Мало того, мы так эти территории поделим, что инфраструктуру микрорайона построим сообща. Будет всем выгодно. Главное, людям удобно. Вам, Антон Григорьевич, я поручаю разработать эскизы по благоустройству парка и улицы Светлая. Подготовьте материал для градсовета. Вот и первый заказ, больших денег не обещаю, все по смете. Договорились?
Антон даже не ожидал такого поворота событий. Все сдвинулось с мертвой точки, да так внезапно! В приподнятом настроении он пошел на работу. Здание, где размещалась проектировщики, почти полностью опустело, остались только архитекторы и генпланисты, они занимались чертежами благоустройства территории около театра. Даже конструкторы уже переехали обратно в институт «Гражданпроект».
 
Антон пригласил в кабинет Маршу. Потом, немного помедлив, позвонил по местному телефону Саше и попросил зайти. Он в лицах рассказал им о своем разговоре с мэром и чем это все способно обернуться.
 – Девчонки, у меня к вам просьба: надо прикинуть, что можно сделать с парком и улицей Светлая. Вообще-то тут все не так очевидно. Ведь парк делится на детскую зону, шумную, и на свободную, нерегулярную часть. Надо продумать, чтобы благоустроить ее, но оставить тихой зоной. Вот мы сейчас сохраняем эти домики, но хозяева – Волковы и Полежаевы – должны жить в нормальных условиях, а не просто так, брошенными, посреди высокоэтажного шумного центра. Вообще-то, Марша, ты бы поговорила с соседями. Может, они хотят переехать в более комфортабельные квартиры, тогда мы могли бы сделать вариант планировки с учетом сноса этих построек. Дом Вульфов оставить, а на месте двух соседских участков придумать кафе в европейском стиле. Я бы поторопился. Пока мы еще тут на гособеспечении, все равно работы сейчас мало, чтобы запал не потерять. Марша, мы тебя снимем с театра, займись этим проектом. С любыми вопросами к Саше или ко мне. Понимаю, это кажется трудной задачей, зато тема близка, поэтому ты непременно справишься.
– Буду стараться, но опыта такого проектирования у меня совсем нет
– Да, не волнуйся, главное начни, проведи предварительную работу, а мы подключимся по мере освобождения от основной темы. Что касается приезда голландцев: находим наши планшеты с театром, собираем интерьеры, макеты. Этим займется Виталик. Пусть тогда сейчас заскочит ко мне, все обговорим. Саша, а ты и Майя Михайловна дежурите по проблемам театра. Если что, будьте готовы к вопросам со стройки. Я после разговора с Виталиком поеду в наш Союз архитекторов обсуждать местоположение экспозиции. Да, еще шла речь о выставке детских работ и вернисаже в здании Союза архитекторов, приуроченной ко дню 8 марта. Надеюсь, вы тоже что-нибудь предложите – вязание, шитье, печворк, игрушки самодельные. Вот, видите, тут об этом написано, – Антон протянул Саше буклет, – Майю Михайловну растормошите. У нее знаете, какие акварели! Пусть готовит рамочки. Вот, все, да рисунки Лейлы тоже оформим. Саш, мы с тобой отберем, а я паспарту склею. Надо же хоть что-то делать и мне.

Приезд голландцев, казалось, всколыхнул всю общественность. Интерес был настолько велик, что руководство города решило проводить мероприятие в центральном кинотеатре. Планшеты с работами проектных организаций развесили в главном фойе. Детскую выставку сделали прямо у входа, в вестибюле. А лекции с показом видео ожидались в зрительном зале. Работал буфет. Продавали коньяк, бутерброды с аппетитной колбаской, сыром и красной рыбой. Для детишек заготовили пирожные и разноцветный лимонад.
Мероприятие планировалось начать в восемнадцать часов, но Кругловы в полном составе, Марша, Виталик и еще несколько активистов из молодежной секции Союза архитекторов пришли к одиннадцати, чтобы, во-первых, устроить планшеты по Дому музыки в отдельном небольшом помещении, служащим в обычное время гостевой комнатой для важных персон. А во-вторых, проверить готовность по всем остальным пунктам программы. Лейла уже несколько раз наведывалась в буфет, попивала лимонадик. Чувствовала она себя превосходно. Ее нарядили в модный клетчатый сарафан с бордовой жилеткой и красные туфельки. Через плечо висела сумочка, сшитая Сашей, с бусинами и настоящим ремешком и пряжкой. Волосы заплели разноцветными резиночками. Ее рисунки повесили в гостевой, рядом с планшетами театра. Антон был категорически против этого, хотел, чтобы они находились вместе другими детскими работами. Но Максим, отвечающий за программу от Союза архитекторов, боялся, что они могут случайно пострадать в вестибюле. Антон предложил тогда перевесить остальные детские рисунки в гостевую комнату, ведь все они бесценны. Он так разошелся, что Максим начал его успокаивать:
– Антон Григорьевич, нет, не все. Да, бесценны с точки зрения эмоциональной составляющей. Но есть еще одна составляющая, почему мы повесим их сюда, рядом с вашими работами. Проследим творческую династию.
Антон разозлился, но Саша не возражала против такого предложения Максима. Она тоже не хотела, чтобы работы случайно пострадали. Правда, ей слегка попало за это от Антона:
– Кого ты хочешь вырастить, зазнайку?
– Нет, просто ее рисунки сильно отличаются от остальных, даже по оформлению. Ты сделал не паспарту, а рамы из картона. Складывается впечатление, что это работы не маленького человека, а подростка. Тогда уж и остальные бы также оформил, и их можно было бы оценивать беспристрастно. Не хочешь ее выделять, давай просто уберем. Лейла этого даже не заметит. И ты не будешь кипятиться.
– Ладно, пусть остаются. Кстати, а где она?
– Да бегала только что, никуда не денется.
– Ага, за рисунки волнуешься, а за человека нет, – Антон бухтел уже просто для вида, но внимательно оглядывался по сторонам в поисках дочери.
В фойе появилась группа людей, около них суетился Максим.
– Приехали, ну что ж, пошли знакомиться.
Делегация состояла из семи человек. Две молоденькие переводчицы. Архитектор-немец. И четверо голландцев. В их числе одна девушка. Фамилии у них очень сложные. Девушку звали Габриэлла Ван Руиж. Остальных запомнил по именам: Хенк, Бенджамин, Барт. Барт Оттерспур, с ним Антон даже подружился. Немца называли просто Ганс или Ханс, точно не понял.
Переводчицы были нарасхват. Антон рассказал, что, как и где будет проходить. Голландцы захватили с собой альбомы с работами, слайды и фильм. Планировалось провести три часовых лекции с небольшими перерывами по пятнадцать минут. Потом устроить фуршет. В помещении, смежным с гостевой комнатой, расставили столы, там, при желании, размещалось человек двадцать-тридцать. Стоя, разумеется.
Антон все никак не мог понять, где Лейла. Саша разговаривала с Габриэллой, дочки рядом не было. Он не стал поднимать шум, попросил Маршу поискать девочку. Марша тоже не теряла времени даром. Барт Оттерспур прилип к ней и ходил хвостиком, размахивая руками и беспрерывно о чем-то рассказывал. При этом они как-то общались сами, без переводчиков. И все время смеялись.
Антон прошел в зрительный зал к сцене. Первым читать лекцию собирался долговязый парень Хенк Галенкаф, тема – «Вторая жизнь промышленных предприятий». Он приготовил слайды и проверял, как работает проектор. Постепенно стали приходить гости. Администрация города, начальство из Управления архитектуры, члены Союза архитекторов, актеры драмтеатра, художники, скульпторы. Антон даже удивился, как много людей он помнит внешне, по фамилии, по имени отчеству, со сколькими знаком лично. Наверное, в полном составе пришел «Гражданпроект». Зал был набит в буквальном смысле. Голландец спросил:
– Эти люди, что, все архитекторы?
– Да нет, интересуются архитектурой, у нас все архитектурой интересуются, такой менталитет.
– А литература, балет?
– И это, конечно тоже, просто мы любим искусство и архитектуру, – Антон старался отвечать серьезно.
Подошла Саша и осторожно констатировала:
– А Лейлы нигде нет.
Антон, боясь ее напугать еще больше, вспоминая пережитый недавно сильнейший стресс из-за болезни Лейлы, перевел разговор на Бархина:
– Вон, смотри, твой ангел-хранитель пришел, сейчас все будет хорошо.
Саша увидела Женьку Бархина, разулыбалась. Заметно было, что у нее прямо от сердца отлегло.
– Мероприятие грозит перерасти в банкет! Вся элита здесь. Наверное, не хватает нам таких событий. Любим повыпендриваться!
– А у нас Лейла потерялась...
– Господи, ну ни на минуту вас нельзя оставить. Не знаю, она же не грудная, тут обязательно есть громкая связь, трудно было догадаться позвать ее, назначить встречу у буфета?
– Да не хотелось народ баламутить, – робко оправдывался Антон.
– А ты, отец-героин, меня просто изумляешь в последнее время.
Бархин развернулся и вышел из зала. Антон с Сашей двинулись за ним. В фойе было полно народу, многие еще не зашли в зал, а общались в кулуарах. Антон сразу потерял Бархина из виду и в недоумении остановился у дверей. Окликали знакомые, здоровались, что-то спрашивали. А у него как будто кол вбили в грудь. Тоска разливалась по всему нутру. Тут он увидел Бархина с Лейлой на руках, смеющуюся, счастливую Сашу, Маршу и Барта Оттерспура. Барт распевал песню про Лейлу. Антон почувствовал, как боль отпускает, тоска растворяется, сменяясь радостью, счастьем и покоем.

Лекция была интересная, подана доходчиво, с лирическими отступлениями и юмором. Хенку помогал Ганс или Ханс. Иногда вставлял реплики и потом комментировал слайды. Антон пытался глубже постичь увиденное. Практически все фото стали для него откровением. Вот как можно! Вот как надо!
Вторая лекция была посвящена проблеме намывных территорий. Антон внутренне восторгался трудолюбием голландцев, их изобретательностью, настойчивостью и уверенностью в себе. Жить ниже отметки уровня океана, под вечной угрозой затопления, без конца строить и обновлять свою дамбу. Отвоевывать у воды территории. Антон принимал на веру и сердцем, что все, о чем он услышал и увидел, это – хорошо. Действительно, хорошо!
Третью лекцию проводила Габриэлла Ван Руиж. Она рассказывала про строительство жилья. Это была самая понятная для простых смертных тема, но народу в зале поубавилось. Время позднее, у многих семьи, дети. А, может, недопоняли чего, показалось все странным, чуждым.
Лейла дремала на руках у матери, но не ныла, не просилась домой. «Стойкий человечек!». Антон заметил, что Саша отвлекается, слушает невнимательно. И ему стало очень ее жалко. Не может расслабиться ни на минуту. Надо было оставить дочь с соседкой – Любой? Но это он настоял, чтобы они пошли вместе. Все-таки первая выставка Лейлы.
– Ну как тебе, Саш, голландская архитектура?
– Да вообще-то я не этого ожидала, несколько странные здания, покрытые дранкой. Окна не под окнами. Никакой симметрии и красоты.
Антон расстроился, постарался говорить без раздражения:
– А мне понравилось! Это настоящая современная архитектура. Будущее архитектуры, до которого мы пока не доросли. И не скоро дорастем.
– Наверное, ты прав, я тебе доверяю. Обязательно посмотрю материалы, что они нам оставляют.
Антону стало стыдно за свой напор. «Куда ей еще архитектуру постигать? Сложная работа, сколько домашних дел! Надо просто взять Лейле постоянную няню. Может, уговорить Любу? Пусть рассчитается и сидит с Лейлой. Тогда дочь вообще вырастет без нас, нашего влияния. Хорошо, когда в наличии бабушки. Вот жили бы в своем городе, там есть бабушки, две. Они только об этом и мечтают, чтобы внучку заполучить».
– Ну, как, понравилось? Антон Григорьевич… извини,  Антон, тебе понравились лекции? Мне очень. Я прямо фанатом голландцев теперь буду и не только в живописи, – Марша участливо смотрела на Антона, – у вас все хорошо? Лейла была в том зале, где гости расположились, фотографии в альбомах рассматривала. Может, она будущий архитектор? Я Барту ее рисунки показала. Он в восторге!
– Да, Марша, мне тоже очень понравились лекции. Вот думаю, что теперь делать с фуршетом, Лейлу надо домой везти, устала она.
– Не волнуйся, папочка, мы с дочкой сейчас уедем, нас дядя Женя подкинет, он, правда обещал сюда вернуться и напиться с тобой коньяку. Так что хорошо вам поразвлекать гостей! А я постараюсь не завидовать, потому как самое сладкое на свете – это сон. Буду спать, спать, спать.
– Ну, барышни, одеваемся и вперед! Антон, Марша, я вернусь. Хочется с европейцами пообщаться.
Бархин приехал минут через пятнадцать. Еще не успела рассосаться толпа у гардероба. Втроем они прошли в гостевую комнату. Там уже велись дискуссии, слышался звон бокалов и будоражил запах кофе. Все обсуждали проект Дома музыки. Вроде никто не критиковал. Барт Оттерспур подошел к Антону и пожал ему руку:
– Хорошая работа! Мы так не делаем, но это мне нравится! И дочка Лейла – хорошая работа! Где Лейла?
– Лейла спит уже, маленькая, устала. А за оценку вам спасибо. Не ожидал!
Барт приподнял бокал и улыбнулся:
– За Лейлу!


ГЛАВА 32. МАРША. ЗВОНОК.
– Алло! Виктория Эдуардовна, здравствуйте, это Марша! Да, не волнуйтесь, не дорого звонить! Что вы говорите! Да, вот такие у меня родители! Опять заплатили за квартиру... Может, вы бы у них не брали, я буду сама высылать деньги. Ну конечно, это семейные дела… Виктория Эдуардовна, я так рада, что вы с мамой подружились! Она мне рассказывает про ваши встречи. Жаль, я вас не успела узнать поближе. Мама говорит, вы просто ходячая энциклопедия и с вами душевно. Ну, да, мама у меня замечательная! Правда, она молодец! Да и папа тоже! Точно, точно вы подметили, – Марша радостно засмеялась, – нет, Виктория Эдуардовна, ничего не случилось, плохого, по крайней мере. Просто хотела ввести вас в курс дела. Мы с товарищами пытаемся уберечь дом от сноса. Вот вышли пока на мэра города. И он посоветовал обратиться в Управление культуры, чтобы там рассмотрели ходатайство о присвоении постройке статуса памятника. Тогда его, по крайней мере, не снесут. И даже с ремонтом помогут. Да нет, от вас не надо заявлений. Мы письмо от Союза архитекторов напишем, а вы потом поступите, как посчитаете нужным: будете продавать городу или сдавать в аренду. Вообще идеально в перспективе организовать в доме музей истории и архитектуры. А флигель мы хотели бы снять для нашей проектной группы, Антон сейчас бумаги оформляет на персональную творческую мастерскую. Этот зал – прекрасный вариант. Конечно, за аренду в таком случае будет отдельная плата. Я могу пока в доме жить и работать по соседству. Но вы – хозяйка, поэтому мы бы хотели узнать ваше мнение по поводу предпринятых нами шагов, и, может быть, вы посвятите нас в свои планы? Сейчас единственная задача – подстраховаться от сноса. Кстати, есть предложение сохранить все три оставшихся дома по улице Светлая. Да, да, Виктория Эдуардовна, давайте, я вам подробно напишу об этом, чтобы вы могли спокойно обдумать, посоветоваться, сходить к нотариусу. Хорошо, до свидания! Питеру привет! Ой, Виктория Эдуардовна, еще личный вопрос? Вы никогда ничего не слышали от своих родственников про девушку Грэту? Правда? Да, если можно, расскажите! Только не переживайте вы о деньгах, я могу позволить эти расходы… Вот это да! Интересно! Спасибо за информацию! Берегите себя!
Марша прямо задохнулась от разговора, она уже несколько дней собиралась позвонить, и сейчас выпалила все разом. Хорошо, Виктория Эдуардовна подружилась с родителями. Может быть, от этого у нее возрастет доверие к тому, что Марша с товарищами тут проделывают. Но даже при таком раскладе она почувствовала волнение хозяйки на том конце провода. Марша была эмоционально переполнена и не могла все это переживать одна. Она сняла телефонный аппарат с полки, села на ковер, обхватила кота и набрала номер Ольги Викторовны.
 – Ольга Викторовна, у меня есть кое-что про Грэту! Звонила в Питер. Да, давайте встретимся, по телефону как-то не хочется рассказывать. Я с радостью, приходите, конечно!
Ольга Викторовна собиралась еще раз взглянуть на письма. Кроме того, она перевела книгу «Специалист в Сибири» Волтерса, обещала принести. Марша заранее вынула переписку Вульфа из тайника, снова пересмотрела все предметы в ящике стола и опять не увидела в них ничего особенного.
С Ольгой Викторовной они устроились в гостиной. Заварили чай, сделали бутерброды с сыром, положили яблочный конфитюр в креманку на высокой ножке, выставили все это на небольшом кофейном столике. Сначала немного поговорили о ремонте в архиве. Ольга Викторовна сетовала, что строители медлят, затягивают процесс:
– Находиться в помещении просто невозможно. Пыль, запах, сквозняки. Рабочие приходят на два часа, что-то сделают и пропадают. Похоже, у них еще один объект появился, финансово выгодный, поэтому они там предпочитают работать, а тут завершают все между делом. Но уже больше двух месяцев с Нового года прошло. А ведь обещали к праздникам закончить. Да, ну ладно об этом, не терпится послушать, что же ты узнала от хозяйки?
– Виктория Эдуардовна рассказала, что Николай Вульф говорил ей о письмах отца, которые ему вернули в КГБ. Когда он увидел их, то вспомнил, по его словам очень отчетливо, как однажды они гуляли и зашли на почту. Отцу там отдали письмо. Он прочитал его, сразу сел за стол и начал писать. Ответ он отправлял в Германию. Николай хорошо помнит, потому что почтовый работник выясняла, имеет ли он на это право.  Отец не мог объясниться с ней, плохо говорил по-русски и просил Колю переводить. Такие прогулки с заходом на почту повторялись несколько раз. Больше писем не было. Своей жене он ничего не рассказал, с сына не брал обещаний держать это в секрете, Николай с матерью данный факт не обсуждал и она его не расспрашивала. А со временем все как-то забылось, ведь Коле было только пять лет, когда Генриха арестовали. Николай уверен, что именно эта переписка послужила главным поводом для задержания отца. Еще бы! Такие улики!
– По-видимому, его послания к Грэте доходили до адресата, но не все, а ее, после ареста Генриха, прямиком попадали в НКВД. Мне интересно рассмотреть это единственное имеющееся письмо Вульфа. Думаю, что оно было последним и не закончено. Сейчас меня вдруг посетила мысль: он ведь не мог его держать дома, тогда каким образом оно сохранилось? Возможно, он писал в тюрьме и даже не надеялся, что отправит, просто попытался выразить свои мысли. Вот я хочу взглянуть с этих позиций. Не текст, не смысл мне нужен, а именно вид.
Марша вынула письмо Генриха и протянула Ольге Викторовне. Та, аккуратно, бережно, развернула лист пожелтевшей от времени бумаги. Сразу стала читать: «Грэта! Милая Грэта! Со мной произошло то, что лишает мою жизнь воздуха и смысла. Как ужасно, оказывается, когда жизнь не имеет смысла. Грэта, Вы лучшее, что было у меня в жизни. Ни до встречи с Вами, ни после расставания не было ничего подобного. Я не верил в то, что так может быть, но так есть. Я знаю, мы никогда не увидимся, и от этого мне страшно. Мне страшно только от этого. Простите меня и прощайте! Надеюсь, что у вас нет повода печалиться. Вы никогда не были так привязаны ко мне, но вы берегли меня, берегли мои чувства. И за это я навсегда благодарен Вам! Будьте, Грэта, будьте всегда!»
– Подписи нет. Но все говорит о том, что это письмо Генриха. Теперь я вижу, оно написано в обычных условиях, тщательно сформулировано, аккуратный почерк, нет исправлений, несмотря на то, что содержание тревожное. Мне кажется, он писал или дома, втайне, или на почте, но не в тюрьме. А возможно, он даже его отправил, но письмо сразу арестовали. Не думаю, что мы сильно продвинулись в распутывании этой нити, но все же информации добавилось. Интересно, как Николай отнесся к такой стороне жизни отца?
– Виктория Эдуардовна уверяла, что не осуждал, считал, подобная любовь – редкость. И он уважал его чувства. Николай не ревновал Грэту к своей матери. Елена любила Генриха, она просто идеализировала его. Он всегда был иконой в ее жизни, особенно после ареста. Но Николай сомневался, что отец испытывал к ней аналогичные чувства. Скорее нет.
– Может, Генрих понял, что ему невозможно по каким-то причинам быть с Грэтой. Когда они приехали в этот город, он сблизился с Еленой, видимо, потому, что она была в него влюблена, а он на ее чувства отозвался, пытаясь таким образом заглушить боль от неразделенной любви.
– А вы считаете эту любовь неразделенной? По-моему, Грэта довольно точно пишет о своих эмоциях. Я до этого момента вообще думала, что она влюблена в него сильнее, чем он.
– Да, не слишком у нас получается разобраться в этих хитросплетениях. Ну вот, перевела я книгу Волтерса. Прочитай, все очень интересно. Если честно, меня сейчас даже больше привлекает не собственно тема любви Грэты и Генриха, а трагическая история этой семьи в свете событий, происходивших в стране.
Ольга Викторовна побыла еще немного, потом, сославшись на неотложные дела, стала собираться домой. Марша, по сложившейся традиции, пошла проводить ее до остановки. На улице пахло свежестью. Скоро весна, вернее, весна уже присутствует, но только номинально. Почти ничего не предвосхищает ее. Конечно, дни стали длиннее, но снег еще лежал, кое-где даже сугробы сохранились, а ведь по календарю конец марта. Зима этого года была настоящей, морозной, снежной, обижаться грешно. Но как уже хотелось весны!
Вернувшись домой, еще в прихожей Марша услышала призыв телефона, но пока она бежала на кухню, звонок смолк. Определителя номера на аппарате не было. Марша опять устроилась на излюбленном коврике у газовой печки. Открыла рукопись книги Волтерса: «30 мая 1932 г. я выехал в Москву как специалист по проектированию вокзальных зданий. Берлинское представительство советского Наркомата транспорта уже давно искало архитектора такой специализации. Мне тут же предложили десятилетний контракт с зарплатой 600 советских рублей в месяц, на эти деньги в России я смог бы жить так же хорошо, как в Германии на 400 рейхсмарок. Представитель производил такое убедительное впечатление, что я забыл обо всех своих многочисленных сомнениях. Но я отважился только на один год пребывания в России по контракту. Меня привлекала не столько работа над большими проектами, сколько сама огромная, таинственная страна, о которой с такой страстью было написано много хорошего и плохого».
Марша только погрузилась в чтение, как погас свет. Внезапно наступившая темнота застала ее врасплох. Марша не помнила точно, где находится декоративная свеча в подсвечнике. У нее были запасные, которые лежали в антресоли, но она не решилась в такой тьме их искать. Стало неуютно, немного страшно, подумала, а вдруг сейчас кто-то постучит в дверь или окно? Марша несколько раз переживала веерное отключение электричества в конце прошлого года. Но теперь, видимо, произошла какая-то поломка. Она выглянула в кухонное окно. У Полежаевых тоже темно. И уличные фонари не горели. Раньше Марша в таких случаях использовала ситуацию, чтобы поспать, было время хронического недосыпания, которое она стремилась восполнить. Но сейчас в этом нужды не было, объем проектирования сократился, на работе не задерживалась, хотя эскизы домой неизменно приносила. Иногда просто разворачивала кальки и смотрела, что получается. Это новое задание, благоустройство парка и улицы Светлая, она восприняла с удовольствием.
Сначала Марша переживала, вдруг не справится. Антон предложил ей свою помощь. Но, во-первых, хотелось самой для себя выяснить, под силу ли ей сложные поручения? Она внимательно осмотрела участок. Ходила гулять по парку, сверяла действительность с исходниками. Подоснова оказалась старой, но пока закажут новую версию, можно работать и с этой, хотя улица Светлая изображена на ней в первоначальном виде, обозначены контуры снесенных позднее домов, нет новых девятиэтажек, они существовали еще лишь в проекте. Марша перевела на кальку все необходимое для работы, в том числе и многоэтажные дома – взяла выкопировку их посадки в архиве «Гражданпроекта». Вечерами она внимательно читала градостроительный СНиП. На работе не получалось углубляться в содержание текста, потому что Виталик был очень болтлив, особенно в последнее время, когда загрузка уменьшилась. Он без конца переговаривался с Майей Михайловной, причем громко: они сидели в разных углах комнаты. Марша с удовольствием слушала, иногда участвовала в разговорах, пока придумывала концепцию, но читать и усваивать что-то новое не получалось.
Генпланисты, занимающиеся благоустройством территории музыкального театра, тоже помогали Марше, особенно опытная Людмила Петровна, подружка Майи Михайловны. Она поделилась чертежами с профилями дорог и тротуаров, подобрала литературу. Людмила Петровна посоветовала сходить в городскую библиотеку, посмотреть иностранные издания по архитектуре, особенно французские. Марша несколько раз пролистала журналы, которые привезли Саша с Антоном из Москвы, и в библиотеку ходила. Почерпнула немного, по мелочам – элементы мощения, малые формы. Но ей хотелось найти и вдохновиться какой-то особенной подачей. Отыскать новую, духовную основу для своей работы, чувствовала, что решение вот-вот будет найдено. Оно витает в воздухе, надо только настроиться на нужную волну. Но как это можно сделать, если Виталик все время болтал! Марша брала кальки домой, смотрела на подоснову, включала любимую музыку, пила кофе, даже позволяла себе немного шоколада вечером, наслаждалась этим состоянием, но решение не приходило.
Как-то, созваниваясь с Ларисой Базилевской, а их дружба не прекратилась после возвращения дизайнеров в Москву, Марша рассказала ей о своих трудностях. Лариса посоветовала вдохновиться супрематическими картинами художников-модернистов из книги «Искусство авангарда», которую она оставила Марше в подарок. Что-то роднило художников начала века с Вульфами, с конструктивистами. Марше хотелось связать проект с этой сложной и неоднозначной эпохой. В книге были описаны разные направления живописи авангарда – футуризм, дадаизм, сюрреализм, кубизм. Да, супрематические опыты прекрасно бы подошли для объемного проектирования, но Марша работала над эскизом парковой зоны, которая требовала более живописного подхода. Ее привлекли и вдохновили две картины основоположника дадаизма – французского художника Франсиса Пикабиа. И в одной, и во второй она обнаружила приемы, которые хотела бы использовать в оформлении своего проекта, но делать окончательный выбор не торопилась. Надо работать, а там дело покажет.
Ей не терпелось приступить к эскизам, но все время что-то отвлекало. Даже такой радостный приход Ольги Викторовны. Потом книга. Марше, действительно, захотелось сразу прочитать ее, чтобы окунуться в атмосферу того времени. А теперь вот электричество!
Марша не стала искать свечи, решила лечь, хотя спать она еще не хотела. «Как мы зависимы от технического прогресса – ни музыку не послушаешь, ни радио, ни телевизор. Был бы день – бери бумагу, рисуй, занимайся уборкой, а в темноте ничего не получается делать, только размышлять и анализировать свою жизнь.
 Вот, к примеру, Людмила Петровна, специалист по генпланам, хвалила Маршу, а собственно за что? Ведь она не послушалась родителей, не закончила десятилетку, с целью затем поступать в Академию училась в архитектурном техникуме, строила жизнь по-своему и в тридцать лет достигла того, что у других случается в двадцать три года. Да, ее судьба могла сложиться иначе, но хотела ли она этого? Что имеет в эти свои почти тридцать лет? Семья и дети отсутствуют даже в перспективе. Профессией она пока не овладела, самостоятельно работать не может, но получается трудиться в команде. Правда, приходится нелегко – наверстывает упущенное, изучает элементарное. Конечно, образование инженера-конструктора ей не помешало, но в полной мере она проявить себя в этом не смогла, не было такой необходимости. Нужен ли ей диплом Ленинградского института сценических искусств? Вряд ли. Но учиться там было весело. Наверное, эта учеба что-то дала ей в смысле уверенности в себе. Не зря Антон полушутя подчеркивал, что она профессиональный продюсер, когда просил ее публично выступить, договориться со смежниками или заказчиками.
И все-таки быть архитектором – не значит выучить наизусть СНиПы, что в принципе делает теперь Марша, это значит иметь определенный интеллектуальный уровень, стремиться к познанию нового, чувствовать стиль, моду, направления развития, знать историю архитектуры. Конечно, Марша в этом не отстала от других, а может, в чем-то и преуспела. Она выросла в Ленинграде, где связь с искусством была естественна. Родительское воспитание, чтение правильной литературы, посещение музеев и театров – все это наложило отпечаток и по кирпичику выстроило этот ее внутренний мир под названием «Марша».
Марша никак не могла уснуть. Она думала о проекте, о себе, о Волтарсе и Вульфе, об Ольге Викторовне и ее судьбе, конечно, об Антоне. А раз об Антоне, так о Саше, Лейле и Бархине.
Ей показалось, что стало светлее, или просто глаза привыкли к темноте и теперь предметы в комнате отчетливо различимы. Марше было страшновато, ее вывел из состояния внутреннего равновесия телефонный звонок. Почему, кто, отчего не перезвонили потом? Вдруг проверяли, дома ли она, и сейчас начнут ломиться в дверь или окно. Марша не могла унять неприятную дрожь. В комнате раздалось томное мурчание. На кровать прыгнул кот. Вот, правда, с Вермиком-то лучше. Все вдвоем теплее и спокойнее. Марша гладила Вермикулита, чесала ему за ухом. И вдруг какая-то тревожная догадка захватила ее. Почему пришел кот? Ведь он обычно спал на лежанке. За все время ее проживания в доме он ни разу не забирался ночью на кровать, даже в сильный мороз. Что же его побудило сделать это? Может, тоже страх?
Марша отодвинула тяжелую штору. Сад был освещен, как днем. Туман или дым окутал деревья. Пожар!
Марша вскочила, не понимая, что она должна делать и сколько сейчас времени. Побежала на кухню, зажгла газ, хоть как-то подсветить диск телефона. Набрала 01. Пыталась сказать быстро и коротко, но ее попросили все повторить еще раз. Она начала торопливо одеваться. Было два пятнадцать ночи. Страх вроде исчез. Фуфайка, в которой иногда Бархин разгребал снег, слава богу, висела на крючке, всё руки не доходили убрать её в кладовку.
Марша всматривалась в происходящее через окно кухни. Что же это полыхает? Ей показалось, горит все-таки не флигель, а сарай Полежаевых. «А вдруг они спят и не знают ничего! Дом стоит в глубине участка, калитка, скорее всего, на засове, не достучаться. Как же им сообщить?». У Марши не было их телефона, но номер Таисии Алексеевны Волковой вроде записала. Она не знала, правильно ли делает, что звонит ночью пожилой женщине, определенно это ее разволнует! Но другого выхода не придумала, она должна в любом случае ее предупредить.
Таисия Алексеевна ответила почти сразу – телефон стоял на тумбочке у кровати. Конечно, она напугалась и запричитала, но нужный номер назвала по памяти. Марша разбудила Полежаевых, ввергла их в панику, тут уже подъехали пожарные машины. Марша выбежала их встречать, подсказала, как лучше протянуть пожарный рукав вдоль флигеля, на свободном пространстве от забора. Горел, действительно, сарай Полежаевых, расположенный вблизи участка Вульфов.
Марша смотрела, как сквозь дым и пар суетятся и кричат люди, как пожарным не хватает места, чтобы развернуться и выполнить свою работу. Кто-то из пожарных залез на крышу флигеля – оттуда, правда, было действовать удобнее. Она только молила безлично бога, пусть ничего не случится с людьми и с флигелем, который находился совсем близко от очага. Она была как бы с ними и не с ними и вздрогнула, когда сзади кто-то взял ее под локоть. Это был Бархин. С серьезным лицом, без обычных шуточек, он пояснил:
– Баба Тая позвонила, испугалась за тебя. Я спросил пожарных, они говорят, что ты все три дома спасла и людей. Тут огонь мог распространиться за считанные минуты, видишь, какая плотность застройки. Так и сгорели бы наши памятники. Да и вы вместе с ними.
Марша поддалась внезапному чувству благодарности, обняла Женьку, прижалась ухом к его груди и простояла так несколько долгих секунд.
– Да что я, по сути, это Вермик и пожарные, я просто не спала и позвонила 01.

Когда все было кончено, черный, едкий дым еще долго отделялся от пепелища. Марша с Женькой пошли в дом.
– Вот как без мужика-то жить! Давай чаю, что ли, попьем, с валерьянкой. Форточки закрой, все тут сейчас пропахнет этой гадостью. Как ты не прозевала это мероприятие? Я прямо рад видеть тебя живой, хоть и немного прокопченной.
– Да вечером кто-то позвонил, а я не успела к телефону. Потом погас свет, легла спать, а все про этот звонок думаю, боюсь, ко мне полезут грабить и убивать. Тут еще Вермик пришел, ластился, прижимался. Я поняла, что он напуган. Выглянула в окно, показалось, флигель горит.
– А это я звонил. Захотелось узнать, как проект продвигается. Потом думаю, что я надоедаю, может, ты не одна и вообще...
– Значит, Жень, по большому счету, это ты всех спас. Нагнал на меня страху, я была на вахте, чтобы пожарных вызвать. Вот такая у тебя телепатия. Хорошо, что все так сложилось. Вероятно, свет погас из-за замыкания, чего-то там закоротило? Я в этом не здорово разбираюсь. Электричества вообще не было, даже уличные фонари не горели. Тьма-тьмущая.
– Мать-мущая, Лейла так говорит, – засмеялся Женька, ты давай вот валерьянку выпей, я накапал, и спать. Я Антона утром предупрежу по телефону. На работу не ходи или, если будет запахан, ходи. А то еще угоришь! Может, вообще поедем ко мне, у меня есть гостевой диванчик в прихожей.
– Да нет, правда, лягу и буду спать завтра весь день.
– Звони тогда мне сама, чтобы я тебя не беспокоил.
Он надел куртку, но тут в поле зрения Женьки попала книга «Искусство авангарда». Он замешкался, полистал ее на ходу:
– Классные картины. Я особенно люблю Франсиса Пикабиа, такие работы у него разные и животрепещущие! Ну, все, побежал.

Марша погладила и обняла Вермикулита. Тот принюхивался и лез «целоваться».
– А, Вермик, это я валерьянки напилась, Женька заставил. Вот теперь сказал про Пикабиа, потом увидит связь с моим проектом, загордится, что я по его наводке стала так делать. Но это не важно. Может, наоборот хорошо, когда кому-то еще нравится то, что тебе дорого!
 

ГЛАВА 33. ПАМЯТНИК ТАМИКУЛЕ.
Марша на следующий день после пожара спала дома до трех часов. На работу не пошла. Поднялась в убитом настроении. Даже страшно было представить, что могло произойти. Ей сразу захотелось посмотреть в кухонное окно. Снег, не успевший растаять этой запоздалой весной, стал черным. «Как во время войны...», – подумала она.
Марша знала, что должна звонить Антону, Женьке, сходить к Таисии Алексеевне, поговорить с Полежаевыми. Но ни сил, ни настроения не было. Она опустилась на табуретку в кухне и застыла так, не двигаясь. Некормленый и напуганный Вермикулит находился рядом, прижимался к ногам, изредка выпуская когти в коврик.
Марша не могла больше морить голодом кота-спасителя, открыла холодильник в поисках чего-нибудь подходящего. На глаза попался брусок сыра, и она поняла, что хочет бутерброд с черным хлебом и маслом. И кофе.
– Ну, котик, будем пировать! У нас на обед сыр!
Марша сделала два больших тоста, с поджаренным ржаными ломтиками, слишком калорийными для молодых барышень, но сегодня можно и нужно. Кофе взбодрил ее, улучшил настроение. Она набрала рабочий телефон Женьки, тот ответил сразу, но был скуп на эпитеты, видимо, попала не ко времени, он уточнил коротко:
– Жива, здорова? Молодец, держись! Приеду.
Антон же, напротив, говорил с ней долго. Спрашивал подробно, успокаивал, проявлял сочувствие. Она отпросилась до выходных, а завтра была пятница, поработать дома, немного сосредоточиться. Он, конечно же, разрешил.
Потом Марша пошла к Таисии Алексеевне. Та обрадовалась и сразу засуетилась вокруг нее, угощала чаем с вареньем. Она уже знала подробности случившегося. Рассказывала Марше, как перепугались Полежаевы, они все спали и ничего не слышали. Сгорел сарай, где размещалась мастерская хозяина. У него был небольшой верстак, деревообрабатывающий станок, запас досок, краски и лаки. Возгорание произошло там – возможно, подвела переноска, но точно причину, почему случилось замыкание, никто не смог объяснить. Особых потерь, кроме сарая и всего что в нем было, они не понесли. Дом цел, фруктовые деревья выстояли. После пожарных участок напоминал поле битвы, горящие доски растаскивали в стороны от эпицентра и тушили. Дел, конечно, там сейчас много, но главное – все живы.
 – Еще какое счастье, Таисия Алексеевна, что вас эта история практически не затронула. Вы вообще одна. Ночь. Могли испугаться, растеряться. Ух, страшно представить! А вам нравится здесь жить или предпочтете, чтобы дом снесли и новую квартиру дали?
– Да куды там! Здеся хочу. Дожить как-нибудь, куды мне переселяться. Вот с Полежаевыми дружу. Они меня терпят. Нет, не хочу ни в Америку ихнюю, ни в дома ваши с лифтами. Знаешь, деточка, я ведь с Мишенькой ходила к нотариусу. Думала сразу на сыночка завещание написать. А он говорит: «Мама, я в Россию не вернусь. Если с тобой что случится, придется наш дом продавать. Ну, какие он там деньги стоит, а жалко! Папка его с дедом строили, ты сколько сюда сил вложила. Мне очень трудно это сделать. Ты, мама, подпиши дом Жене. У него квартира казенная. Захочет, сам тут жить будет, если снесут, ему что-то выделят взамен. А захочет продать, пусть продаст. Я хоть грех на душу не возьму». Такой вот сынок у меня, Мишенька, справедливый. Знает, что Женек меня подбадривает, хочет ему тоже какую-то пользу принести и отблагодарить. Вот думаю, сказать Жене, али нет? Скажу, может, он к этой избе как к собственному хозяйству станет относиться, поохочее будет сюды ходить? Как считаешь?
– Ой-ой-ой! Таисия Алексеевна! Я вас прошу и предупреждаю. Если вы ему скажете, он с вами знаться не захочет. Женька по доброте душевной помогает, а вот так, из меркантильных интересов, не сможет. Вас не бросит, найдет выход, девушку прикрепит в помощь или другой вариант придумает, но сам обидится смертельно! Не делайте этого, прошу Вас, не лишайте его радости о вас заботиться. Ему это тоже надо. Поверьте! Он вроде всегда среди людей, но ведь, по сути, один, совсем один.
– А ты чево такого парня воронишь? Он у тебя на усадьбе помогает, хозяйственный, добрый, красавец!
– Да, Таисия Алексеевна, он чудесный, но мы с ним друзья детства, как родственники, брат с сестрой. Родители попросили его меня опекать, вот он и заботится.
Дверь в кухню неожиданно отворилась, и возник Женька, легок на помине. Он подозрительно посмотрел на Маршу и бабу Таю.
– Так! Сидят, чаевничают, а я с ног сбился, Марию разыскиваю, думаю, опять влипла в какую-нибудь историю!
Он по-деловому прошел к столу, поставил прямоугольный пакет молока.
– Вот. По случаю достал. Хорошее молочко. Тебе, Марша, тоже причитается. Буду отпаивать. Вдруг ты угорела от запаха. Тут вонища на весь район. Таисия Алексеевна, а ваше самочувствие как, не пошатнулось после случившегося? Вы молочка побольше пейте, это от вредностей хорошо.
Женька почти залпом прикончил налитый ему чай и обратился сразу к обоим:
– Ох, спасибо, весь день бегом, некогда попить. Пойдем, подруга, ужин готовить, у тебя там, наверное, «шаром покати». Надо котяру побаловать вкусненьким, спасителя нашего. Таисия Алексеевна, вы в курсе, что вас немецкий кот спас? Да не машите, не машите. Вот Мария – живой свидетель, он ей спать не давал, поднимал пожар тушить.
– Да, Таисия Алексеевна, правда, так все и было, – Марша поспешила вступиться за Вульфов и их кота.
– Да что кот, кот-то наш, расейский. По-расейски и поступает! Ладно, идите уж. А то, може, я вас чем попотчую? Сейчас картохи наварю, да вот с молочком.
– Нет, спасибо, вы ужинайте, отдыхайте, а мы пойдем хозяйничать сами.

Марша и Бархин на «скорую руку», по наводке бабы Таи, сварили картошку. Женька привез молока, сметаны и «польской» колбасы. Таисия Алексеевна дала банку огурчиков. Женька даже жмурился от удовольствия, так ему было вкусно! Он, оказывается, любил вареную картошку с соленым огурцом запивать холодным молоком. Марша попробовала это сомнительное, на первый взгляд, сочетание, ей понравилось!
– Завтра-то как, Маршенция, пойдешь работать?
– Нет, я у Антона отпросилась до понедельника. Дома буду трудиться. Кстати, ты в прошлый раз отметил картины Франсиса Пикабиа, а мне у него тоже кое-что приглянулось. Я вот в таком стиле хочу подачу проекта сделать.
Марша встала за книгой, нашла выбранную репродукцию.
– Интересно, а покажи эскизы.
– Давай, может, покритикуешь заодно.
В кабинете Вульфов на кульмане были прикреплены кальки с вариантами планировок. Женька внимательно рассматривал план участка. Потом уточнил задачу и заценил, как Марша все хорошо продумала.
– Я сегодня у Таисии Алексеевны спрашивала, по просьбе Антона, согласна ли она переселиться в новую жилплощадь. Конечно, я заранее предвидела ответ, но для проформы спросила. Естественно, ей нравится жить в своем доме. У Полежаевых я узнавать не буду. Тут так, если уже кто-то один не хочет съезжать, то улицу сохраняем. Антон, как вариант, предлагал сделать кафе на месте этих домов, если хозяева согласятся их сносить.
– Послушай, кафе запроектировать здесь было бы прекрасно, но его надо вот сюда, посмотри, не вместо домов. Не в продолжение улицы, а с другой стороны. Ты прямо площадочку как специально для него предусмотрела.
– Ой, действительно! Ты, Женька, молодец! Я даже и не думала про кафе, раз дома оставляем.
– А с твоей подачей, что ты собралась замочить, красивый генплан может получиться. Хочешь, я тебе парочку метровых планшетов натяну? И помогу копировать эскизы с кальки, ведь выходные впереди.
– Здорово! Давай, Жень, я же себя крайне неуверенно пока чувствую в самостоятельном проектировании. Только знаешь, Антон занят был и мои наработки не видел. Может, до того как начисто делать, ему стоит взглянуть, что получается.
– Да брось, у тебя тут все отлично. Но если чем-то не угодишь Антону своему, тогда переделаешь, и будет еще один вариант. Обязательно нужны схемы зонирования, транспорта и пешеходных сообщений, это наглядно и эффектно смотрится и приветствуется на высшем уровне. Они в твоих кружевах, что собираешься навести, не слишком разбираются, а тут все очевидно и ясно. Я точно знаю, пока не будешь пробовать трудиться самостоятельно и ощущать ответственность, никогда ничего не получится.

Марша обрадовалась предложению Бархина. Во-первых, она очень хотела, чтобы он снова, пусть недолго, побыл архитектором, лелея в душе мечту о его возвращении в профессию. Во-вторых, ей самой так было спокойнее за конечный результат работы. В-третьих, вдвоем веселее. А с ним особенно.

На следующий день, к вечеру, Женька привез планшеты с натянутым белоснежным ватманом. Они опять поужинали вместе. Тут Марша уже сама позаботилась, сходила в магазин, приготовила первое, второе. Купила сыр и пряники к чаю.
Женька все одобрил, отдал должное ее кулинарным достижениям, довольно скромным, на взгляд Марши.
Весь вечер они совещались и правили кальки с вариантами. В какой-то мере несчастье помогло. Женька в «Гражданпроекте» попал в отдел генплана. Заниматься исключительно планировками местности он всей душой не любил и, может, поэтому так легко порвал с архитектурой и перешел работать в строительный трест. Но сейчас ему пригодился тот опыт.
– А это что за точечка в квадратике? – спросила недоуменно Марша, рассматривая окончательный вариант генплана.
– Композиционный центр, какая-то малая архитектурная форма, арт-объект. Ну, к примеру, скульптура, посвященная памятному событию, литературный типаж. Надо просто подумать, что тут нормально будет смотреться и тематически подходить к этому месту. Может, раз рядом детский парк, взять любимый персонаж малышни. Собачку, кошечку. Вот, к примеру, поставим скульптуру твоего Тамикули. Нет, памятник коту Тамикуле, спасшего от пожара улицу Светлая.
Женька прямо загорелся этой идеей. Стал рисовать, как кот выглядит на памятнике, смеялся над своей выдумкой. Марша тоже развеселилась:
– Да он же по жизни Вермик, Вермикулит.
– Хорошо, напишем так: «Памятник коту Вермикулиту, урожденному Тамикуле, за героическое поведение при пожаре на ул. Светлая».
– Да, героическое у него поведение. Пришел ко мне прятаться, весь трясся от ужаса.
– Ну а как ему было показать, что случилось страшное. Он же не мог произнести предостерегающую речь. Обстоятельства продиктовали поведение. Но я уверен, он приходил тебя именно будить.
– Может, его изобразить верхом на телефоне?
– Нет, лучше в пожарной каске с огнетушителем.
– Да на памятнике огнетушитель все примут за колбасу, надо что-то более узнаваемое, – Марша заразилась Женькиным настроением и тоже начала фантазировать.
– Ну, тогда рукав пожарный с наконечником и каску пожарную старую, – смеясь, Женька рисовал эскиз за эскизом, – у меня знакомые скульпторы есть. Средств только нет, но, может, соберем, вот сытейше было бы. Дело веселое и важное. Все-таки происшествие не из рядовых!

Выходные они посвятили работе. В субботу Женька приехал чуть свет, в прямом смысле было еще сумрачно. Сказал, что нельзя терять ни минуты. Марша, толком не проснувшись, разбуженная его телефонным звонком – хорошо хоть, предупредил, – кое-как успела навести утренний марафет и сварить кофе.
Они приладили планшет на кульмане в кабинете хозяев. Женька был в приподнятом настроении, много говорил, рассуждал вслух, хвалил дом, обстановку, расспрашивал Маршу о Вульфах. Он, как обещал, переводил на ватман генплан с кальки, а ее заставил рисовать перспективные виды домов с окружением и элементами благоустройства. Сказал, что это прекрасная иллюстрация ее планировочной идеи.
Марша увлеклась, конечно, она не помнила дома в подробностях, и ей пришлось выходить и делать эскизы с натуры. Картинки рисовала небольшие, размером с печатный лист. Предполагалось их расположить справа и снизу на подрамнике, а все свободное место, восемьдесят на восемьдесят сантиметров, отдать под генплан. Компоновка нравилась Марше, она четко поняла, что сама бы до такого не додумалась, и в душе постоянно благодарила Женьку. Картинки получались тонкими, живыми. Марша была довольна, ведь это местечко преобразилось, не потеряв своей лиричной нежности. Она решила, что нужны силуэты людей для масштаба. Набросала прототип Женьки. Потом добавила к нему Лейлу. На другом виде вновь поставила Женьку около памятника Тамикуле и опять с Лейлой. На следующей картинке появились Саша, Лейла и Антон. Все это стало Маршу забавлять. Она рисовала людей тайно, до поры до времени скрывая от Женьки, предвкушая, какой может получиться сюрприз.
Женька, действительно, удивился, узнал персонажей, похвалил ее острый глаз и неожиданно укорил за то, что на картинках Антон присутствует чаще, чем он.
Марша пыталась восстановить справедливость и пояснить, мол, сначала везде был только Женька, как соавтор и друг, но Женька не поверил или сделал вид, что не поверил. Тогда Марша, под впечатлением от его претензий, стерла Антона с двух рисунков. Теперь Женька главенствовал на перспективах. На месте Антона на одной картинке Марша пристроила себя.

В воскресенье они начали работу чуть позднее, потому что накануне Женька уехал от Марши далеко за полночь. Она просто умолила его собраться к десяти, не раньше, очень хотелось поспать.
Женька явился ровно в десять и доложил, мол, утром звонил Антон, беспокоился, так как вечером он не брал трубку:
– Хотел приехать, музыку послушать, а я ему сказал, что был у тебя, но не уточнил, почему. Мы же не сочинили какую-то общую легенду.
Марша представила, как Антон звонил Женьке весь день и даже поздно вечером и решил, что Женька у Марши днюет и ночует. «Ну и ладно, ну и пусть!».
– Кстати, Мария, мы ведь сегодня не успеем закончить. Еще всякие мелочи на генплане надо рапидом доделать. Потом картинки передавить на подрамник и опять-таки обвести тушью. Вдобавок отмывать и красить. Тут при полном погружении в процесс дня три пахать вдвоем. Ты с Антошей как договорилась?
– Да я вот в сомнениях, отпрашиваться еще – будет странно. Чем я занята? Идти на работу, там прохлаждаться, а вечерами, уставшей, доделывать проект здесь – тоже не выход. Раскрывать все карты, вероятно, не стоит, чтобы не спровоцировать преждевременное отношение к результату.
– Да, ну ладно, давай начнем, а там дело покажет. Мы ведь еще схемы хотели на втором подрамнике разместить. Это, конечно, работа немного механическая, но требует обоснованного колористического решения, да и по композиции планшеты должны смотреться единым целым, как мне думается.
Все устроилось само собой. Часа в четыре Марше позвонил Антон. Он ничего не спросил про Бархина, сразу предложил Марше в понедельник остаться дома: ему сообщили об аварии теплоцентрали, отопление в здании отключили и дня два будут проводить ремонтное обслуживание.
– Антон Григорьевич, я как раз хотела с тобой обсудить эту тему. Мне ведь Евгений Леонидович помогает проектом заниматься. И, наверное, целесообразно было бы работу здесь продолжить, он подрамники привез. Да, метровые. Вот говорит, что и схемы надо, и зонирование территории показать. Может, тебе стоит посмотреть, как получается? Нет, пока не совсем. Значит, доверяешь нам, это большая ответственность, – Марша засмеялась, – ну, если всю неделю, так я без аврала закончу, а Женька сможет вечерами помогать. Тогда в пятницу устроим просмотр, как раньше с москвичами. Конечно, он с удовольствием занимается, ведь столько лет был отлучен от этого кайфа, – Марша прикрыла трубку ладонью, чтобы Женька не понял, что разговор пошел о нем.
Всю неделю Марша с утра до ночи корпела над проектом. Вечерами, после работы в тресте, к ней подключался Бархин. Он придумал объем кафе, пока только в общих чертах, оно органично вписалось в парковую среду и поддержало архитектуру дома Вульфов. На Маршин взгляд, получилось хорошо. Женька, видимо, тоже остался доволен, но вслух не хвалил и не хвастался, даже в шутливой форме. Он был немного на взводе, в состоянии радостного нетерпения. Ждал вердикта Антона и Саши.
В пятницу с утра Марша прибрала квартиру, которая оказалась, завалена побочными продуктами творчества: фрагментами ватмана с разноцветными палитрами, множеством стеклянных сосудов с наведенными колерами, кружками с остатками кофе и чая.
Она все приготовила к просмотру, накрыла журнальный столик льняной салфеткой, расставила чашки, достала коробку с конфетами «Белочка», вспомнила опасения Лейлы, что вдруг они закончатся. Заранее нарезала хлеб и сыр для бутербродов.

Первой в помещение кухни вбежала радостная Лейла. Она обхватила за шею присевшую к ней Маршу.
– Моя самая любимая Марша! Я так хотела к тебе и Вермику!
– А я очень ждала мою верную подружку, скучала!
– Ну вот, они все-таки встретились, – Бархин, улыбаясь, водрузил на стол плетеную корзинку и помог раздеться Саше.
– Марша, а мы с дядей Женей приехали, он нас доставил с ветерком. А мама ватрушки сделала с творогом и курагой! А где Вермик, я его не вижу?
– Лейла, что ты прилипла к Марше? – Антон вошел последним, с сумкой, в которой позвякивали бутылки.
– Папочка! Скорее пошли смотреть проект, только тебя ждем!
– Ну да, особенно ты, именно за этим сюда и приехала, – Антон попытался усмирить порыв дочери.
Но Лейла тут же помчалась в гостиную, попутно осматривая укромные уголки дома в поисках кота. Через минуту все услышали возгласы восторга.
– Ну вот, устами младенца… Нам можно уже не ходить и не смотреть.
Антон был в джемпере из толстой пряжи, который ему невероятно шел. Больше недели Марша не видела его, и образ немного снивелировался в ее сознании. Но теперь, встретившись с ним взглядами, она вновь ощутила внутреннее тоскливое волнение, когда трудно определить, хорошо тебе или плохо. «Саша связала ему свитер, и он с удовольствием его надел. А почему он должен был надеть его без удовольствия или совсем не надевать?», – Марше стало неприятно от своих мыслей и внутреннего занудства. Она переживала собственное падение в собственных глазах.
Саша была невероятно дружелюбна. Марша не могла себе представить ее разгневанной или обиженной. Неужели она так владеет собой! Саша не торопясь вошла в комнату с выставленными планшетами, внимательно рассматривала проект, уточняла детали. Хвалила отдельные участки, интересовалась техникой подачи, восхитилась приемами. Смотрела репродукции Пикабиа, ставшие прототипами. Потом просто сказала:
– Прекрасная, достойная работа! Друзья, вы настоящие архитекторы!
– Молодцы! Марша, я, когда давал задание, то совершенно не ожидал увидеть подобный результат. А уж тем более демонстрационный материал такого качества. Возможно, сама проблема была не столь сложная, вполне тебе по плечу, но как серьезно ты подошла к работе, как продумала и нашла планировочное решение, как интересно в итоге все получилось! Я по-настоящему рад, – Антон не жалел слов, хвалил от души. А сам размышлял, был ли этот тандем «Марша-Бархин» определен лишь совместной работой? Вон сколько раз она его изобразила на перспективных видах: и так, и сяк.
– Ну, во-первых, и, во-вторых, Антон Григорьевич, без Евгения Леонидовича все выглядело бы иначе. Не было бы перспективных картинок, не было бы схем, в конце концов, не было бы ресторана. Так что я тут мало причем!
– Да не скромничай, Марша, это авторская работа, и подачу ты сама выбрала, я только организационную деятельность провел по добыче планшетов и так, на подхвате был, спать не давал… Ну ладно, ладно, давай считать это совместным трудом, – Бархин смягчил речь, увидев протестующий жест Марши, – хорошо время скоротали, вот главное!
«Ну, точно, что-то между ними есть!» – Антон постоянно находил этому подтверждение.
– Марша, а это статуя котика такая? Котик, что ли, пожарник, смотрю-смотрю, не пойму! – Лейла пристально разглядывала картинки. К этому моменту она уже отыскала кота и теперь держала за подмышки, пытаясь показать рисунок, – кто это, Марша?
– Лейла, это памятник нашему Вермику в честь его храброго поступка, когда он спас улицу Светлая от пожара. Кстати, ты можешь тоже нарисовать эскиз этого памятника.
– Но ведь Вермик не погиб, вот он, зачем ему памятник?
– Просто чтобы все знали, какой он герой!
Друзья весело обсуждали идею скульптуры, пробовали вино, ели бутерброды, а потом пили чай с Сашиными вкуснейшими ватрушками.
Антон был доволен тем, как продвигалось дело, сказал, что договорится о встрече с мэром, и тогда они с Маршей повезут показывать проект в горисполком.
 В конце вечера Антон вспомнил, что у него важная новость:
– От профсоюза я получил две путевки в профилакторий «Рябинка» на эти выходные. Две путевки – значит два отдельных номера. Дали нам с Сашей, видимо, чтобы мы могли отдохнуть друг от друга, – Антон засмеялся, – но я предлагаю поехать всеми, впятером, В одном номере девочки, во втором мальчики, как в студенческие времена. Я позвонил туда, мне сказали, что так можно, они забронировали нам один номер нестандартный, с диванчиком для Лейлы, а другой – типовой, на двоих. Питание на всех докупим на месте. Вот такая вам премия за работу. Там есть аквапарк, массаж, можно погулять на лыжах, в лесу снег еще не сошел. Вечером открыт ресторан. Выезжаем на Женькином «баклажане» завтра в полдевятого. Возвращаемся в воскресенье, когда – решим по времени. Вы согласны?
– Ура! Ура! Мы поедем в санаторий впятером! – запрыгала Лейла.
– Бассейн – это здорово, но я приехала без купальника, а теперь даже приобрести его не успею, – огорчилась Марша.
– Не горюй, у меня есть запасной. Еще до рождения Лейлы я регулярно ходила плавать в наш институтский бассейн, а с купальниками была проблема. Мне знакомая привезла из Москвы два экземпляра. Немецкие, очень стильные, не смогла выбрать и взяла оба. В одном плавала, а другой так и остался новеньким. Потом жизнь изменилась, и бассейн отошел на второй план. Купальник темно-синий, с оранжевой окантовкой, будет для тебя, а у меня похожий, только с зеленой отделкой.
– Прекрасно, я согласна!
– Я тоже! – поддержал ее Бархин.
– Тогда по домам, надо собираться и лечь пораньше.
Гости заторопились уходить, но прощание Лейлы с Вермикулитом все равно затянулось. Проводив друзей и собрав вещи на завтра, Марша легла, но долго не получалось успокоиться и уснуть, находилась под впечатлением прошедшего дня. Она не представляла, что ее ждет впереди, чего ей ждать от жизни и о чем мечтать.
За окном тихо-тихо падал снег. Это была запоздалая весна 1992 года.
 

ГЛАВА 34. ВЫХОДНЫЕ В «РЯБИНКЕ».
На следующее утро Женька Бархин встал рано, хотел почистить чехлы в машине: последние дни возил какие-то деревяшки, инструменты, прочую строительную мелочь. Пусть барышни в автомобиле чувствуют себя комфортно. Предложение Антона провести выходные в бывшем профилактории «Рябинка», а теперь новомодном спортивно-оздоровительном центре, не застало его врасплох. У них предварительно был на эту тему разговор. Именно поэтому Антон собирался в субботу встретиться, обсудить возможность поездки, а заодно пообщаться и послушать новые пластинки, которыми хвастался Женька. Но из-за того, что Бархин все свободное время проводил у Марши, помогая ей с проектом, они ограничились телефонными переговорами. Женьке, конечно, было приятно, что Антон посоветовался с ним, правда, если бы он принял решение сам, Женька, безусловно, поддержал бы его.
Ровно в восемь Женька подъехал к дому Вульфов. В двух комнатах горел свет. Он не стал заходить за Маршей, предполагая, что она в окно увидит машину. Так и получилось, довольно скоро Марша вышла с дорожной сумкой на длинном ремне. Он велел ей садиться сзади, на дамские места. Кругловы жили буквально в пяти минутах езды. Но очередные ремонтные работы отопительной системы немного удлинили их путь. Когда они подкатили к дому, где жили Кругловы, Лейла с Антоном уже стояли у подъезда.
– Вот кто рано встает и всегда первый? Лейла!
– Дядя Женя! Марша! Где вы задержались, мы уже изволновались все!
– А разве мы задержались, только двадцать минут девятого, что-то ты придумываешь, детка!
Антон открыл заднюю дверцу, запустил Лейлу к Марше, поясняя:
– Невозможно с этой девочкой сладить. Саша нас выпроводила из дома, Лейла не давала ей сосредоточиться и собраться спокойно.
Он пристроил сумку в багажник и остался у машины подождать Сашу. Бархин вышел к нему покурить.
Лейла засыпала Маршу вопросами. В основном они касались памятника Вермику-Тамикуле. Девочка рассказала, что она утром успела нарисовать несколько эскизов и взяла рисунки с собой, показать всем.
– Знаешь, Марша, а мы же с папой уже жили в санатории. Как было хорошо! Мы ездили осенью, и мне там исполнилось пять лет. Бабушки нам устроили праздник. Папа обещал такой праздник еще раз сделать, когда вернемся, но почему-то не сделал. Наверное, опять был аврал на работе. Ты не знаешь, был тогда аврал? А аврал, это что такое? Это что ли овраг, яма, в которую падают и ссыпаются все? Аврал, думаю, когда все рушится...
– Интересная мысль, в чем-то ты права. Аврал – это когда срочно выполняют работу, не планомерно и размеренно, а вместо недели, к примеру, за два дня. Неделю этим могли бы заниматься три человека, а за два дня делают большим количеством людей, потому что надо работу закончить к определенному дню.
– Аврал – это плохо или нет?
– Конечно, плохо. Ведь люди второпях могут что-то сделать некачественно, с ошибками, без проверки. К тому же авралы вредны для здоровья, человек, возможно, работает на пределе сил, боится, что не успеет, и его накажут или отругают. Особенно нервничают начальники, потому что результат не зависит впрямую от них. Руководители так должны организовать работу, чтобы все трудились в полную силу и каждый понимал, почему задание надо сделать к сроку. Хороший коллектив – это когда все заодно. Вот как у нас. Тем не менее, мама и папа очень волнуются, поэтому ты на них не обижайся. Знаешь, а ведь мы с дядей Женей и мамой праздновали твой день рождения.
– Знаю, ты для меня башмачки принесла. Ты когда их вязала, думала обо мне, как я стану их мерить, как я буду радоваться?
– Еще как думала, мне хотелось, чтобы тебе понравилось!
– А ты всегда подарки сама мастеришь, шьешь и вяжешь?
– Конечно, нет, иногда просто иду и покупаю что-то в магазине, там ведь тоже красивые вещи продаются.
– Да, в магазинах тоже бывают приличные подарки, – подтвердила Лейла и засмеялась.
Дверца машины открылась, и появилась Саша.
– Лейла, ну-ка двигайся в серединку, я тоже постараюсь поместиться!
– Ага, давай, давай! – Лейла придвинулась вплотную к Марше. Потом развернулась и обняла ее в радостном порыве.
 Марша пребывала в прекрасном настроении. Она смотрела в окно на все еще зимний пейзаж, деревья с четкими очертаниями черных крон, лесные массивы, разделенные просеками. Изредка по встречной полосе проносились легковушки. Солнце сделало снег блестящим, а тени от деревьев  густо-фиолетовыми. Почему-то хотелось так ехать долго-долго.
Саша тихонько переговаривалась с Лейлой. Марша краем уха слышала, что та продолжала тему «аврала» и теперь рассказывала матери о всей пагубности такого метода работы. Саша, не предполагавшая, что у Марши и Лейлы уже состоялся разговор на эту тему, была озадачена, почему дочку тревожат такие проблемы. Не выдержав, в беседу вмешался Женька Бархин:
– Вы как канадские лесорубы…
– А что там с лесорубами? Расскажи, дядя Женя!
– Да что рассказывать, они – в лесу о бабах, а с бабами о лесе. Отдыхать едем, так уже и ребенка подсадили на свои рабочие авралы.
– Дядя Женя, а у тебя на работе бывают авралы?
– О, господи! Лейла! Я за рулем, мне нельзя волноваться, у меня не работа, а сплошной аврал, – Женька еле стерпел, чтобы не засмеяться вслух.
Антон решил отвлечь Лейлу и перевести разговор на другую тему, стал рассказывать, как он делал реконструкцию профилактория «Рябинка», чтобы тот отвечал последним требованиям и веяниям времени:
– Ведь сейчас больше людей стали бывать за границей, они видят уровень отдыха там и здесь. У нас одни общественные туалеты чего стоят! Вот мы и переделывали номера, чтобы в каждом были ванная, санузел. Предусмотрели семейные блоки, когда удобства на две комнаты и несколько «люксов» для городской элиты. Помню, мы срочно проект выпускали и вечерами на работе просиживали. Саша была в декретном отпуске с Лейлой дома, а мне так хотелось к ним…
– Теперь я понимаю, что авралы – это ужасно!
Все захохотали не сдерживаясь. Женька сквозь слезы простонал:
– Финиш, приехали!
Пока Антон оформлял путевки и выкупал обеды, а Бархин выяснял, где можно оставить автомобиль, Саша с Маршей и Лейлой решили осмотреться.
Здесь и правда было хорошо. Территория леса благоустроена, у дорожек плиточное мощение. Много лавочек, навесов и беседок из дерева, тонированных в темный цвет. Сам главный корпус был двухэтажный, со скатной кровлей и большими кровельными свесами на деревянных кронштейнах. Стены белые, оштукатуренные, разделенные на квадраты, с перекрестиями в виде темных деревянных планок. Около корпуса росла ель средней высоты с оставшимися от Нового года украшениями. Лейла побежала смотреть игрушки.
– Здорово побыть ребенком с такими взрослыми, как мы, правда? – пошутила Саша.
– Мне кажется, ребенку важно видеть нормальные отношения между взрослыми. Совместные поездки и развлечения на всю жизнь запоминаются. Я отлично помню, как мы с родителями путешествовали в Саяны. Это лучшая зарисовка о детстве.
– А мы отправились в Питер, то есть тогда Ленинград, с мамой и папой. Останавливались у маминой близкой подруги. Сначала недолго вместе с хозяевами жили. Квартира была небольшая, однокомнатная. Папа с мужем тети Наташи спали на полу на надувных матрасах. Мы втроем, с мамой и тетей Наташей, заняли двухместную кровать. Большего веселья я не помню! Хозяева нас водили по городу, мы обедали в кафе! Потом через два дня они уехали к маме дяди Сережи в Пензу, где на каникулах отдыхал их сынок, а мы две недели жили одни. Я с папой по очереди спала на полу, если мне удавалось его уговорить. Как много нам посчастливилось посмотреть в ту поездку! Исходили пешком весь центр (они практически рядом с Невским жили), посетили какие-то театральные постановки, побывали в пригородах. И все-таки жить вместе с хозяевами мне понравилось больше. Питер очень люблю с тех пор! Разве можно вот так взять и расстаться с ним? – недвусмысленно спросила Саша?
– Конечно нельзя, я и не рассталась! – Марша улыбнулась в ответ.
Вернулась радостная Лейла с шишкой, обвязанной красной подарочной ленточкой. Саша решила выяснить, стоило ли брать эту игрушку с общей елки. Она проводила беседу с дочерью, а Лейла постепенно становилась серьезнее и серьезнее и уже чуть не плакала:
– Мамочка, да я же подумала, что Новый год прошел, и их все равно выбросят, мне хотелось сохранить игрушечку для следующего праздника! Она такая красивая!
Марша слушала их разговор, и ей было жалко девочку. Она не вмешивалась, понимая, ребенка надо учить правилам жизни, но сама знала, что так строго не могла бы разговаривать именно с Лейлой.
– А если каждый подойдет и снимет только одну игрушку! Ведь елочка будет голой!
– Что же теперь делать?
– Ну давай, предлагай варианты.
– Ты поможешь мне ее опять повесить, только повыше, чтобы никакой озорник не достал?
– Конечно, с удовольствием!
Лейла с Сашей пошли к елке, Марша видела, как они повесили шишку, а потом Саша обратила внимание девочки на другие игрушки, тоже самодельные. Саша, не снимая, поворачивала украшения и что-то говорила,  видимо, поясняла, как их можно смастерить.
– Ну, что, мы заселены и обеспечены питанием. А где девушки-Кругловы? – спросил подошедший Антон.
– Вон они, наши красавицы, елочку осматривают.
Антон не стал торопить Сашу, а вместе с Маршей смотрел, как они медленно обходят елку, наклоняются к игрушкам, приседают и все время обсуждают увиденное.
– Да, Саша непревзойденный педагог. Это наследственное. Хватает у нее терпения!
– Да нет, Антон, у тебя на самом деле тоже хватает терпения, вот сейчас – не вмешиваться в процесс.
– А у меня не хватает терпения еще и ваши вещи таскать, пошли заселяться! Скорее, барышни, скорее! Надо же отдыхать, а не прохлаждаться! – заторопил всех пришедший со стоянки Женька Бархин.
Настроение Лейлы восстановилось, она радостная, розовощекая подбежала к нему и прокричала:
– Ура, отдыхать быстрее!
 
В раздевалке бассейна было установлено огромное зеркало во весь рост. Марша рассматривала обнову, когда к ней подошли Лейла и Саша, тоже переодетые для плавания.
– Спасибо, Саша, прекрасный купальник, надо же, какой простой и интересный фасон, с шортиками, а верх – маечкой.
– Знаешь, тебе в нем красиво, так что пользуйся, дарю, медаль нашла героя!
Марша еще раз поблагодарила и перевела взгляд на Сашу:
– Действительно, у тебя похожий, маечкой, но открытое бедро.
– А я почему в розовом? – Лейла была озадачена ярким цветом своего наряда.
– Ну что ты, Лейла, ты же еще девочка, а розовый – самый девочкин цвет! Вот подрастешь, мама тебе тоже купит темный купальник или даже черный, и это будет выглядеть уместно. Не сомневайся, – Марша старалась подбодрить малышку.

Они вышли на узкую обходную дорожку вокруг бассейна и гуськом – Лейла посередине – проследовали к поджидающим их на шезлонгах Антону и Женьке.
– Что это за сборная по синхронному плаванию? – воскликнул Женька, – шикарно выглядите, барышни! Просто как с обложки журнала «Вести спорта».
– Можно, вы посторожите Лейлу, я сразу в воду. Марша, ты как? Давай устроим соревнование, сплаваем наперегонки?
– А, давай!
Они надели одинаковые объемные резиновые шапочки, купленные в вестибюле бассейна, с немыслимыми пластиковыми цветами, равномерно покрывающими голову, прошли к тумбам.
– Что, прямо прыгать будут, как настоящие? Ничего себе! А Мария-то хоть плавать умеет?
– Не знаю, но она же не дурочка, на понт брать.
Девушки прыгнули в воду и заскользили по дорожкам, разделенным пенопластовыми кубиками. Обе плыли брассом.
– Умеет, как оказалось! Красиво движутся. Кто же будет первой?
– Кто будет первой, на той женюсь! – пошутил Антон.
– Размечтался, ты женат, а я холост, привлекателен и спортивен, поэтому я женюсь на той, кто победит! – поддержал его Женька.
– Вы что ли шутите? – спросила стоявшая рядом Лейла.
Антон засмущался и состроил соответствующую гримасу, а Женька припомнил Лейле историю ее имени, как Джордж Харрисон и Эрик Клэптон боролись за любовь Патти Бойд:
– За счастье надо бороться, юная леди!
Первой до противоположного бортика доплыла Саша. Девушки, тяжело дыша, обсуждали заплыв и смеялись.
– Что это за головные уборы? Жуть! Но, держу пари, сегодня они сделают им такую рекламу! Мигом кончатся в продаже. А что, без шапок нельзя было обойтись?
– Нельзя, говорят, а то в бассейн волоски могут попасть, – пояснила Лейла, – а я когда уже пойду купаться? Мне мама тоже шапочку купила, вот с корабликом.
– О, деточка, твоя не годится, ты что же, будешь в немодной шляпе? Надо вот такую клумбу было выбрать, как у мамы.
– Марша сказала, что не хочет плавать с прилизанной головой в обычной шапочке. Тогда тетя продавец, предложила ей эту с цветами. Марша очень смеялась, но мама сказала, что она за компанию тоже купит себе такую, потому что не хочет быть прилизанной на фоне Марши. Зато моя шапочка морская. Ее на юг с собой можно взять. И вообще, она мне больше нравится.
Тем временем девушки медленно, с разговорами, проплыли в обратную сторону, выбрались на бортик и опять прыгнули в воду.
– Марии выпал шанс реабилитироваться. Заплыв века! Давай, Мария, давай!
Лейла стояла, прижав ручки к груди, переживала.
– За кого болеешь, детка? – не унимался Женька.
– Не скажу...
Марша, словно услышав эти призывы, стала понемногу опережать Сашу, вырвалась на полкорпуса и пришла первой! Судя по тому, что Лейлу не огорчил итог заплыва, она желала справедливой ничьи.
Девушка возвратились веселые, взбудораженные.
– «Какие же они красивые! – подумал Антон, – что там модели! У моделей рост под метр восемьдесят да косточки вместо тела, а у этих все при всем, ни прибавить, ни убавить. Даже не скажешь, у кого фигура лучше!»
– Марша, ты такая спортивная оказалась, колись о своем олимпийском прошлом, – поинтересовался Бархин.
– Да это не тайна, я, как обычный советский ребенок, в детстве всем понемногу увлекалась, в разных секциях была записана, но особых надежд не подавала, ленилась. Бегала, прыгала, на коньках и лыжах зимой, потом танцевала, когда в институте искусств училась, а в Белгороде в бассейне с личным тренером занималась. Просто давно не плавала, дыхания поначалу не хватило.
– Теперь вы идите купаться, а мы с Лейлой в «лягушатник» отправимся.
– Я не хочу в лягушатник, – испуганно прошептала Лейла.
– Пошли, не пожалеешь! – поддразнивала ее Марша.
– Э-э, так не пойдет, а кто наш заплыв оценит, кто нами будет восхищаться, кто, в конце концов, болеть за нас будет!
– Мамочка, я не хочу в лягушатник, давай за них лучше будем болеть.
– Ну хорошо, сейчас немного передохнем, полюбуемся нашими мужчинами, а потом все пойдем в бассейн для деток.
– Да, лучше в бассейн для деток!
Антон и Женька проследовали тем же путем, что и девушки. Пока они шли вдоль бассейна, Марша незаметно поглядывала на них. Вообще-то молодцы, вроде и спортом активно не занимаются, а выглядят хорошо. Антон худощавый, жилистый, чуть выше Женьки, у него была небольшая мальчишеская сутулость, которая совсем его не портила. Зато у Женьки прямая спина и развернутые плечи. За счет этого он выглядел более атлетически сложенным.
Они также прыгнули с тумбочек и сразу взяли темп. Плыли абсолютно ровно. Ноздря в ноздрю.
– Кто приплывет первым, тот на вас женится, – пояснила Лейла.
Саша с Маршей переглянулись в недоумении и засмеялись. Заплыв окончился вничью. Они с места рванули наперегонки обратно, и Женька выиграл. Антон снова залез на тумбу и стал требовать реванша, Женька не хотел, он ведь победил, но все-таки поддался уговорам Антона и призывам девичьего трио, нехотя встал в стартовое положение. Он сломался еще до заплыва, думал, что дело сделано, и проиграл…
В общем, результат удовлетворил всех, и они отправились в детский бассейн, где пол у ванны был с наклоном и маленькие плескались на мелководье, а старшие могли воспользоваться горками и плавать на большей глубине. Здесь с детьми купались и родители. Каждый из друзей уделил Лейле часть своего времени. Кто-то учил ее держаться на воде, кто-то съехал с ней по извилистой трубе, чтобы с криками плюхнуться в воду в глубоком месте, кто-то катал на доске из пенопласта, сообща играли в брызгалки и в мяч.
В итоге все устали с непривычки от такого активного отдыха и на едва слушающихся ногах поспешили в свои комнаты немного полежать перед обедом.
Мужской и женский номера находились на одном этаже, но в разных сторонах от лестничной клетки, хотя по расстоянию это было совсем близко. Женька тут же пошутил:
– Девочки направо, мальчики налево.
Договорились встретиться в холле на первом этаже без пяти два.
До обеда оставалось где-то полтора часа. Лейла прилегла на диванчик и тут же заснула безмятежным младенческим сном. Саша шепотом пояснила:
– Она рано встала, боялась, что будильник подведет, и мы проспим. Перенервничала, так хотела поехать. Давай перейдем в другую комнату, тоже полежим, а она тут пусть немного отдохнет. Как тебе, понравилось здесь, все хорошо?
– Я рада, что мы поехали. А бассейн – просто чудо, в городе, наверное, тоже работают какие-то аква-комплексы, надо будет записаться, так здорово себя ощущаешь после физической нагрузки. Обожаю воду. Как это я сама не догадалась про бассейн?
– Да куда тебе было в бассейны ходить! Я понимаю, сколько ты труда вложила в свои теперешние достижения. Я чем глубже тебя узнавала, тем больше уважала. Ты какая-то просто невозможно замечательная! Во всех смыслах.
– Знаешь, мне пришлось наверстывать то, что я в жизни не успела. И не успела я по собственной вине и наивности. Работа с Бархиным вскрыла определенные проблемы. Я очень неуверенна в себе, если задание дано мне лично. Просто погибаю во многовариантности, не могу изначально выбрать правильный путь. Хватаюсь то за одно, то за другое. Когда подключился Женька, он мне все по полочкам разложил. Сказал, какие будут чертежи, картинки, схемы, и вдруг получилось четко и понятно.
– Просто в случае с театром ты застала уже последний этап работы. Тебе пришлось все принимать, как есть, и было почти невозможно что-то придумать самой. Хотя в этом скрывался своеобразный плюс. У тебя было немного времени, но оно было. Ты смогла так подтянуться до нужного уровня, что никто не увидел тебя сомневающейся и неуверенной.
– Ну, нет, я была на грани отчаяния, когда обнаружила ошибку, – грустно заключила Марша.
– А по-моему, тебе тот случай, напротив, дал возможность проявить себя. Во-первых, ты помогла Антону на совещании представить проект так, что его безоговорочно приняли, а потом, когда ему стало совсем плохо, оперативно отреагировала и не бросила его на произвол врачей. Кроме того, пока мы ночью работали, я даже не поняла, что ошибку-то фактически пропустила сама, как основной проверяющий и руководитель группы. Ты не только явилась с повинной, хотя и не была главной виновницей, но ты придумала спасительное решение, – Саша даже выдохнула от длинного монолога.
– Это, конечно, не совсем так, на мой взгляд. Чистая правда, что я ничего не знала и много трудилась, а вот уж что из всего этого получится, посмотрим. Одно точно – мне нравится этим заниматься. Я бы хотела продолжать. И еще как-то Женьку вернуть в профессию. Хотя, мне кажется, он сам к этому не стремится. Почему – не понимаю.
– Женька мог бы вернуться, но в каком качестве? Работать самостоятельно у него вряд ли получится, а с нами вместе ему будет морально тяжело, потому что к настоящему времени мы уже приобрели опыт и статус. И он приобрел статус на своей работе. Ведь его должность в тресте выше нашей, в проектном институте, и для него это важно. Не думаю, что он будет заниматься архитектурой. Вот так, окончил ВУЗ с красным дипломом и пошел работать прорабом. Неправильно это. С другой стороны – значит, смог расстаться с профессией, хотя я, конечно, знаю истинную причину его ухода и его мазохистского поступка.

Друзья встретились в вестибюле в назначенное время. Даже так: Лейла и отцы, как называл себя и Антона Бархин, по отношению к Лейле, которой приходился крестным отцом, пришли первыми, а Марша и Саша спустились вниз двумя минутами позже. Лейла уже успела выболтать все новости про то, что она спала и хочет после обеда обязательно попасть на каток, на лыжах завтра с утра, а вечером бассейн.
– Бассейн, значит, а если сауну посетить? Я увидел прейскурант, ее можно спокойно снять на пару-тройку часов. Они даже напитками и закусками обеспечивают. Кстати, там и подкрепимся перед дорогой!
– Ура, завтра сауна! Хочу в сауну. Я никогда не была в сауне!
– Вот так, все уже без нас решили. Ну и хорошо! – с улыбкой сказала Саша, – как вы, ребята, после плавания? Я прямо слона бы проглотила!
– И я слона и маленького слоненка! Нет, жалко! Я бы целую кастрюлю супа проглотила! – Лейла развеселилась.
– Тогда, гоу, – Бархин пропустил барышень вперед, заодно и Антона, – пользуйся, пока я добр и меланхоличен.
Они нашли назначенный им столик на шестерых, под номером тридцать четыре. Лейла сразу начала волноваться, будет ли шестое место пустовать или кто-то к ним подсядет.
– А тебе как бы хотелось? – спросила Марша. Ей выпало сидеть рядом с Лейлой на длинной стороне стола. Напротив Антона и Саши, на торце, через угол от Лейлы сидел Бархин. Другой торец, свободный, был обращен на вход в обеденный зал. Лейла подумала немного и ответила:
– Если человек приехал один, без друга, тогда хорошо, если он подсядет, потому что мы веселые.
Лейла все время наблюдала за теми, кто входил в зал. Но одиноких посетителей не было.
 На столе уже ждала корзина с хлебом, а также специи, соусы. Девушка с тележкой привезла борщ с белыми айсбергами сметаны.
Лейла с подозрением рассматривала содержимое тарелки:
– А что он такой красный?
– Это настоящий украинский борщ. Даже мисочка специальная, керамическая, вон какая красивая. Давай, Лейла, не притворяйся, обещала кастрюлю съесть!
– Да я супчик обещала!
– Лейла, попробуй, это очень вкусно. Понимаешь, если человек приезжает в «Рябинку», ему положено все правила поведения принимать. И развлечения, и еду. Ты же взрослая девочка, тебя взяли во взрослую компанию. Никто не капризничает. Вот Марша, предположим, совсем не хочет украинский борщ, может, любимый суп у нее грибной, но она молчит. Ведет себя крайне интеллигентно, чтобы не создавать дискомфорта остальным. Ведь если бы Марша сейчас сказала: «Я такой борщ красный есть не хочу», дядя Женя бы стал переживать, что она останется голодной, побежал бы к повару, начал с ним скандалить, мол, он варит невкусный борщ. А на самом деле повар настоящий мастер. Я вот уже попробовал, это просто превосходно. Наша мама не готовит такой борщ знаешь, почему? Потому, что ты маленькая не хотела есть помидоры и томат, и томатный сок, и свеклу, но сейчас же ты уже выросла, тебе пять с половиной лет, – Антон говорил почти строго, не давая Лейле вставить даже слово.
Лейла посмотрела на Маршу и сказала:
– Я знаю, почему ты любишь грибной супчик, потому что ты белочка и покупаешь конфеты с орешками.
Взрослые закивали, заулыбались, оценив, как девочка вышла из положения. Лейла между тем зажмурила глаза и отправила в рот пол-ложки бульона из борща. Так она проделала три раза, потом открыла глаза и посмотрела на притихших родителей, которые сами не ели, ждали ее реакцию.
– Все, больше не могу, наелась!
Саша вздохнула, жестом показала, чтобы не обращали не нее внимание. И завела отвлеченную тему. Друзья, не торопясь, под разговорчики, ели горячий, наваристый, действительно прекрасный борщ. Хлеб был мягкий и пружинистый, не крошился, а вкусно кусался и хрустел поджаристой корочкой.
Девушка-официантка приехала с пустой двухъярусной тележкой забрать свободные мисочки. Увидев недоеденную порцию Лейлы, она посетовала:
– Ну что ты, малышка, такой борщ не стала кушать, не понравился? Надо было тебе супчику предложить, грибного протертого.
Лейла быстро перевела взгляд на Маршу, затем поторопилась уверить девушку:
– Нет, что вы, борщ понравился, вы так повару и передайте, пусть он только не расстраивается!
Девушка, уточнила, кто какое второе будет. Лейла выбрала картофельное пюре с сосиской и соленым огурчиком. Взрослые захотели рыбу, запеченную под овощами.
С Лейлой больше проблем не возникло, она ела знакомую и любимую еду, потом клюквенный морс с майским кексом.
– Наверное, кекс не майский, а мартовский, сейчас же март…
– Нет уж, деточка, не путай с мартовским котом, – вступил в разговор Бархин,
Антон пытался подать ему сигнал, но было поздно, Лейла уже открыла рот, чтобы спросить:
– Дядя Женя, а почему…
– Бархин вдруг закашлялся и выскочил из-за стола. Лейла перевела взгляд на Сашу:
– Мама, а почему кот мартовский?
– Ну, мартовский, это такой кот, у которого в марте шубка линяет. Он некрасивый, ему обидно, и он кричит, плачет, ждет, чтобы пожалели.
– Надо будет поискать мартовского кота, может быть, удастся пожалеть его. Я ему даже кусочек сосиски заберу.
– Лейла тут ничего на вынос нельзя, это неприлично, нас запозорят, – объяснял Антон, – ешь давай сама!
В общем, обед провели весело. Решили спать больше не ложиться, но на каток сразу после еды идти было не полезно, поэтому все вместе придумали прогуляться и внимательно рассмотреть главный корпус, который разрабатывали в «Гражданпроекте». Антон в роли исполнителя и автора реконструкции хотел удостовериться, все ли построили как надо. Он провел экскурсию, дополняя рассказ всякими забавными случаями из жизни проектировщиков.
– Антон, а это твоя идея сделать фасад в фахверковом стиле? – спросила Марша.
– Каюсь, моя. Немного удивительно мне было, что у нас такой прием не используют. Это же довольно простой способ отделки. Вот решил попробовать так выполнить утепление фасада. Самое смешное, что все согласились. И построили. Но теперь я не стал бы это делать.
– А почему, мне, кажется, хорошо получилось.
– Просто всему свое время и место. А время и место для этой архитектуры не сейчас и не здесь. Сейчас мы должны строить и проектировать по-новому и по-нашему, а средневековая Европа здесь ни при чем.
– Европа-то здесь ни при чем, но смотрится нормально. Тут лес, снег, прямо заграничный курорт. Думаю, хозяева обрадовались такому решению и подобной аналогии.
– Не знаю, кто тут хозяин, скоро везде появятся свои хозяева, вот раздадут нам по кусочку родины, и мы сразу разбогатеем.
– Да, точно, ведь еще ваучеры надо будет куда-то вложить, а если не вкладывать, что с ними делать?
– Наверное, можно будет скупать и приобретать вот такие санатории-профилактории.
– Мама, а что такое….
– Бежим, спасайся, кто может, – закричал Бархин, не дав Лейле договорить.
– Все, сдает наш крестный отец! Не выдерживает проверку. А попробовал бы так круглые сутки. Кстати, как же вы без нас справлялись с Лейлой? – обратился к Марше Антон.
– Так и справлялись, отвечали на поставленные вопросы, но это совсем не напрягало. Все хорошо, не волнуйся, она чудесная девочка!

Около катка образовалась небольшая очередь.
– Главное для Лейлы взять коньки, только бы ее размер присутствовал, – с мольбой пожелал Антон, – иначе она нам житья не даст.
Нашлись коньки для Лейлы и для всех остальных. Но Саша неожиданно отказалась, сославшись на то, что не умеет ездить на коньках, а учиться у нее сейчас сил не хватит.
Марша каталась довольно прилично, знала, как выполнять беговые шаги, двигаться задом наперед и даже сделала пистолетик. Марша занималась в секции фигурного катания совсем в детстве, с пяти до десяти лет. Она не забыла азов, держалась уверенно и объясняла Лейле все подробно и по делу. Антон поездил с Женькой наперегонки, потом присоединился к ним, стал помогать Марше на практике учить Лейлу скользить и не цепляться зубцами, а Бархин поехал развлекать Сашу. Через некоторое время они уже хохотали, находясь по разные стороны бортика.
Лейла, при помощи взрослых, сделала ласточку с согнутой ногой, или пистолетик наоборот. Потом попыталась самостоятельно докатить до Саши и Бархина.
Антон предложил Марше проехаться в паре. Они скрестили руки, как в танце маленьких лебедей, и тихо двинулись по кругу.
– Хорошо у них получается! Правда, Жень!
– Да обычно, они же тодесов не крутят, катят себе и катят, вот если бы ты коньки взяла, мы бы так же могли попробовать. Я бы даже поддержку с тобой сделал.
– Да ладно, Жень, какую поддержку, еще уронил бы вдруг, поломал мне что-нибудь.
– Давай выходи, становись на мои коньки, я тебя повезу.
– Нет, ты что, я боюсь!
– Мам, соглашайся. Поедем все втроем!
Саша вышла на лед, мягкими сапожками встала на ботинки Бархина. Он обхватил ее за талию, и они, в сопровождении Лейлы, как-то по-инвалидски заскользили вдоль бортика. Саша все время сползала с ног Бархина, это кончилось тем, что он просто поднял ее на руки и довольно уверенно покатил вперед. В таком виде их и застали Антон с Маршей.
– Понятно, почему она не взяла коньки! – с улыбкой пояснил Марше Антон, – поеду, отберу жену!
 Он, действительно, поехал разбираться с Бархиным. Они втроем немного подурачились, потом Бархин подъехал к Марше, а Антон повез Сашу на своих ботинках. Кстати, это у него получалось лучше, чем у Женьки, но сделать «поддержку» с Сашей на руках он все-таки не рискнул. Бархин встал в пару с Маршей, он взял ее, как положено, за правую руку и за талию. Они быстро поехали по катку, как заправские фигуристы.
У Лейлы уже подкашивались ноги, она отталкивалась, потом плюхалась на коленки и так продолжала скольжение. Но терпела, не просилась в корпус. Они были на катке до темноты. Уже включили прожектора и громкую активную музыку. На лед вышли спортивного телосложения парни и девушки.
Когда Лейле сняли коньки, она закричала:
– Как удобно ходить в сапожках! Как мягко!
Все остальные тоже это почувствовали. Решили немного полежать перед ужином в ресторане и принять душ.
– Представляю, как завтра тело будет болеть! Чувствую, что нам в сауну придется с утра идти, на лыжах мы не сможем кататься.
– Сможем, сможем! Просто нужно хорошо отдохнуть и подкрепиться.
 
Ресторан находился в отдельном корпусе, расположенном недалеко от главного. Назывался он, как водится, «Лесная сказка». Распластанное одноэтажное сооружение из деревянного бруса с накрытой летней террасой. Зимой она пустовала, но была празднично освещена и расчищена от снега. Бархин предположил, что здесь проходят танцы на свежем воздухе.
Они прошли внутрь, где оказалось довольно уютно, пахло печеной картошкой и еще чем-то таким приманивающим, кажется, шашлыком и приправами.
– Какая-то пища в ресторане простецкая, – сделал заключение Бархин.
– Да здорово! Мы же на природе! Давайте шашлык закажем. Или люля-кебаб, – предложила Саша.
Официант на самом деле предоставил разнообразное меню, но все уже настроились взять запеченный картофель и шашлык. Саша уговорила Лейлу съесть с ней люля-кебаб. Друзья заказали немного водочки на всех, которую доставили в прозрачном круглом графинчике, а Лейле высокий стакан апельсинового сока. К мясу подали сногсшибательный соус из помидоров и болгарского перца, показалось, что именно соус удался поварам лучше всего. Антон угостил Лейлу кусочком шашлыка, но он оказался для ее зубов слегка жестковат. «Как Саша умеет все продумать и предусмотреть касательно Лейлы и составить дочери компанию, чтобы не обидеть, – Антон закомплексовал из-за вечных придирок Бархина, – адвокат, тоже мне, теперь жить спокойно не могу, анализирую, видишь ли!».
В ресторане звучала музыка, она была довольно разнообразная. Антон и Женька отметили: тот, кто подбирал ее, несомненно, гурман и знаток. Когда ждали официанта заказать чай и десерт, заиграла песня «Отель «Калифорния», группы Игглз. Бархин прямо поменялся в лице, встал и пригласил Сашу танцевать. Саша сразу согласилась. Лейла подтолкнула Антона:
– Папа, ты с Маршей потанцуй, я посижу тихенько.
– Пошли, Марша, раз детка нас отпускает!
Марша медлила, но все-таки не отказалась. Она помнила, как танцевала с Антоном в своем открытом платье на новогоднем вечере и насколько двусмысленно это выглядело со стороны. На сей раз все они были в джинсах и свитерах, упакованные под горло, поэтому согласилась.
– Я знаю, почему Женька так встрепенулся, это их песня, они же дружили, когда мы в институте учились, а «Отель «Калифорния» была самой длинной медленной композицией на танцах в колхозе, куда мы на картошку ездили. Видать, всколыхнулось.
– Антон, а ты так просто об этом говоришь. Ты не ревнуешь Сашу?
– Не ревную почему-то, даже не знаю, как это объяснить. Бархин мой друг. Настоящий. Он не скрывал своих чувств к Саше. Ничего не делал исподтишка, не стал со мной бороться за ее расположение. Даже устранился, дал возможность ей выбирать. Я никогда этого не забуду. Женька поступил невероятно достойно, по-мужски, он ради нее на все готов. Я это знаю.
– Я думала, нельзя руководить таким чувством, как ревность. Она или человеку дана, или нет.
– Наверное, так, хотя ведь есть еще голова и мозги, их никуда не денешь. А может быть, я и впрямь не ревнивый, лишен этого напрочь. Марша, а ты ревнивая?
– Мне кажется, да! – ответила она и засмеялась, – я тоже люблю танцевать под эту песню «Игглз», а других их песен даже и не знаю.
– И я люблю под нее танцевать, есть у них еще песни, но они не пользуются в нашей стране такой популярностью, – Антон смотрел Марше в глаза сверху вниз своим глубоким, бесконечным взглядом.
 
Песня кончилась. Саша, Бархин и Лейла уже весело болтали за столом, Антон тут же включился в беседу, они о чем-то вместе вспоминали, перебивая друг друга, смеялись. Марша отстраненно наблюдала за ними, проживая снова танец с Антоном, и думала, ведь она ничего для него не значит. Марша не могла вспомнить ни одного случая, когда бы Антон дал понять, что относится к ней как-то по-особому. Только взгляд, несколько раз этот проникающий внутрь взгляд. Какой-то человеческий лазер, от которого невозможно увернуться.
– Марша, пойдем с тобой посмотрим рыбок! – Лейла потянула Маршу за рукав, и та охотно покинула компанию. Они с девочкой долго и с интересом рассматривали диковинных рыб в очень большом, просто огромном аквариуме.
– Тебе нравятся рыбки, Лейла?
– Да, нравятся. А знаешь, – Лейла засмеялась, – я сначала думала, что аквариум – это музыка. Мама всегда говорит:
– Антон, ну включи аквариум!
– «Аквариум», Гребенщикова?
– Да, Бищекова.
– Тебе нравится эта музыка?
– Нравится, особенно про самолет: «Не плачь, Маша, я здесь…».
Марша присела возле Лейлы и обняла ее:
– Ты знаешь, а ведь это моя любимая песня. Она называется: «Дубровский».
 
После ужина решили разойтись по комнатам, потому что сил на новые подвиги просто не было. Лейла напросилась в гости к Антону «посмотреть их квартиру». В общем, она осталась довольна. Оценила журнальный столик, пообещала назавтра прийти к ним порисовать и быстренько отправилась в свой женский двухкомнатный номер. Антон выглянул в коридор, провожая ее взглядом до тех пор, пока Лейла не открыла свою дверь и не помахала ему. Он остался доволен собой, потому что знал, Саша сделала бы все именно так.
Заняться было нечем. Они легли на кровати, прислушиваясь к ощущениям, которые возникали в усталых от непривычных нагрузок мышцах. Спать не хотелось, до ночи еще далеко.
– Странное у меня чувство, будто я не женат и мы приехали на турбазу в каникулы с однокурсницами, – вдруг сказал Антон.
– Знаешь, и у меня такое ощущение, – вторил ему Бархин, – иначе чего ради мы с тобой в одном номере оказались?
– Да, в студенческие годы рюмкой водки не обошлись бы. Стареем. Кстати, я бы еще выпил. Так хорошо, работать не надо, отдыхаем в окружении писаных красавиц! Можно, наконец, расслабиться.
– Усё есть, шеф!
– Как, Женька, ты что-то привез с собой?
– Да вот прихватил малехо.
Женька полез в сумку, вытащил плоскую бутылочку коньяку и пару мандаринов.
– Закуски, правда, нет, вот два плода, случайно выкатились из пакета, когда я его девчонкам отдавал.
– Армянский. Откуда у тебя все эти дефициты. Страна алкоголь по талонам покупает, а у него армянский коньяк не переводится.
– Ну, во-первых, переводится, а во вторых, он тоже по талонам, шучу, подарили на Новый год. Я этот сосуд не то, чтобы приберег, просто его по объему немного. На большую компанию, какие у нас были в последнее время, он не сгодился, а мы с тобой тет-а-тет давно не беседовали.
– И в том не только моя вина.
– Да какая разница, чья, главное, что не встречались, не слушали музычку, не разговаривали по душам. Наливать вот тоже не во что. Давай в чашечки кофейные. Будет у нас конспирация на случай облавы.
– Ну, это если только Лейла нагрянет. Думаю, девчонки уже в люле, лежат и беседуют или телевизор смотрят.
Друзья разлили по полчашечки и неспешно выпили.
– Хорошая вещь! А с апельсинчиком не знаю, насколько это правильно, но вкусно.
– Правильно так, как вкусно, я так думаю, – с грузинским акцентом проговорил Бархин и налил следующую порцию, – Саша, наверное, думает, что я тебя спаиваю с целью устранения конкуренции.
– А может, она права, ты что задумал, подлец! – Антон сделал злостное лицо и повалил Женьку на кровать. Они недолго боролись, потом снова чокнулись, и произнесли тост за «сбычу мечт».
– А вдруг мы загадаем одно и то же, тогда чья возьмет?
– Возьмет того, у того грехов меньше.
– И…?
– У меня.
– Чего это?
– Потому что ты ловелас, Маршу домогаешься!
– Кто бы говорил, ты там у нее неделю ошивался, чуть ли не до ночи.
– Ну и что, я, между прочим, свободен. И она свободна. А ты успешно женат на лучшей девушке всех времен и народов.
– Слушай, а вот Марша, почему она одна. Ей уже двадцать девять скоро. И такая девушка не замужем, без детей. Куда мужики смотрят?
– Да я сам в общих чертах, от родителей, знаю ее историю. Она лет с шестнадцати встречалась с одним парнем, вернее не то, чтобы встречалась, они вместе жили. У них все хорошо складывалось, любовь-морковь, он бывший спортсмен, одновременно кто-то типа фарцовщика, предпринимателя по-теперешнему, деньги водились. Она поэтому и не работала, нужды не было, все училась. Потом вроде переехали в Белгород, там он открыл свое дело, то ли сам, то ли с дружбанами. И влетели они, может, поперек дороги кому встали, но арестовали его и в предварилку. Все имущество описали. Точно я так и не знаю, в чем хотели обвинить, но потом оправдали, выпустили и никакого срока не дали. Вот даром полгода просидел человек в тюрьме. Жалко товарища, думаю, с негодяем она не стала бы жить. Я его видел, он сюда приезжал. Ты чего вытаращился, приезжал, вообще-то парень такой, спортивный, высокий, обращает на себя внимание, ей под стать внешне. Что там между ними случилось, точно не знаю. Мама рассказывала, что когда его посадили, она ребенка ждала, и от стресса роды начались раньше времени, а потом вскоре мальчик умер, она это очень тяжело перенесла, решила вернуться к родителям, а с ним порвать связь. Наверное, винила его в смерти ребенка. Думаю, он уговаривал ее возобновить отношения, а она, стало быть, не согласилась. Что-то ее тут держит.
– Ничего себе, Женька, я даже не представлял, что у нее такая трагическая судьба.
– Да судьба, может, и не трагическая. Они хорошо жили долгое время, все от этого недоразумения с арестом. Не посадили бы его тогда, смотришь, все по-другому могло повернуться. Бывает, до счастья рукой подать, а не получается. Вот она решила круто свою жизнь поменять, ее ко мне отправили на перевоспитание. Теперь я думаю, это было не случайно. Вполне возможно, что мои родители хотели таким образом нас заново познакомить. Но не сложилось. Хотя на какое-то мгновение мне показалось, что это могло бы случиться. Если бы она в ту минуту сделала шаг навстречу. Но момент упущен. И сейчас я не жалею. Мы с ней друзья, и я этим дорожу. А если бы мы попробовали сблизиться, наверное, все равно ничего бы не вышло, но нынешние отношения были бы невозможны.
– Вот так история! И что теперь делать?
– Ну не знаю, ей решать. Она сама свою жизнь живет. Вот греется возле нас. Глядишь, и получится из нее классный архитектор, о чем она так мечтает, все задатки для этого есть. Время упущено, женский век мал, ей ведь еще семью заводить, детей, а это скажется на работе, будь она неладна. Такими вещами, как профессия, надо заниматься в ранней молодости, завоевывать авторитет, нарабатывать опыт. Хотя она сильный человек, не то, что я, к примеру. Мог бы постараться и вернуться в архитектуру, но прикладывать усилия лень. Все уже идет по накатанной, как бы само собой. Любви хочется, а не архитектуры, хотя это где-то совсем близко.


ГЛАВА 35. ЛЕЙЛА И ГЕРМАН.
Лейла стояла у окна напротив двери в деканат и читала электронную книгу. В какой-то момент чтение так захватило ее, что она даже вздрогнула, услышав откуда-то сверху обращенное к ней:
– О чем нынче пишут?
Лейла оторвалась от процесса. На нее в упор смотрели слегка насмешливые глаза. Она доброжелательно и обстоятельно ответила:
– Книга об американских архитекторах, написана в 37-м, события же происходят в 20-х годах прошлого века.
– Нравится?
– Читать вообще-то интересно, это то время, когда архитекторы начинают применять новые строительные материалы – стекло и бетон, но герои какие-то чересчур однобокие. Сразу понятно, кто хороший, кто плохой. В жизни, думаю, так не бывает.
– Не бывает? На меня посмотри, типичный отрицательный герой. А что, читаем только про архитекторов или архитектуру?
– Нет, конечно, просто это произведение на русский совсем недавно перевели, вот, посоветовали почитать.
– Что, тоже готовимся трудиться на архитектурном поприще? Первый курс, наверное, судя по всему.
– Почему первый, вообще-то четвертый, с хвостиком даже.
– А что маленькая такая?
– В голодное время родилась, – Лейла начала сердиться.
– Все мы голодали, но свое взяли, – молодой человек указал на себя, – что, родители мелкие?
– Родители не мелкие, а очень даже нормальные.
Разговор принимал странный характер. К ним подошел знакомый обоим юноша, Максим Полтавец.
– Лейла, привет! Герман, у меня просьба деликатная, ты не богат деньгами до конца недели?
– Деликатная, а что ж при свидетелях заводишь разговор? Нет проблем, сколько тебе, лимон, два, три?
– Да рубля два, я должен послезавтра за халтуру получить. Но в любом случае в пятницу верну.
Герман покопался в карманах джинсов, везде были засунуты смятые купюры, в основном тысячного достоинства. Он протянул Максиму две бумажки:
– Ни в чем себе не отказывай, друг!
– Вот спасибо, курсовой проект срочно распечатать нужно, я уж и так не успеваю сдать вместе со всеми.
Обрадованный Максим почти бегом направился в конец коридора, к лестнице.

– Круглова, деточка, прошу извинения, не успел к назначенному времени. Столько знакомых, с каждым по минуте, а поговорить пришлось. Вы принесли? Ой, я прямо в предвкушении. Пойдемте, посмотрим и пообщаемся!
Профессор Александров пропустил Лейлу вперед, галантно открыв дверь в деканат.
Довольно скоро она вышла оттуда без кофра для чертежей, только с небольшой сумочкой через плечо.
– Ой, ой, деточка Круглова! Вот я за десять минут выяснил твое имя, фамилию и курс. Можешь не воображать, профессор перед ней расшаркивается. Знаю я таких!
– А вы и правда какой-то злой. Даже удивительно. Думала, что подобные персонажи не встречаются на архитектурном факультете.
Лейла развернулась и пошла по коридору прочь, весело чеканя шаг каблучками. Маленькая, худенькая, с прямой спиной. Шедшие ей навстречу студенты здоровались, протягивали руки, она ловко хлопала по протянутым ладошкам и смеялась. Она была уверена, что неприятель смотрит ей вслед.
Герман провожал ее взглядом и злился. Практически уже ненавидел. «Дети какие-то!» – отреагировал он на их дружеские рукопожатия. Он чуть не пропустил момент, когда декан подошел к своему кабинету.
– Бибиков? Вы меня дожидаетесь? Секретарь сообщила. Давайте, заходите, а то через сорок минут совещание. Вам хватит полчаса?
Декан Полевой скрылся в кабинете, оставив дверь открытой. Герман Бибиков ступил на его территорию.
– Слушаю вас!
– Анатолий Дмитриевич, так складываются обстоятельства, что у меня есть возможность продолжить обучение в Англии, на архитектурном факультете им. Бартлетта, Университетского колледжа Лондона.
– Замечательно, как я могу тебе помочь?
– Мне нужен диплом бакалавра.
–?
– Ну, диплом... бакалавра.
– Ты ведь, по-моему, на шестом курсе, через полгода защитишься, сразу будешь специалистом.
Зазвонил телефон. Полевой поднял трубку. Лицо его стало серьезным и немного грустным. Сначала он молча слушал, потом односложно подтверждал информацию.
Герман отвернулся и принялся рассматривать кабинет. За столом для совещаний сидел профессор Александров. Герман встретился с ним глазами, и тот взглядом попросил его подойти к столу, на котором были разложены рисунки.
– Вы только посмотрите, это же гениально! Все нарисовано пером. Как можно так изобразить здание, что оно становится живым. Господи, прости меня, я ведь архитектор.
– Ничего особенного. Сейчас любую фотку через фотошоп пропусти, обработай фильтрами, еще круче получится.
– Ох, ну что вы такое говорите, – профессор расстроился, – действительно так считаете или шутите? А вот, посмотрите, изумительные иллюстрации к арабским сказкам. При этом она просто их отдала мне. Я, конечно, не украду, постараюсь не потерять, только у знакомого профессионального фотографа сделаю копию, но все равно такие шедевры выпускать из рук нельзя во избежание непредвиденного случая. Оказывается, она уже несколько лет работает с неким московским издательством, иллюстрирует детские книжки, просто им подлинники отдает и все. Показала мне фото, сама снимала второпях, перед сдачей. Вообще не понимает, что делает, не ценит своего труда. Вот хочу ее в магистратуру в Питер забрать. Анатолий Дмитриевич, взгляните, я вам первый том нашего учебного пособия привез, с иллюстрациями Кругловой. По-моему, чудесно получилось! Как вы считаете?
– Да, конечно, ей нужна школа другого уровня, но именно на ее примере я вижу, что получается, если человек хочет учиться. Она берет задание на курсовой проект как исходник, а потом максимально усложняет его. Все равно, как бегать обвязанному гирями. Но бежит. Относительно ее гениальности, не хочу такое слово произносить, скажем, таланта. Я знаю Лейлу с пяти лет. Как-то ее отец приезжал отдохнуть и подлечиться в наш санаторий, приходил с дочкой навестить меня, мы с ним давние друзья. Пока разговаривали, она тут разрисовала штук десять печатных листов бумаги, да я сейчас покажу. Полевой открыл сейф и достал большой альбом с магнитными страницами.
– Вот взгляните: этому художнику пять лет. Исполнилось прямо накануне. Это не просто деревца и белочки. Это невыносимые по накалу страстей истории. Не рисование, а игра. Бесконечная вереница событий, переходящая с листа на лист. Птицы, кони, лягушки – все на бегу, в борьбе. Никакими ластиками не пользовалась. Начинала рисовать с любого места, например, с кончика копыта лошади. Она тогда все подробно рассказывала, что с ними происходит, да я уж за столько лет запамятовал. Если честно, я удивлен, что Лейла решила архитектурой заниматься, она, конечно, художник! Я думаю, тут громадный авторитет родителей сыграл роль.
Профессор Александров молча рассматривал рисунки. Потом обратился к Полевому:
– Какое все-таки чудо – человек! Не перестаю восхищаться талантливыми людьми. А это что за волосатики?
– Так это ее отец, руководитель и гитарист группы «Лейла».
– Музыкант? Но вы вроде говорили, ее родители архитекторы?
– Да он прекрасный архитектор, живет и трудится в городе К. Вы, верно, знаете здание театра музыки, построенное по результатам конкурса в девяностых годах. Нашумевшая история, с жертвами и смертями. Да, вот оно тут же, в альбоме. Антон Григорьевич – единоличный автор идеи и руководитель проектной группы, они же осуществляли плановый надзор на стройплощадке.
– Да я помню это здание, оно смотрится свежо и современно. Правда, видел его только на фотографиях.
– Творческий коллектив получил Государственную премию.
– Что вы говорите! Это достойная оценка.
Они обернулись на звук хлопнувшей двери.
– Бибиков ушел. Да, нехорошо вышло. Студент обратился за помощью и не получил ее.
Полевой выглянул в коридор.
– Уже скрылся. Сложный парень. Вот не плохой, чувствую, что человек добрый в душе, но такой ершистый, не могу к нему найти подход. Яркая модель, как деньги портят людей. Очень обеспеченная семья. Причем не нувориши. Отец – светило в науке. Точно, правда, не знаю в какой именно области, физик. Постоянно работает за границей. В принципе, мог бы его в любой вуз устроить, на коммерцию. Но, тем не менее, они живут в нашем городе, в столицу не рвутся. Сын поступает на общих основаниях на архитектурный факультет и прекрасно учится. Но такой гонор! Знает себе цену. Спортсмен, красавец, наверное, от девушек отбоя нет. Теперь вот надумал проблему с дипломом бакалавра.
– Да ладно о нем, он противный какой-то. Я вот опять о Кругловой, хочу забрать ее на следующий год к себе. Все сделаю, чтобы она достойное образование получила.
– Я ничего не могу на это сказать, вам надо поговорить с родителями. Они недалеко живут, тут езды всего три часа, так что имеют возможность ее опекать, видеться почаще. В нашем городе у нее бабушки. Кстати, Антон Григорьевич сейчас здесь, на семинар приехал: Союз архитекторов предложил провести мастер-класс. Могу вам встречу устроить. Я позвал их завтра к себе на ужин. Прошу вас тоже присоединиться. Вечером, в шесть часов.
– Спасибо, принимаю приглашение с удовольствием. Мое почтение Нине Ивановне, сто лет ее не видел.

Герман присутствовал на лекции, устроился на последнем ряду, не вникал и не записывал. Максим Полтавец подсел к нему в пятиминутный перерыв.
– Ты чего сегодня такой сумрачный?
– Ненавижу…
– Господи, кого?
– Круглову, Полевого, Александрова, отца Кругловой, мать Кругловой, бабушек, других, кто как-то связан с этой задавакой.
– Да что она тебе такого сделала? Хорошая девочка...
– Ничего хорошего. Хочу свалить с лекции. Пошли в бар сходим, пива глотнем. Все равно сосредоточиться не удается. Всех бы послать к чертям собачьим.
– Мне сейчас только пива, после трех бессонных ночей. Отключусь прямо в баре.
– Ну, кофе можно, а заснешь – я тебя до дома транспортирую, не брошу, пошли.
Максим услышал просьбу в голосе Германа, чего раньше в их общении никогда не было. Они успели прошмыгнуть в дверь до прихода преподавателя, но столкнулись с ним в коридоре. На его немой вопросительный взгляд крикнули хором, не сговариваясь:
– Мы в деканат.
Выскочив на крыльцо главного входа, друзья увидели, как вниз по ступенькам спорхнула Лейла – прямо в объятия высокому худощавому мужчине в джинсах, короткой куртке и толстом вязаном шарфе вокруг горла. Он радостно улыбался, глядя на нее.
– Господи, опять она, – Герман просто взвыл, – вот коза, что, еще один ее почитатель?
– Думаю, да, – это ее отец. Вообще-то они в городе К. обосновались. А сами с женой отсюда, наш институт заканчивали. Лейла здесь одна живет, на съемной квартире.
– Да уж наслышан, сейчас Полевой распинался про ее звездного отца, рокера, лауреата Государственной премии, а квартиру дочери купить не может, по чужим углам отирается наш маленький гений.
– Пошли, ладно, не строй из себя монстра.
– Я и не строю. Я есть – монстр. Кстати, я в городе К. был в прошлом году. Меня отец возил слушать Deep Purple, он в молодости уважал их.
– Ну и как выступление? Мне они тоже нравятся и родителям моим.
– Да, музон ничего себе, не особо в восторге, пели старые хиты своим неполным составом, отец ввел меня в курс дела. Но вот концертный зал меня впечатлил. Я так думаю, кто-то из иностранцев оттянулся. Короче, рассказываю. Это большущий комплекс, состоящий, если грубо говорить, из трех цилиндрических объемов разного диаметра и высоты. Они консольно нависают над основаниями, и создается ощущение, что оторваны от земли и парят. Декор у них тоже прикольный: сочетание металла, бетона и стекла, такие крупные ленты, переходящие с одного объема на другой, причем все это не строго геометрично, а вроде бы случайно, но получается интересно. А металл тоже всяких оттенков. Стекла ровные, будто бы без импостов. Такая вот динамичная композиция. Комплекс расположен на возвышении и просматривается со всех сторон. Да, мы пришли к театру ранним вечером, еще светло было, долго контроль проходили, а закончился концерт уже ночью. И я увидел, какие там потрясающие цветомузыкальные фонтаны. Они тоже лентой огибают здание, которое в плане имеет аморфную форму. Из-за рельефа им удалось сделать каскады, по ним вода переливается ровной полосой, да вдобавок подсвеченной. Там, конечно, есть участки, на которых вода ниспадает каплями, где-то переходит в возвышающие струи. Все это сопровождается музыкой. В тот вечер она была роковая, популярная. Но, оказывается, когда шел концерт, его транслировали на площадь, все, кто не попал внутрь, слушали, да еще на фонтаны смотрели. А я думаю, что народу столько перед театром? Каждый раз музыка звучит – такая договоренность с артистами. И практически все соглашаются. А внутри тоже здорово. Мы сидели в самом большом зале, предназначенном для рока, он был забит до отказа. Но если билетов продано мало или выступающий артист желает провести камерный концерт, задние сектора отделяют специальными выдвижными акустическими перегородками. Потому что неправильное заполнение объема зала влияет на звук.
– Да, я тоже наслышан об этом здании, все хочу поехать, совместить экскурсию с выступлением какой-нибудь хорошей группы. Вот проклятье, совсем времени нет –  учеба, работа, работа, учеба.
– Съезди обязательно, говорят, там гастролеры в очередь записываются, чтобы в этот город с концертами попасть.
– Ну вот, произведение понравилось, а ты архитектора чмыришь.
– Какого архитектора, я автора не знаю, но заранее снимаю перед ним шляпу.
– Так ты только что его видел, это Антон Григорьевич Круглов, отец ненавистной тебе Лейлы.
– ?
– Ты чего вытаращился, правду говорю. У меня же родители с ним вместе учились и сейчас общаются, дружат, встречаются. Он в конкурсе всероссийском участвовал, еще в начале девяностых годов, потому что тема была: «Театр современной музыки», а он на роке помешан. Такой проект сделал выдающийся, один практически, ну идеи, по крайней мере, все его. Занял третье место. Москвичи две первые выиграли. А строить решили именно этот вариант. Он оказался самым реальным. За эту постройку они и получили Государственную премию.
– Никогда не поверю, в девяностых годах абсолютно другая архитектура была, это новое здание, материалы современные, что я, слепой!
– Ну, материалы фасадов, действительно, современные. Недавно ремонт капитальный делали. Спонсор нашелся богатый. Но театр и до этого примечательным был. Между прочим, благоустройство тоже сразу придумали. А воплотили вот только лет пять назад, тот же спонсор помог.
Герман молчал. Они подошли к зданию, в полуподвале которого находилось помещение бара, посетителей в такой ранний час почти не было.
– Я угощаю! – Герман помнил, что у товарища нет средств, – ну и денек сегодня. Сейчас напьюсь так, чтобы забыться навеки. Хочу назад, в прошлое!
– Гера, ну ты что, не в своей тарелке?
– Тебе хорошо, ты толстокожий! Мелкие неудачи не трогают. Больших не бывает.
– Да всякое случается, я просто проблему анализирую. По возможности объективно. Смотрю, есть ли жертвы. Когда все живы, уже хорошо. Потом предполагаю самый плохой исход. Позиционирую себя в эту ситуацию. Если вижу, что все грустно, ищу варианты, как можно разрулить. В большинстве случаев беда оказывается не столь страшной.
– О, да ты психолог!
– А то! Моя мама так меня и использует. Ее на работе накрутят, она приходит усталая, зеленая, желудок болит от нервов. Я ей все по полочкам разложу, успокою. Она мне доверяет, говорит, что у меня ситуативное чутье. Ну, ситуацию, то есть, чувствую. Хочешь, расскажи мне о причине своей тревоги, может, помогу.
– Да у тебя уже язык почти профессиональный! «Расскажи о причине тревоги…». Дома у меня плохо. Родители вроде и не рассорились насовсем, но мама на отца обиделась. А он этого не понимает. Думает, сделал подлость, покаялся и чист, святой. Да не тут-то было. Я маму понять могу, не знаю, как она вообще-то с ним разговаривает, пусть и сквозь зубы.
– Ты мне суть изложи, а то я пока ничего не понимаю.
– Рассказываю: как-то в десять лет я тяжелый грипп перенес, получил осложнение, все прийти никак в норму не мог. Решили меня отправить в Крым. Родители сняли квартиру недалеко от Евпатории на все лето, и мы с мамой там жили. Чудесно, надо сказать, жили. Отец к нам прилетал два раза и гостил по неделе, отдыхал. Мы его ждали, экскурсии приурочивали к приезду. Но основное время он работал и проводил здесь, в городе. Так вот, пока мы поправляли здоровье, греясь на южном солнышке, отец мой встретил свою старую знакомую, с которой он дружил до мамы. Мама не была причиной расставания. Что-то там у них не заладилось само. В это же время отец приметил маму, влюбился и больше не захотел возвращаться к той девушке, несмотря на то, что она пыталась отношения наладить. Так вот, он свою прежнюю пассию увидел на встрече однокурсников, конечно, обрадовался. Есть что вспомнить. Эта женщина была одинокой, замуж не вышла, детей нет, а возраст уже тридцать пять лет. Она призналась, мол, так и не выбрала достойного мужчину, сожалела, что рассорилась с отцом и не родила от него. Весь шквал ее излияний потряс падре, и когда она попросила поспособствовать рождению ребенка, обещала не иметь к нему претензий за отцовство, он посчитал своим долгом ей помочь. Ну что ты смеешься! Ты не знаешь моего отца. Он не ловелас. Маму любит, изменять ей не хотел и не собирался. Эта знакомая тоже женщина порядочная, она только попросила его сходить в центр Семьи и сдать материал. Он так и сделал. И забыл. Я не верю, разве о таком можно забыть? Но отец утверждает, что это так. Вот проходит двенадцать лет, и он совершенно случайно встречает ту женщину не где-нибудь, а на Красной площади в Москве. Она была с дочкой, приехали на зимние каникулы. Тут отец все вспомнил. И просто обалдел. Его этот факт так потряс, что он, переполненный чувствами, глупец, все рассказал моей маме. Это, наверное, начало конца или конец всей нашей безмятежной жизни. Мама впала в депрессию, все время плачет, располнела, от этого депрессия усугубилась, к отцу придирается, а тот ходит, похохатывает. Он вообще юморист великий. С ним поссориться невозможно, если только он сам не захочет. Отец себя виноватым не чувствует, наоборот, сияет, будто именинник! Ума хоть хватает больше с мамой на эту тему не беседовать. Зато мне, как духовнику, все рассказывает. Чудесная девочка, да на меня похожа, да хорошенькая. Не знаю, как она может быть на меня похожа, если я вылитый мама, а отец у меня вылитый Генсбур, какая уж для девочки красота! Не знаю. Надеюсь, она хотя бы ушами в свою мать пошла. Вот от такой жизни я решил с отцом уехать в Лондон, у него контракт на полтора года. Мама поскучает, как-то успокоится. Для учебы там у меня должен быть диплом о прохождении обучения в России. Подошел бы бакалавра, но с ним дело тухлое. Сегодня пытался с Полевым поговорить. Хотел денег предложить, да этот профессор мешал: «Ах, Круглова, ах, талант!». Он вот собирается ее в Питер забрать. А нам, сирым и убогим, здесь свой век коротать.
– Слушай, ты не расстраивайся, по-моему, положение не настолько ужасно. Все живы. У тебя теперь есть сестра. Пусть твоей маме неприятно, но ведь факта измены нет. Конечно, сложно сказать, как в данной ситуации надо урегулировать отношения между женщинами. Думаю, они не готовы к этому, особенно ваша сторона. Но на тормозах спустить можно. Понятно, твой отец захочет оказывать материальную помощь и видеться с дочкой, а делать это, вероятно, надо будет тайно, что неизменно отразится на его отношениях с женой.
– Отец не любит маме врать, да и вообще не любит врать, поэтому сразу ей и выложил, как только узнал. А ты правда мудрый, все по пунктам расписал. А мне-то что делать?
– Пусть мама поедет с отцом в Лондон, это возможно?
– Да, она просто от обиды не хочет. И меня боится оставлять на время диплома, думает, я с голоду помру.
– Давай, уговаривай! Пусть поживут одни, без тебя. Ты – взрослый мужик, сам справишься. Кроме того, она в мае может на месяц приехать, сына поддержать. Ты тут во благе, один, тоже в себя придешь. А маме скажи, что за свое счастье надо бороться. Ведь отец предпочел ее той женщине, хочет сохранить семью. Она пусть борется. И ты тоже. Слушай, Гер, мне край бежать пора, планшеты забирать, а то Вадим в шесть уйдет. Я и так просил его задержаться и сделать сегодня обязательно, деньги-то у тебя стрелял специально! Спасибо за угощение. Ответный визит за мной.
– Давай, вали, ты мне, наверное, помог, я подумаю над твоими словами.
Максим схватил сумку и почти побежал к выходу. Герман остался в баре, сидел, потягивал пиво, посматривая в окно в приямке. По тротуару шла женщина с двумя мальчиками-близнецами. Они держали ее за руки, а сами пытались бегать вокруг, играя в догонялки. Сыновья совсем ее закружили, но она не сердилась, а все время смеялась и никак не могла остановиться. Герману была видна  только нижняя половина женщины, подвальное окно скрыло ее голову. Но он слышал ее веселый голос. Счастливая семья. У них тоже когда-то так было. А вот у этой девочки, сестры, наверное, все по-другому. Отец Германа веселый и активный. Заботы в семье брал на себя. Мама занималась уютом, интерьерами квартиры, обедами, Германом. Она была довольна своей жизнью и всегда об этом говорила. Ее архитектурное образование пригодилось ей разве только в воспитании мальчика, ориентации его в сторону художественного творчества. Но по специальности она никогда не работала. Познакомилась и вышла замуж за отца Германа, когда еще училась в институте. Как раз к защите дипломного проекта и Герман подоспел с рождением. Майский. Вот теперь мается. Маме диплом друзья помогали делать. Все понемногу были «рабами». Защитилась успешно, на «хорошо». Устраиваться в проектный институт она не стала из-за декретного отпуска. А потом жалко было отдавать Германа в садик, боялись, что будет болеть. А тут и школа подоспела. Не оставлять же его с ключом на шее. Денег отец приносил достаточно, да и мама не стремилась к работе. Время упущено, начинать с нуля в тридцать лет не хотелось. Ровесники уже опытными специалистами стали. Так вот и вырос Герман мамочкиным сыночком. Отец часто разъезжал по командировкам. Они жили вдвоем и ждали папу. Герман подошел к стойке бара:
– Водки и большой бутерброд с семгой.
 
– Минуточку! – крикнула Лейла, натягивая на влажное тело футболку. Подбежав к двери, открыла ее, ожидая увидеть соседку, мать Глеба. На пороге возвышался Герман в распахнутом длинном черном пальто, она отступила в испуге. Машинально стянула с головы полотенце, мокрое от вымытых волос. Пошарив рукой за спиной, сняла со стула клетчатую рубашку и надела поверх футболки.
– Ты что явился?
– Пришел на тебя посмотреть в неофициальной обстановке.
– Вот как интересно! Я не звала, мы не договаривались, что это еще за новости!
– Так мне надо было на прием записаться через секретаря? Кто твой секретарь? Профессор Александров?
– Ты что, пьян? Ты пьян! Уходи, мне с тобой нечего обсуждать.
Лейла попятилась к окну, она стояла такая маленькая, в тапочках, с мокрыми волосами-сосульками, съежившаяся от попадающих на плечи и за воротник капель, в нелепой мужской фланелевой рубашке. Противник низвергнут. Герману было неприятно видеть Лейлу такой. Ее уверенность в себе улетучилась, она находилась в состоянии тревоги и недоумения.
– Испугалась, а что, теперь вот разделаюсь с тобой! Мы же в квартире одни, поздний час, последний этаж.
– Я тебя не боюсь, просто ты мне неприятен. Ты груб и пьян!
Она отвернулась к окну. Всем своим видом показала отношение к нему.
– Предупреждал, что я отрицательный герой.
– Это похоже на правду. Уходи, не могу на тебя смотреть, противно!
Герман разозлился, злоба прилила к лицу и затмила глаза. Он подскочил к ней, схватил за руку и резко повернул к себе. Даже сказать ничего не успел. Что-то хрустнуло. Тихо хрустнуло. Но этот звук был отчетливо слышен в абсолютной тишине. Потом раздался какой-то нечеловеческий вопль Лейлы. В голове стучало: «Я не хотел! Я не хотел!». Дальше все как в тумане. Входная дверь распахнулась, в комнату вбежала женщина, за ней мужчина, потом мальчик-подросток!
– Лейла, это кто, твой парень?
Лейла сквозь слезы отрицательно покачала головой. Мужчина схватил его и заломил за спину руку.
Герман взвыл:
– Не надо, я не убегу, мы учимся на одном факультете. Я не хотел ничего такого, не хотел, не хотел.
– Лейла, вы что, правда учитесь вместе?
Лейла пожала плечами:
– Позвоните папе, он сейчас в городе. И скорую.
 
Антон приехал минут на пять раньше скорой помощи. Лицо его было белым. Желваки буграми ходили за щеками. Лейла прижалась к нему и тихонько непрерывно стонала.
– Где он?
Мать Глеба кивнула в сторону кухни:
– Говорит, что учится с Лейлой. Брат мой его охраняет.
Приехала скорая. Молодой доктор увидел неестественно висящую руку Лейлы, испугался:
– Надо в стационар, к специалистам, тут вывих. Сейчас обезболим и поедем.
Пока сестра наполняла шприц, Антон открыл дверь в кухню. Герман сидел на табурете. Совсем трезвый. Все для него было как в кино и не с ним. Злость отступила. Накатил ужас, что теперь будет! Увидев Антона, Герман встал. Они были почти одного роста, только Герман чуть выше, выглядел более мощно, спортивно.
– Ты не архитектор, ты – подонок. На кого руку поднял? На маленькую девочку! Чем же она тебе так насолила? Знай, я этого не оставлю, – и повернувшись к брату соседки, спросил, – вы милицию вызывали?
Тот отрицательно покачал головой:
– Как-то не успели.
– Ладно, пиши фамилию, адрес, телефон, – прорычал Антон в сторону Германа, – я тебя сам найду.
На улице было холодно, надеть на Лейлу верхнюю одежду не представлялось возможным. Антон достал большой вязаный плед, завернул ее, взял на руки и понес вниз по лестнице к машине. Он вспомнил, как когда-то давно Лейла бегала по квартире, неудачно упала и вывихнула плечо, и Антон точно так же нес ее на руках в травмпункт. Она лежала в неловкой для него позе, лицом уткнувшись куда-то в сгиб локтя, и он все время боялся, что не удержит ее, а она вдруг лизнула его в этот сгиб локтя, маленькая проказница.

Антон упросил врача скорой отвезти их в Областную больницу, хотя по травме дежурила районная, восьмая.
– У меня там друзья, помогите, пожалуйста.
Другом был прежний музыкант из группы «Лейла», врач-кардиолог, он обещал все устроить. Лейлу повели в отделение травматологии. Сразу сделали рентген, руку вправили, но наметился разрыв связок, надо было показаться профессору. Антон сказал, что останется с ней. Их разместили в платной двухместной палате с удобствами.
Лейла лежала тихо, сильная нестерпимая боль отступила. Антон присел около нее на стул. Взял ладошку ее здоровой руки.
– Пап, а помнишь, как мы с тобой в санатории жили?
– Да, давненько это было! Хорошо время провели. Пожалуй, так замечательно мы вдвоем больше и не отдыхали.
– Пап, а я скучаю. Я вас с мамой очень люблю и всегда хочу быть маленькой и жить с вами, с шапочкой.
– А как же ты в Питер собралась, это ведь гораздо дальше, мы тут хоть видимся несколько раз в месяц.
– Не знаю, просто мне сейчас больно и страшно, а когда все хорошо, кажется, что смогу одна справиться. У других же получается.
– Ну как тебя отправлять, если даже здесь всякие костоломы кидаются и калечат без видимых на то причин. Так и не поняла, почему он это сделал?
– Наверное, нечаянно, не рассчитал силы, просто не имел дела с такими мелкими, как я, да выпил еще. Что-то, может, у него случилось, он сегодня в деканат приходил, к Полевому. Не думаю, чтобы он реально желал причинить зло.
– Полевой завтра ждет нас на ужин, хотел мне встречу устроить с профессором. А вот как все получилось.
– Пап, ты сходи, не отказывайся, надо этот вопрос обсудить, а то Александров теперь не скоро к нам в город приедет.
– Посмотрим, что тебе завтра скажут врачи. Будем решать проблемы по мере поступления. Ты давай, спи, а я пойду звонить, бабушек успокою.
Антон вышел в коридор, было тихо. Вдали в тусклом свете маячила медсестра с каталкой. Антону показалось, что это Марша идет своей независимой походкой. Он набрал номер телефона.
– Сашенька…, конечно, приезжай, давай плюнем на эту работу, на заказчиков. Я не знаю, сколько ее продержат в стационаре, утром профессор посмотрит… Конечно, буду просить. Ты не волнуйся, ей уже не больно. Уснула. И тебе спокойной ночи, моя хорошая, до завтра!
 

ГЛАВА 36. ОРУЖЕНОСЕЦ СЕВКА.
Профессор смотрел на снимок, приколотый к светопрозрачному экрану:
– Что могу сказать, это привычный вывих плеча.
– Простите, привычный, я не ослышался?
– Да, есть такой термин. Причиной его развития могла быть недостаточная иммобилизация или ее отсутствие после вправления первичного вывиха, что привело к нарушению регенерации капсульно-связочного аппарата и мышц, обеспечивающих стабилизацию головки плечевой кости. Ранее у дочки травмы были?
– Да, вывих в детстве, в пять лет, и еще что-то похожее на следующий год, но тогда гораздо легче прошло.
– Значит, повезло, что до сих пор не беспокоило, но, вероятно, тогда случился не просто вывих, а повреждение плечевой кости, связанной с плечевым суставом. Скорее всего, в то время не провели фиксацию руки, связки не восстановились, поэтому повторная травма могла произойти в любой момент без особого насилия.
– Доктор дежурил молодой. Ручку вправил, а мы не подстраховались, не стали консультироваться с другими специалистами, неопытные были, глупые. Скажите, что нам теперь делать?
– Необходимо оперативное вмешательство, поскольку консервативные методы неэффективны. Срок последующей иммобилизации зависит от многих факторов: характера повреждений плечевого сустава, особенностей его строения, наконец, типа операции. В дальнейшем назначают комплекс процедур - ЛФК, массаж, электростимуляция мышц. Реабилитация составляет два-три месяца. Я бы настоятельно порекомендовал отвезти дочку в Германию. В специализированный Центр ортопедической хирургии и спортивной медицины Мюнхена, к примеру. У них чудесные результаты по восстановлению после травм. У девочки еще долгая жизнь впереди. И рука правая особенно пригодится. У нас, конечно, оперировать можно, но реабилитационный период неэффективный, и если бы речь шла о моей дочери, я сделал бы именно так.
– Спасибо, доктор! Постараемся все выполнить, как вы порекомендовали.
– Желаю здравствовать. Направление я напишу. Анализы и снимки возьмете с собой, для первого разговора уже будут данные. Советую списаться по Интернету и послать копии распечаток. Они сделают предварительный расчет стоимости, и вы сможете выбрать спектр услуг. Я дам координаты одного моего пациента, он лечится в этой клинике и посоветует, как быстрее получить визу и проще туда добираться. Просьба потом посетить меня снова, мы проанализируем результаты и понаблюдаем девочку, чтобы избежать повторения несчастного случая.

Вечером Антон встречался с отцом Германа Бибикова. Несмотря на то, что он взял координаты Германа, до сих пор связаться с ним у Антона сначала не было времени, а потом желания.
Отец Германа позвонил сам, попросил о встрече. После того, как выяснилось, что травма Лейлы связана с недолеченным в детстве вывихом, Антон мысленно разделил вину с Германом, хотя, в общем, гадкого поведения ему не простил. А злость испарилась.
Нельзя сказать, что Антон был в восторге от предстоящей встречи с родителем Бибикова, считал это мероприятие скорее необходимым, нежели целесообразным.
Договорились на семь часов, Бибиков предложил в кафе «Винил», обоих устроило местоположение. Антон пришел раньше, выбрал себе чай. Пока готовили заказ, оглядывал интерьер заведения, здесь он был впервые. На стенах красовались фото известных исполнителей, постеры знакомых Антону групп. Музыку включили подходящую – звучал блюз. Да, приятное место, жалко, по безрадостному поводу пришлось сюда прийти. Антон загрустил: «Вот что я ему скажу? Сейчас он напустится на меня, будет оговаривать дочку или, наоборот, попытается откупиться». Антон не знал, как толком себя вести. Сам он по натуре человек неконфликтный, ссориться не любил, разборок избегал.

От двери быстрым шагом, не раздеваясь, к нему направился мужчина с веселыми глазами, лицо было Антону знакомо, прямо родное.
– Антоша!
– Севка! Слушай, как ты возмужал! – Антон помнил его тонким-тонким, длинным пареньком, на пару лет младше себя. Антон был Севкиным кумиром. Музыкальным идолом. Сева хвостиком ходил за ним, всегда готовый помочь, поддержать, пригодиться, чем жутко раздражал. Он вымолил у Антона право носить его гитару на репетиции. Сам сшил из дерматина чехол, после этого великий сжалился. На деле Антону просто было неудобно иметь личного раба. Друзья смеялись над ними, окрестили Севу «Оруженосец Севка», перефразируя название известной детской книжки писателя Крапивина «Оруженосец Кашка». Севка балдел и гордился. Постепенно к нему привыкли. И хотя он не играл в основном составе, тем не менее, значился негласным членом группы. Он прекрасно разбирался в технике, электричестве, помогал готовить и отключать аппаратуру и выполнял функции звукооператора. Севка втайне ото всех нашел себе учителя, да малость переусердствовал с уровнем амбиций. Строгий старичок, бывший преподаватель музыкального училища, занимался с ним на классической шестиструнной гитаре, по нотам. Так как путей к отступлению не было, а старичок оказался требовательным и беспощадным, Севка решил «выполнить пятилетку в четыре года». Он желал побыстрее завершить этот кошмар, разучивал произведения не за положенные три занятия, а за два или одно, рискуя вызвать подозрения у своего учителя в собственной гениальности. В результате, с подачи сенсея, Севку отправили на городской тур смотра фестиваля «Гитара в России». Выступил он довольно прилично – с гавотом «Мария» Франсиско Тарреги – и был награжден дипломом, что не осталось незамеченным его друзьями и добавило бонусов признания, поскольку он оказался единственным отчасти музыкально образованным среди всех. Севка сам осваивал электроинструменты, уроки не прошли даром, он подбирал по слуху мелодии и даже делал нотные записи. Иногда подменял музыкантов: соло-гитару и бас. Особо много играть в команде при Антоне ему не удалось, Антон окончил институт и уехал, остальные тоже продержались недолго: взрослая жизнь и работа разлучила друзей. А группа «Лейла» так и закрепилась за архитектурным факультетом. Сева изучал физику в университете, но на архфаке прижился, никто и не сомневался, что он свой, строяковский. Тем более, из первого состава. Какое-то время он даже был основным.
– Я уже универ оканчивал, дипломную работу писал, научные вопросы волновали, поэтому хотел из группы уходить, а к вам на факультет такие девушки пришли на первый курс, веришь, потерял покой и сон. Одна просто сразила, Наташа. Я хоть и лидер команды, но добиться ее расположения никак не мог, сам вспомни, какой я имел экстерьер, тонкий и прозрачный, вот она меня и не видела. Поклонников Наташа примагнитила множество. Да главное, все такие детины, старшекурсники. Проигрывал я по любым статьям, но не отчаялся. Стал утром и вечером отжиматься, на турнике висеть, бегал. Курить бросил. Немного поправился и мышцу приобрел. Не качок, конечно, но одежда на мне явно лучше стала сидеть. Маму убедил найти у спекулянтов стильный прикид – джинсы черные, свитер черный, черную рубашку, немного под Цоя, наверное, вышло, но красиво. Волосы я по-модному не стриг, ходил с хвостом, как ты когда-то, военки ведь у нас не было, а когда играли, распускал свои косы-опоясы. Короче, ты не представляешь, как мне тяжко было, почти не спал, физику постигать тоже хотелось, аспирантура светила. Но мы же музыкальный репертуар сменили, вернее, обновили, у нас появились песни на русском языке. Я в универе дружил с товарищем с филологического факультета, рассказал о своих проблемах. Попросил написать стихи про Наташу. Я даже тайно ему ее показывал. Он постарался, как смог, и получился шедевр. А мелодию придумать у меня никак не выходило. Бился, бился, но музыка до стихов не дотягивала. Однажды наш ударник Степа на репетиции взял листочек с текстом, да и спел эти стихи. У меня прямо волосы зашевелились. Так обидно стало, что не сам придумал. Но ребята уверили, ничего страшного. Зато я буду петь от первого лица, зрители разбираться не станут, кто там что сочинил. Успокоили, и я не комплексовал. Долго мы репетировали. Дождались праздника «Студенческая весна», я там дебютировал как певец. Успех был – просто… Перед выступлением я объявил, мол, песня посвящена реальной девушке-первокурснице, Наташе. Что тут началось, Наташ на первом курсе по институту оказалось немало, они все, ну ладно, почти все, приняли это на свой счет. И тут я познал бремя славы рок-звезды. Девушки ходили за мной почетным караулом. Знаешь, постоянно тебя вспоминал, как я, наверное, действовал на нервы, и благодарен, что ты меня окончательно не разогнал. После этого моя Наташа немного оттаяла. Правда, мне пришлось еще пару лет играть в группе. Короче, всю аспирантуру. Мы стали дружить, а потом, когда она была на последнем курсе, поженились. Сынок родился. Я счастлив. Антоша, вот видишь, как в жизни все взаимосвязано. Так, что я, фактически, удавшейся судьбой тебе обязан. Если бы ты меня тогда своими патлами да рифами не сразил, неизвестно, как сложилась бы теперь моя жизнь. Надеюсь, и у вас все замечательно, я, по крайней мере, много хорошего слышал и всегда гордился, молодец, наше доверие оправдал, выдающимся архитектором стал!
– Ах, Севка, как я рад тебя видеть. Мы же миллион лет не встречались! Я сейчас одного человека жду. Разговор не из приятных может сложиться.
– Это ты меня ждешь, я здесь встречу назначил.
– Ты? Ты отец Германа Бибикова?
– Да, так получилось.
– Но ты же не Бибиков!
– Теперь Бибиков. Наташе моя фамилия не нравилась, вот я в знак того, что на все ради нее готов, поменял не глядя.
– Но твоя была, по-моему, Некрасов! Знаменитая, поэтическая, очень даже хорошая.
– Наташа сказала, не хочет фамилию, обозначающую, что она из некрасивых, к тому же боялась, вдруг родятся дети, похожие на меня, не красавцы, да еще с такой фамилией!
– Вот тебе на! Некрасов – значит, некрасивый, никогда не подозревал. Великий женский ум! А Бибиков лучше, что ли?
– Ну, по крайней мере, весело, я не против.
– Прямо захотелось на твою Наташу взглянуть, вдруг тоже на поэзию потянет.
– Устрою для тебя, старого товарища, кумира и соратника.
– А Герман как к факту перемены фамилии относится, не укоряет?
– Да вроде нет. Мы его специально так помпезно назвали. Сочетается хорошо, мне нравится.
– А что, сынок-то у тебя, Севочка, хулиган?
– Вот не поверишь, не хулиган, в общепринятом смысле. Гордый, конечно, чрезмерно. Но так трудолюбивый, добрый, эмоциональный, не удивляйся, пожалуйста, я не шучу, он вообще-то хороший.
– Вот значит, это он девушкам руки ломает от доброты своей?
– Да нет, у нас в семье напряженка случилась, он поэтому весь на нервах.
– Ты ж говоришь, счастлив? – Антону стало легко и радостно, что все произошло именно так. И ненавистные Бибиковы – это замечательный Севка, красавица Наташа и гордый баловень Герман. И еще он очень рад хорошим перспективам в лечении Лейлы. Антон предложил Севке выпить пива, в чем тот его незамедлительно поддержал.
– Антоша, все мои плохие привычки от тебя. Сигареты познал в пятнадцать лет, верно, не помнишь о том своем переживании на личном фронте, ты меня покурить позвал. А я еще даже не пробовал, но отказать тебе, признаться тебе, никогда бы не смог! А ты, как назло, запомнил тот факт. Частенько потом мы с тобой на крышу поднимались, дымили на закат. Я бросил тогда из-за Наташи, а ты?
– Да с такой работой не получается. Иначе инфаркт уже был бы обеспечен.
Официантка принесла запотевшие пивные бокалы и сырное ассорти.
– Антоша, скажи, как девочка? Я очень хотел побыстрее с тобой встретиться. Во-первых, сразу понял, что Лейла твоя дочь. В отличие от меня, ты фамилию не шифровал. Да и путеводная звезда – Лейла, должна была воплотиться в каком-нибудь вашем произведении. Я представляю, как ты зол на нас, на моего членовредителя-сыночка.
– Знаешь, я был зол в тот момент, когда разговаривал с ним, не скрою. Но Лейла уверяла, что он не мог сделать это нарочно. Врачи потом так и сказали, теперешний вывих – последствие недолеченной травмы. Я был зол, он ввалился к ней поздно вечером, без приглашения, без звонка, нетрезвый. И еще стал руки распускать. А она купалась, выскочила дверь открывать, думала свои – соседи. Вся мокрая, с головы течет. Ей, конечно, было неловко перед взрослым парнем. Вот все это и вызвало у меня к нему чувство неприязни. Но на самом деле сейчас я на него зла не держу. Тем более, узнав, что он твой сын, понимая, какой ты друг. А по молодости с кем не бывает. Юношеский максимализм.
– Не поверишь, он крепче кваса ничего не употребляет, а тут водку надумал после двух кружек пива, у него крыша и поехала с непривычки.
– А какое горе он заливал водкой?
Сева попытался ввести Антона в суть своей семейной проблемы. Но говорил он об этом так смешно, что Антон в середине рассказа начал улыбаться, потом утирать слезы, а потом тихонечко подвывать, ложась на кулаки.
– Я больше не могу, ну ты мне сейчас вообще что рассказал, трагедию? Или мелодраму посмотрел по каналу «Домашний»?
– Ну вот, – Сева сделал вид, что обиделся. Но тут же озорные искорки заблестели в его глазах, – дочка получилась красавица, на папу похожа, между прочим. Ирина ее отцом записала Некрасова Всеволода Илларионовича. Т.е. как бы меня прежнего.
Антон снова зашелся в приступе смеха:
– Слушай, ты сказал, что ты физик. Нет, ты не физик, – Антон не мог успокоиться, – ты химик.
Теперь уже закатывались оба. Антон упомянул диалог из фильма «Парад планет», который они любили и смотрели всей группой несколько раз.
– Слушай, повторим по пиву?
– Конечно, повторим. Тачку оставлю, завтра заберу. Домой на такси доедем. Антош, я что хотел сказать. На лечение дочки хочу тебе денег предложить, я успешен и богат. У меня много приглашений, работаю за рубежом, а там платят по-другому. Герман сказал, что лучше с травмами в Германию, он сам спортом занимается, знает такие прецеденты.
– Да, в Германию посоветовали, в Мюнхен. Надо делать операцию, – Антон опять посерьезнел, – Севка, другого Бибикова убил бы за такое предложение. Деньги я найду, есть квартира, просто мгновенно ее не продать. Поэтому от твоей помощи из-за своих амбиций отказываться не стану. Ради дочки, чтобы время не упустить. За скорую визу определенно придется платить. Так что в долг на пару-тройку недель не откажусь.
– Спасибо, что согласился. Я хоть чем-то помогу. И с визой тоже. Я выезжаю часто, знаю эту кухню. Понимаешь, ведь Герман очень переживает. Главное, он не испугался ответственности, искренне жалеет девочку. Пошел, кровь сдал безвозмездно. Вроде от этого немного легче ему. Даже взял справку, чтобы Лейле, если ей операцию будут делать, уже не потребовалось искать донора.
– Сев, а как ты о случившемся узнал?
– Приехал сын, весь белый. Кричит: «Родители! Родители! Теперь вы будете меня ненавидеть!». Рассказал, как все было, как ты с ним разговаривал. Потом все твоего звонка ждал. Потом стал просить, чтобы я тебе позвонил. Телефон твой у декана вызнал. Сам к декану кинулся каяться. Почему-то у него просил прощения. Короче, он перенес стресс. Но я думаю, это ему на пользу. Он осунулся, щеки ввалились, так переживает. Поэтому, пойми меня, мы правда хотим помочь! Наташа его поддерживала в этот момент. Наша семья вся как-то консолидировалась. Наташа на меня не дуется, говорит, Герман посоветовал ей поехать со мной по месту работы в Лондон и бороться за свое счастье и семью, поддержать меня, чтобы я не ощущал себя одиноким и кинутым. Сказала, что раз я не ушел, значит, это мой выбор и семья мне дороже всего остального. А ведь так оно и есть. Наташа и сын – они мое все!
– Да, Сев, я знаю, Герман приходил к Лейле в стационар, извинялся, мирился. Она, естественно, все ему тут же простила, потому что жутко сама переживала, вдруг у него будут неприятности. Тоже звонила декану, объясняла, что Герман не виноват, просила никак не притеснять за это. Герман предложил ей свою помощь, пока она не посещает занятия. Конечно, сейчас проблем нет, Интернет дает возможность готовиться дистанционно. Но я рад, что он с ней помирился. Когда кто-то помогает, берет шефство в учебе, это всегда нужно и важно. Ведь архитектуре заочно невозможно обучиться.
– Да, кстати, мы же были в городе К. на концерте Deep Purple. Я как человек далекий от архитектуры не знал, что это твое произведение. А Герман меня убеждал, мол, иностранцы, наши так не мыслят и не строят. Вот, говорит, поучиться бы у великих мастеров, поработать с ними. Да хоть не работать, чай приносить, при этом подсматривая, как у них творческий процесс проходит. Я тогда решил: расшибусь, а отправлю детку учиться и стажироваться в Европу. Даже навел справки. Его брали в Лондоне в Университетский колледж, на архитектурный факультет им. Бартлетта, но требовался диплом о первичном архитектурном образовании. Конечно, там еще собеседование, работы надо предоставить. Ну вот, сынок поспешил, напролом отправился к Полевому, хотел договориться о дипломе бакалавра, глупец наивный. А Полевого во время их беседы без конца отвлекал профессор из Питера разговорами про твою дочку, так уж ее расхваливал! Вот мой балбес и воспринял Лейлу как главную причину своих неудач. Да плюс атмосфера в семье. Он хотел сменить окружение, эмигрировать со мной в Лондон. Ведь Наташа из-за обиды на меня наотрез отказалась ехать в Англию.
– Да, не жизнь, а бразильский сериал какой-то. Что ж, я твоему сыночку могу устроить стажировку у «великого мастера». Так можешь и сказать. И еще, я произнес какую-то фразу, что он не архитектор, а подонок, мне самому неприятно от этого. Передай, пожалуйста, мои извинения. И за кровь скажи спасибо, кому-то она очень пригодится.
– Антоша, Антоша, ты остался прежним. Нет в тебе злости и обиды. Конечно, передам. За предложение поработать у вас – особенное спасибо. Я думаю, это для него лучше любого «прощаю».
– Да что в жизни может быть важнее, ведь они наши дети. Знаешь, так захотелось всю группу повидать. Я в Областной с Кириллом Аксеновым встретился, он тоже ностальгирует.
– И я хочу! Давай сделаем это до моего отъезда в Англию. Где-нибудь в апреле. Ты сейчас дочкой занимайся, а я постараюсь все подготовить, чтобы мы могли встретиться и поиграть, устроить концерт на архфаке. Как раз в рамках «Студенческой весны». К этому времени дочка твоя уже поправится, бог даст. Назовем программу «Возвращение Лейлы». Будет такой двоякий смысл. Да, ведь в этом году тридцать лет, как группа «Лейла» образовалась.
– Тридцать лет! Кошмар! Это же целая жизнь человека! Слушай, а ты музыкой-то занимаешься?
– Еще бы! Меня Наташа за что выбрала? За песню. Я играю дома каждый день, хоть пятнадцать минут, взял за правило, как вечерний душ. Сочиняю немного, для Наташи, ко дню рождения. Целый год думаю. Сначала над текстом, потом музыку. У меня скопилась подборка песен о Наташе. Можно уже двойной альбом выпускать, – Сева рассмеялся, – а ты, я уверен, тоже в форме.
– Стараюсь поддерживать. Это для меня важно. Не могу без музыки. Она словно жизненная среда, животворный эфир, в котором только я и способен существовать. Хорошо, что близкие это понимают. Я должен или слушать музыку все время, или воспроизводить ее, или вспоминать. Иногда досадую, что жизнь одна, хотелось бы попробовать себя в разных ипостасях.
– Жизнь прекрасна! Я теперь жалею, что у нас есть только сын, все время планировали: вот Герман подрастет, и Наташа пойдет на работу. Я ведь понимаю, ей надо еще в чем-то реализоваться, кроме домашнего хозяйства. Наташа исключительная мать. Ты знаешь, она хорошо воспитала Германа, – Сева улыбнулся и подмигнул Антону, – можешь мне поверить. Тактично и ненавязчиво подготовила его к мысли о профессии архитектора. Научила многому. Сама пишет чудесные акварели. Сын с детства погружен в атмосферу искусства, музыки и родительской любви. И в этом только ее заслуга. Она очень нежная и в то же время сильная. Знаешь, когда я ей рассказал про новую дочь, она мне выпалила в сердцах: «Лучше бы я сама родила, сейчас было бы, где душу отогреть». Вот размышляю, вдруг еще не поздно. Стоит поработать над этим вопросом. Тем более, в Англии счастливый шанс выпал, может, не случайно все это? А Ирина, мать дочки, ведь специально, чтобы не осложнить мне жизнь, уехала в другой город, тайно от меня родила, но судьба распорядилась по-своему, и мы встретились, значит, так было предрешено. Я в это верю. Сейчас она пытается затаиться, но в наш век тотальной компьютеризации это просто невозможно. Хочу ей помогать. Хочу, чтобы дочка знала, что у нее есть отец. Ну, это попозже, когда все успокоятся и смогут на ситуацию посмотреть трезво.
У Севы заиграл мобильный. Он ответил, при этом начал отчаянно озираться по сторонам. Лицо его засветилось. Он махнул рукой кому-то за спиной Антона. Антон обернулся. К столику подходили Герман и невысокая молодая женщина с темными вьющимися волосами. Хорошая, но вообще-то самая обыкновенная, на нее Антон вряд ли бы обратил внимание, встретив на улице. «Севка как всегда в своем духе!». Антон с любопытством смотрел на нее. Столько эмоций вызывала эта женщина у его друга, даже интересно.
– Здравствуйте, я Наташа! – Наташа успела заговорить первой, – вот вы какой, Антон Круглов. Сколько историй о вас рассказано моим мужем, в пору мемуары издавать.
– Да, я вот тоже о вас наслушался за эти два часа, Севка прямо заинтриговал. Рад познакомиться! Здравствуй, Герман!
Наташа тут же стала серьезной:
– Антон, скажите, как дочка?
– Все закончится хорошо, я надеюсь! Сейчас она дома, с мамой и бабушками.
– Мы будем за нее молиться всем святым!
– Спасибо, это никогда не помешает.
– Антон Григорьевич, давайте мы вас довезем, я машину поведу, отец нетрезв, похоже.
– Да нет, мне тут недалеко.
Еще раз попрощавшись, пожав Герману руку, обнявшись с Севкой, поцеловав Наташу в щеку, расхрабрившийся от выпитого, Антон провожал их взглядом. «Красиво смотрятся, хорошо, когда есть любовь!»
Было довольно поздно, темно, влажно, не очень приятная погода. Антон пошел по проспекту в сторону дома тещи. Там, у бабушки, временно базировалась Лейла, Саша приехала, в общем, все нормально, самое страшное позади. Антон вдруг почувствовал, как он невероятно устал. Сейчас бы лечь и спать, спать, спать...

 
ГЛАВА 37. ВИКТОРИЯ ЭДУАРДОВНА.
К концу марта сделали довольно много, чтобы решить дальнейшую судьбу дома Вульфов. Марша вела длинные телефонные переговоры с Викторией Эдуардовной. Они обсуждали каждую мелочь и пытались не упустить ни единого пункта. Основной проблемой было определение домовладельца. Антон переживал, что если дом перейдет в собственность города, его могут когда-нибудь изъять для иного использования, такие прецеденты известны. Конечно, в этом случае «город» брал на себя расходы по содержанию и ремонту, но Антон боялся, как бы не получилось: «государственное – значит ничье». Кроме того, по рыночной цене «город» не собирался выкупать дом, и наследница теряла реальные деньги. Переговоры кончились тем, что Виктория Эдуардовна захотела приехать и все обсудить на месте.
Антон собрал друзей на «коммунистический субботник», приуроченный к визиту хозяйки. Основная работа была в саду. Сошел снег, оголил землю, и под деревьями обнаружилось множество поломанных веток. Женька Бархин даже расстроился:
– Мария, ну мы же с тобой регулярно подряжались дворниками, вплоть до самых заносов, все подбирали, жгли костры. Прямо обидно!
– Зима была холодная и снежная, вот и не выдержали веточки.
Женька решил сначала обрезать деревья, чтобы потом сразу все убрать и разрыхлить землю. Он отыскал инструменты и пошел к соседям уточнить, как правильно ими пользоваться.
Антон с девушками пытались разобраться внутри дома. Сняли полотняные чехлы с мебели, отдали в прачечную. Саша предложила самой постирать занавески в машинке-полуавтомате. Они с Маршей помыли окна. Антон залез на чердак и пытался строительным пылесосом, одолженным Бархиным на объекте, немного собрать пыль. Потом все вышли в сад и усиленно там трудились, прерываясь только на чай с бутербродами.
Начало апреля. Солнце припекало. Лейла в одной футболке носилась по участку с вытянутыми вперед руками за обезумевшими от счастья котами.
Антон позвал ее:
– Лейла, угомонись, опять что-нибудь поломаешь себе. Иди лучше землю рыхлить вот таким интересным инструментом.
Лейла резко затормозила и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, побежала к Антону взглянуть на «интересный инструмент», так он назвал веерные грабли.
Марша присела отдохнуть на импровизированный табурет из высокого чурбака. Она смотрела на весенний сад и чувствовала, что счастлива. Этот узкий круг близких друзей заслонил ее от негатива реальной жизни, она не воспринимала трудности, которые испытывали соотечественники от перемен и событий, происходящих в стране, как личную проблему, ее спасал от этого энергетический кокон отношений и привязанностей. Марша думала о своих товарищах. Наверное, их союз можно назвать «коммуной», а их связи сравнить с безупречными родственными. Странно, что так много разных чувств в русском языке называется одним словом: любовь. Марша попыталась проанализировать свои эмоции к Женьке Бархину. Конечно, она его уважает, наслаждается его обществом, ценит его чувство юмора, жалеет, одним русским словом – любит, по-товарищески, по-братски. Лейла – крошечное существо, переполненное светом и добротой. Как можно не любить ребенка? А любить? За что? Марша понимала, Лейлу она любит не просто как забавную малышку. Ее притягивала даже не ее уникальность, неординарность, а эта взаимная симпатия, возникшая у них с первого взгляда. Непременно, ее понятливость, стремление становиться лучше, боязнь обидеть и огорчить, совершенно взрослая рассудительность, попытка познать окружающий мир не только с позиций своего возраста. Она не навязчива, не плаксива, не требовательна, умеет занять себя, да так, что всем становится интересно и завидно, хочется смотреть, участвовать, погружаться в мир ее игр и фантазий. Саша…. Это самая больная для Марши тема. Она восхищается Сашей, красавицей-женщиной, уважает ее как человека, нашедшего свое призвание, она потрясающая мать, талантливый, не ленивый педагог. Саша расположена к людям, не ревнива, умеет дружить и с мужчинами, и с женщинами. Она прекрасная хозяйка с руками и головой, очень организованная, заботливая, легкая, не суетливая, немногословная. В ней все сложилось и внешне и внутренне. Только одно непереносимо... Она жена Антона. Но на самом деле, ведь если у него может быть жена, то именно такая! С этим и мириться не приходится. Это просто факт.
– Марша, сколько здесь будет подснежников! Иди, взгляни! – позвал ее Антон.
Марша подошла к присевшей возле большого куста сирени Лейле и тоже опустилась на корточки.
– Надо же! Целая поляна! Скоро зацветут! А у нас в Питере подснежники белые, а не голубые, как здесь.
– А откуда ты знаешь, что эти голубые?
– Так вон же виднеется в бутоне синий кончик.

Виктория Эдуардовна успела приехать, пока подснежники еще не отцвели. Застала эту красоту. Она была очень довольна тем, что увидела. Не зря друзья наводили порядок и ремонтировали уникальный забор – сложное сочетание дерева и ковки. Антон выпиливал недостающие плашки, зачищал и несколько дней подгонял по размеру каждый элемент в отдельности. Новые светлые деревяшки нарядно выделялись на фоне потемневших от времени подлинных досок, подчеркивая, насколько бережно и кропотливо и, главное, в каком объеме, была проведена реставрация ограждения.

Марша и Антон встретили хозяйку на вокзале. К дому поехали на такси, Бархина с машиной не привлекали, у него командировка по области.
Быстро вскипятили чай, стол на кухне уже накрыт белой льняной скатертью. В плетеной Сашиной корзинке пахли сдобные ватрушки.
Они сели втроем завтракать.
– Как покойно и тихо! – Виктория Эдуардовна улыбнулась Марше и продолжила, – когда я была тут в прошлый раз, дом мне показался хмурым и заброшенным. Все-таки Николай оставался холостяком, конечно, он был по-немецки очень аккуратным человеком, но, тем не менее, сейчас здесь уютно, обжито и как-то радостно. Вкусно пахнет. Да еще время года любимое - весна и солнце, такое редкое для Питера.
Антон удалился в гостиную позвонить по телефону и Виктория Эдуардовна, наклоняясь к Марше поближе, прошептала:
– Это твой друг? У вас любовь? Какой парень! Лично я сразу влюбилась в него, с первого взгляда!
– Нет, Виктория Эдуардовна, это действительно друг, начальник, но не то, что вы имеете в виду. Он женат и у него чудесная дочка, вы со всеми остальными еще познакомитесь вечером.
– Очень жаль, Мария! Очень жаль! Какая бы из вас пара сложилась, смотритесь вместе исключительно хорошо!
Виктория Эдуардовна походила по саду, погоревала, что не может здесь бывать чаще или жить, ведь она не расстанется с Питером.
– Добираться сюда очень неудобно, долго, как дачу держать невозможно. Так что вы мне решили предложить?
Антон взял переговорную часть беседы на себя:
– Вот, Виктория Эдуардовна, посмотрите, мы хотели бы использовать флигель под рабочий зал, архитектурную мастерскую. Я начинаю свое дело. Сейчас мы готовим документы, чтобы внести ваш дом в реестр памятников, тогда ему не грозит снос. Мы, а точнее Марша, сделала проектное предложение, как сохранить не только этот, а все три оставшихся дома по улице Светлая. Эскиз одобрен на высшем уровне, да вы его увидите, он в гостиной выставлен. Что касается дома, то тут есть два варианта: первый, – его может выкупить «город», но не по рыночной цене, у них другие расценки. И в этом случае «город» вправе его использовать на свое усмотрение. Мы предложили им сделать тут музей. Пока они готовы, но сомневаюсь, что после следующих выборов новые товарищи будут думать так же. Конечно, это не выгодно ни нам, ни вам. Мне бы хотелось обосноваться с мастерской, а Марше тут очень нравится жить.
Виктория Эдуардовна попросила провести ее во флигель.
– Прекрасное помещение, Николай собирался здесь работать, оборудовать настоящую дачу. У него были друзья-скульпторы в Прибалтике, именно поэтому он сделал зал таким большим, хотел, чтобы они приезжали сюда на все лето отдыхать и творить. Сейчас жалею, что очень мало общалась с Николаем. Изредка говорили по телефону. Я совсем не знаю о личной жизни. Он так и не женился. Но я видела его девушку. Ее звали Ида. Николай был невероятно счастлив и влюблен. Весь светился. Они как раз ненадолго приехали в Ленинград и заходили навестить маму. Мы пили чай, он все время шутил, веселил нас. Я просто со смеху умирала, а Ида была сдержанной. Она только слегка так улыбалась. Я в силу своего юного возраста не смогла ее оценить. Пожалуй, отметила осанку, когда они уходили. Он ее так трогательно за руку повел. Я не удосужилась поинтересоваться, кто она по профессии, работает, учится. Потом Николай надолго исчез из моей жизни, не давал о себе знать. Но у него из родных только моя мама и я, с кем он поддерживал отношения. Ведь мы были очень близки с Еленой. Ему же хватало друзей. Я удивилась, что он составил завещание на меня. Причем все тайно, не предупредил об этом. А сейчас вот хожу по его дому и такая тоска, что был человек, и нет. И никому ничего о нем не известно.
– Да, Виктория Эдуардовна, я давно вам хотела повиниться, ведь мы пытались что-то узнать о жизни Генриха и Николая Вульфов. Получилось так, мне правда очень стыдно, я даже говорить об этом не могу спокойно, – Марша, раскраснелась, произносила слова горячо, отрывисто, – я прочитала письма, которые Генриху Вульфу отправляла некая Грэта. Это произошло случайно, когда я искала коллекцию книг Ле Корбюзье. Не буду утверждать, что я не могла их не читать, могла. Прежде чем развязать упаковку, я долго думала, но что-то во мне пересилило чувство страха и стыда.
– Ничего, деточка, когда человек умер, мы волей-неволей становимся такими вот исследователями. Я тоже интересовалась написанным, но не владею немецким языком, поэтому для меня тайна осталась нераскрытой.
– А мы ведь с Ольгой Викторовной, нашим архивариусом, перевели письма. Она в совершенстве знает немецкий, сама внучка иммигрантов, родилась в Германии, но уже много лет живет в России.
– Так вы что-то узнали, можно почитать?
– Конечно, еще бы!
Антон уехал по делам, а Марша с Викторией Эдуардовной остались готовиться к вечерней встрече. Вся компания собиралась прийти на ужин, знакомиться.
– Виктория Эдуардовна, а вы как долго сможете пробыть тут? Я постоянно ловлю себя на мысли, что говорю торопливо, столько всего рассказать хочется, обсудить множество вопросов, да еще узнать про моих, а я боюсь, вдруг вы будете спешить обратно в Питер.
– Предполагаю до выходных пробыть, уехать в субботу вечером. Отпуск взяла на неделю, кстати, я не стесню тебя?
– Что вы, как вы вообще так можете говорить! Это я должна спрашивать, не стесню ли я вас. Вы ведь имеете полное право отдохнуть в своем доме.
– Да вот такие мы, ленинградцы, щепетильные, – Виктория Эдуардовна засмеялась, – я сразу не загадывала, сколько мне тут жить, думаю, там видно будет. А приехала, и уезжать не хочется, здесь хорошо, тихо, запах от сада непередаваемый. А вы молодые, жизнерадостные, с грандиозными планами на будущее. Я заряжаюсь энергией от всего этого каждую минуту.
– Как я рада! Это очень-очень хорошо! – смотрите, Виктория Эдуардовна, тут все, что удалось найти!
Марша протянула ей толстую папку с завязками.
– Ничего себе! Целое «дело» завели!
– Да, похоже. Здесь много сопутствующей информации. Фотографии тех лет…
– Ой, извини, что перебиваю, просто вспомнила неожиданно, я ведь тебе тоже фотографии привезла!
Хозяйка открыла сумочку, вынула оттуда пакет и протянула Марше:
– Давай, смотри!
Марша с трепетом развернула бумагу и увидела два фото. На одном были сняты четверо: женщина в косынке положила руки на плечи девочке-подростку, стоявшей на первом плане, рядом справа – молодой мужчина и девушка. Марша внимательно разглядывала фотографию. Снимок оказался довольно качественный и четкий, конечно, он пожелтел со временем, но черты лица можно было хорошо рассмотреть.
Виктория Эдуардовна не выдержала и бросилась пояснять:
– Здесь моя бабушка Варвара, а девочка – это моя мама. А вот Елена и Генрих, узнала?
Марша узнала Генриха, а вот Елену никогда не видела и не представляла, как она выглядела, а лицо показалось знакомым.
– Красивая!
– Кто из них?
– Сейчас я говорю про Елену, но и бабушка ваша красавица, и мама, сразу видно – это родовое. Ой, а мне показалось или так и есть, у вас много общего с Еленой? Сходство потрясающее!
– Вполне может быть. Моя мама иногда смеялась, что я, скорее, внучка Елены, похожа на нее больше, чем на Варвару, родную бабушку и на нее, родную маму. Просто Варвара и моя мама пошли по женской линии, а Елена – по отцовской. И я тоже похожа на дедушкину родню. Кстати, это время, когда Генрих приехал за Еленой в Магнитогорск, где она жила несколько месяцев, там Коля родился. Видишь, надпись – июль, 1933 год. Моя мама Колю нянчила. Он потом, уже взрослый, называл ее не тетя Оля, а в шутку – няня. Моя мама очень его любила. Она вспоминала, каким он был в детстве хорошеньким, послушным и милым.
– Необыкновенно красивые лица, Генрих тоже приятный, правда?
– Я его не знала, а мама рассказывала, что они смотрелись идеальной парой. Елена, сама видишь, симпатичная, высокая, стройная. У нее было много почитателей, но она всех отвергала, такой характер унаследовала - независимый, гордый. Когда немецкие специалисты приехали в Магнитогорск, она недавно вернулась из Москвы. Семья моей мамы сначала жила в Челябинске, но пединститут там организовали только в 1934 году. И Елена поехала учиться в университет, в Москву. Она получила по тем временам отличное образование. Могла преподавать русский, литературу и немецкий. У нее была предрасположенность к изучению языков, очень хорошая память и слух. В смысле музыкальный слух. Родители моей бабушки и Елены – люди грамотные и просвещенные. Да и их предки тоже учительствовали. Революцию приняли с воодушевлением. Но по вине несчастного случая рано ушли, заразились тифом и умерли еще совсем молодыми, около сорока им было. Сестры остались вдвоем, Варвара по сути воспитала Елену, у них большая разница, девять лет. У моей мамы с Еленой – двенадцать. Мой дедушка, Андрей Рубанов, из рабочих, но продвинулся по партийной линии, и его отправили руководить стройкой в Магнитогорск. Тогда-то они все туда переехали. Поэтому после учебы Елена оказалась в Магнитогорске. Ее сразу определили синхронисткой к немецким специалистам. Там были и другие переводчики, местные учителя школ, но она считалась самой подготовленной. Я точно не знаю, как получилось, что они поехали с Генрихом в город К. вместе. По-моему, к этому времени у них еще не было романа.
– Вы знаете, Виктория Эдуардовна, меня озадачило одно письмо, оно датировано тридцать третьим годом, вот посмотрите, – Марша нашла нужную копию с приколотым к нему переводом, – видите, тут написано, что Грэта спешит в Магнитогорск и мечтает встретиться с Генрихом. А Генрих ведь уже переехал в город К. Мало того, женился, у них родился Коля. Неужели Грэта не знала об этом? Неужели он ее обманывал все эти годы?
– Насколько я в курсе, с весны до лета тридцать третьего года Генрих жил в Магнитогорске, фото как раз этого периода. Генриха вызвали туда по делам, а он заодно хотел забрать Елену с сыном. Она приехала к сестре в Магнитогорск перед самым Колиным рождением. В то время бытовые условия в городе К. не были налажены, они жили в помещении, которое называлось гостиницей, а на деле ею значилась комната в рабочем общежитии. И с крошечным ребенком там было бы очень тяжело. Андрей Ильич, мой дед, служил одним из начальников на стройке и был обеспечен хорошим жильем. Елена приехала к сестре, потому что у них отдельная двухкомнатная квартира и помощники в лице моей мамы и Варвары. Может, у Генриха и Грэты в это время и состоялась встреча, о которой она мечтала.
– Мне еще показалось интересным, что Грэта в письмах очень хвалит Николеньку, будто она его видела своими глазами.
– Вполне возможно, они встречались в рабочей обстановке, не исключено, что и наедине тоже, а потом он познакомил ее с семьей. Раньше процветали совсем другие отношения, думаю, это вообще было в порядке вещей. Он мог представить ее как коллегу.
– Мне Грэту прямо жалко! Неужели все так получилось! Она не успокоилась после этих событий и продолжала писать ему еще в течение нескольких лет. Значит, надеялась на взаимность. Что-то он ей обещал... Или ничего не обещал? Она писала от отчаянья или не могла побороть свои чувства?
– Да, неразделенная любовь – это очень тяжкая ноша, но, возможно, их эмоции были обоюдны, и они их пытались сохранить, сколько могли. Ведь по-всякому складывается жизнь: «Не отрекаются любя…».
На второй фотографии была Виктория в возрасте десятилетней девочки и Николай Генрихович.
– Вот снимок, сделанный именно в тот день, когда Коля приходил к нам с Идой. Я попросила ее нас сфотографировать. Потом я их сняла, а потом мама нас троих. Но те карточки мне не попались под руку, я собиралась второпях. Очень хотелось тебе показать, как выглядел Николай в ту пору, когда был бесконечно счастлив.
Марша рассматривала фотографию Николая с каким-то смешанным чувством. Она даже не могла сразу понять свои эмоции. Волна теплоты и глубокой жалости возникла у нее к этому очень красивому человеку. Она по-особому поняла его взгляд. Будто он просил ее: «Не бросай, разберись до конца». Марша даже головой помотала: «Бред какой-то! Совсем уже схожу с ума! Или слишком много беру на себя. Копаюсь в личной жизни людей, будто мне это свыше позволено и доверено», а вслух сказала:
– Виктория Эдуардовна, вы ближайшая родня и тоже ничего о них не знаете. Как же так, прожили люди свой век и канули. Страшно подумать!
– Да, я, видимо, единственная родственница Николая по материнской линии. Не понимаю, почему так получилось, что мы практически не общались, не нуждались друг в друге. Хотя, может, это произошло потому, что у нас тринадцать лет разница. Он уже взрослый, а я еще ребенок. С моей мамой он поддерживал отношения, она его знала с рождения и проявляла интерес, заботилась. Но как ее не стало, мы крайне редко общались, перезванивались, правда, всегда с теплотой относились друг к другу.
Хозяйка углубилась в чтение, а Марша попыталась форсировать подготовку к ужину. Она достала посуду и салфетки, сервировала стол в гостиной и сновала туда-сюда. Изредка Виктория Эдуардовна обращалась к ней, зачитывала какую-то заинтересовавшую ее фразу и время от времени предлагала свою помощь, но Марша убеждала ее не беспокоиться, мол, ей скоро и самой будет делать нечего.
Вернулся Антон. Виктория Эдуардовна смогла скрыть разочарование по поводу того, что пришлось отложить чтение, и стала разговаривать с Антоном. Они удалились во флигель.
– Знаете, Антон мне бы хотелось узнать реальную стоимость дома. Вы могли бы помочь?
– Думаю да, у нас в Союзе архитекторов есть один человек, он вынужденно переквалифицировался в риэлторы, мой давний знакомый, дела ведет по-честному. Он собирает буквально все документы о квартирах, не пытается втюхивать покупателю уже проданное несколько раз имущество, как сейчас часто случается, а досконально проверяет с юристом. Кроме того, он в прошлом хороший архитектор и знает толк в комфорте жилья, а также способен оценить состояние и ресурс конструкций. Кстати, несколько интересных квартир купил сам, сделал оригинальные перепланировки, евроремонт и продал очень дорого. Вот такой рисковый парень. Он этим занялся именно с целью поиска неординарного жилья.
– Дорого берет?
– Он берет процент от сделки, не накручивает. О проценте сразу договариваются, и его гонорар напрямую зависит от собственного вклада в работу. Консультирует бесплатно, волноваться не стоит.
– Поясню, Антон, почему я это делаю. Мне хочется, чтобы ваши планы не сорвались, и вы смогли здесь работать, прекрасно будет, если сохраним дом. Но, скажу честно, я была бы заинтересована в его продаже. У меня сын учится в Англии, я могла бы ему помочь. Все, что я сейчас получаю с дома, отправляю туда. Пока мы выкручиваемся, но мне кажется, если отдать сразу большую сумму в валюте, он сможет как-то ею распорядиться толково и, возможно, для него будет хороший вариант.
– Да, дела! Я об этой ситуации не знал, думал, вам лучше иметь ежемесячный доход, и чтобы дом оставался вашей собственностью. Если честно, я сам бы мечтал приобрести его, но у меня это получится только при условии продажи своей квартиры, то есть купить дом и в нем жить. Но как же Марша? Я очень рад за нее, ей здесь нравится, вот теперь и работа рядом будет, надеюсь, мы ее не слишком потревожим. Я собирался сам вносить месячную плату за все, с учетом флигеля, потому что пока не могу обеспечить ребятам стабильный уровень жизни, с заказами еще не ясно.
– Антон, давайте дом оценим и посмотрим, какие это деньги, стоит ли так уж всех вас напрягать. Я вот сейчас что подумала. А если я предложу вам купить его в рассрочку, т.е. вы будете платить мне не за аренду, а в счет стоимости дома, которую мы зафиксируем после встречи с риэлтором в валюте. Но мне нужна ежемесячно определенная сумма, ниже ее я не могу опуститься, и она, скорее всего, будет больше той, что мне сейчас платит Мария. Если вас это устроит, то мы договоримся.
Антон не мог поверить своим ушам:
– Виктория Эдуардовна или вы чего-то недопонимаете, извините, не хочу вас обидеть, или вы меценат.
Хозяйка засмеялась:
– Не буду скрывать, вы меня обаяли. Знаете, мне нужны деньги, чтобы содержать сына за границей. Это мой материнский долг и моя мечта – дать ему отличное образование, он того заслуживает. Мне самой хватает оклада доцента и денег за лекции по приглашению. Но вы ведь тоже дети, Марша дочь близких теперь друзей, я не хочу наживаться и ввергать вас в какие-то жуткие стрессы. Мария продолжает жить здесь, вы в своей квартире, я буду при деньгах, смогу обеспечить сына. Дом не пойдет по рукам, а обретет достойных хозяев и продолжится архитектурная связь поколений, а это очень важно. Значит, мы все сделаем правильно.
Марша думала о своем и не прислушивалась к их разговору. У нее перед глазами стояло лицо Николая Вульфа с фотографии. Его взгляд, такой живой и глубокий. «Интересно, почему у него не сложилось с Идой? Надо расспросить у Виктории подробно о той единственной встрече. Вот бы найти ее, поговорить, и Грэту отыскать, все встало бы на свои места».

С шумом и обычными приговорками ввалился Женька Бархин, в руках у него было два пакета с продуктами.
– Тут сыр, колбаса и соления. Наверное, порезать надо, банки я сейчас открою. Мария, а где гостья и все?
– Гостья, вернее хозяйка, с Антоном во флигеле. Что-то обсуждают про дом.
– Ясно, тогда я поехал за девушками Кругловыми. Торопиться не буду, – добавил он с грузинским акцентом и подмигнул.
Несмотря на якобы страстное желание Бархина подольше побыть с Сашей вдвоем, хотя, конечно, втроем с Лейлой, они приехали очень быстро.
– Барышни уже там собранные, на мази, сидели, ждали. Кого ждали? Антон Григорьевич, как всегда, деловой у нас, куда же без друга, Женьки Бархина!
Лейла сразу кинулась к Марше обниматься. Она непременно говорила при встрече: «Моя любимая Марша!». Такое тонкое объяснение в любви! Марша ласково обняла девочку. Она испытывала к ней невероятно нежные чувства и очень глубокую привязанность. Не представляла, что Лейла когда-нибудь может исчезнуть из ее жизни. Лейла отправилась искать кота Вермика, а нашла Антона и Викторию Эдуардовну, входящих в коридор со стороны флигеля.
– Кто же такой расчудесный у нас? – спросила Виктория Эдуардовна, – Антон, это ваша красавица?
– Наша, чья же еще! – Антон засмеялся, вот на всех мероприятиях с нами. Уж и не знаю, на пользу это ей или нет?
– Хорошая компания только на пользу. Как же тебя зовут, малышка?
– Лейла Круглова. Но мне уже пять лет.
– Прекрасный возраст и очень красивое, сказочное имя.
– Правда сказочное, вы ведь знаете, да? А я вам нарисовала картинку в подарок.
Лейла побежала в кухню, достала из рюкзачка рисунок, оформленный в паспарту, и протянула его Виктории Эдуардовне.
Та взяла, сначала бегло посмотрела, потом надела очки, присела на табурет и стала внимательно рассматривать нарисованную историю. Наконец подняла удивленный взгляд на Антона:
– Вы хотите сказать, что рисунок - ее рук дело?
– Паспарту мама-Саша склеила, а работа ее, конечно.
– Это невероятно! Разве пятилетний человек может так думать? Лейла, хочу тебя попросить рассказать подробнее, что здесь происходит.
Лейла углубилась в пояснение, разводила руками, помогала мимикой, в основном глазами.
Виктория Эдуардовна с изумлением констатировала: «Ну ты даешь, деточка! У меня просто нет слов!»
Лейла разошлась, и ее никак не могли остановить, пока Саша не перевела разговор на тему: «Где кот?». Лейла тут же организовала поиски.

Ужин прошел в дружеской и творческой атмосфере, как подытожила Виктория Эдуардовна. Ей очень понравились Маршины друзья. Она затрагивала с ними разные темы. Все любили Петербург, наперебой интересовались новостями, посвящали ее в свои планы, показывали проекты. Марша заметила, что хозяйка невольно из всех выделяет Антона то ли как главного, то ли как дольше знакомого. Встреча закончилась далеко за полночь и, несмотря на то, что Виктория Эдуардовна утомилась с дороги, она чувствовала невероятный подъем и сама была инициатором столь долгого общения. Лейлу уложили на диван в кабинете. Саша посетовала, что ребенок растет без режима и, наверное, это плохо.
– Зато она среди прекрасных взрослых и, наверное, это хорошо.

Виктория Эдуардовна уже с трудом держалась на ногах, и ребята насилу убедили ее принять душ и лечь спать, а сами, наскоро прибрав продукты в холодильник, засобирались домой. Лейла оставалась ночевать у Марши.

Все еще немного постояли во дворе, пытаясь рассмотреть звездное небо. Воздух был прекрасный, свежий, чистый и пах пломбиром. Короче, жизнь удалась!


ГЛАВА 38. ТАЙНА НИКОЛАЯ ВУЛЬФА.
Марша проводила друзей до калитки и вернулась в дом. Часы показывали два ночи.
Виктория Эдуардовна устроилась в дальней комнате, там зимой останавливались Юстас и Лариса. Лейла уснула на кушетке в кабинете. Вдоль тахты, на которой всегда ночевала Марша, пространство заполнил не собранный после ужина массивный раздвижной стол, и лечь как обычно Марша не могла. Здесь же, в гостиной, находились еще небольшая софа и кресло-кровать, которое по надобности раздвигалось вперед, образуя спальное место. Заниматься этим сейчас, поднимать шум не хотелось. Она боялась разбудить остальных, жалела, что не продумала все заранее.
Марша устроилась на маленьком диванчике, вытянув ноги на подлокотник – мягкий валик, обитый гобеленом. Она решила, что так лежать довольно удобно. Ступням, уставшим за день, это положение было даже показано. Почему-то уснуть не получалось. Сразу захотелось повернуться на бок, просто нестерпимо захотелось.
Марша думала о том, что Ольга Викторовна отдала ей переведенную рукопись второй книги о работе иностранных специалистов в России, а она так и не нашла время посмотреть и почитать. Обидно. Стыдно, человек старался! Марша поражалась, как много Ольга Викторовна сделала для нее, для Антона и для дома Вульфов. Чтобы предоставить материалы в Исполком, в Комитет по культурному наследию, Ольга Викторовна собрала все необходимые исторические документы, по которым выходило, что Генрих Вульф был направлен в город К. в 1931 году для строительства здания ремесленного училища, иначе ФЗУ. Ему выделено помещение для работы по адресу ул. Вагонная, дом 2. С собой он привез техников-чертежников, а на месте в помощь выделили двух специалистов-инженеров «для осуществления проекта здания ФЗУ». Он получил подъемные деньги на строительство собственного дома, а поначалу жил в гостинице. Ему назначено жалование шестьсот рублей, в том числе в валюте – сто долларов. Марша и Ольга Викторовна, продолжительное время изучавшие историю немецких архитекторов в России, понимали, что это был из ряда вон выходящий случай, абсолютно нетипичный для той ситуации. Условия, в которых работали иностранцы, складывались совсем не так, как те предполагали вначале. А к Вульфу в городе К. было очень хорошее отношение. Видимо, его уважали и в долгом пребывании в городе нуждались. Ольгой Викторовной собраны справки и выписки о регистрации брака с Ворониной Еленой, а также о рождении сына Коли. Николенька, действительно, появился на свет в Магнитогорске, хотя семья, судя по документам, в это время уже проживала в городе К. Кроме того, нашелся чек, по которому следовало, что предприятие «Feldhaus Klinker» отгрузило некоторое (Марша забыла сколько именно) количество кирпича клинкерного ручной формовки, цвет «Schwarz» для доставки в Советскую Россию. Отсюда следовало, что уникальный камень для строительства дома Вульфу привезли официально. Вероятно, это указывает на сверхособое к нему расположение кого-то из высших городских чинов. Кого именно и почему, пока было неизвестно. Ольга Викторовна подобрала с помощью знакомых в Германии фотографии построек, выполненных в похожем стиле, чтобы доказать художественную ценность дома. Она предлагала подстраховаться и попытаться занести здание в реестр памятников не только истории и культуры, но и архитектуры.
Марша собиралась познакомить приехавшую хозяйку с Ольгой Викторовной, но решила на первый ужин с друзьями ее не приглашать, а выбрать для этого отдельный день. Договорились, что она придет в среду, после трех.
Ольга Викторовна очень хотела побеседовать с Викторией Эдуардовной, и Марша не сомневалась, что у нее заготовлен целый список вопросов. Марша уже рассказала гостье о том, какая Ольга Викторовна замечательная, какая она настоящая, красивая, умная, и та, видимо, заранее прониклась симпатией к таинственной подруге Марши, предложив приготовить для встречи чего-то вкусненького, но немного, потому что будут одни «девочки». Она сама сходила на рынок, купила язык, грибы. Сделала «жюльен» из шампиньонов по собственному рецепту, заливное из языка и испекла коричневую, пахнущую непередаваемыми сочетаниями специй, коврижку, политую апельсиновой глазурью.

Ольга Викторовна пришла с большущим букетом синих и фиолетовых ирисов и бутылкой белого грузинского вина, которую достала прямо из дамской сумки.
Она рассказывала, смеясь, как завороженно смотрели на нее прохожие:
– Женщин украшают не только меха, но и цветы.
– Женщин украшает в первую очередь осанка, стать! Поэтому на вас так смотрели, дорогая Ольга Викторовна, – с улыбкой приветствовала ее Виктория Эдуардовна.
Они оказались практически ровесницами. Обе в преддверии пенсионной даты молодились, следили за собой и совсем не выглядели на возраст по паспорту.
– Я вон уже Марше рассказывала, как подружилась с ее родителями. Мы видимся буквально каждую неделю, да еще записались в секцию, занимаемся специальной возрастной гимнастикой. Отец Марии нас вечером встречает на машине, сначала они отвозят меня, а потом уже сами едут домой. А в выходные мы непременно собираемся у кого-то на квартире или посещаем театр, выставки. Я не представляла, что можно так подружиться в нашем возрасте, но они оказались настолько моими людьми, что я досадую, когда понимаю, как мне не хватало их всю мою жизнь. Вот наверстываю. Они замечательные, спокойные, при этом не медлительные романтики, а такие, без суеты и обмороков, интеллигентные люди. Отец Марии – настоящий глава семьи, но с каким пониманием, уважением и снисхождением он относится к жене! Они всегда разговаривают между собой дружелюбно, постоянно шутят. Если возникают проблемы, говорят негромко, не кричат, не психуют, берегут друг друга. Главное – это их союз, семья. Они так любят Марию, так скучают и ждут ее. Они ее все время ждут! Очень переживают и волнуются. Трепетно собирали для нее гостинцы, боялись и меня обременить, но, действительно, глупо не воспользоваться оказией. Они настолько тактичные люди, я ведь их с собой звала, если не вдвоем, то хотя бы кого-то одного, но они знают деловую причину поездки, постеснялись помешать. Я, если честно, думаю, вот вернусь, они мне домой не дадут заехать. Кирилл сказал, что к поезду подъедет встречать. Ну а я уже знаю, чем это все кончается, тем более, день будет выходной.

Женщины моментально нашли общий язык. Они поговорили на отвлеченные темы, возвращающие их в юность, о чем-то вспоминали, близком им обоим, пока Марша собирала на стол.
Ольга Викторовна с удовольствием попробовала угощение, не сдерживалась в похвалах.
Постепенно разговор сошел на интересующую всех тему дома и его бывших хозяев – Вульфов. Самой компетентной, как ни странно, оказалась Ольга Викторовна. Она по этому вопросу прочитала много различной информации, а для Марши, как правило, выбирала и копировала особо интересные выдержки и факты. Марша все-таки успела прочесть последний перевод рукописи Ольги Викторовны. Накануне они засели с Викторией Эдуардовной на диванах в гостиной и углубились в изучение собранных материалов.
Марша спросила Викторию Эдуардовну о том, как прощались с Николаем, и была ли она на похоронах.
– Да, приезжала. Мне позвонили из милиции, сообщили. Пока я добралась, соседи Полежаевы практически все уже подготовили, я присутствовала почти как гостья. Единственное мое участие – это финансовое, да и то у Николая деньги были и лежали в доступном месте, так что я сразу рассчиталась с соседями. Поминки проходили в этом доме, вот тут в гостиной. Я привезла конфеты, копченые колбасы, скумбрию – то, что не портится и то, что успела достать по своим каналам перед поездом.
– А был ли кто из его друзей?
– Я знаю одно, пришли только местные – Полежаевы и соседи двух снесенных домов. Всего человек десять – двенадцать. Не хватало старушки из дальнего сруба. Лучше остальных Николая знали Полежаевы, он с ними приятельствовал. В основном они регулярно общались на участке, через забор, благо он не высокий и не сплошной, в гости практически не ходили, только иногда, по делу.
– Получается, что самые близкие люди, друзья, не были на похоронах и, возможно, даже не знают о его смерти?
– Выходит, так. Не приезжали точно, а в курсе или нет, затрудняюсь сказать.
– Мне кажется, их адреса и телефоны должны быть где-нибудь в бумагах.
– Думаю, что-то есть в записных книжках. Когда я приезжала на похороны, у меня не было возможности из-за работы пожить тут несколько дней. Я уехала в тот же вечер, после поминок. Все личные вещи и документы собрала в коробку и спрятала в кладовую с врезным замком, а ключ увезла. Приехала я через два месяца, чтобы проверить дом и найти квартирантов, это когда познакомилась с Марией. Жила тут с ней несколько дней. Кладовую открывала, документы на дом забрала, но личные вещи не трогала, опять заперла дверь и ключ увезла. Я ведь совсем не знала эту девушку, мало ли что. Думаю, настало время нам разобраться. Вот попьем чаю, выйдем во двор, подышим свежестью, и можно будет посмотреть документы.
В саду было очень хорошо. Марша вспомнила, как Женька Бархин на закате поил ее чаем из термоса. Она вскипятила небольшой электрический самовар и вынесла его во двор.
– О! Мария! У тебя наполеоновские планы!
– А чего мелочиться! – Марша достала высокие керамические чашки, толстостенные, чтобы дольше не остывал напиток.
– Правда, здорово чаевничать на солнышке! Смотрите, как припекает, можно уже куртку снять! – сказала Виктория Эдуардовна, расстегивая верхние пуговицы.
– Добрый день, соседи, приятного аппетита!
– Здравствуйте, Клавдия Дмитриевна, как ваше здоровье?
– Спасибо, все хорошо, вот по хозяйству занимаюсь.
– Присоединяйтесь к нам!
– Благодарю, я уж в другой раз, вам мешать не буду, да и дел много запланировала.
– Вот так они с Николаем и общались, наверное, а что, нормально! Кроме того, раньше весь забор был невысокий. Это сейчас, после пожара, часть секций им пришлось заменить.
Всем не терпелось посмотреть документы Николая, и долго засиживаться за чаем не стали. Виктория Эдуардовна открыла чуланчик и вынула коробку из-под бумаги для ксерокса.
– Запылилась, сейчас протру крышку, чтобы не пачкать белейшие чехлы на диванах.
Виктория Эдуардовна начала выкладывать на журнальный столик содержимое коробки: блокноты, пару записных книжек, телефонный справочник, пакеты из-под фотобумаги «Бромпортрет» с фотографиями, старые газеты и подборку вырезок из журналов. Лежали там несколько удостоверений и небольшая коробочка со значком «Союз архитекторов СССР». На самом дне хранилась папка с надписью «Дело».
Марша взяла стопку с корочками удостоверений. Открыла первое и сразу поразилась. Внутри разворота кожаного переплета лежал сложенный вчетверо загранпаспорт Генриха Вульфа. По сути, паспорт представлял собой справку, лист бумаги с надписями на русском и немецком языках с подробными данными владельца, на нем стояло три круглых печати. Марша от удивления не могла прийти в себя. Во-первых, почему он хранился дома и его не изъяли, во-вторых, паспорт был выдан в СССР для поездки за границу. Но ведь Генрих – иностранец и, по логике, должен иметь свой документ гражданина Германии, значит, для выезда этого было недостаточно? Снова загадки. Паспорт с фотографией, углы фото по диагонали заверены круглыми печатями. Марша с замиранием сердца рассматривала потемневший от времени маленький снимок Генриха Вульфа. Вместе с паспортом в переплете лежала небольшая фотография малыша, одетого в белую широкую рубашечку ниже колен. Ребенок был крошечный, но уже самостоятельно стоял на ножках, придерживаясь за спинку стула, наряд и кудрявые светлые волосы делали его похожим на девочку.
– Это, верно, Коля! Генрих, видимо, возил фото с собой, если он, конечно, успел воспользоваться таким правом.
Марша отложила загранпаспорт, чтобы потом повнимательнее изучить и сопоставить даты выдачи с той информацией о жизни Генриха Вульфа, которую они уже имели.
В это время Ольга Викторовна раскрыла папку «Дело». На самом верху лежал снимок молодой женщины. Фото было крупным на стандартном листе, напоминало карточку из серии «Актеры советского кино». Марша любила рассматривать альбомы с такими открытками. Еще бабушка начала собирать коллекцию, а мама потом дополняла. У женщины темные вьющиеся волосы, она не улыбалась, но в лице не чувствовалось напряжения и строгости, фото было очень удачным и, вероятно, даже отретушированным.
– Ида, – тихо сказала Виктория Эдуардовна.
В папке хранился дневник Николая. В комнате стояла тишина, прерываемая шелестом страниц. Ольга Викторовна листала записи. Это была общая тетрадь в коленкоровом переплете коричневого цвета, на первой странице написано:
«Архитектура распределяет массы и объемы. Вдохновение превращает инертный камень в драму» (Ле Корбюзье).
Были видны следы нескольких вырванных листов. Потом шла дата: 23 июня 1957 года, затем текст:
«Сегодня умерла Ида. Ее больше нет со мной. Но я жду. Мне кажется, что страшный сон последних дней когда-нибудь кончится, и мы снова возьмемся за руки.
Я подарил ей колечко. Самое обыкновенное, без камушков. Гравер смог сделать надпись там, внутри: «Спаси и сохрани!». И я освятил его в церкви, тайно, через знакомых. Она надела кольцо молча, без благодарностей, и не снимала уже никогда. Такая вот точка отсчета, наша помолвка. С того дня мы не расставались ни на минуту. Мы были. А теперь я остался один. Совсем один. Навсегда. Сегодня в окно стучалась бабочка. Билась с невероятной силой, и каждый удар ломал ее, коверкал ее нежные крылья. Я смотрел почти равнодушно, пока мне не пришла в голову мысль, что это ОНА, ОНА вернулась ко мне попрощаться! Я вскочил, хотел открыть окно, но рама была заколочена. Поддалась только форточка. Я ничего не мог сделать. Высунулся в форточку, протягивал к ней руки, а она не знала, не понимала, что я хочу ее спасти, продолжала биться и биться в это проклятое стекло, пока совсем не ослабела и не затихла где-то на подоконнике, под палящим солнцем. Это было невыносимо. Это было еще страшнее, еще ужаснее, чем то мгновение, когда Ида закрыла глаза и последняя слеза медленно скатилась у нее по щеке к уху. Она так ничего и не сказала мне на прощание. Ушла молча, печально и скромно, без истерики и надрыва. Я держал ее пальцы, гладил и целовал эту свободную от капельниц правую руку с колечком «Спаси и сохрани!». Но почему, почему ОН не спас ее и не сохранил! Почему ОН позволил ей умереть так рано и так страшно! Почему ОН так наказал меня, за что? За что с таким постоянством ОН отбирает у меня самое дорогое в моей жизни? За что? В чем я виноват?».
– Николай Генрихович умер 23 июня 1991, в тот же день, через тридцать четыре года. Вот такое совпадение! – опять очень тихо сказала Виктория Эдуардовна.
Ольга Викторовна отложила дневник в сторону:
– Не могу дальше читать!
Марша взяла тетрадку в руки, открыла последнюю запись, произнесла вслух:
«Прошел год. Страшный год дальтоника. Без цвета и света. Я ругаю себя, может, я был неправ? Зачем крематорий? Твои родители канули в газовых печах польского Штуттгофа. Зачем я так тебя? Уцепился за фразу «избежать тлена».
Меня спросили, какую я куплю урну? Человек, стоявший в очереди передо мной, взял пластмассовую, похожую на кубок победителя, самую дешевую, как он попросил. Я долго выбирал и нашел небольшую деревянную шкатулочку тонкой работы с инкрустированной зеленой ящерицей. Мне показалось, тебе бы понравилось. Я завернул коробочку с прахом в газету, потом еще в одну, перетянул аптечной черной резинкой. Очень боялся, что рассыплется.
Прости меня, я не приобрел место в колумбарии. Я повез тебя в Коктебель. Ты ведь никогда там не была. «В Коктебеле всегда ветер, – говорила ты и смеялась, – мальчики запускают бумажных змеев. Вот бы посмотреть!». Я полез на самую высокую высоту, куда смог подняться. Я не покорял Кара-Даг и не пытался. Нашел цветущее плато на достаточной высоте. Почувствовал этот твой ветер. Я открыл шкатулочку и подпорол небольшой мешочек. Я не смотрел, что делает ветер, не мог, я отвернулся. Пустую шкатулку зарыл там же, где она стояла. Копал ножом, руками. Не глубоко, только чтобы спрятать.
Я был один в крематории. Никого не позвал проститься с тобой. Идиот. Не хотел горе делить ни с кем. Людям, которые воспитали тебя вместо родителей, я не сообщил о твоей смерти. И они, наверное, целый год обижались и ругали тебя, вместо того, чтобы молиться о тебе! Прости меня! Я не мог тогда этого сделать. Но теперь я могу. Я все понял. Я все исправлю!
23 июня 1958 год».
Марша последние слова дочитывала уже в слезах.
– Все, хватит! Девчонки, пойдем выпьем немного вина, помянем Иду и Николая, может, хоть от сердца отойдет. Теперь понятно, что этот дневник – крик боли, – заключила Ольга Викторовна.
– Да, несколько неожиданно все повернулось! А ведь Николай в какой-то мере повторил судьбу Иды. Друзьям тоже не сообщили о его смерти, – сказав это, Марша вспомнила фразу, пришедшую ей в голову, когда она рассматривала фотографию Николая: «Не останавливайся, доведи до конца!». «Обещаю, я все исправлю!» – мысленно проговорила она.
– А вдруг мы сейчас открыли «сундук Пандоры»?
– Похоже на то. Дневник читать страшно. Может, продолжим потом, когда свыкнемся с этой информацией. А что все-таки случилось с Идой? Понятно, умерла она в больнице, но не ясно, болезнь это, травма или суицид?
– Ну не думаю, что суицид, так уж совсем печально!
– Тем не менее, стоит еще взглянуть, что там в «сундуке».
Все понимали: смотреть надо, но решили опять попить чаю с коврижкой, чтобы слегка оттянуть этот момент. Ольга Викторовна подробно расспрашивала, как печь такую вкусноту, записывала с короткими пояснениями. Марша прислушивалась к их беседе, ей тоже хотелось освоить что-то оригинальное и выпекать свой фирменный десерт, но она спросила о другом:
– Виктория Эдуардовна, я заметила, что шкафы в доме все старинные, начала века, а диваны и кресло в гостиной практически новые.
– Николай делал ремонт как раз в то время, когда строил флигель. Сантехнику заменил, трубы. Он ведь еще планировал отдельный санузел в коридоре, у флигеля, вот решил сразу все коммуникации поменять. Душ вместо ванны сделал. А второй туалет не успел, какая-то срочная работа заставила его уехать. Обратила внимание на его отменный вкус? А какое качество отделки! Диваны он, возможно, привез из Прибалтики, там с этим все-таки получше было. Новые они потому, что мало использовались. Он вот чехлы на них заказал, наверное, чтобы кот не подрал, аккуратист. Немец. И отец его, Генрих, мама рассказывала, такой же, очень собранный был человек, организованный.
– Послушайте, может, среди этих документов мы еще найдем что-то и о Генрихе Вульфе? Вдруг история Грэты раскроется сама собой! – предположила Ольга Викторовна, – там вот есть фото, их смотреть не страшно, пошли?
Фотокарточки лежали в трех конвертах. Один размером семь на двенадцать сантиметров, а два других побольше. Снимки любительские, фотографии рассортированы по длине пакетов и по теме.
В первой пачке запечатлена какая-то совместная вылазка. Изображения выцветшие, видимо, распечатаны с одной пленки. Там увековечено много народу, почти все фотографии в нескольких экземплярах, качество ужасное, разобрать что-то конкретное на них было трудно.
В следующей пачке фотокарточки подобраны исключительно по габариту, только чтобы помещались в пакет, из разного времени, в основном любительские.
Виктория Эдуардовна по какому-то дополнительному признаку вытащила одну фотографию из общей пачки:
– Вот, Марша, смотри, карточка, про которую я рассказывала. Мы втроем с Николаем и Идой.
Начали рассматривать фото. Виктория стояла посередине, она обхватила Колю и девушку за талию и сделала торжественное выражение лица, но ее душил смех. Николай и Ида слегка скосили на нее глаза и тоже пытались сдержать улыбку.
– Хорошее фото, живое! И все живы! А какая вы еще маленькая!
Остальные снимки не внесли ясность в общую картину. Почти на всех присутствовал Николай разного возраста, в разной одежде, с разными людьми. Лишь однажды он был снят один за этюдником, сосредоточенный, не смотрящий в объектив. И больше не встретились фотографии с Идой.
В третьем пакете хранились старые снимки, они датированы и отличались лучшим качеством. Виктория Эдуардовна узнала на них кого-то из родственников по материнской линии.
Записные книжки оказались заполнены мелким печатным шрифтом с наклоном, очень аккуратно. Фамилия, место жительства, телефон, дата рождения. Список в алфавитном порядке, согласно буквенной классификации. Адресатов было много.
– Виктория Эдуардовна! Знаете, давайте обзвоним всех этих людей, сообщим о Николае Генриховиче. Я могу взять на себя эту миссию, Ольга Викторовна мне поможет, или вы сами? Как скажете. Еще я предлагаю сделать в июне, двадцать третьего числа, поминальный обед и пригласить всех, кто захочет и сможет. Думаю, что в процессе разговоров по телефону близкие друзья выявятся.
– Ну, Мария, ты меня поражаешь с каждой минутой больше и больше. Ведь этим я должна была заниматься, а мне даже в голову не пришло.
– Легко объяснимо. Мы с Ольгой Викторовной продолжительное время пытаемся что-то узнать об этих людях, они нам близки и дороги. Новые контакты могут внести ясность в их историю. И еще, у меня как будто долг перед этим человеком, я имею в виду Николая.
– Я совсем не против, а очень даже «за», если вы сделаете все, как ты сейчас предложила. Не могу сказать, что я человек безответственный, просто мне кажется, у меня может не получиться так, как вы это представляете. Я не слишком хороший собеседник, теряюсь, путаюсь, задаю странные вопросы.
– Значит, договорились!? Что касается поминок на годовщину. Мы обязательно сделаем это, и на кладбище сходим, и с памятником решим. Как раз уже можно его установить, земля достаточно осела. А вы тоже постарайтесь быть, хорошо?
– Я приеду обязательно, и не на один день, отпрошусь опять на недельку. И вам помогу, и отдохну тут в саду.
– Я просто счастлива, Виктория Эдуардовна! Жду с нетерпением!
– Вот так, я еще не уехала, а ты уже соскучилась!
Все рассмеялись, что немного разрядило грустную атмосферу.

Они долго перекладывали вырезки из газет и журналов. В основном были заметки про строящиеся архитектурные сооружения. Марша решила обязательно прочитать текст и разобраться, что заинтересовало Николая в данной информации. Виктория Эдуардовна посоветовала все найденные документы приобщить к «Делу» и использовать для дальнейших поисков новых сведений о судьбах архитекторов Вульфов.
Этот эмоционально наполненный день подходил к концу. Пришло время расставаться. Они еще разок попили чаю, на дорожку – Марша предложила Виктории Эдуардовне проводить Ольгу Викторовну.

Был теплый безветренный вечер, они с удовольствием вдыхали запах весны, свежести, молодой зелени набухающих почек. Расставаться не хотелось, они прошлись по центру, провели небольшую экскурсию для гостьи. Весь обратный путь Марша расспрашивала о своих родителях. Потом они разговаривали по душам с Викторией Эдуардовной, она рассказывала о семье, бывшем муже, сыне, который учится в Англии. А Марша слушала и думала, какие хорошие, интересные люди ее окружают! И о том, что она обязательно позвонит друзьям Николая Вульфа.


ГЛАВА 39. ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ВУЛЬФА.
Марша долгое время после отъезда Виктории Эдуардовны не могла найти в себе силы взяться за чтение дневника Николая Вульфа. Кроме того, она, под воздействием эмоций, обещала хозяйке организовать поминальный обед на годовщину смерти Николая, а предварительно обзвонить потенциальных друзей-адресатов из обнаруженных записных книжек.
Сегодня заняться было особенно нечем, архитекторы на прошлой неделе подали заявление об уходе из «Гражданпроекта» и теперь находились в подвешенном состоянии, новая работа пока не развернулась, помещение во флигеле не было готово, и Марша решила: время звонить пришло. Она понимала, что не самый верный путь – начать с номеров адресатов на букву «А». Маша зацепилась за известную ей информацию о том, что к Николаю приезжал друг из Прибалтики. Она решила искать в этом направлении. Нашла адрес: Эстония, волость Рану, поселок Курекюла. Был и телефон. Марша не задумываясь набрала номер. Гудки протяжным писком рвались из телефона. Она уже хотела нажать отбой, когда на том конце сняли трубку, и женский голос что-то сказал на непонятном, предположительно, эстонском языке. Марша поторопилась приветствовать:
– Здравствуйте, извините, а Матиас Лук дома?
– Нэтт эго и нэ будэтт!
– Ой, подождите, а он жив?
– Жив, здоров, что эму сдэлаэттся!
– Извините, а вы знаете Николая Вульфа?
– Знаю, уммэр он!
– Я приятельница его родственников, сейчас живу в доме Николая. Вот приглашаю всех друзей на поминальный обед 23 числа. Ведь Матиас с Николаем были друзьями?
– А тто! Нэ друзьями, браттьями!
– Извините, как вас зовут?
– Мария я.
– Мария, вы сможете передать ему приглашение? Понимаете, похороны прошли так сумбурно, что никого из друзей не успели вызвать.
– Маттиас приэжал пожжэ, на могилю ходиль. Сказаль, что дом Никколая закрыт быль, он у сосэдей справлялься, как на кладбищэ пройтти.
– Мария, кстати, меня тоже Мария зовут, попросите его позвонить мне на телефон Николая Вульфа, номер тот же, пусть приезжает, если сможет, вы передадите ему?
– Да, Мария, я пэрэдам! Нравилься мнэ Никколай, жалько эго…
Марша положила трубку, у нее будто все силы забрал этот разговор. Она принялась размышлять. Какие можно сделать выводы: о смерти Николая хоть кому-то из друзей известно, что уже радует. И еще, если Матиас Лук приедет, он сможет оказать неоценимую помощь в раскрытии тайн семьи Вульфов.
Марша решила повременить со звонками, прийти в себя и пока почитать дневник Николая. Начальную страницу со словами «Сегодня умерла Ида…» она перевернула, не в состоянии еще раз пережить это ощущение безумного отчаяния. Со страхом стала читать следующую запись:

«30 июня 1957г.
Я всегда думал: разве человека возможно лишить того, что он любит? Как я ошибался! Вереница потерь и расставаний образовала некий черный период моей жизни – не квадрат, не полосу, а дорогу. Полосы жизни сменяют друг друга, человек идет по ним поперек, самым коротким путем, и всегда впереди маячит свет и рассвет. А моя черная дорога видится мне нескончаемой. Из ниоткуда – моего черного вчера, в никуда – мое черное завтра. Архитектура, разве я мог подумать, что буду отлучен от тебя! Олтаржевский бился, пытался защитить, хвалил, возносил, но потом и он сдался. Мое черное вчера – или что это? Пятьдесят третий год позади! Высотка почти готова, буквально накануне праздничного торжества – увольнение. Виноват-не-виноват. А главное, в чем? Полный мрак. С такой формулировкой я не найду себе работу в ближнем моем круге. Никто не захочет рисковать репутацией. Олтаржевский сказал, что стоит выждать время, надо же было все на кого-то свалить! Еще хорошо, что просто уволили.
Как я люблю готику, ее божественное стремление вверх, в небеса. Моя высотка – моя личная готика. Гостиница, тридцать четыре этажа. Вторая по значимости высотка Москвы. Ну и пусть вторая. Вторая даже лучше. Зато какая красивая! Они сказали, что исключат меня из авторского коллектива. Значит, многолетний мой труд был напрасным? Они придумали и построили мое первое здание, мою первую любовь сами, без меня?
Я думал, что работа даст мне возможность отвлекаться и не быть столь одиноким без Иды. Но теперь меня будто нет. Совсем! Я решил уехать в Ленинград. Просто исчезнуть из Москвы, пусть выйдет так, как они пожелали.

10–11 июля 1957г.
У меня есть, где остановиться в Ленинграде. Вернее, есть, где жить. Комната в коммунальной квартире, которую приемные родители как-то смогли выменять для Иды. Там, без претензий на проживание, прописан еще их родной сын с чудным именем Виолет, вечно кочующий по стране артист цирка. Теперь ему будет, где осесть к пенсии.
Комната совсем небольшая, квадратная и очень светлая, потому что угловая. Я как специалист быстро оценил достоинства квартиры и отметил недостатки. Дом старый, но в хорошем состоянии. Главное, нет гнили и грибка.
Я вспомнил, как мы жили здесь, когда приезжали в Ленинград два года назад. Еще все было хорошо, и мы были вместе. Ида сделала для меня дубликаты ключей и вручила со словами: «Возьми, вдруг наши пути разойдутся!». Мы везде ходили вдвоем, надобности в ключах не было, думаю, она просто хотела, чтобы я чувствовал себя хозяином на ее территории так же, как она в моей квартире в Москве.
Каждое утро в гастрономе напротив я покупаю булку и сто пятьдесят граммов докторской колбасы. Я экономлю. Деньги пока есть, и даже немалые, на первый взгляд, но я не знаю, что ждет меня впереди и как долго я буду находиться без работы. Дома я раскладываю на тарелке колбасные лепестки. Колбасу всегда режут на ломтики тонко, почти прозрачно, и ее получается много. Я полюбил кофе, привык и стал заложником. Кофе мелют в Елисеевском. Я пью его только по утрам, такая колбасно-кофейная церемония. Обедаю в кафетерии, обязательно беру первое и много хлеба или небольшие круглые булочки. И чай. Несколько раз я заказывал к щам стопку водки, но потом перестал. Испугался, вдруг это войдет в привычку. Знаю, милая моя, ты думала, что я слаб, что горе и лишения могут меня сломить и погубить. Нет, дорогая, я не такой. Я не позволю втянуть себя в зависимость от обстоятельств. Да, я слаб. Моя слабость – моя любовь. Лиши меня того, что я люблю, и я не чувствую в себе силы жить и бороться.
Я много гуляю по городу. Хожу в музеи. Туда мне вход бесплатный как члену творческого союза. Интересно, исключат ли они меня из Союза архитекторов? В Эрмитаже я увидел студентов, копирующих полотна и рисующих скульптуры. Ощутил желание тоже вспомнить старое увлечение.
В лавке для художников купил самый примитивный этюдник, пяток кистей, коробку акварели, акварельную бумагу. Да, еще карандаши. Я договорился в музее поработать над скульптурами Геракла и «Тремя грациями». Справился быстро. Навыки совсем не пропали, если учесть, что последние три года я не занимался рисунком, все время было отдано высотке и Иде.
Потом я рисовал атлантов на входе, потом здание Биржи на стрелке Васильевского острова, потом ходил, выбирал и рисовал город, конкретно – причудливые и многодельные дома в стиле «модерн». Решил сделать подборку. Мое занятие доставляло мне щемящее удовольствие, и я был поражен и сражен тем, что меня еще может что-то радовать и увлекать.

11 июля 1957г.
Рисование стало моей зацепкой за жизнь. Каждое утро я выходил с этюдником и в зависимости от погоды решал, работать ли мне на открытом воздухе или идти в музей. Пару раз я спускался в метро. Ко мне относились подозрительно, всегда подходили милиционеры и просили документы. Я пояснял, что к чему, врал, конечно, мол, готовлю к публикации книгу, собираю материалы, показывал удостоверение Союза архитекторов. Милиционеры отступали, но один на станции «Автово» припомнил, что станцию уже фотографировали, зачем же теперь мучиться рисовать, ведь на фотографиях все равно получается красивее.

15 августа 1957г.
Соседка по квартире, Надежда, дружила с Идой, и я с ней тоже всегда ладил. Сейчас она стала для меня самым близким человеком, человеком, который знал о Ней, который без лишних слов и объяснений мог понять и прочувствовать всю глубину и тяжесть моего горя. Надя и сама страдала от потери Иды, уверяла, что мое присутствие немного скрашивает горечь этой утраты, делает ее менее правдоподобной. Вечерами мы встречались на кухне и пили вместе чай. Вообще я сластена, это пережиток военного детства, поэтому чтобы не стеснять себя в порции и не разорять Надю, я всегда сам покупал печенье и булочки. Мы редко говорили об Иде, нам это было обоим больно, и если бы мы делали это, наше общение спустя какое-то время стало бы невозможным. Обычно Надя рассказывала о том, как прошел ее день, она работала в школе учительницей по биологии, а сейчас идет подготовка к новому учебному году, о подругах, прочитанных книгах. Меня она не тревожила вопросами, а сам я не рассказывал о себе, только сидел и слушал, слушал.
Однажды ближе к вечеру я пришел на кухню, где была Надя, спросить о чем-то незначительном, да так и остался там. Надя готовила, что-то жарила из фарша, разговаривала со мной, поворачиваясь через плечо, веселая и улыбчивая, какая-то особенная в этот вечер. У меня в руках была картонка с листом белого ватмана сверху, я сидел и рисовал ее, на рисунке Надежда так и получилась вполоборота с веселым и вопросительным выражением лица. Мы беседовали до тех пор, пока она не сказала: «Николай, у меня сегодня день рождения, тридцать четыре года, я вас приглашаю на праздничный ужин». Я стал ее ругать, что она скрыла это событие, и теперь у меня не остается времени, чтобы подготовиться. Она сказала, мол, ладно, полчаса у меня есть.
Я, конечно, расстроился. Мне хотелось подарить Наде что-то особенное. Я посмотрел на рисунок. Пожалуй, получилось удачно, динамично, точно схвачено внутреннее настроение. У меня было заготовлено и не использовано паспарту из серого упаковочного картона, в которые я оформлял цикл рисунков «Ленинградский модерн». По размеру паспарту точно подошло к портрету. Оборотную сторону я тоже закрыл картоном, рисунок оказался как бы внутри конверта с квадратным окошком. Сзади я написал: «Без Надежды не бывает ни Веры, ни Любви». Мне очень хотелось подарить цветы. Я тайно выскользнул из квартиры и помчался к метро, моля кого-то на небесах, чтобы там сидела бабушка с букетиками, с ромашками. Бабушка сидела. В жестяном ведерке болтался последний букет из простеньких, будто бы сорванных с клумбы цветов. Цветы были удручающе безжизненны.
Я тихо поплелся назад мимо гастронома, автоматически открыл дверь и свернул в сторону кондитерского отдела. Высокий стеклянный прилавок заполняли вазочки с карамелью. Я грустно смотрел на них до тех пор, пока маленькая юная продавщица, почти скрывающаяся за высокой витриной, не спросила меня, чего я хочу. И я стал говорить, объяснять и умолять. Девушка попятилась и скрылась в подсобке. Через несколько минут оттуда вышла немолодая женщина с коробкой, завернутой в белую бумагу. Она протянула мне сверток со словами: «Пятьдесят рублей, для внучки оставила, она велела тебе отдать». Я трясущимися руками нашел нужную купюру и, не посмотрев, что в свертке, побежал к выходу. Только в подъезде я решился развернуть бумагу. Это была коробка шоколадных конфет «Белочка» Московской Бабаевской фабрики. От коробки исходил умопомрачительный запах свежего шоколада. Я вспомнил, что так пахли конфеты, которые я дарил Иде. Она очень любила шоколад.
На кухне уже слышались голоса. Наш третий сосед, странный юноша Валерий отказался от приглашения разделить с нами вечер и, аккуратно неся перед собой горячий чайник, прошмыгнул в свою комнату. К Наде пришла сослуживица, тоже учительница, она преподавала русский и литературу. Подруги сразу накинулись на меня с упреками, мол, где я хожу, но я быстро все уладил и преподнес подарки Наде. Реакция на подаренное предвосхитила все мои ожидания. Это были возгласы восторга, благодарности и даже поцелуй от Нади в щеку. Подруга по имени Полина никак не хотела верить, что портрет нарисован мной вот только что, и даже не с целью подарить, а от нечего делать. Мы стали ужинать. Надя сделала вкусные зразы из фарша, а внутри яичко, сварила молодую картошку. На столе благоухали свежим чесноком малосольные огурчики и аппетитно красовалась тонко нарезанная буженина из Елисеевского гастронома.
Полина бесцеремонно расспрашивала меня о жизни, видно, что Надежда ранее не говорила обо мне, и сейчас от этого немного нервничала. Мы выпивали из маленьких рюмочек настойку – рябиновую на коньяке, и я как-то расслабился и разболтался. Конечно, я опять врал, что работаю над книгой, собираю информацию, рисую иллюстрации. Полина вдруг подтолкнула ничего не понимающую Надю в бок, мол, что же ты скрываешь, ведь Николай художник, а у нас Владимир Ильич, учитель по рисованию, лежит с поврежденным позвоночником уже полгода, директор с ног сбилась, не может найти учителя на временную работу, пока Владимир Ильич болеет.
Надя оживилась, поняла, почему Полина была такой активной, и тоже подключилась к диалогу. Они уговорили меня встретиться с директором школы, а Полина даже забрала Надин портрет, чтобы предварительно удивить директрису.
Чай мы уже пили не только с арахисовым бисквитом, конфетами «Белочка», но и с надеждами на мое новое будущее.

28 августа 1957 года.
Сегодня я был на встрече у директора Надиной школы. Директором оказалась женщина лет пятидесяти, довольно подвижная для своего возраста. Она сразу стала меня хвалить и уговаривать у них работать. Хотя уговаривать было совсем не обязательно, я уже в мыслях все обдумал и решил: сейчас это, возможно, хоть какой-то выход из сложившейся ситуации. Я опять наврал, что трудовая книжка у меня безнадежно испорчена при аварии центрального отопления у соседей в Москве, на это директриса сказала, мол, я человек молодой, можно и новую книжку завести. Потеряю всего-то там три-четыре года. Я опять решил, что это подарок судьбы, и согласился. Итак, я начинаю свою жизнь с чистого листа, преподавателем по изобразительному искусству и черчению.

13 сентября 1957 года.
Несколько дней не было никаких сил писать дневник, приходил с работы и валился от усталости спать. Вот только сегодня впервые на этой неделе попил с Надюшей наш вечерний чай. Еще и «Белочка» осталась, видимо, Надя ее без меня особо не тратила.
Что сказать, первые дни моего учительствования прошли в большом волнении с моей стороны. А первый урок я вообще помню как в тумане. Это был пятый класс, такой сложный и далекий от меня возраст. Когда я вошел, ребята притихли, смотрели оценивающе, не зная, что от меня ждать. Я им сказал: «А давайте будем рисовать Ленинград». Они молчат, не понимают. Я тогда мальчика на первой парте спросил, какой ему дом в Ленинграде знаком, какой нравится? Он сказал: «А крепость назвать можно, Петропавловскую?». Я сказал, что можно, и нарисовал ее контур на доске. Тут детей как прорвало, они все хором, наперебой, стали выкрикивать названия зданий, улиц, пригородов. Я только успевал рисовать силуэты: Ростральные колонны, Исакий, Биржу, при этом старался все красиво компоновать на доске. Когда свободного места не осталось, я спросил их, хотят ли они также научиться рисовать? Ответ был коротким и слаженным: «Да!»
У меня получилось. С другими классами я уже немного изменил тактику, просил называть здания и тут же самим рисовать их в своих альбомах. Контраст с моим рисунком на доске был еще более разительным.

25 сентября 1957г.
У старшеклассников я должен вести курс машиностроительного черчения. Мне знаком этот предмет, я его сдавал на вступительных экзаменах, а потом изучал в институте. Старшеклассники уже почти взрослые люди, они отличаются от детей, у которых я вел рисунок, большей ответственностью, и проблем на уроках по черчению у меня вообще не было. Конечно, задания у кого-то получались лучше, многие уже овладели хорошей графикой, особенно ученики в девятых классах, а семиклассники, как правило, вообще не умели нормально пользоваться линейкой и карандашом. Я был терпелив, никогда не ругал учеников, особенно если замечал в человеке желание и усердие.
Мне пришлось нелегко, я не мог запомнить такое количество имен и фамилий, зрительная память помогала, но не решала проблему. Я сказал детям о своих мучениях и попросил их помочь мне. Я нарезал дома небольшие прямоугольные куски картона, сложил их пополам и велел им крупно и красиво написать сначала имя, а внизу фамилию. Эти картонки они ставили на угол парты, и мне было легче общаться с ребятами. Я так благодарен своим ученикам за то, что они не поддались соблазну меня запутать или подшутить. В другое время я и сам мог с ними вместе от души посмеяться, но теперешнее настроение было так далеко от моего счастливого ощущения прошлого. Постепенно из общего пятна класса у меня стали проступать отдельные личности и даже появились любимчики.
Сегодня по окончании последнего урока в коридоре у окна меня поджидал высокий юноша. Он поздоровался и сразу представился: «Леонид Кабудин». Леонид рассказал мне о том, что мечтает учиться на архитектурном, и просил помочь в подготовке к вступительным испытаниям. Он хотел поговорить со мной, и я предложил пройтись, тем более, погода была безветренная и теплая. Я спросил, откуда он узнал, что по образованию я архитектор, на что он ответил уклончиво и с улыбкой, мол, слухами земля полнится.
Он рассказал о себе и о друге Семене из соседской квартиры. Отец Семена – известный архитектор, во время войны защищал Ленинград, пришел с фронта инвалидом без ноги, но смог вернуться в профессию. Специалисты его уровня были очень нужны, чтобы проводить восстановление и реставрацию разбомбленных зданий, а еще для строительства нового жилья. Оказалось, что сосед полгода назад умер, все-таки тяжелые ранения не позволили ему выздороветь окончательно. Семен находится в отчаянном состоянии и сейчас не знает, что делать дальше. Леонид предложил ему продолжить миссию отца и вместе поступать на архитектурный факультет в Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина или в ЛИСИ. Леонид решил посоветоваться со мной, куда лучше поступать. Я толком не знал, что ответить. Подумал, в Институте имени Репина основной аспект подготовки – художественный, рисовальный, изобразительный, в строительном институте, наверное, большее внимание уделяют архитектуре вместе с конструкциями и смежными отраслями. Но конкретно я не знал. И посоветовать не мог. Сказал, что в любом случае надо рисовать, рисовать и рисовать гипс. И чертить. Леонид попросил организовать занятия для него и Семена. Я предупредил, что мне надо обсудить это с директором. Наверное, можно будет устроить что-то типа факультатива, но у меня все дни до самого вечера заняты уроками. Леонид сказал, что факультативы можно проводить в воскресенье. А я и не расстроился. Ведь мне было так тоскливо находиться один на один с собой в выходные дни.

12 октября 1957г.
Директриса разрешила мне вести факультатив, правда, немного удивилась, она ведь знала, как я загружен в течение недели и даже спросила, хватает ли мне денег на жизнь. Я смутился, потому как не был в курсе, что факультативные занятия премируются. И, конечно, тут же отказался от денег, пояснив, что ребята отстали и многим нужны дополнительные уроки. Я спросил, нет ли возможности выделить помещение без парт, чтобы работать на мольбертах. Она сказала, что окажет мне посильную поддержку, и предложила использовать комнату, где их прежний преподаватель по рисунку хранил экспонаты для натюрмортов и всякую другую всячину.
Техничка Клава повела меня посмотреть помещение, которое размещалось в подвале. Комната была довольно большая, я на глаз прикинул размеры – где-то четыре на шесть метров. Вдоль короткой стороны был установлен высокий, под самый потолок, деревянный стеллаж из частых вертикальных стоек и горизонтальных полок. Ячейки получались примерно квадратными. На стеллаже в полном порядке стояли пособия. Множественные гипсовые геометрические тела, объемные фигуры из тонких металлических ребер, бутылки и вазы, чучело утки с черными перьями, отливающими синевой, муляжи овощей и фруктов. На высокой спинке стула аккуратно висели драпировки для натюрмортов. На самом верху стеллажа стояли гипсовые головы. Их было три: Антиной, Аполлон и Сократ. У меня даже сердце заколотилось от накативших воспоминаний.
У стены я увидел несколько мольбертов интересной конструкции, раньше я с подобными не сталкивался. На рояльных петлях, доска из сосны прикреплялась к рамке, представляющей собой два горизонтальных и два вертикальных бруска. Конструкция была простая. Работать за таким мольбертом можно было только сидя, ставя доску на колени, а наклон обеспечивался за счет положения и упора рамки. Еще меня порадовало наличие двух открывающихся фрамуг в верхней части наружной стены. Значит, в комнате не будет душно. Освещения от лампочки под потолком было недостаточно, но я увидел на стене розетку и решил, что можно принести тройник для софитов. Софиты куплю в отделе для фотолюбителей, и можно поискать на барахолке, недорого, какие-нибудь подержанные настольные лампы.
Я удивился, что в комнате такой порядок, обычно с этим у художников проблемы. Клава пояснила, когда Владимир Ильич упал и слег в больничку, она здесь прибрала, как могла. Кое-что побилось, на ее взгляд, не особенно ценное, это выбросила. Она заторопилась, вручила мне ключи и ушла. Я немного расстроился из-за того, что Клава убирала тут. Теперь я просто не представлял степень урона, который был нанесен экспонатам, и ответственность за них ложилась прямиком на меня. Я еще раз посмотрел все предметы и пособия. Нашел банку с кистями. В небольшом шкафчике, опять же, очень аккуратно лежали на полках книги по искусству, альбомы и старые палитры, их Клава оценила и сохранила.
Я разыскал Леонида и предложил ему и Семену в воскресенье прийти, чтобы мы вместе немного убрали комнату, вытерли накопившуюся за лето пыль и помыли полы.
Пришли Леонид, Семен, Иван-маленький и Алеша. Понятно, два последних – младшеклассники. Я не стал их прогонять и не стал спрашивать, почему они пришли.

14 ноября 1957г.
На факультатив в прошлые выходные заявилось уже шестнадцать человек. Я не знал, куда их рассаживать. Несмотря на то, что мальчики на уроках труда сделали нам еще пять мольбертов, их катастрофически не хватало. Оконные фрамуги все время держали открытыми, но в комнатке быстро становилось душно. Для проветривания я распахивал дверь в коридор и опоздавших сажал у проема с другой стороны. В коридоре было грязновато и промозгло. Я не знал, что делать. Мне особенно становилось неудобно перед взрослыми ребятами, инициаторами наших занятий, ведь я им действительно был нужен. Мы договаривались, чтобы они приходили на час раньше, я четко ставил им цели и задачи, а потом лишь подходил, делал замечания, советовал, как подправить ошибки. С маленькими из-за нехватки мольбертов мы резали и клеили на большом самодельном столе.
Неожиданно все решилось само собой. Совершенно случайно, а может, и не случайно, в школу в выходной пришла директриса. Она заметила группу школьников на пути к лестнице в подвал и спустилась вместе с ними. То, что она увидела, ее явно не обрадовало, показалось, что в помещении темно и холодно. Думаю, испугалась проверок и гнева родителей, если дети заболеют. На следующий день она вызвала меня к себе и строго сказала: «Николай Генрихович, что мне с вами делать? Надо как-то решать проблему с помещением. Запрещать занятия я не хочу, просто вы сами попросили, а до того я вас умоляла мне помочь. Вижу, вы человек бескорыстный, добрый, интеллигентный, дети к вам тянутся и любят, а то, что они приходят рисовать дополнительно, это ли не показатель. У нас не просто школа, наша школа лучшая в районе. И если у нее будет художественный уклон, разве это плохо? Скажите, какое помещение вы себе представляете в идеале?» Тут я заговорил. У меня было полнейшее знание, каким должен был быть зал для рисунка. Ведь я учился в МАРХИ! Я рассказал про светлое помещение с высокими окнами и все остальное тоже не забыл.
Вчера директриса позвала меня к себе и сказала, что помещение есть. Средняя школа располагалась в старом дореволюционном здании, во время войны оно почти не было разрушено, но хозяйственные постройки и флигель требовали ремонта. Во флигеле, видимо, когда-то располагался танцевальный зал, но помещение уже давно не использовалось, зеркала были побиты, целыми остались они лишь частично на стене с противоположной стороны от окон. Самой большой проблемой флигеля всегда была кровля. Директриса похвасталась, что она раздобыла немного денег через районо и уже договорилась со строительной бригадой. Единственное, что своими силами придется сделать – заняться уборкой и покраской стен.
Мы со старшеклассниками решили выкрасить стены в разные цвета. Стену, где окна – в белый, напротив – синий, а боковые – в красный и желтый. Деревянные полы красить не стали. Потолок до нас поштукатурила по дранке и побелила бригада строителей. Мы справились с работой в один день. Устали. Девчонки прибегали с термосами, крутились под ногами, пытались подметать, просили немного покрасить стены, ажиотаж ну прямо как у Марка Твена.
Пока две недели не было факультативных уроков, я занимался с Семеном и Леонидом в кабинете черчения. Мы не рисовали, а именно чертили. Я раскрыл им тонкости начертания линий с помощью линейки и циркуля. Рассказал, как выполнять сопряжения архитектурных обломов так, чтобы линия как бы перетекала по контуру, не обнаруживая точек соприкосновения на различных участках. Выдал им задание на неделю. Потом я побывал в строительном институте и договорился заказать у их гипсовиков копию дорической капители, моим старшим ребятам это было очень нужно, поэтому о потраченных деньгах не сожалею.

20 ноября 1957г.
Завтра буду проводить первое занятие в новом помещении. Я пришел посмотреть, все ли готово. До этого с трудовиком мы сколотили большой стол для группового творчества и сделали еще несколько мольбертов. Мольберты я не делал, он изготовил их с мальчиками на уроке труда. В результате – все эти мальчики захотели прийти ко мне на занятие.
В помещении пахло свежей краской. У меня ностальгия. Вспоминаю стройку и свои визиты на высотку с авторским надзором. Мы не стали снимать уцелевшие зеркала на стенах. Они так странно смотрятся фрагментами, будто отверстия в другое пространство. Все-таки здорово, что покрасили стены так ярко и разноцветно! Ассоциация с Малевичем и супрематизмом. Окна высокие, арочные, помещение большое и светлое – танцевальный зал, можете себе представить! Все просто отлично! Только бы зимой не замерзнуть. Я вдруг подумал, что занятия провожу с какой-то потаенной идеей, вроде бы, всех детей готовлю к архитектурному будущему. Мы не рисовали натюрморты, тематические картины, а сразу стали придумывать буквы, свои буквы, любимые или любые, но совершенно индивидуальные. Те ребята, кому не доставалось мольбертов, буквы клеили и рисовали на столе перышками тушью. И у всех получалось! Ведь если ты не пролил тушь, то это уже победа! Мы рисовали и клеили фантастические предметы и миры, города и дома будущего!
 
21 ноября 1957г.
Сегодня наши занятия шли больше трех часов. Обстановка свободная, можно было прийти и уйти, только тихо, никому не мешая. Правда, ушел раньше лишь один мальчик, его пригласила на день рождения подружка. Он грустил, когда прощался со мной. Мне кажется, три часа детям сидеть неподвижно очень тяжело. Я заставляю их вставать, устраиваю перемены, угощаю чаем из самовара. Кружек пока не хватает, но решили, что каждый принесет кружку из дома и что-нибудь к чаю, я куплю заварку и песок. А пить чай и перекусывать будем вместе.
За чаем кто-то сказал, что надо бы назвать наш кружок. Ребята наперебой выкрикивали названия. А у меня прямо в висок билось: «Кружок архитектурного творчества». Накричавшись, ребята разом стихли, и стали молча смотреть на меня внимательно и выжидающе. Сдавленным голосом я сказал: «Кружок архитектурного творчества…» и запнулся. «Высотка», – закончил Леонид. Мы встретились взглядами. Он знал мою тайну. Он и Семен. Остальные ничего не поняли, вернее, они поняли как-то по-своему. «Высотка» – высота, достижение, триумф. Ура! Всем понравилось! Решили сразу сделать эскиз таблички на картоне. Как это по-русски. Бросить все и заняться чем-то другим, более интересным. Но я не стал возражать. Даже старшие перестали рисовать гипсовую голову и подключились к обсуждению эскиза.

31 декабря 1957 г.
Сегодня заканчивается этот год. Я никогда не забуду того, что произошло со мной, что я вынес. Вернее, что я смог вынести. Думаю, моя новая работа и архитектурный кружок, особенно дети, с которыми я общался и кого учил, Семен и Леонид – мои настоящие друзья, моя главная гордость, и я уверен - будущие коллеги, все эти люди и факторы в совокупности поддержали меня и дали возможность времени лечить от грустных и нестерпимых переживаний. Как важно человеку ощущать себя необходимым кому-либо! Я настолько глубоко это чувствую, что не отверг ни одного ребенка, желающего быть со мной, черпать мои знания, постигать мои мысли. Мы смогли! Спасибо моей Наде и директору Светлане Петровне, спасибо Полине и трудовику Николаю за помощь, понимание, уважение и признание! Спасибо всем моим ребяткам! Ни один из них ни разу не заставил меня пожалеть о том, что я вступил на этот трудный и совсем мне не знакомый путь педагогической деятельности! Спасибо случаю и судьбе, что даже теперь я ни на минуту не оторвался от своей самой любимой и самой важной профессии, я уверен, что смогу увлечь за собой в этот невероятный мир архитектурного творчества многих моих учеников. Я уже сейчас вижу, кто именно способен попробовать себя в этом направлении. А ведь мы занимаемся всего несколько месяцев!
Сегодня Новый год, мы пойдем с Надей праздновать к одной нашей общей сослуживице. Значит, я опять не буду один!

15 января 1958г.
Каникулы кончились, в помещении кружка холодно. Школу по воскресеньям топят несильно, а у нас зал большой и окна огромные, не заклеенные. Не знаю, что делать. Ребята спрашивают, когда можно прийти на занятие. С Семеном и Леонидом мы все равно встречаемся. Они и ко мне приходили домой, а потом как-то мы собирались у Семена. У него просто хоромы. Отдельная квартира. Мама Семена показала мне кабинет мужа, на стенах висели групповые фотографии. Я внимательно разглядел их и даже узнал кое-кого, но не сказал хозяйке, боялся расспросов.

27 января 1958г.
Мы всей нашей компанией заткнули окна ватой и заклеили их длинными белыми полосами бумаги, а потом стали по очереди дежурить в кочегарке, чтобы поддерживать в помещении необходимую температуру. Оказалось, что можно было в выходные подтапливать только помещение флигеля, не тратя тепло на пустующую школу. Сначала мы справлялись своими силами, ребята работали кочегарами по пятнадцать минут под присмотром кого-то из взрослых, потом на выручку пришли родственники, старшие братья и сестры, они приходили в кочегарку поговорить, обменяться новостями, а заодно кидали в топку уголь и грели студию.
К празднику 8 марта мы решили сделать выставку наших достижений. Она разместится в рекреации перед актовым залом. Ребята волнуются, оформляют рисунки в паспарту. Я сам придирчиво отбираю сделанное, при этом хочу, чтобы у каждого кружковца были представлено его творчество, и никто не обижался. Но плохих работ нет. Для меня точно.

14 февраля 1958г.
Семен и Леонид стали мне настоящими товарищами. Они много младше меня, Леонид на семь лет, а Семен почти на восемь. Но друзья учатся в одном классе и считаются ровесниками. Просто один глубоко осенний по дате рождения, а второй сентябрьский. Оба пошли в школу с семи лет, а получилась вот такая разница. Эту разницу я чувствую. Леонид выше и кажется взрослее не только внешне, но и по своим рассуждениям, какой-то мужской уверенности в себе. У Леонида хорошая семья, но простая, он пытается найти свое место в жизни, получить высшее образование. Отец у Леонида рабочий, высокой квалификации токарь. А мама медсестра. Очень добрая женщина. А у Семена все по-другому, мальчик всегда был слегка избалован достатком, он у родителей один, мама у него актриса, поет в оперетте. После смерти отца, известного архитектора, они испытывают определенные материальные трудности. Семен не горит ярым желанием чего-то добиться в жизни. Но у него способности ярче, чем у Леонида, явно есть талант к изобразительному творчеству и, думаю, к архитектуре тоже. Он может быстро конкретное объемное изображение трансформировать в голове и выдать стилизованную плоскостную изюмину, от которой невозможно отвести взгляд, так она хороша по пропорциям, цветовым пятнам и колористике. Это у него от бога. Он менее уравновешен, подвержен перепадам настроения, как и большинство художников. Но держится за Леонида. И пока они вместе, он устоит.
У Леонида интересная история. Оказывается, он раньше дружил с отцом Семена. Они сблизились на фоне увлечения шахматами. Леонид имеет кандидатский балл в мастера спорта. Для его возраста это большое достижение. Они часто проводили партии с отцом Семена, очень увлеченного этой игрой. Вот тогда Леонид и заразился от своего партнера необратимой любовью к архитектуре. Отец Семена так ярко рассказывал ему о своей работе, что мальчик уже с восьмого класса ни о чем и думать не хотел, как только о профессии архитектора. С бывшим учителем по рисованию, Владимиром Ильичом, он дополнительно занимался классическим рисунком. Это были в основном гипсовые геометрические тела, к тому моменту, как с учителем случилась беда, Леонид только один раз рисовал гипсовую голову. Сейчас я вижу определенные успехи. Он научился довольно грамотно строить рисунок. Думаю, у него все получится. В общем, я ребят не разделяю, они для меня неразлучная пара, но все-таки Леонид по-человечески, наверное, ближе. Он уважительно относится ко мне, доверяет, рассказывает о своей семье, младшей сестренке, расспрашивает о работе, интересуется моим мнением на какие-то события, но соблюдает дистанцию и никогда не переходит черту, за которую я никого не хочу пускать. В этом смысле он какой-то сверхчувствительный человек. Всегда смотрит в глаза, не отводит взгляд, это очень подкупает. Мне так хочется, чтобы у него все получилось! Думаю, в будущем его шансы даже выше, чем у Семена, по моему мнению, человека слабохарактерного.
Архитектура не терпит слабаков. Кроме таланта, требуется приложение огромного труда для постижения нужного количества знаний, придется вырабатывать твердость характера, чтобы уметь отстоять свои решения, но эти решения должны быть в высшей степени компетентны. В то же время надо уметь работать в команде, где придется прятать свое Я, уметь слушать собеседника, иногда, а может, и довольно часто, принимать и соглашаться с его решением. В архитектурном творчестве присутствует определенная иерархия. Надо научиться, особенно в юном возрасте, подчиняться и работать под руководством более опытных специалистов. Надо уметь найти положительное зерно в проектах равных или менее знающих работников. Никогда не гнушаться включать всех, от кого зависело, каким стал облик здания, в состав творческого коллектива. Вообще в оценке архитектурного образа нет правил, есть каноны и личный авторский вкус, главное - стремиться, чтобы здание было совершенно, современно и приятно для восприятия глазом и сердцем.
Ну вот, опять я о своем, пока недосягаемом!

8–9 марта 1958 г.
Не могу удержаться и ждать до завтра. Пишу глубокой ночью, так что теперь уже восьмое марта, переходящее в девятое. Просто сегодня я пережил настоящий триумф. Стал вспоминать и не припомнил, чтобы в моей жизни когда-нибудь были такие моменты. Мы подготовили выставку, накануне допоздна развешивали рисунки, устанавливали макеты. Мои золотые ребятки придумали сделать аппликации – свои автопортреты в духе кубистов. Да, они знают, кто такие кубисты, импрессионисты и пуантилисты. Портреты развесили при входе, и они яркой мозаикой сразу задали праздничное настроение. Я на школьных уроках попросил ребят нарисовать портреты своих мам, но условие – крупно и красками. Самые удачные мы тоже развесили на отдельном стенде. Потом шли макеты. Могу с уверенностью сказать, такого творчества точно никто еще не видел. Все началось с макетов букв, инициалов имен и фамилий, которые клеили те ребята, кому когда-то не достались мольберты. Деткам так понравилось клеить, что макетирование как особый вид творчества у нас остался и занял чуть ли не главенствующее положение.
Потом шли картонки с фантастическими городами будущего, различные марсианско-лунные вариации, нарисованные в основном гуашью, и от этого такие яркие и красочные. Было несколько работ наших миниатюристов, которые тушью рисовали небольшие картинки размером с тетрадный лист, испещряя его мельчайшими фигурками, линиями, растениями, рассматривать такие работы интересно и увлекательно. Были и групповые «крупные формы» в виде транспаранта, посвященного дню 8 марта, из белой бумаги с объемной восьмеркой и стилизованными белыми цветами. Клеили всем миром, во главе со мной.
Первыми посетителями были мамы, которые пришли смотреть выставку сразу после детского концерта в актовом зале. Конечно, размах вернисажа никого не оставил равнодушным. Ближе к середине дня в фойе вошла делегация районо в количестве двух человек и администрация школы. Нам повезло, один из представителей районо оказался отцом моего ученика-кружковца, он уже был немного в курсе того, чем занимаются дети, заранее положительно настроен, подготовленный всем предыдущим периодом с восторженными отзывами сына о наших занятиях. Как ни странно, несмотря на свое новаторское обличье, выставка имела грандиозный успех. Детки, участники выставки, жались стайкой у дверей, а потом их запустили, и они стали новоявленными гидами, поясняя и рассказывая истории создания своих шедевров. Я решил выставить и работы моих старшеньких, рисунки гипсовых голов, капителей, теперь парни ходили и в музеи, рисовали дворцовые интерьеры – колонны, балясины, кессонированные потолки, украшенные лепниной и розетками. К вечеру пришли несколько человек из ЛИСИ, студенты и преподаватель рисунка с архитектурного факультета. Кто им сказал о вернисаже, я не имею понятия, но они потом просили нашего директора еще несколько дней не демонтировать выставку. Они хотели объявить на факультете о существовании нашей студии. Это они назвали наш кружок студией. Мне было очень приятно.
Если честно, я боялся, что меня развенчают, допытаются, кто я, устроят скандал, у директора будут неприятности. Но вроде обошлось. Когда ко мне обращались, я просто говорил, что несколько лет назад окончил Московский архитектурный институт и вот теперь провожу такой эксперимент на педагогическом поприще. Что я могу сказать: сегодня я был счастлив! Я посветил это мероприятие самым дорогим для меня женщинам – маме и Иде. Весь сегодняшний день я думал о них и мысленно говорил с ними. Мне показалось, что они рады за меня. И еще… Они отпустили меня в свободное плавание, понимая, что я выплыву. Да, колоссальным событием стала оценка уровня подготовки Леонида и Семена. Преподаватель по рисунку из ЛИСИ, Алексей Николаевич Трощанов, похвалил работы мальчиков. Сказал, что с удовольствием хотел бы увидеть их среди своих будущих учеников!

21 мая 1958г.
У меня очень напряженное время, заканчивается учебный год, надо выставлять оценки ученикам, а оказалось – не все так хорошо. Некоторым светят тройки, они испортят им аттестат или годовую оценку, и что делать в этом случае, не знаю. Я учитываю посещаемость занятий и выполнение всех заданий, тогда оценка положительная – четыре, даже если с художественной точки зрения работы слабые. Я встречаю и равнодушие к своему предмету, как я уже говорил, откровенных срывов и инцидентов у меня не было, но встречались ученики, которым предмет не давался, и они потеряли вкус и интерес к нему, а я, занятый кружковцами, не понял этого сразу.
Просто даром ставить оценку я не мог. Собрал таких «неблагонадежных» и назначил им встречу в воскресенье. К каждому «ленивому» прикрепил своего кружковца, причем попытался сделать это демократично, чтобы они сами выбрали друг друга. И еще, я не стал давать им конкретное задание. Дети самостоятельно решали, какую итоговую работу им делать. Мы договорились, что это будет своего рода экзаменационный зачет и все их промахи в течение года я не стану принимать во внимание. Сроку им было три недели – три выходных. Количественный результат значение имел. Я думаю, может, во мне погиб великий педагог? Даже не представляете, насколько это был интересный эксперимент. Но не все пошло так, как мне думалось.
Мои милейшие маленькие учителя стали рисовать за своих подопечных, и я, заметив подлог и сдерживая смех, прочитал им нотацию о том, что процесс творчества - это самое лучшее и самое вкусное, что только можно придумать в человеческой деятельности. А вы что же? Съедаете лакомство своих товарищей? Вам, мол, должно быть стыдно.
После этого все более-менее нормализовалось, но возникла новая идея – делать совместные работы, потому что мои воспитанники непременно тоже хотели выполнять идентичные задания или что-то подправлять у соседа. Я разрешил им делать триптихи: две авторские работы, одна совместная. Я даже не представлял, к какому потрясающему результату приведет этот эксперимент. Мы получили нескольких новых кружковцев из «ленивых», как я про себя их называл. Один мальчик был просто бесконечно одарен. Как он делал макеты! Он резал бумагу ножницами, на глаз, и мог выклеить все, что душе угодно. Любое животное, предмет. Дело просто не дошло до портретов, думаю, он был бы на высоте.
Меня поразили работы двух девочек, как оказалось, подружек по жизни, их триптих назывался «Деревья». Не знаю, кто их так надоумил. Они интересно закомпоновали работы – на квадратном листе черного картона была большая картина, выполненная в гуаши, осеннее дерево, рядом – картинка поменьше, символизирующая дерево весной или летом, с зелеными накладными листиками, она была выполнена в комбинированной технике, гуашь и частично аппликация. А сверху над ней – зимняя картинка, самая маленькая, вся была сделана из бумаги, приклеенной «на ребро», с красивыми кружевными линиями, тонкая вязь, как могут делать только девочки. Все три картинки выглядели как единое целое, несмотря на различия в технике подачи. Работа производила просто потрясающее впечатление.
Еще один триптих очень тронул меня. Он назывался: «Вчера, сегодня, завтра». Нарисовано было все гуашью. Из-за того, что работали два автора, а один средний рисунок выполняли совместно, получилось такое правильно–эволюционное перетекание техники от робкой и неуверенной к более профессиональной и лихой. По цвету тоже вышло интересно. «Вчера» у ребяток было сумрачным и темным (они ведь родились во время или сразу после войны), «Сегодня» – в голубых тонах, а будущее – в розовых. Рисовали мальчики. Это были абстрактные работы. Все думают, что создавать абстракцию просто. Уверяю вас, это очень трудно. На реалистичных картинах сюжет и объекты сами говорят за себя, их легко узнать, их форма возникает в головах зрителей и определяет впечатление. В абстрактных картинах каждая линия, каждый оттенок на виду. И не только линия в отдельности. И не только цвет, тот или иной. Картина должна смотреться в целом, возможно, вызывать ассоциации, а возможно, и не вызывать, но будить эмоции за счет пропорций, форм и цвета. Я люблю художников-модернистов, различные течения, далекие от реализма. Мне кажется, это близко к архитектурному творчеству.

Вот так все у нас получилось. Мы строим планы на будущий год. Хотим продолжить занятия и наши эксперименты. У нас еще важные события: старшие, выпускники – Леонид и Семен – будут пробовать проступать в строительный институт на архитектурный факультет. Мы все болеем за них.
Я ничего не понимаю – как мои жуткие и непереносимые потрясения, иссушающие мою душу, тоска, съедающая меня, могут сочетаться с этой моей новой жизнью, наполненной любовью моих ребят и радостью от результатов собственного труда.

10 июня 1958г.
Меня отыскал Олтаржевский. Он как-то добыл квартирный номер телефона. Не представляю как. Проводил расследование среди друзей Иды? Узнал адрес, потом телефон? Он мне не стал это разъяснять, сразу накинулся и минут пять орал в трубку и ругал на чем свет стоит за то, что я пропал. Мол, так друзья не поступают, он извелся, не находит себе места, беспокоится за мою судьбу, в мыслях уже прощался со мной, думал, что я покончил с собой или сижу в тюрьме за какое-то непредумышленное убийство. Потом он, наконец, успокоившись, обрадованный несказанно, что я нашелся и жив-здоров, выпалил: «Объявили конкурс на строительство в Таллине знакового многоэтажного здания, пока не буду распространяться какого, это не имеет значения, нужны классные архитекторы в таллиннскую бригаду. Ты понимаешь или нет, что это шанс? Что-нибудь придумаем с трудовой, скажем, сгорела, я не стал тебя афишировать в связи с высоткой, но головой поручился, что ты умница и талантище. Ты слышишь меня или нет? Ты хоть рад?»
Мне показалось, что земля уходит из-под ног. Я повесил трубку и сел на пол. Телефон над головой звенел вновь и вновь».

Дальше шел последний текст от 23 июня 1958г., на годовщину смерти Иды. Больше в дневнике не было никаких записей. Как продолжилась история, неизвестно.

Марша открыла записную книжку на букву «К» и нашла: Кабудин Леонид Матвеевич.


ГЛАВА 40. ДЕНЬ ПАМЯТИ.
– Леонид Матвеевич, а вы когда-нибудь приезжали к Николаю сюда, в этот дом? – спросила Марша Леонида Кабудина.
– Да нет, как-то не случилось. Он часто бывал в Ленинграде, мы обязательно встречались. В Таллине я у него жил, правда, недолго, дня четыре или пять – командировка, плюс выходные. Николай меня в гостиницу заселиться не отпустил. Хотел каждую минуту использовать, пока я приехал. У него была большая квартира, ну, относительно большая. Гостиная, спальня, кабинет, просторная кухня, терраса вместо балкона. Для одного человека это очень хорошо. А по меркам нашей страны, так просто замечательно. Дом двухэтажный, на четыре семьи, находился не в самом Таллине – в пригороде. Я сейчас название точно не вспомню, мудрено как-то звучало по-эстонски, но от города совсем близко. До остановки автобуса метров пятьсот, а у него «Жигули» были, так и вообще удобно. Николаю там нравилось жить – природа, тишина.
– А вы не знаете, почему он решил пристраивать к дому флигель, хотел сюда вернуться?
– Нет, на эту тему мы не говорили.
Марша предложила гостю еще чаю. Леонид согласился, но тут же засмущался:
– Марша, вы сегодня устали. День тяжелый, много новых людей, такой стол накрыли, все с кладбищем организовали. А в довесок я со своим ночным поездом.
– Леонид Матвеевич, не говорите так! Я счастлива, что все получилось, приехали друзья и знакомые Николая Генриховича, было столько гостей! У меня словно груз какой-то с души свалился. На самом деле хорошо, что вы остались дольше всех и мы сможем хоть немного поговорить. Я ведь про вас кое-что знала из дневника Николая Генриховича, не удивляйтесь, это так, сейчас записи покажу. Марша принесла дневник.
– Вот, почитайте, мне кажется, вам будет интересно и важно. Я пока уберу некоторые продукты и посуду помою. А вода закипит – сразу чай сделаю.
Марша отнесла в холодильник оставшиеся салаты, шницели, рыбу. Она не чувствовала усталости, хотя вся беготня началась еще накануне. В организации поминок Николая Генриховича Вульфа ей очень помог Женька. И все остальные, конечно, но Женька особенно. Собралось человек двадцать пять. Накануне прибыли на двух машинах однокурсники из Москвы. Их как-то разместили в доме и в Женькиной квартире на ночлег. Поминальный день приходился на четверг. Виктория Эдуардовна приехала в субботу, надеясь остаться до следующего воскресенья. Но неожиданно ее планы поменялись – сын прилетал на каникулы из Англии раньше, чем обещал, в пятницу будет в Москве. Они договорилась встретиться в аэропорту и потом до Питера ехать поездом вместе. В автомобиле друга и однокурсника Николая Вульфа, Владимира Тихоновича Ушакова, нашлось свободное место, и Виктория Эдуардовна отправилась в Москву в новой компании, пообещав Марше обязательно что-нибудь разведать о Николае Генриховиче.
Когда Марша вернулась в комнату, она заметила, что Леонид Кабудин взволнован. Он держался, но голос выдавал эмоции:
– Марша, я не знал всего этого. Его настоящего отношения ко мне, глубину личной трагедии. Я видел женский портрет в кабинете, когда приезжал в Таллин. Но спросить о ней не мог. Ведь, несмотря на нашу дружбу, Николай для меня навсегда остался учителем. Первым учителем в моей профессии.
– Леонид Матвеевич, а как сложилась ваша жизнь? Я после прочтения дневника часто думала о вас.
– Да все хорошо. Поступил в ЛИСИ на архитектурный факультет, пять лет учился в институте, потом стажировался в Москве, вернулся. Проработал в «Ленгражданпроекте» больше двадцати лет, не так давно с друзьями создали проектное архитектурное бюро. Вот, кстати, моя визитка. Тут все телефоны, включая домашний. Может, пригодится, мы ведь, как оказалось, земляки! Вас, с таким именем, я обязательно запомню.
Марша вынесла из кабинета Вульфа деревянный ученический пенал с тоненькими перышками для работы тушью, когда-то эта вещица очень ее растрогала.
– Возьмите, пожалуйста, на память о Николае Генриховиче!
– Спасибо, Марша, этот предмет известен мне. Кто-то из детишек нашей школы отдал Николаю свой пенал для ручек, чтобы он мог носить их с работы домой. Николай не бездельничал, рисовал и дома. Я часто видел, как он его из портфеля вынимал или клал в портфель. Это хорошая память о нем.
Они выпили чаю с пирогами, Леонид больше не отвлекался на разговоры, дочитывал дневник. Поезд отходил в три часа ночи. Марша вызвала такси, непременно хотела поехать на вокзал, проводить. Леонид согласился с условием, что таксист подождет и отвезет ее домой. На вокзале Леонид пожал ей руку, потом помедлил и произнес:
– Марша, мне хочется сказать Вам много теплых слов. Спасибо за эту встречу! Надеюсь, мы еще увидимся. Приедете в Питер, обязательно звоните. Я вас познакомлю со своими товарищами, покажу, где мы работаем и над чем. Ваши друзья, Антон, Евгений, мне очень понравились, жалко, что мы не успели посмотреть здание театра вживую. Но фото и проект впечатлили. Желаю вам всем удачи! Приезжайте коллективом, мы вас устроим, культурную программу продумаем. Я столько хлопот лишних доставил, но для меня открытием был дневник Николая. Жалко, читал второпях.
– Я сделаю копию дневника. Передам с оказией или по почте пошлю. Всего Вам доброго! Звоните, приезжайте!
Поезд медленно отходил от перрона. Леонид стоял рядом с проводницей в тамбуре и смотрел на Маршу. Проводница что-то спросила у него, он покачал головой и засмеялся. Потом махал ей до тех пор, пока они еще могли видеть друг друга.

Марше было грустно. Она вернулась к такси. Водитель ждал, не обманул, хотя уже получил от Леонида Кабудина всю оговоренную сумму за проезд в оба конца. В машине Маршу клонило в сон, она отключалась на доли секунды и держалась из последних сил. Водитель подъехал к самой калитке. Пробегая вдоль торца дома по узкому проходу к крыльцу, Марша с ужасом заметила сначала тень, а потом выходившего из темноты сада человека.
– Кто здесь? – тревожно вскрикнула она, сонное состояние моментально прошло.
– Хозяйка, не бойтесь, я – Матиас Лук!
Марша шагнула к нему, обняла.
– Ну что ты, деточка!
– Я вас так ждала!

Уже светало, солнце постепенно озаряло все густым летним огнем. Матиас и Марша сидели за столом и говорили, говорили... Марша одолела уже четвертую чашку кофе. Она перемежала кофе небольшими порциями привезенного Матиасом коньяка. Матиас подливал себе водку в маленькую хрустальную стопку. Выпивали не часто, не чокаясь, и только за Николая. Матиас не объяснил, почему приехал позднее других. Марша не стала его пытать, чувствовала, что все само складывалось каким-то совершенно определенным образом. Она спрашивала гостя о том, что ее интересовало в прошлом Николая. Матиас рассказывал.
– Такого друга у меня не было и не будет...
– Матиас, я вас очень прошу пожить здесь. Вы – единственный человек, кто может нам помочь раскрыть судьбу этой семьи.
– Поживу, на могилку схожу завтра, уже сегодня, если точнее.
Марша устроила Матиаса в гостевой комнате. Сама легла в гостиной, не раздеваясь, как уже случалось однажды, вдоль раздвинутого стола на диване и сразу уснула. Ее разбудил телефон. Марша взглянула на часы, было двенадцать. Солнце светило в окно как прожектор. Бархин кричал из трубки, что волнуется, ждет ее звонка, уже чего только не передумал. Вот не выдержал, сам позвонил. Женька не давал Марше вставить ни слова, наконец, успокоился и примирительным тоном сказал:
– Хотел мчаться к тебе!
– Жень, Матиас Лук приехал ночью, друг Николая Генриховича по Таллину. Легли уже утром, да мы еще выпивали с ним, вот я и уснула крепко.
– Он что, у тебя поселился?
– Ну да, конечно! Мы много говорили, надеюсь, еще получится. Расскажу при встрече.

Марша прошла в кухню, из окна был виден сад. Матиас сидел на чурбачке, курил и разговаривал с котом.
Марша встала под прохладный душ, самочувствие улучшилось. Она вышла в сад. Было уже жарко.
– Тамикуль, смотрю, жирок накопил, – улыбаясь и щурясь от солнца, сказал Матиас. Говорил он по-русски очень хорошо, практически без акцента.
Марша заметила, что у него не хватает двух верхних зубов. Сейчас при дневном свете он показался ей немного другим, каким-то простым и добродушным. Она смогла лучше рассмотреть его. Волосы довольно длинные, седые и взлохмаченные. Одежда обычная, советского времени, но выстиранная и отглаженная. На фоне всего этого несколько чужеродно выглядели новые, с блеском, кожаные коричневые ботинки, может быть, слишком основательные для лета. Марша спросила:
– А вы давно проснулись?
– Не так давно, но на могилке уже побывал. Путь запомнил, когда год назад приезжал. Хороший памятник сделали, я бы мог потрудиться, да в голову не пришло, не предложил. Но у вас достойно получилось, не тривиально.
– Да мы пока сообразили, что к годовщине надо успеть, а времени совсем мало, Антон все московские связи подключал. Чтобы такой камень достать. Пошли поэтому по пути строгости и минимализма. Но главное успели! Так получается, вы совсем и не отдохнули, давайте скорее пить кофе и завтракать.
Матиас не стал отказываться от еды, но выпивать не предлагал. Марша была рада, что сохранилось много всего вкусного со вчерашнего дня. На завтрак решили ограничиться бутербродами и пирогами.
– Хороший дом у Николая, душевный. Как тут спокойно, тихо! А ведь это он для меня флигель строил! Хотел, чтобы я к нему в гости приезжал. Здесь летом тепло, хорошо в саду. Я все время на работу ссылался, мол, некогда отдыхать, заказов много, тогда он пообещал построить мастерскую. И построил. Но не получилось у меня здесь трудиться. Я навещал его потом несколько раз, когда он тут насовсем осел, но работать было уже не над чем, все развалилось в стране, да и в жизни.
– А почему все-таки Николай Генрихович уехал из Таллина, там у него хорошее жилье было...
– Ну, он всегда мечтал, когда выйдет на пенсию, вернуться в родительский дом. Сначала его работа в Таллине держала. Потом обстановка в стране стала меняться. Отношение к русским у нас там, мягко сказать, не слишком хорошее. Пока он трудился, находился в своей среде, все было замечательно. А когда в проектной конторе пошли пертурбации, его с руководства начали двигать, чтобы местного поставить, решил уехать. Он несколько лет здесь жил, писал книги, в Москве и Ленинграде бывал с лекциями. А до пенсии ведь так и не дотянул. Пусто без него, невозможная потеря для меня.
Матиас непроизвольно вытер глаза, будто бы смахивая невидимые слезы.
– Может быть, вы что-то возьмете из вещей Николая Генриховича на память?
– Что взять-то? Кепка у него была хорошая, бейсболка с надписью «Rock». Привез кто-то из-за границы. Он ее не носил, не любил, а мне нравилась, модная. Я ее даже у него выпрашивал, а он отшучивался и не отдавал, такой юморист. Вот чего не отдавал? Ведь он со мной всем делился, последнее не жалел.
– А если ему неудобно перед тем, кто подарок привез? Боялся обидеть того человека, вдруг на вас увидели бы?
– Возможно... Николай крайне деликатным был. Таким в наше время трудно, особенно людьми руководить. А он умел. Сначала группой командовал, отделом, потом назначили главным архитектором большого института. Он не только профессионал, каких мало, но и человек настоящий, не карьерист.
– Давайте я бейсболку посмотрю в кладовой.
Марша долго отсутствовала, вынесла куртку, шарф и клетчатую кепку.
– Бейсболку не нашла, а это вам не подойдет?
– Почему не подойдет, возьму, знакомые мне вещи, добротные, сам поношу еще. Вот осень настанет и поношу. Я ведь теперь холостякую, Мария прогнала меня за ненадобностью, – Матиас по-доброму засмеялся, – но не буду скрывать, она заботится обо мне, ботинки вот новые купила, когда узнала, что я еду к Николаю на годовщину. Добрая она, красивая, молодая еще, жизнь я ей загубил, как она считает.
Марша тоже засмеялась, ощущая легкость и непринужденность от присутствия Матиаса. Это удивительно редкое чувство, когда рядом с каким-то человеком ты понимаешь, что в данный момент являешься самой собой, не притворяясь и не лукавишь. Матиас был, и одновременно как будто его не было. Он не мешал, не смущал, не становился излишне разговорчивым, не ввергал собеседника в постоянный транс своим чувством юмора. Он говорил медленно, негромко, шутил естественно. Марша переговаривалась с ним и одновременно мыла посуду, а он взял полотенце и начал вытирать тарелки, тщательно, до скрипа.

В середине дня Матиас отпросился пройтись по городу. Марша не стала навязываться в сопровождающие, предполагая, что, скорее всего, у них с Николаем Вульфом были свои любимые места, которые он захотел посетить один.
Марша позвонила Ольге Викторовне, пригласила ее зайти, сообщив о приезде Матиаса. Ольга Викторовна пришла после работы, ближе к вечеру. Гость к этому времени все еще не вернулся.
Они решили заранее подготовиться к ужину и начали сервировать стол.
– Марша, ты бы мне рассказала вкратце, что смогла выведать от Матиаса. Не хочу попасть в неловкое положение и спрашивать о том, о чем вы уже говорили.
– Да, конечно, Ольга Викторовна! Первое, что мне хотелось узнать – при каких обстоятельствах он познакомился с Николаем. Оказалось, все получилось случайно. Матиас работал скульптором в художественных производственных мастерских. Николая, когда он приехал в Таллин, поселили в так называемое общежитие при Союзе художников, где уже проживал Матиас. Общежитие представляло собой трехкомнатную квартиру. Две комнаты побольше – их занимали Николай и Матиас, а третья поменьше – резервная для командировочных. Вот так они и подружились. Матиас – человек легкий, веселый, с юмором, пришелся кстати Николаю в тот трудный жизненный период. Они ощущали себя братьями. Роднее друг друга у них никого не было. Матиас несколько раз женился, но Николай для него оставался главным родственником и самым близким человеком. Через год Николай получил жилье в пригороде. А у Матиаса образовалась семья, но на отношения друзей это не повлияло. Зарплаты были хорошие, они купили автомобили, ездили друг к другу, виделись часто. Случались совместные творческие проекты. Матиас всегда привлекал Николая в соавторы при создании памятников – ведь, как правило, скульптор работает над самой статуей, а общую композицию, площадку перед постаментом, пьедестал, благоустройство проектирует архитектор. Матиас безоговорочно доверял вкусу Николая. А Николай настолько ценил их дружбу и талант Матиаса, что специально для него придумал и построил этот флигель. Причем, как оказалось, он перепланировал и спальную зону, выделив для друга гостевую комнату рядом со своей спальней, и предусмотрел дополнительный санузел, который мы теперь собираемся использовать как рабочий. Вот именно поэтому, для прокладки и правильной службы инженерных коммуникаций в душевой, ему пришлось приподнять пол в этой части дома. Надо сказать, что перепад пола в этом месте мне всегда не давал покоя. Я полагала, он был задуман изначально из-за подъема рельефа, чтобы площадка выхода во двор не врезалась в землю.
– А ты узнавала, что за конкурс был на высотное здание, из-за которого Николай, уехал тогда из Ленинграда?
– Да, конечно, это проект двадцатипятиэтажной гостиницы в Таллине. Да, вот такая игра судьбы. Но тем легче было Николаю Генриховичу проявить себя. Матиас рассказывал, что он его специально заставлял цитировать СНиПы, которые впервые появились в 1955 году, а сам проверял по тексту. На этот проект объявили всесоюзный конкурс. Эстонские власти решили представить свой авторский коллектив, набирали по всей республике лучших специалистов, но руководителя из тактических соображений хотели взять московского. Они обратились к Олтаржевскому, который был одним из авторов высотной гостиницы «Украина», с просьбой поспособствовать в привлечении хорошего архитектора. Олтаржевский, естественно, предложил Николая. Получилось взаимовыгодное сотрудничество. У Николая выявились проблемы с трудовыми книжками, вернее, проблемы были с тем, что в новой трудовой книжке у него не записано место работы по основной специальности, а в старой книжке увольнение по статье и почти год без работы, а это – тунеядство. Его в конкурсную бригаду не могли принять на руководящую должность, взяли рядовым архитектором, но фактически с первых дней основным автором проекта считался он.
– И что, гостиница была представлена в такой стилистике, как и «Украина»?
– Нет, в пятьдесят пятом году вышло постановление ЦК КПСС об устранении излишеств в строительстве и архитектуре. Высотка «Украина» уже возводилась во время принятия этого постановления. Ведь по времени она была самой последней из московских высоток. А здания, проекты которых разрабатывали после принятия постановления ЦК, разрабатывались уже с учетом новых веяний. Поэтому здание таллинской гостиницы получилось достаточно лаконичным. Николай был рад такому повороту событий. Он хотел работать в новом стиле, заниматься современной архитектурой и забыть навсегда про сталинский ампир. Группа Вульфа победила в конкурсе. Они начали готовить рабочий проект и делали его три года, за это время в стране сменился лидер. Иначе – Генеральный секретарь. Были события как-то связаны между собой или нет, никто не знает. Но здание гостиницы так и не начали строить. И только в конце семидесятых годов, в преддверии Олимпиады, в Таллине появился двадцативосьмиэтажный отель «Олимпия». В проектировании этого объекта Вульф уже не принимал участия. Тем не менее, на своем конкурсном детище Николай заработал известность в архитектурной среде. Можно сказать, творческая судьба и карьера сложились удачно, у него было несколько знаковых построек и много всякой интересной работы. Матиас говорит, что они прекрасно и весело жили тогда, вращались в кругу творческой интеллигенции, собирались с друзьями, устраивали музыкальные вечера, участвовали в архитектурных конкурсах.
Дверь отворилась, вошел Матиас.
– Здравствуйте, – негромко поздоровался он с Ольгой Викторовной. Они познакомились.
За ужином вскрылось, что Матиас слегка выпил где-то в рюмочной. Он виновато сам сообщил об этом:
– Как-то, в мой последний приезд, мы с Николаем ходили в кинотеатр, даже название фильма помню – «Паспорт», когда вышли после картины, начался такой ливень, просто водопад, а у нас нет зонтов. Вот мы спрятались в забегаловке неподалеку, переждать дождь, да и подзадержались там, взяли по рюмочке водки, на закуску давали крабовые палочки. Хорошо было, душевно.
– Не хотите тогда повторить, за знакомство? – осторожно спросила Марша, не понимая, как себя вести. Она не могла разобраться, стоит ли Матиасу выпивать или у него проблемы. Ей почему-то показалось, что именно этот факт послужил причиной его расставания с женой Марией.
Матиас к ее предложению отнесся без особой радости, но согласился. Он сам разлил в хрустальные стопочки всем поровну, по половинке. Сначала ели, перекидываясь отдельными фразами. Потом Ольга Викторовна задала несколько вопросов Матиасу. Он отвечал медленно, односложно. Сам как-то сник, погрустнел. Марша, заметив это, спросила, не хочется ли ему отдохнуть, прилечь. Матиас кивнул и, извинившись, прошел в свою комнату.
– Марша, может, мы не совсем правильно себя ведем? Расспрашиваем, лезем в душу. А кто мы такие, в общем-то? Ведь это его жизнь, его и Николая.
– Я сама не пойму, что произошло, то ли прогулка по городу так его расстроила или, может быть, просто устал, потому что спал мало, вчера он очень легко шел на контакт.
Ольга Викторовна побыла еще около часа, они обменялись впечатлениями о том, как прошел предыдущий день, помогла Марше прибрать посуду и заторопилась домой.

Спустя некоторое время приехал Женька Бархин, Марша рассказала ему о произошедшем. Бархин тоже не мог понять причину такой смены настроения гостя. Матиас больше так и не вышел из своей комнаты. Где-то около двенадцати часов Марша легла и быстро уснула. Проснувшись утром, она поняла, что Матиас уехал. На столе в кухне лежала записка: «Спасибо, деточка, за память о Николае! Матиас Лук». Ниже был написан номер телефона.


ГЛАВА 41. ЛЕЙЛА В ГЕРМАНИИ.
– Давай сходим на Мариенплац, посмотрим Новую Ратушу. Думаю, тебе будет интересно. Ее проект предложил двадцатипятилетний студент, правда, еще в девятнадцатом веке. Это неоготика.
– О–о–о, знаю, рисовала я ее. Надо увидеть непременно!
Лейла и Антон час назад приземлились в аэропорту Мюнхен имени Франца-Йозефа Штрауса и ожидали электричку до Мюнхена. Маршрут свой они тщательно изучили еще дома, воспользовались рекомендациями знакомых, сверились с Интернетом. В клинике их ждали в 15-00. К этому часу должен был освободиться переводчик. Таким образом, осталось немного свободного времени на осмотр достопримечательностей. Ну, хотя бы Ратуши, благо она в самом центре, а у электрички есть остановка на Мариенплац.
Ехать минут пятьдесят, не больше. Антон вечером улетал домой, самолет в 21-35, плюс час на регистрацию, плюс час, грубо, на обратную электричку, плюс полчаса на непредвиденные обстоятельства. До 19-00 надо успеть устроить Лейлу в клинику и оформить документы на лечение. Сейчас он немного жалел, что не остается здесь до утра. Но приходилось экономить на проживании. По этой же причине они отказались от встречающего сотрудника.
– Знаешь, нам, чтобы добраться до клиники, надо ехать до станции метро Терезиенвизе, там, на площади Терезиенвизе, вернее, это даже не площадь, а территория, проходит праздник Октоберфест, длится он две недели. Ставятся специальные палатки, и основное занятие в это время – потребление пива, а основная проблема – воровство пивных кружек. Кстати, воровство пивных кружек в Германии – уголовно наказуемое преступление. Это я тебя так просто предупредил.
– Спасибо, пап, а то я уже начала чувствовать признаки клептомании. Жаль, что сейчас не октябрь, можно было бы оторваться.
– Ага, оторваться и еще чего-нибудь себе поломать.
– Теперь понятно, почему рядом ортопедия и травматология. Пап, а сколько я тут пробуду? Здесь уже совсем весна.
– Точно не знаю, врачи скажут сегодня.

Переводчик, молодой юноша в очках, хорошо говоривший по-русски, покрывался попеременно то красными, то белыми пятнами. Лейла общалась с серьезным профессором напрямую. Вернее, слушала. Доктор говорил медленно, чтобы все смогли осмыслить и успеть перевести. Лейла кивала. Если не кивала, что поняла, доктор повторял ту же информацию на английском языке. Молодая медсестра внимала, что-то помечала в блокноте, а потом следила за переводчиком, дублируя фразу, если тот вдруг запинался. Разговор в таком темпе длился уже полчаса, Антон аж взмок от волнения, смысл трансляции как-то не сразу доходил до него, нет, он все слышал, улавливал суть, но почему-то очень волновался за переводчика. Медсестра тоже переживала. Причину внутренних профессиональных отношений этой тройки непосвященному было сложно понять.
– Доктор говорит, что вы хороший отец. Обычно из России с такими проблемами не приезжают, пытаются лечиться дома, но на самом деле это серьезно, и ваше обращение в клинику правильное и своевременное. Сейчас можно использовать щадящий оперативный метод – артроскопию. Потом иммобилизация и разработка. На это потребуется две-три недели. Профессор в курсе того, что для российских пациентов время пребывания здесь, связанное с удорожанием лечения, имеет значение.
– Darf ich Fragen, wer von Beruf ist Ihr Vater? (Могу ли я спросить, кто по профессии ваш отец?) – доктор обратился к Лейле.
– My father is a very good architect (Мой отец очень хороший архитектор), – Лейла не рискнула отвечать по-немецки.
– Oh, my reverence and respect! Then it is clear, why are you doing it this way! (О, мое почтение и уважение! Тогда понятно, почему вы поступаете именно так!) – доктор моментально перешел на английский. Тут уж и Антон включился в беседу. Профессор, улыбаясь во весь белозубый рот, пожал Антону руку и добавил:
– Do not worry, your daughter will be all right. This problem will disappear from her life. (Не беспокойтесь, с вашей дочерью все будет в порядке. Эта проблема исчезнет из ее жизни).
Профессор слегка склонился и вышел из переговорной. Медсестра с Лейлой занялись оформлением документов. Юноша заговорил с Антоном:
– Я сегодня первый день работаю. Вам все было понятно? Вы уже третьи, утреннюю консультацию меня подстраховывал штатный переводчик. Я плохо успевал, врач другой, не помогал, говорил быстро, но в итоге справился, после этого наставник разрешил мне работать одному. Я из России. Окончил там Российский медицинский университет, раньше 2-й медицинский институт. Родители переехали сюда на ПМЖ, мой диплом тут ничего не значит. Я немецкий учил основательно в России и еще в Германии год. Совершенно случайно узнал о подготовке переводчиков в медицинские центры. Сейчас это прямо волна, чтобы для русскоговорящих пациентов были синхронисты с немецкого. Мое образование помогло. Я понимаю, о чем говорят медики.
– Да, я видел, что вы волновались, и сестра переживала за вас.
– Не за меня, за репутацию клиники. На ней лежит организация контактов с пациентами, если будет высказано недовольство с вашей стороны, для нее это очень плохо, потому она так трогательно пыталась мне помочь. Только не медсестра, у нее какое-то сложное название. Хотя сути это не меняет.
«Медсестра» встала из-за стола и пригласила Антона с Лейлой следовать за ней.
– Я с вами побуду, – предложил переводчик, – вдруг что пояснить надо. Вижу, ваша дочка иностранными владеет. Сейчас тут поживет, еще потренируется. Это полезно. В общении усваивается легче, возникает необходимость понимать друг друга любым способом. Здесь все говорят на каком-то усредненном немецко-английском с элементами русского. Но русских немного. Пока. Только спортсмены, да и те в основном проживают не в России, хотя за Россию выступают. Меня Сергей зовут. Я теперь каждый день смогу Лейлу навещать. Если что, вот моя визитка, вдруг понадобится. Звоните, пишите по Интернету или в Скайп. Мне не хватает общения с соотечественниками, скучаю по друзьям, поэтому буду ей надоедать на правах персонала клиники. Меня теперь закрепят за пациентами, которым я сегодня переводил. Хотя первые двое – мужики,бобслеист и штангист. Они сами говорят и понимают немецкий. Я, скорее, озвучивал проблемы их помощникам и родным. Но для порядка я за ними буду числиться. Вы – другое дело, такие люди интересные, архитекторы, и дочка ваша замечательная. Хочется пообщаться. Да и немецким она хуже владеет, чем английским, может, помогу ей.
Переводчик Сергей дорвался до общения и говорил без остановки. Все пояснял по пути, где что. Антон выбрал для Лейлы одноместную палату. Не стал даже советоваться с ней. Просто решил: лечение здесь – реальная возможность еще и отдохнуть, порисовать, послушать музыку через плеер. Захочет пообщаться – выйдет в холл. Но подчинить свой день чужим распорядкам и привычкам – слишком большая роскошь. Антон экономил, но не на дочери. Пусть хоть отоспится и никаких телевизоров, правда, комнат без телевизора не нашлось.
Медсестра открыла им палату. Она напоминала просторный гостиничный номер, только кровать с ортопедическим матрасом на белых толстых колесах и лампа-трансформер, прикрепленная к изголовью, выдавали медицинское учреждение. В углу журнальный столик, два кожаных кресла, на тумбочке – ваза с цветами. Воздух свежий, дверь на застекленную лоджию приоткрыта.
Переводчик Сергей показал, где можно оставить вещи, продемонстрировал, как пользоваться бесконтактными водопроводными кранами в душе.
– Теперь мы вам прорекламируем тренажерный зал, пойдемте!
Они прошли по длинной светлой галерее, одна стена которой была полностью остеклена и раскрывала начинавший цвести сад. Лейла подошла к витражу. На деревьях проглядывали маленькие листики. Их даже еще не было, они только собирались проклюнуться, и их дух ореолом окутывал ветви, создавая иллюзию зеленоватого облака. Некоторые деревья без листьев уже цвели. По дорожке, выложенной плиткой, медсестра катила коляску, в которой сидел молодой человек. Рядом шли женщина и девочка. Они остановились на круглой площадке в центре сада, медсестра, что-то сказала и ушла. Девочка вскарабкалась на колени к мужчине, женщина попыталась этому воспрепятствовать, но мужчина не разрешил ей. Он посадил девочку на колени, и женщина покатила коляску дальше по дорожке. Лейла засмотрелась и даже не услышала, что ее зовут.
Тренажерный зал представлял собой большое светлое помещение, наполненное диковинными механизмами. Переводчик Сергей и медсестра по очереди подводили Лейлу и Антона к каждому тренажеру и объясняли, как они работают. На некоторых под присмотром инструктора занимались юноши и девушки. Лейла обратила внимание, что многие пациенты с забинтованными руками делали упражнения для мышц ног или просто ходили по беговой дорожке, а с поврежденными нижними конечностями тренировали бицепсы и трицепсы, поднимали штанги лежа.
– Спортсмены пытаются сохранять форму. Тренажеры шикарные, тут и для разработки после травм, и для поддержания тонуса мышц, так сказать, классический набор фитнеса.
Они подошли к группе молодых людей, которые колдовали около тренажера, споря и хохоча, пытаясь установить на нем нужные показатели. Один юноша, сидевший на корточках, одетый в шорты до колена, повернул голову, чтобы посмотреть на подошедших, но потерял равновесие и чуть не свалился на бок, успев подставить левую ладонь. Весело рассмеялся и тут же вскочил, при этом не сводя глаз с Лейлы. Он был высокий, стройный, светловолосый с роскошной улыбкой, запоминающейся с первого взгляда.
– Mein name ist Thomas, – сказал юноша и протянул Лейле руку.
– Лейла…– Лейла не ожидала такого напора, – я из России.
– Besucher! Die Russen! Moskau! Pluschenko!
Все засмеялись. «Медсестра» отчитала Томаса. Сергей вкратце пояснил: она сердится на то, что он не уходит, хотя его выписали. Мало того, не бережет свое колено, приседает, а это грозит рецидивом. Томас сказал, что он не уйдет сегодня отсюда, а завтра подпишет бумаги и останется в реабилитационном центре еще на неделю как минимум. При этом он весело поглядывал на Лейлу. Антон даже забеспокоился. Вот, привез детку, а тут парни обступили со всех сторон. Переводчику Сергею он доверял больше – все-таки, персонал клиники. А веселому Томасу не получалось. Тем временем Томас, попрощавшись с друзьями, крикнув Лейле: «До-сви-даня, ма-треш-ка!», побежал, слегка прихрамывая на правую ногу.
– Теперь вот притворяется хромым, – переводил Сергей сетования «медсестры», – парень хороший, добрый, умница, терпеливый, самоотверженный. И что придумал? Ведь уже нормально ходил.
«Медсестра» опять записала что-то в блокнот. Ее лицо казалось утомленным и озабоченным. Она быстро привела его в соответствие со статусом, улыбнулась и пригласила Лейлу и Антона в кафетерий. Было полшестого.

После обеда Антон и Лейла пошли погулять в сад.
– Дочка, ты уж смотри, вроде Сергей парень хороший, русский. Я его попросил помогать и за тобой приглядывать. Если что, обращайся к нему, вот телефоны.
– Пап, я ведь не так долго тут буду. Но уже скучаю, вы с мамой берегите себя!
– Конечно, нам расслабляться нельзя. Но знай, мы все – мыслями с тобой. Нас много, тех, кто любит тебя и готов помочь. А ты звони, пиши, тут Интернет есть, письма – это хороший способ общения, но обязательно каждый день, чтобы родители не волновались. Мы тоже будем звонить, писать и скучать. Да, я тебе почитать оставлю, – Антон открыл сумку и вынул книгу.
– Жорж Кандилис, «Стать архитектором». Спасибо, – Лейла засмеялась, – откуда она у тебя? Книга-то старая.
– У бабушки нашел, мы по ней как бы учились. Тогда мало литературы было, особенно иностранной. Преподавал у нас один профессор, не знаю почему, он каждую свою лекцию начинал с того, что говорил: «Вам всем нужно прочитать книгу Жоржа Кандилиса «Стать архитектором». Вот думаю, может, он забывал, что про нее уже говорил? Книгу эту было не достать. Мы даже не знали, о чем она. А мне кто-то из друзей купил ее в Москве. Оставлю тебе как талисман. Не потеряй. Название хорошее. Думаю, там и в тексте что-то полезное можно найти. Ну вот, мне пора. Прилечу в Москву, тебе СМС кину. Вроде ничего не забыл, пошли, до ворот проводишь!

Сначала слышался однократный стук в дверь, потом в палату просовывалось улыбающееся лицо.
– Лея! Выходи!
– Томас, я только что пообедала, хотела отдохнуть.
– Лея! Выходи! Ма-треш-ка!
– Томас, не смеши, я больше не могу, у меня ребра от смеха болят, какая я тебе матрешка?!
Томас зашел в палату. В руках он держал куртку большого размера, в которую легко можно спрятать согнутую в локте руку Лейлы в специальной повязке Дезо. Операция прошла несколько дней назад. Было недолго и не больно, не сравнить с тем, как вправляли вывих.
– Лея, гулять!
Настроение у Лейлы замечательное. Она ходила в зал, занималась там немного на тренажерах сидя, чтобы нечаянно не нарушить иммобилизацию руки. Ей еще прописали несколько процедур в первой половине дня. Потом появлялся Томас и не оставлял ее до поздней ночи. Он продлил договор и пребывал в отдельном реабилитационном корпусе. Ему там тоже делали массаж, еще какие-то процедуры, потом бассейн. Переводчик Сергей наведывался к Лейле с утра, перед обходом, все попытки продолжить общение вечером беспрекословно пресекал Томас.
Томас решил говорить с Лейлой только по-русски, при этом его прежний словарный запас не отличался большим разнообразием: Москва, матрешка, Плющенко, еще пара выражений, но он пользовался ими в самых неожиданных ситуациях, в различных значениях, как некоторые люди вставляют бранные слова, для более полной передачи информации и чувств, и этим очень веселил Лейлу. Надо сказать, он серьезно взялся за русский язык, купил учебник, постоянно спрашивал Лейлу о непонятностях и исключениях в правописании. Лейла планировала подтянуть с ним свой немецкий, но этому не суждено было сбыться. Томас хотел разговаривать с ней только на русском языке, и чтобы она ему на русском же отвечала.
Времени рисовать, читать или слушать музыку у Лейлы совсем не оставалось, но она не сильно горевала об этом. С Томасом ей было интересно. Он – будущий специалист по холодильным установкам, но уже работает в компании «Сименс», пока, правда, курьером. Вот работая курьером, свалился с велосипеда и повредил колено, поэтому лечился в клинике. Сейчас чувствует себя прекрасно, просто взял отпуск и решил отдохнуть здесь, в реабилитационном центре.
Они шли по дорожке. Томас всегда вел ее, как ребенка, чтобы она вдруг не упала. Ни за что не соглашался отпустить руку.
Весна выманила листики из почек, и они, еще согнутые и сморщенные, сразу раскрасили и развеселили этот чудесный сад. Воздух был хрустально звонким, чистым и прохладным. И все самое прекрасное, казалось, будет впереди.
 

ГЛАВА 42. МАСТЕРСКАЯ «СФЕРА».
Лето в этом, 1992 году, было изнурительно жарким. Будто бы вся природа решила бросить силы и выдать холодную, снежную зиму и длинное, засушливое лето. Дождей не случалось уже несколько недель.

На участке Вульфов весь июль кипела работа по оборудованию флигеля для архитектурной мастерской. Антону казалось, что так он не волновался никогда, хотя события последнего года были непростыми и далеко не радужными. Все можно преодолеть вместе с единомышленниками, с теми, кого ты любишь, кто поддерживает тебя. Но в этот раз Антон понимал, что на него ложится какая-то особенная ответственность за других людей. Теперешнему положению дел предшествовала череда событий, обсуждений, споров, бумажной волокиты с документами, простаивание в очередях за получением различных разрешений, подписей, справок. Антон осунулся и похудел.

Тяжко далось прощание с институтом «Гражданпроект», ведь он увольнялся не один. С ним ушли Саша, Марша и Виталик. Правда, Виталик не хотел устраиваться к Антону на постоянную работу, потому что архитектурная деятельность как таковая его мало волновала. Сам он желал углубиться в 3DsMAX, приобрести новейшую компьютерную технику, стать настоящим гуру и заниматься этим в удобное для себя время. Антон с позиций возраста и опыта уговорил его все-таки оформиться в мастерской, чтобы не прерывать рабочий стаж и пообещал привлекать только в случае крайней необходимости. Майя Михайловна застеснялась уходить к Антону, сомневалась, как она там будет себя ощущать среди молодежи. Он ее очень уговаривал, ведь люди все остаются знакомые, которые к ней прекрасно относятся. Антон пытался объяснить, как ей будет тяжко в институте без него, они сработались, понимают друг друга, но потом отступил. Майя Михайловна пообещала думать, с условием, что он не станет ее торопить делать выбор именно сейчас, а сначала свою деятельность испробует, пообвыкнется, тогда через пару месяцев она, может быть, присоединится к ним. Майя Михайловна хотела отпраздновать юбилей в родном институте. И ждала, чтобы утихла буря, вызванная таким массовым уходом перспективных специалистов.
Так что к началу самостоятельной трудовой деятельности Антон реально мог рассчитывать только на Сашу и Маршу. И тут неожиданно для всех подошла подмога в лице Бархина. Женька в шутливой форме попросил взять его на испытательный срок, чтобы трудиться понемногу дома, вечерами. После совместной работы с Маршей над планировкой улицы Светлая он не захотел расставаться с архитектурой еще раз и решил попробовать снова войти в эту творческую реку, надеясь на лояльность и помощь друзей.
Антона беспокоила мысль о Марше. Не стесняют ли они ее, не вторгаются ли на личную территорию, не разрушат ли приватность ее существования? До него как будто бы только теперь стали доходить слова и просьбы Саши о том, что не надо устраивать помещение для мастерской во флигеле Вульфов. После того, как Бархин раскрыл ему подробности личной жизни Марши, к его собственному чувству восторга, которое она вызывала у него, добавилось тягучее чувство вины.
Но теперь отступать было некуда. Флигель полностью готов, стены и кровля утеплены, проведено паровое отопление, кое-где пришлось подремонтировать оконные рамы и деревянные полы. Протестировали и дополнили электропроводку. Заново выкрасили стены. Антон очень старался распланировать все так, чтобы попасть в помещение мастерской можно было независимо от жилого дома, не беспокоя хозяйку. Они сделали еще одну калитку и проход к флигелю со стороны парка по внутренней дорожке сада. Рабочий зал был отделен от жилого дома небольшим коридором. Бывший хозяин Николай Вульф хотел предусмотреть там санузел, который не успел окончательно оборудовать, поэтому он до этого момента не использовался, а теперь был перестроен, в результате чего рядом появилась небольшая ниша с раковиной, электрочайником и маленьким холодильником «Морозко». Антон выкупил у института четыре старых кульмана, которые собственноручно ремонтировал и доводил до дела, и шесть рабочих столов. Все удачно разместилось на обширной площади проектного зала. Стеллажи и полки они сами сделали с Женькой Бархиным и его приятелем, мастером-деревянщиком Павлом, с которым Антон познакомился у Таисии Алексеевны Волковой.

Антон волновался по поводу заказов, даже для себя решил, что не будет открывать мастерскую, пока фронт работ не сформируется, но жизнь преподносила свои подарки. Заказ появился намного раньше, чем друзья уволились из «Гражданпроекта». Старые связи сыграли свою роль. Получилось, что Антона нашел его давнишний заказчик и приятель Грэгор Бочкарев. Лет пять назад их отдел выполнял реконструкцию плохонького двухэтажного жилого дома под офисное здание. Заниматься этим поручили Антону. Он помногу беседовал с Бочкаревым, вникал в суть того, как здание будет использоваться. У Бочкарева был пятилетний опыт работы за рубежом, откуда он и привез свое новое имя, взамен данному при рождении Григорию. Сказал, что даже в паспорте поменял. Антон поинтересовался, как оно теперь соседствует с отчеством, оказалось, Грэгор Богданович, вроде нормально.
Грэгор остался доволен результатом их сотрудничества. Он неожиданно быстро все перестроил в точности по проекту и даже позвал Антона на неофициальный авторский надзор, похвастаться. Антон, в свою очередь, был приятно удивлен, увидев, что получилось. Грэгор пошел дальше предложенного в проекте. Он сделал лаконичные и качественные интерьеры. Совсем не характерные для российского периода того времени. Антон, честно говоря, немного устыдился, что сам не уделил в проекте этому должного внимания. Грэгор сказал, что обращался к знакомым дизайнерам – новое слово и профессия, которая год от года стала завоевывать все сферы жизни от дизайна квартир и ландшафта до упаковок товаров и продуктов. Так Антон познакомился с Юстасом. После той встречи Грэгор пропал и не давал о себе знать целых пять лет. За это время он внешне немного «заматерел», видимо, и финансовое положение укрепилось.
Теперь у него были поистине наполеоновские планы – перестроить центральную улицу города.
Антон даже слегка опешил. Не мог понять – по плечу ли ему эта задача? И вообще, вправе ли он заниматься проектами такого масштаба и уровня? Но Бочкарев, как всегда, был уверен в себе:
– Сам понимаешь, главная улица – лицо города, а у нас она совершенно не смотрится цельно. Какая-то выставка разномастных зданий. Я, конечно, не специалист, но ты мне офис делал, он тоже в центре, пусть не на этой улице. Я помню, все учитывалось – с какими домами он соседствует, этажность окружающих зданий, чтобы потом все в комплексе смотрелось. Я вот езжу по центру, и не дает мне покоя этот бугор на проспекте, сначала подъем, затем яма, если все это сравнять, снять лишний культурный слой, то можно было бы немного оголить цокольные этажи и за счет встроенно-пристроенных помещений как-то все это связать. Ну не мне тебя учить. Возьмешься? Работа большая, я с ней, понятное дело, пошел в ваш «Гражданпроект». А мне там объяснили, что ты пока тут, на выселках обосновался. Так я сразу к тебе. Надеюсь, выразишь свое мнение – стоит ли с этим возиться.
– Во-первых, ты представляешь, какие это средства?
– Средства на проектные работы? Обижаешь, я человек не бедный и надежный, сам знаешь, финансирование проходило строго по графику.
– Да проектные работы – это от двух до десяти процентов от СМР.
– СМР – поясни?
– Ну, строительно-монтажные работы. Кто все остальное оплатит?
– Кто? Те, кто в этом будет заинтересован. Надо в главную улицу запустить торговлю на первые и цокольные этажи. Это выгодно. Я удачно вложил деньги в тот, известный тебе, проект. Что я сейчас хочу: сделайте мне эскизник, ваше предложение, лучше не планшеты, а какие-то альбомы. У меня будет, с чем начинать хождения по инстанциям. Ты не сомневайся, я прямо завтра в бухгалтерию схожу, оставлю аванс, договор заключу.
– Знаешь, Грэгор, какая ситуация… Я же из института увольняюсь. Начинаю свое собственное предприятие. Открываю персональную творческую мастерскую, месяца через два развернемся.
– Во, дела! – Бочкарев на минуту задумался, – слушай, а мне какая разница. Главное, чтобы ты этим занимался, я к тебе привык, и ты меня уже знаешь, нам вдвоем гораздо легче будет договориться, а то ГИПша ваша вредная, мне все время настроение портила своими намеками, вдруг я не расплачусь, или что вы ничего не будете делать бесплатно. А мне и не надо бесплатно. Я хочу платить хорошие деньги за хорошую работу. Да, кстати о деньгах, напрямую с тобой мне и дешевле проект обойдется, правда же?
– Ну да, где-то вполовину или около того.
– У тебя как с контингентом, силенок-то хватит?
– На эскизный хватит, а потом посмотрим. Я еще с конструкторами не разговаривал. Может, по договору буду с ними работать. Но одного специалиста хочу на постоянное место взять, чтобы консультироваться при нужде.
– Тогда давай, прикидывай стоимость. И бери аванс. Что два месяца ждать! Ты ведь думать о реконструкции уже сегодня начнешь, я точно знаю. Пока разговаривал, видел, как у тебя глаза заблестели.

Антон разволновался из-за прихода Грэгора. Это было настоящим испытанием. Но предложение действительно заманчивое. Проект дорогостоящий, можно несколько месяцев продержаться. Да и очень интересный. Такие заказы встречаются раз в жизни. Однажды ему уже повезло. И вот еще один шанс. А главное, деньги сейчас нужны на переезд, оформление документов, ремонт помещения. Кроме того, Антон решил для себя, что он будет сам оплачивать жилье Марши, цена за квартиру велика, а в связи с реорганизацией и колебаниями зарплаты она могла вообще оказаться в затруднительной финансовой ситуации. Именно ее судьба в данном случае больше всего волновала его. Они с Сашей в последнее время свои доходы тратили не все, просто не было необходимости, да и некогда из-за напряженной работы, поэтому небольшие сбережения у них сформировались, так что пару-тройку месяцев они бы продержались. Бархин тоже при должности и зарплате. За Виталика Антон мог не беспокоиться, он уходит в свободное плавание, значит, может это себе позволить. Новый заказ Грэгора сразу решал кучу проблем.

Антон никогда сам не расценивал стоимость проектных работ, сборниками по ценам пользоваться не умел. Поручил это Саше. У нее были подружки – Маринки, они работали в другой проектной организации, и одна уже год, как стала ГИПом, а значит, составлять такую смету для нее было привычным делом. Один раз она, конечно, поможет, но надо этот вопрос самому прорабатывать и еще думать о бухгалтере. Тут мог подойти только человек, которому бы Антон безоговорочно доверял. Но и знания, естественно, специальные были нужны. Обычно на эту должность брали жен. Но Антон и помыслить о таком не мог. Невозможно даже теоретически лишить Сашу ее любимой работы. Она прекрасный, опытный и ответственный архитектор, на нее он мог положиться на все сто процентов, что не менее важно. Он встряхнул головой, пытаясь отогнать эти дикие мысли. Марша тоже грезит архитектурой, и ей каждую минуту надо учиться и набираться опыта. Да, дела! А тут еще и проблема с постоянной няней для Лейлы, которая висела и оставалась нерешенной уже больше года. Внезапно Антону пришла идея, он даже встал и заходил по комнате. А если с Любой поговорить, подучить ее? Она мучается на своих дежурствах. То ночные смены, то дневные, потом не может войти в режим.

Люба неожиданно для всех просто уцепилась за это предложение:
– Антон, я очень хочу, я ведь после школы окончила экономический техникум! Правда, уже почти ничего не помню. Но сейчас появилось множество курсов для бухгалтеров, кроме того, у меня родная сестра экономист. Она на первых порах могла бы помогать. Я когда училась, мне нравилось в этом разбираться, надо было после техникума в университет на третий курс сразу поступать, жаль, никто вовремя не подсказал. Поехала учиться на технолога, в другой город. А теперь меня моя работа совсем не устраивает. По сменам тяжело, жарко у печей. Обнаружилась аллергия на определенные специи, так что я давно решила уйти в частную пиццерию, реально место подыскиваю. Прошу, дай мне шанс, я курсы закончу за свои деньги, не надо меня специально учить, как ты предлагаешь. Кроме того, я ведь не должна все время в офисе сидеть, могу что-то делать дома или вечером, а пока вы на работе, буду за Лейлой приглядывать. Ведь проблема, с кем ее оставить, не исчезнет и когда она в школу пойдет.
Антон в порыве благодарности обнял Любу и подытожил:
– Ты самый настоящий друг, я о таком счастье просто и не мечтал! Но учить тебя будем все-таки за средства мастерской.
Он неожиданно понял, что ему опять повезло. Да, складывалось, потихоньку, со скрипом, но все-таки разрозненные пазлы превращались в цельное полотно.

Через неделю после увольнения из «Гражданпроекта» подоспела еще одна работа. Заказчик нашел Антона тоже по рекомендации кого-то из бывших. Он хотел частный жилой дом, коттедж, но очень современный. Эскизный проект для получения разрешения на строительство и рабочка, все части. Пришла пора задуматься о смежниках.
Антон распределил работу между друзьями, пока сам решал организационные вопросы. Саше досталась реконструкция центра, а Марша и Бархин занимались коттеджем. Антон подключался вечерами, дома. Они с Сашей обсуждали концепции и прорабатывали каждый свой вариант. Бархин и Марша, как и раньше, расположились в доме Вульфов, в хозяйском кабинете. Марша начинала трудиться днем, а Женька приезжал к ней сразу после пяти, они ужинали и потом работали допоздна. Иногда к ним присоединялся заказчик, смотрел промежуточные эскизы, высказывал какие-то свои пожелания. В выходные друзья собирались все вместе и проводили жаркие обсуждения с нещадной критикой – так договорились, чтобы все недочеты и сомнительные моменты вскрывать самим по ходу дела.

Через некоторое время Антон ощутил страшную усталость и заметил, что просто «загнал» своих коллег. Особенно плохо выглядел Бархин. Он истощал, на нем висела одежда, хотя Марша утверждала, что аппетит он не терял, ужинают они полноценно. Антон испугался, вдруг Женька заболел. Заставил всех устроить выходной в воскресенье и предложил другу встретиться у него, как в былые времена.
– Жень, твоя работа в тресте такая собачья, нервная, с командировками, вечно проверки, да мы еще тебя так запрягли…
– Молчи! Молчи, прошу! А то сейчас ляпнешь какую-нибудь гадость!
– Да я же волнуюсь! Смотри, как висит на тебе свитер!
– Растянулся, я его в машинке прокрутил.
– А до этого, скажешь, не крутил?
– Мне мама руками стирала, когда я домой ездил.
– Я тебе не верю, иди, надевай другой свитер, грязный.
Женька послушно поплелся к платяному шкафу, долго копался там, потом повернулся к Антону и взмолился:
– Антоша, ну не мучай меня! Да, я похудел. На работе еще один участок навалили, которым Свиридов занимался, его на повышение отправили, куда я должен был попасть, кстати. А я и рад, что не меня продвинули, избегаю дополнительной нервотрепки! Но теперешний завал временный, обещали, скоро примут еще человека. Ну, пусть я буду домой приходить и тупо в телеке «Санта Барбару» смотреть… Лучше ее вдвоем с Марией послушаю, фоном, под работу. Поржем, дождемся, когда Си Си Кэпвелл выйдет из затяжной комы. Я не хочу других вечеров и другой жизни!
– Знаешь, Жень, у нас достаточно времени для этой работы. Надо просто распределить ее так, чтобы успевать отдыхать. Любую нагрузку можно выдержать, если хорошо питаться и много спать. Ты спишь достаточно?
– Нет, если честно…
– Значит, тебе следует уезжать от Марши не позднее десяти, как раз «Санта Барбара» твоя закончится и в путь! И подруге надо дать нормально отдыхать. У Марши есть возможность утром немного дольше поспать, но тоже не всегда, вечно то телефон разбудит, то шум с улицы или от соседей. Мы не должны работу ставить выше жизни. Я вообще чувствую себя каким-то рабовладельцем. Будто вы на меня пашете. И хотя это не совсем так, избавиться от дурацкого ощущения не могу.
– Да ладно, рабовладелец, на себя посмотри, как истончился. У меня хоть запасец был, а ты прямо из огня да в полымя. То с театром трясло нещадно, то сейчас эпоха перемен. Мы же все понимаем, что тебе лучше будет отделиться от института. И нам лучше. Сможем работу выбирать, не заниматься всякой туфтой, что вечно город навешивает на проектные организации.
– Вообще надо взять за правило: в воскресенье не работать, встречаться с друзьями или, наоборот, иметь возможность побыть в одиночестве. Подумать о себе, о жизни, – Антон засмеялся, – ну, давай, хвастай, какие у тебя есть дисочки новые!
– Дисочки есть. Кого будем слушать сначала – Nirvana, My Bloody Valentine или Primal Scream?
– Нирвана, а что еще ты говорил?
– My Bloody Valentine.
– Давай!
Открытие новой архитектурной мастерской «Сфера» общим голосованием назначили на субботу, шестнадцать часов. Решили позвать гостей, кое-кого из потенциальных сотрудников, бывших коллег по институту, а также хороших людей из городской администрации, кто помогал разрулить проблему с улицей Светлая. Марша пригласила Ольгу Викторовну, с которой была очень близка, ведь она неоценимо много сделала для присвоения дому Вульфов статуса памятника истории и культуры. В качестве бонуса, по словам Антона, из Москвы на выходные приехали Юстас с Ларисой.
Девушки и Лейла с самого утра украшали зал, накрывали праздничный фуршетный стол. Посуду, стулья – все принесли из дома Вульфов, несколько табуреток заняли у Полежаевых. Люба напекла маленьких тарталеток, куда раскладывали разные начинки. Саша привезла свою выпечку, Марша подсушила хлеб для мясных бутербродов. Бархин и Лейла надували красные и зеленые воздушные шарики. Женька дул, а Лейла готовила ленточки. Антон перевез из дома колонки и усилитель, на что Бархин заметил: «Вот тебе и вожделенная студия. Чувствую, вторая гитара скоро тоже сюда перекочует».
– Нет, не перекочует, я новую куплю, знаю какую, уже присмотрел, белую, как у Джимми Хендрикса!
Улучшив момент, Женька подозвал Маршу:
– Пошли к Таисии смотаемся, попробуем ее сюда притащить, пусть с нами порадуется.
– Давай, точно!
Но уговорить Таисию Алексеевну прийти в дом к «фашисту» им не удалось, сколько ни упрашивали, ни объясняли, что этот дом теперь, фактически, всенародное достояние. Не верила, не соглашалась и не пошла. Но Бархин предвидел такой результат их визита и преподнес ей корзинку с гостинцами:
– Вот, попробуйте нашей стряпни. Барышни старались, теперь мы все тут поблизости находимся. И самое главное, Таисия Алексеевна, спасли мы нашу улицу. И дома эти отстояли. Немного подремонтируют, благоустроят и все будет очень хорошо. Ну, мы побежали, а то уже гости собираются.
Женька, предупредив Маршу что скоро вернется, двинулся к машине. Минут через сорок он появился вместе с Майей Михайловной. Она принарядилась и выглядела какой-то моложавой и веселой. Антон повел смотреть зарезервированное для нее рабочее место. Потом примчалась Лейла и захотела показать дом.
Антон, с разрешения Марши, перенес хозяйский проигрыватель в мастерскую и поставил негромко что-то инструментальное, такое приятно-настраивающее.

Солнце постепенно спускалось и стало попадать своими длинными красными лучами в высокие окна флигеля. Гости неспешно заполняли помещение мастерской. Все приносили подарки: книги, цветы, фрукты. Антон каждый раз смущался, всплескивал руками и качал головой.
Мэр, как водится, задержался, но совсем чуть-чуть. Он торжественно вручил большую коробку, заставил Антона распаковать ее. Антон достал несколько странных черных приборчиков с дисплеем. Он вопросительно посмотрел на мэра:
– Это что, Александр Владимирович, часы или приемники?
– Пейджеры, пока у нас только начинает развиваться эта связь, где-то со следующего года планируем все полностью запустить. Теперь будешь своих работников держать на коротком поводке.
– Здорово! Спасибо большое, слышал, но не думал, что это уже настолько реально. Представляете, для того чтобы связаться или сообщить что-нибудь, достаточно абоненту носить эту коробочку с собой. Можно предупредить об опоздании или пригласить куда-то человека, который в этот момент не находится у стационарного телефона. Например, разошлю всем сообщение: «Срочно на работу!» И буду ждать себе, когда вы явитесь!
Непродолжительное время разговор крутился около этой темы. Все как-то взбудоражились и возбудились от возможностей технического прогресса и перспектив, которые ожидали их в будущем.
Понемногу гости переключились на политику, кто-то сожалел о распаде Союза, кто-то ждал от этого события экономического роста.
Мэр поднял бокал, сказал, что верит в талант Антона и предложил тост за удачу! Потом он быстро откланялся и удалился вместе с помощниками.
С его уходом и под воздействием выпитого вина скованность у присутствующих окончательно прошла. Запоздалые гости принесли огромный постер с изображением Джимми Хендрикса в черно-синих тонах. Антон обрадовался, сразу захотел повесить плакат возле своего рабочего места. Там как раз был узкий простенок, словно предусмотренный для него.
Гости заговорили о музыке, стали просить Антона сыграть. Он не привык ломаться, встал в характерную стойку Хендрикса, получилось так похоже, что те, кто знал в этом толк, зааплодировали.
Он медленно занес правую руку над струнами со словами: «Я не левша, как Джимми, поэтому играть как он, даже пытаться не буду. Сыграю вам свое сочинение. Называется композиция «Талисман». Музыка была медленная и грустная, в ней чувствовался поток воздуха или ветра, плач и смех, солнце и дождь. Антон играл, низко опустив голову, волосы покачивались в такт, полностью закрывая глаза.
– Я всегда думал, что талисман – это радость, немного грустновато вышло, – размышлял кто-то из гостей вслух.
Эти слова вернули Маршу в реальность. Она настолько погрузилась в музыку, что на какое-то время вообще забыла обо всем. Марша не смотрела на Антона, но после замечания стоящего рядом неизвестного ей гостя стала наблюдать за ним. Она мысленно отметила, как у него сильно отросли волосы. Она знала, и смотрела видео, где у Антона в молодости была шевелюра до пояса. «Наверное, он решил, что теперь никому не подчиняется и принадлежит сам себе. А ему так очень идет», – подумала Марша. Антон в этот вечер играл долго, с настроением.
Гости просили продолжать, заказывали любимые композиции, танцевали под музыку. Он уже немного устал и сам бы хотел закончить выступление, но народ никак не успокаивался. Тут Антону на глаза попался Женька Бархин. Он знаком подозвал его: выручай, друг!
Женька сначала отнекивался, но потом гонор взял свое, он надел гитару, подстроил слегка разболтанные от долгой игры струны. Зал молчал. Ничего подобного от него не ожидали. Он запел:
– «Если о тебе мечтаю, если голос твой музыкой звучит живой, если с именем твоим летаю. Если в вое северного ветра разделяющие километры не имеют смысла, ты со мной? Всё имеет смысл... Конечно, вру я... Стол и чай, и тёплая беседа предпочтительней любого бреда. Но, увы, ты рядом не со мной. Да, таков удел любой разлуки – одиночество в сухом остатке. Так тревожно, нет уж, просто гадко, что чужие пожимаешь руки. И чужих покоев воздух дышит голосом твоим и не внимает, потому что он не понимает или просто не умеет слышать. Как сегодня не хватает крыльев, или стать бы чуточку беспечней, мы с тобою встретиться могли бы... Ведь возможно всё, «ещё не вечер»…

Марша неожиданно поняла, что плачет… от жалости к Женьке. Она не знала, чья песня, кто автор стихов. Все, о чем он пел, как он это делал, насколько проникновенно и не пафосно, очень тронуло ее. Зная историю Бархина и Саши Кругловой, понимая неразрешимость этой ситуации, Марша совсем не думала о себе и своей любви.
– Не плачь, так бывает, – тихо на ухо шепнул ей подошедший сзади Антон.
– Да! Даже не ожидала от себя!
В это время Женька, собрав аплодисменты, сказал:
– Спасибо, друзья, песня на стихи замечательного поэта Татьяны Гурьевой , я поклонник ее творчества, у меня несколько композиций на ее произведения. Хорошо, хорошо, я спою еще одну песню, музыка, естественно, моя:
«В долине солнечной, на всех семи ветрах, семь длинных дней искали счастье люди. И каждый знал, каким бывает чудо, да только встретиться не мог никак. Их занесло вторым и третьим ветром тех страждущих, о трепетном и нежном, что вверились любви, надежде, вооружившись просто верой. И, помолясь, отдались в руки ветру... Нет, всем семи сначала, а потом остановили выбор на втором и третьем»…
 Марша вслушивалась в суть песни, принимая каждое слово. Как ей это было близко! Подошла Лариса и обняла ее за плечи. Они так и стояли единым тандемом, подчиненные магии стихов и музыки.
«И их несло попутными ветрами под солнцем, небом, облаками. Им птицы вслед прощальными крылами махали в долгом праведном пути. И вот, зелёным выстелено поле, на нём цветы и буйволы и лани, «исполненные» добрыми очами, гуляют по зелёной воле. Наверно, счастье – это здесь? Спросили люди у травы, что лань щипала, не опустив главы, высокими здесь были травы»…
Антон стоял рядом с девушками, присоединившись к их проникновению…
«Но чувства били через край, и смех летел подобно ветру. И эхо, через километры, обратно принесло ответ – здесь Рай... Так вот, что счастье! Здесь живёт любовь! И пали ниц, исполнены волненья. Их путь закончен, значит, прочь сомненья, и радостно бежала в жилах кровь. И солнце село под горой высокой, чтоб им достало света и тепла... В их жилах чистая любовь вином текла, они не помнили страны своей далёкой».
Никогда не ожидал от него ничего подобного, – прошептал Антон.
«Вот так в Раю, живущие поют, и славят Небо, солнце и любовь. И здесь теперь для них родимый кров, и здесь для душ, душ праведных приют. Нашедшие чудесное спасенье и вечным счастьем душу осветив, под тихий шелест ветра, песнями молитв, нашли покой и радость единенья».
– Мне показалось, это про нас, про нашу «Сферу». Как кстати он эту песню исполнил, – тихо проговорила Марша, – будто специально подготовил к событию…
– У каждого свой рай и ад, мне кажется.
– Думаю, близкие по духу люди могут воспринять некоторые понятия одинаково, похоже.
– Мне, представляется, дружба – великая и непростая вещь, лишенная эгоизма, иначе она непременно умирает. Но можно представить, что рай – это дружба и любовь…

Гости разошлись глубокой ночью. Кто жил далеко, объединялись, вызывали такси. Другие уходили компаниями, чтобы проводить женщин. Все были под впечатлением от мероприятия. Прощались долго, трепетно, обнимали Женьку, благодарили Антона, желали новому кораблю счастливого плавания.

Лейла давно уже спала на диване в гостиной. Марша упросила родителей не будить дочку. Девочка очень устала и была переполнена эмоциями. Лариса и Юстас ушли с Кругловыми, у них наметилась ранняя поездка на театр музыки. Женька Бархин оставил машину и пошел домой пешком. Заниматься уборкой и мыть посуду решили на следующий день.

Марша проводила друзей, закрыла засов на калитке, прошла во флигель спасти скоропортящиеся продукты, спрятать их в холодильники, собрала остатки еды в большой прочный пакет из почтовой бумаги, поставила цветы в ведра с холодной водой.

Ночь была теплая, безветренная. Марша запрокинула голову и долго смотрела на орнамент звездного неба. В памяти продолжала звучать баллада, которую исполнил Женька. Она только теперь поняла, что жизнь ее с сегодняшнего дня уже никогда не будет такой, как прежде.

ГЛАВА 43. ПАМЯТНЫЙ ЗНАК.
Персональная творческая архитектурная мастерская Антона Круглова с символическим названием «Сфера» постепенно разворачивала свою деятельность. Все рабочие места были оборудованы, предусмотрено даже два дополнительных стола и кульман. Купили пока один компьютер и принтер. Неожиданной проблемой стало отсутствие городского телефона. Марша предлагала просто подключить на ее номер второй аппарат параллельно, но Антон никак не соглашался. У него была навязчивая мысль, что они лишили Маршу уединенности и личной жизни. И пусть Марша уверяла, мол, все можно устроить, Антон хотел сохранить в неприкосновенности ее право на конфиденциальные разговоры. Это привело к тому, что Марше пришлось продолжать работать в хозяйском кабинете, а заодно дежурить на телефоне.

Сегодня Антон был во флигеле один. Бархин уехал в командировку по области. Саша осталась дома с Лейлой, умудрившейся подхватить ветрянку от соседского мальчика, с которым даже толком знакома не была. Марша, как всегда, на своем посту, в доме.
Антон занимался проектом памятного знака к 50-летию освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Работу поручил ему мэр лично. Учитывая тот факт, что Антон у него в долгу, отказаться не представляло возможным. Эскизные предложения надо сделать, как всегда, срочно. Мыслей по поводу образа у Антона не было совсем. И заниматься этим не очень хотелось. Придумать нечто оригинальное и новаторское опасно – такая серьезная тема. В голове возникали известные примеры многочисленных советских памятников, которые отчасти тиражировали друг друга в том или ином виде. Исключение составляли уникальные сооружения в крупных городах.
Антону нравился монумент Воину-освободителю в Берлине и комплекс на Мамаевом кургане. В Волгоград он приезжал с родителями в детстве и был очарован размерами статуи Родины-матери, ее динамикой. Маленький Антон никак не мог взять в толк, почему советский воин с автоматом в руках из скульптуры «Стоять насмерть» изображен раздетым, а не в военной форме. Он спрашивал у родителей. Они сказали, что воин символизирует русского богатыря, правда, его наготы это не объясняло. Общим художественным приемом такой подход было назвать нельзя, потому что на всех остальных скульптурах комплекса одежда присутствовала.
Когда Антон подрос и уже учился в художественной школе, преподаватель рассказывал детям, что Родина-мать, держащая меч над головой и призывающая на битву с врагом на Мамаевом кургане – это вторая часть триптиха. Первая – памятник в Магнитогорске, где русский умелец, выковавший меч для защиты Отечества, передает его воину. А третьей составляющей как раз считался монумент в Берлине, где советский солдат держит в одной руке девочку, а во второй опущенный меч, символ конца войны. Антону было приятно, что оба его любимых произведения вошли в этот триптих. Как оказалось, монумент в Магнитогорске возводили в уже после смерти Вучетича, и автором там был другой скульптор, видимо поэтому Антону памятник казался излишне статичным и странным. Не эмоционально происходит передача меча, складывалось ощущение, что полусонный воин его не принял, а отобрал у рабочего, а тот так с правой растопыренной кистью руки недоуменно застыл. Ох уж эта стилизация 70-х годов! Одна рукоять меча чего стоит!
Размышляя обо всем этом, Антон провел полдня в творческих муках. Он закрывал глаза, пытался представить монумент, делал зарисовки на бумаге. Результата не было.
За окном разноцветно, в предчувствии приближающейся осени, красовался сад. Антон спустился во двор, помечтал – вот бы Марша увидела его в окно кухни и вышла поговорить. Но Марши не было. Он выкурил сигарету, вернулся в зал и заварил чай. Долго искал по настроению, какую музыку включить, выбрал King Crimson.
Антона внезапно охватила паника. А если он не сможет придумать? Мэр уверен в его способностях, не сомневается в результате, но творческий процесс дело тонкое! Антон понял, что не с того начал, причем тут вообще сам памятник, ведь комплекс на Мамаевом кургане – не выставка статуй на тему победы, это цельная композиция, продуманный спектакль. Так и здесь надо начать с генплана участка, как обычно и делают архитекторы, проектируя здания или комплекс зданий.
Он пошел к кульману, стал рассматривать подоснову. Мемориал предполагалось разместить на въезде в город. Значит, его должно быть видно с трассы. Но заданное местоположение площадки не слишком удачное. При въезде монумент будет находиться с левой обочины, и поток машин, идущих из города, перекроет видимость.
Антон прихлебывал горячий душистый чай, вот именно такой он особенно любил, и смотрел на подоснову. Вдруг ему в голову пришла удивительно простая идея – поставить монумент между полосами движения, посередине дороги, а новые участки трассы пустить с двух сторон в объезд. Да, это повлечет за собой лишние материальные затраты, и немалые, но с композиционной точки зрения получается эффектно. Людей, въезжающих в город, памятник встретит с левой стороны, там можно организовать парковку и подход к обелиску. В непосредственной близости, справа и слева, расположатся остановки междугороднего транспорта и подземный пешеходный переход. У Антона сердце заколотилось от предчувствия. Он взял кальку, обвел нужный участок, попробовал схематично изобразить свои замыслы. В принципе, почти выходило. Правда, объезд получается затиснутым. Антон расстроился, он понимал, идея хорошая, и она настолько захватила его, что на другую ему не переключиться, по крайней мере, в ближайшее время, а сроки выделили смешные, на все про все – пара дней. Антон решил попробовать прочертить участок в точных размерах. Результат обнадежил, но не совсем. «Хоть бы Женька пришел, посоветоваться нужно. Или Марша появилась! Что, в самом деле, с ней такое?».
Антон опять вскипятил чай, решил перекусить бутербродами. После обеденного перерыва он вышел покурить. Сад с небольшими проблесками желтой и красной охры в листве на фоне безоблачного неба приковал его взгляд: «Да, чудесное место! Невероятно, что у нас все получилось, хотя…».
Антон хаотично и отрывочно, не углубляясь, мысленно коснулся неприятной темы. Он пытался заставить себя думать о проекте, но опять возвращался к этой странной ситуации. Дело в том, что Антон привык по вечерам задерживаться на работе, все обдумать в тишине одному, без присутствия посторонних. Самые хорошие идеи посещали его именно в это время. С утра он долго раскачивался, обычно решал какие-то вопросы по телефону, обсуждал сделанное с коллегами, но творчески настроиться утром, в суете, было для него сложно. Когда они обосновались во флигеле, помня об этом, Антон установил свободный график работы, кому как хочется, главное, чтобы в течение дня все пересекались. Но получалось не очень складно. Саше было удобно с утра, но не слишком рано, чтобы дать поспать Лейле и Любе. Бархин мог приезжать только после работы в тресте, то есть к вечеру. Марше вообще никуда не надо было ходить. Антон с удовольствием начинал бы с обеда, чтобы трудиться допоздна, но заказчики предпочитают делать ранние звонки и потом планировать свой день. В результате Антон стал приходить вместе с Сашей к десяти, видимо, подразумевалось, что он с Сашей должен и возвращаться, но к вечеру Антона разбирало настроение работать. Хорошо, если являлся Бархин, Антон просто задерживался и все, а если тот не мог по какой-то причине, то Антон плелся домой с Сашей, по его меркам, в самое свое плодотворное время. Оставаться с Маршей в ее доме после рабочего дня Антон не решался, опасаясь реакции Саши. Марша утром заходила во флигель поздороваться, узнать новости, получить задание, показать свои наработки, отчитаться по звонкам, а потом скрывалась в доме и была там словно в заточении под домашним арестом, она не отдыхала в саду, не отвлекалась на хозяйство, не уходила в магазины или к Ольге Викторовне. Она словно была на службе с утра до ночи, постоянно готовая, что ее могут позвать или придут позвонить. Конечно, впрямую никто от нее этого не требовал, но получалось именно так. Вот и сегодня он видел ее только утром.
Ну что же, пора трудиться. Докурив сигарету, Антон вернулся во флигель. Он устроился у кульмана и стал рассматривать подоснову. Топосъемка была сделана «с запасом». Антон автоматически опустил взгляд чуть ниже по линии дороги. Сердце застучало в предчувствии удачи. Метрах в пятидесяти от заданного места расположения мемориала, вдоль правой обочины, он увидел кривую линию оврага. Если по контуру оврага пустить полосу дороги, то и овраг удастся укрепить, и объезд справа от памятника тогда хорошо ложится на существующую топосъемку. Слева магистраль обрамляли кустарник и небольшая полоса из деревьев, а сразу за ними ровной линией шла частная застройка. Приближать дорогу к домам нельзя. Значит, сделать генплан симметричным не удастся. Но зато одну полосу трассы можно будет не трогать, а это огромный плюс.
Антон решил слегка видоизменить композицию, сохранив концепцию. Теперь справа дорога огибала по радиусу площадь с монументом, левая полоса шла прямо. Прослеживался такой сценарий: машины по пути в город, назовем их – гости города, вынуждены будут слегка сбавить скорость и объехать комплекс по полукругу, рассмотрев его не только спереди, но и сбоку. Такой получался почетный объезд. При желании можно будет остановиться и пройти к памятнику. Парковка прекрасно размещается. Машины, выезжающие из города, встречают тыльную сторону монумента, зато у них на первый план будет выступать вечный огонь. Такой камерный вид изнутри. В этом случае появляются два варианта: машины следуют транзитом или могут стать на парковке, а люди по подземному переходу пройдут к площади у монумента.
Антон загорелся. Как хорошо получился пешеходный переход рядом с остановками и памятником. Можно перейти просто на другую сторону, а можно будет свернуть в средней части вбок и попасть к мемориалу. У Антона заработала мысль: а что, если из подземного уровня перехода предусмотреть вход в музей воинской славы? Точно, а подсветить его сверху. Можно сделать светопрозрачный фонарь в виде пятиконечной звезды, к примеру, или как-то совместить с фонарем вечный огонь. А может, огня не будет? На всякий случай надо предусмотреть, убрать потом всегда легче. Вообще-то это уже не памятный знак получается, а нечто грандиозное...
Антон отрезал куски кальки и быстрыми уверенными движениями рисовал новые схемы, уточнял детали, радиусы и снова обводил начисто. У него пошло дело, он «словил мурашика». Музыка кончилась, но не хотелось отвлекаться даже на то, чтобы поменять бобину. Антон стал тихо напевать «Бьется в тесной печурке огонь…». Слова знал не все, но где не мог вспомнить текст, просто мычал мелодию.
Антон не думал, каким будет сам монумент. Он хотел, чтобы фронтально с дороги это были две высокие стелы, а при объезде массив памятника как бы разворачивался, превращаясь, к примеру, в знамя. Точно, знамя. Длинное полотнище, все изгибающееся, такими огромными складками. А на этих складках надо обязательно написать фамилии, вертикальными столбцами. Интересно, сколько потребуется места, чтобы увековечить десятки тысяч имен. Да и есть ли такие списки? А было бы здорово высечь их. Во-первых, это почесть павшим, а во-вторых – наглядная демонстрация потерь жизней и судеб! Ну ладно, про памятник подумаем, подключим скульпторов, да и сам предложения сделаю.
Антон не ощущал и не чувствовал время. Мельком взглянув на часы, он ужаснулся, было двенадцать ночи! Наверное, Саша волнуется, а он без телефона и позвонить забыл. Антон стал быстро собирать кальки, решил взять их домой, поразмышлять ночью на кухне. Уходя, он обратил внимание, что у Марши в доме не горит свет. «Спит уже, наверное», – подумал Антон.

Маршу с утра мучила головная боль. Работа валилась из рук. Настроения не было. По телевизору тревожный голос диктора читал сводку о крушении ТУ-134 в Иванове. Погибло восемьдесят четыре человека, самолет упал на здания. Марша расстроилась, не выключала телевизор и постоянно слушала новости про катастрофу. Еще она поджидала звонка от Виктории Эдуардовны, которая отдыхала в Сестрорецке и часто сама набирала Марше с междугороднего телефона-автомата. Но сегодня звонков ни от заказчиков, ни от хозяйки не было. Телефон молчал весь день.
Еле дождавшись вечера, приняв уже несколько таблеток разного цвета и вкуса, Марша решила просто лечь спать с надеждой, что утром все нормализуется. Уснула она сразу, возможно, помогли лекарства с незначительным седативным эффектом, которые в совокупности усилили это свойство и подействовали как снотворное. Ей показалось, что она проспала совсем недолго, когда резкий телефонный звонок сначала напугал ее, а потом вывел из состояния липкого, как кисель, сна.
– Але! Слушаю!
– Марша, это Саша, я что, тебя разбудила?
– Не знаю, я еще не поняла, – Марша никак не могла проснуться и начать соображать.
– Антон у тебя?
– Антон? Я не знаю. Почему у меня? Хочешь, посмотрю через кухню, есть ли свет во флигеле? Саша, але! Саша, зачем же ты трубку бросаешь?
Марша пошла в кухню, в саду было темно – значит, свет во флигеле выключен. Плохо соображая и вообще не проанализировав ситуацию, Марша рухнула в постель, укрылась с головой и погрузилась в бессвязное обволакивающее состояние почти беспамятства.
Уже светало, когда ее разбудили вновь длинные гудки междугороднего звонка.

Антон застал Сашу свернувшейся калачом в углу кровати, она плакала. Он сел рядом, гладил ее по голове и пытался попросить прощения:
– Прости, Саша, я заработался, ну прости, что со мной может случиться, у меня семь жизней в запасе…
Она пыталась движением головы скинуть его руку.
– Саша, ну скажи, что ты не сердишься, не молчи, пожалуйста, прости меня!
– Я никогда не думала, что это произойдет со мной, с нами! – Саша не могла спокойно говорить, она произносила слова отрывисто, задыхаясь, голос срывался и дрожал.
– Саша, а что с нами произошло? У нас все замечательно! Понимаешь, я потерял ощущение времени, работа пошла, мучился полдня, ничего не мог придумать, а тут все стало получаться! Плохо без телефона, был бы аппарат на глазах, я увидел и позвонил бы, да и ты могла сама набрать, а не переживать без толку.
– Я и набрала. Мне Марша стала врать, что не знает, где ты. Как это может быть, если ты с ней в одном доме находишься?
– Саша, ты звонила Марше, когда?
– Да вот, минут двадцать назад, у тебя как раз было время, чтобы сюда дойти, я не сомневалась, теперь уж ты быстренько вернешься.
– Ничего не понимаю, она тебе сказала, что не знает где я?
– Предложила через окно кухни посмотреть, горит ли свет во флигеле, а просто пройти по коридору в мастерскую нельзя да? Продумала, еще сказала, что не знает, спала она или нет. Как все противно! Я ей доверяла, всегда доверяла, сильнее, чем тебе, а она… Я не могу больше говорить об этом, вы меня убили сегодня, веру мою в людей уничтожили! Дома больная дочь, ты весь день не мог позвонить, узнать, о ее самочувствии, какая температура, может, помощь твоя нужна. Мало, что я из-за этого расстроилась, так ты с работы прийти домой забыл!
– Саша, я весь день один провел, Маршу видел утром, когда пришел, только поздоровались, она замкнутая была, сказала, что голова раскалывается, даже в зал не заходила. Вот посмотри, я кальки домой принес, чтобы на кухне еще доработать, пока настроение было соответствующее. Саша, Саша! Что же ты делаешь! Зачем изводишь себя? Ты ведь не такая! Я – дурак, не звонил, забыл, да и не хотел к Марше в дом заходить, сама же меня так настроила, мол, мы ее частную жизнь нарушаем. Мне знаешь, как сегодня вас не хватало, чтобы посоветоваться!
– Антон, не оправдывайся, все это на твоей совести, на вашей! Если между вами ничего нет, значит, нет, если есть, значит, есть! Меня это не касается. Мне все равно. У меня нет никаких эмоций. Сгорели.
– Саш, ты сама накрутила проблему, разбудила человека и еще хотела, чтобы она тебе вразумительно что-то говорила. Не могу представить, как ты теперь ей на глаза появишься! И я как?

Антон ушел на кухню, он почему-то не чувствовал вины. То, что Саша вдруг так несправедливо упрекала его, больно задевало самолюбие. Работать над проектом, конечно, он не мог, необходимое состояние покинуло, настроение ужасное. Он тихо прошел в комнату Лейлы. Глаза постепенно привыкли к темноте. Тусклый свет от фонаря за окном помог различить пятна зеленки на лице и ручках спящей девочки. Утром их было в два раза меньше, значит, высыпания продолжались еще и сегодня, а, следовательно, температура не снижалась.
Антон никак не мог понять, почему он вообще не вспоминал о том, что дочь болеет, настолько работа, идея его поглотила. Как же так получилось? Антон точно знал, Саша вела бы себя совсем по-другому. И она опять боролась за Лейлу одна. А его никогда нет рядом. Антону было горько от этих мыслей. До сегодняшнего дня они с Сашей вообще не ссорились. Был только один случай, но его ссорой нельзя назвать, когда Антон и Марша навещали больного Бархина, а к Лейле приезжала скорая помощь. В тот раз он был действительно виноват, задержался, пошел провожать Маршу, правда, не зная, что Лейла заболела. Но теперь-то ведь знал. Они с Сашей утром искали новые прыщики – пузырьки на коже у Лейлы и вместе мазали их зеленкой. Поэтому он точно помнил, что на лице их было немного. Он пытался шутить с Лейлой, а она только улыбалась, даже не отвечала из-за высокой температуры. Бедненькая! Такая терпеливая девочка! Лейла была главной ценностью в жизни Антона. Забыл! Про Лейлу он не забыл, она всегда есть в уголке его сознания, забыл про ветрянку. Идиот! Мужики – идиоты узколобые. Нет, Бархин бы никогда не забыл!
Антон казнил себя и казнил. Он лег на коврик перед кроватью Лейлы и никак не мог успокоиться. Одновременно он обижался на Сашу за подозрения. О чем она говорит и думает? Марша после того, как друзья подготовили флигель для работы, почти не попадается Антону на глаза. Она приходит утром, здоровается со всеми, если нет вопросов, идет в дом, как бы дежурить на телефоне. Уж быстрее бы все с телефоном утряслось. Антон смог через всемогущественные каналы раздобыть свободный номер, на днях должны прийти мастера и подключить аппарат на блок с городским телефоном в доме. Марша не так много разговаривает, Антон тоже не собирался бесконечно вести деловые переговоры. Главное, ее не будут беспокоить звонками заказчики в нерабочее время. Да, точно, Марша вообще не бывала в последние дни с Антоном наедине. Когда приходил Бархин, все менялось и было как раньше, они собирались втроем, пили чай, обсуждали работу, делились новостями. Ведь у них много заказов. Пока все идет нормально, в сроки они укладываются, только вот эта просьба мэра по поводу памятного знака неожиданно вклинилась. Он даже Саше про нее рассказать не успел. Болезнь Лейлы смешала все карты. Дома они занимались больной дочкой, не до разговоров было. А потом Саша осталась присматривать за Лейлой и не пошла на работу. Какая-то череда недоразумений, прямо кино, приводит к подобным ситуациям. Правда, кино. В фильмах такое развитие сюжета кажется надуманным, а в жизни еще и похлеще бывает!

Антон размышлял о Саше. Почему она так? Никогда не предъявляла к Антону претензий. Он настолько свободно чувствовал себя в семье, делал то, что считал нужным, всегда ощущал Сашину поддержку и заботу, принимал это как должное. А сам, конечно, уделяет ей мало внимания. Именно лично ей. Прав Бархин. Она – самодостаточна, может позаботиться о себе, заработать деньги и воспитать дочь. А он как статусное приложение. Толку от него ноль. Когда последний раз он что-то покупал ей или решал семейные проблемы? «Мелкие знаки внимания не требуют вложения сил и средств, но повышают настроение, как-то укрепляют семейные связи…», – вроде где-то читал об этом. Лейле он приносил игрушечки, блокноты, гелевые ручки, делал это с удовольствием, скорее, теша себя. Ему стало неловко и стыдно, он вспомнил, как однажды шел мимо киоска с цветами, обратил внимание на крокус в маленьком горшочке и купил его. Очень понравился. Купил в квартиру, а когда пришел домой, Саша прямо руками всплеснула: «Это мне? Какая красота!» Антон быстро нашелся, сказал, что, конечно, ей. Она целый день светилась и сияла. Он тогда подумал, что будет дарить ей цветы очень часто, но потом замотался, забыл. Цветы на день рождения и восьмое марта не в счет, в эти дни и чужие люди букеты дарят. Антону стало жалко Сашу. За что ей – такой я? За какие грехи и недоразумения? Недостоин он этого человека, не понял ее глубины, принимает как подарок – что поделаешь, повезло. А что ее волнует там, в недрах души, в сердце, как она хочет жить свою жизнь, чем заниматься, куда съездить? Он этого не знает, если предлагает что-то, она соглашается. Вот такая идиллия. Он в курсе, что она его давно любила. Он это всегда знал и чувствовал. А сейчас? Прошло почти семь лет их совместной жизни, так ли она его боготворит, восхищается и уважает? Антону от этих мыслей стало не по себе. «Какой я бесчувственный эгоист! Дурак! Идиот! Ведь она меня предупреждала про дом Вульфов, про Маршу. Почему он всегда все решает единолично, почему предварительно не посоветовался с ней, не прислушался к ее аргументам? Вот, к примеру, сняли бы они помещение где-нибудь в другом месте, он мог бы спокойно сидеть там вечерами, у Саши не возникало бы мыслей, что рядом спальня Марши. Бред какой-то. Какая спальня!»
Муки Антона продолжались еще долго, до тех пор, пока усталость не взяла верх, и он незаметно для себя уснул в позе младенца на коврике Лейлы.

Ранним утром его разбудил крик Саши:
– Антон, что с тобой? Тебе плохо? Антон, прости меня, пожалуйста! Я истеричка, но когда Лейла болеет, мне очень страшно!
Саша стояла перед ним на коленях, и трясла его руку. А он никак не мог понять, почему он лежит в детской на полу. Испуганная и взлохмаченная Лейла смотрела на него со своей кроватки:
– Папочка, ты что, упал?
Антон все вспомнил. Тоска и стыд накрыли его, он гладил ручку Лейлы, а сам смотрел на Сашу:
– Простите меня, девчонки мои дорогие!
Саша уткнулась лбом ему в плечо, потом переключила внимание на Лейлу и стала говорить, обращаясь сразу к обоим:
– Деточка, ты как себя чувствуешь? Я, бестолковая, выпила вчера снотворное, чтобы забыться, а про то, что к Лейле надо ночью вставать, проверять температуру, переодевать в сухое, не подумала. Утром вскочила, как ошпарили меня. Тебя рядом нет, испугалась, что-то с дочкой. Кинулась к ней в комнату, вижу: ты на полу валяешься без чувств. У меня калейдоскоп вариантов случившегося в голове за доли секунды пронесся.
– Ты вошла, я был парализован крепким богатырским сном, заснул под утро. А Лейла спокойно себя вела, дышала ровно. Я долго сидел, так что она нечаянно под моим контролем оказалась.
– Папочка, ты спал на полу! – Лейла от восторга запрыгала на кровати, – я тоже буду спать на полу!
– Будешь когда-нибудь, но только в спальном мешке, а отец валялся как бомж, просто на коврике. Это не гигиенично.
– Нет, нет, это очень гигиенично, так собачки спят и кошечки!
– По-моему, ей лучше, – Антон засмеялся от сравнения, – давай-ка посмотрим, есть ли новые прыщики. Вообще-то, Лейла, тебе сейчас только леопарда изображать. Надо что ли на мыльницу сфотографировать, вырастешь – обсмеешься.

Новых прыщиков у Лейлы не оказалось. Чувствовала она себя лучше, порывалась вставать, чтобы заниматься своими неотложными делами. Но Саша убедила, что надо хотя бы еще один день попробовать соблюдать постельный режим. Они с Антоном на пару опять намазали Лейлу зеленкой, а пока Саша готовила завтрак и пекла для Лейлы крошечные оладушки, размером с юбилейный советский рубль, Антон вызвался почитать дочери недавно купленную книгу «Хроники Нарнии».

Потом они накормили Лейлу и оставили ее наедине с игрушками, а сами пошли завтракать. Саша сказала, что посмотрела кальки Антона:
– А что это за проект? Я ничего не знаю о нем!
– Да, Александр Владимирович попросил эскиз сделать, времени два дня от силы на эту работу. Я тебе не успел рассказать, он в среду мне позвонил утром, а к вечеру его шофер подоснову привез. Просто Лейла заболела, не до этого было. Вот вчера мучился, ты же знаешь, памятники – это не мое, но мэр верит в меня, так и сказал. Вот пришлось отрабатывать доверие.
– Ты что же, это все вчера сделал, столько вариантов?
– Ну да, вариант, в принципе, один, просто он додумывался и уточнялся. Слушай, какие оладьи вкусные!
– Ага, это ты не ел сутки, конечно, все вкусным покажется.
– Ну да, обедал вчера часа в два бутербродами. А потом голый чай гонял.
Они оба старательно обходили неприятную тему и разговаривали, не смотря друг другу в глаза. Такие конфликты даром не проходят. Появилась трещина, эта рана моментально не зарастет. Антон примирительным тоном спросил Сашу:
– Хочешь, я останусь дома работать? Мне, правда, сегодня надо добить идею, оформить ее надлежащим образом.
– Да нет, мы тебя будем отвлекать. Но ты мне можешь какое-нибудь задание поручить, я помогу!
– Не знаю, прямо сейчас совершенно нечего дать для проработки, все сырое. Хочешь, я тебе свою мысль донесу, а ты покритикуй. И еще мне надо об образе самой скульптуры подумать. Я хочу, чтобы фронтально памятный знак выглядел как стела из двух вертикальных частей. Она будет видна с дороги, узнаваема. А сбоку это должно быть что-то протяженное, машины едут на скорости, и мне бы хотелось, чтобы боковую часть памятника можно было бы рассматривать, ну если не водителю, то хотя бы сидящим пассажирам. Я вот пока прикинул, может знамя. Но внутренний голос мне подсказывает, это не совсем то. Я хотел на складках высечь списки павших.
– По-моему, прекрасная идея. Можно, конечно, сделать так, чтобы знамя развевалось сначала, а потом переходило в фигуры – очень плотно стоящие, прижатые друг к другу, формирующие живую стену, щит. Мне кажется, изображения людей не помешают, а еще это можно интерпретировать, что часть людей погибла, а часть выжила и защитила город.
– Да я вообще-то думал, без человеческого присутствия лучше, но ты очень колоритно рассказала. Кстати, по-моему, в Волгограде есть что-то похожее с людьми, образующими стену?
– Правда? А я и не знала, не была там.
– Ну, ничего, ты прикинуть перспективку сможешь со своим видением? Если время позволит? Мне завтра-послезавтра надо отдать вариант. Не хочется показывать все такое недоделанное и сырое, но это пока первое рассмотрение. Да, слушай, совсем забыл, я ведь сместил положение памятника, еще его надо согласовывать!
– Давай, иди уже, работай! Не теряй время!

Антон быстро собрался и заспешил в мастерскую. Погода была прекрасная. Жаль, Лейла заболела, пропускает последние теплые летние деньки. Скоро сентябрь, а там начнется совсем другая осень, будет холодно, мокро и мрачно. В пруду недалеко от дома плавали утки. Антон задержался на берегу. Вода казалась темно-синей. Вот скоро и птицы улетят куда-то в свои теплые страны. У пруда росла старая плакучая ива. Ветви склонялись к самой воде, рядом – покосившаяся скамейка. Антон присел на краешек, смотрел, как легкий ветерок морщит воду, и думал о том, что сейчас обязательно зайдет к Марше.


ГЛАВА 44. АНТОН. МАРША. ПИТЕР.
Антон увидел, что калитка перед домом, которой пользовалась Марша, закрыта снаружи. «Ну вот, хотел сразу зайти, извиниться, поговорить, а она убежала куда-то».
Он двинулся вдоль забора дальше, открыл другую, недавно врезанную дверцу, и попал во флигель обычным путем. Войдя в зал, Антон сразу обратил внимание, что на его рабочем столе белеет записка. И теперь, ничего не понимая, он уже в третий раз читал текст: «Уехала в Питер, не забудьте кормить кота. М.».
Антон сел на вертящийся стул и, обхватив руками виски, потихоньку раскачивался, как бы отрицая свои же догадки. «Неужели она так обиделась? Ужас! Но ведь произошло просто непредвиденное недоразумение!».
Он вдруг реально осознал, что это все. Она не вернется! Перед глазами пошли темные пятна, и горло сжало, будто его там изнутри разрезали лезвием и полили лимоном. Антон никак не мог вздохнуть. Сполз со стула на пол, лег на спину, постарался нормализовать дыхание, но ничего не получалось. Он завыл в голос от страха и боли. На удивление, это помогло. Антон постепенно пришел в себя. По крайней мере, начал нормально дышать, хотя спазм не проходил и стиснул виски тяжелым жестким жгутом. Ему было очень плохо физически, но в голове еще больнее звучало: «Она не вернется! Она не вернется!».
Антон размазывал по лицу соленые горячие слезы и ощущал себя настолько одиноким, как мог чувствовать себя, если бы остался последним живым существом на Земле. Он не ожидал такой реакции. Пролежав без движения и мыслей несколько часов на полу, не чувствуя времени, он, наконец, встал, увидев в свету темный силуэт Женьки Бархина.
Женька смотрел на него с немым вопросом в глазах, потом заметил и прочитал записку Марши.
– Что тут произошло, кто-нибудь мне может объяснить?
– Она не вернется!
– Чего так?
– Обиделась!
– Да, ладно! Ерунда, рассказывай по порядку.

Женька налил коньяк в стаканы. Антону немного больше. Тот выпил залпом, словно это был долгожданный глоток воды в знойный день. Они сидели, не включая свет, даже когда стемнело. Антон говорил, не останавливаясь, повторяясь, выкладывая все свои терзания, пережитые предыдущей ночью.
Бархин был поражен откровениями Антона, что он мог ему сказать? Переваривал услышанное, жалел человека.
– Ладно, пойдем искать кота, это реально то, что мы можем сделать.

Женька вышел в сад, а Антон отправился на половину Марши через проход, соединяющий дом и мастерскую. Ему опять стало невыносимо тяжело. Здесь они собирались все вместе, как было здорово! Счастье, которое никто не ценил. На кухне Антон включил свет, посмотрел, какие продукты лежат в холодильнике и чем кормить кота. Неожиданно зазвонил телефон. Антон не знал, как поступить, а если это Саша? Он не мог сейчас с ней говорить. Но не ответить было невозможно.
– Алё! Алё! Антон, это Марша! У меня беда…
– Марша, где ты, что случилось?! – Антон не говорил, а хрипел в трубку. Он услышал плач на том конце провода и у него опять до боли сдавило грудь.
– Родителей сбил грузовик, отец в реанимации, а мама, – Марша глотала слезы, что-то пытаясь сказать, – маму не смогли спасти… Ты можешь приехать?
– Марша, Марша, прости меня за все! Я приеду! Не сомневайся!
– Там в пять часов есть поезд. Антон, ты извинись перед Сашей, что тебя срываю, но я одна не справлюсь, даже Виктории Эдуардовны нет, она в Сестрорецке, – Марша опять заплакала, – похороны, отец ничего не знает, без сознания в больнице.
– Марша, дорогая, крепись!
Вошедший Бархин услышал последнюю фразу.
– Что там?
– С родителями беда, мама погибла, отец в реанимации, она попросила меня приехать.
– Может, лучше я?
– Она меня попросила, Жень!
– Поезжай, как мне-то быть с твоими проблемами? Саша, больная дочь, работа…
– Поезд в пять утра. Женька, я отсюда сразу на вокзал. Сейчас не могу домой, понимаешь, не могу, я проколюсь.
– Антон, у тебя волосы седые, слушай, не было раньше, вон целая прядь! Ничего себе! Деньги я привезу, что еще надо? Паспорт с собой?
– Да, паспорт всегда с собой, за деньги спасибо. Здесь, в сейфе, тоже сколько-то есть, давай посмотрим, может, этого хватит.

Антон сосредоточился, пришел в себя, стал собираться.
– Наверное, надо ей вещи привезти, осеннюю куртку, сапожки, вряд ли она вернется быстро, там еще за отцом ухаживать неизвестно как долго, – Бархин показал на висящую на вешалке при входе одежду, потом зашел в кладовую и крикнул оттуда, – так, вот и сумка дорожная. Все получится! Продукты, чтобы с собой в поезд взять, найдем в холодильнике. Теперь давай, вводи в курс дела с проектом.

Бархин внимательно выслушал Антона по поводу эскиза монумента, согласовал свои предложения. Обещал все довести до ума, времени на завершение работы, правда, совсем не оставалось.
– Жень, ты попробуй связаться с Виталиком, сможет ли он помочь? И еще: вот телефон Александра Владимировича, мэра, постарайся оттянуть срок показа хотя бы на один день, чтобы побольше успеть сделать. Да, но самое главное – это Саша и Лейла. Лейла с ветрянкой, но мне кажется, все тяжелое уже позади. Саша может не понять, но тут, друг, на тебя вся надежда, постарайся ее успокоить и разубедить! Ты это умеешь. Ты и только ты!


Питер встречал Антона ветром и дождем. «Из лета в осень», – подумал он, спускаясь с подножки вагона. Сначала необходимо найти гостиницу. С этим проблем не возникло. Он только успел умыться и как-то привести себя в порядок. Похороны назначены на одиннадцать часов.

Маршин дом Антон нашел быстро. У подъезда толпились люди. Разноцветные зонты придавали трагическому событию иллюзию праздника. Антон поднялся в квартиру, чтобы поздороваться и отдать Марше теплую одежду. Она удивилась, увидев его, словно и не ждала. Потом обрадовалась, первым порывом шагнула навстречу и прижалась головой к его груди. Антон слушал грохот собственного сердца и как будто видел себя со стороны. Маршу позвали, она оторвалась от него и сделала несколько шагов, пятясь, не отводя взгляд. Марша сильно изменилась. На Антона смотрела невысокая девушка-подросток с огромными глазами. Как она похудела, ведь прошла только пара дней! Из гостиной вышел юноша-семинарист в черной длинной рясе с невыразительной бородкой, они с трудом разошлись с Антоном в узком коридоре. Антон понял, что вмешался в какой-то обязательный ритуал, решил спуститься во двор и ждать там.

Все, что происходило дальше, пережил смутно, как в тумане. Прощание во дворе, потом в крематории, он везде был рядом с Маршей, держал ее под руку. Какая-то женщина снабдила флаконом с нашатырем. Марша, несколько раз теряя сознание, повисала на его руке, и он давал ей нюхать флакон. Потом весь этот ужас с опусканием гроба куда-то вниз на специальном лифте. Даже Антону стало не по себе. Потом были поминки в банкетном зале. Там все приобрело реальные очертания. Он увидел Викторию Эдуардовну и познакомился с родителями Бархина. Если бы не эти обстоятельства, с каким удовольствием он пообщался бы с ними. За столом Виктория Эдуардовна села по правую руку от Антона и изредка обменивалась с ним короткими фразами. Марша сидела с другой стороны от него, рядом с родителями Бархина. Они о чем-то с ней тихонько договаривались между выступлениями и тостами гостей. Марша немного пришла в себя и даже надкусила ломтик яблока. Антон пытался есть, комок подступал к горлу и не давал глотать, но он боялся захмелеть: «Еще со мной не хватало возиться».

После поминального обеда Антону удалось поговорить с Викторией Эдуардовной по деловым вопросам. Она первая начала:
– Антоша, спасибо, что смог приехать! Я ведь чуть не пропустила все это. Сама позвонила из санатория, трубку Мария сняла, я даже подумала, что автоматически ее телефон набрала. А тут такой кошмар. Я не представляю, что теперь будет, как это Кирилл переживет, когда узнает. Хоть бы уж он выкарабкался! Сегодня утром была в больнице, врачи сказали, что шансы неплохие, но у него сложные переломы ног, сотрясение мозга. Несколько операций делали. В реанимацию не пускают. Антон, сейчас нам важно Маршу поддержать. Ты ведь понимаешь, что, скорее всего, ей придется вернуться в Питер, она отца не может оставить в таком состоянии. Даже при самом благоприятном развитии событий он еще не скоро встанет на ноги. Это я цитирую врачей.
– Конечно, надо поддерживать! Виктория Эдуардовна, а что с домом, все остается в силе? Я буду присылать деньги ежемесячно за все, как мы договорились? Мне бы не хотелось, чтобы в доме жил кто-то, не Марша, чтобы вы нашли других квартирантов.
– С моей стороны ничего не изменилось, пользуйтесь, сумму мы зафиксировали. Выплатите ее – дом ваш. Хотелось бы, чтобы именно ваш, Антон!
– Да, мы будем Маршину квартиру стеречь и ждать ее возвращения, надеяться, что все получится, не надо думать о плохом!
– Я даже не представляю, в каком случае это может произойти – в плохом или хорошем!
Вечером Антон вернулся в гостиницу и без сил рухнул на кровать. Полежал какое-то время, потом разделся и включил горячий душ. Он очень устал, число потрясений этих дней и ночей по количеству на единицу времени зашкаливало. Он только думал: «А каково Марше?».
Антон чувствовал странное облегчение от того, что Марша уехала не от обиды, пусть даже по этой ужасной причине, ему казалось, так он ее не теряет при любом дальнейшем развитии событий. О будущем думать не хотелось. Антон сейчас находился в странном состоянии, в другой жизни. Вокруг незнакомые люди, он единственный, кто не знал мать Марши и присутствовал на похоронах. Антон, казалось, забыл о своей реальности, о близких, о работе. На глаза все время попадался телефон, стоявший на тумбочке. Он мог бы позвонить по коду Саше или Бархину, но не хотел никого пускать в свое новое пространство.

Утром Антон пошел домой к Шаровым. Они договорились вместе позавтракать. Были еще Виктория Эдуардовна и соседка. Будний день, все с утра на работе. Соседка посидела недолго и попрощалась, спешила на репетицию, в театр. Виктория Эдуардовна свободна, отпуск не догуляла, сорвалась из Сестрорецка. Они с Маршей договорились сходить вместе в больницу, Антона решили не привлекать. А ведь Антон хотел. Ему куда угодно, только бы с Маршей, было как-то обидно. Чего приехал, спрашивается? Но Марша не спорила с Викторией Эдуардовной, доверилась ей.

Антон пошел бродить по городу, погода слегка подобрела, даже иногда освещала дома и осенние деревья почти теплым солнечным светом. На стрелке Васильевского острова было ветрено, и Антон мгновенно продрог. Решил зайти перекусить и погреться куда-нибудь в кафе. Он сел у окна за маленький круглый столик, смотрел сквозь стекло на проходящих мимо людей и ел прозрачный куриный суп с хрустящей булочкой. Потом заказал горячий чай. Вроде согрелся. Антон раздумывал, куда еще пойти, тут он вспомнил про архитектора Леонида Кабудина. Он наткнулся на его визитку, когда собирался в поездку, и на всякий случай положил в карман куртки. Надо же, совсем вылетело из головы! Антон думал-думал и решился. В кафе у администратора был телефон. Он попросил позвонить. Трубку взяли сразу, девушка-секретарь переключила на Леонида. Антон представился, и Леонид его моментально узнал. Обрадовался, а когда понял, что он звонит из Петербурга, тут же взял инициативу, пообещал прислать за ним машину и наказал ждать в кафе, тем более, что начинался дождь. Машина приехала скоро, минут через десять. В зал вошел молодой парень, примерно возраста Антона, и быстро вычислил его. Парень оказался не шофером, а архитектором, приехал на своем автомобиле.
– Я сам вызвался вас встретить, мы тут недалеко дислоцируемся, но объяснять, как добираться, довольно сложно.

Архитектурное бюро «Высотка» разместилось в старом особняке. Юноша провел Антона в просторный зал, центр которого занимал огромный дубовый стол. По периметру помещения располагались рабочие места, все оснащенные компьютерами и кульманами. В зале было несколько дверей, ведущих в кабинеты и коридор. Леонид вышел к Антону с приветливой улыбкой, сразу захотел узнать цель его приезда в город и как долго еще он намерен здесь пробыть. Антон сообщил о Марше, сказал, что останется до получения и захоронения праха, а это два-три дня. Леонид живо отреагировал на его рассказ, сразу стал спрашивать, не нужна ли помощь, записал номер телефона квартиры Шаровых. Пообещал, что будет периодически звонить и справляться о ситуации, тем более, если Марша останется в Питере, может, придется помочь с трудоустройством. У Антона опять заныло где-то в глубине от его слов.
В проектный зал из своих кабинетов вышли еще два главных архитектора. Леонид представил их Антону, посетовал, что четвертого компаньона нет на месте. Они дружно провели экскурсию по мастерской, Антон был очень впечатлён. Стены коридора и рабочего зала завешаны метровыми планшетами с разнообразными проектами зданий и генпланами. Что Антон отметил сразу, это уровень подачи. Часть работ была выполнена вручную, но около половины – компьютерная графика. На отдельных столах размещались макеты жилых микрорайонов, собранных из плексигласа.
Особенно Антон оценил необходимость и полезность большого стола для совещаний. Использовали его и для работы, чтобы разложить длинные подосновы, фотографировать макеты, а также при комплектации разделов проекта на выдачу заказчику. Кроме того, стол сервировали во время праздников, в чем Антону пришлось убедиться. Ради него устроили внеочередной обеденный перерыв. На стол были выставлены бутерброды с бужениной и свежими огурцами, коробки с соками, медовый торт. Антон удивился, как они быстро все организовали, на что Леонид ответил:
– Большой опыт, отработано. Кто за рулем, пейте сок, а у меня для этого дела предусмотрены водитель и коньячок.
Антон, надо сказать, выпил рюмочку с большим удовольствием. Коньяк был отменный. Заметив реакцию Антона, Леонид пояснил:
– Презент, оттуда! И вправду, хорош! Удачно, что еще немного осталось до твоего приезда.
Вот так незаметно Антон и Леонид перешли на «ты». Антон в уме прикинул, сколько человек за столом. Оказалось одиннадцать. Девушка-секретарь Ирочка, парень-архитектор Борис, который приезжал за ним в кафе, компаньоны: Никита и Стас, сам Леонид, девушки-архитекторы Оксана и Марина, конструкторы – Иван и второй с рыжими волосами, его имя Антон не запомнил, Игорь и Геннадий, архитекторы. Четвертого компаньона, Сей Сеича, поджидали, и как-то все хотели, чтобы он успел на встречу. Антону было комфортно в этом коллективе, его попросили рассказать о себе, о заказах, как разворачивается собственный бизнес. Леонид, когда приезжал в июне, сфотографировал проект театра и уже демонстрировал коллегам, так что они в какой-то мере были в курсе событий. Антону показалось, что Леонид немного больше, чем просто компаньон. Два других директора, как они себя иронично называли, были менее разговорчивы, но охотно откликались на шутки и проявляли интерес в беседе с Антоном. Они компанией просидели до конца рабочего дня. Антону было неловко, что целая контора бездельничала, но Леонид его успокоил, такие встречи важны и полезны, они коллектив сплачивают и добавляют свежесть в творческий процесс. Антону так и не посчастливилось познакомиться с Сей Сеичем, поэтому он выразил надежду на новую встречу. Кабудин вызвал водителя и спросил, куда подвести Антона. Тот собирался поехать к Марше. Леонид захотел тоже повидать ее.
Марша не ожидала такого гостя, но заметно обрадовалась. Леонид был очень приятным человеком, выглядел значительно моложе своих лет, если учесть, что возраста добавляла седина. Он по-отечески обнял Маршу, выразил соболезнования, записал ей свой телефон крупно на листе бумаги и прикрепил за держатель зеркала в прихожей. Настаивал звонить по надобности и просто так. Попрощался и легко сбежал вниз по лестнице.

Марша пригласила Антона в свою комнату.
– У тебя так уютно и стильно!
– Да по теперешним представлениям это примитивно, а не стильно. Но сейчас я особенно понимаю, как любили меня мои родители. Они ничего здесь не изменили. Ждали, что вернусь. А я всегда думала лишь о себе. Как мне жаль теперь, что я столько дней пропустила, не находилась рядом с ними. Мама очень скучала, звонила часто, хотела быть ближе ко мне. Сейчас я смотрю на их жизнь с отцом иначе, чем в детстве. Я вижу, что она не реализовала себя. Родители хорошо между собой ладили, практически не ссорились, но теперь я понимаю, что в семье отец верховодил. Он был инициатором всего, мама позволяла. Она позволяла ему быть мужчиной. Это хорошо для гармоничной жизни в семье. Но, думаю, отца не слишком интересовало, что хотела мама. Он был удовлетворен ее готовностью его поддерживать и полагал, что этого достаточно. Например, мама мечтала поехать в Париж. Это было возможно по материальным соображениям, но отца такая поездка не привлекала. Так ее мечта и не исполнилась. Мама очень красивая…
– Да, по фотографии это видно, – вставил Антон, показывая на портрет в черном обрамлении.
– А реально она еще лучше была, это не самая хорошая фотография, просто более качественная, вот ее и увеличили. Мама, творческий человек, проработала экономистом всю жизнь. Ну не ее это было! Почему она не настаивала и не добивалась того, что ей хотелось, не понимаю.
Антон рассматривал портрет Елены Петровны. Волосы – короткое каре по подбородок, светлые. Какие-то черты Марши угадывались, но все-таки они не были очень похожи. Он спросил об этом Маршу.
– Мы с ней похожи, так сказать, экстерьером. Одного роста, одного размера. Ну, вообще-то, я ее фигуру просто откопировала до мельчайших элементов. А лицом – на папу похожа. Антон, пошли, съедим что-нибудь, ты как, проголодался?
– Да меня вроде угощали архитекторы.

Марша зажгла газ, поставила чайник и теперь с просветленным лицом смотрела на Антона.
– Ты к Кабудину в мастерскую ходил, да? Ну и как впечатления?
Антон решил, что неплохо поговорить на отвлеченную тему и принялся в подробностях рассказывать о своем визите. Марша вроде слушала внимательно, потом вдруг, будто вспомнив о чем, горько расплакалась, сквозь слезы пытаясь говорить:
– Как же теперь? Как теперь будет? Я была счастлива там, с вами! Это расплата какая-то, вот так, одним росчерком. Наверное, заслужила, но …
– Марша, дорогая, – Антон прижал ее к себе и гладил по голове, утешая, – не отчаивайся, давай не гадать, посмотрим, как все будет складываться. Не думай пока об этом, ладно! Сейчас главное отец, можно, я завтра с тобой поеду в больницу? Заходить ли мне к нему или нет, ты сама решишь, но я хотя бы тебя сопровожу.
– Спасибо, Антон, конечно можно. Сегодня вечером его обещали из реанимации перевести в палату. Виктория Эдуардовна предложила с ним на ночь остаться, она жалеет меня, думает, я не готова к такому. Завтра утром ее сменим. Посмотрим, нужно ли там дневное дежурство. Внутренний голос мне подсказывает, что да.
Марша сварила кофе. Потом нарезала несколько ломтей черного хлеба и вынула из него круглые серединки. Положила хлеб на разогретую, с лужицей масла, сковородку, уверенно вбила в отверстия по яйцу. Она это делала очень сосредоточенно, даже не разговаривала в процессе. Посолила, поперчила. «Вот как наголодалась, настоговала столько бутербродов!» – Антон невольно улыбнулся в душе. Марша стояла к нему спиной у плиты, на ней были знакомые, приметные ее джинсы, которые теперь сползли вниз сантиметров на пять, слегка оголив линию тела под короткой кофточкой. Антон отвернулся и стал смотреть в окно кухни.
Бутерброды получились вкусные, Марша пояснила, что отец иногда ей готовил такие завтраки перед школой.
– Знаешь, – она неожиданно поменяла тему, – мама презирала старость, не хотела стареть, дряхлеть и глупеть. Вот теперь она в моей памяти навсегда останется молодой, красивой и очень мудрой.
Марша снова заплакала, и Антон понял, в чем причина ее теперешнего образа. Она была совсем без косметики. Глаза в коричневых кругах, а он подумал, что это тени. Марша не стала другой, хуже или лучше, она была его до последней, самой маленькой косточки, хоть и не подозревала об этом, просто он так решил.
Антон видел, что она устала и ей пора ложиться спать, поэтому сразу после ужина, сговорившись на какой станции метро она будет его ждать утром, он попросил ее вызвать такси. Антон уже был в курсе, что выдача праха состоится послезавтра. Значит, ему жить в Питере оставалось два дня.

Почти весь следующий день они провели в больнице. Кирилл Александрович был в сознании, Марша не хотела покидать его ни на минуту. Поэтому Антон бегал в магазин, в аптеку, ему даже пришлось ехать к Шаровым домой за электрогрелкой: в больнице еще не топили, и в палате было зябко. Отец держался мужественно. Он знал о гибели жены. Сам присутствовал при случившемся и все понял еще тогда. Шансов выжить у нее не было. Он перенес тяжелейший эмоциональный шок, плюс болевой от собственных травм, и несколько дней не приходил в сознание.
Кирилл Александрович очень понравился Антону. Они с Маршей, действительно, были похожи. Оба темноволосые, глаза одинаковые по форме и цвету – светло-коричневые с оттенком зеленого, умбристые или оливковые, как казалось Антону. За несколько дней в больнице у отца немного отросла щетина, поэтому он выглядел этаким модником. Правда, он попросил Антона, когда тот собрался поехать к ним домой за грелкой и остальными нужными мелочами, найти его машинку для бритья. Вообще они сразу расположились друг к другу. Кирилл Александрович стеснялся дочери, под каким-то предлогом просил ее выйти, и Антон доставал ему из-под кровати «утку». Виктория Эдуардовна сразу договорилась об отдельной платной палате с санузлом, поэтому ухаживать за больным было удобно. Она опять собиралась приехать дежурить ночью, несмотря на уверения Кирилла Александровича, что ему ничего не надо. На самом деле, он был буквально прикован к кровати переломами обеих ног. Одна в бедре, другая в колене. А из-за сотрясения мозга ему даже сидеть было нельзя, только лежать.

Антон понимал, что у Марши впереди нелегкие дни. Месяц-два отца продержат в больнице, не менее двух недель горизонтально. А потом что? Антон уже решил, он будет посылать ей материальную помощь от мастерской, ведь одна только платная палата сколько стоит! И вообще, Марша не увольняется, а остается его архитектором. Вот как все повернулось! И заказы есть, да работать некому! Мысли блуждали вокруг да около работы. Сегодня в мастерской у Кабудина он рассказывал о проекте своего мемориала. Все заинтересовались, кое-что советовали, а главное, порекомендовали одного местного скульптора. Как его фамилия? Пак, кажется, точно, Пак, кореец. Обрусевший, вернее, второе поколение обрусевших корейцев. Он сейчас как раз без заказов, но по-настоящему талантливый художник. Леонид снабдил Антона телефоном и адресом Ивана Пака. И они договорились, что если предложения Антона понравятся мэру и дальше остальным по списку, он непременно свяжется с этим скульптором и попробует найти с ним общий язык. Антон уже размечтался, что тогда снова приедет в Питер и повидает Маршу.

В тот день, когда выдавали прах, у отца Марши дежурил кто-то из его родственников, а у колумбария собрались вновь самые близкие и друзья семьи. Всю эту церемонию Марша очень тяжело переносила. В последние дни она вроде немного пришла в себя, этому способствовало желание заботиться об отце и надежда на его выздоровление. Но сам ритуал получения урны и захоронения в стену подействовал на нее разрушительно. Она совсем расклеилась. Плакала и плакала все время, до трясучки. Сердобольные женщины пичкали ее лекарствами, которые не помогали, а, казалось, лишь ухудшали положение.
– Ее надо поскорее увезти отсюда. Наверное, правильно было на кладбище сделать захоронение, вся эта обстановка не для нее, – шепнул Антон Виктории Эдуардовне. Та кивнула, быстро отыскала знакомых с машиной. Антон усадил Маршу на заднее сидение, сел рядом, она съежилась, согнулась, пристроила голову ему на колени и затихла. Возможно, таблетки наконец подействовали.

Дома он уложил Маршу на диван в ее комнате, отыскал плед, аккуратно подоткнул со всех сторон, закрыл дверь, чтобы случайно не разбудил какой-нибудь телефонный звонок, а сам пошел в гостиную. Взял с полки наугад книгу, но читать не мог. Просто сидел и думал. Думал обо всем. Марша спала несколько часов, прежде чем дверь в ее комнату открылась, и она тихонько позвала:
– Антон, где ты? Антон, ты не ушел?
Антон выглянул в коридор, она смотрела на него с удивлением:
– А почему темно? Что, уже ночь?
– Ну, скорее, поздний вечер, как ты себя чувствуешь? Выспалась, а что теперь ночью делать будешь?
– Голова словно после перепоя, соображаю плохо. А папа? Что с ним, кто у него?
– Виктория сказала, чтобы днем мы не беспокоились, а на ночь можно приехать, сменить ее.
– Вот так, всем досталось, а ей-то повезло, ведь она еще год назад не знала ни меня, ни родителей. И тебя замучили, вырвали из семьи, с работы. Прости, Антон, но мне очень важно, что ты здесь, спасибо большое!

Марша ежилась и куталась в расписной павлопосадский платок. Они сидели на кухне друг напротив друга, ждали, пока согреется чайник.
– Ты завтра когда?
– Вечером, около шести поезд.
– Мне хотелось бы с тобой попрощаться, прийти проводить, не знаю, как меня сможет Виктория заменить, попробую договориться. Ты из гостиницы во сколько выезжаешь?
– Планировал до двенадцати, в двенадцать – расчетный час, в принципе, мне номер будет не нужен, могу по городу до поезда побродить.
– Я к тебе приеду, подожди меня, пожалуйста, в номере, а если уже выпишешься, тогда в вестибюле у стойки администратора. Я на телефоны сейчас не надеюсь, вдруг не смогу из больницы позвонить. Лучше договоримся сегодня о конкретном месте встречи.
– Конечно, я подожду, я буду ждать.

Антон вызвал такси, завез Маршу в клинику, а сам решил немного подышать свежим воздухом. Он шел по освещенной улице, где-то недалеко от Невского. Захотел выйти на проспект и пройтись до Исаакиевского собора. На углу он увидел кафе и остановился у входа, услышав игру небольшой инструментальной группы – трио. Гитарист, ударник и клавишник. Антон зашел внутрь, присел за свободным столиком рядом со сценой. Ребята играли хорошо. Спустя какое-то время Антону показались их лица знакомыми. Узнал бы скорее, но его смущал состав инструментов в коллективе. Раньше было три гитары. Антон вспомнил, как зовут лидера, он стоял за клавишной установкой – Виктор Промозов. Барабанщик – Пашка Букреев, а вот гитарист новый или так изменился, но Антон его не вспомнил. Он заказал чай и, устроившись поудобнее, приготовился получать удовольствие. Музыканты, как назло, закончили играть и ушли передохнуть, гитарист спустился в зал, взял безалкогольный коктейль и попросил разрешения расположиться рядом с Антоном. Из подсобки вышел Виктор Промозов, подошел к их столику и спросил у гитариста:
– Костик, а черную гитару ты привозил сюда?
– Да, она там, в кофре… короче, я знаю где.
Виктор скользнул взглядом по Антону, собираясь еще что-то сказать Костику, но всмотревшись внимательно, догадался:
– Антон, Круглов, ты? Ребята, вы знакомы? Я в переговоры вклинился?
Антон улыбнулся и покачал головой:
– Нет, Вить, все произошло совершенно случайно. Я в Питере проездом, вот просто шел мимо, заглянул музыку послушать. А тут такой сюрприз!
– Тогда идем, ребят повидаешь. Мы здесь как сессионные выступаем, другу помогаем, он свою программу обкатывает, – Виктор кивнул в сторону Костика.
Антон доброжелательно улыбнулся:
– Молодец, мне понравилось то, что успел услышать.
Они прошли в подсобку, ребята, к его удивлению, вспомнили Антона. Они кинулись обниматься, притащили бутылку виски, чокались, перебивая друг друга, что-то спрашивали, рассказывали сами. В дверь заглянул администратор:
– Друзья, скоро играть будете, народ просит?
– Сейчас, сейчас, Антон, хочешь тряхнуть стариной? Сыграй что-нибудь! Тебе вон Павлуша постучит!
– Правда, можно?
– Давай, коли желание есть!
 
Антон распустил волосы и вышел на сцену вместе с Виктором. Тот его представил такими словами:
– Дорогие друзья, сегодня произошло удивительное событие: нас посетил музыкант, гитарист, который когда-то давно играл в нашей группе, правда, недолго, но нам он пришелся по душе. Теперь он успешный архитектор, но музыку не бросил, и предоставит вашему вниманию композицию… – Виктор посмотрел на Антона. Антон подхватил фразу:
– Композиция называется «Талисман», она посвящена моему любимому другу, у которого случилось несчастье, и поэтому я приехал в ваш город.
Антон примерился к гитаре, тронул струны. И зазвучала музыка. Это было именно то, что сейчас могло утешить его. Печаль и грусть распространялась по залу. Антон заметил, как посетители затихли, отвлеклись от своих разговоров и еды, а он погрузился в музыку и забыл обо всем. Очнулся, когда услышал аплодисменты – громкие и продолжительные. Его попросили играть еще. Антон посмотрел на Виктора, который слушал из зала, тот одобрительно кивнул. Антон выступал несколько раз.
Потом на сцену снова поднялся Виктор и объявил:
– Перед вами был золотой состав группы «Метеоры», – он засмеялся и толкнул Антона бедром, – как я тебя привлек, а?

 Ребята еще долго не могли угомониться, даже когда вышли из кафе, вместе шлялись по ночному городу, распевали песни, и Антон боялся, что их может захватить милиция. Как же тогда Марша, она же будет его ждать утром. Но, слава богу, все обошлось.

Было уже одиннадцать с минутами, а Марша так и не пришла. Антон сложил вещи, прибрал в номере, выбросил упаковки от печенья. Горничная приоткрыла дверь и осторожно спросила Антона:
– Вы сегодня уезжаете?
– Да, сегодня, в двенадцать.
Антон уже было хотел включить телевизор, чтобы как-то убить время, когда в номер постучали. Антон подумал, что его горничная торопит, слегка завелся, хотел сказать ей резкое по этому поводу, открыл дверь, и тут увидел Маршу.
Перед ним стояла прежняя Марша с безукоризненным макияжем, в клетчатой юбочке, туфлях на небольшом каблучке и короткой кожаной куртке.
– Извини, Антон, что так задержалась, домой заезжала, искупалась, мне кажется, я насквозь пропахла больницей.
Он взял ее за руку и втянул в номер. Антон подумал несколько секунд, вышел в коридор, поймал глазами горничную. Это была молоденькая рыжеволосая девушка с добрым лицом. Он вынул из кармана тысячную купюру и протянул ей:
– Прошу нас не беспокоить, администратору сообщите, что я доплачу за номер при отъезде.
Когда Антон вернулся в комнату, Марша так и стояла в шаге от двери, немного растерянная, опустив руки. Он не мог соображать или анализировать свои мысли и поступки, смотрел на нее, пытаясь запомнить именно такой, особенной, доверчивой, питерской, какой он ее узнал за эти три дня. Девочку-талисман. Он повернул ключ в замке и шагнул к ней.

Закрытая дверь будто отделила пространство номера от всего остального мира, от всей его прошлой жизни. Были только двое – Он и Она. Она смотрела на него снизу вверх распахнутыми, влажными от бесконечных слез, обрамленными темными кругами свалившегося на нее горя серо-зелеными глазами и молчала. Он ощутил такую тягучую и ноющую жалость к ней, жалость, смешанную с невообразимым чувством, которое, он вряд ли назвал любовью, но не знал, как назвать его иначе. Это чувство было сродни отношению взрослого к заболевшему и страдающему ненаглядному ребенку. Она казалась ему красивой, может быть, теперь особенно, с этой тоской в темных глазах, даже с такими опущенными уголками губ, заторможенной от успокоительных препаратов, готовой очнуться в любой миг, только бы все это оказалось лишь страшным сном. Он погладил ее по волосам и поцеловал в переносицу, боясь оскорбить чем-то, каким-нибудь действием или бездействием. Неожиданно для него она прижалась к его груди, свернув голову влево, слегка опустив ее, так, что он не видел больше ее лица, зато слышал гулкий стук ее сердца, а потом стал слышать, как грохочет его сердце, попавшее в унисон. Он ощутил дрожь, которую не мог унять, не мог успокоиться от волнения и предчувствия догадки, что он для нее не просто друг. Он крепко прижал ее к себе и все время гладил волосы, шелковистые и упругие, пружинившие от его прикосновения. Он боялся говорить, не желая ставить себя и ее в какое-то двусмысленное положение, молчать сейчас им обоим было проще. Все стало ясно и без слов.

Она начала плакать, а он вытирал ее слезы, целовал в мокрые щеки. Он усадил ее на стул, а сам стоял перед ней на коленях, держа ее руки в своих, отогревая, прикладывая к губам.

Антон потерял ориентацию во времени и только когда за окном начало темнеть, посмотрел на часы, пора было ехать на вокзал.

Вагон раскачивался, и стук колес убаюкивал. Он долго не мог уснуть, но все-таки сдался и проспал почти сутки, весь путь до своей станции. На вокзале его встречал Бархин. Обняв друга, Антон попросил:
– Жень, отвези меня к тебе, пожалуйста!


ГЛАВА 45. ЛЕЙЛА И ТОМАС.
Лечение и реабилитация Лейлы в клинике подходило к концу. Ей было жалко расставаться с центром, с прекрасными и добрыми людьми, которые там работали, с Томасом. Томаса очень беспокоил тот факт, что Лейла, будущий архитектор, почти не видела Мюнхена. Он сумел отпросить ее из больницы на несколько часов, провести для нее экскурсию. Лечащий врач разрешил с условием, чтобы без экстрима. Томас сделал Лейле несуразное предложение – после выписки погостить у него недельку, а он мог бы в это время пожить у друга или в квартире родителей.

– Соглашайся, Лея! Я буду тебе показывать красивые дома. Гулять, кормить тоже буду.
– Томас, мне папа ни за что не позволит жить в квартире у молодого человека, тем более не русского, а у русского тоже не разрешил бы, не думай.
– Лея! Ты что! Я ведь почти русский, у меня родственники, дядя в России жил! Нет, в СССР, точнее так будет.
– Ой, Томас, ну не сочиняй, ты уж совсем расфантазировался!
– Я правду говорю, у меня фотография есть!
– Какая у тебя фотография? – Лейла все время смеялась.
– Давай покажу!
– Покажи! – Лейла подзадоривала этого наглого врунишку.
– Тогда пошли ко мне в квартиру, папе не скажем! Только фотографию покажу и все!
Томас говорил это, смотря на нее такими честными глазами, что Лейла опять пошла у него на поводу и согласилась:
– Ладно, пойдем, а как же экскурсия? Если доктор меня спросит, где я была и что видела?
– Успеем, сейчас бегом, посмотрим фото, а потом пойдем гулять.
– Куда бегом, нет, давай спокойно идти, тебе надо ногу беречь, мне руку.

Квартира Томаса располагалась на первом этаже старого двухэтажного дома. Обстановка внутри, неожиданно, была простая и современная. Мебель из «Икеа» светлого дерева, никаких штор, ковров и другого текстиля, кресла в виде бесформенных мешков, набитых чем-то мелко-сыпучим, все разноцветные, аж четыре штуки. Очень мило. Такой юношеский вариант жилья, квартира-студия. Томас усадил Лейлу на высокий барный стул за прилавком в зоне кухни, достал из холодильника апельсиновый сок, перелил в узкий стакан и вставил туда соломинку.
– Пошел фото искать.
Томас вполне достоверно изображал поиски, вытаскивал коробки, вынимал из шкафов какие-то папки, добился страшного беспорядка и с расстроенным видом развел руками:
– Не нашел!
– Ты знаешь почему не нашел, потому, что ты врунишка и фантазер!
– Нет, Лея! Есть фото! Пошли к моей маме!
– Томас, ну признайся, что ты все придумал, лучше пойдем гулять, – примирительным тоном сказала Лейла.
– Нет, Лея, пошли, я не врун. Я не хочу, чтобы ты думала, что я врунишка.
– Хорошо, пошли! – Лейла решила окончательно развенчать его.

К счастью, родительская квартира находилась недалеко – три остановки на трамвае. Пока ехали, Томас грустно молчал. Лейле даже жалко его стало:
– Ну, Томас, не переживай!

Родители Томаса жили в новой высотке, в огромной квартире, Лейла сразу поняла, что они люди состоятельные. Интерьеры продуманные, мебель дорогая, техника передовых брендов. Везде безукоризненная чистота и порядок. Дома никого не было. Комната Томаса, светлая и просторная, по обстановке отличалась от минимализма студии. На окнах римские шторы, кресло модного дизайна. Телевизор, компьютер. Лейле понравилось.
– Здорово! Томас, а почему ты здесь не живешь?
– С родителями? Да ты что, я сюда только в гости прихожу. Можешь ты тут пожить!

Томас не стал в этой квартире устраивать такой развал, как у себя в студии. Просто открыл книжный шкаф, достал фотоальбом.
– Вот, тут даже не одна фотография, у меня в квартире была одна. Смотри, это наш дом в России.
Лейла взяла альбом, посмотрела, потом захлопнула и отдала его Томасу.
– Не смешно! Вот какой ты, оказывается, все подстроил!
– Лея, я ничего не построил!
– Не построил, а подстроил, ну сфабриковал!
– Лея, говори по-русски, я не понимаю! – Томас размахивал руками, потому, что словарного запаса не хватало. Он переходил на немецкий, мешал его с английским, если видел, что Лейла не улавливает суть. Он опять открыл фотоальбом и вынул несколько снимков.
– Это дом брата моего угроссфатера в России. Дедушки старого, отца дедушки, – Томас запутался, объясняя.
Лейла уточнила:
– Томас, ты хочешь сказать, дом брата твоего прадедушки?
Лейла стала очень серьезной, она взяла фотографии и внимательно рассматривала их.
– Кто это, рассказывай! Какой город?
– Это город К., здесь брат дедушки моей мамы, Генрих, его сын Ника и Илена. Написано: 1934 год, – прочитал Томас на обороте фотографии.
– Твоя фамилия Майер, а фамилия дедушки?
– Мой прадедушка Мартин Вульф.
Лейла разволновалась, опять и опять смотрела фотографии. Потом сказала Томасу:
– Томас, невероятно, на этих фото наш дом, где сейчас мои родители живут, я раньше жила, мы его купили у родственницы Елены, Виктории Эдуардовны. Николай Генрихович по завещанию этот дом ей оставил.
– Не может быть, ты все придумала и подстроила, – теперь Томас решил подыграть ей, абсолютно не поверив ее словам.
Лейла достала телефон, долго листала прокрутку с фотографиями, наконец, нашла нужный снимок. Томас уставился в телефон, потом на нее, потом опять изучал фото, приближал и удалял изображение. Потом лукаво взглянул на Лейлу:
– А на фото кто?
– Я, – поспешила пояснить Лейла, не разобравшись, что он шутит, – вот, на выпускной вечер в школу иду. Папа меня сфоткал, будто я покидаю родимый дом и выхожу на взрослую стезю.
– Красивый у нас дом, цветной, – Томас засмеялся.
Лейла тоже засмеялась:
– Что, теперь отберете?
– Нет, я приеду и буду там с тобой жить!
– Ну, Томас, я живу в другом городе, а потом, может, поеду учиться в магистратуру в Санкт-Петербург.

Марша хотела расспросить Томаса более подробно о его семье, но то ли он не понимал, о чем именно она спрашивает, то ли не мог подобрать слова, чтобы ответить на ее вопросы. Нормального диалога не получалось.
– Томас, бежим в клинику к Сергею, пусть он нам попереводит. Томас нехотя согласился. Он недолюбливал этого переводчика, который постоянно крутился около Лейлы.
В больнице сказали, что Сергей закончил работу и ушел. Они расположились в холле и пытались как-то общаться по возникшей так неожиданно теме. Странно, до этого дня Лейле казалось, что они легко с Томасом понимают друг друга.
– Надо домой позвонить, с ума сойти, невероятно! Эх, жаль, хотела сначала кое-что у тебя уточнить, а потом с папой связаться.
 В холл почти вбежал Сергей:
– Что случилось, что-то с рукой? Мне позвонили, сказали, ты меня ищешь, и у тебя такое лицо!
– Сергей, извини, ничего страшного, по крайней мере, со здоровьем, просто мы хотели с Томасом попросить тебя помочь. Возникла одна важная тема, а нам не хватает знания языков.
– Фу, слава богу, я уж испугался, думал, что-то плохое произошло.
Лейла объяснила Сергею вкратце суть проблемы. Сергей даже рот открыл, пока слушал:
– Это из разряда фантастики! Просто кино!
– Да, знаешь, дело не только в том, что мы живем в доме родственников Томаса. Многие годы родители пытались узнать о семье Вульфов, и этих данных, собираемых по крупинке, очень немного. Тут вдруг я понимаю, что общаюсь с правнуком...
Сергею пришлось переводить монолог Лейлы Томасу, потому что она говорила быстро и эмоционально. А он так вообще не воспринимал русскую речь.
– Сергей, пожалуйста, спроси, есть ли у его прадедушки, Мартина, еще родственники кроме мамы?
Томас выслушал вопрос и незамедлительно ответил:
– Да, он и сам жив, правда, обосновался в другом городе, в Ротенбурге-на-Таубере.
– А это далеко?
– В Баварии, но ближе к Франкфурту-на-Майне. Отсюда двести двадцать километров. Ехать на поезде примерно три часа. Городок интересный, кукольный такой. Дед его полюбил еще в юности и всегда мечтал туда переехать.
– Томас, а прадедушке сколько лет? И кто он по профессии?
– Он с двадцатого года. Архитектор, как и мама. Вернее, наоборот, ну понятно, короче, – Сергей немного запутался, переводя слова Томаса.
– Томас, а можно его повидать?
– Конечно, поехали, отвезу!
– Нет, мне с папой надо!
– Договорились, отвезу и папу, и маму.
Лейла долго еще мучила Томаса вопросами, но он не так много знал именно о Генрихе и Николае Вульфах. Про своего прадедушку он охотно рассказывал, а про дедушкиного брата, действительно, лучше спрашивать не у него.

Томас был в восторге, он ликовал, шутил, смеялся, радовался тому, как все так у него с Лейлой закрутилось. Лейла же настолько перевозбудилась в этот день, что даже прозевала обычное время связи с родителями. Писать по Интернету у нее уже не было терпения. Она стала звонить:
– Папа, ты сидишь? Сядь, а то упадешь! Да нет, ничего со мной не случилось, все хорошо, скоро отпустят. Пап, ты сядь! А, мам, это ты? А что папа испугался, решил, со мной что-то не то? – Лейла расхохоталась, зажмурив глаза, – мам, ты представляешь, я познакомилась с молодым человеком… Ну, мам… Слушай! Что вы меня с папой все время перебиваете и так волнуетесь, дай расскажу! Так вот, этого моего друга зовут Томас, Томас Майер. Его родной прадедушка – брат Генриха Вульфа, представляешь? Да точно, он мне фотки нашего дома показывал. Но самое главное, его прадедушка, Мартин Вульф, жив! Да, он проживает недалеко отсюда, где-то двести километров. А, пап, это ты? Повторяю снова, теперь мама ничего не поняла, а ты зачем трубку бросил, – Лейла опять засмеялась, – помнишь Томаса, у которого коленка болела, мы с ним в тренажерном зале познакомились, его прадедушка, Мартин Вульф, брат Генриха Вульфа и дядя Николая. Папа, это точно на сто процентов. Я видела фотографии тридцать четвертого года. Там Елена с Генрихом и Колей, а на других просто дом сфотографирован, конечно, без флигеля, еще кое-что не так, но, в принципе, не узнать невозможно. Папа, Томас обещал нас к Мартину в город Ротенбург-на-Таубере отвезти, туда на поезде можно доехать или на машине. Мне хочется на поезде… Томас пригласил у него пожить или у его родителей.
У Лейлы наконец кончились деньги на телефоне, только тогда она успокоилась. Потом улыбнулась и сказала Томасу:
– Остаюсь!
– Ура, Матрешка!

Через день Лейлу выписали из клиники. Томас к этому времени все рассказал родителям про Лейлу, дом и ее интерес к семье Вульфов. Родители пригласили Лейлу и Антона, который прилетал на следующий день после ее выписки, пожить у них. Томас помог Лейле перевезти вещи.
Ее поселили не в комнату Томаса, как он мечтал, а в гостевую на втором этаже. Квартира, как, оказалось, была двухэтажная. На верхнем располагалось несколько гостевых комнат, санузлы, ванные, гардеробные, большой светлый холл с балконом. Лейла пришла в восторг от квартиры и ее обустройства. Выяснилось, что родители Томаса сами проектировали этот многоэтажный дом и заранее для себя разработали квартиру-офис. Жилая часть соединялась с рабочей. На первом уровне располагался большой кабинет и комната для совещаний, в эту часть квартиры можно было попасть по отдельной неширокой лестнице, предназначенной специально для посетителей, чтобы они могли, минуя жилую зону, войти туда прямо из подъезда.
Томас рассказал, что у его родителей собственное проектное бюро, в котором постоянно работают еще один дипломированный архитектор, а также конструктор и экономист. Как правило, все договоры на проекты заключаются «под ключ», на крупные объекты они набирают фрилансеров, которые работают дома, или небольшие фирмы на субподряд. Кроме того, ведется курирование процесса строительства. Такая форма отношений продуктивна и экономически выгодна.

Поздно вечером родители пригласили Лейлу в столовую, на чай. Перед этим она и Томас уже плотно поужинали в кафе. Томас, по такому случаю, остался пожить в родительской квартире, переводить, чтобы Лейле было легче общаться, но они предпочли говорить на английском. Беседа проходила довольно оживленно.
Лейле понравились родители Томаса, особенно мама, они с Томасом похожи – веселые, улыбчивые, светловолосые. Отец Томаса мало говорил, но был внимателен и вежлив. Томас явно унаследовал внешние черты Вульфов, высокий рост и худощавое телосложение. Отец Томаса другой, чуть выше жены, и уже слегка располнел. Лейле хотелось расспросить родителей, как им пришла идея сделать такую квартиру. Оказалось, они всегда мечтали работать там же, где живут, чтобы не тратить время на дорогу туда и обратно, не проводить жизнь в пробках.
Потом Майеры попросили Лейлу рассказать о себе, о ее семье. Заходила речь и о доме их родственников Вульфов. Лейла похвасталась, что ее родители тоже работают там, где и живут, и это, действительно, очень удобно. Но получилось так случайно, незапланированно. Она испытывала странное чувство неловкости, будто ее семья экспроприировала чужой дом. Никак не могла от этого ощущения отделаться, и была осторожна в диалогах.
Мама Томаса, которую звали Катрин, будто поняла это ее состояние и попросила не смущаться. Они никаких притязаний на имущество своего родственника не имеют, а вот узнать что-то новое о семье Генриха, который закончил свою жизнь в далекой России, очень бы хотели. Разговор опять вернулся к архитектуре, и Лейла спросила:
– Томас, а как же ты не стал архитектором? У вас династия, уже четыре поколения, если не больше.
– Да надоело, скучно, я хочу холодильники придумывать.
Мама Томаса сказала, что агитировать сына заняться архитектурой было бесполезно, его навязчивая идея – работать на фабрике «Сименс», конструировать холодильники, ну, на крайний случай – посудомоечные и стиральные машины. Томас слушал и довольно посмеивался.

На следующий день в Мюнхен прилетал Антон. Фрау Катрин захотела поехать вместе с детьми встречать его в аэропорт. Она казалась веселой и беззаботной, напоминая этим сына. Фрау Катрин сначала обращалась к Антону «херр» или «мистер», а потом поинтересовалась, как его уважительно называть по-русски. Антон предложил просто по имени.
Антон смотрел на Лейлу, пытался понять, все ли у нее хорошо? Почувствовать настроение. Лейла сияла, хохотала над Томасом, была оторвана от проблем.
– Пап, как там мамочка?
– Хорошо, сетует, что все время я разъезжаю с тобой, а она тоже хочет.
– Пап, а когда мы домой? Ведь нам еще в Ротенбург надо, к Мартину Вульфу.
– Да здесь один нюанс образовался, помнишь Ольгу Викторовну?
– Конечно, пап, ну ты что? – обиделась Лейла, – как я могу ее не помнить!
– Так вот, я, когда узнал новости про дом, решил ей позвонить, оказалось, она в Штутгарте уже второй месяц гостит у подруги, – Антон повернулся к Катрин, – мне очень неудобно, но здесь в Германии сейчас находится человек, который вплотную занимался сбором сведений о семье Вульфов. Ольга Викторовна так много сделала, чтобы мы сохранили дом как памятник истории и культуры. Разрешите, она присоединится к нам в поездке к херру Мартину Вульфу. Я понимаю, он человек пожилой, а мы тут как снег на голову, да такой делегацией явимся.
– Кто пожилой? Доктор Мартин? Ха-ха-ха! Он не пожилой, он древний, но, думаю, вы его не напугаете, он будет скорее счастлив. Жалко, что я не поеду с вами к деду, у нас конференция в Пассау. Давно не видела его, а по Скайпу мы с ним говорим каждую неделю. Вы знаете, что он еще работает?!
– Как работает, ему уже за девяносто лет!
– Вот так, прекрасный светлый ум, никакого склероза. Здоров, весел, белокур, – мама Томаса засмеялась, – он своего сына, отца моего, пережил, теперь меня воспитывает и поучает, контролирует рабочий процесс. А вы не беспокойтесь, живите у нас сами или с друзьями, сколько хотите, вот Лея наши площади видела, всем места хватит. Только готовить дома некому, мы в кафе ходим, у нас на углу.
Антон своими глазами оценил все прелести квартиры Майеров, познакомился с отцом Томаса, плотно с ним общался в течение вечера, потом они вместе ужинали в кафе, делились впечатлениями, обсуждали архитектуру, и оказалось, что все прекрасно понимают друг друга.


ГЛАВА 46. ТОНЯ.
Антон сидел на скамейке и наблюдал, как Лейла и Томас хохотали над выносным штендером. Они все время упражнялись в переводе с русского на немецкий язык и наоборот. На этот раз Лейла пыталась отгадать смысл рекламы, Томас умирал со смеху, подначивал ее, а она веселилась.
Антону солнце светило в лицо, но ему очень не хотелось подниматься, и пришлось полуприкрыть глаза. Они ждали Ольгу Викторовну, договорились встретиться на привокзальной площади, чтобы вместе поехать в небольшой сказочный городок Ротенбург-на-Таубере. Антон с ребятами приехали заранее, до отправления поезда оставалось еще около часа. События последних дней и месяцев вывели его жизнь из привычного русла. Антон был на взводе, нервы натянуты до предела, и, хотя все завершилось благополучно, дочка здорова и счастлива, он еще не мог поверить, что плохое позади, расслабиться не удавалось. Глаза слезились от солнца. Как тепло! Здесь уже почти лето, хочется снять куртку.

Из подъехавшего к бордюру автомобиля выпрыгнула маленькая девочка, она запрокинула голову и пыталась рассмотреть солнце, прикрывая ладошкой глаза, подглядывая в тоненькую щелочку. Взрослые женщины хотели отвлечь ее, показывая в сторону, где стояли Лейла и Томас. Ребята тоже обратили внимание на малышку. Вдруг Лейла закричала, запрыгала:
– Моя любимая Марша! Я узнала тебя!
Лейла подбежала к женщине, стоявшей рядом с девочкой, и принялась обнимать ее, целовать в щеки. Женщина отвечала на объятия и вытирала неожиданные слезы.
Антон сначала ничего не понял, только на уровне подсознания почувствовал. Это она! Он не мог встать, ему было жарко, душно, в голове шумело. Антон наклонился вперед, крепко сжал веки и все-таки поднялся со скамейки. Женщина повернулась к нему. Они стояли друг напротив друга и молчали. Он увидел, что она плачет, ее лицо было почти неподвижно, губа слегка прикушена, она пыталась сдерживаться, но слезы текли по щекам, и она их вытирала. Антон шагнул к ней, взял за руки, а потом прижал к себе крепко-крепко. Лейла и девочка молча смотрели на них, притихший Томас присел на корточки около рекламы и наблюдал эту «встречу на Эльбе». Лейла переводила взгляд с отца на Маршу, опять на отца, и не узнавала человека, казалось, будто он был не здесь, а совсем в другом, понятном ему мире, где все иначе, и Марша тоже знала про этот мир.
– Мама, ты что? Пошли отсюда куда-нибудь.
Антон разжал объятья. Немного придя в себя, он испытал состояние дежавю, присел около малышки.
– Кто ты, лапочка?
Девочка молчала.
– Ну что же ты, поздоровайся с дядей! – попросила ее мама.
– Я – девочка, Тоня Осипова.
Антон взял ее на руки:
– Ну, давай знакомиться, меня зовут Антон или дядя Антон, обращайся, как тебе больше нравится.
– Нравится – дядя Антон. А меня мама Антоша называет. А тебя кто Антоша называет?
– Да вот, Ольга Викторовна, к примеру! Здравствуйте, Ольга Викторовна, извините, пожалуйста, я с вами не поздоровался, от вашего сюрприза потерял дар речи. Как же так получилось! Где вы их нашли? У меня ощущение, что я в прошлом, с Маршей и маленькой Лейлой.
– Да я, Антоша, их и не теряла, – смеясь, ответила Ольга Викторовна, а мы на поезд не опоздаем? Пошли билеты выкупать, а то вся наша экспедиция накроется.

Места в вагоне были сидячими по двое. Томас сел с Ольгой Викторовной, продолжая начатый с ней на вокзале разговор. Они беседовали на немецком языке о чем-то важном, и даже вечно веселый Томас был сосредоточен и серьезен. Лейла устроилась рядом с Антоном, а Марша с Тоней. Поезд ехал быстро и бесшумно, городской пейзаж сменился размазанным зеленым фоном, это если смотреть в окно, не сосредотачиваясь.
Лейла немного побыла с отцом, а потом перебралась в отсек к Марше и девочке. Она посадила Тоню на колени и стала болтать с ее мамой, вспоминая эпизоды, сохранившиеся в детской памяти. Марша дополняла ее рассказы. Они все время обнимались втроем. Попутно Лейла разговаривала с маленькой Тоней и удивлялась ее разумным ответам.
– Лейла, а тебе ведь было примерно столько же, как сейчас Тоне. Ей недавно исполнилось пять. Я очень удивилась сегодня, что ты меня узнала. Думала, придется заново знакомиться.
– Во-первых, ты совсем не изменилась, а во-вторых, у нас ведь дома фотографии есть, на стенках в рамках висят, в альбомах. Я скучала по тебе! Ты знаешь, а Вермик еще жив!
– Правда! Сколько же ему лет?
– Не представляю, он, конечно, уже старенький, но очень доверчивый. Все время на печке греется.
– Лейла, ты была удивительным ребенком, я мечтала о такой дочке. Тоня, конечно, другая, но тоже замечательная.
– Еще бы, она просто чудесная!
Антон слушал девичью болтовню, доносившуюся сзади, и опять, и опять вспоминал время, когда все было невероятно хорошо, а потом стало так тоскливо и горько. Этот страшный август 1992 года… У Марши погибла мама, и он поехал к в Петербург поддержать ее, и пробыл там несколько дней, не сообщив об этом семье. Вернувшись назад, он с вокзала напросился домой к Бархину, хотел с ним разделить груз пережитого. Женька расспрашивал о похоронах, о Марше и ее отце. Антон выплеснул все, или почти все. Он не говорил Женьке, как они расставались, как на перроне Марша обняла его и сказала:
– Прощай, Антон, я не вернусь, все равно теперь уже ничего не будет по-прежнему. Я хочу помнить вас и любить, но обо мне забудь. Не надо мучить ни себя, ни меня.

С годами Антон осознал, что она приняла единственно правильное решение, и потом был благодарен ей за тот шаг. Без полного отрыва от нее жизнь постепенно могла свести к краху его семейные отношения, а этого он не желал. Саша и Лейла были основой основ существования, а Марша стала допингом и наркотиком, от которого он сам никогда бы не отказался. Эти первые годы после ее отъезда были будто бы лишены света и смысла, он жил, так как чувствовал ответственность за семью, за дочь, за своих коллег, за материальное обеспечение многих людей, а потому ему надо было вкалывать и вкалывать. Но именно работа, любимая профессия и спасла его в тот период жизни.
Он, как придумал ранее, регулярно отправлял Марше деньги, материальную помощь для больного отца, а она все их, до последнего рубля, передавала Виктории Эдуардовне в счет выплаты за дом, но больше не писала и не звонила. Антон этого не знал, ведь он сам ежемесячно отсылал хозяйке оговоренную ранее сумму. Заказов было много, но пахать приходилось как проклятому. Женька помогал, Майя Михайловна все-таки перешла к ним на работу, не бросила коллектив в тяжелое время.
Он успел рассчитаться за дом до дефолта 1998 года только благодаря тому, что Маршины деньги были зачтены. Пришло время, и Виктория Эдуардовна позвонила, что приезжает оформлять документы купли-продажи. Вот тогда-то она сообщила про Маршин взнос. Антон встречался с ней один на один, поэтому смог поговорить о Марше, узнать о ее жизни. Виктория Эдуардовна сказала, что у Марши все хорошо, она работает, отец чувствует себя нормально, ходит. Виктория Эдуардовна не теряет с ними связь, они дружат, как родные. Антон спросил про деньги, почему Марша не принимала, но и не отказывалась от них.
– Она решила не огорчать тебя, а этим как-то ответно помочь. Наверное, Марша правильно поступила. Ведь вам было важно что-то сделать для нее, а она тоже хотела что-то сделать для вас. Не сердись, Антон, вам было тяжко, но все уже в прошлом, дело сделано. И, главное, вам не пришлось продавать квартиру, вы спокойно там жили. А теперь вот решайте, как и где обустраивать свою жизнь.
Обустраивать жизнь… Антон вспомнил, что после его откровений о поездке в Петербург Женька Бархин в лицах рассказал, как разворачивались события у Антона дома. Утром Бархин пошел к Саше и Лейле. Дверь открыла Лейла – зеленый пятнистый леопард. Она серьезно сказала:
– Ты можешь от меня заболеть.
– Не бойся, детка, я уже твою ветрянку в детстве пережил, так что мне ничего не грозит.
– Мамочка заболела…
– Чем, Лялька, что за отчаяние?
– Ветрянкой от меня.
Бархин прошел в дом. Саша лежала на кровати в спальне, глаза ее были закрыты. Женька потрогал лоб и отдернул руку.
– Где термометр, знаешь, Лялька?
– Там, в шкафчике.
Бархин стряхнул градусник и засунул Саше под мышку. Столбик ртути двигался на глазах, он никогда такого не видел!
– Все, Лейла, больше ждать нечего. Вызываю неотложку.
Он намочил полотенце холодной водой, прикладывал ко лбу Саше, пока дожидались скорую, расспрашивая у Лейлы подробности вчерашнего дня. Лейла рассказала, что маме стало плохо вскоре, как папа ушел на работу. Она легла и больше не поднималась.
– Лейла, детка, а Люба, почему ты Любу не позвала?
– Да тетя Люба уехала к сестре. Ее мама отпустила, она ведь за мной сама присматривала, пока я болела.
– Лейла, а мне ты почему не позвонила?
– Я не знаю, я папочку поджидала, думала, он придет и вылечит маму. Сказали же, нельзя новых контактов.
– Господи, детский сад, ты хоть ела?
Лейла отрицательно покачала головой:
– Я компотик пила. Мамочка наварила целую кастрюлю. Я и мамочку компотиком поила. Когда температура, нужно много пить, а есть не обязательно.
– Так, ладно, сейчас доктор приедет, маму подлечит, и я буду вас кормить.

Врач осмотрел Сашу. У нее, действительно, была ветрянка. Он пояснил Бархину:
– У взрослых часто случается такое тяжелое течение болезни. Вот дочке, можно сказать, повезло, переболеет в детстве. Высыпания у мамы допускается смазывать пятипроцентным раствором марганцовки. Ну, хотя бы лицо. Смотрите, чтобы не расчесывала, чешется правда очень сильно, такая красивая женщина, жалко лицо. А на теле, где не видно, можете и зеленкой. Еще надо принимать антигистаминные препараты, жаропонижающие и антибиотики, случай очень тяжелый, она долго с большой температурой пролежала, боюсь осложнений. Осложнение на глаза возможно, и пневмония… Лимфатические узлы крайне воспалены. Вообще ей не просто плохо от жара, ей очень больно. Сейчас сестра сделает обезболивающие уколы, полегче будет. Вы хоть переболели в детстве, а то всю семью покосит эта зараза? Как же бедняжку угораздило так долго без помощи лежать!? Красивая, ее и болезнь не испортила, надо же, повезло вам!
Врач выписал рецепты, рассказал, что можно есть, как купаться, посоветовал, как ухаживать за Лейлой, предупредил, чтобы посторонний никто не приходил, больные инфекционные до конца высыпаний, плюс два-три дня.
Бархин был поражен, как врач долго занимался с Сашей, сколько советов дал. На выходе он предложил ему пятьсот рублей, тот взял и пожелал всем скорейшего выздоровления.

К вечеру Саше стало немного лучше, температура слегка снизилась. Но общее состояние было очень тяжелым. Она пришла в себя и спросила про Антона:
– Где Антон, что случилось, почему ты здесь?
Бархин не знал, как объяснить ситуацию, они с Антоном не придумали версию. Он решил не врать, сказал, что у Марши беда с родителями, она срочно уехала в Питер. Потом позвонила и попросила Антона приехать, помочь, ведь она там совсем одна, без поддержки, да еще отец в тяжелейшем состоянии в больнице.
– А почему она его позвала, а не тебя? – тихо уточнила Саша.
– Да нет, Марша не обязательно его просила, просто она ему записку написала и поручила кота кормить, а когда он пошел в дом Вермикулита искать, как раз позвонила, он трубку взял – вот она, получилось, к нему и обратилась за помощью. Я бы мог поехать, но там за день не обернешься, а мне по работе никак сейчас нельзя отсутствовать.
– А проект Антона как же, что будет с памятником?
– Да вот, нам с Виталей поручил доделать. И за вами, девчонками, присматривать.
– Жень, а почему он домой не заехал? Не позвонил?
– Сашуля, это я виноват, я с ним прямо до поезда обсуждал проект мемориала, а ему звонить вам не разрешил, поздно было. Сказал, утром сам заеду и все расскажу.
Бархин уговаривал Сашу не беспокоиться, пообещал, что он будет пока жить с ними, присматривать за Лейлой. Саша согласилась, если одну ночь, она не против: у нее нет сил двигаться, а дочка ведь все еще болеет.
Вот так Женька Бархин попал в тяжелейший переплет. На него оставили недоделанный проект, больных барышень, и на работе в стройтресте какая-то делегация или комиссия ожидалась в понедельник.
На фоне подвигов Бархина переживания и мучения Антона выглядели как-то невыразительно. Но ему опять повезло. Бархин проявил тонкость, деликатность и знание психологии женщины, в результате Саша не только не обиделась на Антона, не разочаровалась в нем, а, напротив, беспокоилась за него и подбадривала. Антон же, увидев ее, невыносимо жалкую, измученную болезнью, с осунувшимся лицом, проникся чувством глубокого сострадания и задним числом воспринял слова Марши о том, что они больше не увидятся, как необходимую паузу и передышку в чреде горьких хитросплетений судьбы. За эти мысли ему было стыдно. Он уже сам не понимал, что он желал и кого предавал.

Поезд остановился на какой-то станции. Томас призвал всех выйти размяться. Лейла согласилась. Марша сказала, что она никуда не пойдет. Тоня, воспользовавшись ситуацией, отправилась поговорить с Ольгой Викторовной, сидевшей впереди. Антон встал и пересел к Марше.
– Марша, как ты?
– Антон, да у меня все хорошо. Вот дочка растет. Работаю архитектором, даже ведущим архитектором, в бюро Леонида Кабудина, он меня сагитировал. Как только папе немного легче стало и он смог оставаться один, я вышла на работу, сначала на полдня. Потом мне компьютер домой поставили, и я трудилась в свободном графике. Вообще это очень удобно. Мы обошлись без сиделки. Виктория помогала. Я ей так благодарна! Они сейчас с отцом дружат, в театр ходят, путешествуют в пригороды. У них такие романтические отношения.
– Ты замуж вышла? За кого, если не секрет?
– Нет, это не секрет, мой муж – Сей Сеич, Алексей Осипов, четвертый соучредитель бюро «Высотка», помнишь, ты тогда его не застал.
– И что же он, старенький уже?
– Нет, конечно, он меня старше на три года, но к тому времени у него значительные достижения в нашей сфере были. Поэтому директора его позвали в команду, чтобы свежая молодая кровь играла, он в конкурсах участвовал, бумажной архитектурой занимался, демонстрировал большие способности, почти как у тебя! – Марша засмеялась, ты же помнишь, что я почитатель твоего таланта, Антон Григорьевич!
– Да ладно, куда там нам, провинциалам!
– Знаешь, Антон, это верно, тебе надо было в молодости в Москву, в Питер или за границу, там ты совсем по-другому мог бы раскрыться.
– Ничего, мне и так нормально, я своей жизнью доволен. Работаю в удовольствие. Живу в прекрасном месте, в прекрасном доме. Ты, кстати, почему деньги от нас не принимала? Гордая такая, да? – Антон улыбнулся и слегка толкнул Маршу локтем в руку.
Она засмеялась в ответ:
– Антон, если бы мы не обошлись сами, я бы обязательно воспользовалась, но мы обошлись. Я представила, каким трудом вы там эти деньги зарабатываете, решила помочь в нашем общем деле с домом. Тем более, тогда инфляция росла, а у вас определена цена в долларах. Я же понимаю, что договор на проектирование на одни деньги заключается, а пока работу делаешь, они обесцениваются и не индексируются.
– Да, Марша, я бы здорово влетел, если до дефолта всей суммы не выплатил. Ведь тогда так доллар подскочил! В четыре раза! Пришлось бы квартиру продавать просто за бесценок, да и то не понятно, хватило бы или нет. А я очень не хотел этого делать, надеялся, что ты вернешься и будешь в своем доме жить. Когда Виктория все ваши махинации раскрыла, мы получили документы на дом, сделали там небольшой ремонт и переехали. Кстати, знаешь, ведь Женька Бархин живет рядом с нами, у Таисии, она ему дом отписала.
– Значит, Таисия Алексеевна умерла? Как жалко!
– Почему умерла, ее сын забрал в Америку, уговорил!
– Да ты что! Как хочется там у вас побывать! В доме, в городе.
– Так давай поедем вместе, прямо отсюда – сначала к нам, а потом в свой Питер. Только не говори, что тебе на работу надо!
– Нет, я могу отпроситься, отпуск продлить.
– Поехали, с Женькой и Сашей повидаешься!
– Ну, посмотрим, Антон, я подумаю!
– Марша, а я ведь приезжал в Питер на годовщину похорон, надеялся тебя хоть глазком увидеть. Но не получилось, не пересеклись наши пути, а нагрянуть как снег на голову, домой, не захотел. Боялся, что ты растревожишься. Я тебя, Марша, никогда не забывал!
– Да, Антон, я тоже не забыла тебя! И всех вас всегда помнила, спасибо, что поверили, научили работать, дружить и любить, – Марша опять засмеялась, – ведь если бы я не приехала к вам, и ты меня не взял бы архитектором, я не поселилась бы в этом доме, не узнала о Леониде Кабудине, то никогда не попала бы в «Высотку», не встретила Сей Сеича и, в конечном итоге, не было бы у нас маленькой девочки Антоши. Так что все неспроста. И все правильно.
– И тебе, Марша, спасибо, если бы ты не приехала к нам, я бы не знал про архитекторов Вульфов, не жил бы в их доме и не подозревал, как можно любить! – Антон сказал это серьезно, а потом улыбнулся, – но, ты права, главное, что на свет появилась Антоша. Очень подозрительно знакомо мне это имя.
– Ты не поверишь, его придумал Сей Сеич. Конечно, он предложил Антонина, Тоня, а я как представила, что буду называть ее Антоша, сразу согласилась.
– Марша, вот скажи, тебе не стыдно за свой проступок, стоило ли так шифроваться? Мы могли дружить городами, домами, учреждениями, ездили бы друг к другу в гости, писали письма, звонили.
– Нет, Антон, ни к чему хорошему это бы не привело. Я, правда, кое-что про вас знала от Ольги Викторовны и Женьки Бархина, с ним в последнее время списываюсь в соцсетях. Но про дом Волковых он мне не сообщил. А я от Таисии Алексеевны знала, что они ему дом оставят. Это наша с ней тайна была. Кстати, давно она уехала?
– Точно не скажу, да лет семь уже как, Лейла еще в школе училась. Знаешь, а Лейлу приглашают в магистратуру в Питер.
– Что ты говоришь! Решили, где будет жить? Не надо только в общагу. Она может остановиться у нас или в родительской квартире, там комната моя пустует, с папой найдет общий язык, чем хорошо, эта квартира в центре. Можно и у нас в частном доме, в пригороде, там всем места хватит, вот было бы здорово! Просто оттуда далековато добираться.
– Я подумаю над этим, у нас Лейла сейчас одна живет, уже привыкла к независимости. Это придется учитывать, хотя она девочка понятливая, может и другой вариант принять. Но ты сама понимаешь, все лучшее – детям. Буду стараться, что-то придумаю.
– Ты не отказывайся, Антон, зачем тратить деньги на съем квартиры, в Питере это все не так дешево, да у вас сейчас расходы из-за лечения в Германии. По секрету скажу, Виктория и отец решили вместе жить попробовать. Но Виктория уговаривает поехать к ней, боится, что в нашей квартире мамин образ будет папу тревожить. У нее хорошие условия и район там тихий, много зелени, парки рядом. Сдавать нашу квартиру мы не собираемся, там памятные вещи, да и вообще...
– Ладно, Марша, вот приедем к нам и все с Сашей обсудим.
– За Лейлу не беспокойся, мы ее к себе на работу возьмем на неполный день. В магистратуре не такое насыщенное расписание, и она параллельно сможет опыт нарабатывать. У нас хорошая контора, коллектив отличный, поверь, ей точно на пользу все будет.
– Марша, вот спасибо, вообще-то я готов немедленно согласиться. Но давай ты с мужем поговоришь, с отцом, по-любому все как-то образуется, даже если не получится исполнить твои предложения. Я вот смотрю на тебя, девочка-талисман, ты вроде такая же, как была, никак не могу забыть твой взгляд молящий, когда просила только одного, чтобы я тебя взял на работу именно архитектором, а вроде и другая, особенная свобода и уверенность появилась.
– Это правда, Антон, я себя ощущаю хорошо. Конечно, я всю жизнь много трудилась, чтобы стать профессионалом. Слава богу, мне такие учителя и люди попадались, что я смогла! Вот и дочку твою хочу поддержать – ведь, как я понимаю, ей нужен столичный уровень. Или заграница. Кстати, этот молодой немец – ее друг?
– Во-первых, он правнук Мартина Вульфа, во-вторых, приятель Лейлы.
– Слушай, а ведь я не связала одно с другим. Как так могло получиться? Просто удивительно. Опять история всплыла из далеких девяностых. Мы с Ольгой Викторовной перезванивались все это время, она мне что-то рассказывала, если узнавала новое о немецких специалистах, но именно о Вульфах больше сведений не было. И тут такое! Она мне звонит, приглашает в Германию. Сей Сеич, Алексей, короче, говорит, мол, поезжай, со всеми встретишься. И даже с Тоней разрешил.
– Разрешил! Строгий?
– А то! – Марша засмеялась, – конечно, строгий и очень веселый, тебе бы понравился.
– Может, еще познакомимся, бог даст!
Поезд немного замедлял ход. Различались отдельные населенные пункты и здания с черепичными кровлями, чудесно гармонирующими с яркой весенней зеленью. Вот он, красавец – средневековый город Ротенбург-на-Таубере.


ГЛАВА 47. РОТЕНБУРГ-НА-ТАУБЕРЕ.
От железнодорожного вокзала Ротенбурга-на-Таубере было минут пятнадцать ходьбы до центральной площади. Томас уверенно вел делегацию, попутно рассказывая байки и обращая внимание на какие-то занятные мелочи или особенно красивые места. Ольга Викторовна переводила то, о чем он говорил, иногда добавляя факты от себя. Сказочный город с первых минут очаровал друзей. Томас объяснил, что осмотреть его можно несколькими способами, наиболее популярный –  идти по крепостной стене, любуясь средневековыми фронтонами и башнями. Самое большое здание в городке – Ратуша. На рыночной площади есть Рождественский базар, который работает круглый год, и всегда там можно купить елку и елочные игрушки. А два раза в вечер бывают экскурсии по городу. Проводит их сторож, облаченный в треуголку и черный плащ. Рассказ ведется на немецком и английском языках. Томас сказал, что это интересно. Человек со связкой ключей на поясе вполне достоверно изображает жителя средневекового города. Потом Томас похвастался, как однажды он поднимался на воздушном шаре, и это было незабываемо! Подобного состояния счастья он больше никогда не испытывал ни до, ни после. Лейла тут же захотела тоже полетать, стала прорабатывать эту тему, но, оглянувшись на отца, увидев его умоляющий взгляд, примолкла.
– Мы скоро уже придем! Дедушка нас поджидает, – сообщил Томас.
Когда проходили мимо отеля «Altes Brauhaus», Ольга Викторовна пояснила, что это семейная гостиница и здесь им забронировали номера. Проследовав вдоль по улице еще метров сто-сто пятьдесят, они свернули и спустились по ступенькам в середине глубокой и массивной арки, оказавшись во внутреннем дворике, где на фоне зелени выделялись несколько старинных скульптур небольшого размера, деревянная пергола, увитая вьюном, и круглый мраморный столик. Дверь в дом была со стороны двора, но Томас через Ольгу Викторовну пояснил, что это второй вход, с улицы тоже есть крыльцо, парадное. Томас качнул колокольчик, прикрепленный к кронштейну у двери. Лейла засомневалась, что звон услышат, но юноша ее успокоил:
– Колокольчик нужен для колорита, когда он качается, то замыкается цепь, электрический сигнал поступает вовнутрь и звучит мелодия.
Дверь открыла женщина, возраста около сорока.
– О, Том, я рада тебя видеть! Доктор Мартин вас уже заждался.
Гости прошли в дом. Внутреннее убранство и обстановка были выдержаны в классическом стиле. Женщину звали фрау Ирма Ленц, она помощница и подруга доктора Мартина. Фрау Ирма помогла гостям раздеться, уточнила, где можно вымыть руки, и предложила поиграть с Тоней, пока взрослые будут знакомиться и общаться. Тоня сначала отказалась, но Марша поуговаривала ее немного, и та согласилась. Ирма пообещала, что они начнут готовить бутерброды и чай.
Сам херр Мартин Вульф был одет неофициально, в темно-коричневый стеганый жакет с поясом, на шее – шелковый платок. Он не выглядел на свои «за девяносто», возраст выдавала разве что малоподвижная спина, из-за чего он поворачивался к посетителям всем корпусом, но светлая улыбка и быстрые глаза с прищуром и хитринкой молодили его и располагали к себе, а застенчивая манера поведения совсем не подходила к почтенному возрасту и достигнутому положению.
Херр Мартин здоровался с каждым за руку, интересовался, как зовут, и, что удивительно, потом в разговоре обращался к собеседнику по имени, ни разу не ошибившись. Он не спросил о цели приезда гостей, утвердившись, что среди присутствующих есть архитекторы, стал рассказывать о своей деятельности. Оказалось, долгие годы он входил в группу представителей и родоначальников стиля хай-тек, был востребованным современным архитектором, но потом, когда ажиотаж вокруг хай-тека уменьшился, он, однажды по работе побывав в Ротенбурге-на-Таубере, влюбился в этот город и полностью сменил амплуа профессионала-минималиста на архитектора-реставратора. Как он выразился, на его взгляд, все лучшее на земле уже построили, модный деконструктивизм он не смог полюбить, поэтому решил, что сохранять и восстанавливать утраченное – это важная задача, которой должен посвятить себя каждый приличный человек. Доктор Мартин показал альбомы, отпечатанные на высококлассной матовой бумаге, в одних были представлены авторские работы, в других – реставрация и приспособление памятников для современного использования. Херр Вульф сказал, что ему особенно нравится заниматься постройкой новых зданий по соседству со старинными домами, мол, это некий компромисс его деятельности.
Гости с неподдельным интересом отнеслись к его рассказу, особенно Антон и Марша, они наперебой задавали вопросы, словно тут же хотели постигнуть профессиональные тайны мастера. Лейла, очарованная увиденным и услышанным, от волнения крепко сжимала руку Томаса. Мартин заметил это, улыбнулся и спросил у Томаса:
– Том, фройлен Лела – твоя подруга?
– Моя подруга Лея – будущий архитектор. Дедушка, видишь, какое ты на нее впечатление произвел, она теперь поняла, с кем дружит, вон как за меня схватилась!
Лейла догадалась, о чем говорил Томас, засмущалась, отпустила его руку. Все засмеялись, а Мартин Вульф, разрядив обстановку, пригласил сделать перерыв и попить чай или кофе с бутербродами на свежем воздухе.

Было довольно тепло, но все-таки они надели пальто и плащи. В саду парил аромат цветущих деревьев. На столик выложили толстую льняную скатерть и поставили самовар. Этот натюрморт вызвал у гостей предвкушающие возгласы одобрения. Послышались вопросы: как, откуда. Томас переводил рассказ прадедушки о том, что самовар ему привезли ученики из поездки по России, из города-побратима Ротенбурга-об-дер-Таубер, Суздаля.
– Мне хотелось что-то иметь из этой страны, ведь там жил мой покойный брат. Самовар, конечно, не очень настоящий, который надо греть углем, а модерновый, электрический, но удобный именно для чаепития в саду, долго не остывает, всегда можно подогреть. Розетка есть рядом со столиком. Воды вон во флягах сколько угодно!
Херр Мартин учил гостей, как надо действовать. Подставил чашку с красно-коричневой заваркой под краник, налил кипяток, потом гордым жестом пригласил остальных сделать то же самое, засмеялся и все свел к шутке.
Томас весело разлил по чашкам заварку, а Лейла, поворачивая краник, дополняла их кипятком. Бутербродов было много, с самыми разнообразными ингредиентами: тонко нарезанной копченой колбаской, бужениной, дырчатым сыром на ржаном хлебе с маслом. Кроме бутербродов на столе красовалась корзинка со слоеными булочками. И Антон вспомнил Сашины фирменные ватрушки.
Приезжие с удовольствием угощались, ведя неспешный разговор о кулинарных пристрастиях жителей двух стран. Оказалось, в Германии, если делают бутерброд, то это масло, хлеб и еще какой-то один компонент, никаких тебе овощей и зелени. Все рационально и просто.
Марша привезла подарки из России – шоколадные конфеты в коробках: ассорти, фрукты в шоколаде и традиционная «Белочка». Лейла едва не прослезилась, когда это увидела:
– Марша, ты чудо! Знаешь, я, с твоей подачи, конфеты «Белочка» люблю больше всех остальных и позволяю себе их, в виде исключения, с кофе.
Фрау Ирма попыталась предложить сварить кофе, но все хором отказались, так уж увлекла церемония с самоваром.
– Я так мечтал пережить зиму, а весной выходить в садик пить чай.  Вы же понимаете, одному или двоим за самоваром глупо сидеть, а вот в компании прекрасно! Том, расскажи, как мать, отец, все у них хорошо?
– Да, дедушка, все замечательно, они здоровы, есть заказы, звали тебя и Ирму пожить в новой квартире, вы ведь еще не видели, как там все устроилось.
– А ты, Том, так и живешь один?
– Да, мне больше по душе жить самостоятельно, родители немного беспокоят меня своими нравоучениями.
– Они же добра тебе хотят, ты прислушивайся к их советам. Как твоя учеба продвигается, работа, ты прилежный студент?
– Конечно, херр Мартин, – Томас засмеялся и подмигнул Лейле, показывая, какой он покладистый и вежливый, – дедушка, а ты знаешь, почему все эти люди из России к тебе приехали?
– Ну, я думал, со мной познакомиться, – Мартин Вульф засмеялся, – а разве не так?
Гости подтвердили, что это именно так, уловив веселый настрой в интонации доктора Мартина, заулыбались.
– Конечно, дедушка, все так, но ты знаешь, ведь они хотят поговорить с тобой о твоем брате Генрихе. Вот Лея, ее родители, фрау Ольга и фрау Мария много лет по капле собирали сведения о семье Генриха и Илены. Они также кое-что знают про Николая. Лея и ее родители теперь живут и работают в доме Вульфов, мало того, этот дом – памятник истории и архитектуры.
Ольга Викторовна переводила остальным речь Томаса, чтобы он сам не отвлекался на разъяснения.
Доктор Мартин внимательно слушал Томаса.
– Том, это правда? Эти люди что-то узнали о судьбе моего брата?
– Да, дедушка, они даже привезли фотографии и копии документов.
Фрау Ирма предупредила, что становится прохладно, и пригласила всех пройти в гостиную.

Ольга Викторовна подсела поближе к доктору Мартину, который устроился в большом кресле, и непосредственно с ним на немецком языке начала разговаривать. Теперь для остальных переводил Томас. Он достал свой ноутбук и установил его на журнальный столик, а Ольга Викторовна загрузила информацию с флешки.
– Надо же, я просто чудом перед поездкой в Германию к подруге взяла с собой флешку с оцифрованными документами и фотографиями. Подумала, вдруг пригодится, но о таком везении не могла даже мечтать. Херр Мартин, мы уже более пятнадцати лет собираем материалы про вашу семью, открылось многое из истории нашей страны, то, что было до того момента нам не известно и вообще засекречено.
Ольга Викторовна довольно сжато, но емко обрисовала картину, показала фотографии дома в настоящее время, снимки ремесленного училища, построенного по проекту Генриха Вульфа, работы его сына, Николая Вульфа, найденные фото из семейного архива.
Херр Мартин сидел тихо-тихо и вытирал платком слезы, выступившие на глазах.
Ольга Викторовна боялась, что гости слишком утомили пожилого человека, поинтересовалась, не стоит ли на сегодня закончить беседу и дать ему отдохнуть, но херр Мартин только покачал головой и попросил:
– Продолжайте, пожалуйста!
Ольга Викторовна снова рассказывала, а все, затаив дыхание, слушали беседу, даже маленькая Тоня сидела притихшая на коленях у матери. Спустя какое-то время Тоню увела фрау Ирма, прекрасно понимая, что ребенку просто не под силу так долго находиться без движения.
Когда Ольга Викторовна закончила основную историческую линию рассказа, призвала к диалогу Маршу. Марша стала говорить о письмах Генриху некой Грэты. О том, что эту переписку перехватывал НКВД и, возможно, они косвенно или явно послужили причиной ареста и гибели Генриха.
Доктор Мартин вдруг оживился, у него хитро заблестели глаза, и он рассказал, как лет десять назад приезжала к нему эта нервозная Грэта Враницки, расспрашивала про брата, клялась, что у нее с ним был божественный роман.
– Я ведь младше Генриха на шестнадцать лет, когда он уехал в Россию, мне исполнилось пятнадцать. Потом он лишь однажды, в 1934 году, приезжал в Германию, я его помню, но очень смутно. В основном образ сложился из просмотра фотографий и рассказов родителей. Генрих писал нам из России. Может быть, эти письма где-то есть, но прямо сейчас я не готов их показать. А Грэте Враницки, когда мы встретились, было так много лет, что мне мои восемьдесят с хвостиком казались юношеским возрастом. Она утверждала, что искала меня после войны, но вот только нашла. К сожалению, я ей не поверил, да и ничего особенного не мог ей рассказать, мы сами были в неведении. Вот вы первые, кто завел о нем разговор с тех пор.
– А Грэта не делилась с вами информацией о Генрихе? Кстати, ее ведь зовут Маргарете, почему она представилась Грэтой?
– Я не знаю, наверное, так сократила имя. Вообще-то она известная личность, вот и тюрьму прошла, и лишения, а дожила до почтенных лет, причем в то время она еще трудилась, мы с ней даже на какие-то профессиональные темы схлестнулись. Конечно, Враницки славная, надо же, роман у них был с братом, божественный роман!

Гости и хозяева договорились встретиться на следующий день, доктор Мартин пригласил всех посетить один из лучших ресторанов Ротенбурга. Там решили продолжить разговор.

Весь обратный путь до отеля Ольга Викторовна волновалась за Мартина Вульфа, как он переживет сегодняшний день:
– Мы у них слишком долго толклись, ему ни отдохнуть, ни полежать не удалось, да еще такие новости, прямо боюсь за него.
– Ну, ничего, известия хорошие, Томас у них остался, будет присматривать. Я думаю, все вышло замечательно, – уговаривал ее Антон. Он нес на руках заснувшую Тоню, – вот кто у нас стойкий оловянный солдатик, детка маленькая, замучилась совсем.
Марша рассказала, что Тоня успела подружиться с фрау Ирмой и даже каким-то образом общалась с ней. Фрау Ирма через Ольгу Викторовну уточнила у Марши, давно ли дочка начала изучать иностранные языки. Марша отрицала факт обучения, оказалось, за то время, пока Тоня провела с Ольгой Викторовной, она запомнила какие-то фразы, отдельные слова, а потом и фрау Ирма начала ее подучивать. Вот поэтому Тоня с такой охотой с ней оставалась.

Отель «Altes Brauhaus», где Томасом были забронированы полулюксы, располагался в центре города, недалеко от рыночной площади. Ольга Викторовна поселилась в одном номере с Маршей и девочкой, а Антон с Лейлой.
Здание отеля было старым, постройка относилась к семнадцатому веку. Комнаты большие, просторные, внутри незамаскированный фахверк – толстые деревянные столбы и подкосы, мощные балки, а стены оштукатурены и окрашены в белый цвет. Уровень отеля оценивался в четыре звезды. Но эти четыре звезды были несравнимы с аналогичной классификацией российских гостиниц. Комфорт и чистота. В просторных номерах зонирование, есть и кровати, и диваны, что удобно, когда путешествуешь семьей.

Ольга Викторовна и Марша специально решили ночевать в одном номере, чтобы иметь возможность хоть немного побыть вместе и поговорить. Они уложили уставшую Тоню спать, а сами перешли в другую комнату и устроились за уютным чайным столиком. Ольга Викторовна и Марша отказались от ужина в баре, решили перекусить в номере чем-нибудь легким и попить чаю.
– Что же, Ольга Викторовна, конец нашей детективной истории? Все так просто раскрылось, тайна лежала на поверхности. Грэта и Маргарете, которую мы называли Марго, оказались одним человеком. Собственно, можно было бы и догадаться! В его окружении не замечено других женщин.
– Знаешь, я счастлива, что мы теперь точно все знаем. Ведь понятно, почему у Грэты и Генриха не получилось быть вместе – Маргарете, будучи замужем, уйти от Вильгельма не могла или не хотела. Возможно, ее непреклонность и вынудила его сделать такой ответный шаг, жениться на Елене. Но их чувства, по всей видимости, не прошли и не остыли, потому возникла переписка, которая, в этом я уверена, стоила ему жизни. Раньше мне казалось, что его погубили письма от родных, но как теперь выяснилось, их он писал до своего приезда в Германию в 1934 году, а после поездки связь родственников оборвалась. Хотя по логике они могли его разыскивать в России. Ну не знаю, опять загадки. Наверное, люди имеют право на свои тайны. Думаю, мы об этой истории узнали уже все, что смогли. Разве еще наведаться к семье Враницки-Шуппе. Хотя мне кажется, она вряд ли распространялась об этом романе с кем-то из близких. А помнишь, Мария, ведь у тебя была мысль найти Маргарете и поговорить с ней на тему Грэты. Момент мы упустили. Она умерла в начале двухтысячных.
– Да, конечно, люди имеют право на свои тайны! И что случилось, то случилось, значит, не судьба нам была встретиться с Грэтой. Ольга Викторовна, я никогда не забывала о Вульфах и обо всех вас...
– Я знаю, ты очень близко к сердцу приняла их историю, много сделала для сохранения памяти об этих людях, я благодарна тебе за то, что ты посвятила меня в эту проблему, для меня раскрылся очень интересный пласт истории.
– С Леонидом Матвеевичем Кабудиным мы часто вспоминали Николая, он ведь и свое бюро назвал «Высотка» из чувства благодарности, чтобы сохранить преемственность.
 Марша слегка загрустила, и Ольга Викторовна перевела разговор на другую тему:
– А кстати, как тебе Лейла? Думаю, она одна из нас настолько изменилась!
– Я так по ней скучала, если бы вы только знали, Ольга Викторовна! Перед ней особенно чувствовала вину, она ведь любила меня так искренне! Потрясающая девочка! Сейчас вроде похожа на себя маленькую, но в то же время другая. Контактная, веселая, уверенная в себе красавица, талантливая, а совсем не зазнается. Мальчик Томас тоже мне очень понравился, – при этих словах Марша оживилась, – Ольга Викторовна, вы думали о том, как он похож на Генриха и Николая? Правда, похож, что-то такое родовое, породистое всех их объединяет! Высокий рост, худенький, слегка так голову склоняет. Ну, точно! Удивительно получилось, если бы в книге прочитала, укорила бы автора, что он все идеально придумал и соединил, а тут в жизни – как в романе или кино.
– Да, и мне кажется, что он пошел в Вульфов, у него фамилия Майер, знаешь, кстати, это другая династия известных немецких архитекторов. Так что он просто обязан был продолжить семейное дело, но, к сожалению, не захотел. Марша, а как ты? Я так рада, что, наконец, твою дочку увидела, она просто замечательная, хоть на Лейлу не похожа, но почему-то напоминает ее в этом возрасте. Ты как теперь считаешь, правильно сделала, что тогда не вернулась?
– Думаю, да, ничего хорошего не вышло бы. А награда мне за этот сложный и болезненный шаг – вот дочка, муж прекрасный, любимая работа, успешная карьера. Я счастлива. Знаете, Ольга Викторовна, когда я анализирую свою судьбу, мне до слез обидно и кажется страшным и несправедливым то, что, возможно, моя мама за это счастье заплатила своей жизнью, ведь если бы не авария, то, скорее всего, я не могла бы найти в себе сил уехать. Мне было со всеми вами в городе К. очень хорошо. Но пришлось ухаживать за папой, поднимать его на ноги. Спасибо, что Виктория Эдуардовна всегда была рядом. Знаете, они с отцом решили, наконец, жить вместе. Им стало тяжело друг к другу ездить. Юмористы, столько лет чего-то ждали!
– Но, может, не стоило так уж категорично рвать с друзьями? Знаешь, как Антон переживал! Он меня при каждой встрече пытал, что я знаю о тебе, я ничего не говорила в подробностях, как ты и просила, полагая, что все забудется вскоре. Но он не забывал о тебе, это я точно знаю!
– Я тогда решила, что так правильно, но сейчас мне кажется, в какой-то момент, когда, к примеру, я вышла замуж, можно было бы рассекретиться и просто дружить всем, помогать по работе, общаться. Надеюсь, мы наверстаем упущенное. Антон приглашает меня в гости. Возможно, я соглашусь.
Они еще долго беседовали и легли спать далеко за полночь.

Антон с Лейлой решили пройтись по вечернему Ротенбургу, позднее к ним присоединился Томас, который все равно названивал Лейле каждые пятнадцать минут, и когда, наконец, прадедушка лег спать, он отпросился у Ирмы немного погулять.
Томас повел их поужинать в паб, это же Бавария! Они все, включая Лейлу, взяли по большой кружке пива и толстой сосиске с горчицей в булке. Подкрепившись и раскрепостившись, они вышли на центральную площадь, хорошо освещенную в вечерние часы, собирающую праздную толпу туристов. Потом Антон с Лейлой проводили Томаса, а сами не торопясь вернулись в гостиницу, за все время после прилета Антона в Германию они не успели побыть наедине и поговорить.

Утром друзья вместе посетили завтрак в отеле – «шведский стол» с изысканными закусками. Украшение блюд было таковым, что нарушать эти произведения кулинарного искусства просто не поднималась рука. Не попробовав и десятой части предложенного, все ощутили себя бесстыжими обжорами, но, почти не испытывая мук совести, решили немедленно идти растрясать жирок перед званым обедом с Мартином Вульфом.
– Мне кажется, обед не будет столь обильным, там ресторанная еда за большие деньги, а тут вроде как бесплатно, – наивно успокаивала всех Лейла.

Томас позвонил Лейле на телефон, сообщил, что ждет у входа в отель. Экспедиция продолжилась. Томас повел друзей по крепостной стене, которая над проходной частью сверху имела навес, покрытый черепицей. Город раскрывался с неожиданного ракурса, на первый план вставали крыши и фронтоны.
Ольга Викторовна спросила у Томаса о самочувствии доктора Мартина.
– Он воодушевлен, чистит перышки к обеду.
– А мы волновались, как он вчерашний такой долгий наш визит выдержал, – объяснила суть беспокойства Ольги Викторовны Лейла, – все же пожилой человек.
– Да он крепкий, вон у него какая жена молодая!
– Жена, я думала помощница!
– Ну, она называется помощница, подруга, а по сути – жена, они просто не зарегистрированы. Дед боится ее к себе привязывать. Говорит, будем вместе, пока она захочет. Он написал завещание и все наследство поделил между ней и моей мамой, объявил заранее, торжественно. Сказал, что Ирма ему как жена, разделяет судьбу, украшает жизнь, заботится, и он перед ней в долгу, – Томас вдруг улыбнулся, – а чтобы ей не пришло в голову мечтать о его смерти, он завел на ее имя счет, на который перечисляет зарплату, ведь она помогает ему и по работе. И поверь, это немалые деньги. Сейчас она существует на его средства и может своими деньгами не пользоваться, при этом она знает, что у нее есть накопления. По-моему, дед мой поступил просто гениально. Их связывают не материальные отношения, а духовные – дружба, любовь, уважение. Фрау Ирма совсем молодой стала с ним жить, ей немного больше тридцати, а ему за семьдесят, но у них было взаимное чувство. Я уверен, и сейчас есть! Она к нему трепетно относится, как ученица, ценит его талант.
Лейла попросила Томаса рассказать про полет на воздушном шаре.
– Эко тебя перепахало, – вклинился в беседу Антон.
– Да нет, пап, просто про ощущения спрашиваю. Как город с высоты смотрится, я сама не собираюсь улетать!
– Полет был сказочным. Мы помогали капитану и его команде готовить шар к запуску, наполняли газом и потом, по окончании – сдували и сворачивали. Это непередаваемые чувства, когда ты не просто пассажир, а человек, от которого зависит полет. А что касается самого города, он предстал таким маленьким, компактным, будто сложенным из кубиков и накрыт черепичными кровлями. Да он и вправду небольшой, всего одиннадцать тысяч местных.
– Я тут тоже бы хотела жить, не все время, естественно, но часто и подолгу.
Томас вскинул кулак вверх с возгласом:
– Yes!
Все засмеялись, даже маленькая Тоня, которая не очень чего поняла. Тоня все время шла за руку с Лейлой, Лейла была просто влюблена в малышку:
– Марша, у тебя дочка замечательная, я очарована ею!
– Знаешь, Лейла, я когда-то так же была очарована тобой! Тебе кто-нибудь рассказывал, какая ты была забавная? Помнишь, как мы ходили обедать в кафе?
– Это когда родители уехали в Москву, а ты и дядя Женя за мной присматривали? Помню, что-то мы там вкусное ели!
– Да, это был обеденный перерыв, официант тогда сказал тебе про меня, мол, у тебя мама красивая, а ты не стала говорить, что я не мама. Вот в тот момент я поняла, что была бы счастлива иметь такую дочку. И вообще, ты оказалась не просто милым ребенком, умненькой и талантливой, а необыкновенно хорошим человечком. Это так важно! Я не знаю, какая будет Тоня, я ее люблю, берегу и не могу оценить объективно, а тебя могу.
– Марша, верь мне, Тоня чудо!
– Тогда приезжай учиться в Питер. Будешь у нас жить в городской квартире или в загородном доме, а с Тоней забавляться.
– Правда? Пап, слышишь, что Марша предлагает? А разве можно? – Лейла углубилась в свои фантазии, даже запрыгала от радости, привлекая попрыгать Тоню.
Антон коротко обрисовал ситуацию в плане того, что он предлагает Марше и Тоне поехать с ними домой, повидать город, побыть всем вместе, а заодно обсудить с мамой-Сашей возможность проживания Лейлы у Марши в Питере.
– Да, кстати, Марша, пригласи Сей Сеича, встретимся в Москве и поедем к нам знакомиться!
– Давай, Марша, давай, посмотришь, как все изменилось с тех пор! – Лейла была такая взбудораженная, что прыгала, обнималась с Маршей и Тоней, заодно и с Томасом. Привлекала поддержать предложение Антона Ольгу Викторовну.
– Поезжай, Марша, обязательно. Случай удобный, и мужа пригласи, вы точно не пожалеете, плохо, что не составлю вам компанию: я еще поживу у подруги в Штутгарте около месяца, – уговаривала Маршу Ольга Викторовна.
– Ну что, Антоша, – Марша обратилась к Тоне, – поедем в город К., к Лейле в гости?
– Поедем, мне у Лейлы все надо рассмотреть.
– А как же я? – спросил грустный Томас, – я тоже хочу!
– Ты приедешь летом, на каникулах, в июле, хорошо? Правда же, пап?
– Мне кажется, это было бы здорово, сможешь пожить у нас месяц или два, сейчас ведь Лейла побудет дома пару дней до выходных и поедет учиться, она много пропустила, как и ты, насколько я понимаю.

Друзья дошли до центральных ворот и решили, что пришло время потихоньку направляться к ресторану «Michelangelo» на обед с фрау Ирмой и херром Мартином.
Обед прошел великолепно, в прекрасной атмосфере ресторана с итальянской кухней. Доктор Мартин пояснил выбор заведения тем, что русские обычно предпочитают итальянскую еду немецкой. Он сам заказал блюда, предварительно справившись о вкусах и пристрастиях каждого. Доктор Мартин общался дружелюбно, с улыбкой, говорил негромко. Лейла после рассказа Томаса особенно пристально наблюдала за Ирмой. А та вела себя безукоризненно – тактично, предупредительно, внимательно по отношению к Мартину Вульфу и гостям.
Херр Мартин Вульф сам выбрал вино, а когда официант разлил его по бокалам, провозгласил тост:
– Давайте почтим память безвременно покинувшего этот мир моего брата Генриха, а также его сына Николая и супругу Илену. Таким вот чудесным образом мы встретились и говорим о них с любовью. Мы представители разных стран и народов. Наши страны пережили много тяжких событий, но, несмотря на это, мы, простые люди, встретились и нашли понимание.
Все выпили не чокаясь. Мартин Вульф решил, что не стоит поддерживать атмосферу неожиданной грусти, и стал рассказывать всякие забавные истории из жизни города. Томас едва успевал переводить. Они еще несколько раз выпивали, и речи все время произносил херр Мартин. Антон не знал, как принято у них, в Германии, вдруг как в Грузии, где один человек-тамада ведет застолье, и поэтому не решился перебивать ход трапезы своими тостами. Когда обед закончился и все прощались, он от души поблагодарил Мартина Вульфа за прием и предоставленную ценную информацию о Маргарете Враницки, а еще пожелал ему как можно дольше чувствовать себя молодым, здоровым и работоспособным.

Решили обратно в Мюнхен ехать на машине. Томас взял напрокат автомобиль и вызвался быть водителем. Ольга Викторовна еще раньше предупредила, что поедет в Штутгарт сразу из Ротенбурга на такси, так ей было проще добираться, но с остальными получалось немного не по пути. Друзья сначала проводили Ольгу Викторовну, а потом уж тронулись сами. Томас вел машину довольно спокойно и уверенно, говорил мало, на переднем сидении рядом с ним устроился Антон, общаться им между собой было не слишком удобно. Антон не знал немецкий, поэтому говорил с Томасом на русском. Он немного развил тему о возможности приезда Томаса летом в июле к ним в гости.
Лейла без перерыва болтала с Маршей. Тоня в детском кресле сидела посередине и крутила головой от одной собеседнице к другой. Лейла вынудила Маршу позвонить в Питер мужу немедленно, прямо из машины. Получив одобрение от Сей Сеича на предмет поездки в город К., Марша пригласила его составить им компанию. Таким образом, все возможные препятствия были устранены. Договорились о встрече в Москве на железнодорожном вокзале – на тот случай, если Марше не удастся поменять билеты и лететь на одном самолете с Лейлой и Антоном до Москвы.

Пребывание Лейлы и всей компании в Германии подходило к концу. Расставаться было жалко, особенно переживал Томас. Он шептался с Лейлой, писал ей в блокнот все свои адреса, телефоны, а также телефоны родителей и друзей. Он очень боялся потеряться с ней.
– Лея, эх, ну что же ты уезжаешь? Лея, я не могу без тебя! Ты знаешь об этом? Ты не забудешь мне звонить? Через три месяца я приеду. Выучу русский хорошо, удивишься, вот посмотришь!
– Томас, ты что, сомневаешься во мне, я же обещала звонить, писать и ждать тебя в нашем общем доме, – Лейла специально так сказала – «в общем доме», чтобы Томасу было приятно.
Он и вправду заулыбался, потом погрозил ей пальцем:
– Смотри там! Хорошо учись!
– Конечно, вот приеду и начну вкалывать!
Томас не понял, что она имеет в виду, махнул рукой.
– Вот выучу русский, узнаешь, как со мной шутить.
– А я выучу немецкий и приеду к тебе, – неожиданно пожалела его Тоня.
– Приезжай, матрешка!

ГЛАВА 48. ТОЛЬКО НЕ ГОВОРИ "НЕТ!"

Саша сегодня даже думать не могла о работе. Заказчик очередной раз поменял задание, это практически перечеркнуло прежнюю концепцию. Она решила сделать передышку, отпустить ситуацию и позволить отдохнуть голове. Настроение сложилось какое-то нерадостное, несмотря на то, что все, по большому счету, было хорошо. Через пару дней приедут Антон с Лейлой. Саша ждала их, особенно дочь, которую не видела давно и очень соскучилась, но слегка перегорела и уже не испытывала прежнего подъема от ожидания.
Сначала она предполагала сделать уборку, наготовить всякого разного вкусного, сейчас и этого не хотелось. Да, жалко, что не сложилось с работой. Заказчик все нервы вытянул, изменения поступали буквально каждую неделю, причем дата окончания не передвигалась. Саша в отсутствие Антона три дня безвылазно провела за компьютером, чтобы успеть к сроку. А получается, можно было бы и не торопиться. Клиент вообще не понимает, из чего складывается процесс проектирования, сколько моральных сил и здоровья тратят специалисты во время вынужденной спешки. Саша хотела разрулить основные вопросы по объекту, и освободиться к возвращению Антона, а сейчас решила: пусть он приедет и сам разбирается. Конечно, понятно, кризис, работодателя надо лелеять, но не такой же ценой! Упадок в экономике в первую очередь бьет по строительству, а значит, по проектировщикам, и заказчики сразу наглеют, капризничают, сбивают стоимость. Да, фронта работ у них в мастерской фактически нет, только этот офисный центр.
Саша все-таки решила помыть окна и полы в доме. Подобные мероприятия обычно ее успокаивали. А сегодня сомневалась. Плохая примета – убирать, когда близкие в дороге. Она позвонила Маринке посоветоваться. Маринка не была уверена, как правильно, но предложила:
– Наверное, прибрать можно, если не слишком чисто, но у вас всегда порядок. Оставь, приедут, вещи развалят, никто ничего не заметит. Слушай, Саш, помоги, срочно требуется сногсшибательный наряд. Цена значения не имеет. Все на карту ставлю. Может, я подъеду, заберу тебя, и мы смотаемся в торговый центр, уборку закончишь вечером. Понимаешь, мне нужно, чтобы человек с хорошим вкусом посмотрел со стороны и одобрил выбор.
– Ладно уж, давай, сейчас буду готова.
Саша обрадовалась возможности выйти из дома и немного отвлечься от невеселых размышлений. Она предложила Маринке не ездить в торговый центр, а посетить только что открывшийся магазин «Немецкая одежда и обувь».
– Это не слишком классический вариант? Буду как учительница.
– Нормально, для нашего возраста.
Маринка не стала спорить, тем более, магазин был недалеко – в центре, на соседней улице. Войдя, она поторопилась начать просматривать штанги с одеждой, и ее сразу же в оборот взяла продавец – высокая брюнетка с низким бархатным голосом. Маринка, загипнотизированная ее вниманием, ворковала, совсем забыв о подруге.
От нечего делать Саша разглядывала интерьер. В этот магазин она еще не заходила. Белые стены, белые потолки и темные полы из крупноразмерного шлифованного керамогранита. Эффектные деревянные светильники, продуманное освещение, не искажающее оттенки. Высокие зеркала ломали пространство. Ей нравилось, что товары рассортированы по гамме. А ведь именно цветовые конгломераты одежды создавали настроение. В зале словно радуга поселилась.
Саша подошла к красно-оранжевому стенду. Внимание привлекло строгое трикотажное платье. Фактура ткани на ощупь была приятная.
– Интересно, будет ли закатываться материя? – сказала Саша вслух сама себе.
– Не волнуйтесь, состав хороший, при носке не сваливается, стирка обязательно машинная, полоскание с добавлением кондиционера.
Саша не заметила, как около нее возникла молодая девушка-продавец.
– Вы примерить не хотите? Я ваш размер принесу, у вас тридцать шесть, тридцать восемь?
– Тридцать восемь. Что же, можно и примерить...
Саша прошла в кабинку. Платье было как раз впору, длина чуть выше колен, цвет не алый, а такой красивый красный, с глубиной. Она выглянула в торговый зал посмотреться в зеркало издалека, а заодно продемонстрировать обнову Маринке, но та затерялась где-то в недрах дальней примерочной и обсуждала варианты со своим новоявленным гидом.
Девушка, помогающая Саше, опять заговорила с ней.
– Подошло? Вам нравится?
– Нравится, – Саша забрала волосы, лежавшие на плечах, повыше, – теперь хочется концы подрезать, как вы считаете, стоит?
– Да, неплохо бы, типа короткого «каре». Будет стильно. Вы знаете, подождите немного, я вам кое-что принесу к этому платью.
Девушка отсутствовала буквально минуту и вернулась с легким светло-серым пальто-джерси в руках.
– Примерьте, пожалуйста, обратите внимание, как смотрится в комплекте с платьем! Состав тоже хороший. Пятьдесят процентов кашемир, столько же велюр. Шелковый подклад. А взгляните на плетение! Из-за этого оно объемное и легкое.
– Для пальто, наверное, уже слишком тепло... – на всякий случай сказала Саша. Платье с таким дополнением ей понравилось еще больше.
– Вы знаете, его не надо застегивать, посмотрите, как красиво, непринужденно оно на вас сидит!
– Мне кажется, сюда нужны не эти туфли, вот так все влечет одно за другим, – улыбаясь, ответила Саша, с удовольствием рассматривая себя в зеркале.
Тут ее отыскала счастливая Маринка, она несла огромный пакет с покупками.
– Саш, как красиво, слушай, все это обязательно надо взять!
– Ты считаешь?
– Конечно, придешь своих на вокзал встречать, они тебя и не узнают! А ты скоро? Мне сейчас позвонили, у нас там кое-что в планах меняется.
– Поезжай, только я твои наряды не увидела, прости, – Саша засмеялась, – сама хоть довольна?
– Да, спасибо, что сюда привела, а девушка-консультант мне так все удачно посоветовала, подобрала по размеру идеально. И скидку по дисконту сделала. Ну, я побежала, еще увидимся, а вечером созвонимся!
 
Саша опять повернулась к зеркалу. Девушка-продавец предложила ей пройти в соседний отдел. Там к ним присоединилась консультант из обувной секции. Она показала две модели, по ее мнению, гармонирующие с комплектом. Одни туфли были темно-серые, на среднем каблуке, удобные и довольно изящные. К платью и пальто подходили идеально. Саша пыталась вспомнить свою одежду, чтобы понять, с чем еще она сможет их носить. Вторая пара – коричневая, отделанная разными полосками красно-бордовой и бежевой кожи, расходящимися веером от внутренней стороны к наружной. Саша одобрила модель, но засомневалась, как темные туфли будут смотреться с нежным, почти белым пальто. Девушка-продавец из обувного отдела вспомнила, у них есть еще сумочка в том же стиле, что и коричневый вариант. Это сыграло роль последней капли. Саша была готова отказаться от всего остального, лишь бы иметь ее. Форма просто идеальная, добротно сшита, на длинном ремешке, с внутренней молнией, а сверху закрывалась, как портфель, на небольшой замочек. Разноцветные полоски кожи оживляли ее. Цена впечатляла. Таких дорогих сумок Саша раньше не покупала.
Почувствовав ее замешательство, девушка из отдела одежды сказала, что оформит Саше дисконтную карту за приобретение первой вещи, а все остальные покупки будут с десятипроцентной скидкой. При этом на сумочку, так как она куплена в комплекте с туфлями, сделают пятидесятипроцентную скидку. Саша решила этот шанс не игнорировать. И еще она поняла: даже без акций и карт уже готова была себя побаловать, не стесняясь нанести урон семейному бюджету. В конце концов!
Стоя у кассы, Саша с улыбкой спросила девушку-продавца, стоило ли так завышать цену на сумку, а в итоге снизить ее вполовину.
– А ничего не завышали, просто мне захотелось, чтобы вы все это купили. Я не только вам сделала хорошо, но и магазину.
– Поясните, не поняла, – заинтересовалась Саша.
– Вещи качественные, сидят на вас очень эффектно, особенно вместе, комплектом. Знакомые непременно обратят внимание на вашу одежду, спросят, где покупали. Вы будете хвалить наш магазин, рассказывать про карту, про скидку и делать это совершенно искренне. Они захотят тоже нас посетить. И вы обязательно придете еще, правда, же? А для всех остальных сумка продавалась бы за указанную цену, не сомневайтесь. Конечно, если ее купить с туфлями, то по нашим правилам десятипроцентная скидка на вторую вещь действовала бы.
– Извините, а все продавцы могут делать такие подарки понравившимся покупателям?
– Нет, только я!
– Почему же?
– Я директор и владелица магазина.
 
Саша вышла на улицу с объемными пакетами. Как шопинг исправляет настроение! Теперь просто необходимо пойти на стрижку. Жаль, ее знакомый мастер уехала отдыхать, вернется на следующей неделе. Нет, это нужно сделать именно сегодня.
В парикмахерском салоне выяснилось, что минут через пятнадцать организуется «свободное окошечко». Администратор Юлия, которая хорошо знала Сашу, провела ее в клиентский зал и показала совсем молоденькую девушку, школьницу на вид. Роста она была небольшого, для удобства работала в туфлях на высокой платформе, и это делало ее уж слишком длинноногой.
Саша решила, что стрижку «каре» трудно испортить.
– Не дождались Елену Викторовну? – участливо спросила Юлия.
– Да вот, приспичило, а у этой девушки как, на ваш взгляд, хорошо получается?
– На мой, да. Она креативная и смелая, между прочим, у нее уже награды есть с московских конкурсов. Сама ездит, собирает команду подружек-волонтеров, делает им там стрижки, прически интересные. Профессиональные фотографы снимают модели для портфолио, монтируют видео. Вон в рамочке на стене дипломы висят. Она милая и контактная. У нее своя клиентура и без записи к ней просто не попасть. Сегодня исключительный случай – посетительница позвонила, сообщила, что не успевает приехать из пригорода, машина в пути сломалась. Так вот, Маруся обещала дождаться ее после работы. Она добрая, всегда идет навстречу, не считаясь со своим временем. Помогает малообеспеченным, ходит в интернат и бесплатно деток стрижет. Она у нас такая зажигалочка и любимица.
Маруся Саше чем-то напоминала Лейлу. Хрупкая и маленькая, но за ней чувствовалось некое пространство, которое содержало ее мир.
– Садитесь, пожалуйста, меня зовут Маруся.
– Я – Александра, – Саша с удовольствием общалась с девушкой.
– Александра – красивое имя, мама меня хотела назвать Сашенькой, но, на беду, у нас на лестничной клетке жил Александр Володарский, журналист. Папа спросил: «В честь соседа что ли?», мама струхнула и предложила записать “Мария”, как бабушку, папину маму. На том и порешили. А мне немного жалко, что так получилось. Нет-нет, мое имя хорошее, особенно Маруся, но дочку обязательно назову Саша, а сына – Глеб или Валентин.
– А почему же мальчика не Александр?
– Это уже не то. Так, посмотрела я ваши волосы. Что могу сказать, их надо немного оживить. Может, покрасим? Я хочу посоветовать цвет «ракушка», он близок к натуральному.
– Я уж подумала, вы мне сейчас предложите остричься наголо или что-то такое ультра.
– К каждому человеку нужен свой подход. В вашем случае прическа не должна перетягивать на себя внимание, только лишь помогать общему восприятию. Можно узнать, чем вы занимаетесь?
– Да, конечно, я по образованию архитектор и всю жизнь занимаюсь архитектурой!
– Ничего себе! Круто, я знаю! Я училась в художке и хотела поступать на иллюстратора детских книг. Но у нас в городе этому не учат. Жалею, что не поехала в Москву, испугалась. Подала документы в педагогический, на дизайн одежды, а потом курсы парикмахеров окончила. Прозанималась два года в институте и поняла, что уровень не тот, заданий куча, весь день занят, подрабатывать не получалось, а средства нужны. Бросила, устроилась сюда в салон, теперь коплю деньги на учебу в Москве. На стилиста. Но эта работа мне нравится, дает возможность проявить себя. Кроме того, она востребована. Вот сейчас кризис, а вы думаете, у нас клиентов убавилось? Совсем нет.
Маруся смыла шампунь с головы Саши теплой водичкой. И снова заговорила о покраске:
– Не бойтесь, краситель стойкий, а раз в месяц подновить корни – это несложно. Можете сюда прийти или сами дома, а в начале каждого сезона к нам обязательно, чтобы цвет по всей длине освежить и стрижку сделать. Поверьте, седина не ваш вариант: она определенно старит, добавляет женщинам шесть лет, а мужчинам три года.
– А давайте попробуем, не хочу шесть лет, – Саша засмеялась, – у меня сегодня удачный день, буду надеяться, что все получится!
Она рукой наметила, какую длину волос хочет.
Маруся приступила к стрижке. Саша закрыла глаза и отрешилась от действительности, ей казалось, она смогла даже ни о чем не думать.
– Устали, да?
– Да, три дня безотрывно у компьютера, а все напрасно, вот занялась сегодня шопингом и собой.
– Вам необходимо расслабиться. Видно, что у вас красота природная, а лицо не в лучшей форме, не хотите релаксирующих процедур? Могу замолвить словечко моей тете. У нее свой салон, я бы рекомендовала, она ответственный человек, знаете, какая там чистота и стерильность! Инструменты все обработаны на дорогих израильских аппаратах. И косметические средства эффективные. Она себе рекламу не делает, но к ним без предварительной записи не попасть. Хотите, позвоню, не подумайте, что я ей клиентов подгоняю, просто мне приятно что-то для вас сделать. Я и сама стараюсь! Вот посмотрите, как красиво у нас с вами все получится.
Спустя некоторое время Саша, выдержав процедуру покраски и укладки, взглянула на себя в зеркало. Ей не верилось, насколько прическа изменила ее, она увидела Сашу той поры, когда Лейла ходила в начальную школу, как на фото, которые имелись у них дома в большом количестве. Только появились цифровые камеры, и они с Антоном постоянно щелкали Лейлу, Лейлу с мамой, Лейлу с папой. Всех вместе, на автоспуске. «А с глазами-то, правда, надо что-то делать!»
– Знаете, Маруся, давайте позвоним вашей родственнице. Гулять так гулять!
 
Cпа-салон оказался совсем рядом – через дорогу, напротив. На двери висела скромная вывеска с обозначением часов работы и номером телефона администратора. В вестибюле было парко, как в бане, пахло сыростью, по стенам распространились коричневые мокрые пятна. Вот тебе и стерильность! Саша уже хотела передумать, но к ней вышла сотрудница в белоснежной отглаженной форме и, извинившись за состояние помещения, провела в дальнюю комнату. Девушка объяснила, что вчера случилось ЧП, у жильцов с верхних этажей прорвало батарею отопления, кипяток лил по стенам, практически полностью погубив отделку.
– Вот массажная осталась незатронутая и одна процедурная, так что извините нас. Мы на сегодня все сеансы отменили, предупредили клиентов, мол, будем закрываться на ремонт. Вероника Андреевна в виде исключения сказала вас принять. А вы подруга Вероники?
– Да нет, я знакомая ее племянницы.
– Понятно! Давайте поговорим, что мы можем вам предложить. Вероника Андреевна велела сделать релаксирующую маску для лица и на глаза, а остальное, как вы скажете.
– Немного устала, хочется расслабляющий массаж, не лечебный, а легкий.
– Я вам могу еще посоветовать уход для лица с применением магнитотерапии, очень хорошо подтягивает кожу. Эффект виден даже после одного сеанса, а если сделать пять или десять процедур, вообще результат отличный и хватает надолго.
Сашу уложили, натерли какими-то нежно пахнущими маслами, разогрели тело, потом проводили манипуляции с лицом, параллельно делали маникюр. В комнате был полумрак, звучала тихая, спокойная музыка. Саша подумала, что так, наверное, и есть в раю.
Пережив неземные ощущения, она вышла в вестибюль к администратору и оказалась свидетельницей диалога мужчины в строительном комбинезоне с женщиной, по-видимому, владелицей салона.
– Геннадий, ну что вы говорите, какой косметический ремонт! Здесь все до кирпича промокло, я вообще не представляю, как быть!
Женщина выглядела очень расстроенной. Саше стало ее жалко, и она невольно поучаствовала в разговоре, посоветовав не начинать работы, пока все не просохнет.
Женщина моментально отреагировала на ее слова:
– Простите, вы в этом разбираетесь, верно?
– Да не то чтобы, просто я архитектор, сталкивалась с такими ситуациями.
– Неужели! Да вас ко мне бог послал!
– Бог не бог, а чудесная Маруся!
– Ах, это вы? Знаете, она так просила, что пришлось вас принять в виде исключения, мы закрылись на ремонт, обслуживать клиентов теперь просто стыдно. Давайте познакомимся, я – Вероника, хозяйка салона.
– Александра, можно Саша, – Саша прикинула, что Вероника примерно одного с ней возраста.
– Саша, вы подарите мне буквально минут пять-десять? Пожалуйста, выручайте!
Саша уже ничему не удивлялась, неожиданно ее почти затворническая жизнь сегодня наполнилась людьми, деловыми женщинами, не похожими на нее, стараниями которых этот день получился таким ярким и приятным.
Они прошли в кабинет, тоже пострадавший от аварии.
– Саша, я понимаю, что нам предстоит большой ремонт, и планирую к этому приурочить смену интерьеров. Я недовольна тем, как у нас было, и к прежнему дизайнеру обращаться не хочу, других специалистов у меня на примете нет. Скажите, занимаетесь ли вы такой работой?
– Занимаемся, правда, это не основной наш профиль, но примерно четверть заказов составляют интерьеры. Как правило, это дизайн для зданий, которые мы проектируем, но бывает по-всякому.
– Понимаете, мне бы хотелось простое, не помпезное пространство, расслабляющее, располагающее к отдыху, из качественных натуральных материалов, легких в уборке. Лучше керамика, а не пластик. И еще нужна изюминка: привлечь и удивить посетителей. Вы согласны подготовить смету?
– Хорошо, сделайте мне копию планов БТИ и составьте задание по кабинетам и материалам. Ваши пожелания, так сказать. Сегодня среда… Пятница у меня занята. Давайте, если не возражаете, встретимся завтра часов в одиннадцать-двенадцать, предварительно можно созвониться. Вот визитка с телефоном, тут указано местоположение. Офис на соседней улице, совсем рядом. Посмотрите наши работы, вдруг еще передумаете, – с улыбкой предположила Саша.
– Прекрасно, давайте активизируемся, вам надо эскизы и чертежи делать, потом строителям воплощать, а нам в это время придется простаивать. Так некстати… Уж лучше бы летом, можно работников отправить законно отдыхать, им на радость, хотя летом и батарею не прорвало бы. Ну ладно, все не почему-то, а для чего-то. Извините, а если я с подругой приду? Она за границей живет, приехала ко мне на юбилей и осталась погостить. Мы уж ей все показали, что в городе есть примечательного. Думаю, встреча с вами будет для нее интересна. Она художник.
– Приходите вместе, конечно, с радостью познакомимся.
 Саша распрощалась с Вероникой и заспешила домой. Воздух был наполнен запахами весны и парфюмерии. Она ощущала необыкновенную легкость от процедур. Саша простила вредному заказчику его капризы, зная, что Антон все проблемы с ним разрулит, а она будет заниматься интерьерами для салона Вероники, и уже придумала, что можно было бы ей предложить.
 
Сегодня Женька Бархин пришел на работу пораньше. Саша утром позвонила и попросила встретить клиентку, если она вдруг задержится в ветклинике, куда поехала чуть свет спасать Вермикулита после неравного боя с каким-то местным котярой.
Саша успела вернуться до прихода посетителей, но пока еще была в доме, хотела переодеться и накормить потерпевшего питомца.
 Прозвенел колокольчик, возвестивший, что дверь открывали, но никто не вошел. Бархин решил выяснить, в чем дело. На пороге стояли две женщины. Увидев одну из них, Женька не поверил своим глазам, только тихо спросил:
– Как ты меня нашла? Капитолина, как ты меня нашла?
Обе женщины в недоумении смотрели на него. Потом вторая, не Капитолина, представилась:
– Вероника, мы к Александре Кругловой, по предварительной договоренности, вот визитка.
В это время в другую дверь, которая вела в коридор, соединяющий офис с жилой частью дома, вошла Саша в красном платье и новых туфлях, решила обкатать наряд. Прическа сохранила форму. Выглядела она сногсшибательно. Обернувшись на шаги, Бархин просто остолбенел, увидев ее.
– Евгений Леонидович! Что же ты гостей у дверей держишь?
Бархин совсем был не похож на себя. Он опять посмотрел на вошедших, словно хотел удостовериться, что все происходит наяву, потом повернулся к Саше и каким-то виноватым голосом произнес:
– Саш, это Капитолина! Представляешь, она сама меня нашла!
– Правда, вот это да! Только, Жень, тут счастливое стечение обстоятельств. Спа-салон Вероники затопили соседи сверху, ей требуется проект на ремонт и обновление интерьеров, поэтому Вероника здесь. А Капитолина пришла подругу поддержать. Но, друзья, если честно, вы не представляете, как чудесно, что все это произошло! Последние две недели я только и слышу его стенания о Капитолине и прожекты по обнаружению места ее пребывания. Он чуть не плакал со словами: «Я нашел и тут же потерял ее навсегда!».
Капитолина с Вероникой смеялись по ходу рассказа, а виновник за все это время так и не обрел дар речи.
Чтобы немного прийти в себя, Бархин предложил попить чаю. Пока он готовил трапезу на стоящем посередине зала большом столе для совещаний, Саша демонстрировала гостьям альбомы с работами, макеты и планшеты, развешанные по стенам. Посетительницы увидели знакомые здания – Дом музыки, центральную улицу, да и много чего еще любопытного было в мастерской.
Вероника как-то погрустнела:
– У вас такие грандиозные постройки, не думаю, что наш заказ вам интересен. А еще, наверное, этот проект будет нам не по карману.
– Вероника, у нас не бывает неинтересной работы, а о стоимости не беспокойтесь. Расценки по городу примерно одинаковые, а мы вам сделаем скидку, – Саша не так часто вела начальные переговоры с заказчиками, но опыт прошедшего дня будто окрылил ее.
– Умоляю! Устрой Веронике еще отдельную скидку за Капитолину! – полусерьезно-полушутя взмолился Бархин.
– Вот, видите! Евгений Леонидович согласен поработать бесплатно, – Саша засмеялась, – и я не против, за повторный релакс в вашем спа-кабинете.
– О, мы вам организуем скидочную карту, именную! – оживилась Виктория.
 
За чаем коснулись темы проекта интерьеров, но потом разговор опять переключился на Капитолину. Саша потихоньку рассматривала ее – вот уж, действительно, невероятная история. Женька Бархин как-то, дней десять назад, еще Антон не уезжал в Германию, сетовал, что на улице встретил соученицу по художественной школе. Она на пару лет была моложе, но по рисунку числилась с ним в одной группе из-за своего особенного таланта, так говорил о ней преподаватель. Женька рассказывал о трудной судьбе девочки, про ее изуродованное после аварии лицо, как она была смешно, по-детски, влюблена в него, а он этого не оценил и не понял тогда. И вот Женька случайно встретил ее на остановке, успели обмолвиться парой фраз, как подошел нужный автобус, а он растерялся и не узнал ее координат, только запомнил, что она живет за границей и едет в Брюссель, учить детей рисовать. Женька в отчаянии рассказывал про встречу несколько раз, вспоминая мелочи, совершенно не представляя, какие надо предпринять действия, чтобы ее найти. Проверив все социальные сети в поисках однокашников по художественной школе, он нашел только Митьку, с которым и так не терял связь после завершения совместной учебы. Митька почему-то вообще не мог ее вспомнить. Женька убивался так по-взрослому, что Антон не выдержал, предложил вместе съездить в город его детства и найти учителя по рисунку, который, по идее, должен был о ней что-то знать, он в ту пору опекал ее семью и больную маму. Бархина столь разумное решение окрылило и слегка успокоило, но он твердил одно: «Только бы за это время со Стефанычем ничего не произошло!»
Саша подумала, как все взаимосвязано. Если бы не злостный заказчик, она бы так не замучилась, не купила бы красное платье и не пошла бы в спа-салон, а значит, не встретила бы Веронику. Но для прихода Вероники к ним в офис необходимо было, чтобы случился потоп и потребовался срочный ремонт. Саша поделилась своими мыслями с друзьями.
Бархин тотчас сделал вывод: все это не просто так, он заслужил божью милость и теперь ни за что не отступится. Капитолина Саше понравилась. Она мало говорила, но была приветлива и внимательна. Внешне отличалась от знакомых Саше женщин ее возраста ¬¬– видно, что иностранка, у нее даже манера выстраивать предложения какая-то своеобразная. Сняв короткий меховой жакет, Капитолина осталась в черном обтягивающем платье на тонких лямках. По конституции она совсем худенькая, как тинейджер, волосы темные, стрижка похожа на Сашину, но без челки. Ей можно было бы запросто дать на десять-пятнадцать лет меньше. Она явно занималась собой, следила за лицом и фигурой. И удивительно, как ей подходило это странное редкое имя.
 
Бархин предложил Капитолине прогуляться, посмотреть достопримечательности, зайти к нему в гости.
– А вы, девушки, поговорите о работе и давайте к нам, мы как раз чего-нибудь придумаем к обеду и продолжим знакомство.
Вероника посмотрела на часы и сказала:
– Я не против, если ненадолго. А вы как, Саша?
– Конечно, я согласна. Ну, где-то минут через сорок мы подойдем, а пока займемся делом.
 
Капитолина и Женька Бархин вышли к озеру.
– Сейчас увидишь памятник отважному коту Тамикуле, – Женька расписал приключения Вермикулита и историю создания скульптуры, – а вон смотри, там мой дом виднеется. Буду тебе хвастать приданым. Кстати, я не спросил, ты замужем?
– Удивительно своевременно! – Капитолина засмеялась,– сейчас не замужем, но дважды успела побывать.
– Расскажи, если можно, кто эти счастливчики?
– Первый муж – француз, ранний брак, благодаря которому я осталась за границей и теперь имею небольшой домик под Парижем. Здесь события печальные, его уже нет в живых, но мне жаль, что тогда не сложилось. Просто мы были молоды, многого не понимали и не ценили. Второй брак оказался продолжительным, но менее эмоциональным. Мой муж из Бельгии, ученый-историк, специализируется по Африке и практически оттуда не выезжает. Мы с ним виделись слишком эпизодически, я даже не чувствовала себя замужней женщиной. Он настаивал, чтобы я жила в Африке, но я совсем не хотела туда ехать. Боюсь болезней, насекомых, всяких национальных разборок. Может, я сгущаю краски, но это точно не мое. Вот на такой почве мы решили разойтись полгода назад.
– А дети, дети у тебя есть?
– Нет детей, хотя все время с детьми, преподаю рисунок, живопись, композицию. Сама как художник работаю мало.
– Тебе нравится за границей?
– Не знаю, просто привыкла. У меня в Бельгии съемная квартира.
– Теперь в России будет дом! Капитолина, давай жениться! Я ждал тебя! Когда-то в юности полюбил девушку и всю жизнь находился возле нее, наблюдая ее благоденствие с другим мужчиной, моим лучшим другом, греясь ее светом. Я инвалид со сломанной душой. У меня не было личного счастья, не было семьи. Не смог полюбить больше никого. И вот, когда я увидел тебя, внутри как переклинило, я понял, что этим моим человеком могла быть только ты. Я не разглядел тебя в юности, а может, и хорошо, что не разглядел, ведь теперь ты здесь, и я тебя больше не потеряю!
– Женя, для меня это слишком неожиданно. Я давно не испытывала трепетных чувств к мужчине, думала, что по возрасту уже и не испытаю. Не скрою, я рада нашей встрече. Ты из моего прошлого, практически из детства, с тобой я ощущаю себя в том времени и почти в том возрасте. Но моя жизнь налажена, я не представляю, как это – быть твоей женой? – она засмеялась, – правда не представляю. Я буду с тобой жить в этом прекрасном доме? Знаешь, на самом деле, все чудесно, но как же моя работа, мои ученики? Я связана обязательствами! На меня рассчитывают многие люди. Я ведь хороший преподаватель.
– Конечно хороший, ты лучший преподаватель всех времен и народов, ты только не говори: «Нет!», подумай, думай, сколько захочешь! Понимаешь, не важно, где ты останешься жить, здесь или там, самое главное, что мы друг у друга будем!
– Женя, у меня уже так не получилось с Африкой, брак на расстоянии – это не брак. Я даже ребенка не смогла себе позволить, потому что не ощущала поддержки, была одинока.
– Позволим, надо только захотеть!
– Да нет, Жень, поезд ушел, детям нужны молодые родители, ты хоть понимаешь, сколько мне лет?
– Хорошо, пусть без детей или с приемными, как скажешь, можно жить друг для друга, это тоже здорово! Поверь мне, не отказывайся, ты не представляешь, какой я буду хороший муж!
– Все, Женя, демонстрируй мне дом, я обещаю подумать! – Капитолина улыбалась, – только предупреждаю, я сегодня уезжаю вечерним поездом в Москву, давай хотя бы сначала пообщаемся, получше узнаем друг друга. Подобный серьезный шаг не делают вот так, сгоряча! Ты не обижайся, пойми, теперешняя наша встреча была незапланированной и неожиданной! Это ты все уже решил для себя!
Женька грустно посмотрел на нее, потом напомнил: «Только не говори: «Нет»!»


ГЛАВА 49. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Саша с Бархиным приехали на вокзал почти за сорок минут до прихода поезда. Погода была теплая, тихая, солнечная. Они неспешно прогуливались вдоль перрона. Бархин поглядывал искоса на Сашу в обновах, наконец, спросил:
– Причины данной перемены в вас, мадам? Идти невозможно, все пялятся, – изображая недовольство, проворчал Женька, на самом деле ему было невыносимо приятно. Он тоже выглядел прекрасно: узкие джинсы, твидовый пиджак с замшевыми заплатками на локтях, волосы забраны в хвост.
– Жень, ну расскажи, чем все закончилось вчера с Капитолиной? Проводил ее в Москву, договорились дружить, обменялись адресами?
– Я ей предложение сделал, не знал, чем выразить серьезность намерений, но, наверное, больше напугал. Дал ей неограниченный срок на обдумывание. Как ты считаешь, правильно я поступил?
– Женька, Женька, друг ты мой, дорогой! – Саша прижалась щекой к его рукаву и попыталась успокоить, – конечно, ты все сделал правильно, вы же не дети, надо сразу обозначить характер отношений.

Антон вместе со всей компанией занимал отсек плацкартного вагона фирменного московского поезда. Из столицы решили выехать днем, полностью свободного купе не было, соседствовать с чужими не хотелось, поэтому удовлетворились плацкартой. Выкупили и лишнее верхнее боковое место. В вагоне чисто, комфортно, не жарко.
Лейла и Тоня устроились за отдельным боковым столиком. Лейла что-то рисовала для Тони по ее заказу, одновременно переговариваясь с ней. Антон смотрел на девочек, любовался, жалел, что у них с Сашей больше не случилось детей. Вот была бы сейчас такая вторая маленькая Лейла.
Напротив Антона сидели Марша и ее муж, Алексей – Сей Сеич, как все его называли. На вид он был немного забавный, ростом невысок, плотный, почти лысый. Конечно, не совсем вариант для красавицы Марши. Но, пообщавшись с этим человеком, несколько минут, собеседник невольно заражался его харизмой.
Марша сидела вполоборота к нему и описывала приключения в Ротенбурге, иногда обращаясь к Антону с просьбой уточнить какой-то момент. Антон наблюдал, как она смотрит на Алексея, а тот внимательно, заинтересованно слушает и любуется ею. Марша раскраснелась, будто школьница. Антон увидел, что она абсолютно счастлива, и он не имеет к этому никакого отношения. Там, в Ротенбурге, у него не было этого ощущения. Там ему казалось, что ничего не прошло, она взбудоражила его своим появлением, своим обаянием. Сейчас он смотрел на нее глазами стороннего наблюдателя и видел, что она изменилась за прошедшие с их последней встречи пятнадцать с лишним лет. У нее и речь не такая, словечки новые, но это понятно, наверное, со всеми такое случается в той или иной степени. И внешне она другая, сейчас у нее довольно длинные, до плеч, волосы, и лицо кажется более вытянутым, немного чужим. С возрастом она не поправилась, а как-то осунулась. Нет, Антон не сравнивал ее сегодняшнюю с печальным временем, когда она исхудала после похорон матери и болезни отца. Антон заметил, что у нее от носа к губам появились тонкие складочки, и ему было это неприятно. Он боготворил ее, а она надумала стареть. Антон вспоминал тот незабываемый день, когда Марша пришла устраиваться к ним на работу и очаровала с первого мгновения, внесла свет и надежду на то, что все образуется. Как друг, он был очень рад, ведь она смогла стать счастливой, у нее такой классный, успешный, любящий муж и замечательная дочка. В эту самую минуту Антон понял, что отпустил ее.
Девочки закончили рисовать, и пересели на длинные диванчики к родителям. Алексей приобнял Тоню, а она доверчиво прижалась к нему и тихо сидела, смотря на Антона.
Лейла, в предвкушении будущей встречи старых друзей, начала фантазировать, как дядя Женя Бархин удивится, когда увидит Маршу, Алексея и Тоню.
– Расскажи, Антон, про Евгения Леонидовича? – попросила Марша, – Леша, ты же понял, о ком я спрашиваю? Антон, Леша про всех вас знает!
Сей Сеич качнул головой, подтверждая сказанное. Антон немного подумал, как ответить, чтобы получилось не слишком развернуто, но понятно Алексею:
– Да у Женьки все хорошо. Ты же знаешь, он таки ушел из своего строительного треста и работает с нами в мастерской «Сфера». Из всех «круглых» там остались только мы – Кругловы. Шарова и Кольцов покинули нас навсегда, – Антон засмеялся, – помнишь, Марша, ты мечтала Женьку в архитекторы вернуть. Вот вернулся. Катализатором послужило то, что Таисия Алексеевна и ее сын, Михаил, отписали ему свой дом. Он тогда жил в ведомственной квартире. А потом в тресте кадровые изменения начались. Женька в это время окончательно одумался и решил уволиться. Стал строить на своем участке новый дом. Кстати, квартиру у него не забрали, появилась возможность приватизировать ее, впоследствии продать и закончить отделку.
– Значит, дом Таисии Алексеевны разрушили?
– Ну, вообще-то, тут без вариантов, вспомни, как уже тогда все перекосилось и к тому состоянию прибавь лет семь-восемь эксплуатации без капремонта. Но Женька был бы не Женька, у него все не так просто. Они с рабочими разобрали сруб, плохие бревна выбраковали, а из остальных сложили в конце участка небольшой гостевой домик с баней. Получилось довольно мило. А на месте хозяйского дома он построил новый, кирпичный, по своему проекту, такой, чтобы смотрелся хорошо в композиции с нашим. Дом Полежаевых, конечно, эту картину портит, но мы всячески пытались что-то им предложить по отделке фасадов и материально помогали, когда они кровлю меняли. Потом красивый забор им придумали, вдохновляясь авторской оградой Генриха Вульфа. Вообще-то все три дома вместе смотрятся нормально. Женька удачно свой спроектировал, нет ощущения новостроя и заискивания перед стилями прошлых времен. Он, конечно, человек талантливый, с хорошим вкусом. Знаешь, Марша, я уверен, это именно твоя заслуга, что он не потерял профессию. Сначала ваша совместная работа дала ему снова почувствовать наркотический вкус творчества. Потом, когда ты уехала, он вынужден был помогать нам, ведь мы просто «зашивались». Конечно и Майя Михайловна молодец, ее даже не пришлось уговаривать, она сразу перешла к нам работать, когда узнала о твоей беде. Виталик тоже выручал, не отказывал, кстати, сейчас он в Москве, хорошо там устроился, востребован, занимается рекламой и 3D анимацией.
– Да, Майя Михайловна, как она поживает? Как ее здоровье?
– Да вроде ничего, ну что ты хочешь, вот собираемся ей юбилей праздновать, семьдесят лет. Она не работает, но нормально живет, в гости регулярно приходит. А когда Лейла приезжает на побывку, мы ее сами приглашаем. Они дружат. Ну и на всякие остальные мероприятия, тоже зовем, так что не сомневайся, увидишься с ней.
– Антон, а помнишь дизайнеров Юстаса и Ларису?
– Конечно, помню, я с ними еще один проект вместе сделал, потом они уехали в Прибалтику, а оттуда вроде за границу, тут наша связь прервалась.
– Вот, а я с ними часто вижусь! У Ларисы же родственники в Питере, они приезжают регулярно, и мы к ним в Вену ездили несколько раз с Алексеем, когда еще Тони не было. Знаешь, у них два мальчика, близнецы. Шустрые ребята, им сейчас лет восемь-девять. Лариса такая мать хорошая получилась, прирожденный педагог. Юстас в Австрии открыл контору, семейный бизнес. Ну, там с бытом проще, короче, Лариса имеет возможность работать и воспитывать детей, а все остальное на себя взял Юстас: переговоры с клиентами, поиск заказов и домашние дела. У них все прекрасно и все отработано, но мальчики по сравнению с девочками – это очень сложно, а когда два мальчика, сложно в квадрате. Но Юстас на седьмом небе от их счастливой жизни. Лариса, как всегда, скромно молчит до тех пор, пока не настанет время что-то сногсшибательное выдать. Самое удивительное, один сынок, который Марк, ну точно она в этом плане, юморист невозможный. А второй, Феликс, музыкально одарен. Такой мальчишка смешной. Постоянно прислушивается. Играет на всем, что под руками есть. Учится на ударных стучать. У него хорошее чувство ритма, но при этом любой инструмент дай, и даже не инструмент, он на нем начинает мелодию выдавать. Прямо как Лариса по уровню дарования, но не в художествах, а в музыке. Да, мальчики оба рисуют прилично. Вообще в Австрии немного по-другому все это детское образование построено. Мне кажется, более комфортно для детей.
– Как здорово, хорошо, что зашла о них речь, а у тебя есть их электронки и телефоны, поделишься тогда, ладно. Мы хоть по скайпу пообщаемся.
Марша кивнула в знак согласия. Поезд подъезжал к городу К. Уже пошли спальные микрорайоны, вдалеке, на возвышенности, красовался Дом музыки. Все наперебой стали показывать его Алексею. Зрелище, правда, было впечатляющее. После ремонта и замены старой отделки на новые материалы здание сияло, разноцветные металлические ленты, обвивающие фасад, переливались. В стеклах отражалось вечернее солнце. От вида постройки захватывало дух.
– Антон, это очень достойно! – Алексей хвалил автора от души. Антону даже неудобно стало, он попытался перевести акцент со своей персоны:
– Вот и Марша к этому приложила руки, правда же, Марша! Чувствуешь, как наше совместное детище на солнце играет. Надо туда вечером сходить, когда включают музыкальные фонтаны и начинают функционировать каскады. Концерты бывают почти ежедневно, и они всегда транслируются на внешние акустические системы, это непременное условие для гастролирующих артистов, и каждый день, как стемнеет, там собирается народ, смотреть цветомузыку.
Антон увидев, что поезд скоро прибудет на вокзал, спросил у Лейлы:
– Так какой ты придумала сценарий, давай вводи нас в курс дела!
– Я предлагаю, пап, нам затаиться, пусть Марша и Сей Сеич с Тоней первыми из вагона выйдут. Посмотрим, как наши их узнают, – Лейла все никак не могла успокоиться и готовила встречающим сюрприз невиданного размаха.
Алексей засмеялся:
– Особенно они поразятся, увидев меня! Скажут: «Этот чувак тут неспроста. Ба, да он еще с дочкой!».
– А что, должно же у них быть какое-то предчувствие? – Лейла радовалась его шутке.
– Антон, а мы никакие ваши планы не нарушаем своим неожиданным визитом? У вас как с заказами? – почему-то забеспокоился Алексей.
– Да, прямо скажу, что не очень. Реально одна масштабная работа. Но там настолько трудные заказчики! Бывает, повезет с людьми, за такое же время можно сделать два проекта с большим удовлетворением, чем с этими один. А у вас что?
– Говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Нас прошлый год  завалили заказами, как никогда. Чувствуем, просто не справимся нашим немалым контингентом. А тут еще одни бывшие клиенты, уговаривают взять их объект, большой кондоминиум. Мы сопротивлялись, как могли, но они прилипли просто намертво, хотят только с нами. Мы придумали как им вежливо отказать, составили смету в полтора раза выше, чем обычно, они согласились, мало того, немедленно перечислили восемьдесят процентов гонорара. Сказали, что двадцать задержали для проформы. Так вот, получилось, у всех кризис, а у нас большой интересный проект и гарантированная зарплата в прежних размерах, короче, все сложилось как нельзя лучше. Мало того, у нас сейчас нет сверхзагрузки, и мы эту работу смакуем, выполняем ее тщательно, как положено. Картинок понаделали и для просмотра, и для рекламы. Плюс к этому, мальчик новенький у нас увлекся 3D роликами, он им такой фильм намастерил с облетом! Заказчики в полном восторге. Хвалят нас, благодарят. А я только теперь понял, как надо правильно работать. У нас сейчас и люди свободные есть, чтобы отвлечь на небольшие проекты, и договор с нормальным графиком, это кайф. А отдельное спасибо представителю заказчика. Он сам проектировщик в прошлом, подготовил грамотное задание. Мы пожелания клиентов обговорили, до мельчайших деталей. Представитель заказчика записал, составил техусловия. Выдали нам для работы что надо: подосновы, план отвода участка, сети, согласования. Теперь встречаемся на планерке раз в неделю, показываем, что сделано, если вопросы возникают, задаем. Все понемногу отдохнули, вот Марша уезжала, да и я смог вырваться.
– Это прекрасно, что вырвался, подходящий момент для знакомства и встречи.
– А я вот думаю, Марша всю жизнь говорит про вас, при этом никаких связей, поездок в гости, вообще прекращено общение. Вы что, поссорились напоследок?
– Да нет, не поссорились, даже наоборот, – Антон улыбнулся, – все не почему-то, а для чего-то. Теперь, я думаю, наверстаем! Скоро уже приедем, нас ждут прекрасные выходные!

Саша и Бархин торопливо шли вдоль прибывающего поезда. Саша разволновалась отчего-то, дыхание сбилось, и она слегка сбавила ход. Неожиданно в движущемся окне Саша заметила лицо Антона, какое-то утомленное и бледное, и у нее сердце заныло от невыразимого чувства тревоги. Она пошла быстрее, поезд остановился, но нужный вагон оказался далеко впереди. Бархин не выдержал, увеличил шаг и скоро смешался с группой встречающих. Саша все время смотрела в окна, надеясь снова увидеть Антона.

Исполняя сценарий Лейлы, первыми на перрон должны выйти Осиповы. Прямо буквально первыми. Для удобства наблюдения Антон и Лейла устроились на боковых местах, за столиком. Антону было смешно смотреть на дочь, как она все это продумала и с нетерпением выглядывала в окно, ожидая увидеть свою маму и Бархина. Сидела она, скажем прямо недолго, соскочила с места и побежала в тамбур, подсматривать за происходящим. В проходе сгрудились пассажиры с дальних мест, они полностью забаррикадировали пространство, отрезав Антона от выхода.
Антон устало смотрел в окно, поезд замедлял движение. По перрону быстрым шагом шла красивая женщина в светлом пальто. Он вдруг узнал Сашу. От неожиданности Антон не успел рассмотреть ее, состав проехал дальше. Мимо окна пробегали встречающие. Поезд, наконец, затормозил, и Антон опять увидел Сашу, она шла, вглядываясь в окна, и вот, обнаружив его, остановилась. Антону показалось, что все происходит, как в замедленном кино. Время растянулось. Он смотрел на Сашу, и у него начало постепенно сводить челюсти, а в глазах защипало. Какая она была красивая! Антону будто в экран телевизора показывали чудесный фильм. Необыкновенная, молодая, улыбающаяся, его Саша замерла с той стороны стекла. Прошло несколько минут, а они смотрели и смотрели друг на друга. Антон понял, что он не нагляделся в эти глаза! «Саша, Саша моя, какой же я дурак! Я ведь всю жизнь знаю, что ты меня любишь и только теперь понял – как!». Антон ощутил вокруг себя пространство, наполненное счастьем! Ему показалось, что счастье материально, оно обхватило его и сжало так, что нет сил, вздохнуть и выдохнуть.
К Саше подбежала Лейла, повисла на ней. Антон видел, что Саша один раз, между объятиями, украдкой посмотрела на него, будто желая удостовериться, он здесь.
Торопливо подошли Бархин, Марша, Алексей с Тоней на руках. Саша, не веря своим глазам, покачала головой, сделала движение навстречу Марше, они обнялись и прижались щеками, обе что-то пытались говорить, не в силах выразить отношение друг к другу, смеялись. Потом Саша тискала Тоню, знакомилась и жала руку Сей Сеичу. Антон наблюдал через окно эту сцену и отметил для себя, как гармонично Бархин смотрится рядом с Сашей и Лейлой. Прямо идеальная семья. Женька Бархин пожертвовал своей личной жизнью, конечно, не ради Антона, а ради Саши, а скорее, все-таки ради них обоих. Вот стоит теперь красавец, умница, прекрасный друг, отличный архитектор. Но ни жены, ни детей. А Марша, как она мужественно обрезала все возможные контакты с ним, когда поняла, что чувства их обоюдны, ради сохранения его семьи. А божественное явление Лейлы, ее приход в этот мир, разве не было поводом для того, чтобы они с женой Сашей испытали настоящую любовь и радость от совместной жизни! Его друзья делали все для этого. Он же принимал данное ему как должное, наслаждался творчеством, даже позволял себе муки и страдания по поводу другой женщины, ничего особенного не привнося на их общую с Сашей орбиту. Идиот! Неужели он никогда до конца не понимал, с каким человеком ему посчастливилось идти вместе по дороге жизни, с какой совершенной красотой и добротой! Как он мучил ее, наверное, оставляя в неведении, наедине со своими мыслями, позволяя в одиночестве терзаться сомнениями, плакать и ревновать практически на голом месте, потому что у него не хватило бы смелости изменить ей по-настоящему. Как мало он делал приятных сюрпризов, особых знаков внимания, неожиданных подарков. Они жили хорошо, и он знал, что она счастлива. Но счастлива она от своей любви к нему, и ничего больше, казалось, ей не надо. Просто, чтобы он был. А не есть ли это то, что называется высшей формой любви!
Очередь на выход рассосалась, и Антон, вытащив из-под сидения большую дорожную сумку, медленно пошел в сторону тамбура.
Когда он спрыгнул с подножки вагона, Саша и Лейла были уже одни.
– Во, а где народ? – удивленно спросил Антон и, не успев услышать ответ, принялся обнимать Сашу, – здравствуй, красавица моя, спасибо тебе за этот сюрприз!
– И тебе за сюрприз спасибо! Гостей Женька к себе повез, они к нам через час домой придут. А мы уже такси заказали.
– Пап, ну, правда, же мама-Александра самая красивая у нас! Мам, ты меня просто шокировала, такая леди!
– Истинная правда! Самая красивая и любимая девушка всех времен и народов.
Лейла, услышав его слова, даже закружилась от удовольствия и побежала к воротам, ведущим на привокзальную площадь, вытянув руки самолетиком.
– Антон, что вы там, в Германии, сделали с Лейлой? Она отродясь не была такой попрыгушкой!
– А что ты хочешь, влюблена! – Антон снова обнял Сашу, потом вспомнил о задумке Лейлы и стал расспрашивать ее, – Саш, расскажи, как произошла эта долгожданная встреча? Лейла целый сценарий разработала!
– Если честно, у меня все как в тумане. Жду тебя, Лейлу, а получаю подарок. Что случилось, где вы встретились?
– Саша, сейчас соберемся и по порядку расскажем. В двух словах это сделать невозможно. Ну, ты не представляешь, насколько я тебе благодарен, ты сегодня такая красивая. Такая невероятно особенная! Праздничная! Ведь мы скрывали, что гостей везем!
– А я проинтуичила! – Саша радовалась его реакции на произошедшие с ней изменения, – а вон и наше такси, дочка уже обнаружила.

Женька Бархин остановил машину около своего дома.
– Вот, други-подруги, здесь теперь я живу, рядышком с Антошей и Сашей, близко от работы. Поселю вас на гостевой мансардный этаж.
– Женька, какой ты умница, вот чувствую твою руку, твое отношение к мелочам, все продумано, красиво! Эта лестница центральная на мансарду, какая оригинальная! Надо запомнить, потом где-нибудь применить, – Марша хитро заулыбалась, – Леш, тебе нравится?
– Мне очень нравится, это вообще новое понятие – «загородный дом в центре города»! Вот вам и провинция. Нам приходится из нашего дома сорок минут по пробкам пилить на работу, а потом домой. Нет, здорово! Просто здорово!
– Вы, давайте, разложите вещи, кому в душ, кому переодеться. Я сейчас чаек–кофеек сварю, попьем и пойдем к Кругловым. Мы ведь не ожидали вас в расширенном сорставе. Саша, конечно, приготовила вкусностей, но думаю, теперь нам этого маловато будет, поэтому пока вы там все осматриваете, я сгоняю в супермаркет. Значит, мы за праздничный стол сядем через энное время и чтобы не голодать, надо перекусить. Так, а детку чем нам побаловать? Уж давно с малышами не возился, что-то Лейла вспомнилась, как мы с ней оставались за родителей? Три дня абсолютного счастья!
– Да, Жень, и я вспоминаю, маленькую Лейлу вообще никогда из сердца не отпускала, а она вон как вымахала!
– Ну да, на полтора метра целых вымахала.
– Нет, это прекрасно, она чудесная, миниатюрная! Знаешь, как ее в Германии мальчик обхаживал! Просто без вариантов, думаю, ей не отвертеться!
– Что там еще за мальчики? Не рановато ли?
– Лучше рано, чем никогда! Мальчик чудесный, правнучатый племянник Генриха Вульфа.
– Ничего себе, это как?
– Мальчика зовут Томас, его мама – внучка родного брата Генриха Вульфа.
– Вот это да! – Женька прямо-таки растерялся, – мне Александра что-то пыталась объяснить, но я вообще ничего не понял.
– Вот все соберемся и дадим творческий отчет. Ведь мы встречались с братом Генриха, ездили в Ротенбург. И узнали, кто на самом деле Грэта. Жень, скажи, а ты-то как? Дом у тебя красивый, с работой хорошо, а с личным, что?
– А с личным? У меня все будет! Я встретил девушку из своей юности и теперь влюблен. Вот так, не захотела со мной жениться! – Женька скорчил рожицу, – ладно, я не в обиде, Сеич твой хорош, принимаем к нам в общак.
– Расскажи про девушку, ну хоть пару слов!
– Зовут Капитолина, живет в Бельгии…
– Круто, только все у тебя, Женька, сложно.
– А мы легких путей не ищем! Мы исключительно по высшему разряду работаем!
Женька не мог отказать себе в удовольствии, сам повел гостей к озеру показывать памятник коту Тамикуле-Вермикулиту.
Марша была по-настоящему удивлена:
– Вот это да! Неужели все получилось! Тоня, смотри, скульптура посвящена одному отважному и доброму котику. Мы когда-то жили в этом доме с ним вдвоем, я его называла Вермикулит, а оказалось, Тамикуля. Вот так у котика получилось два имени. Он спас наш дом от пожара, поэтому ему поставили памятник.
Вермикулит был с огнетушителем в лапах и защитной каске. Такой, немного сказочный образ. На невысоком постаменте сделана надпись: «Памятник бесстрашному коту Вермикулиту, урожденному Тамикуле, за героическое поведение при пожаре в 1992 году».
– Надо же, в бронзе сделали! Жень, разве это в принципе возможно?
– Как оказалось, да. Видишь, каска блестит, все на счастье трут.
Тоня тоже погладила каску, а Марша ее сфотографировала на телефон.

Потом они прошли вокруг пруда, полюбовались видом издалека. Алексей тоже оценил дом Вульфов, как обычно, никто не мог остаться равнодушным к этой постройке. Марша отметила, что он в отличном состоянии, а как вокруг все благоустроено! И парк смотрится живописными кулисами для трех таких необычных домов.
Женька Бархин открыл калитку и провел в гостей во флигель.
– Мы пойдем своим путем!
Марше показалось, что в зале флигеля ничего не изменилось. Правда, мебель стояла иначе, теперь посередине располагался огромный дубовый стол для совещаний и праздников. Рабочие места были без кульманов, но с компьютерами. Только раритетный кульман Антона возвышался возле стены. На другой стене, обитой состаренными, брашированными деревянными досками, висели три гитары, рядом стояла ударная установка.
– Это кто же играет?
– Так мы с Антоном, али забыла, с кем дело имела? Песни пишем, я, извиняюсь, слова, Антон Григорьевич – музыку. Александра иногда нам что-то подпоет, но редко, не балует.
Сей Сеич сел за барабаны, спросил:
– Можно?
– А то!
Алексей выдал сначала негромкую пробную дробь, а потом длинный активный пассаж, что-то из Бонзо, барабанщика Led Zeppelin, может, он был и не так хорош, но на его стук в зал незамедлительно выскочил Антон.
– Женька, подключайся! – Антон надел гитару и мгновенно поддержал тему.
Импровизированный концерт длился недолго, но это было похоже на клятву кровью, Антон и Женька слегка постучали Алексея по спине, в знак одобрения, изумлялись, откуда у него такая техника.
– Слушай, Сеич, тебе, придется переезжать к нам, смотри, как мы сыгрались! Бог даст, споемся!
– Только бы не спиться! Да, хорошо иметь возможность вот так расслабиться после работы с единомышленниками. Жаль, у нас это сделать нереально, народу много, кому-то обязательно помешаешь, трудовой день ненормированный, вечно кто-то допоздна торчит в офисе.

Марша продолжила осматривать мастерскую. Стены были завешаны планшетами с проектами, макетами. На одном подрамнике размером метр на метр разместились четыре большие фотографии, а посередине четко виднелась надпись: «АПМ «Сфера». Марша разволновалась. Фотографии были из того времени. Одна – новогодняя, день, когда они решили создать свою мастерскую и придумали название «Сфера», вторая – подготовка к открытию, все в рабочей одежде, с какими-то палками, ведрами, веселые, молодые. Третья – сделана во время праздника, посвященного образованию мастерской, запечатлен момент выступление мэра. Четвертая – с ребятами-архитекторами из Голландии и Лейлой. На всех снимках присутствовала Марша. Значит, она была с ними все эти годы. Марша не верила глазам, рассматривая монохромные фотографии, выдержанные в сепии, отличного качества, что ее особенно поразило, при таком-то увеличении! Сзади подошел Антон, потянул ее за руку.
– А вот твое рабочее место!
Он подвел ее к столу без компьютера, на нем лежала подборка СНиПов, несколько журналов «Иностранки», ее фирменная готовальня и небольшой заветный блокнотик, в котором когда-то давно маленькая Лейла написала послание своей любимой Марше и нарисовала живые и неподражаемые истории.
– Блокнотик, вот о нем горевала, жалела, что сразу не забрала. Антон, зачем это все? Зачем ты место мне сохранил? Ты же знаешь, я поступила верно, это было надо, ради всех вас, в первую очередь!
– Я ждал тебя, так мне было легче, но я понимаю, ты все сделала правильно. А место сберег еще и потому, что вещи ты свои не забрала. А здесь все в целости и сохранности. Вот в ящиках стола, посмотришь потом, может, что-то увезешь с собой. Ну, пошли в дом?
Марша с Антоном через небольшой коридорчик, отделяющий жилую часть от флигеля, попали в зону гостевых комнат.
– Как здорово, вы все отремонтировали!
– Да, но мы старались ничего кардинально не переделывать. Полностью поменяли проводку и кое-что из инженерных сетей. Обои искали долго, хотелось все выдержать в стиле, согласно времени постройки. Это же памятник, помнишь, сколько сил приложили, чтобы дом в реестр внести, а этим сами себе руки повязали, ничего трогать не имеем права, – Антон засмеялся, – но я особенно не горюю, мне, чем меньше проблем, тем спокойнее. Зато Евгений Леонидович такие хоромы себе возвел, что и нам хватает!
– Да, Женька молодец, я рада за него и не только из-за дома…
Они спустились на три ступеньки и оказались в зоне гостиной. Здесь Марша тоже оценила ремонт:
– Я смотрю, вы и мебель оставили!
– Ну да, все максимально реставрировали, кое-что перетягивали, красили. Мы так, по-хорошему, года четыре, как ремонт завершили. Много дел на участке было, но вроде и там все доделали.
Марша прошла на кухню. На лежаночке, внизу уникальной немецкой газовой печки, на своем законном месте, спал кот. Марша села на пол, погладила его и ласково, тихо проговорила:
– Котик, Вермик, ты не помнишь меня уже. Бедненький мой, кто же тебе так разорвал ушко? Больно, да?
Кот поднял голову и посмотрел на Маршу большими, немного тусклыми, глазами. Потом медленно встал и перешагнул к ней на колени, она стала гладить его, приговаривать, жалеть. Кот принюхивался, долго пристраивался, как лечь поудобнее, а потом уткнулся в сгиб локтя и затих.
– Вермик, дружочек, прости меня, – Марша расплакалась, – слезы все время наворачивались, пока я во флигеле была, когда дом рассматривала, но вот Вермикулита увидела, и он так уткнулся мне в кофту, как раньше, я поняла, что очень скучала. Простите меня! Простите меня! Я так вас всех люблю!
Подошедшая Тоня растерялась, застав Маршу в слезах, она решила, что с котом случилось страшное.
– Мамочка, котик раненый что ли? – Тоня с опаской смотрела на зеленое ухо кота, – после пожара, да?
– Нет, деточка, на него злой соседский кот напал, но ты не волнуйся, он поправится. Мы обязательно с ним поиграем и покормим чем-нибудь вкусненьким, он яички любил, желточек. Марша сидела, слегка покачиваясь, будто баюкала кота, потом аккуратно переложила его на печку.
– Ты, погладь котика не бойся, он добрый!
Тоня осталась гладить беднягу, вскоре к ним присоединилась Лейла, она тоже жалела и успокаивала Вермикулита.
Бархин привел Алексея, предупредив Антона, что они с Сашей по-быстрому сгоняют в гастрик – подкупят продуктов.
Антон подумал, что самое время показать кабинет архитекторов Вульфов.
– Это наш музей, здесь все, что мы смогли найти о семье Вульфов.
На стенах висели большие портреты Генриха и Николая, фотографии их архитектурных произведений. Кабинет переоборудовали, оклеили новыми обоями. Кульман был отодвинут к окну и приведен почти в вертикальное положение, доска отмыта от краски и отшлифована. На нее приколот эскиз, выполненный карандашом на кальке.
– Все-таки вы это сделали! Какие молодцы! Какие вы молодцы, ребята, – Марша разволновалась и еще не пришла в себя от недавних слез, – а вы это кому-то показываете?
– Показываем, в основном иногородним гостям, тем, кто, так или иначе, связан с архитектурной деятельностью. Обычно они приезжают в наш Союз архитекторов, а руководство их сюда привозит, улицу демонстрируют и нас заодно. Так что наш стол в мастерской не просыхает. Шучу, но отчасти это так. Особого желания у остального народа ходить сюда, нет. Несколько раз Ольга Викторовна, по предварительной договоренности с нами, приводила экскурсии. Ты, Марша, верно поняла, этим музеем в основном занимается она. Мы все делали по ее рекомендации, заказывали рамки, вырезали паспарту, оформляли альбомы с работами. Отреставрировали стол и стул, кульман. Книги хозяев поставили, плюс то, что удалось достать по этому периоду времени. Тут вот дневник Николая, а письма Ольга Викторовна хранит под замком. Этот чертеж на кульмане подлинный, нам краеведческий музей подарил, они случайно у себя нашли в запасниках. Я теперь над этой калькой трясусь, думаю, как ее сохранить? Формат большой, может стеклом прикрыть?
Марша внимательно осматривала экспонаты, многое она видела в первый раз. Ай да Ольга Викторовна!
– Антон, ты даже не представляешь, какие чувства переполняют меня! Я вспоминаю сложный период своей жизни, когда приехала в этот город и узнала историю замечательной семьи Вульфов. Не смотря на то, что ниточка этого рода отчасти прервалась, дело их не пропало, мне кажется, мы все будто приняли эстафету у Генриха и Николая и продолжаем его. Мы помним их. Мы любим и боготворим нашу профессию. Я точно знаю, что звание архитектора дается авансом, мало называться архитектором, надо еще суметь стать архитектором!

ГЛАВА 50. ГЕНРИХ И ГРЭТА.
Вместо эпилога.
Солнце упрямо пробивалось в занавешенные окна барака. Луч скользил по лицу, настойчиво залезая под ресницы. Грэта повернулась на другой бок. Сквозь дремоту услышала голос Маруси: «Ну что ж вы в такую рань! Фрау спит». Что сказал в ответ мужчина, Грэта не разобрала. Потом послышался заливистый хохот Маруси, затем мужской голос и смех. Она узнала Генриха Вульфа.
Грэта окончательно проснулась. В свободных шортах, с резинкой по краю и майке, она, щурясь, вышла на крыльцо. Побрызгала на лицо ледяной водой из колодца, только что принесенной Марусей в жестяном ведре. Воздух был прозрачен и свеж, несмотря на то, что день обещал быть жарким. Еще не высохла роса на траве. Как хорошо! Сегодня воскресенье.
Послышались смеющиеся голоса, из-за сарая вышел Генрих с двумя ведрами воды и Маруся, вся зардевшаяся от удовольствия. Увидев Грэту, Маруся затараторила:
– Фрау Маргарэтта, фон Генрих хотел вас будить встречать рассвет.
Грэта немного понимала по-русски, но Генрих поспешил ей все объяснить на родном, немецком:
– Грэта! Разве можно спать, когда так красиво! Пойдем встречать рассвет! Какая красота! Как я люблю Россию!
– Генрих, какой рассвет, солнце уже печет! А вы когда вернулись?
– Вчера вечером, но к вам не поехал, купался, прихорашивался, а вообще-то встречался с нашим невероятным шефом. Передавал приветы из Москвы. Рассказывал о командировке, о встречах с Шарлем . Кстати, Корбюзье мне книгу свою презентовал. Покажу, он и надпись своей рукой сделал. Ну, пошли?
Генрих бережно взял Грэту за кисть руки. Его рука была сухая и мягкая. Генрих держал ее очень нежно, почти не сжимая. Грэта опять начала испытывать муки совести по отношению к Вильгельму. Он ведь так доверяет ей. Но Вильгельм серьезный, талантливый, замкнутый человек, а Генрих такой веселый, легкий, добродушный, улыбчивый, что просто невозможно отказать ему в его невинных просьбах. Грэта знала, что Генрих в нее влюблен. Это стало ей понятно с первой их встречи, когда они собирались в длительную командировку в Москву и Эрнст Май созвал их в Мюнхене на организационное собрание. Генрих просто сразу сфокусировал на ней свой взгляд. И больше не выпускал из виду. Причем, с наивной простотой он тут же подружился с Вильгельмом. Они были не похожи ни внешне, ни по темпераменту. Для Грэты – оба дороги и жизненно необходимы. Вильгельм тихой незащищенностью и полным к ней доверием, а Генрих своей детской непосредственностью и легкостью. Казалось, что на пути Вульфа нет проблем. Ни профессиональных, ни личных. Он был человеком восторженным, сразу влюбился в русские просторы, обожал степь, реку, широко открывающуюся даль. Ковыль. Свежий воздух и ветер.
Они сели на обрыве, внизу серой лентой пролегло русло реки Урал.
– Грэта, вам хорошо со мной?
– Генрих, не мучайте меня, вы прекрасно знаете, что я замужем, что я люблю своего мужа. Что он ваш друг.
Генрих озадаченно молчал, думал вслух:
– Ну и что, ведь я так вас люблю, Грэта. Я даже ничего и не прошу более того. Только общение, преклонение, разве не так, Грэта?
– Не так, вы ведь ждете от меня ответной реакции на ваше отношение, похвалу, восторги.
– Я сейчас спрашиваю, хорошо ли вам со мной, и больше ничего, только это.
– Мне с вами очень хорошо, Генрих, мало сказать, я счастлива, вы украшаете и освещаете мою жизнь. Но кроме чувств есть еще долг перед близкими людьми, теми, которые нам верят. В данной ситуации это один человек, и он не между нами, он рядом с нами.
– Хорошо, хорошо, как там Вильгельм? Скоро он возвращается?
– Он в Магнитогорске, проектирует квартал номер один, жилье, клуб, кое-что уже начали строить. Я ездила, смотрела. Территории тут, конечно… Ну что вы сникли? Он мой муж и коллега. Я по работе ездила. Вы только что клялись, что вам ничего от меня не надо сверх того, что получаете.
– Грэта, я принял Советское гражданство…
– Что? Вы для этого ездили в Москву?
– Нет, естественно, я ездил по работе. Просто мне там предложили, я подумал, а почему бы и нет, я ведь свое-то не теряю при этом.
– Генрих, вы сумасшедший! Вы что, не понимаете, чем это чревато? Ведь теперь вы не защищены статусом иностранца! Разве вас не пугает все то, что тут происходит? Ведь до сих пор не выполнялся ни один договор. Заработную плату нам срезали почти вдвое. Платят только русскими деньгами! Без конца меняют задания на проектирование. Одними и теми же заказами занимаются иногда несколько проектных организаций. Зачем, вы какую-то логику здесь видите? Вы заметили, какая жуткая текучка кадров среди советских проектировщиков? А знаете, почему? Они пытаются обучить как можно больше специалистов. Мы вкладываем душу, работая над проектами, но мы еще вкладываем душу, знания и опыт в этих людей, привыкаем, срабатываемся, но им на смену тут же приходят новые, ничего не смыслящие в этом тонком деле, но переполненные энтузиазмом комсомольцы. А их хитрости с конкурсом Дворца Советов, это же полное безобразие. Никакого обсуждения на профессиональном уровне. Всем управляет партийная горстка.
– Грэта, не все так плохо. Мне нравится их настроение, желание учиться и жить нормально, с туалетами и ванными в доме…
– Да, Генрих, а их коммуны, а их обобществление женщин? Может, вы прониклись этой идеей и надеетесь, что мы с вами и Вильгельмом будем тут преспокойненько жить вместе втроем?
Веселые искорки засветились в глазах Генриха. Но он смолчал.
Грэта внимательно смотрела на Генриха, не выдержав взгляда, засмеялась:
– Вы просто сумасшедший! Я поняла, вы не удивительный, вы сумасшедший! Вам не ведомо чувство страха и самосохранения.
– Всему виной вы! Я ведь так вас люблю!
– Да, и поэтому решили остаться в России, чтобы не просто не быть со мной или около меня, а никогда даже не видеть, не сидеть рядом, не трогать за руку! А обо мне вы подумали! Я не хочу жить в России. Кончится контракт, и мы уедем в Европу, надеюсь, там обстановка стабилизируется!
– Грэта! Ну, пожалуйста!
– Что, пожалуйста! Что вы наделали. Что вы наделали!
– Грэта, милая, не все так страшно! Я могу уехать в Европу. Я же гражданин Германии, ну что вы? Я всегда буду рядом, милая моя, я всегда буду рядом….
Солнце поднималось все выше и выше, будто пытаясь получше рассмотреть две одинокие фигурки, сидящие на крутом берегу.
;



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Антон Григорьевич Круглов, архитектор, руководитель персональной мастерской «Сфера», 1962г.р.
Саша Круглова (Александра Дмитриевна Завиша архитектор, жена Антона Круглова, мать Лейлы,  1962г.р.
Лейла Антоновна Круглова, дочь Антона и Саши, 1987 г.р.
Евгений Леонидович Бархин 1962г.р., архитектор, строитель, однокурсник и друг Антона и Саши Кругловых.
Марша (Мария Кирилловна Шарова), 1963г.р.
Виталик (Виталий Константинович Кольцов), 1968г.р.
Майя Михайловна Лунгина, архитектор, 1943 г.р.
Юстас Оберг – художник, дизайнер из Риги. 1964, близкий друг Ларисы.
Лариса Базилевская – художница, дизайнер из Риги 1964г.р., подруга Марши.
Генрих Мария Отто Вульф немецкий архитектор, 1899-1938гг.
Елена Никитична Воронина (Вульф в замужестве), супруга Генриха Вульфа. 1911-1954гг.
Николай Генрихович Вульф, сын Генриха и Елены Вульф, 1932-1991гг.
Ида Лопатина - невеста Николая Вульфа, 1934-1957гг.
Маргарете Враницки – австрийская архитектор, 1897-2000гг.
Шуппе Вильгельм – австрийский архитектор, муж Маргарете Враницки, 1900-1968гг.
Ольга Викторовна Разумовская, балерина, архивариус, 1946г.р.
Виктория Эдуардовна Вологжанина – наследница Вульфов, хозяйка дома в г.К., 1945г.р.
Севка Некрасов ( Бибиков) физик, музыкант группы «Лейла», друг Антона Круглова в студенческие годы, 1964г.р.
Герман Бибиков - сын Всеволода Бибикова и Натальи Бибиковой 1989г.р.
Таисия Алексеевна Волкова соседка Вульфов, пенсионерка 1922г.р.
Михаил Филиппович Волков, сын Таисии Волковой 1946г.р.
Гриша Волков–сын Михаила Волкова, внук Таисии Волковой 1982г.р.
Клавдия Дмитриевна Полежаева – соседка Вульфов.
Лидочка (Лидия Ивановна) дочка, соседки Вульфов.
Полевой Анатолий Дмитриевич, архитектор, декан архитектурного факультета 1945г.р.
Александров Мирон Александрович, 1940г.р., профессор Санкт-Петербургского государственного архитектурно-строительного университета.
Матиас Лук – друг Николая Вульфа из Таллина 1933г.р.
Леонид Матвеевич Кабудин 1940г.р. – архитектор, ученик и друг Николая Вульфа.
Семен – друг Леонида Кабудина, ученик Николая Вульфа.
Надя – соседка Иды Лопатиной в ее квартире в Ленинграде.
Глеб Войталик – сын соседей Лейлы по съемной квартире.
Сей Сеич, Алексей Осипов – архитектор мастерской «Высотка», 1960г.р.
Тоня Осипова – дочь Алексея Осипова, 2003г.р.
Томас Майер – друг Лейлы, 1985 г.р.
Мартин Вульф младший брат Генриха Вульфа 1920г.р.
Савицкий Николай Олегович – ГАП (Главный архитектор проекта), 1930 -1991гг.
Андрей Паршин (Спутник Марши) 1962 г.р.
Кирилл Шаров отец Марши, 1939 г.р
Елена Шарова мать Марши, 1942-1992 гг.
Друг Илья Дмитриевич – главный архитектор города К., 1940г.р.
Александр Владимирович – мэр города К.
Базилевский Глеб Валентинович, преподаватель графики в архитектурном техникуме г. Ленинграда, дядя Ларисы Базилевской, 1932г.р.
Воронина (Рубанова в замужестве) Варвара Никитична, сестра Елены Ворониной, бабушка Виктории Вологжаниной, 1902-1982г.р.
Ольга Андреевна Рубанова (Нижник в замужестве), дочь Варвары Ворониной, мать Виктории Нижник (Вологжаниной в замужестве), 1923-1988гг.

 В эпизодах:
Виктор Промозов-гитарист; Пашка Букреев – барабанщик; Костик-клавишные, гитара.
Архитектурная мастерская «Высотка»: секретарь Ирочка, архитекторы Борис, Никита, Стас, Оксана и Марина, конструкторы Игорь и Геннадий.
;



ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ!
Вторая книга дилогии с названием «Быть архитектором…» расскажет о развитии событий, начиная с 2015 года. В ней вновь можно будет встретиться с уже знакомыми героями, которые живут и работают в период экономического кризиса в России, оставаясь близкими друзьями, поддерживая друг друга в тяжелые моменты жизни.