(О песне "Быстров" в контексте творчества М.К.Щербакова)
Если Вы отважились-таки прочитать этот опус и незнакомы с песней Щербакова "Быстров", я настоятельно рекомендую сначала прослушать ее. Желательно - не менее шести раз, но (если вы повосприимчивее меня) никак не меньше трёх. Именно прослушать, а не ознакомиться с текстом - это важно. Без этого читать всё последующее никакого смысла нет; впрочем, после такого внимательного прослушивания - возможно, тоже лучше просто включить ещё что-нибудь из Щербакова.
Дело в том, что я искреннее считаю разбор стихотворения (а тем более, текста песни) делом неблагодарным и довольно бессмысленным, если только речь не идёт об обучении технике стихосложения или о лингвистических изысканиях. Зачем пытаться объяснять, что хотел сказать поэт и какие средства для этого он использовал? Если не зацепило, то либо у него не получилось, либо аудитория не та. Хотя какие-то отдельные моменты - использованные отсылки и аллюзии, например - иногда невредно, конечно, и растолковать. Как у того же автора (развивающего, в свою очередь, известную цитату):
"И если что-то надо объяснять,
То ничего не надо объяснять,
Но если все же стоит обьяснить,
То ничего не стоит обьяснить".
Я же ударился в это занятие только лишь потому, что в какой-то момент был, не побоюсь этого слова, потрясён, как можно умудриться запихнуть в короткую и на первый взгляд простенькую песенку такое количество смыслов и значений - мало какой толстый роман сравнится.
И ещё: у Щербакова много других прекрасных вещей, но, пожалуй, ни в одной из них не собрано столько идей и приемов, характерных для его творчества в целом. Поэтому ниже я довольно обильно цитирую другие его песни.
Начну не с текста, а с мелодии. Вот все считают, что в авторской песне музыка вторична. Но сам Щербаков не раз говорил о том, что написание каждой его песни начинается не со слов, а с ритма, который тащит за собой все остальное. Мне, кстати, почему-то кажется, что это касается всех настоящих стихов. Когда написана ещё только одна строчка, стихотворение уже существует благодаря ритму и настроению, надо просто его вытащить на свет божий.
Щербаков много раз отмечал, что стихов как таковых он не пишет, а только песни. Это довольно неожиданно, учитывая его изощренную поэтику, но о чем речь-то, понятно: пишется сразу с расчётом на то, что слова будут восприниматься в контексте мелодии (часто очень стилизованной). Более того, сила эмоционального воздействия некоторых песен Щербакова столь велика, по-моему, не столькоиз-за слов, сколько благодаря общему настроению, которое, в свою очередь, соткано посредством влияющих напрямую на подсознание ритмических и звуковых приемов (послушайте написанную белым стихом песню "Анета").
У "Быстрова" - простой мотив чуть ли не блатного шансона (налицо сходство, например, с музыкой из "Джентльменов удачи"). Но прислушайтесь: его энергетика как будто утягивает героя, словно течение, сбивает его с ног, не даёт остановиться, найти опору. Это как нельзя лучше иллюстрирует основную смысловую линию песни. В аранжировке на диске то же самое подчеркивает и рваный, как бы спотыкающийся ритм вступления, и венгерский танец Брамса в конце, звучащий издевательски и даже инфернально ("и медленно в Чертаново бреду", смотри дальше). Маэстро, урежьте марш.
Теперь - языковая манера. Довольно много писали о Щербакове как мастере стилизации, но гораздо меньше о том, как и для чего он использует разные стили. У него это - не подражание, а оперирование стилями (равно как цитатами, игрой слов и проч.) в своих целях. Именно поэтому Щербакова ни с кем не перепутаешь, какую бы стилистическую оболочку он не выбрал.
Обратите внимание, что в данном случае используются простые, по большей части короткие слова. Обрамлённые ритмичным ямбом, они легко запоминаются и поются - в отличие, кстати, от многих других его песен, настолько плотно "набитых" словами и смыслами, что даже просто выучить их наизусть гораздо труднее, чем, например, тексты других корифеев жанра авторской песни. В описании событий то тут, то там мелькают просторечные и пренебрежительные словечки: "и все дела", "другой бы не моргал", "и айда" и так далее.
Почему именно такой стиль? Видимо, чтобы до поры замаскировать намерения автора, выдать всё за историю незадачливого гангстера-недотёпы.
Но надо все же перейти к сюжету. Он, на первый взгляд, тоже довольно незамысловат, криминален и неоригинален. Мятущийся интеллигент решает ограбить магазин (чтобы, понятное дело, доказать себе, что он не только мятущийся интеллигент, а что-то может) и рвануть с деньгами за границу. В процессе выясняется, что герой для этого не создан, и неумолимый ход событий губит его.
Тоже мне, бином Ньютона, - скажете вы. Все это уже описано, да взять хоть то же "Преступление и наказание". Да, поначалу представляется именно так. И больше не в смысле "Тварь ли я дрожащая..." (Быстров ведь уже изначально "мнил себя изгоем"), а как у Порфирия Петровича: "Действительность и натура, сударь вы мой, есть важная вещь и ух как иногда самый прозорливейший расчёт подсекают".
Но тут это - только начало. Тут, как говорил Иосиф Виссарионович, штучка посильнее.
Одна из любимейших тем Щербакова - весьма непростые взаимоотношения интеллигента с окружающим миром (я здесь вовсе не хочу вступать в дебаты об истинном значении понятия "интеллигентность" и интеллигентом для простоты именую человека, отягощенного определённым багажом общей культуры и беспрерывно рефлексирующего на тему как жизни вообще, так и своего места в ней). Тема эта, как правило, раскрывается в ироническом ключе. Например, шедевр (на мой, конечно, взгляд - впрочем, всё здесь на мой взгляд) этого жанра - "Австралия":
"Нет, я не жалуюсь - я, в принципе, привык бы и к тому, что мир бывает невнимательным и черствым,
Что благородным образцам он соответствует не шибко или требованьям высшим отвечает не вполне...
Черт с ним! Не отвечает - и черт с ним! Но почему в таком количестве, во всяком переулке, изначально, бесконечно и как раз по отношению ко мне"?
При этом щербаковского героя раздирают два разнонаправленных чувства: желание побороться с этим чёрствым миром и своей ролью в нем и одновременно - неверие в успех этой затеи:
"Сидел бы дома, ел бы свой творОг,
С самим собой играл бы в нарды,
Но дёрнул черт за бакенбарды
И на Волхонку отволок"...
Как сказано в рассматриваемом произведении, "хрупок и затылком нездоров" - поэтому, понимая все, неспособен на поступок. Примириться с этим неизбывным противоречием или, как выражается автор, "ложными муками"совершенно невозможно. Что же делать?
"Ну а коли апперцепция в тебе нечерства
И страдает от бесчинств и кощунств,
То на самый крайний край в аптечке есть вещества.
Поел веществ - упал без чувств".
Как я уже говорил, столь обильно цитирую потому, что все это, не исключая "веществ", мы встретим в «Быстрове». Но здесь тема рассмотрена радикальным образом – герой пародийно поставлен в ситуацию Раскольникова. Дальше начинаются существенные отличия.
Во-первых, другие мотивы преступления. Если Раскольников хочет проверить свою теорию и убедиться, принадлежит ли он к "особым", которым можно-с, то Быстров, как уже сказано, с самого начала иллюзий по поводу себя не испытывает. Тем не менее, примириться с этим положением он не может и решает разорвать порочный круг, взяв кассу и "скрывшись с деньгами за кордон". Причин приводится несколько: "истерзанность тоской", "мечтателем он был", "начитался ерунды", а также воздействие "лекарств". Важно, однако, то, что Быстров, в отличие от Раскольникова, ещё до совершения злодеяния понял, что "не выйдет - не дано". И тем не менее, пошёл на него.
Иными словами, Быстров не может ни примириться с действительностью, ни изменить ее. Поэтому его гибель предопределена.
Но описанная выше сюжетная линия - не лейтмотив, а только лишь затравка. Дело в том, что главных героев, как вы заметили, в песне два: сам Быстров и рассказчик, от имени которого описываются перипетии этой истории (есть и ряд второстепенных: вообще "люди", которые якобы всю историю переврали, кассир, плюс, конечно, лекарства и Чертаново). И внимание слушателя постепенно переводится с первого героя на второго.
Здесь самое время обратить внимание на эволюцию стиля повествования. Заметим, у великого мастера Щербакова форма всегда соответствует содержанию (а если не соответствует, то тоже специально: например, песня "Предположим", которая начинается как водевиль, а заканчивается... Сами послушайте, чем заканчивается). Вот и здесь: ямб прихотливо меняет стопность: по три стопы сначала (вводное утверждение), потом две строки по семь стоп (некое обсуждение темы строфы) и в конце - вывод из пяти стоп. Но логическое построение внутри этой формы меняется. В первой строфе рассказчик сначала опровергает некую молву, связанную с героем, и излагает своё представление о нем. Не то во второй и третьей строфах, казалось бы, очень похожих на первую по построению. Но прислушайтесь. Начиная с того, что некое утверждение – вранье, он тут же сам признает, что по форме оно правдиво. Спорит он, таким образом, с сутью. Налицо логический сбой, и дальше он нарастает - вместе с сомнениями в возможности доверять рассказчику.
В следующих четырёх строфах излагаются обстоятельства совершения злодеяния. Заодно последняя строка каждой из них даёт важный ключ к пониманию личности преступника и причин его провала:
"...И гибель стал готовить сам себе.
...И понял, что не выйдет - не дано.
...Пришлось потолковать о прожитом.
...И медленно в Чертаново убрел".
Предпоследняя фраза, с моей точки, зрения, шедевр и пример того, как Щербаков может одной чертой нарисовать персонажа. Не испугался свидетеля, а именно пришлось, как культурному человеку, поговорить со знакомым. Иначе, как говорил другой горе-авантюрист, "заратуштра не позволяет". А после этого - как же грабить человека, с которым сидел за партой и только что предавался воспоминаниям. Иными словами, причина провала Быстрова - он сам, его сущность.
Все, вроде бы, логично. Кроме вот чего. Точно так же незаметно, как рассказчик соглашается со слухами, сперва их опровергая, вдруг выходит, что преступления никакого и не было! После всех своих приготовлений незадачливый грабитель просто "медленно в Чертаново убрёл".
В психиатрии известно, что признак шизофрении - это когда цепь абсолютно логичных, на первый взгляд, построений приводит к абсурдным выводам. Таким образом, Щербаков продолжает подбрасывать нам свидетельства душевного состояния самого рассказчика, по сравнению с которым Быстров - адекватнейший человек. Повествование от имени душевнобольного или, по крайней мере, неуравновешенного человека - ещё один его излюбленный приём; таким образом написана чуть ли не дюжина песен.
Дальше - больше. Если деньги Быстров так и не украл, то что за стрельба, которая его извела? Он покончил с собой? Зачем тогда заказал билет? Незаметно с течением куплетов трагичная история полностью теряет стройность. С другой стороны, становится понятно, что то, как конкретно сгинул Быстров - неважно. Конец его, как уже отмечалось, был предопределен.
Среди всех этих загадок понятно только одно: почему именно Лиссабон и Португалия. Что, и это непонятно? Ну как же. А куда ещё? Разве мог человек типа Быстрова мечтать о стране, состоящей из стереотипов - типа там Англии (школьные "топики" плюс пристанище беглых олигархов), или Франции (Д'Артаньян плюс пристанище недобитых белогвардейцев), или Швейцарии (горы, сыр, часы, достаток и скука). Равно не мог он грезить и экзотическими destinations типа Непала или какого-нибудь Фиджи, я уж не говорю про, скажем, Гоа - потому что это пошло. А пошлость - главное табу для Быстрова (как, собственно, и для его создателя и поклонников последнего).
Другое дело - Португалия. Во-первых, неизбитая. Во-вторых, имеющая в русском культурном сознании ореол романтики и неизвестности. Там все другое. У Грина - Лисс, у Вертинского - "любили португальца". А ещё - знаменитое непереводимое saudade, тоска одновременно по минувшему и будущему, которое не сбудется. Плюс дальние плавания, "мачты, кливера" (которых столько в ранних романтических песнях Щербакова)! Ну куда, спрашивается, ещё было рвануть Быстрову?
(Читая эти строки, известный филолог профессор Г.Г.Хазагеров, посвятивший несколько работ анализу поэтики Щербакова, очень уместно заметил: "Я бы подбросил туда мысль о Лиссабоне как европейском культурном символе провала (известное землетрясение), потрясения мироустройства". Конечно. И обсуждавшейся после него теологами жестокости Бога, добавлю я. И возрождения после провала.)
А дальше мы подходим к самому, пожалуй, интересному и непонятному. Следуя описанной выше логике, можно сделать вывод, что утверждение о том, что «он и был как будто я» - тоже правда. Это недвусмысленно подчёркивает и последняя фраза песни. Вернуться к заявленным в начале песни предметам или качествам, но обыграть их по-другому - ещё один любимый приём Щербакова. В данном случае это тоска, лекарство и уже упомянутое Чертаново.
Что же получается? Ничего из описанного в песне вообще не происходило? Или, правильнее сказать, происходило исключительно в голове рассказчика? Или он примеряет подслушанную или придуманную историю к себе? В любом случае, рассказ не становится менее трагичным, но он уже совсем о другом. Упрек "мечтать предпочитают, а не жить" рассказчик тоже адресует не "людям", извратившим историю Быстрова, а самому себе.
И здесь надо снова обратиться к стилю. С самого начала заметно, что рассказчик описывает Быстрова и его похождения в весьма издевательских, чтобы не сказать уничижительных выражениях. "Изгой", "начитался ерунды", "наш факир", "не гангстер, а беда"... Если взять на вооружение последнюю версию истории, то получается, что все эти эпитеты рассказчик относит к самому себе! Эта самоирония (доходящая до уничижения) по поводу несоответствия экзистенциальных раздумий и амбиций и неспособности на поступок появляется у Щербакова в разных контекстах тоже очень часто, например афористичное:
"Мне известно все-все-все, не исключая смысла жизни,
Видно оттого-то я и не могу заняться делом"...
Но интересно, что именно эта способность к рефлексии и самоиронии и является, по Щербакову, ценнейшим качеством героя, итогом его саморазвития. Вот, например, из ещё одной удивительной песни "Немо":
"Я раньше был никем, я и теперь никто,
Но только знающий, кто я"..
Получается, что кроме этого горького знания, уверенности нет ни в чем. Любое видимое событие можно истолковать по-разному, ничего однозначного не существует. Как жить в таком мире, когда это и не мир вовсе, а сплошное Чертаново.
Да вот, извольте, вторая кристально понятная вещь в этом полном загадок произведении: Чертаново. Это - не просто созвучие слову "чертовщина". Герой (что тот, что другой) все время вынужден возвращаться в своё личное Чертаново, и от которого не убежишь ни в какую Португалию:
"О чем же о таком ты бредишь,
Торжественно топча перрон?
Куда ты от всего уедешь,
Когда оно со всех сторон"...
В этом Чертанове, как мы выяснили, нет ни одной понятной, однозначной вещи. Ещё совсем юный Щербаков, как предвидя это, написал:
"Как будто век прожив, и всё-таки не зная
Что истина, что нет, что свято, что грешно".
А чуть позже - о своём юношеском опыте:
"В ту пору, часто открыв учебник,
Я от традиций своих ущербных
Провозглашал решённым вопрос любой.
И заявлял, что двойного смысла
Иметь не могут слова и числа,
И пребывал, отчаянно горд собой.
Но проходила неделя, две ли,
Слова смещались, куда хотели,
Как А и Б, сидевшие на трубе,
И числа вновь обретали сложность,
И сознавал я свою ничтожность,
И изнывал от ненависти к себе".
Какой там двойной смысл! "Неправда всё, неправда всё, неправда все вокруг"... Нельзя верить ничему и никому (в том числе и себе), любые явление или поступок можно толковать по-разному. Как тут жить, не принимая лекарств. Или не сгинуть, как Быстров.
Кстати, о смерти. Она - частый герой песен Щербакова, причём иногда в самом буквальном смысле, как в "Школе танцев-2" - и вовсе не отрицательный:
"О смерти в целом мыслю я так часто, что
Когда ко мне (опять-таки во время сна)
Она является, не вопрошаю: кто
Это? Я знаю - это она".
И я дрожу, когда в оранжерейной мгле
С галантерейно-кремовым а-ля Париж
Великолепием гостья шепчет мне:
"Станцуем, что ли, чего дрожишь?"
Более того, смерть может быть для щербаковского героя желанным и недостижимым избавлением от бесплодных потуг:
"Без моей команды, скажет
Он, вокруг тебя не ляжет
Мгла, и медленной волною
Не сойдётся над тобою
Восхитительная тишь.
Так что где-нибудь в Лаосе
Потанцуй ещё на тросе
Или где-нибудь в Майами
Помаши ещё руками,
Может, все-таки взлетишь".
(Лирическое отступление: лично для меня эти строки вообще носят жутковато-мистический характер, поскольку молодые годы я провёл именно в Лаосе и сохранил душевную привязанность к этой неприметной стране, а Щербаков абы зачем рифмовать не будет.)
Не то же ли и здесь? Рассказчик, всю песню высмеивая незадачливого героя, в итоге чуть ли не мечтает о доле своего альтер-эго. Вот вам и объяснение улыбки на устах мертвого Быстрова.
***
Однако поскольку нить моего рассказа тоже уже стала "смещаться, куда хотела", а именно все больше в сторону цитирования любимого автора (что, как было сказано в начале, гораздо интереснее), сделаю, пожалуй ещё только пару заключительных замечаний.
В чем настоящий смысл песни? Ответ заложен в вопросе; как мы только что выяснили, никакого "настоящего смысла" не существует, все зависит от точки зрения. Причём "неправда" и это последнее утверждение, и вот почему. Сомнения во всем человека типа Быстрова - ровно противоположны беспринципности подлеца (который, как известно, никогда себя подлецом не считает):
"От усердья, с каким интеллекты
Измеряют миры близоруко
До завидной манеры мерзавца
Что угодно считать чем угодно".
(Это - из песни "Рождество. Колебания", которая вся построена на перечислении подобных противоположностей.)
К тому, как мы уже установили, ни в чем не уверенные рассказчик и его внутренний двойник Быстров все же имеют незыблемые принципы, и ещё какие. Смотри про "потолковать о прожитом". Неправда, таким образом, все именно вокруг, вовне, а не в душе персонажа.
Потом Щербаков пишет "Примечания к Быстрову", в которых и вся история, и ощущения героя трактуются ровно противоположно (начиная с того, что она, история эта, всё же произошла на самом деле). Трактуются, можно сказать, с точки зрения как раз упомянутого в только что приведённой цитате мерзавца. Мы узнаём, например, что "зло иногда - не зло, а только такое слово" и что "вся тяжесть - лишь в оболочке, а не в душе, душа ничего не весит", то есть, обзаведясь деньгами, Быстров стал "иным", и после свершения задуманного преступления "с жизнью и с собою разлад уже его не гнетёт, не бесит".
Я здесь не буду разбирать эту вторую песню, и в целом она мне кажется не такой сильной. Хотя и в ней, как всегда, есть и удивительные находки ("напали грусть и оторопь на него - но не того напали") и, что самое главное, развитие символического ряда первого Быстрова. Например, тема непонятной реки (или, как во второй песне, "некоего водоема"). Неожиданно возникает "лодочник-инвалид" - Стикс и Харон? Смотри рассуждения о смерти выше. И тут же вспоминается ещё одна песня - совсем другая по мизансцене, но похожая по настроению героя:
"Ближе к водам Стикса, чем канала
Он стопу преследует стопою,
Нет начала, есть огонь шандала,
Есть чудак, утративший прозванье..."
(Когда почти дописал эту заметочку, мне попалось в руки предисловие профессора Хазагерова к сборнику "13 дисков", и там, по удивительному совпадению, он тоже говорит о теме смерти и ее связи с водой у Щербакова - но на других примерах).
Получает развитие и основная тема зыбкости всего и вся:
"Пока спасибо сыщикам и на том,
Что (денно трудясь и нощно)
Нашли тот самый, кажется, водоём.
Или такой же точно".
Нельзя исключать, что вскоре появятся и новые версии событий (от лица, например, кассира, лодочника или, скажем, пузырька). Мы же здесь пока остановимся, поскольку, как сказано в цитате выше, если водоём (смысл) и не такой вовсе, как здесь описано, а только немного похож - на том уже и спасибо.
А напоследок объясняюсь : поскольку неуверен, что сам до конца разобрался, целью этих записок было, наверно, лишь привлечь внимание почтеннейшей публики к некоторым деталям... Да нет, и это тоже неправда, как и все вокруг. Стал писать по обыкновению только лишь по той причине, что иначе не отделаться от этой истории. И преломления ее, как водится, на себя.
Вот такой шансончик.