В 1970-е ещё это было

Луковкин-Крылов
В 1970-е ещё это было. Нет-нет да выплывет теперь из его памяти то, как вышел он после просмотра фильма Бернардо Бертолуччи "Конформист" на улицу и, с облегчением вздохнув, пробормотал.

- Да-а, вот только там у этих уродов и могло быть такое! - и отправился домой.

И вот идет он по Петровке в сторону дома и вдруг видит, как около какой-то машины двое внешне очень приличных людей сажают в неё человека. Нет, скорее, запихивают его туда, а тот с мертвенным выражением на лице как бы против и упирается. Слышно было даже сопенье того человека и всхлипы его. Однако те двое внешне вполне приличных людей, молча, и как-то очень уж профессионально, без разухабистых движений и с лицами каменными, продолжали его запихивать туда. И глаза у них у всех при этом были оловянными какими-то. Как у того Феликса, что на площади тогда у нас стоял.

И тут вдруг один из тех двоих так посмотрел на нашего героя!..  Своими оловянными газами!.. Нет, но он даже не заметил, как оказался за углом какого-то дома - то есть забежал туда, - и продолжал смотреть уже оттуда. У того, которого запихивали, бородка на широком лице вокруг рта подковкой и нашему герою он в связи с этим почему-то страшно не понравился. Ну не любил он такие бородки!

Потом пришёл он домой, сел ужинать и стал рассказывать об увиденном жене. Они с ней вместе в издательстве "Правда" тогда работали. Она в редакции корректором, а он шофёром в гараже. Слушая рассказ мужа, жена, молча, открыла крышку кастрюли с пельменями, и спросила у него, "тебе пельмени с бульоном или так будешь, со сметаной?".

- Нет, ты представляешь, - сказал он, - один там так посмотрел на меня!
Жена, молча, положила ему пельмени в тарелку. Потом положила и детям.

- А я хочу с майонезом! - настырно потребовала дочка.

- Заткнись! – вдруг грубо остановила её нытье мать, но тут же, погладив девочку по голове, проговорила мягко. - Прости, дочь. А давайте завтра сходим все вместе в Зоопарк. Завтра у нас выходной.

- Ура! В Зоопарк, в Зоопарк, в Зоопарк! - тут же радостно заверещали дети и принялись быстренько запихивать в рот одну пельменину за другой.

А ночью приснилось нашему герою, как тащат его на уколы, на прививку. С ним это в школе ещё было, лет тридцать тому назад, наверное, и вот до сих пор вся эта хренатень нет-нет да и снится ему. Его тащат, а он сопротивляется. И весь класс, - все эти октябрята и друзья его, - под чутким руководством классной руководительницы, тащат его там вместе с партой в сторону двери! Чтоб и ему, как и всем им, тоже сделали б укол!..  И ужас всегда охватывает его во сне!.. Однако парта в дверях застревает. И дверь, вернее вторая её половина, как её ни толкают и ни бьют ногами, не открывается. Она не открывается!..

- Дверь, милая моя дверь!.. Парточка, моя милая парточка! - шепчет тогда он во сне, как в горячечном бреду, вцепившись в одеяло. - Я  вас очень люблю, пожалуйста, не пропускайте, пожалуйста!..

И вот теперь лежал он с закрытыми глазами, и все думал обо всем этом. Пока жена ни забеспокоилась и ни подошла к нему.

- Ну ты что? Нездоровится?

- Да так. Я полежу ещё. Не хочется что-то вставать.

- А в Зоопарк?

- Ну и что? Я не хочу.

- Почему?

- Да не хочется что-то... Обязательно, что ль?..

- Так! - тут же накинулась она на детей, которые, радостно вереща, таскали котёнка за хвост. - Кому я говорила, чтоб вы не делали этого! - и дала кому-то там из них подзатыльник, чтоб тот успокоился. - Говорила я, что он потом будет гадить везде, где ни попадя, а?.. А ну-ка все завтракать!.. Все быстро за стол!..

Дети тут же устроились за столом и быстренько-быстренько принялись заглатывать кукурузные хлопья с молоком. Не забывая при этом голосить про Зоопарк, про то, что они там увидят, и что без папы они не хотят туда ехать. Наш герой нехотя встал, оделся и пошёл умываться.

В Зоопарке смотрели мартышек, Какаду, "Попка дурак"! Одна мартышка вдруг взяла, да и показала им всем свой красный голый зад! Детям было ну очень весело! А он все смотрел на это зверье в клетках и думал про своё. Тяжесть на сердце не отпускала его. "Ну, вот некстати она это сделала"! - подумал он о мартышке.

После Зоопарка зашли в кафе, жена взяла детям мороженое, а ему - расщедрилась! - коньячку с кофе.



- Ну, ты как себя чувствуешь-то?

- Да ничего. А что?..

- Нет, но ты весь день такой какой-то. Как в воду опущенный.

Он промолчал. Похоже, коньяк с кофе только разбередил в нем всю ту гадость.

"Вот, приснилось, а", - попытался, было, он посмеяться над самим собой по поводу уколов и "парточки" этой, но ему не стало от этого весело. Зашёл в какой-то дворик отлить.

- Слушай, ну ты даёшь! - тут же возникла у него за спиной жена. - Выходной, все вроде как по-людски, а отливать пошёл под забор, как собака! Идиотизм какой-то! Оштрафуют! Вон туалет у метро!

- Ну, ещё и ты тут будешь указывать мне, да?! - вдруг не с того не с сего заорал он на неё.

И тут вдруг откуда не возьмись - он едва успел своего "диссидента" в штаны спрятать -  блюстители порядка!..

- Что это вы здесь? Совсем уже всякий стыд потеряли?..

Проверили документы. Слово за слово. Жена стоит несколько в отдалении и молчит. А он чует, что надо дать. Иначе поволокут сейчас в обезьянник. Посмотрел на жену. Она понимает, о чём это он, и, подойдя ближе, спросила у него шёпотом, "сколько?" ... Короче, еле-еле отделались.

Ещё до блюстителей порядка, отлив, на какие-то доли секунд он почувствовал, было, себя легче, но вот потом, заплатив за сервис на воле, почувствовал он себя хуже, чем вчера, когда посмотрел фильм, а потом ещё и то, что на улице увидел.

- Ну, пошли домой! - говорит жена. А он вдруг:

- Да пошла ты! - и попёр куда-то сквозь движущуюся массу людей.

И вот возвращается он уже за полночь домой и только вошел в едва освещенный подъезд свой, как тут же почувствовал запах. Нехороший такой запах!

- Нет, ну вообще, живём в столице такого государства, а у всех эта привычка, отлить в каком-нибудь подъезде! - тут же взъярился он - Ну, прям, как и у того Шолоховского деда Щукаря, любившего справлять свою нужду в лопухах!.. Ну-ка, щас я ему объясню, что и как у нас здесь должно быть в век полетов в Космос!..

И вот, пьяно перебирая своими ногами и стараясь при этом не шуметь, стал он красться. А в подъезде их дома, что находится на улице основоположника соцреализма нашего - Горького, тогда такое часто случалось. И особенно с теми товарищами, которые, приехав откуда-то издалека, чтоб посмотреть на Кремль да Мавзолей с Вождём всех времён и народов, не знает, где эти туалеты находятся, а ему невтерпёж...

И точно! Вот он! Пацан какой-то! Сидит! Поймал он его за ухо и ну возить лицом по содеянному им. И все ждал, чтоб пацан этот скажет ему сейчас "дяденька, я больше не буду!". Но тот молчал. А он все возил его. До тех пор, пока ни почувствовал, вдруг, что пацан этот вдруг как-то затих. Умер как бы! Тогда только почувствовал он облегчение. И даже радость какую-то оттого, что так уделал он этого урода.

Однако, когда подумал, "да никак он того, пацан-то этот", то испугался и отпустил его ухо. И тут ему вдруг чисто по-человечески, безо всяких там - кому кто должен и, кто перед кем должен - пацана этого жалко стало!

-  А знай наших! - пробурчал он и устало заколбасил вверх по лестнице.

Как только вошел в квартиру, так сразу же завалился спать в прихожей на продавленном диванчике. И только уже засыпая, он вспомнил.

- Нет, но ведь я и сам-то!.. Ну дурдом же! - пробормотал он и, улыбаясь, тут же заснул.