Если бы только наши матери знали, какие опасности нависали над головами их несмышлёных сыновей.
Дело было летом на притоке Енисея Бирюсе. Это были ещё те благодатные для природы времена, когда Енисей не перегораживала Красноярская ГЭС. И берега вольной сибирской реки благоухали и не подозревали, что скоро навсегда уйдут под воду.
Наш палаточный лагерь разместился на берегу Енисея в устье Бирюсы. Мы с пацанами и с девчатами, но чаще без них, рыбачили, ходили по грибы и ягоды, охотились и лазали по пещерам, в том числе и по тем, которые служили в далёкие пещерные времена жилищами первобытных людей.
Однажды вчетвером мы отправились на прогулку вверх по левому берегу Бирюсы. Порыбачить, позагорать и просто надышаться удивительно ароматным таёжно-речным воздухом. На этом берегу попадались высокие отвесные скалы.
Нагулявшись, мы улеглись в высокую траву на берегу, и молча наблюдали за облаками.
Я считал себя заправским столбистом, и везде, где только попадались валуны и скалы, пытался покорять их. Вот и теперь, пока ребята отдыхали на берегу, я решил взобраться на отвесную стену высотой метров сорок. Первые десять метров легко поддались. Середина маршрута оказалась посложнее, но и с ней я справился. А вот последние десять метров оказались настолько коварными, что запомнились мне на всю жизнь.
Следует сказать, что такого рода скалы здесь называют "дикарями". В отличие от "культурных" скал, которыми славятся Красноярские столбы, дикари сыпучи, обвалисты, и представляют реальную опасность для скалолазов.
Последние метры стены выходили на отрицательный угол. Но до вершины было рукой подать. Я остановился в небольшом углублении. Нужно было решать, что делать дальше. Идти вверх страшновато. Назад - тем более. Спускаться по сыпняку ещё опаснее. Руки устали, ноги от напряжения начинали дрожать. Я оглянулся вниз. Тридцать метров. Многовато. До ближайших сосен не допрыгнуть и Тарзану. Ползти вверх я не решался. Не было видно, что там впереди.
По спине прошёл холодок. Я подумал, что на этом всё может для меня закончиться. Но не это меня пугало. Я представил себя лежащим в гробу. И лицо моей мамы, сражённой горем. Вот это было действительно страшно.
Между тем, сил держаться в ложбинке оставалось всё меньше. И я, как бы мне этого не хотелось, позвал ребят на помощь. Старший из нас попытался подниматься по моему маршруту, но через десять метров бросил эту попытку. Он крикнул мне, смогу ли я продержаться минут тридцать, пока они сбегают в лагерь за веревками.
Я ответил, что у меня осталось минут десять.
То, что произошло потом, изменило всю мою последующую жизнь. Мой друг Витя Кулагин что есть духу обежал гору с другой стороны, и я увидел его напуганное лицо далеко вверху. Он крикнул мне:
- Саша! Тебе осталось преодолеть каких-нибудь пять-шесть метров, но не по прямой, а чуть правее, и здесь есть плато поросшее травою...
Без этих слов я бы не решился сдвигаться с места, не зная, что ждёт впереди.
Ободрённый его словами, я, набравшись последних сил, с дрожащими от напряжения руками и ногами преодолел эти метры.
Оказавшись наверху, я упал в траву на спину, и лежал так несколько минут, разглядывая плывущие по небу облака. Первое, что пришло мне в голову, были слова князя Андрея: "Как же я прежде не видел этого высокого неба?". Второе - Витя, друг мой, спасибо тебе, что ты спас не меня, что ты спас мою маму от невыносимого страдания, которое чуть было не случилось только что.
Главный урок, который я вынес из этого происшествия: мы не принадлежим себе, пока живы наши родители.