Весёлый человечек ещё дважды
Слова для музыканта произнёс,
Наверно для того, чтоб тот запомнил,
Что он ему из щедрости донёс,
А может, проверял на всякий случай,
Что помнит сам значенья волшебства.
Хоть лицезрел, что в пыль не растворился,
Ведь в юноше царила доброта.
Уразумев, что нужное свершилось,
Ладонь раскрыть по-дружески успел,
Стал телом своим выше подниматься,
И миг спустя, как все – закаменел.
Давиду оставалось пообщаться
С последним необычным существом.
Он чувствовал, что прочие не греют,
Хотя воспринимают не со злом.
А знает ли ответ, стоявший в камне,
Скрипач на то надеяться лишь мог.
В момент, когда к нему он прикоснулся,
Издав при этом, как усталость, вздох,
Тот вдруг с таким же точно утомленьем,
Сказал вслух: «Ох, хохонюшки, хо-хо!»
Являться стал опять же человечек,
Что выглядел причудливо-смешно.
К тому, что становились они меньше,
Как будто их пришлёпнули слегка,
Давил уже привык, однако третий
Был явно в виде деда-чудака.
Он сделан был, казалось, из верёвок.
Всё: платье, шляпа, даже башмаки,
На нём при шевеленье колыхались,
Как будто расплетённые шнурки.