Откровение или медиавойна 4 глава

Арчил Манджгаладзе
Ознакомительная поездка
Я  решил  начать  с  соседей.  В  моём  арсенале   были  самые  разнообразные  средства – от  откровенного  подкупа  и  запугивания  до  взаимовыгодного  сотрудничества   и  двустороннего   культурного  обмена.  Для  начала  поеду  в  Россию,  затем – в  Армению,  решил  я.
Берестяные  грамоты  и  древнеармянские  рукописи  я  переснял  на  ксероксе,  и  вместе  с  фотокопиями  греческих  рукописных  книг  бросил  их  в  дорожную  сумку.  В  тот же  вечер  я  позвонил  своему   давнему  знакомому,  московскому  журналисту   Владу  Власову,  который  обещал  мне  устроить   встречу  с  председателем  партии  консерваторов   РФ   Борисом   Моисеевичем   Вольфензоном.  Оказалось,   лидер  российских  тори  уже  приехал  с  загранпоездки  и  ждёт  меня.
В  тот  же  вечер  я  вылетел  московским  рейсом,  а  на  следующее утро  в  кабинете  Власова  ждал,  когда   мой московский коллега   договорится  с  Вольфензоном  о  встрече.  Лидер  российских  консерваторов  предупредил    Власова     не  опаздывать  и  ждать  ровно  в  шесть  у  его  московского  офиса. При  встрече  Борис   Моисеевич   мне  понравился   своей   открытостью, остроумием  и  заражающим  весельем.   Решили  продолжить беседу на обеде  в  грузинском  ресторане,  и  поехали  в  лучший  - «У   Пиросмани».
-Ваши  блюда  мне  нравятся  больше  всех,  привык,- заметил  Борис  Моисеевич,  который,  оказывается,  в  молодости  служил  в  армии  на  территории  Грузии,  в  нескольких  километрах  от   Кутаиси.
За  соседним  столиком  сидели  его  охранники,  и  из-за  грузинского  акцента  я  невольно  обратил  на  них  внимание.  Парни  оказались   кистинцами   из  Панкиси.  Начальником  охраны  Вольфензона    также   являлся    наш  земляк,  самбист  из  Каспи  Муртаз  Джохадзе,  известный  борец  в  недавнем  прошлом.  После  ресторана  мы  разговорились,  и  оказалось,  что  он  знаком  с  моими  родственниками  по  материнской  линии,  карталинцами,  которые  проживали  в  Гори.
Мой  московский  коллега  Влад  Власов,  нетерпеливо  поглядывающий  на  часы,  покачал  головой  и  извинился:
« - К  сожалению,  я  вынужден  покинуть  вас,  опаздываю    на  телевидение,  на   запись».  После  этих   слов  он  попрощался  с  нами  и  ушёл.
Вольфензон,   который  и  до  этого  не  мог  пожаловаться  на  настроение,  заметно  повеселел,  предчувствуя,  что   оставшись  с  ним  один  на  один,  я,  наконец,   перейду  к  делу.
-Видите,  как  я  люблю  Ваших,  доверяю  им  самое  бесценное,  свою   жизнь,- указывая  на  своих  охранников  и  широко  улыбаясь,  обратился   ко  мне  Вольфензон.
- Я  знаю,  Борис   Моисеевич,    потому  и  встретился  с  Вами,  и  позвольте,  в  знак  безграничного  уважения,  передать   Вам  этот  скромненький  презент  для  Вашей  супруги,  глубокоуважаемой  Иродиады   Аркадьевны,- С  этими  словами  я  извлёк  из  внутреннего  кармана  пиджака  и  протянул  ему   жемчужное   ожерелье  в  изящной  упаковке,   специально  купленное   в  Амстердаме  для   этой  цели. Женских  украшений  в  моём  тайнике   было   более  чем  достаточно,  но  расходовать  их  на  подношения  незнакомым дамам не  хотелось.  Лидер  российских  консерваторов  бережно  открыл  красивую   коробочку  с  розовым бантиком,  и  некоторое  время  любовался  дорогими   бусами,  а  затем благодарно   протянул  мне  руку  и  заметил:

 - За  это  я  ценю  и  уважаю  Ваших  людей.
-А  мы - Ваших.   Кстати,  как  мы,  со  своей  стороны,  ценим  и  уважаем  российских  политиков,  я  докажу  завтра,  при   встрече  с  Вами,  если  Вы  согласитесь  выполнить  одну   маленькую  мою  просьбу.
                Вольфензон и Воронцов – наши лоббисты
На  второй  день  мы  с  Борисом  Моисеевичем  встретились  уже  без  свидетелей,  и  не  стали  терять  время  на  ненужные  комплименты.  Я  сказал,  что  Вольфензона  ценят   и   уважают   во  всей  России,  знают,  что  в  своих  выступлениях  он  говорит  то,  о  чём   думают  первые  лица  РФ.  Потом  я,  заранее  извинившись,  обратился  к  нему  с  просьбой,  своими   резкими высказываниями  не  настраивать  против  себя   грузин ( за  что,  ему,  к  слову  сказать, никто  не  платит);  постараться,  наоборот,  смягчить  тон,  когда  речь  идёт  о  моей  стране,  и  в  своих  устных  и  печатных  выступлениях  больше  опираться  на  исторические  документы,  в  особенности,  в  вопросах,  касающихся  Абхазии  и  Цхинвальского  региона,  а  также,  Джавахети. Я  обещал,  что  буду  снабжать  его  документами  и  гонораром  за  каждое  выступление,  в  принятой  в  цивилизованной  Европе  валюте,  в  сумме  с  пятью  нулями.
-Только, -  если  документы  будут  основаны  на  исторических  источниках,  заслуживающих  доверия.  В  таком  случае – с удовольствием, - ответил, не сморгнув глазом,  Борис  Моисеевич.
Я  заверил  его,  что  исторические  документы  обязательно  предоставлю.  А  пока  попросил  его  принять  от  меня,  в  знак  начала  нашего  сотрудничества,  символическую  сумму – 100  тысяч  евро.  Лидер  российских   консерваторов  не  заставил  меня  повторять  просьбу  и  без  лишних  слов  взял  деньги.
Несколько  дней  спустя  «Московский  комсомолец»  на  развороте  дал  отчёт  дискуссии  «Круглого   стола»,  посвящённой  появлению первых  осетин  на  территории  Грузии. В полемике,  вместе  с  учёными – историками, журналистами и политиками, участвовал  и  Вольфензон.  Опираясь  на  задокументированные данные, он  категорически  выступал  против  утверждений  учёных,  что  осетины  издревле  проживают  на  территории  Грузии.  В  подтверждение  справедливости   своего особого  мнения  он  приводил  цитату  из  летописи  «Картлис  цховреба» и других исторических документов,  в  которой  говорилось: «Впервые  карталинское  селение  Цхинвали  упоминается  в  грузинских  источниках   в  1398  году,  когда  здесь  осетин  не  было  в  помине».  А  «В  1917  году  38,44 %  населения  Цхинвали   составляли  евреи,  34,4 % - грузины,  17,7 % - армяне,  и  только  8,8 % - осетины.  Евреи  не  владели  идишем  и  общались  между  собой  на  грузинском».
Недурное  начало!  В  российской  Думе  у  нас  уже  имеется  лоббист, да   ещё  какой?!   Ещё  нескольких  найду  в  ближайшее  время.  В  таких  приятных  мыслях  пребывал  я,  когда  в  дверь моего номера  постучались.
-Кто  там? – спросил  я  на  всякий  случай,  так   как  был  уверен,   что  это -  друзья.
-Я  завтрак  принесла, - раздался  из-за  двери  бархатный,  с  хрипотцой   женский  голос.
Я  собирался  ответить,  что  завтрак  я  не  заказывал,  но  передумал:  а  вдруг  здесь  принято  без  заказа  подавать  прямо  в  постель   кофе  с  булочками,  да  и  голосок  был  очень  приятный.
Открываю  двери,  вижу,  на  пороге  вместо  девушки  стоят  двое  амбалов, и  оба  держат  в  руках  пистолеты  с  глушителем…
Не  буду  утомлять  читателя  описанием  моих  истязаний,  как  выворачивали  мне  руки,  гладили  горячим  утюгом… Тем  более,  что у меня хватило ума не доводить  дело до  электроутюга.  Бандиты  точно знали,  что  в  номере  у  меня  300  тысяч  евро,  вынесенные  вчера  вечером  из  краснопресненского  отделения  московского  филиала  «Дойче  Банка».  Если бы  я стал  сопротивляться, свободно   мог  схлопотать  пулю,  и  клад  в  «Задней  комнате»  пролежал  бы  ещё  несколько  веков  без  движения.  Старость  тоже имеет плюсы, и один из них – это осторожность!
Я  вытащил   из  шкафа  пачки  денег,  уложенные  в  коробке  из-  под  обуви  и  передал  грабителям.  Бандиты  вежливо  попрощались  и  ушли.  Я  не  стал  вызывать   полицию,  а  сразу  позвонил  Муртазу,  начальнику  охраны  Вольфензона,  и  подробно   рассказал  ему,  что   произошло.  Муртаз    внимательно  выслушал  меня,  и  обещал  узнать  всё  до  конца  дня.
Он  установил,  что  операторы  и  управляющий  отделением  банка  были  связаны   с  преступниками,  и  сообщали  им ( по словам  Муртаза,  давали   «накол»)  о  каждом  факте  выдачи  крупной  суммы  денег.  Затем  бандиты  выслеживали  и  грабили  своих жертв.  У   Муртаза   были  связи   в  преступном  мире (как,   впрочем,  и  у  его  хозяина),  и,  воспользовавшись  ими,  пригрозил  управляющему,  что,  если он  не  вернёт  награбленную  сумму,  потеряет  всё.  Перепуганный банкир  вернул  Муртазу   деньги,  которые   он   тут же  принёс  мне (отказавшись  от  предложенных   ему  премиальных). 
А  в  полдень  пришёл  лидер  российских  консерваторов,  и  привёл  обещанных  лоббистов;  все  они   входили  в  состав  президиума  партии,  были  в  курсе  дела, и  хотели  только  познакомиться   со   мной.  Борис  Мойсеевич  ещё  до  прихода ко мне предупредил  их,  что  им  предстояло  делать – выступать  в  защиту  позиции   Грузии и против   великорусского  шовинизма,  осуждать   державников,  сторонников   возрождения   Союза,  т.е.  повернуться  на  180  градусов.
Пока  мои  высокопоставленные  гости  расправлялись  с  фуршетом,  я  взял  под  руку  Вольфензона,  вывел  его  в  другую  комнату,  и,  передав  ему   300 тысяч  евро,  покинул  номер   на несколько  минут,  чтоб  лидер  партии  роздал  своим (и,  временно, -  моим) единомышленникам   аванс  за  предстоящий   труд.  Спустя  некоторое  время,  вернувшись   в  апартаменты,  я  нашёл  будущих  лоббистов   Грузии  в  таком  приподнятом  настроении, что    невольно  подумал:  в   ближайшем  будущем  нам  будут  возвращены   не  только  Абхазия  и  Цхинвальский  регион,  но  и   Сочи  с  Адлером,  и  все  остальные,  отошедшие  к  России  территории  «от  Никопсии  до  Дербента».
После   Вольфензона  я  должен  был  встретиться   с  лидером  фракции   соцпартии  с  Юрием  Васильевичем  Воронцовым.    Организовать  эту  встречу  мне  обещал  дальний  родственник  из  Гори,  директор  дома-музея  И.В.Сталина,  Тамаз  Сванидзе,  который  близко  был  знаком  со  всеми  первыми  секретарями  изрядно  поредевших  за  последнее  время  коммунистических,  а  также  социалистических  партий  большинства  стран  мира.
С  Воронцовым  меня  он  познакомил  у входа в Большой  театр,  куда  тот  водил  руководителей  Социалистической  партии   Италии  на  «Лебединое  озеро».  Мой  родственник  вызвался  проводить  гостей  в  гостиницу,  чтоб  оставить нас  с   Юрием  Васильевичем  одних.   Узнав,  что  Тамаз  руководит  музеем  Сталина,  итальянцы  очень  обрадовались,  и  засыпали  моего  родственника  из  Гори  множеством  вопросов.  Пока   он  ответит  хотя бы   на   половину  вопросов,  подумал  я,  мы   с Воронцовым  успеем  обо  всём  переговорить,  и  предложил  лидеру  соцпартии  вместе  поужинать.  Приглашение  было  с благодарностью  принято.
Как  и  руководитель  российских  консерваторов,  Юрий  Васильевич  оказался  отличным  собеседником – остроумным,  начитанным,  эрудированным.  От  водки  он  отказался,  и,    заказав  несколько  бутылок   «Саперави»,  у  нас  завязалась  живая, очень  интересная  беседа,  которая   продолжалась  до  поздней  ночи. Говорили  обо  всём,  и, под  конец,  речь  зашла  о  главном – суверенитете  и  уважении  принципов  территориальной  целостности  независимых  государств.
После  обстоятельной  беседы  и  продолжительных  споров  мы  пришли  к  двустороннему  соглашению:  фракция  поставит  в  Думе  вопрос  об  отказе  от  признания  независимости  Абхазии  и  т.н.  Юго-Осетии.  Поначалу  мне  было  неловко  заводить  речь  о  деньгах  с  Воронцовым,  политиком  и  ученым,  доктором  философии,  но  в  полночь,  заказав  ещё  одну  бутылку  красного  вина,  когда  на  вырванном   из  блокнота  листке я изложил  наши  требования (они  были  одни и те же  для   журналистов  и  политиков всех мастей– говорить  и  писать  правду  о  Грузии),   мы,  можно  сказать,  пришли  к  полному  согласию  по  интересующим  нас  вопросам,  в  частности,  касающихся,  гонорара  и  премий (за  особо  активную  поддержку  соответствующих  предложений).  Во  время  нашей  беседы  я в  лишний  раз  убедился,  что  принятое  в  обществе  мнение  не  всегда  является  аксиомой, в  частности, о том, что   во  время  интеллигентной  беседы  о  деньгах  не  говорят.  У  нас (в  постоветском,- да  и  в  советском  пространстве)  чем  интеллигентнее  человек,  тем  больше  он  нуждается,  и  соответственно,  тем  легче  говорить  с  ним  о  дополнительном  вознаграждении,  о  такой  форме  его  получения,  когда  единственным  условием  возвращения  денег  без  векселей  и  разных  там  расписок,  являются  слова: «вернёшь,  когда  сможешь».
Воронцов  обещал,  что   соцпартия  неизменно  будет  оказывать  всемерную  поддержку  справедливой  позиции  Грузии, и,  кроме  этого,  в  недельный  срок  приступит  к  публикации  в  «Независимой  газете»  серии  статей  под  общей  шапкой  «От   оккупации – к  аннексии»,  где  будут  проанализированы   причины  и  предпосылки   выхода  Абхазии   и  Цхинвальского  региона  из  состава   Грузии.
У нас с  депутатами  фракции   существовала  договорённость,  что  текст  идущих  в  печать  материалов  предварительно  будут  показывать  мне,  и  каково  было  моё  удивление,  когда  несколько   дней  спустя  я  узнаю  о  публикации  в  «Известиях»   очерка   «Тёплый   город»  за  подписью  руководителя  фракции  Юрия    Воронцова.
До  этого,  третьего   дня  я  сам  провожал  депутатов  Думы  в  Тбилиси,  где  их  встречал   историк   Шота   Цирекидзе,  мой  друг,  который  должен  был,  после   особо тёплой встречи,  проводить  гостей  в  гостиницу (я  не  сразу  догадался,  что  благодарственный  очерк  в  газете  -  и есть  результат  «особо тёплой встречи»).
Именно  об  этой  встрече  шла  речь   в  очерке   «Тёплый  город».  «В  столицу  Грузии мы прилетели  в  4  часа  утра, – писал  автор. – Наш  грузинский   коллега,  профессор  Цирекидзе,  встретивший  нас  в  аэропорту, - посадил  нас  в  машину  и  повёз  в  гостиницу.  На  наше  счастье,  по   дороге   наша  машина   забарахлила,  и  мы  были  вынуждены  выйти  из   автомобиля. Я не оговорился:  «на  наше  счастье» - потому,  что  если  бы  не  спустила  покрышка,  мы  могли  действительно  поверить,  что  название  города  связано  с  термальными  серными  источниками  («тбили»  -  это  тёплый),  а  не  с  радушием   гостеприимных  тбилисцев… Машина  остановилась  у  одного  подвала,  откуда  поднимался   дивный  запах  свежеиспечённого  грузинского  хлеба -  «шоти»,  и  распространялся  по  всей  округе.
Нам  захотелось    попробовать  горячий  лаваш,  и  мы  спросили  у  г-на  Цирекидзе,  продадут  ли   нам  хлеб   из  пекарни   среди  ночи.  Профессор   сообщил   пекарям,  что  московские  гости  ещё  не  пробовали  грузинский  хлеб   и  хотели  бы  отведать  его.  Узнав,  что  гости  из   Москвы,  хозяева  подвала  пригласили  нас  вовнутрь.   Тут же  извлекли  из  пыщущего  жаром  «тоне»- вырытой  в  земле  печи  с  приподнятыми  от   цементного  пола   примерно  на  метр  глинобитными  краями-  горячие   «шоти»,  продолговатый  грузинский  хлеб,  откуда-то  появились  запотевшие глиняные кувшины  с  холодным  красным  вином,  имеретинский  сыр,  зелень,  редис,  гранёные  чайные  стаканы,  и  всё  это  разложили  на  столе,  сбитом  из  простых  досок,  где,  обычно,  замешивали  тесто.
Я  бывал  на  разных  корпоративах,  именинах,  банкетах,  устраиваемых  в  лучших  домах  и первоклассных  ресторанах, - писал далее восторженный лидер соцпартии, -  но  этот  стол  запомнился  мне особо.  Неожиданное  появление   новых   блюд,  как  и  кувшинов  с  красным  кахетинским  вином,  можно  было  приписать  только  лишь  чуду, -  среди  них  были  цыплята  на  вертеле  и  нашпигованный    молочный   поросёнок,  зажаренный  в  «тоне»…  До  утра  продолжалась  наша  неожиданная,  навсегда  запомнившаяся  встреча с грузинским пекарями.  Если  бы  мне  рассказали,  с  каким  радушием  встречают  русских  в  Тбилиси,  я  бы  ни  за  что  не  поверил».
Если  бы  Воронцов  знал,  что  выход  из  строя  их  машины  именно  у этой пекарни  не  случаен,  он  бы ни во что уже не  поверил!..
По  предварительному  уговору,  в  РАН,  в  историческое  отделение  должен  был  пойти    Шота  Цирекидзе,  как  историк  по  специальности,  но  зная,  как  он  не  любит  командировки,  я  решил  воспользоваться  своим  пребыванием  в  Москве,   и  взять  на  себя  эту  миссию -  пойти  самому  с  визитом  в  академию.  На  счастье,  копии  древних  грамот  были при мне.
В  президиуме  РАН   мне  посоветовали  пойти  в  отделение  историческо-филологических  наук, что  я  и  сделал.  Но  секретарша  директора  института  Юрия  Петровича  Павлова  сказала  мне,  что  академик  очень  занят,  спешит  на  важную  встречу,  но  она может  меня  записать  на  приём.  Именно  в  этот  момент  Павлов  вышёл  из  своего  кабинета.  Видимо, он  действительно  спешил – на  ходу  застёгивал  плащ.
Я  смог  догнать  его  только  на  лестнице,  и  остановить  словами:  я  специально  приехал  к  Вам -  привёз   фотокопии  берестяных  грамот,  найденных   близ  Тбилиси,  в  окрестностях  древней  столицы  Грузии  Мцхета,  и  хотел  показать  Вам.
-Какой  век?- замедлил  шаг  учёный.
-Я  не  являюсь  специалистом, и  не  могу  сказать  наверняка,  но думаю,  самая  ранняя  из  грамот  относится  к  десятому  веку,  а  сравнительно  поздняя -  к  12-ому,  и  в  ней  речь  идёт  о  Юрие  Андреевиче  Боголюбском,  супруге  царицы  Тамары.
Академик  резко  повернулся  и  стремительно  взбежал  на  лестничном  марше,  который  нас  разделял.
- Они   у  Вас  при  себе?-  нетерпеливо  спросил  учёный.  Не  знаю,  куда  он  собирался,  но  явно  чувствовалось,  что  он  уже  никуда  не  спешит.
-Только  ксерокопии, - ответил  я  и,  вынужден  был  посторониться,  так  как,  тем  временем, мы  с  директором  института  подошли  вплотную  к  двери  его  кабинета,  и  вдвоём  не  могли  протиснуться. Академик  снял  плащ,  аккуратно    повесил  на  вешалку,  направился  к  стоящему  в  углу  его  огромного  кабинета  журнальному  столику, и,  предупредительно  выдвинув  одно  кресло  для  меня,  удобно  устроился  в  другом  и  приготовился  к  обстоятельной  беседе.
Я  вытащил  из  внутреннего  кармана   копии  берестяных  грамот,  и,  прежде  чем  протянуть  их  учёному,  тихо,  как – бы  про  себя,  пройзнёс:
- Вот  эта  грамота,   по-моему,  представляет  для  Вас  наибольший   интерес.  По  всей  вероятности,  она  относится  к  десятому  веку,  в  ней  речь  идёт  о  Клименте   Охридском,  ученике  Кирилла  и  Мефодия,  предположительном  авторе   «Кириллицы».
Дирeктор  института   был  воспитанным  человеком,  и,  наверное,  только  поэтому  не  схватил  меня  за  руку (или  - за  горло),  и  не  вырвал  у  меня  из  рук  бумаги.  Академик,  раскрасневшись  от  волнения, с трудом сдерживал терпение. Я с пониманием улыбнулся и протянул ему фрагменты  истории его народа, выцарапанные на бересте.
А признаться, шёл я сюда с совершенно другим намерением, но, видя безграничную радость учёного, я отказывался, к стыду своему, от первоначальных своих планов, добиться, справедливости в освещении истории Грузии, как новейшей, так и древней, которую намеренно искажали  с целью отторжения от страны всё новых и новых территорий, уподобив её шагреневой коже, добиться пресечения попыток её оболгания и искажения  любыми средствами, в том числе,- путём подкупа и шантажа.
Не получилось! Не смог торговаться -  хоть и ради  достижения высокой и благородной цели, -  мои соотечественники никогда не отличались умением торговать. Во всём этом я без обиняков признался своему собеседнику, который мне сразу понравился. Учёный внимательно слушал меня, грустно покачивая головой, всё понял, и обещал оказать содействие в моей многотрудной миссии.
Мы пришли к согласию, что я оставлю ему  ксерокопии нескольких берестяных грамот, а Павлов, со своей стороны, заручится согласием президента академии и нескольких членов президиума, а, если понадобится, - и повыше, обеспечить публикацию в «Вестнике» Академии наук РФ, а также в специальных изданиях и в популярных журналах серии научных статей, объективно освещающих факты нарушений территориальной целостности  Грузии, правду о войне, развязанной с целью свержения президента Гамсахурдия, истинные причины и подробности начала войны между Россией и Грузией 2008 г., а также действительные глубинные проблемы, существующие в отношениях двух стран. Со своей стороны, Академия наук РФ получит в своё распоряжение редчайшие документы-доказательства об истоках формирования Российской государственности задолго до Х века.
Согласно нашей договорённости, на втором этапе осуществления обоюдных обязательств я передавал  академику  Павлову остальные фотокопии и, самое малое, два подлинника берестяных грамот,одной, касающейся  Климента Охридского, и второй, в которой  был упомянут муж царицы Тамары, Юрий Боголюбский, называемый в Грузии «Гиорги-руси».
Директор института проводил меня до лифта, и, на прощание дал мне слово, что лично проследит за ходом восстановления исторической справедливости.
Настало время моего возвращения в Тбилиси. Ко мне должен был приехать с Северного Кавказа Шамиль, и ознакомить меня с обстановкой в горских автономиях. Сразу по приезд я попросил Шота помочь российским историкам, придерживаться истинных фактов в заметках о Грузии, и подготовить статьи об Абхазии и Цхинвальском регионе, о появлении осетин в Грузии, и другим животрепещущим для нас вопросам.