Про мой голос

               

У каждого человека есть отличительные особенности своего организма. У кого-то высокий рост, у кого-то природная полнота, а кого-то просто кость широкая. А у меня индивидуальная особенность, это мой голос. Нет, не вокальные способности, этими-то способностями природа-мать совместно с родителями не наделила. Я бы даже сказал обделила, но свою изюминку в формирование моего голоса всё же внесла.

Начиная, примерно, с шестого класса средней школы, у меня начали возникать некоторые проблемы с голосом или, вернее сказать, с его тембром, хотя, в общем-то, и не знаю как правильней объяснить. Мне кажется, что голос и тембр у меня были  нормальные. Правда, немного «трубящий», но это бывает только в тишине заметно, и то  иногда. Да и узнал я об этом, когда детство моё давно прошло.

 А проблемы у меня стали возникать «на ранней стадии развития», в связи с начинающим формироваться моим «трубным» голосом и стали возникать во время учёбы особенно. С каждым годом всё чаще и чаще мне напоминали, чтобы я лучше молчал во время уроков, когда учителя не спрашивают. Какой-то он становился не то, чтобы бас, но почему-то стал очень, я бы сказал, какой-то басистый для окружающих и стал им мешать, что ли. Я не мог даже шёпотом сказать или подсказать что-нибудь соседу или соседке, чтобы учитель, если на уроке было достаточно тихо, не сделал мне замечание насчёт разговоров на уроке. Людям, «почему-то», это не всем сильно нравилось, я бы даже сказал, совсем не нравилось. Однако, я отказывался в это верить, не мог ничего понять: вроде бы и говорю как все, а отмечают только одного меня.

 Позже мне стали вообще говорить, что я ору, если начинаю говорить, по моему глубокому убеждению, даже немного громче и  эмоционально. Мои объяснения насчёт того, что у меня такой голос,  «не находили понимания у населения». Хотя я и понимал, что перехожу на повышенный тон, но всей душой не хотел этого признавать, доказывая окружающим обратное. А  оппонентам отвечал, что просто громко разговариваю. Обидно, всё-таки. Сам-то этого не сильно замечаю, хотя сейчас-то уже головой и понимаю, что перехожу уже на ненормальный уровень выдаваемых «в атмосферу»  децибел! Однако, приходиться верить людям, они, наверное, правы, их больше. Не могут же они все вместе, наверное, быть не правы, а я один прав. Так ведь?

Как я уже отметил, я стал начинать замечать особенности «силы моего общения» ещё в шестом классе, и что ко мне одному  преподаватели почему-то проявляют «повышенное внимание»: все абсолютно в классе ведут диалоги о личных делах во время уроков, а замечание делают только мне одному! Даже один раз за это моё шокирующее уши учителей «словоблудие» меня разбирали на родительском собрании, которое проходило вместе с одноклассниками. Есть такая форма (а, может быть, только была и это всё в далёком-далёком прошлом) проведения родительских собраний.

Чем запомнилось это совместное собрание родителей с учениками? На том собрании у меня просили, нет, требовали, чтобы я дал честное слово, что не буду на уроках разговаривать. И что же в итоге? Я не дал им, вымогающим из меня, «честное слово» только потому, что я считал, что такое слово я просто не смогу никаким образом  выполнить. А, не выполнив его, я позорю свою честь перед одноклассниками! Но требование ставилось такое, я бы сказал, провокационное: ты дай нам, пожалуйста, слово, а потом, проявляй характер и его выполняй его, а мы с тебя спросим, ты же дал честное слово! В общем, по-моему,  масло масленое. Некоторые, которые не смогли противостоять напору коллектива родителей (я был на том собрании не один такой «говорливый», но те были просто «говоруны»), сдавались и давали «честное слово» «под напором общественности». Таких слабовольных одноклассников было, к сожалению, большинство. Можно или нельзя их осуждать, судить вам. Видно всё-таки, слово мужика – для меня уже в то время было делом чести! Не бросайся налево и направо своими словами попусту! Даже не честное слово мужика, а просто данное слово и его выполнение являются нормой поведения  нормального человека, в моём личном понимании.

 Меня «пытали» минут пятнадцать, все уже устали, но я твёрдо стоял на своём и выстоял! Аналогичная ситуация была и у моего хорошего товарища и одноклассника Сашки Манухина. Правда, его «пытали» ещё на более «высоком уровне», но по тому же самому вопросу, что и меня в классе, на педагогическом совете (проще, педсовете, так звучит для всех более понятно). Но он рассудил точно так же, как и я, не позоря своего достоинства, хотя бы и детского, и не дал им СВОЕГО честного слова!  Главное, что на том же самом  основании! Вот такие мы были «стойкие солдатики разговорного жанра». Плохо это или хорошо? Я считаю моё поведение на том собрании, ещё в таком возрасте (а было мне двенадцать лет, наверное, тогда и формировался мой характер), героическим поступком!

Потом ещё приключился один казус, иначе этот случай не назовёшь, правда, уже во время учёбы в институте. Этот казус как раз больше подходит под разряд студенческих баек, историй довольно интересных, связанных с более весёлыми воспоминаниями, но уже из студенческой  жизни, как всегда изобилующей подобными нестандартными ситуациями. А какие ещё ситуации могут возникнуть во время студенческой жизни, если не нестандартные? Она, эта студенческая жизнь сплошь и рядом состоит из, мягко говоря, сплошных нестандартных ситуаций. Спросите любого студента, и он вам расскажет интереснейшие истории о сданных и не сданных зачётах и экзаменах во время своей бурной студенческой учёбы и жизни.

Шла лекция на третьем курсе по физике. В аудитории на лекции находилось около ста человек, практически весь курс. Я, чтобы не привлекать к своей персоне повышенного внимания,  на что я уже имел небольшие «прецеденты»  (по тому же поводу, из-за своего «трубного» голоса), сидел спокойно. А чтобы совсем «не проявлять активность», писал письмо «близким». Но возникла какая-то пауза в лекции, когда вся аудитория начала общаться с преподавателем по какому-то отвлечённому вопросу, и очень громко с ним (ней) дискутировать. Как  это: дискуссия, и без моего участия, непорядок! Ну и вставил слово, но успел вставить лишь только одно, можно сказать, только рот открыл, как преподаватель (как сейчас помню, звали её Фаина Сергеевна) сразу же, в зачатии  остановила мою «тронную речь» своей грозной тирадой, которая несла в себе действительно существующую для моего дальнейшего процесса учёбы угрозу:

- А вы, Матвеев, вообще с первого раза экзамен не сдадите! И не надейтесь!

Из всей огромной толпы она знала меня по фамилии! Откуда? Ведь мы с ней даже близко не общались, и «практику» у нас вела совсем другая женщина! «Вот это да, - думаю, - попал «не хило» «под раздачу»! Надо же было мне вставить своё «веское» слово! Чёрт меня дёрнул подсунуть свой язык в  этот, не касающийся меня абсолютно «котёл переговоров»! Оно мне надо? Вот и нажил неприятности себе на мягкое место! Точно говорят, если оно у тебя есть, то приключения на него всегда найдутся!
Однако, неумолимо приближалось время экзамена, которого я ждал со страхом и трепетом: как же оно будет выглядеть на самом деле? Если даже и знаешь материал, на экзамене всё равно всегда очень сильно волнуешься, а тут такая непредсказуемая ситуация! Вроде бы и предполагал, что «злобствовать» сильно она не должна, такие люди, громогласно обещающие расправу, обычно не злые, но волнение, и не только от экзамена, не покидало мою студенческую душу. И вот настал тот день «Ф» (физика, Фаина), день сдачи экзамена по физике.

Когда прочитал первый вопрос, у меня сразу возникло желание начать свой ответ словами, которыми она начинала рассказывать о Волнах де Бройля как раз на той самой лекции, когда мне пообещали сделать «карачун». На которой обещали мне расправу, и которые (волны де Бройля) мне очень навязчиво врезались мне в память, и в голове застряли надолго (хотя сейчас уже и не помню, что это за волны). Да, это было как раз на той злосчастной лекции, когда мне вынесли окончательный, столь неприятный, вердикт! И я сел перед ней отвечать, довольный своей неожиданно придуманной  находкой, таким, как мне показалось, своеобразным, и, вдобавок ко всему, нестандартным «ответом Чемберлену», расправил плечи и начал:

- Ещё будучи солдатом королевской армии Де Бройль… -  Я пересказывал  слово в слово её рассказ на лекции, но был остановлен её преподавательским жестом. И она, улыбаясь, сказала, после чего я понял, что «отношения  сторон приняли более тёплый характер»:

- Постойте-постойте, а какой у вас вопрос?

-- А Вы так рассказывали, - невозмутимо, в ответ на   претензии преподавателя, произнёс я.

 Она продолжала слушать меня с улыбкой, и я, удовлетворённый этим приятным обстоятельством, продолжил свой ответ на поставленный в билете вопрос.
Ответил, прямо скажу, не очень уж ярко и феерично, но она предложила ответить на дополнительный вопрос для повышения балла за экзамен. На это предложение ответил отказом, аргументировав свой отказ от продолжения «столь увлекательной  беседы» словами:

- Вы вообще мне сказали, что я с первого раза не сдам у Вас экзамен, поэтому я рисковать уже не буду.

Она ещё раз улыбнулась и поставила законно заработанный «трояк»! Так в «зачётке» появилась долгожданная и радостная, в данном случае,  запись «удовл.»!

А польза, хотя бы какая-нибудь от моего «громкоговорителя», пришла только на работе. Сотовых телефонов, само собой, ещё не было даже в самых радужных мечтах (обычные стационарные телефоны-то являлись редкостью), поэтому рабочие пользовались в экстренных случаях одним-единственным стационарным телефоном, который находился у нас в комнате мастеров. И вот, когда приходил звонок для кого-то из рабочих  «извне», я выходил из нашего «пристанища» за дверь и с порога, перебивая шум десятков работающих станков, звал вызываемого абонента к телефону, например:

- Акимов, к аппарату!

«Громовое оповещение» доходило до самых дальних уголков нашего, весьма немаленького и довольно шумного цеха. Голос был как из громкоговорителя, предупреждающего о какой-то возможной опасности.
Такие вот интересные и не очень, «приключения» моего голоса были на моём длинном  жизненном пути! Горестные и весёлые.