старое фото

Хома Даймонд Эсквайр
в тот год на момент девятого мая нам с викой было по одиннадцать лет.

стояла непривычная для мая почти июльская жара и мы с самого утра решили, что уже можно открыть сезон на реке и пора нам начать загарать.

оделись совсем по-летнему, я в бриджи и голубую открытую майку, вика тоже нацепила летнее платье.

на реке никого не было, зато улицы города были похожи на один большой газон, всюду цветы, улыбки, возгласы,  музыка играет, глаза слепит не только солнце, но и огромное количество орденов так блестят, что жмуришься.

возвращаясь, уже с покрасневшими плечами и носами, попадаем в самую гущу толпы, единственные, кто, кажется, идет мимо общественного потока впечатлений.

в то время была еще жива старая "фотография", там давно уж никто не фотографировался, но милое здание в окружении зарослей такой же старой сирени, будто плыло против течения времени своим ходом, - это был островок не подверженный всеобщему изменению, аномальная вневременная зона.

в окнах, как в старых подслеповатых глазах отражалась другая жизнь, там во множестве были выставлены черно- белые степенные фото давно почивших предков, фасад напоминал щербатый рот смерти с выпавшими зубами - кирпичами.

когда мы поровнялись со зданием и на нас пала приятная тень, я увидела его.

мужчину...

он смотрел на меня в упор.

видимым образом он шел с толпой, но я ощущала все иначе и чувствовала как оба мы находимся не здесь и не сейчас.

во мне внезапно включилось какое - то другое сознание и мелькнула мысль "как он может меня видеть, он не может меня узнать, я же спряталась, в моем мире теперь нет и не должно быть мужчин, я маленькая девочка..."

но он шел ко мне, да что там шел, можно сказать он оказался рядом мгновенно и жестко схватил за руку выше локтя.

я ощутила опасную  близость кустов, там в полумраке могли твориться какие угодно дела прямо средь бела дня.

викуся лишилась дара речи, она была настоящий ребенок, в отличии от меня и ничего не понимала.

мужчина смотрел по прежнему в упор и, казалось, хотел поднять, как куклу прямо к носу, чтоб лучше разглядеть.

мне стало стыдно неизвестно от чего.

- какие красивые руки, это невозможно, какие божественно красивые руки, здесь...

на слово "здесь" пришлась основная масса вопросительной интонации.

викуся вцепилась в меня с другой стороны.

- отпустите ее, что мы вам сделали, отпустите, дядя!

мужчина потянул меня в сторону, к забору.

и....вытащил толстую банковскую пачку свободной рукой.

викуся впилась глазами в деньги, у меня тоже мелькнула мысль, что тут очень прилично.

- я вам дам деньги, много денег, только выслушайте меня, - его руки тряслись и голос просел в хрипоту.

- сколько?- неожиданно спросила викуся, но на викусю он не смотрел, обращаясь исключительно ко мне и на вы.

- только выслушайте меня, я не причиню вам вреда, - мужское тело решительно увлекало меня в кусты, я теле явно проступала какая-то нездяшняя порода и стать.

я молча смотрела на него и ничего не говорила, пытаясь понять свои смутные чувства.

- меня не жалеете, вот это пожалейте!!! - мужчина неожиданно сильно ударил себя в грудь, зазвенели многочисленные ордена.

такой аргумент меня взбесил, я нутром чуяла некую неправомерность этого жеста.

в то же время, в глубине души и на поверхности ума все происходящее до того казалось мне совершенно нормальным.

- при чем здесь ордена, я что напомнила вам красивых немецких детей, которых вы случайно убили, так вы угадали...

я уже сама не соображала, что несу.

викуся опять активизировалась и, тряся, вывела из ступора, мы побежали сквозь толпу и жару.

- странный дед, а как думаешь сколько там было, тысяча???- отдыщались мы уже, притаившись в глубине рынка, там было совершенно пустынно, мы уселись на прилавок в тени общего навеса.

- купюры сотнями...

- а, как ты думаешь, он герой советского союза?

- не знаю, но видела сколько орденов, блиииин...

в раннем детстве я всегда удивлялась, когда слыщала, что война началась в сорок первом в июне, странно, я ведь точно знала, что она началась в тридцать девятом, и не в июне, а позже, нас как раз отвезли в школу.

самое странное, что ситуация повторялась со мной и много позже, когда мне было уже несколько больше,чем одиннадцать лет, но всегда на девятое мая.