Автор:А.В. Белуничев
Российская политика быстро менялась. Государство, отказавшись от НЭПа, пошло в наступление на частника. Сильно увеличились налоги на состоятельных крестьян. Зориных обложили твёрдым заданием по зерну, мясу, льносемени и другим сельхозпродуктам. Задание выполнили. Но бедняки наступали. Зазвучали обвинения в укрывательстве зерна. На хуторе стали частыми гостями комсомольцы и комбедовцы. Хозяева, тем более такие рачительные, как наш дед, с ними не ладили.
Новое твёрдое задание тоже было выполнено. Рассчитываться пока ещё было чем. Но тучи над Зориными сгущались всё плотнее. Сельское общество поделили на бедняков, середняков и кулаков. Зорины попали в последнюю группу. В деревнях власть взяли в руки комбеды. Комсомольцы наравне с членами партии получили право носить оружие. Молодежь даже пела такую частушку:
Надоело нам наганы
По карманам волочить,
Запишуся в комсомольцы –
Буду в кобуре носить.
Беднота в соседних от хутора Митюкова деревнях организовала колхоз. За ней осторожно потянулись середняки. Зажиточные крестьяне потихоньку резали скот, закапывали в землю зерно, имеющиеся ценности отдавали на хранение своим бедным родственникам. Уличенных наказывали, хлеб и ценности отбирали. Началось обобществление скота, лошадей, сельхозинвентаря. Сдавали всё со слезами.
В только что созданном колхозе имени Калинина не хватало помещений для содержания скота, лошадей, хранения зерна и инвентаря. С зерном проще: обозы один за одним отправляли в город, а лошадей и коров оставляли временно на личных дворах колхозников. До колхоза многие середняки держали по 2-3 коровы, стада овец. Теперь личное хозяйство строго регламентировалось. На один двор можно было иметь только одну корову, одну овцематку, одного поросёнка. Колхозные доярки ходили по дворам и доили уже не частных, а общественных коров. Неразбериха страшная.
Обобществления имущества опять же требовала, в первую очередь, беднота. По всей округе началось раскулачивание. Власти его поощряли всеми путями и средствами. В Уголовном кодексе появилась статья 107 «О конфискации у крестьян излишков продовольствия и в первую очередь зерна». Бедняки получили право четверть конфискованного хлеба оставлять у себя. Бедным стало быть выгодно.
В один из осенних дней 1930 года у ворот хуторской усадьбы Зориных остановился отряд вооружённых людей. Местный большевик, трое комсомольцев, трое из комбеда и красноармеец с винтовкой. Разговор был краток. Дана команда собираться в дорогу.
Куда? Зачем? Этого никто не знал, разве что власти.
Перед воротами стояла запряжённая в телегу лошадь с возницей. Дед Василий отказался ехать на чужой лошади, просил запрячь свою, выбрав лучшую. Бабушка потеряла сознание, но потом пришла в себя. Дед помог ей залезть на телегу, погрузив туда же то немногое, что было разрешено взять с собой. Уселся рядом и под присмотром вооруженного красноармейца тронулись в путь.
Провожать деда Василия Зорина и бабушку Марию вышли все оставшиеся жители хутора. По дороге, около деревни Сумино, собралась толпа крестьян. Реакция у людей была разная: некоторые плакали, другие ехидно улыбались. Из родных никто провожать не вышел, испугались, как бы и их попутно не прихватили в дальнюю дорогу.
От родственников сопровождать направили Ольгу Ивановну Севастьянову. Жила она тоже на хуторе, недалеко от деревни Мусора. Ольге шел девятнадцатый год. Она должна была не только отвезти ссыльных на вокзал, но и пригнать обратно лошадь с телегой, которые были собственностью недавно созданного колхоза. Она и стала свидетельницей проводов Зориных с вокзала, о чем подробно рассказывала:
- Выехали с хутора около обеда. В телеге, наполненной сеном, разместилась семья выселенцев, вооружённый красноармеец и я. Лошадью правил сам Василий Леонтьевич. Бабушка всю дорогу плакала, прижавшиеся к ней дети долго хныкали, а потом стихли. В город они ехали первый раз и им все было интересно. Для остановки по нужде приходилось спрашивать разрешения у красноармейца. Каждый раз, когда была такая остановка, он слезал с телеги и строго напоминал, чтобы далеко не уходили. Нам все это казалось странным и непонятным. Я забыла сказать, что по дороге мы встретили сыновей Василия и Марии - Леонида и Вячеслава, идущих из школы. Удивлённые и не понимающие, в чём дело и куда везут их родителей, ребята сели в телегу. (Они потом остались единственными живыми свидетелями дальнейших мытарств крестьянина Василия Леонтьевича Зорина и его семьи.) Путь был неблизким, ехали более пяти часов. В город приехали затемно. Вся привокзальная площадь и прилегающая к ней территория были забиты повозками с людьми. Все находящиеся на площади были окружены во¬енными. Стоял невероятный гам, голосили люди, ржали лошади, ругались солдаты. Красноармейцы обходили повозки и семьями отводили ссыльных к товарному поезду. Когда увели наших, я сразу направилась в обратный путь. Лошадь домой шла быстро, и к утру я была уже в Митюкове.
В дороге бабушка Мария наказала мне по приезде из города взять спрятанные ею деньги. Они лежали в летнем доме в чулане за печкой в пивных горшках.
Возьми, милая, нам теперь они без надобности, а тебе пригодятся. Поделись с Аннушкой,- со слезами на глазах наказывала она мне.
То, что я увидела на хуторе, бросило в дрожь. Весь двор завален всяким ненужным хламом, двери в домах раскрыты настежь, стекла в рамах выбиты, баня и хлебный амбар разворочены. В летнем доме на полу лежали обломки разбитых горшков...
О дальнейшей дороге сосланных рассказывал нам дядя Лёня, после войны приехавший к нам на Подол. Вначале он был молчалив, вспоминать начал лишь после маминой настойки.
В Череповце ссыльных поместили в товарные вагоны без каких-либо элементарных условий для дальнего пути. Вагон был переполнен до предела. На голом полу сидели кучками. Нужду справляли в ведро, поставленное в угол. Позднее «нужник» завесили чьим-то одеялом. Взрослые и дети некоторое время стеснялись, но выхода не было. Не надо и говорить, какая вонь стояла в вагоне. Спали мы кто где мог, сидя, лёжа, насколько позволяло место. У многих имелись лёгкие одеяла, они-то и спасали. Укрывались пальто. Погода стояла тёплая. Первое время питались тем, что было взято из дому. Но дорога длинная, и попутники быстро кончились.
На остановках красноармейцы приносили суп или жидкую кашу в железных вёдрах. Ведро на вагон. На станциях выходить не разрешалось, у каждого вагона стоял солдат с винтовкой. Состав загоняли в тупик, подальше от возможной встречи с людьми. И всё равно, где бы его ни ставили, появлялась охрана. Вагон закрывался снаружи. Охрана на стук из вагона отвечала отборным матом. Дети, которых насчитывалось более двух десятков, постоянно обращались к родителям с вопросами, куда и зачем их везут. Что им могли ответить отцы и матери, сами ошеломлённые всем происходящим? Большинство взрослых по железной дороге ехало впервые, да тем более ещё и при таких обстоятельствах. Было трудно понять, зачем нас так охраняют, в чём мы провинились. Постепенно наши детские вопросы прекратились. Мы стали потихоньку привыкать к своему новому положению.
От плохого питания у многих выселенцев началось расстройство желудков. Первое время больных посещал врач, но чем-либо помочь возможности не имел. На больших станциях умерших снимали специально созданные похоронные команды. Но чем глубже продвигались в Сибирь, тем меньше становилось станций. Мёртвые днями лежали среди живых. Не доехали до конечного пункта и наши родители. Умерли они где-то за Уралом...
На мой вопрос, где похоронили моих дедушку и бабушку, дядя Леня, заплакав навзрыд, сказал, что их просто выбросили из вагона в тайге. Разговор был один на один. Я думаю, что эту страшную правду он так и не рассказал моей матери, своей родной сестре.
Дорога наших родных на восток в общей сложности заняла два с лишним месяца. Привезли ссыльных, оставшихся в живых, на Алдан. Дремучая тайга. Лес в небо вершинами упирается. Безлюдно. Стоит только один барак для охраны. Солдаты сопровождения отправились в обратный путь. На стражу встали новые.
Ссыльные взялись за топоры. Мужики были ушлые, многое не взяли, а топоры и пилы с собой прихватили. На скорую руку соорудили шалаши, не под открытым же небом ночевать. Наших ребят, Леню и Вячеслава, пригрел один мужчина, жена которого в дороге умерла. Какая жизнь одному? Да и все после такой дороги породнились. Столько горя вместе выдержали. Сколько смертей повидали.
В шалашах жили недолго. Люди все были мастеровые, леса вокруг много, сообща быстро дома срубили. Еду привозили из-за Алдана. Кормили плохо, но с голоду умирать не давали. Года два жили спокойно, а потом взрослых заставили мыть золото на драге. Ввели зарплату. Жили и работали под конвоем. Но ко всему привыкает человек.
Может, так и шла бы жизнь, но тут новая беда - война...
Молодых в Красную Армию призвали. Не знаю, кого куда, но моих дядей сначала на фронт не пустили - боялись измены, как ни говори, сынки врагов народа. Может, потому и в живых остались, что не попали в мясорубку первых дней войны. Воевать всё же пришлось, и закончили войну Вячеслав Васильевич - в звании лейтенанта, а Леонид Васильевич - старшего сержанта. Несмотря на все повороты судьбы, прожили они до старости.
После отъезда Зориных хутор Митюково начал хиреть. Крупный рогатый скот и лошадей увели в колхоз. Технику и сельхозмашины тоже полностью вывезли. Один из домов под контору колхоза определили. Имущество и домашний инвентарь беднота растащила, а потом и мелкие постройки по доске и по брёвнышку разобрали. Некоторое время стояли на хуторе два двухэтажных дома, как горемыки какие, всеми забытые, но вскоре и до них дошла очередь...
Источник: Белуничев А. Моя родословная. - Череповец. - 2004. - С. 24-29.