""– Раз — ромашка, два — ромашка, три — ромашка!
– Пять — ромашка, шесть — ромашка, семь — ромашка!
– Погоди! Четвёртую надо сорвать. И потом: «семь — ромашка» не пой. Пой «семь». Понял?
– Не-а.
– Ну, ты поёшь: «семь — ромашка»!
– Пою.
– А у нас в Тилимилитрямдии поют: пять — ромашка, шесть — ромашка, семь!
– А зачем?""
А, действительно, зачем семь? А не десять? Или не тринадцать?
«Что ты говоришь? Подождать? Сколько? Год, два, а может три? Да тебе просто плевать на меня! Что? Любишь? Ага, б..дь, но странною любовью. Всё, я сказал, всё! Встретимся… года через два».
А сейчас уже сколько прошло?
Наташа открыла шкатулку – красивую, старую, деревянную, резную, доставшуюся ей по наследству еще от прабабушки. Бабушка рассказывала, что Наталия Федоровна была настоящей дворянкой. Уже потом, в лихие революционные годы, ее семья была вынуждена отказаться от титула, чтобы просто выжить. Чтобы продолжался род, чтобы не покидать, как многие другие, родину, чтобы в сердце сохранить то, что копилось многими поколениями предков, и передать потомкам, в надежде на возрождение. Вот и передали правнучке – шкатулку и тонкую душевную организацию.
В резной коробочке хранились ромашки. В тот день, когда он ушел, Наташа, спасаясь от нахлынувшего отчаяния и слез, изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие и самообладание, как учила ее бабушка, схватила первые попавшиеся ей на глаза вещи. Сняла со стенки отрывной календарь и вытащила из стола ножницы. Зачем? Почему именно их? Она бы не смогла объяснить никогда. «Ваше подсознание искало приемлемый выход, и нашло. Не удивляйтесь и не волнуйтесь. Я пропишу вам антидепрессанты, это невроз, пройдет».
Оторвав первый листок, она автоматически принялась выстригать сердечко. Но потом передумала – и сама собой получилась ромашка. Одна, вторая, третья. С того дня оторванные листы календаря стали превращаться в цветы.
""– Раз – ромашка, два – ромашка, три – ромашка!
– Пять – ромашка, шесть – ромашка, семь – ромашка…""
Конечно, она сама во всем виновата. Сейчас не девятнадцатый век, а уже двадцать первый. Время демократии, свободных нравов, бешеной скорости и поверхностных чувств. Дают – бери, бьют – беги. Манипуляции стервы, или заставь жениться парня твоей мечты. Стань миллионером за год. Регулярный секс полезен для здоровья. Хочешь быть счастливым – будь им. Толерантность к каждой индивидуальности. Никто тебе ничего не должен… «Моя дорогая внученька, чтобы семья состоялась, мужчина должен уметь принимать решения и быть за них ответственным. Умение зарабатывать деньги – не главное. Как не главное женская красота для жены. Главное – умение создать себя такой, чтобы супруг любовался и гордился тобой».
Она, вот, не смогла так. А он – мужчина, да, принял решение и выполнил.
Через год она не выдержала, усилием воли заглушила боль, заставила замолчать гордость и позвонила.
«Это ты?! Во дела! А я номер телефона твоего забыл, но голос, вот, вспомнил, узнал. Встретиться? Зачем? Ну, не знаю. Я тебе перезвоню, если что…»
""– Раз – ромашка, два – ромашка, три – ромашка!
– Пять – ромашка, шесть – ромашка, семь…""
Бумажные ромашки со временем стали получаться у Наташи почти идеально ровными и правильными. «Ты слишком правильная, понимаешь? Таких сейчас не бывает. Не хватает в тебе стервозности что ли. Гибче надо быть, свободнее. Попробуй, тебе самой легче станет»… «Ты понимаешь, я так не могу! Я не мальчик, бегать за тобой! У меня ведь терпение не резиновое, я тоже не все могу... Куда идти? Кто дал тебе право меня оскорблять? Я? Да ты спятила совсем! Употреблять мат в разговоре совсем не то же самое, что посылать матом. А еще дворянка… Я не мог говорить по-другому, не ври! Это ты все поняла не так».
Новый календарь Наташа решила стричь другими ножницами – она узнала, что бывают и фигурные. Раз – и из-под ножей выходит волнистый край, или наоборот, острый, зубастый. Такими же стали у нее и ромашки. «Зубастые» ромашки были больше похожи на снежинки. «Надо уважать личность другого человека. Это неправильно, когда ты пытаешься переделать любимого, перевоспитать. Или любишь таким, как есть, или это не любовь. Не хочу я регистрировать отношения пока! Давай просто поживем вместе, попробуем, характерами притремся. Это же нормально! Так все делают».
""– Погоди, а ты четвертую сорвал?
– Я?""
Прабабкина шкатулка день ото дня наполнялась бумажными цветками. Они были разными, но все очень красивыми. Наташа хотела начать их разукрашивать, но цифры с листов календаря просвечивали и портили всю картину – это раздражало и выводило из себя. Приходилось выбрасывать испорченные и выстригать новые. «Да если бы ты хотела, давно бы нашла с твоим то образованием и манерами хорошо оплачиваемую работу. Глядишь, я тоже бы раскрутился. Я ж у тебя не жиголо какой! Зато бы пожили как люди. Какое-никакое, а женское счастье бы имела. А теперь вот будешь вся из себя – принципиальная и одинокая».
Наташа доставала из открытой шкатулки цветок за цветком, рассматривала их и раскладывала на столе: в одну кучку совсем маленькие, в другую с зубастыми лепестками, с третью те, у которых в сердцевине была цифра «7», в четвертую те, которые помялись или порвались, в пятую – самые красивые, аккуратные.
Жалко, что сейчас не из чего выстригать новые. Зато ножницы есть – хоть и пластиковые, но разноцветные, и бумагу отлично режут.
– Наташенька, к тебе мама пришла, принесла новый календарь. Беги, встречай, – перекрикивая телевизор в комнате отдыха, приветливо кивнула ей дежурная сестра.
""– Раз – ромашка, два – ромашка, три – ромашка!
– А я четвертую сорву.
– Пять – ромашка, шесть – ромашка, семь…
– А я четвертую сорвал!
– Пять – ромашка, шесть – ромашка, семь…
– Восемь, девять, десять…""