"ГЛАВА 8. НЕ МИЛОСТЬ КНЯЗЯ."
Любой глупец может критиковать, осуждать и выражать недовольство кем-то. Многие из нас так и делают! Только проявив понимание, снисходительность и непредвзятость к людям, – мы можем возвыситься над глупцами!
В наши времена тюрем не было. Обычно пленников содержали в глубоких земляных ямах или небольших подвалах. Нас бросили в подвал, который находился в глубине двора княжеской усадьбы, и приставили охрану из старшей дружины во главе со свирепым, как черт, Никодимом. Держали нас и кормили, словно, преступников, достойных смертной казни, в которой, собственно, никто и не сомневался. Эти слухи распространяли мои и Василия недруги. Особенно поусердствовали в этом деле Никодим и Богомил.
Мы спали на соломе и перебивались первое время хлебом и водой. По поводу своего ареста я не знал, что и думать. То я представлял себе, что меня заточили за дружбу с Василием в назидание другим, то мне казалось, что, побуждаемый какими-нибудь политическими соображениями, Владимир приказал меня посадить под стражу, как иной раз поступают правители со своими преданными слугами и любимцами.
Нет, наверное, на свете человека, который избежал бы суда: своей совести, людского, Божьего или своего государства. Мы все любим судить и рядить, но только не миловать! Понаблюдайте за людьми, собою и государством. Поучительны будут для вас эти наблюдения. Друзья мои и любимые враги, не стоит давать даже незначительного повода никому давать повода судить вас! А не то ваши друзья и враги растерзают вас в клочья!
В то время как я терзался всевозможными догадками, Василий Буслаев был спокоен и даже весел. Он видел, что я время от времени придаюсь отчаянию и замыкаюсь в себе, то тут же начинал надо мной шутить или рассказывать очередную смешную байку.
- Жил один мужичёк со своею супругою и были у него друзья-пьяницы.И ведь так напивался, что на утро ничего не помнил. Жена терпела ,да терпение лопнуло. Понять её можно: друзья друзьями, но напиваться-то до беспамятства, зачем? И, причём, постоянно. Однажды, когда в очередной раз принесли мужа пьяного в стельку домой, взяла она большой огурец и засунула мужу меж ягодиц и одетого уложила спать на топчан. Что было с мужиком на утро, нетрудно догадаться. Вот только с той поры пить он перестал, да и с друзьями теми завязал отношения.
Только закончив одну историю, Василий сразу же начинал другую:
- Поле. Три богатыря на лошадях. Добрыня Никитич:
- Что-то стало холодать...Илья Муромец, приложив ладонь козырьком, осматривает степь: - Нигде девок не видать...- Алёша Попович, хватаясь за оружие:
- Не дам мою кобылу мучить!
- Ну, что, мой юный друг, как тебе варяжская милость? То ли еще будет! – тут же переводил разговор неожиданно на другое. И, видя, как у меня начинают наворачиваться слезы, стал меня утешать с иронической усмешкой:
- Господин арестант, не надо так сокрушаться. К чему принимать так близко к сердцу невзгоды жизни? Вы молоды, удачливы; пройдут мрачные дни и наступят ясные. Вернетесь к своему конунгу. А в ожидании – кушайте на здоровье хлеб-соль его светлости. И тут неожиданно задал мне вопрос:
- Знаешь, что такое русская мечта?
- Нет !- Ответствовал я.
- Все варяги убираются в Норегу, зажав под каждой мышкой по боярину!
Сказав эти слова, он засмеялся и довольный растянулся на соломе и тут же спокойно заснул.
Тем временем наступила ночь, Я долго ворочался и не мог заснуть. Мое внимание привлек шум за дверью. Двери темницы отворились, и мгновение спустя в помещение вошел человек со свечой в руке. Он приблизился ко мне и сказал:
- Жизномир, не узнаешь старых друзей? Я опешил. Передо мной стоял Любомир Нарышкин. Мы крепко обнялись и трижды по русскому обычаю облобызали друг друга. Вы не можете представить себе, как я был рад этой встрече! Мы разложили на столе принесенные боярином продукты, вино, потом разбудили Василия и до самого утра проговорили о нашем аресте и делах житейских.
Мы узнали, что нас обвиняют в заговоре против конунга. Но мало кто в это верит. Охране строжайше приказано, чтобы мы ни с кем не говорили, спали на соломе и питались только хлебом и водой.
Любомиру удалось подкупить стражу и начальника охраны, который остался за Никодима, который был в отъезде. Нарышкин пообещал за нас похлопотать перед Юлей, так как она единственная имела влияние на конунга. Еще он обещал нас навещать при удобном случае и передавать продукты. На этом мы расстались.
Встреча с Нарышкиным несколько меня успокоила и вернула мне бодрость духа. Потом нас навестили мои друзья Стоян, Братонежко, Шибалко, которые предлагали мне устроить побег.Я, конечно, отказался. Затем пришел отец Михаил, который прочитал нам часовую проповедь о смирении, от которой мы чуть не заснули. После его ухода мы предались сну.
Мы проспали с Василием до обеда и проснулись в прекрасном расположении духа. Плотно пообедали остатками роскошного ужина, мы разговорились. Василий начал рассказывать о своих походах на половцев, печенегов и других врагов русской земли. О своих подвигах он не распространялся. Особенно потешался над подвигами Ильи Муромца и любовными приключениями Алеши Поповича, когда последний обманом соблазнил жену Добрыни, сказав ей, что воевода погиб.
Вскоре наш разговор был прерван появлением стражи и старого волхва Богомила. Волхв принялся нас уговаривать признаться в заговоре против конунга, покаяться в содеянном. Дескать, князь справедлив и великодушен, и простит наши преступления. Мы, как сумасшедшие, в один голос расхохотались. Богомил выскочил из темницы, как угорелый.
Проходили дни и ночи. Никто к нам не приходил. Казалось, что о нас забыли. Лишь один Нарышкин не забывал о нас, передавая продукты и короткие записки со словами поддержки. Так прошел первый месяц нашего заточения, полного неизвестности и переживаний.
Первый месяц заточения мне дался нелегко. Самое главное - надо было как- то убить время. Одни беседы с Василием и сон не помогали. Кстати о сне. Вначале я плохо спал по ночам и совсем не спал днем. Понемногу ночью дело наладилось, и я даже научился у Буслаева спать днем. Спали мы с ним по шестнадцать, по восемнадцать часов в сутки.
Василий Буслаев держался стойко. С тюремщиками держался гордо и презрительно, что те заискивали перед ним и выполняли все его тюремные прихоти: заменить солому, принести свежей воды, убрать в темнице, принести чистое белье и т.д. Они страшно боялись его. Более того, под большим секретом они сообщили нам, что дружина Буслаева в полном составе прибыла из Новгорода и буйствует на улицах Киева, требуя у киевского веча освобождения своего предводителя, грозя сжечь город. Конунг попытался их усмирить и послал старшую дружину. Но те начали брататься с новгородцами, а потом бражничать до утра, нагоняя страх на бояр и сановных людей из княжеского окружения. Я сразу понял, что дело принимает серьезный оборот, и, действительно, может принять форму заговора, если дело пустить на самотек. Надо было срочно, что-то делать, чтобы не допустить смертоубийства на улицах Киева. Ситуация усложнялась еще и тем, как я узнал от стражников, на Русь напали печенеги. Я решил воспользоваться данными обстоятельствами и, кажется, все предусмотрел. Хорошо зная характер князя Владимира, Василия Буслаева, влияние Добрыни и Юлии на конунга, настроение влиятельных бояр и жителей города, я тайно от Василия встретился в гриднице с боярином Нарышкиным. Я попросил его убедить сначала близкое окружение князя, а потом его самого - услать с киевской ратью новгородских разбойников на войну с печенегами. Если они, вдруг, откажутся, то я уговорю Василия, чтобы он посодействовал нам в этом вопросе. Все у нас получилось. Правда, Буслаев долго противился дать команду дружине, когда та категорически отказались отправляться на войну без своего воеводы. Но долг перед Отечеством взял верх над обидами витязя на князя киевского, и он отправил свою дружину на печенегов.