По - соседству с нами, в небольшом, но высоком доме, жили баба Лиза, маленькая, сухонькая старушка и дед Антон, степенный и немногословный. У стариков, в другом селе, были две внучки, мои подружки, по которым они скучали. И ко мне старики относились, как к родной. Выходные в садике и у моих родителей не совпадали, поэтому оставляли меня у соседей.
Я очень любила эти дни! Баба Лиза пекла что-нибудь вкусненькое, а дед Антон читал мне новости из местной прессы, с комментариями. Он знал, мне кажется, всех, о ком писали в районной газете. Иногда соглашался с тем, что написано, но чаще критиковал. Причем, критиковал или журналистов, которые головы людям дурят, или героев очерков, за то, что журналистам головы дурят! Баба Лиза насмешливо спрашивала:
- Так, кто кому голову дурит?
Дед сердито бросал газету:
- Да все – дурноголовые!
А потом мы развлекали бабу Лизу. Дед включал радиолу и ставил на проигрыватель пластинки. Они скрипели, шуршали и через этот шум едва пробивались голоса Руслановой, Козловского, Утесова и ещё чьи-то. О! Если бы мы просто слушали! Мы, вместе с дедом, считали, что надо подпевать. Но подпевать красиво, то есть громко! Конечно, дедушка не мог петь как я, поэтому дуэтом исполняли только припев.
Мне разрешали вставать ногами на большой кованый сундук, для вдохновения давали праздничную, с длинными шелковыми кистями, шаль бабы Лизы и бусы. Бусы разрешали надевать все сразу, чтобы я совсем, как певица выглядела! Концерт всегда был в двух отделениях - до обеда и после. Затем бабушка укладывала меня спать на самую красивую вышитую подушку.
К вечеру мне разрешали участвовать в хозяйственных делах. Зимой дедушка чистил снег, укладывая его на санки аккуратной горкой. Моей обязанностью было сидеть на этой горке, пока выезжаем за ворота. Летом дед разрешал гонять в тазике веником карасей, которых принес с рыбалки.
Когда я думаю об этом времени, то не могу вспомнить, была ли тогда плохая погода? По-моему, нет. Может потому, сколько тепла, любви и добра я получала от тех, кто был рядом.