Из книги "Время и люди"
«Аркалык – суровый край.
Расположен, где Тургай».
(Из присланного в редакцию)
Город и быт
Как меня занесло в Аркалык? Трудно сказать. Как то всё сразу пошло не так. После двух лет работы учителем, я поняла, что школа или ПТУ не для меня. Надо менять работу, и даже образ жизни. А тут ещё и личные проблемы. Чуть замуж не выскочила, слава Богу, вовремя одумалась.
Бредила журналистикой, хотя и очень сомневалась в своих способностях. Пробиться в штат газеты Приуралье было невозможно. Кадры там были опытные, проверенные, вакансий для молодёжи не предвиделось. И хотя я поддерживала отношения с Пышкиным, Чесноковым, Игнатовым, публиковала изредка какие-то материалы, но это всё было не то.
А там – новая область, новая газета, ударная комсомольская стройка… Всё складывалось к тому, что б уехать. И я уехала в Аркалык.
Город поразил меня сразу, прежде всего, своими крошечными размерами. У нас тут райцентры и то намного больше. Автобусов не было и в помине. От вокзала до редакции шла пешком. Да и весь его можно было пересечь из конца в конец максимум за полчаса пешего хода.
Весь район от вокзала и почти до центра был засыпан мелкой красной пылью. За вокзалом находился обогатительный комбинат, где перерабатывали боксит – алюминевую руду. А сам город был, в сущности, посёлком горняков, который вдруг объявили областным центром и ударной комсомольской стройкой. Но всё это я узнала уже потом, а пока дивилась цвету пыли, и расспрашивала дорогу к редакции.
Как принял меня Виталий Иосифович Набоков, редактор областной газеты, я уже писала, повторяться не буду. Жить меня направили в редакционное общежитие – двухкомнатную квартиру, где я стала девятой по счёту. Стандартная «хрущёвка» была явно переполнена. В ней обитал весь незамужний женский коллектив редакции: корректоры, машинистки, секретарша редактора – так называемый технический состав, да ещё трое нас – творческий состав. Журналисты: Галя Ким, сейчас зам. редактора газеты «Кустанайские новости», Люда Лазарь (Дмитриева), живёт и работает в Калининграде, и я.
Мы втроём и ещё Надя, корректор, занимали маленькую комнату, остальные пятеро жили в большой. Теснота страшная. Ну да в тесноте, да не в обиде. Жили дружно и весело. Иногда, конечно, кто-то с кем-то ссорился, но не так, что бы серьёзно. Никто и никогда не делал другому гадостей, подлостей. Не такие люди были. Или время не такое.
«…Если вы помните,
Где-то есть город, город.
Если вы знаете,
Он не для всех, не для всех.
Странные люди
Заполнили весь этот город,
Мысли у них поперёк
И слова поперёк.
И в разговорах
Они признают только споры…»
(Юрий Кукин «Город»)
Вообще население Аркалыка было необычным. Сразу бросалось в глаза, что в городе не было стариков. Основному населению города было до 30-35 лет, те, кому за 40, а таких было не очень много, казались уже сильно пожилыми. На рудниках работало много условно заключённых (узэков). Аркалыкцы шутили, что в городе проживает всего две национальности – узэки и узэчки. Присутствие условников никому не мешало. За три года я ни разу не слышала, что в городе кого-то убили, изнасиловали, ограбили. Обстановка в городе была спокойной.
Я часто после дежурств в типографии возвращалась домой в два, а то и в четыре ночи. Шла одна, но ни разу никто не обидел. Да и я очень хорошо знала, что если вдруг что, стоит только закричать, и изо всех домов выскочат люди – защитить и спасти. Чужие, незнакомые, но не дадут в обиду. Это было какое-то молчаливое братство всех, кто волею судеб оказался в этом крошечном городке.
Люди попадали в Аркалык по-разному. Постоянного населения было мало, жили они, в основном, в Нахаловке – частном секторе на окраине города. Остальные были приезжими, и у всех было ощущение временности аркалыкского бытия. Кого-то прислали партия и комсомол, организовывать новую область. Кто-то приехал «…за туманом, за мечтами и за запахом тайги». Только, перефразируя Кукина, за запахом степи. Короче, за романтикой. Кто-то приехал искать себя, кто-то пытался убежать от себя. Но у всех было чувство временности, неустроенности, у многих какой-то внутренний надлом. От хорошей жизни на край света не побежишь. Возможно, именно потому, что каждый успел что-то пережить и понять в этой жизни, и от общей неустроенности и было это ощущение молчаливого братства аркалыкцев.
География жителей Аркалыка тоже была внушительной. Весь Советский Союз был представлен. Даже в нашей редакции, в сущности, маленьком коллективе работали приехавшие с Украины, Белоруссии, центральной России, Сибири, Карелии, не говоря уж об Алма-Ате, Кустанае, Целинограде, Уральске и других областях Казахстана.
Если им грустно,
Не плачут они, а смеются.
Если им весело,
Вина хорошие пьют.
Женские волосы,
Женские волосы вьются.
И неустроенность
Им заменяет уют…
Вот хорошие вина мы там точно пили. В магазинах почему-то продавалось только сухое вино – Рислинг, Ркацители, Алиготе, Каберне, Гамза в плетёных бутылках, которые мы называли баклажками. Где-то в районе Нахаловки был магазин с водкой и портвейном, но мы туда дороги не знали. А вот хорошее сухое вино по праздникам всегда было в радость. И напиться – не напьёшься, и настроение поднимешь. Ну а праздников в нашей редакции, как и в любом коллективе, хватало, и не только календарные, а ещё и дни рождения, поездки в отпуск и т.д. К тому же за два сухих можно было получить что угодно, от подержанной мебели, до ценного совета или хорошей фотографии.
Неустроенности, вместо уюта, тоже хватало. Я год в общежитии жила на раскладушке. Потом нам троим дали квартиру. Я за два сухих приобрела подержанную кровать, Галка Кимушка купила себе новую, а Люда Лазарь ничего покупать не стала, поскольку собралась замуж за нашего коллегу Колю Дмитриева. Сейчас оба живут в Калининграде. Свадьбу сыграли в нашей новой общей квартире. Посуду и стулья назанимали у соседей, стаканы взяли в столовой, но, главное было весело. Вся редакция во главе с Набоковым пришла. А в качестве свадебного подарка Набоков вручил молодожёнам ключи от новой квартиры. Выбил через обком, ради такого случая.
Стали мы с Галкой жить вдвоём в двухкомнатной квартире. Красота! Частенько на огонёк заглядывали наши коллеги, или соседи. На площадке было три квартиры. В одной жил фотограф «Торгай таны» - аналог нашей «Тургайской нови». Звали его Багдат. К нам заглядывал часто. Обычно во время ужина.
-Что у вас сегодня на ужин?
-Свинина с картошкой. Будешь?
-Я свинину не ем.
Это диалог, когда он сытый. Другой раз прибегает голодный.
-Девчата, дайте что-нибудь покушать!
-Да у нас только свинина с картошкой. Ты же её не ешь.
-Всё равно давайте, есть хочется.
В другой квартире жила семья Аксёновых. Он работал в аэропорту, она сидела с детьми, младшему было полгода, старшей пять. Мы часто ходили друг к другу в гости. То мы их позовём на вареники или блины, то они нас. Идёшь с работы усталая, а соседка уже будто ждёт. Сразу ведёт к себе и за стол сажает. Мне неловко, а она ничего слышать не хочет: «Ты же с работы, голодная, ешь давай». Иногда мы ходили к ним смотреть телевизор. Случалось, они куда-то уходили, тогда просили нас присмотреть за детьми. Хорошие люди, и отношения были отличные. На какой-то мой день рождения подарили они мне фотоальбом «День аэрофлота». Бережно храню его и сейчас, иногда перелистываю, вспоминаю.
Долгие зимние вечера, когда за окном завывал ветер, а ветер в Аркалыке дул постоянно, один раз нас с Галкой чуть в водоём не унесло, когда мы площадь переходили, мы коротали на кухне. Галка с Розой, нашей подругой, жившей в этом же доме, пели на голоса, я слушала и училась вязать. Много разговаривали, спорили. Интересно было. Сейчас Галка с Розой обе в Кустанае, всё меня в гости зовут, а я никак не выберусь. Но по телефону часто общаемся. Нам было хорошо втроём. Обсуждали книги, фильмы, говорили о жизни, политике, любви. Много о чём, главное, хорошо понимали друг друга.
В Аркалыке был один кинотеатр. Назывался «50 лет ВЛКСМ», весь город звал его «полтинником». Попасть туда было практически невозможно, но не для журналистов областной газеты. Помню, как мы с Галкой смотрели «Парижские тайны» с Жаном Маре, и очень веселились, поскольку герой сильно напоминал нам Набокова, особенно, когда он нас на планёрке распекает. Ходили мы и на «Землю Санникова», там снимались многие артисты Тургайского театра. В фильме впервые прозвучала песня, которую поют и любят и сейчас: «Есть только миг между прошлым и будущим…». Нам песня очень понравилась. Только мало кто сейчас помнит, что впервые она прозвучала в этом фильме. И фильм мало кто помнит.
Газета
Работать меня определили в отдел культуры. Заведовала отделом Галя Ким. Хорошо помню свою первую командировку. В Октябрьское надо было ехать поездом, с пересадкой в Есиле. А обратно я полетела самолётом.
Первый в жизни полёт, да ещё и на «кукурузнике». Пассажиров, кроме меня не было, а пилоты, узнав, что я впервые в полёте, решили меня попугать, то пониже спустятся, то повыше, то на крыло завалят. Я была в полном восторге.
А когда огляделась, восторг стал ещё больше. Мы летели над землёй, будто расчерченной на ровные квадраты. Они были разного цвета: зелёные, жёлтые, бурые, чёрные, где-то зеленели озимые, где-то желтела созревшая и еще не убранная пшеница, а рядом бурели скошенные поля. Красота, дух захватывает. А за этой красотой огромный труд тех, кто пришёл на эту пустую землю, распахал её, вырастил хлеб, чтоб исчезли очереди за ним, чтоб люди забыли, что такое голод. Я до сих пор преклоняюсь перед теми, кто спас мир от фашизма, и перед теми, кто поднял целину в неимоверно трудных условиях, и накормил страну.
Потом мне приходилось встречаться и беседовать с первоцелинниками, объезжать эти поля на машине, видеть ряды комбайнов, будто плывущих по морю пшеницы, посещать уютные дома целинных посёлков, но, то ощущение восторга от первого полёта над целиной осталось.
За три месяца работы, я вполне освоилась и с газетой, и с коллективом. Приняли меня хорошо, с работой справлялась. Так что к Новому году я чувствовала себя достаточно уверенно на новом поприще.
Встречать новый - 1973 год, мы пошли в Дом культуры. Старое одноэтажное здание явно не могло вместить всех присутствующих. Там и стоять то было негде, не то, что б танцевать. Концертная программа была слабой, да и никого не интересовала.
Как тут не вспомнить новогодние праздники в Уральске, с театрализованными представлениями, хорошим концертом, маскарадом, шутками, прогулками по проспекту в новогоднюю ночь, где незнакомые люди поздравляют друг друга, угощают всех шампанским, водят хороводы вокруг городской ёлки…
А тут, Дед Мороз со Снегурочкой с трудом пробираются через толпу. Толпа шумит, кричит, прыгает. Это вам не чинный вечер из «Карнавальной ночи», где хоть и происходят разные смешные события, но публике места хватает. Короче, не понравилось нам там, и пошли мы назад, в наше переполненное редакционное общежитие. Выпили шампанского, поздравили друг друга с Новым годом, и вдруг звонок в дверь.
На пороге – Дед Мороз. Визг, вопли. Угощаем Деда шампанским, причём, одна ему усы поддерживает, чтоб не намочил, на улице-то мороз нехилый, другая конфетку держит, и все подарки требуют. А подарков нет, все в ДК раздал. Пытаемся угадать, кто же это. Тщетно. Так и не угадали, пока сам не признался. Оказалось, журналист с областного радио, зашёл поздравить нас и погреться. Заставили его в ДК Дедом Морозом побыть, а по дороге домой к нам на огонёк заглянул.
Сразу после Нового года Галя Ким уехала на полгода, у неё был преддипломный отпуск, заканчивала факультет журналистики в Свердловске. Я осталась одна в отделе. Вера П. сидела в Уральске с ребёнком. Вот тут-то мне туговато пришлось, очень много работы навалилось. Но ничего, вроде справлялась.
Неотъемлемой частью советского времени были выставки достижений народного хозяйства. В Уральске для этого даже было построено специальное здание недалеко от Старого Собора, сейчас там, кажется, фабрика надомного труда. Выставки проводились осенью, когда урожай уже собран, и сельчанам есть, чем похвалиться. Привозили лучших породистых животных, лучшие плоды нового урожая. Предприятия тоже не оставались в стороне, демонстрировали свою продукцию. Это был праздник для всего города. Устраивалась ярмарка, шли концерты художественной самодеятельности. Весело было и познавательно. Школьников на выставку на экскурсии водили.
В Аркалыке специального места для выставок не было. Рядом с городом оборудовали место, куда и собирались все. Наша редакция отправлялась туда почти в полном составе. У каждого был свой объект для репортажа. У меня – самодеятельность и народные промыслы. Газета выходила интересная.
В начале июля вернулась из декрета Вера, и одновременно с ней Галя Ким с дипломом. В отделе стало три человека. Это была слишком большая роскошь. Набоков перевёл Галю заведовать отделом писем, а меня оставил заведовать отделом культуры. Это стало концом нашей многолетней дружбы с Верой П. Она не смогла мне простить, что я вдруг стала её начальницей.
Удивительно, как люди в те времена верили печатному слову, верили в чудо и сказку. Был у нас в редакции такой случай. На первое апреля решили немного похохмить. Дали рубрику «Первый апрель – никому не верь», поместили в ней подборку шутливых заметок, среди которых дали и такого содержания: «Вчера на Токтыгатском руднике (название рудника перефразировали специально) машинист шагающего экскаватора наткнулся на мамонта». Я уже не помню всё дословно, но смысл такой, что он выкопал шесть мамонтов, которые полежали немного и вдруг встали и начали пастись. О находке якобы сообщили в академию наук и из Москвы направлен специальный поезд, что бы вывезти доисторических животных.
Что тут началось… Весь Аркалык дружно рванул на Токтыгатский рудник, благо он был рядом с городом. Я устала отвечать на телефонные звонки с вопросами, где и как можно посмотреть мамонтов. Звонили и из города, и из районов. Одна учительница из района хотела привезти учеников. Главное, никто не хотел верить, что это первоапрельская шутка, розыгрыш. Рубрику никто не хотел замечать. Все хотели мамонтов во что бы то ни стало. Орали, ругались, не верили моим объяснениям, и ехали на рудник. Уж не знаю, как там с этой толпой рабочие управлялись, но от их начальства нашему тоже шли возмущённые звонки.
Такой ажиотаж был связан не только с верой в сказку и печатное слово. Сам факт появления в областной партийной газете первоапрельской подборки был необычным. Ранее ничего подобного не было, шутки не позволялись, газета серьёзная. Может, ещё и поэтому не верили моим объяснениям, считали, что мне запретили говорить о такой сенсации.
Я тоже побывала на Токтыгатском руднике, естественно, не мамонтов смотреть. Села на хвост зав. промышленным отделом, и поехала с ним в порядке экскурсии. Впервые увидела шагающий экскаватор. Вот это махина! Размером с двух-трёхэтажный дом на два подъезда, а в ковше спокойно разместится пара легковых машин, да ещё место останется. Да ещё и сам передвигается вслед за выработкой. Впечатляет. Подобрала там кусочек боксита, похожий на ёжика. Храню до сих пор как память. Иногда беру его в руки, этот кусочек розовой глины с тёмно-коричневыми вкраплениями, которые и есть алюминевая руда, бережно держу в ладонях, и перед глазами встаёт Аркалык, то, в общем- то нелёгкое, но такое счастливое время.
«И в шутку, и всерьёз…»
Коллектив у нас был молодой, и шутку очень любили. Особенно любил пошутить зав. сельхозотделом В.Чужинов. Донской казак с хитрющими голубыми глазами. Доставал он нас своими шутками. Любил налить воды на стул. Стулья у нас были деревянные, со слегка вогнутыми сиденьями, очень удобно, для воды. Я всегда смотрела, на что сажусь, учительская привычка, а вот Вере Павликовой приходилось сушить юбку у батареи. При этом сам Чужинов так заразительно, как-то по детски, смеялся, что просто невозможно было на него обижаться.
Но и мне пришлось быть облитой. Стоим мы с Розой как-то внизу, под окнами редакции, разговариваем. Вдруг на нас начинает что-то литься. Подумали было, что дождь, да небо то ясное. Подняли головы, а с пятого этажа Чужинов с хитрющей физиономией выливает на наши головы воду из графина. Ничего, посмеялись.
Раз приходим в редакцию, а там ни одного стула. Рабочий день начался, а сидеть не на чем, ну не на столах же. Кабинет Чужинова заперт, самого не видно. Ходим, ничего понять не можем. Набоков разозлился, стал громко стучать в дверь чужиновского кабинета. Пришлось Виктору Игнатьевичу открыть дверь. Там то и обнаружились все пропавшие стулья. В тот же день мы выпустили «Самописку» – стенную газету. Нарисовали там много стульев и Чужинова восседающего на всех сразу. Ну, о «Самописке» особая речь, напишу попозже. А пока о Чужинове.
Выиграла я у него как-то два сухих. Дело было так. Чужинов очень любил слушать песни, причём, ему самому явно «медведь на ухо наступил». Иногда он пытался выдать кусочек любимой песни «Ох дощечка, доска, подвела казака…», но тут даже подобия мелодии не угадывалось, да и текста он тоже не знал, всё надеялся, что кто-то из нас вспомнит и споёт. Мы не помнили, зато других песен я знала очень много.
Поехали мы в командировку в Есиль на редакционной «Маруське». Ехать часа три-четыре, далеко. Только отъехали от города, Чужинов стал требовать, что б я пела. Вокальными данными я никогда не отличалась, но уж если слушатель без музыкального слуха, можно особо не стесняться. Я согласилась, но заключила с Чужиновым пари, что если пропою всю дорогу, да ещё и песни повторять не буду, он мне выдаст два сухих. Виктор Игнатьевич согласился. В Есиль я приехала охрипшая, но два сухих выиграла.
И ещё раз получила я от Чужинова два сухих. Только на сей раз дело было совсем нешуточное. Еженедельно мы дежурили в типографии. Газета выходила ежедневно, ночные дежурства были неотъемлемой частью нашей работы. Выпуск газеты тогда был очень трудоёмким процессом. Это сейчас, с компьютерной и копировальной техникой, он стал достаточно простым, а тогда…
Набранные на машинке и подписанные в печать материалы относились в типографию, где их отливали на линотипе. У линотипа клавиатура как на пишущей машинке, а сверху резервуар с расплавленным свинцом. Набранная строка отливалась в металле с помощью литер – металлических форм с вдавленными буквами. При отливке буквы становились выпуклыми. Длина такой отливки чаще всего была 5,5 см. (ширина газетного столбца), высота три сантиметра, а ширина в зависимости от шрифта, варьировалась от двух до пяти миллиметров. Вот из таких кусочков складывалась статья. Затем метранпаж складывал в специальную раму на верстаке все, нужные по макету материалы, и вручную набирал заголовки. Этот процесс назывался вёрсткой. Свёрстанную полосу покрывали краской и с помощью валика делали оттиск на бумаге. Далее полоса поступала к корректорам. Они переставляли абзацы, если при вёрстке что-то перепутали, и исправляли ошибки. Затем полосу вычитывал дежурный редактор и «свежий глаз» - ещё один дежурный. Выверенную и исправленную полосу дежурный редактор подписывал в печать, и уходил домой. С полосы на специальном картоне под сильным прессом делали матрицу, которая шла в отливочную машину. Тяжёлые полукруглые отливки, где на одной стороне впечатан газетный текст, укреплялись на ротации. Полос в газете четыре, соответственно отливок тоже четыре. Запускали ротацию и делали первые оттиски всей газеты. «Свежий глаз» ещё раз наскоро просматривал газету, в основном заголовки, и подписывал её в свет, и газета тут же тиражировалась. Вот такой сложный был процесс.
Дежурили мы с Чужиновым, я была «свежим глазом». Виктор Игнатьевич не любил дежурства в типографии, и всегда торопился поскорее уйти. Вот и в этот раз, он не стал дожидаться, пока я вычитаю газету, сам едва посмотрел её, подписал в печать, и тут же убежал. Процесс отливки начался, а я только начала читать газету. К своему ужасу обнаружила в ней кучу ошибок, и не только в тексте, но и в заголовках. Номер был муторный. Больше половины газеты занимал официоз – печатали Статус депутатов. Почти во всех заголовках частей Статуса вместо «депутаты» было набрано «депуты». А отливка уже даже и закончилась, пока я всё читала, мне готовую газету несут, в свет подписывать. Исправляю все ошибки, и требую начать весь процесс сначала. В таком виде газету выпускать нельзя, неприятностей будет море, и прежде всего у Набокова и Чужинова. Заставляю типографских всё начать сначала, они ворчат, но и сами понимают, что это необходимо. Выпуск газеты задержался ещё часа на два-три. Но зато без ошибок.
Утром показываю Чужинову сигнальный экземпляр газеты с ошибками, и требую два сухих. Даже не возразил, принёс. Прекрасно понимал, что из-за таких ошибок можно не только выговор схлопотать, но и работу потерять.
Так случилось с Лёшей Богуславцем. Он дежурил в типографии, и пропустил ошибку в заголовке. Заголовок был не крупным, помельче, чем «депуты», но ошибка значимая, пропущенная буква в фамилии Брежнева. Вышло – Брежев. Лёшу уволили. На прощанье он выпустил траурную «Самописку». В центре поместил свою фотографию, вокруг несколько рядов чёрных рамок, и внизу подпись: «Читайте внимательно «Тургайскую новь».
Но всё это вовсе не значило, что в газете совсем не было ошибок. Были, конечно, и иногда весьма занятные. Например, «горб Советского Союза», это вместо «герб». Или, в слове «область» поставили первой буквой «е». Сами понимаете, что получилось. Но это всё в тексте, а кто тексты внимательно читает? Почти никто. Так что эти ошибки прошли незамеченными. Может, кто из читателей посмеялся, но и только.
«Самописка»
«Самописка» в редакции появилась почти одновременно с самой «Тургайской новью», в 1971 году. Я приехала в Аркалык в 72-ом, поэтому не знаю, кто придумал название газеты, но она выпускалась постоянно. Приходилось этим заниматься и мне. Стенгазета откликалась почти на любое событие в редакции, чаще хорошее. И откликалась всегда с юмором. Она была членом нашего коллектива, и весьма действенным. Её даже с Женским днём поздравляли.
«Не остаётся в стороне от такого важного мероприятия, как празднование 8 марта и «Самописка» как самый дисциплинированный и сознательный член нашего коллектива, она самопоздравляется. Это событие с особым удовлетворением отметили наши внимательные мужчины, и полюбили «Самописку» ещё больше».
Так получилось, что у нас с Галей Ким дни рождения рядом, поэтому «Самописка» поздравляла сразу нас обеих. У меня сохранился один из таких номеров. Приведу некоторые заметки из него.
«В этот знаменательный день наш взволнованный корреспондент, шустро обежав кабинеты «Тургайской нови», собрал такие пожелания в адрес очаровательных, строго говоря, Галочек-именинниц.
Впервые на страницах «Самописки» стихи В.Набокова. – Спасибо, девушки! Раскололи!
Четверть века за плечами –
Это вовсе не порок.
Ты отметь их не речами,
А строками (да и в срок!)»
Естественно, наш Виталий Иосифович никаких стихов не писал, тем более в «Самописку». Но он любил хорошую шутку, и никогда не возражал, если «Самописка» с юмором писала что-то о нём или от его имени.
Дальше шла юмористическая подборка якобы новостей из-за рубежа, причём, набранная на телетайпной ленте. Ну, например:
«Париж (корр. «ТН») Как сообщило Агентство «Рейтар», ссылаясь на некоторые неофициальные источники, остров Святой Елены в честь юбилярш переименован в остров Святой Галины. Специалисты теперь в замешательстве. При Елене был Наполеон, кто же будет при Галине?»
Событием были и выигрыши по журналистской лотерее. Мы все брали по десять билетов, один Чужинов купил целую пачку – сто штук. Набоков выиграл автомобиль «Запорожец», я – гитару, а Чужинов всего-навсего судок для специй. С досады он сразу подарил билет Тане Корецкой, сотруднице редакции. «Самописка» откликнулась и на это событие. Большого Набокова изобразили рядом с маленьким «Запорожцем», меня с гитарой в руках, а про Чужинова написали целую статью, где он выиграл предмет, о котором долго мечтал, но увидев страдающие глаза Тани, как истый джентльмен, подарил предмет своих мечтаний ей. Смеху было много. Все подкалывали Виктора Игнатьевича, а он только отмахивался.
Вот примерно такие юмористические заметки и писались в «Самописку». И не лень ведь было. Писали и так много, ежедневная газета прожорлива, постоянно требовала материалов, тут чёрте что. Просто, наверное, этот юмор помогал в работе, давал какой-то настрой и заряд бодрости. В газету писали для работы, а тут для души. Не случайно выхода «Самописки» ждали все, а многие с удовольствием сами её выпускали. Постоянной редколлегии не было, кто хотел, тот и выпускал, был бы повод посмеяться, пошутить.