Мы росли все вместе - сто наций и сто народностей СССР сразу! В нашей школе, как тоже и в других, всегда было полным-полно всяких народов!
Если бы то, что было тогда, произошло сейчас - современные СМИ переврали бы всё, усугубили и превратили бы начавшееся определяться в юношеских мозгах сознание коллективизма, но и самостоятельности, как и гражданской ответственности с зачатками достоинства и патриотизма гражданина, в обыкновенный фашизм, национализм, геноцид или совсем обвинили бы школу в "сознательно взращиваемом экстремизме и коллективной преступности, разрушающей идею построения коммунизма" - тогда мы его строили и к этому шли!
Но, тогда и СМИ, и мы пережили это и не «заболели» ненавистью ко всему вокруг, какой сейчас страдает не малая часть выросших уже после нашего СССР молодых людей, искренне ненавидящих "всё вокруг" и жаждущих мести всему, "что шевелится рядом".
Это всё было и вспоминая, как это было у нас, дружно или не дружно, но, наверное и нужно, потому что и после той школы, и тех школьных лет мы до сих пор живём в друзьях или, можно сказать еще больше, живём и дружим, как близкие родственники...
***
Томка-Филимониха всю жизнь, с самого первого класса была грозой и командиром нашего класса. Круглые, розово-красные щеки, яблоками торчат, выпираясь чуть ли не дальше носа, а телом сбитая и грудь матросская – колесом. Ширококостное, круглое туловище на крепких, прямых, как столбы ногах - никого в классе или в школе, или по дороге домой никогда не боялась, а в самой школе была известная всем, в уважаемом «авторитете» и училась хорошо.
Это она привела в класс подбитого в нос Ёську в конце большой перемены, дергая его за рукав, ругаясь и бурча:
- Ты не сруль, Самуило, ты – ссуль: ни сдачи дать, ни убежать ты не можешь!
- Да это они по-нашему, по-одесски ругаются, - размазывая грязь по мокрому лицу отвечал тот, кривясь. - Это не то, что ты думаешь! Мы земляки, а Сруля - это...
- Что вы за земляки такие? Чего вы тут друг друга-то тогда тузите? - заткнула она его на полуслове и подтолкнув к парте, приказала: - Иди на место... - а сама пошла к учительскому столу и, как злой от унизительных войсковых потерь полководец, со щеками-булками, ставшими сначала бледно-розовыми, а потом прямо красными яблоками, начала нервно орать:
- Сегодня, после уроков, идем мстить этому Омельченко с его шестым «В»! Готовьтесь все! Шестой «Б» не бросает своих - на Куликовом бьемся!
Класс загудел - кто хотел, кто не хотел. Она набычилась, обвела класс пронизывающим насквозь, прокурорским взглядом и закричала, как Гитлер после потери Паулюса под Сталинградом:
- Кто не пойдет - тот предатель! С такими потом разберёмся...– и так треснула кулаком по столу, что потом полчаса эту руку мотала туда-сюда, видно больно ей было. - Всем готовиться к бою! - повторила она и шумно задышав, снова строго оглядела класс и пошла в шестой «В» назначать рандеву.
***
«Куликово поле» - это тупиковая площадка с вытоптанной травой между уличными здоровенными туалетами-домами, окрашеными по дереву черной, но уже выцветшей от непогоды и ставшей буро-рыжей краской с одной стороны, а с другой стороны, такого же цвета бесконечное число ворот длинного здания складских помещений школы: ровная поляна метров в тридцать-сорок длиной, да в десять шириной.
Можно подумать, что эта площадка специально оставлена архитектором для групповых разборок скандалящих учеников потому, как то, что там происходит, никому не должно было быть видным, и так у него всё и получилось - не видно ничего, что там происходит, не из окон школы, не со стороны улицы, пока не завернешь за угол и не выйдешь прямо на неё.
Вот там всегда всё и происходило: сколько там было скандалов и «пролито крови», выплюнуто зубов, злобы, рёва оскорблений и других разных потерь и обид – никто не знает и это неизмеримо, но «вражды на всю жизнь или навеки из глобальных конфликтов (класс на класс)» оттуда никто не вынес, персонально никто ни на кого зла не имел, ну, а локальные конфликты, один на один или группа своих с чужаками, помнят не все, а лишь конкретные их участники и, наверно, еще и само Поле куликово...
***
Филимониха была не только здоровая, но еще и хитрая, как Кутузов с Суворовым вместе: она стояла в центре поля, как судья на футболе и, глянув на шестой «В» - толпу, человек в тридцать, уже аккуратно сложивших свои сумки и портфели под стенку склада и массирующих кулаки, то есть, уже готовых к сражению пацанов и девчонок, стоявших напротив ее девчонок из шестого "Б". Она заметила, что ни те, ни другие девчонки не занимаются кулаками, а все больше поправляют свои прически, явно понимая, да и зная, что пацану «за падло» девчонок бить и биться им "хочешь не хочешь" придется с такими же, с красиво причесанными "В-шницами"!
Потом она глянула на своих пацанов, демонстрирующих то же самое, определилась, что «В-шников» больше, чем своих «Б-шников» и заорала, обратясь в сторону шестого «В»:
- Чего друг другу-то все морды бить? Поступим, как наши славные предки когда-то: один от вас, один от нас и кто победит, тот и победил! А я судьей буду, чтобы по честному, без подлых приемов и разных карманных железяк...
Шестой «В» что-то возражал, но она уже вытащила на середину, из своего класса Борьку и стояла нагло рядом с ним, ждала, явно зная, что теперь противнику только соглашаться надо, иначе, народ признает их трусами и позорная слава навсегда прилипнет к их всегда достойному, уважаемому классу...
Отыскав злобными глазами Ёську и сжав кулаки, к ней вышел Омельченко, с которым Борька уже не раз сталкивался с попеременным успехом - то этот его, то его тот, опять же и чаще всего, из-за того же самого Ёськи-сруля.
Почему эти одесситы, вместе приехавшие сюда до войны и сразу после войны, и с целины сбежавшие, и говорящие на одном и том же языке, так и не стали дружными, никто не понимал и не знал из-за чего у них сроду сыр-бор, и почему они обижаются друг на друга за каждое слово...
Борька с Омельченко, супротив говорящей лозунгами Филимонихи, оба молчаливые и наизусть знавшие друг друга, стояли, мяли кисти рук и сами мялись, ждали сигнала и оба понимали, что лучше уж они между собой, чем такая озлоблённая толпища схлестнется в куче!
Филимониха злобно посмотрела почему-то на своего Борьку и дала отмашку – началось...
Сама она никуда не ушла, а бегала вокруг, сжав кулаки и дергаясь при каждом удачном борькином ударе, будто бы это она, сама бьет, так она стискивала зубы, а потом кричала куда, как и когда лучше бить, чтобы победить!
Уже пошла кровь у обоих бойцов и Омельченко, вдруг, упал. Борька встал рядом: ждать надо, когда тот подымется - не совсем уж враги-то, чтобы добивать лежачего, такого в школьных драках не позволялось.
Филимониха, наверно подумала, что это она так дралась, что это она так Омельченку сшибла, до того она включилась в эту драку, что не смогла остановиться - подскочила к лежачему и своими слоновыми ногами с сороковым, наверно, размером, размахнулась, прицеливаясь пинать, подскакивающего Омельченко...
И всё – это явилось сигналом к действиям: «Земля затряслась, смешались в кучу кони, люди!». С двух сторон ринулись друг на друга Б и В классы с воем: - За Родину! – и смешались в борьбе...
Прямо по Лермонтову всё началось...
Сквозь мельтешащую кулаками и ногами толпу, человек в пятьдесят, Борька видел, как подскочивший Омельченко влепил Филимонихе в глаз - она не упала, но совсем озверела, закрыла глаза и стала рычать и взвизгивать громче всех, нанося стремительные, но тяжелые и бесчисленные удары своими кулаками-кувалдами и по своим и по чужим, и по всем, кто ближе стоит, в кого попадет и кто под руку попадется...
Наверно, визг и шум стоял по-сильней, чем тогда, в старину, на том Куликовом поле, потому что прибежали сразу трое запыхавшихся, побледневших от увиденного учителей и всё кончилось разом, как и началось: слева-справа задыхающиеся, сморкающиеся и плюющиеся кровью «воины» двух классов, а посередине стояла красная, тяжелодышащая, но улыбающаяся довольно Филимониха, вытирающая разбитый нос красным кулаком, облизывающая разбитую губу, а рядом с ней стояли Борька с Омельченкой, не уходящие и понимающие, что пока еще ничего не решено - ничья тоже пока что не определилась и объявить какой-нибудь результат пока что нельзя из-за этих учителей...
***
Впереди всех учителя «погнали» в школу Борьку и Омельченку, но Филимониха пришла сама и шла теперь рядом с ними, моргала покрасневшим, подбитым глазом и стращала Омельченку бурым от засыхающей крови кулаком:
- Еще раз тявкни или тронь кого?! Я тебе устрою Бахчисарайский фонтан! Горшок за собой всю жизнь таскать будешь...
А тот кривился ей разбитой губой, показывая исподтишка кулак со скорченной из грязных пальцев дулей...
Филимониху отпустили залечивать раны, а их взяли в оборот, как зачинщиков, потому что их давно, и говорить не надо, учителя знали, как вечных драчунов. Пусть классы и молчали, когда их пытали, зато учителя всё знали и повели их в учительскую. Ну и что делать? Оба шли следом за учителями - не милиция всё же, от той рассыпались бы дружно и горохом в разные стороны...
Ёську, всё же отстояли и отомстили - шестой «В» больше его не трогал, а Филимониху они и до этого обходили стороной...
В школе срочно провели родительское собрание сразу двух классов, где родители ругались еще больше, чем ученики, так же, класс на класс, но Борьку отстоял отец Ёськин, а Омельченко отстаивал какой-то не то Ленин, а не то Лен(г,з?)ин - ответственный руководитель из какого-то ОБЛОНО.
Кое-как всё утихомирилось и ничего не произошло - никого даже из школы не выгнали, а только осмеяли всех в школьной стенгазете под заголовком «Пересвет -Челубей. 0:0», расписав всё так, будто бы драка произошла из-за того, что никто не хотел признавать себя мамаевским Челубеем...
Погибло только поле Куликово: на первых же каникулах туалеты перенесли, поставили их перпендикулярно старому положению и доступ к полю перекрылся, но в памяти оно осталось навсегда, как поле битв, проверки товарищества и перемирий на всю жизнь...
***
Этот рассказ написан давно, лет десять назад, а теперь есть маленькие новости о тех событий и я чуть-чуть его добавил, выслушав всех, кто что-то имел мне поведать нового.
Филимониха, кстати, стала потом внешне очень красивой, совсем нетолстой и, как у нас говорят, статной женщиной! Изрослась, наверно?! - Это я и сам давно знал.
Не так давно встретил я своих сокласников (не одно»!), но через пятьдесят лет после той «битвы» на «Одноклассниках»: до 60-ти Филимониха не дожила (болезнь), но её поминали добрым словом те, у кого она была потом начальником - учителя!
Эти, двое бойцов-«челубеев», погибли еще во времена советской армии в одно время, в одном месте, выполняя какой-то интернациональный долг, как написано на памятниках, хотя, тогда никаких конфликтов, даже и локальных, вроде бы, нигде и не было...
Ничего нового я больше не знаю, а это было давно...
Иван Атарин