Как трудна порой бывает жизнь!
Уже несколько дней Живков промучился у постели сына. Сколько раз он просиживал в духоте квартиры, встречал врачей, готовил лекарства, от которых его охватывала тоска. И все эти дни, проведенные как в тумане, ему казалось, будто кто-то руководит им, подталкивает, и он, словно привязанный, исполняет чужую волю.
В последнее время Живков уверился,- судьба его не сложилась. Ушли мечты о карьере, путешествиях, серьезной учебе. Были мечты и поменьше, но и они, едва вспыхнув, остались позади огнями прошлого.
Уныло Живков оглядывает комнату. Вот кресло, на котором он любит сидеть после шумной, изматывающей работы. Обычное кресло, какие выпускают тысячами, а потом ставят у таких же одинаковых телевизоров. Здесь он отдыхал от грохота станков. Порой он засыпал в кресле, забывая выключить телевизор…
Он и сам не заметил, как оказался на улице, между панелями серых домов. Мутное небо опустилось на плечи. Снег, подхваченный ветром у земли, врывался под воротник, колол щеки. Как, какими судьбами, он оказался в краю, где так мало солнца над головой? Кто, вообще, во всем виноват?
В глубине души Живков чувствовал,- болезнь сына лишь одна из причин его неудач. Просто там, в прошлом, он сам растерял что-то важное для себя. Сам утратил порывы и желания, а с ними и полноту жизни.
Живков шел, охваченный тяжелыми мыслями, не разбирая дороги. Метель то усиливалась, то внезапно стихала, надвигая на него углы домов. Ему вспомнилась лекторша, выступавшая у них в цеху и ее слова: «Счастье человека – в нем самом". Ему хотелось крикнуть тогда: - Неправда! У вас все было! Деньги, время, учитель, наконец! Да, тот самый учитель и друг, которого он так и не встретил в своей жизни. Все сам, все своим умом! Но зачем этот опыт, если ничего нельзя изменить! Исправить нельзя!
Продрогший, осыпанный снегом, Живков остановился у здания, на котором ветер трепал афишу. Размытыми буквами его звала на концерт приезжая группа. Лицо музыканта с афиши показалось ему знакомым. Справа чернело окошко кассы. Тонкая рука протянула ему билет и скрылась.
- Концерт! – презрительно думал он, усаживаясь в кресло. – Опять кто-нибудь из «этих»… Да им все равно, о чем петь. Я! Я! Вот что из них прет неудержимо. Какое им дело до него, Живкова?
Уже сидя в зале и чувствуя, как отогреваются пальцы, он забеспокоился. Человек пятнадцать сидели темными фигурами в креслах. Живков не знал никого из них, но чувствовал свое родство с ними.
Напряженно проводил он взглядом по сцене. Вокруг лежали и стояли инструменты, а рядом – небольшие ящики аппаратуры. На одном из ящиков был отколот угол, на другом – пузырилась обшивка.
Музыканты стояли, спокойно настраивая инструменты. Казалось, их не волнует, сколько зрителей в зале. Но они чувствовали людей. Живков это понял, когда один из них улыбнулся ободряюще в зал, и его обвитый блестящими трубками инструмент покачнулся и замер.
Живков все разглядывал музыкантов. Они казались ему неяркими, будничными, не похожими на артистов. Но почему-то хотелось верить им…
Он так и не дождался начала музыки. Просто понял, что она уже звучит в нем. Какая-то слабая нота, похожая на дыхание ветра, охватило его. Постепенно звук нарастал, в него вплетались другие звуки, полутона, словно пробуя себя в странной гармонии. Все походило на слабую метель, окружившую напряженно вглядывающегося в нее человека. Незаметно погас в зале свет, и теперь музыканты виднелись сумрачными тенями. Неслышно выводил мелодию скрипач, увлеченно взмахивал барабанщик. Но вскоре и они исчезли со сцены.
Живков увидел себя маленького, стоящего рядом с матерью и помогающего ей на кухне. Мальчик стоял, склонив голову набок и выставив живот – следствие перенесенной болезни.
Потом он увидел школьника, задумчиво слушающего музыку у зеленого глазка радиоприемника. Толстая учительница зачем-то кричит на него. Сколько их было одноклассников, учителей… Он так и не встретил «своего» учителя. Только однажды, когда ему особенно удалось какое-то задание, учительница вдруг внимательно посмотрела на него. Теперь он не помнит никого из них, и ту учительницу забыл, а взгляд ее – помнит.
А вон он – подросток, напился вина и его тошнит в детской беседке. Влекущие груди девушек, шумные танцы, драки… Сколько в его жизни было ненужного. А над всем этим – строгие родители. Они всегда много работали, а потом повторяли, как надо жить…
Тяжелые годы армии прошли, смазались серым пятном. Он не любил вспоминать их. Первая женщина… разрыв с родителями… рождение сына.
Ребенок родился слабым, недоношенным. Вот он, опухший, в больнице, а рядом такие же дети с темными пятнами под глазами. Они всегда просили посидеть с ними. Где были их родители? Кто они?
Живков слушал и не верил: музыка говорила о нем, о тех неудачах и радостях, что выпали ему на долю. Все было ясно, понятно ему. И главное, - она не осуждала его за то, что он шел по жизни прямо и честно, не толкая других локтями.
Но теперь, рассказав о прошлом, музыка говорила и о будущем. Что-то простое, светлое наполняло его. Сын поправится, говорила она, снова пойдет в школу. Самого его ценят на работе, ждут. Надо только встряхнуться, взять себя в руки. Надо снова заняться сыном, как когда-то он занимался собой. Живков ясно понял, как много в его жизни не сделано. И годы, которые он прожил, показались ему пустяком перед той вершиной, на которую еще можно взойти.
…Свет осветил лица музыкантов, их фигуры в клетчатых рубашках и джинсах. Они заметно устали и молча укладывали инструменты. Ему захотелось сказать им что-то хорошее. Он подошел к пианисту. Глаза музыканта глядели мудро, спокойно, и опять показалось, что парень похож на него в юности, когда он тоже хотел что-то сделать для людей, да так и не собрался.
Обновленный, окрепший, Живков вышел на улицу. Метель стихла, и спокойно лежащий снег мягко освещался из окон. Он оглянулся: на вывеске Дома культуры стекло было надтреснуто в двух местах. Две ломаные трещины пересекали занесенное снегом стекло. Что-то имеющее смысл показалось ему в этой примете.
Живков шел домой, ощущая все больше пружинистость шага. Чутье подсказывало ему – кризис кончился, и пора снова браться за дело. Сын выздоравливает, возможно, из него получится что-то в жизни. Во всяком случае, тут много зависит от него, Живкова. Да и кто, как не он, должен стать сыну учителем, другом? Что из того, что у него такого учителя не было? Он разорвет эту цепь «неудач» и «невстреч». Может, в этом и есть его «большая задача»? Ну, хотя бы на первое время…