Из дальних странствий возвратясь
Отряд студентов-строителей накануне приехал из Западной Сибири, из Сургута. Отгремели фанфары и приветственные речи, прокатился праздничный банкет, который закатали профком и комитет комсомола за счет отряда, а его составу был предоставлен двухнедельный отпуск. Но весь курс уезжал на уборку фруктов – как можно от своих отрываться? Тем более что предстояло убирать фрукты: не грязный, влажный, холодный картофель, не надоевшую, с комками земли, свеклу. А золотистый виноград, бархатистые на ощупь абрикосы, матовые сливы. А арбузы! Слюнки текут. И ко всему, предстояла поездка из уже подернутого сентябрьским туманом, дождливого Львова на юг, на по-летнему еще теплую Херсонщину сулила массу удовольствий и неиспытанных впечатлений.
Генка оставил свою девушку Машу на попечение приятеля по кличке «Филби», дал ему сто рублей на расходы и укатил.
Когда путешествуют знакомые, дорога не кажется долгой. А если знакомых не двое-трое, а двести-триста?
Из Сургута отряд ехал около пяти суток, и все в конце пути откровенно скучали. Денег много, потратить их негде, лица примелькались, еда тоже радости не приносила, хотя в Тюмени прикупили деликатесов, приоделись, но куда в поезде наряжаться?
Всё решено и взвешено.
Все на своих местах.
Читаем мы письма в бешено
Мчащихся поездах.
Свистя, нас приветствуют встречные,
Торопливые, беспокойные.
Мне забыться бы хоть на мгновение,
Насладиться бы вольною волею,
В перестуки колесные вслушаться
В одиночку с мыслями своими.
Это лето не скоро забудется
И тайга со вздохами ночными.
Три дня – и путь наш кончается.
Мы возвращаемся!
А вот в этой поездке даже тени скуки не было. В чем причина? Девушки! Удивительно непривычно много, и каких! В колоритных нарядах, хотя и в поездных условиях, тщательно за собой (и ревниво одна за другой) следящие; юные, нежные, привлекательные…
Молниеносно возникали взаимные симпатии и не угасали вопреки усилиям «полевого ректора» и преподавателей. Закрытые двери купе и вагонов не могли сдержать распространение любовных флюидов. Вечерние хоровые пения переходили в ночные дуэты шепотом.
Трое друзей, два Евгения и Геннадий, снисходительно смотрели на возникающие альянсы, считая себя выше происходящего. Еще бы – «зубры», из Сибири приехали, денежные и вальяжные. Женька Мороз, правда, срывался несколько раз в соседний вагон. Там ехали две подруги-евреечки с отделения английского языка, обе с огромными, темно-карими, влажными с поволокой глазами. Женька Подовский после похода Мороза в соседний вагон пригрозил ему изгнанием из сообщества за донжуанство в одиночку, и тот смирился.
Софа и Мира по собственной инициативе пришли в их купе, но наткнулись на вежливо-холодный прием и тихонько улизнули, обидевшись на Женьку.
В Херсоне имели место неразбериха и суета. Учинили суматоху, конечно же, студенты. Из поезда, вопреки предупреждениям, толпа ученой молодежи хлынула на привокзальную площадь, запрудила ее, раскупила пирожки у лотошниц, опустошила «стекляшки» с надписями «Соки-воды». «Броуново движение» иссякло после объявления по громкоговорителю, что студентов ждут автобусы для отправки в речной порт. После многократных перекличек и пересчетов автобусы заполнились галдящей молодежью и уехали в сторону порта.
В порту пришлось ждать теплоходы, и наша тройка исчезла в поисках сухого вина, которым, по их сведениям, здесь мыли ноги. Припортовой рынок изумлял обилием овощей и фруктов. Студенты загружали ими сумки, пакеты и кульки, не слушая увещеваний преподавателей о том, что завтра всего этого будет полным-полно, и причем бесплатно. Но – «Ловите миг удачи!»
Теплая звездная ночь на теплоходе трогала самые нежные струны души. Со стороны картинка эта смотрелась изумительно: черное южное небо, сияющий огнями теплоход, разноцветные отблески света на воде, переливы и радужные всплески на волнах…
«Тройка удалая» пила сухое вино. Это было настоящее «Цинандали», и особенно хорошо оно пилось на верхней палубе. Туда они попали благодаря матросу Саше, их ровеснику. Разговор шел обычный: о Сашиной работе, о Сибири, где они побывали и чем очень гордились, их учебе, о девчонках, музыке, спорте, стихах.
Студентов направили в винсовхоз «Красный маяк» - были тогда в ходу такие расхожие названия.
Теплоход медленно, лениво на легкой волне, привалился к причалу. На деревянном помосте стояла дощатая будка с темными окнами, сбоку прилепился столб с болтающейся лампочкой в жестяном абажуре. Этот источник света еще более подчеркивал кромешную тьму, окружающую причал.
Высадка прошла на удивление спокойно. Основная масса, девушки, боялись темноты; причал качало, теплоход терся о кранты, амплитуды раскачивания причала и теплохода не совпадали, и это вызывало ощущение неустойчивости, нарушало координацию движений, и было смешно наблюдать за грациозными фигурками, выполняющими замысловатые па.
Студентов встречала старушка:
- Ко мне, детки, сюда, на бугорок. Сейчас пойдем. Вас к утру ждали, а вы вот, ночью припожаловали. Спать где? А в клубе, на горе, во-он, среди деревьев под фонарем крыша виднеется.
Шли по тропке. Узенькой и каменистой, вьющейся между кручами. Девчонки оступались, то и дело взвизгивали. Галантные кавалеры, сориентировавшись в темноте, разыскали своих дам. Может, они для этого и визжали?
В клубе, одноэтажном здании («в стиле барака», по Сергею Филиппову) из зала были вынесены стулья и скамьи, пол устлан сеном и покрыт брезентом.
Последи зала стоял длинный стол.
На вопрос о назначении стола бабка (при нормальном освещении оказалось – не бабка вовсе, а женщина лет сорока, Нина Давыдовна) объяснила, что недавно помер совхозный бригадир, воевавший еще в гражданскую. У него много орденов, а медалей и вовсе не счесть, - здесь он лежал, когда с ним односельчане и высокие чины - даже из Москвы были, - прощались, а хоронили вчера. С оркестром и салютом.
Девчонки притихли, утащили свои вещи подальше, по углам, парням осталась площадка в центре зала, вблизи стола. Куда деваться? Женька Мороз пытался незаметно шмыгнуть к Софе и Мире в угол, по Подовский успел схватить его за сумку:
- Куда, предатель? Дрейфишь? Стой, я тебя определю. Спать будем… на столе. Оригинально? Ну, вот, народ обалдеет. Пошли. Помните обед трех мушкетеров под пулями? Напрашивается вывод о схожести ситуаций.
Не без внутренней дрожи доблестная «тройка» взгромоздилась со своими вещами на стол. Гул в зале утих. На стол, как на волшебный шар, были направлены взгляды, выражавшие восхищение, осуждение, недоумение… Затея бы сорвалась, но Нина Давыдовна увела преподавателей ночевать в контору совхоза, и «тройка» расположилась на столе, как на витрине, в ряд: двое Женек и Генка. Генке, крайнему, пришлось вставать и выключать свет, игнорируя слабые протесты представительниц слабого пола. Выключателя не было – Нина Давыдовна объяснила ранее: пацаны соревновались, кто ногой выключатель расшибет, - просто концы проводов, согнутые в крючки, соединялись и обеспечивали освещение зала.
Шепот и шуршание сена слышались еще около часа. Наконец, наступила тишина, нарушаемая едва слышимым шорохом и необъяснимым по происхождению колебанием воздуха, возникающими в помещении, где спит много людей.
Дикий, утробный крик, перешедший в приглушенный вой, раздавшийся под утро со стола, в мгновение ока разбудил всех и парализовал. Генка, отпрянув в испуге в сторону, свалился со стола. Удар о пол помог превозмочь страх, и Генка кинулся наощупь искать провода. Получив еще один удар – током, - он, чертыхаясь, замкнул-таки концы проволоки, и загоревшаяся лампочка осветила зал: студенты сидели на брезенте, прижавшись к стене или друг к другу, волосы дыбом, глаза выпучены от ужаса. На столе стоял на коленях Женька Мороз. Ладонь его была во рту у Женьки Подовского, которую тот, стиснув челюсти, держал, не выпуская.
Выяснилось, что Женька Мороз хотел встать по нужде. Ощупывая пространство вокруг себя, он попал рукой в открытый рот Женьки Подовского. Тот, видимо, вспомнил об умершем бригадире (а может, тот ему даже снился?), сообразил, что совершил святотатство по отношению к покойнику, - иначе как назвать сон на столе? – и с силой сжал челюсти…
Больше никто не спал, но смеху не было.
Все они были молоды, красивы и сильны; казалось, что в будущем никто не совершит ошибок, все будут жить вечно и не умрут никогда.