«76-ой» любил маршрут «домой». На высоком эшелоне он шел на базу ровно и легко. Квартет турбин дул в унисон, пустое жестяное брюхо авиакита уверенно тянуло резонансом в контроктаве: «Ми-ир».
Акустика большого транспортно-филармонического зала была просто создана для сольных песен. И Виктор, основной бездельник в экипаже, пел на обратном пути с подсвеченной наклонной рампы во все горло от души «Любо, братцы, жить», казацкие от Розенбаума, «Степь широкую» и прочие тягучие, распевные, тем паче, что никто его не слышал, кроме Илюши, а тот одобрительно мычал.
- Чего ты там орешь? - Кузьмич поманил Авдеева рукой, - Стрелка перепугаешь! Решит еще, что сбрендил от одиночества в своем заднем фонаре, что нечистая в форточку его зовет, – шутил добродушный оператор про старшего прапорщика Мороза, начиная обеденные хлопоты за полчаса до посадки, - Что будем греть? Картошку, гречку, рис?
- Рагу с картошкой вчера ели, - вроде как давал совет старшему Виктор, включаясь в дело.
- Хорошо, ставь курицу в электропечь – не прогадаем, – распорядился и передал бортоператор переводчику упаковки в фольге, - Что там у нашего Клещенка? Серьезно с местной кралей?
- Похоже, что так, - пытался уйти от разговора Авдеев.
- Учишь вас молодежь: пейте под горячее, держитесь коллектива – все будет в норме. Нет, вам шоу подавай – пиво с воблой! Мы же на свадьбе у него всем экипажем гуляли. Как я теперь сестре покажусь? Не уследил! – бурчал Кузьмич, - а как тут уследишь? – продолжал он сам с собой, - Что скажешь, ВиктОр? Может, еще обойдется?
- Может, - уткнулся Авдеев взглядом в эмалированную миску, ополаскивая зелень и редиску – продукты, явно, не из летного питания для экипажей.
Самолет на мгновение задумался, взял другую ноту - пошел на снижение. Сложив всю кухонную утварь в контейнеры и ящики, Кузьмич с Авдеевым приготовились к посадке, уселись рядышком на боковых сидушках у правой двери.
- Ну, здравствуй, Мать-Земля! - выдохнул старший, когда где-то под ногами взвизгнула резина, и самолет, чуть дребезжа, побежал по бетонной полосе с торможением.
- Можете меня поздравить, - гордо заявил прапорщик Мороз, присоединяясь к экипажу после приземления, - Сотый полет за речку, в холодильнике за гашеткой. Можно сказать: один на один с потенциальным противником! Конечно, не лучший результат в полку, но в канун второй годовщины вывода наших войск из-за бугра – тоже вклад! Имею право на дополнительные наркомовские, Сергей Николаич?
- Имеешь, имеешь, - с улыбкой похлопал его по плечу командир, - Молодцом!
- Какой-то неубедительный праздник, - поддел стрелка бортинженер Ветряк (он же Домовитый).
- Не завидуй! У самого-то сколько? Небось, и полтинника нет до сих пор? – не унимался главный прапорщик Белоруссии, - Вот, не дай БожЕ Клещенку сегодня свалить с праздничного застолья! – переключился он на молодого, в воспитательных целях.
- Признаю, имею недостатки, - улыбнулся в ответ Володя, - но чтобы столько сразу!
- Иваныч, Домовитый! Открывай борт, граница едет! - вышел из своего нижнего фонаря штурман Клоков.
Бортинженер сдвинул правую дверь, опустил трап. Два офицера пограничника с бегающими по сторонам глазками ( видимо, профессиональное) приветствовали экипаж.
- С прибытием! Когда вы уже что-нибудь запрещенное привезете?
- Подскажите, хоть, как оно выглядит, - не удержался Кузьмич.
- Отставить разговорчики! - призвал его к порядку комэска Миронов.
Старший лейтенант, с худым морщинистым не по годам лицом, проштамповал экипажу в служебных паспортах и полетных листах заветное - "Прилет". Второй офицер, тот, что моложе, пошел с бортоператором Кузьмичом смотреть нычки и заначки.
- Порядок! - доложил он старшему через пять минут.
- Теперь, добро пожаловать и счастливо оставаться! - усмехнулся первый, и оба пограничника покинули борт.
После ритуального совместного обхода стоянки самолета и орошения газона за рулежкой, экипаж, поочередно поднялся за командиром по трапу, мыть руки перед едой.
Команда сдвинула два ящика в походный стол, Кузьмич накинул свежую клеенку, Авдеев подал разогретую курицу, зелень и редис, Чапай достал корейскую морковку, Домовитый банку кабачковой икры (почти заморской), кто-то поставил сок, лепешки. Мороз разлил в эмалированные кружки по глотку наркомовских. Присели на то, что подвернулось: ведра, ящики, складные стулья. Все обратились с немым вопросом к командиру - он взял слово.
- Серьезный день 15 февраля. Но пить за вывод – считаю в корне не верной оценкой. Давайте, ребята, – за окончание войны! За то, что у нашего дорогого товарища сотый рейс за речку! И чтобы мы его в этом счете "за бугор" не обошли!
- Да, командир! – застучали кружки, зазвучали голоса экипажа, - верные слова. За окончание войны! За нашего Мороза! Чтоб стал он дедом Морозом! За его сотый! Чтоб не был он «двухсотым»! Пусть он будет всегда впереди! А ведь сидит к нам задом! Вот, что значит прапорщик с задним предлежанием, – хохмил добродушный народ в экипаже.
- Я, с этим самым предлежанием, туда в первый раз еще в восьмидесятом, с Ферганы летал, на Ан-12том, - закусывал довольный Мороз, любивший остроты и свою авиационную семью.
В открытый проем правой двери заглядывало солнце. С ВПП послышались тяжелые раскаты реактивных двигателей на взлетных режимах, один за другим.
- Разлетались, то же мне - «черти на керосиновых бочках», - с чувством профессионального превосходства высказался Домовитый на конкурентов с «двадцать четвертых сушек», - топлива, видать, раздобыли.
- Учения – называется, однако! - пояснил штурман, подняв указательный палец вверх, как в анекдоте про экспедицию, - первый облет в этом году, - его слова добавили положительного в самооценку экипажа военных транспортников.
- Взлет-посадка, - продолжал Домовитый, работая ложкой, - только тормоза (парашюты) впустую рвут.
- Мужики, - Клещенок, явно, решил сменить тему, не согласный с критикой в адрес молодых летчиков, - видели сегодня хитромордого водилу, Махмуда Даривара? Я привез ему две пачки крестьянского масла, давай, - говорю, - бача, гони часы, "два штуки"! А он: «Нет, нет, не такой масла! Один часы – один большой пачка, 20 кило!» Представляете? Вот хитрая скотинка! Хотел по голове ему размазать этим маслом, да так отдал. Куда девать его? Все одно пропадет.
- Плакали твои японские котлы на именины, - смеялся Добрый.
- Впредь Янко контрабандисту – наука, – козырнул Чапай знанием героев Лермонтовской прозы.
- Штурман плавал, штурман знает! - оценил с иронией Домовитый.
- Мне эта «Тамань» всю плешь проела, пока с сыном писали сочинение на тему. Теперь блещу, так сказать, по делу и без, - похвалился штурман.
- А там ведь, у этого Янко, как-то не просто с бабами складывалось? – не сдержался Кузьмич, и весь экипаж покатился со смеху над праваком.
Начало: http://www.proza.ru/2017/02/08/681
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/16/1886