Тридцать первого августа, тысяча девятьсот девяносто шестого года в Хасавюрте - дагестанском районном центре на границе с Чечней, небезызвестным генералом Александром Лебедем и начальником штаба чеченских боевиков Асланом Масхадовым подписаны документы, положившие конец первой чеченской войне. А в мае 1997 года подписан договор, о принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской республикой Ичкерия. События важные, однако освещение их двадцатилетия, на мой взгляд, проходит без должного к ним внимания. Предлагаю читателям свой живой репортаж из того самого нашего нелёгкого прошлого: оно больно уж напоминает нынешнее состояние братской нам Украины.
* * *
Обычно журналисты въезжают или прилетают в Чечню с западной, «наезженной» стороны. Мы же решили сделать это с востока: собрав материал о жизни граничащего с Чечнёй Дагестана, задумали направиться без охраны по трассе Махачкала-Грозный. Не стали ждать, когда соответствующее начальство из МВД республики сколотит охраняемую «бэтэрами» колонну и отправит с нею меня, военного спецкорра, фотокорреспондента и ещё группу военных и штатских лиц. Однако накануне узнали, что «Жигуль», на котором водитель Акиф намеревался частным порядком доставить нас в Грозный, попал в аварию. Спланированное рушилось, и мы слёзно просили Акифа что-нибудь придумать.
- Вообще-то, у меня есть ещё БМВ. — тронул Акиф свою чёрную, смолистую шевелюру, — но это ведь лишнее внимание к себе... А, ладно, поехали! — махнул он рукой.
Через час мы были уже за Махачкалой. Жара ещё не наступила. Дующий с Каспия лёгкий ветерок словно прижимал к горам такие же лёгкие нежно-розовые облака, не давая им сдвинуться с места. На милицейских блокпостах, расставленных в Дагестане везде, где находятся важные объекты, а также - вдоль дорог, нас особенно не задерживали: спасали наши служебные удостоверения. В Хасавюрте, в штабе 5-й оперативной зоны, надо было получить пропуск на въезд в Чечню. Беспокоились - начнутся проволочки. Ничего подобного. Начштаба подполковник милиции Василий Тупицин - высокий, поджарый, в лихо сдвинутом на левую бровь берете, велел нам написать рапорт, подписал его и, прихлопнув печатью, сказал:
- Дуйте. Удачи вам!
Проехали блокпост в посёлке Герзель, где бывали неделю назад. Как и в штабе 5-й зоны, здесь уже новые люди. Бойцы и командиры прежнего объединённого отряда, отработав свои сорок пять суток, разъехались по местам постоянной службы. Трое «вернулись» в гробах: погибли при нападении бандитов.
Мост через реку, соединяющий прежде дагестанскую и чеченскую стороны посёлка, взорван. Некоторые лихачи-водители преодолевают мутную горную речку по отмелям. Мы на своей элегантной БМВ считаем непристойным лезть в жёлто-глинистые потоки и направляемся в объезд, по дамбе. Слева замелькали дома и сады чеченского поселения. Проехали мимо большой, заброшенной фермы, с провалами вместо окон, выехали опять на магистраль. Движение не очень оживлённое. Вспомнилось, что оформляя нам пропуск, подполковник Тупицин сообщил: за два утренних часа он выдал пропуска двум десяткам водителей из Чечни. Едут, по их словам, на могилы родственников.
По сторонам дороги - убранные хлебные поля. Пасутся небольшие стада коров, гурты овец. Это вносит в душу какое-то непроизвольное успокоение: люди заняты не только войной. Но вот слева поплыло огромное, заросшее жухлыми бурьянами пространство - бывший виноградник. А дальше война стала выявляться зримо и безобразно. На окраинах селений тут и там — разрушенные дома.
Подъезжаем к блокпосту у большого посёлка Новогрозненского. Дислоцирующиеся здесь солдаты внутренних войск одеты и обуты, кто во что. Все, однако, с автоматами, некоторые в бронежилетах, суриковые от загара. Скуластый, рыжий боец, с облупленным от солнца носом, в старых армейских брюках и куртке без ремня проверяет документы.
- Как ночь прошла? - спрашиваю его.
- Нормально.
- Стреляли?
- Нормально.
«Нормально» — самое распространённое здесь слово. Оно, как бронежилет, защищает от навязчивых, острых, подчас каверзных вопросов посторонних, к разряду которых солдаты, безусловно, относят и журналистов. Оно защищает от навязываемых дискуссий, споров и, чего скрывать, - от недовольства начальства за чрезмерную разговорчивость. «Нормально» — значит, всё, отстань, точка!
Рядом с блокпостом - грозно выставив стволы, расположились БТРы. Бронированные, угластые бока источают тепло, кисловатый запах смазки и гари. В посёлке много разбитых домов. Крепкие, отличные были когда-то дома. Строили их, видимо, долго, основательно. Строили для себя, детей, внуков, правнуков... Поодаль большой и, наверное, красивый при «жизни» дом, красного кирпича, развален до фундамента. А рядом, на стене уцелевшего, - надпись углём: «Дом продаётся».
Особо укреплённый, усиленный техникой, оружием и людьми блокпост у Гудермеса говорит сам за себя. Как говорит о том же здание комендатуры, с окнами-амбразурами, защищёнными мешками с песком. Разрушенные универмаг, большой пятиэтажный жилой дом... Вдоль обочин дороги, почти на всём её протяжении длинные «торговые» ряды, со всё теми же намозолившими глаза и душу сникерсами, пачками жвачек, импортными пёстрыми бутылками, бананами... И везде у дороги, рядом с запылёнными цистернами бензовозов, десятилитровые бутыли с ядовито-зелёной жидкостью - самопальный бензин, по тысяче рэ за литр. Встречается и заводской, о чём непременно оповещается крупной броской надписью, но уже по тысяча шестьсот за литр. Продают бензин, равно как и многое другое, под зорким наблюдением взрослых, десяти-, двенадцатилетние мальчишки.
В одном месте, где прилавков и толпящихся людей особенно много, замечаю нашего бойца, в камуфляже, с автоматом и целлофановым пакетом с покупками. Рискует, ох, как рискует солдат! Не один такой «герой» уже сидит в бандитских ямах.
Ближе к Грозному, на блокпостах, рядом с военнослужащими федеральных войск несут службу и сотрудники чеченской «завгаевской» милиции. Именно, рядом, а не вместе. Они стоят отдельными парными патрулями, расчётами, отделениями. Они намного опрятней наших, лучше одеты, обуты, экипированы. Милиционеры-чеченцы досматривают выстроившиеся в длинные очереди машины, проверяют у пассажиров и водителей документы. Обочины дороги сплошь усыпаны стрелянными гильзами.
-Ну и и бой же тут был позавчера! – хвастает молодой, симпатичный сержант.
У блокпоста при въезде в печально известный город Аргун в очередной раз обращаю внимание на странную «обмундировку» наших защитников. Кто в выцветшей майке и дырявых камуфляжных брюках, кто в тельняшке, кто в защитной безрукавке на голом теле. Один, подошедший «стрельнуть» сигарет, светловолосый, коротко стриженный, в какой-то трикотажной, канареечного цвета кофте.
- Как зовут?
- Александр.
- Откуда призван?
- С Урала.
- Как служится?
- Нормально.
- Как у вас с питанием?
- Нормально…
Акиф, не отрывая взгляда от бегущего под колёса маслянистого горячего асфальта, ехидно спрашивает:
- Какой один из обязательных признаков настоящей армии?.. Правильно, установленная законом, единого образца форма одежды. Чего не наблюдаем!
Шашлычная, с синим дымком и запахом подгорелого мяса. Прямо из автофургонов и крытых кузовов продают мешки с сахаром и мукой. Плакаты: «Вивот войск из Ичкерия!», «Джохар — символ свободы!». Впереди по маршруту стрекочет военный вертолёт. Справа и слева - горы битых кирпичей, обломков бетона с арматурой, различного мусора... Всё, что осталось от стоящих когда-то в Грозном домов, кинотеатров, магазинов, школ и прочих строений. «Неживая продукция» войны вывозится и сваливается сюда, на обочины вдоль магистрали. Зловещий и печальный памятник, в горькое назидание нынешним и будущим поколениям.
В Грозном въезжаем во двор какой-то хозяйственной организации. Акиф, встреченный поздоровавшимися с нами мужчинами, идёт решать свои дела. Мы в салоне машины. За забором, в чьём-то доме позывные «Маяка»: «Передаём новости из Чечни... За прошедшие сутки федеральные войска в Грозном обстреливались неоднократно...». Из сарайчика, с завешанным одеялом входом, появляется мрачный, небритый мужчина. Споласкивает закопчённый котелок, уходит. По улице, громыхая, проносятся бронетранспортёры и боевые машины пехоты, с солдатами на броне: «Расцветали яблони и гру-у-ши-и…», - доносится до ушей. Вместе с Акифом возвращаются те, местные. Мы даже не знаем, кто они. На двух машинах с ними едем по городу. Въезжаем в ворота частного дома. Двор просторный, с водозаборной колонкой, с большим пластиковым столом, под деревом. Повреждённый снарядом кирпичный дом капитально отремонтирован.
- Надолго ли? — грустно усмехается хозяин по имени Альви.
Худощавый, светловолосый, лет тридцати пяти, он никак не похож на чеченца, как не похожи на своих соплеменников и двое его малолетних сыновей, находящихся во дворе.
- Лица кавказской национальности, — невесело шутит он, ероша светло-русые волосы одному из своих отпрысков.
Шутку не зло разделяют все остальные. Кстати, и в Махачкале, и здесь, в Грозном, ходит много всяческих небылиц об избиениях, преследованиях кавказцев в Москве: «Вот показывали по телевизору, по центральной передаче!»
- Но ведь вы сами говорите: большая часть того, что показывают по Центральному телевидению, надо воспринимать с точностью до наоборот, - втягиваюсь я в полемику. - Да, меры предосторожности после событий в Будённовске, Кизляре, после известных угроз «воскресшего» Радуева в Москве принимаются. Но никаких гонений на жителей Кавказа нет.
Забегая вперёд, скажу: по приезде в Москву вышел из метро и сразу наткнулся на большую группу кавказцев. Они вели себя вольнее, чем у себя дома. Никаких признаков стеснённости или боязни!
…В открывшейся калитке показался молодой мужчина, с автоматом, в который вставлено два стянутых изолентой рожка. Кто?!... Напряжение спало, когда узнали: сотрудник из охраны Завгаева. Появилась хозяйка дома - статная, красивая, довольно изыскано одетая брюнетка:
- Здравствуйте, товарищи! — окинула она нас приветливым взором.
Замечаю: «товарищи» - популярное в Чечне обращение. Как бы подчёркивается, что господам не свойственно переносить страдания, которые переносят простые люди.
Стол накрыт, гости рассажены, тост с добрыми пожеланиями собравшимся произнесён - всё в традициях Кавказа. А война? Разбитые, разрушенные кварталы, уничтоженные снарядами, пожарами сады и парки некогда зелёного, цветущего города? Вот и сейчас за ближними домами громыхнул взрыв, и после реплики хозяина, что, мол, сейчас, как обычно, начнётся стрельба, она началась.
- Нет, межнациональные войны не в традициях кавказских народов. По крайней мере, за последние сто лет, — произносит один из сидящих.
- Это война авантюрных политиков и барышников, — дополнил его сосед.
И вновь всё то же, слышанное за командировку сотню раз: простым людям - чеченцам, русским, ингушам, аварцам, лезгинам, людям других национальностей - война не нужна. Но страшная, очевидная реальность: резко, зло осуждая авантюристов-политиков, барышников той и другой стороны, простые люди обращают оружие не против последних, а чаще друг против друга. Бессмыслица? Безумие? Но разве война — не то, что ещё Толстой назвал противным человеческому разуму и всей человеческой природе событием?
Кто-то, чуть ли не генерал Лебедь, однажды сказал: «Если б на эту войну мобилизовать детей всех политиков, госчиновников, крупных дельцов-предпринимателей, то её сразу бы прекратили». Из двадцати опрошенных мною солдат ни одного не оказалось из семьи крупного или даже среднего госчиновника, депутата, банкира. предпринимателя... Все из семей крестьян, рабочих, интеллигентов, служащих. Короче, государство мы строим капиталистическое, но армия у нас по-прежнему рабоче-крестьянская - парадокс с непредсказуемыми последствиями.
И всё же в Грозном наблюдалось относительное спокойствие. В уцелевших и мало-мальски отстроенных кварталах можно было видеть нарядно одетых, спешащих по своим делам горожан. Многолюдно на рынке. Цены, как в Москве. Но, говорят, стоит обостриться обстановке, сразу взвинчиваются. В центре, у здания МВД республики, толпятся люди. В работе самих сотрудников министерства какая-то бестолковщина и неорганизованность.
- Не знаю, никого нет! - твердил у входа милиционер-чеченец, и стоило большого труда найти тех, кто мог отметить нам командировки.
Наши, русские женщины из секретариата долго изливали нам жалобы на свою горькую участь. Дети почти не учатся. Зарплата унизительная. Всё дорого. Жильё у многих среди руин. Если уезжаешь - положена компенсация за квартиру в десять миллионов рублей, но её русским не выдают…
Как сложилась их судьба после шестого августа? Что стало с тем строгим и не очень вежливым милиционером-чеченцем у входа в здание МВД? С теми, с кем мы сидели за столом, с хозяевами, их детьми? Что сталось с нашими ребятами на блокпостах?
На днях каким-то чудом дозвонился из Грозного один мой новый знакомый и сообщил: не верьте, что солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры федеральных войск ведут себя как обречённые, пассивно. Многие на блокпостах Грозного проявляют мужество, инициативу, упорство. Но слишком хитры, коварны, вероломны те, кто воюет против них. Сразу вспомнился попавший, видимо, по «недосмотру» кадр: плачущая женщина-чеченка с малолетней девочкой говорит журналистке, что боевики убивают, грабят своих же, чеченцев.
А пока… Пока двадцать пятого июля тысяча девятьсот девяносто шестого года. При выезде из Грозного над сильно укреплённым блокпостом - развевающийся Российский флаг.
— Наши деды и прадеды воевали под этим флагом, — объясняет нам сержант. — и мы под ним защищаем целостность России.
Больше мы от солдат ничего не добились. Правда один с обидой добавил:
- Приезжали к нам с телевидения, с ОРТ, расспрашивали, снимали, отвлекали от дел, но по телевидению мы так ничего про себя и не увидели. Хотя бы наши приветы родителям передали.
У сотрудника МВД Чечни спрашиваю, опасна ли дорога, по которой мы ехали? Отвечает: опасна, особенно перед Аргуном и после него. Могут обстрелять боевики, часто нападают бандиты-уголовники. Солдаты на блокпосту, перед Аргуном, подтвердили это, но добавили: боевики стреляют часто поверх голов, чтобы просто показать, что они здесь хозяева. Солдаты щадят их самолюбие и на такой обстрел, как правило, не отвечают. Мы, выехав по трассе, так сказать, на оперативный простор, вскоре сами убедились в этом. Внезапно, метрах в двадцати впереди машины в асфальт ударила молниеносная пунктирная трасса. Срикошетившие пули, красивыми, зудящими светлячками устремились под углами высоко в небо. Водитель затормозил. Упали на сиденья. Минута, две, три… не стреляют. Водитель вновь заставляет машину сдвинуться. Опять впереди череда пуль высветилась искрами на асфальте.
- Вот с того сарая! – кивнул Акиф на отдалённое, в километре от нас строение.
Били, скорее всего, из «ручника».
- Попробуй назад! – советую водителю.
Пошли задним ходом. Быстрее, быстрее. Не стреляют.
Заметив сбоку съезд, мы спускаемся с асфальта и , прикрываясь высокой насыпью, мчимся вперёд по ухабам. Проехав метров шестьсот, выбираемся на магистраль и едем дальше без помех.
При подъезде к границе с Дагестаном, впереди, над позолоченным закатным солнцем рассеянными облаками, увидели выгнувшуюся многоцветным гигантским полу-венком радугу. Один её край, пронзая облака, начинался где-то над Чечнёй, а может, и дальше, другой уходил к Каспию. В душевном оцепенении мы смотрели на это чудо, свершившееся после живительного дождя. Вспомнилось далёкое, школьное, хрестоматийное: «Сияет радугою дружбы мне единение народов». Всё это прошлое отрицается, шельмуется нынче новыми и старыми «перестроившимися», идеологами. Вот, мол, наше, демократическое, единение народов будет самым подлинным. Почему, однако, люди должны идти к нему опять через взрывы, стрельбу, руины, кровь, смерть?