Я едва дождалась, пока закончится утренник. Дед Мороз со Снегурочкой водили хороводы с детьми, слушали стишки, потом раздали подарки. Я буквально на крыльях летела с праздника домой, даже вожделенные конфеты и мандарины не радовали так, как возвращение отца. Папа вернулся! Вернулся! Но дома ждало разочарование.
Папа со своим другом сидели за накрытым столом. Одна недопитая бутылка водки стояла на столе, другая, уже пустая, на полу возле папиной ноги. Мне это сразу не понравилось. Зачем пришел этот мужик? Что ему надо в такой день? Ведь папа сегодня должен быть только наш, мы же его так долго ждали!
Мужчины о чем-то громко разговаривали и на мой приход не обратили ни малейшего внимания. Пришла и пришла. Счастливая мама, примирившись на радостях с пристрастиями мужа, тихо сидела у печи и подкидывала дрова в огонь.
Я отдала маме в руки свой подарок, разделась и с грустным лицом отправилась в свой уголок на печи. Мое счастье не случилось. Наверное, я ждала, что папа станет меня жалеть, что-то скажет в свое оправдание, даже не знаю...
Радость сменилась отчаянием, мне даже конфет уже не хотелось, я ведь еще ни одной не взяла из подарка. Несла его в целости, ведь папа конфет не привез. Вытирая непрошеную влагу, я старалась не шмыгать носом, чтобы меня не услышали взрослые. Успокоившись, я невольно прислушалась к разговору.
- Скажи, Володик, - говорил мужчина, - нигде нет лучше, чем дома?
Наверное, маме тот разговор стал неприятен, она поспешно вышла в сенцы.
- Коля, что об этом говорить! Галя – красивая баба, такая породистая казачка, а я для нее кто был? Работник, Коля! Обыкновенный работник. Ты глянь, в чем я приехал. Куфайка* и резиновые сапоги! Это в декабре. А я же ей все свои гроши отдал, как дурак. На дорогу едва у соседа червонец выпросил, обещал по почте переслать. Ладно, давай лучше выпьем. Перенервничал что-то я сегодня…
- Ты, Володик, слепой. Твоя Лена не хуже той Гали, а плюс еще дети. Тонька еще совсем малая. Сыну как в глаза глянешь, когда из армии придет? А дочка твоя старшая? Что скажешь ей, ведь взрослая уже, замуж вышла, все понимает.
- Да, не трави душу, Коля! Сам все понимаю!
Папа быстро опрокинул свою стопку и вытер губы рукавом. Что он мог сказать? Да разве словами исправишь такую ошибку?
Ночью я слышала звуки, доносящиеся с кровати родителей, и какое-то неприятное чувство к маме росло в моей душе. Я бы назвала это отвращением. Я вполне понимала, что между ними происходит, но весь мой организм протестовал. Уже тогда детским своим умишком я понимала, что не должна мама так сразу все прощать.
Глупая и наивная, я не знала, что значит женская тоска, одиночество, каково это – оказаться брошенной мужем, когда тебе предпочли другую женщину. Ведь и мама моя была красивой. Невысокого роста, с хорошей пропорциональной фигуркой, приятным лицом и копной густых каштановых волос, заплетенных в тугую косу, заколотую гребнем на затылке.
Ей все говорили, что она красивая, от родителей, до соседей и друзей. Да и сам папа когда-то был без ума от мамы. Любил ее, сам говорил мне об этом. Как же случилось, что затуманенный алкоголем мозг не справился с ситуацией. Ломать – не строить. Человеческая мудрость гласит истину.
А мама? Она руководствовалась чувствами. Видимо так подсказало сердце – не оттолкнуть, а наоборот, приголубить. Пусть знает, что здесь ему рады, здесь любили и ждали.
Жизнь вошла в привычное русло. Папа оживился, с энтузиазмом взялся за домашние дела, плотничал, выполняя кое-какие работы под заказ, то окно кому-нибудь сделает, то дверь вставит, то корыто для свиней собьет, залюбуешься.
Он чувствовал свою вину передо мной, я это знала. На мой первый десятилетний юбилей купил подарок, поздравил, поцеловал со словами: «Вот ты какая у нас уже большая! Будь счастлива, дочка!», и прослезился.
Чудесный весенний день казался мне, десятилетней девчушке, удивительно длинным. С самого утра в доме все стояло "на ушах" - такая неспокойная у меня мама. Она волновалась по любому поводу, заводила своей нервозностью всех остальных, и уже через час после пробуждения в доме и следа не оставалось от покоя ночи.
Был очень важный день – мы сажали картошку в огороде. Весенний день год кормит – эту поговорку я слышала с пеленок. Потому, чуть только рассвело, мама подняла весь дом.
Папа привел лошадь, ведь без нее на огороде делать нечего, руками не вскопаешь тридцать соток земли. Он управлялся во дворе с плугом, подстраивая под себя длину поводьев, поправлял у лошади хомут, ведь ей предстоял нелегкий день. К тому же лошадь совсем недавно ожеребилась - ее нужно щадить.
Жеребенок крутился тут же, не понимая, что происходит, почему его привели в чужой двор. Ведь в его доме большой загон, где есть место порезвиться, а что делать ему здесь, он совершенно недоумевал, поглядывая искоса своими черными глазами.
Он то и дело подходил к матери, терся об ее шею, прикладывался к вымени. Лошадь перебирала своими мягкими губами его гриву, видимо на их языке она показывала образец материнской заботы и любви. Она уговорила малыша потерпеть, он успокоился и отошел, с интересом разглядывая новые для себя предметы.
Во дворе стояли ведра, в которых носили еду свиньям. Остатки муки на внутренней стороне ведра привлекли своим запахом жеребенка, он пристроился к одному из них, глубоко засунув голову внутрь.
В этот миг я выбежала из дома. Восторг переполнил мою душу до краев – во дворе живой маленький жеребенок! Это чудо, которое случилось впервые, раньше я только издалека видела маленьких лошадок. А сейчас он стоит так рядом, его можно погладить. Я даже подумала, что смогу на нем покататься.
Глупый наивный ребенок! Папа даже не успел ничего мне крикнуть, чтобы предостеречь от следующего шага. Но я уже сделала этот шаг и прикоснулась к спинке жеребенка рукой. Откуда мне знать об опасности?
В тот же миг жеребенок изо всей силы лягнул меня задней ногой. Удар пришелся прямо в грудную клетку, от его силы я отлетела на несколько метров и упала навзничь. Ко мне сразу подбежал папа, схватил на руки.
Но от страха, что меня отругают, а еще больше от боли и обиды, я вырвалась и убежала вглубь сада. Я сидела под яблоней и горько плакала, на моей груди красовалось кроваво-красное копытце – отпечаток удара.
Папа нашел меня там, успокоил, рассказал о том, как себя вести с жеребятами. Тогда я узнала, что диким молодой конь бывает еще очень долго, только взрослого его специально объезжают: ломают характер, чтобы он стал ручным, давал себя запрячь, мог выполнять свои обязанности, помогая человеку делать тяжелую работу – пахать поле, перевозить груз.
Жеребенок не обучен, любое действие со стороны человека он воспринимает как угрозу и, хоть и кажется маленьким, он силен даже по сравнению со взрослым человеком, не то что ребенком - силу его удара я испытала на себе.
Отпечаток копытца я носила на своей груди недели две. Сначала он был кроваво-красный, затем стал фиолетовый, еще через некоторое время - черно-коричневый, зеленый, желтый, потом и вовсе исчез.
Боль через несколько дней прошла, зато я рассказала всем подружкам, что гладила живого жеребенка. Они мне не верили, и тогда я показывала свой синяк, как доказательство своей храбрости (и дурости, но я никому в этом не признавалась).
Миновала весна, снова наступило долгожданное лето. Я окончила начальную школу, с четвертого класса предстояло учиться в городе. Но до сентября еще много времени. Каникулы!
Чудесный летний день обещал мне массу развлечений. Это теперь дети, кроме планшета и смартфона, не знают, чем заняться на улице летом. Для моего поколения такой вопрос не стоял однозначно.
Можно ловить мальков в журчащем ручье с прозрачной теплой водой, здесь же можно и искупаться без трусиков, глубина всего-то чуть выше колена. Мама не увидит, ведь ручей скрыт от глаз высокими берегами, это канал, один из многих, прокопанных вдоль наших полей в ту пору, когда осушали местные болота.
Можно сходить в колхозный сад за яблоками, это ничего, что они еще зеленые, некоторое сорта можно есть и незрелыми, вкус их необыкновенный.
Или просто поваляться в высокой траве на берегу пруда, слушая жаворонка в небе, крики чибисов, которых кружит так много над лугом. «Чьи-вы? Чьи-вы?» - слышится мне вопрос в крике птиц, смеюсь и отвечаю: « Я сама по себе!»
Первое время у меня не было друзей, я коротала время с любимой кошкой Муркой, в основном, находясь дома. Позже, когда пошла в школу, появились подруги, меня стали отпускать в поселок одну. О том, чтобы бояться за жизнь ребенка в то время, мама и мысли не допускала.
В тот день у меня было серьезное задание – отнести обед папе, который за деревней пас коров. Мама сложила незамысловатую еду в холщовую сумку: хлеб, сало, зеленый лук, несколько вареных яиц и бутылку молока.
Обходить поселок вокруг – это несколько километров пути, поэтому я пошла через чей-то двор, увидев с улицы, что собаки во дворе нет, ворота открыты, проход свободен.
За сараем следовал сад, по которому нужно пройти, чтобы выйти за огороды, где начиналось пастбище, а за ним – сенокос.
В саду росла трава, цвел белым ароматным ковром клевер, на котором гудели пчелы. Я остановилась под большой яблоней, скрывшей мою голову от палящего солнца, с интересом наблюдая, как пчелка своим хоботком выпивает сладкий нектар из каждого цветка клевера.
Откуда появился этот человек, я не увидела. Грузное тело повалило меня на землю, зажав рот. Я больно ударилась спиной обо что-то острое, лежащее в траве, возможно выброшенный с огорода камень. Свободной рукой мужчина начал задирать мне платье, добрался до трусов, рванул их с меня, слабенькая резинка тут же треснула.
Я в ужасе таращилась на него, в этот миг прощаясь с жизнью. На какую-то долю секунды насильник ослабил хватку, мне удалось разжать рот и изо всех сил укусить его за руку. От неожиданности он отпустил меня, я вскочила на ноги и с диким визгом понеслась через огороды подальше от пережитого кошмара.
К папе я прибежала вся в слезах, меня просто трясло, зуб на зуб не попадал, когда я пыталась рассказать, что со мной произошло. Вот тогда я и узнала истинное отношение ко мне моего отца. Он был вне себя от ярости, но всю свою любовь и нежность попытался вложить в то, чтобы в первую очередь меня успокоить.
Сев на траву, папа взял меня на колени, прижал к себе, гладил по голове, целуя мои волосы. «Тише, тише, доченька! Я никому не дам тебя в обиду. Слышишь? Никому!» В его сильных руках я пришла в себя. Даже сказала, что несла ему еду и обронила сумку. За его обедом мы сходили вместе, потом папа проводил меня домой.
Его звали Найко. Это прозвище мужчина носил с детства, хоть его настоящее имя Анатолий, но так его никто не называл, Найко - олигофрен, в поселке он считался безобидным, за ним не значилось никаких проступков до той поры, пока он не созрел, как мужчина.
Женщины в деревне стали замечать, что он исподтишка подглядывал за ними, одна другой жаловались, но до милиции дело не доходило. Все понимали – беднягу упекут в психушку, жалели его несчастную мать, которая и так жила с опущенной головой, боясь упреков от людей, страдая из-за болезни единственного сына.
Никто не догадался подумать о детях – маленьких девочках, которые могут заинтересовать одержимого болезненной страстью мужчину, а также о том, что маленькое слабое создание не сможет противостоять силе взрослого самца.
После того случая Найко забрали в психиатрическую больницу, наверное, папа тогда постарался, я этого не знаю. Мы в деревне ничего никому не рассказывали. Во-первых, мама хорошо понимала, что тот человек болен, знала проблему "изнутри" . Во-вторых, люди злые, такая новость могла обрасти ненужными сплетнями, а я стала бы предметом насмешек. Больше в деревне Найко не появился. Его мать вскоре умерла от неизвестной болезни, дом продали очередным переселенцам.
Я счастлива, что Ангел-Хранитель отвел от меня беду. Может быть у Найко и не было в отношении меня злых намерений, он лишь хотел увидеть голенькую девочку, но пережитый страх заставляет думать иначе. Слушая по новостям о педофилах, содрогаюсь от мысли, через что прошли маленькие создания, ставшие жертвами, если им удалось выжить, ибо мертвые уже ничего не чувствуют.
Почему всякие ужасы преследовали меня всю жизнь, не знаю. Возможно, в прошлой жизни я сильно нагрешила. Или мое буйное воображение дорисовывает обычные жизненные ситуации, вселяя в душу этот страх. Вы думаете, этим все закончилось? Ничего подобного! Как минимум, еще дважды меня пугали до дрожи в коленях, но это случилось уже во взрослой жизни.
После того случая мне иногда снится один и тот же страшный сон: я в ужасе смотрю на человека-зверя, не понимая, что происходит, из моих широко открытых глаз катятся беспомощные слезы, сердце от страха подскакивает к горлу, больно дышать. Ни пошевелиться, ни вскрикнуть нет ни малейшей возможности, слишком неравны силы – взрослый мужчина и маленькая девочка…
- Проснись, проснись! – сквозь охвативший ужас до меня доносятся, как из неведомой дали, слова родного человека – муж трясет мои плечи, безуспешно пытаясь меня разбудить уже несколько секунд.
«Сон. Господи, опять этот сон, сколько можно уже?! Более сорока лет прошло с того страшного дня, а кошмар моего детства не отпускает», - я сажусь на кровати, сердце колотится в груди, опять приступ аритмии. Приходится подниматься за спасительными пилюлями.
- Спасибо, что разбудил. Ты спи, я скоро приду.
- Что снилось-то? Ты стонала, металась, слезы катились из глаз, точно, как в прошлый раз. Что тебе снится такое ужасное? – муж явно обеспокоен, в голосе неподдельная забота.
- Не помню, - отмахиваюсь я, не желая продолжать этот разговор.
Тогда меня от всех последующих переживаний спасла Маша. Бориса отправили в длительную командировку в город Ковель, а сестричка ушла в декретный отпуск и приехала к нам... рожать!
Тот день помню во всех подробностях. С утра Маша уехала в поликлинику на очередной осмотр. Неожиданно на пороге возник Борис.
- Ой, Боренька, - сразу заволновалась мама, - Маши что-то долго нет. Как уехала с утра, так до сих пор не вернулась. Не иначе, как в больницу положили...
Он бросил сумку и побежал на остановку.
Утро было солнечным и жарким, а к обеду небо затянуло тучами, поднялся шквалистый ветер, и разразилась гроза. Громыхало и сверкало так, что мама зажигала свечу - у нее был панический страх перед стихией, в детстве молнией убило ее подружку, когда та пасла коров.
Пролился сильный теплый ливень, в считанные секунды небо посветлело, облака рассеялись и засияло солнышко. Я, счастливая, босиком проверяла глубину всех имеющихся луж на дороге и поглядывала в сторону остановки, в ожидании Маши и Бориса.
Его я увидела сразу. Он шел пританцовывая, держа перед собой в руках несколько пакетов с едой и напитками. Заметив меня на дороге, громко позвал. Я побежала навстречу.
- Тонечка! Маша родила девочку! - радостно воскликнул Борис, при этом он улыбался во весь рот и, казалось, был готов прыгать до небес. - Беги, рассказывай мамке, что она стала бабушкой (папа в это время находился на работе).
Я влетела в дом с криками "мама! мама!", напугав ее до полусмерти. Когда мама, наконец, услышала, что я ей говорю, она произнесла:
- От, дурное дитя! Разве ж можно так кричать?!
Откуда я знала, как можно, как нельзя? Я же видела - Борис счастлив! Человек родился!
Так я стала тетей. Племянницу назвали Танечкой. Вскоре Машу выписали, и в нашем доме появилось маленькое чудо, которое почему-то либо спало, либо плакало, но никак не хотело со мной разговаривать и открывать глазки.
Танечка спала больше днем, а по ночам выводила серенады. Маша периодически сама плакала, не в силах успокоить ребенка. Мама лезла со своими советами, ругая "слишком разумную медсестру" за режим кормления, которого старалась придерживаться молодая мама, ведь тогда этого требовали педиатры.
- Давай титьку, если плачет. Что ты дитя мучаешь?! Я вас кормила так: сколько просили, столько давала. И все выросли, и пошли вовремя, и говорить научились, и разумные все, кроме несчастного Мишки, царствие ему небесное.
Но Маша не особо прислушивалась, уверяя, что у ребенка должен быть ночной перерыв, а днем надо кормить не раньше, чем через три часа. Танька орала все дни напролет, хоть молока у Маши хватало на двоих.
Однажды к нам пришла старая женщина по имени Анисья. Услышав, как плачет девочка, она просто обронила:
- Это щетинка ее беспокоит. Или выкатайте, или до трех месяцев будет верещать, пока сама не выкатается.
Какая щетинка? О чем она говорит? Даже мама ничего такого не слышала. Но сделали, как советовала. После купания, когда кожа ребенка разогрета, Маша сбрызнула ее своим молоком и стала круговыми движениями тереть спинку в области лопаток.
Через несколько минут из кожи стала появляться самая настоящая щетина, как у небритых мужчин на бороде. Маша выдрала ее пинцетом, проделав то же с кожей на крестце.
С того дня Танюшка спала, "как пшеницу продавши". Вся семья, наконец-то, вздохнула с облегчением. Весь наш режим дня подчинялся теперь ребенку. Малышка росла не по дням, а по часам, вскоре и мне позволили взять ее на руки.
Счастью моему не было предела. Пригласили фотографа, который сделал первые снимки. Есть такое фото, где я держу Танечку на руках и улыбаюсь. Девочка так вкусно пахла, была такая маленькая, хорошенькая, мне все время хотелось целовать ее в щечку. Но Маша строго приказала, что этого делать нельзя, потому что на моих губах живут микробы. Понятия не имея, что это, я сестру безоговорочно слушалась.
Так я впервые в жизни прикоснулась к священной тайне Материнства.
С четвертого класса я стала учиться в городской средней школе. Помню, что шла первого сентября на уроки и надеялась встретить того самого Владика, из кожного диспансера.
И встретила! Парень учился в десятом классе, но меня он не узнал. Да и я стеснялась подойти, потому что он стал уже совсем взрослым. Над верхней губой у него пробивался хорошо заметный темный пушок, голос стал мужским, только его огромные глаза оставались такими же по-детски наивными, да лучезарная улыбка напоминала мне его прежнего.
На переменках я бегала в то крыло школы, где располагался его класс, исподтишка за ним наблюдала, знала, что он начал курить, хоть в то время школьники тщательно прятались от учителей.
А самое большое мое счастье было, когда его класс дежурил в столовой. Старшеклассники с повязками все время находились там во время большой перемены, следили за порядком, пока остальные дети обедали. Тут уж я имела возможность на него вдоволь насмотреться!
Владик окончил школу, и больше я его никогда не встретила. В моей жизни появились другие интересы, и детская любовь была забыта, но, как оказалось, не навсегда…
* телогрейка
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/03/30/1683
На фото я с Танюшкой.