Прошедшей зимой, один из моих лыжных маршрутов проходил по лесам, изобилующим разнообразным зверьем, о чем свидетельствовали многочисленные следы на снегу, погрызы и порои. С наступлением весны захотелось пройти по тем же местам, посмотреть, что изменилось в жизни животных со сменой сезона.
День выдался холодный, с пронизывающим северным ветром, заставившим печеночницу или пролеску благородную собрать в бутончики свои голубые лепестки, а мать и мачеху по склонам канав опустить к земле, закрывшиеся желтые цветы. Однако, весна вступила в следующую, после таяния снега или «весны света» по Пришвину, фенологическую фазу – оживления весны. Об этом рано утром кричали журавли и караваны гусей. Им вторили трели зябликов, щебетание скворцов, барабанная дробь дятлов. На старом гнезде появился аист, самец-разведчик; самочка прилетит на дня три-четыре позже. Несмотря на холод, в небольшом пруду уже плавает лягушачья икра и неуклюже копошатся в холодной воде, еще не отогревшиеся, перезимовавшие взрослые особи. Здесь же я поднял на крыло пару крякв. Проходя по лугу, наблюдал в бинокль за пируэтами чибисов и, то ли, токовым полетом, то ли, воздушным боем канюков.
В голове вертелась строка из песни: «…я брел наугад по весенним протокам…» и созрело решение пройти вдоль мелиоративных каналов, пересекающих большой заболоченный лесной массив. Меня давно интересовал вопрос: есть ли в этих каналах рыба, в частности, щука? Если есть, то я ее увижу – у щуки сейчас нерест, она трется о прошлогоднюю прибрежную растительность, нарушает спокойствие водной глади, чем себя и выдает. К моему глубокому сожалению, я обнаружил, что зимой, уже после того, как я здесь ходил на лыжах, вдоль одного из каналов прополз экскаватор, углубляя русло и завалил берег черной торфяной жижей с обломками древесины и раковинами моллюсков, здорово затруднив мне передвижение. Уровень воды в канале пошел на спад – вешние воды уже, в основном, схлынули в Неман. Поверхность водотока, по мере моего передвижения вдоль него, нигде не шелохнулась. Похоже, что щуки в нем нет, а из другой рыбы, визуально я определил только наличие колюшки. Не встретились мне ни выдра, ни норка, что косвенно указывает на отсутствие рыбы в канале.
Вот впереди показалась бобровая хата: жилая, судя по желтеющим в воде, свежеокоренным веткам лозы и многочисленным погрызам деревьев на берегу. Хозяев не видно – наверняка, давно меня учуяли и затаились. Присев, я выждал какое-то время, в надежде, что они объявятся, но тщетно. Небольшие ручейки, вытекающие из заболоченного леса, пополняли кристально чистой, талой водой канал.
Наконец, я дошел до того места, откуда экскаватор повернул обратно: дальше он работать не смог, поскольку, берега плотно заросли зрелыми деревьями. Это хорошо, а то я уже устал месить сапогами торфяную жижу. Здесь, на повороте русла, бобровая плотина, поддерживающая уровень воды до нее, на метр с лишним выше, чем за ней.
Решил отойти от водотока в глубь леса и подойти к установленному неподалеку на поляне, солонцу – солевой кормушке оригинальной конструкции из досочек на столбике. Обычно, делается углубление в бревне или пне и туда закладывается соль, которую животные могут лизать – лизунец. Здесь же, соль в этом «бочонке» оказалась так глубоко внутри, что ни один лось или олень ее не достанет, не говоря, уже о косулях. Видимо, принцип работы этого солонца в том, что соль под действием осадков размокает и рассол стекает по столбику, который лижут и грызут звери: он истончен, обгрызен. Масса следов вокруг говорит о том, что он пользуется популярностью у копытных.
На всякий случай, я обошел по периметру поляны лозовые кустарники, внимательно вглядываясь в них. Нередко, копытные, часто посещая это место, роняют здесь рога: весна – самое время поискать их. Подарка звери мне не оставили, но многочисленные следы их пребывания были видны на каждом шагу: обкусанные веточки ивы, снятая с деревьев кора, поднятый листовой покров. Пожалуй, ночью здесь кипит жизнь.
Поблизости от солонца обнаружил бальнеологическую лечебницу кабанов: кабинет массажа, в виде смолистой старой ели, с вытертым боками животных комлем и грязевые ванны, покинутые пациентами перед моим приходом. Радует, что не всех свинорылых охотникам удалось депопулировать.
Вернулся к каналу. Дальше по маршруту следовал каскад бобровых плотин, повышающих уровень воды, причем, последняя из них, почти на два метра. Впечатляет крепость этого «зубо-лапотворного» сооружения, выдерживающего напор воды в сотни тонн, а на вид оно кажется рыхлым и совсем не прочным. В очередной раз подивившись строительным способностям бобров, я признал, что на этом участке канала хозяева они, а не мелиораторы.
Проходя по ответвлению основного водотока, проходящему по опушке, в прошлом, зрелого, смешанного леса, ныне ставшего, заросшей молодой порослью осины, березы и ели вырубкой, обнаружил засидку на копытных – лабаз с лестницей. Забрался на нее и огляделся: заметил какое-то движение, и тут огромное, черное животное в десятке метров от меня, с легкостью жеребца на скачках, перемахнуло через поваленный двухсотлетний дуб. Сохатый – уже без рогов, но очень крупный. Я подошел к тому месту, где он перепрыгнул препятствие – высота его мне по грудь, не менее полутора метров. Огляделся и пришел к выводу, что он давно живет на этой вырубке: вокруг на многих деревьях соскоблена кора на высоте моего лица – тот же рослый зверь. Погрызы были и свежие и заветрившиеся.
Возвращаясь домой, набрел на дятлову кузницу – урожайный был прошлый год на еловые шишки. Жаль, что ель у нас расти не хочет, неумолимо уничтожает ее типограф…
Замечательная прогулка и, в результате, прекрасное весеннее настроение, несмотря на усталость.
Версию текста с иллюстрациями можно посмотреть здесь