Обратный удар

               




      Бригада «гнула дуги». Так в просторечии говорилось для краткости. А, если официально, то занималась «изготовлением конструкций для крепления горных выработок при добыче угля шахтным способом». Участок располагался на открытом пространстве. Тащить с него было нечего, двенадцатиметровый профиль весил три центнера штука, вальцовочный станок тонны три, изготовлен на месте, транспортировке не подлежит. Да и применить их на стороне негде, поэтому за сохранность не беспокоились. Сварочные аппараты закрывали в трансформаторной будке и закрывали на замок дверь с черепом и угрожающей надписью: «Не влезай – убьет!». И даже калитка ограждения будки не закрывалась. С одной стороны участка проходила железнодорожная ветка, с другой единственная, оживленная дорога, связывающая цепь шахтерских поселков Черновского района г. Читы, раньше так и называвшегося «Черновские копи». Благодаря удачному расположению и затейливому коллективу, участок сразу получил известность. Весь район знал работников поименно, восхищался их мастерством и не только профессиональным. Впечатляли внушительные детали, которые надо было вручную перемещать по участку. Весили они до ста двадцати килограммов, часто переносить приходилось вдвоем, конфигурация и расположение станков не позволяли ухватиться третьему. Смену выдержать могли только атлеты со специальной подготовкой. Ребят подобрали крепких, а за подготовкой дело не стояло, план производства обеспечивал ее регулярность.
   Автокраном разгружался вагон с профилем. Затем профиль резали бензорезом на детали необходимой длины, несли на станок, там гнули до нужного радиуса, проверяли шаблоном, доводили гидравлическим прессом, штабелировали. Со стороны выглядело индустриально – постоянный грохот механизмов, струи расплавленного металла из-под резаков, искры сварочных аппаратов. Зимой в меховой одежде, валенках, летом по пояс голые, черные от загара, которым обзаводились с мая. Такие постоянно действующие  аттракционы для всеобщего обозрения  на доступном всем месте до этого еще никто устраивать не додумался. Это примерно то же, что поставить доменную печь в городе без стен и ограждений.
   Но к этому как-то быстро все привыкли, членов бригады знали поименно, распределились симпатии. И не случайно. Ребята не просто работали, они еще и развлекались от избытка силы и энергии, чем немало тешили вольных и невольных зрителей. Работу они превратили в бесконечные состязания. Каждая операция стала номинацией и в каждой свой фаворит. Все это со смехом, ерничаньем, оглашениями результатов и спорами по поводу их справедливости. Производственными возможностями не ограничивались, в свободное время боролись, тянулись на руках, канатах, на перекладине, установленной между делом, выполняли все существующие нормативы. Нередко рейсовый автобус останавливался по просьбе пассажиров, чтобы посмотреть какую-нибудь новую причуду добровольных циркачей. Однажды придумали соревнования по переноске на себе друг друга. Участвовали четыре человека. Сначала через дорогу один перевез товарища, потом это повторили все. Неинтересно. Стали перевозить по два. Кончилось тем, что на спор каждый должен был перевезти на спине остальных на большее количество переходов через дорогу перед автобусом. Нагрузка на спину и ноги само собой, но главной трудностью было удержать равновесие, которое соперники на шее старались «нечаянно» нарушить. Движение остановилось с обеих сторон. Пассажиры и водители вышли, советовали, ликовали, свистели, болели за любимчиков, только что ставки не делали как на ипподроме. В итоге победил тот, у кого ноги оказались крепче.


   Когда набирали бригаду на новый участок, меня по протекции перевели в нее из слесарного цеха, в котором я отработал к тому времени год после демобилизации из армии. Для того чтобы стать полноценным работником, пришлось освоить сварочное дело. Операции были несложные, наставники хорошие и много времени это не заняло. Уже через месяц в бригаде не было разделения труда по квалификации. Еще один молодой член бригады, Володя Шокарев, также на ходу наверстывал пробелы в профессии. Бригадиром был Толя Сидоров. К тридцати годам имел известность в отрасли как сварщик высочайшей квалификации. Один из немногих, мог сваривать детали вслепую на ощупь в нишах агрегатов экскаваторов, куда с трудом протискивалась рука, с укороченным из-за недостатка места, электродом. К тому же корпуса были чугунные, специальных электродов не было, приходилось изготавливать самим или наматывать на электрод медную проволоку. В сложных случаях его частенько вывозили с участка на прорыв. Способ продлевал жизнь механизма и позволял избежать трат на капитальный ремонт экскаватора. Но еще большую славу приобрел, занимаясь вольной борьбой в местном спортивном обществе «Шахтер». Травма колена остановила его спортивную карьеру. Невысокий, плечистый, он был весь из переплетений мускулов. О физической подготовке его можно судить по одному трюку, особенно полюбившемуся нашим фанатам. Вставал на мостик, мы втроем заходили на него и приплясывали, стараясь продавить. Ни разу нам это не удалось, хотя весу в нас было не менее двухсот килограммов. Балагур и весельчак, управлял бригадой с шутками и прибаутками, ни на минуту не замолкая. Валера Дедюхин, звал его: «болтун семиламповый», намекая на популярный тогда радиоприемник. Валера был года на три старше бригадира. Еще массивнее, кряжистый, мужчина в самом соку, он во многом походил на Толю, чуть-чуть во всем уступая. Не будь Толи, был бы лидером. Он старался не уступать, но соперничество их до конца жизни Валеры, к сожалению короткой, не мешало истинно мужской дружбе. Оба были женаты, имели детей. Толя потомственный шахтер, пропитанный пролетарским духом, здесь родился и другой жизни не знал. Валера, выходец из таежной деревни. Одержим охотой, к которой впоследствии приучил всю бригаду. Вообще, под его влиянием мы стали любителями развлечений на природе в любое время года. Володя Шокарев, обитатель советских трущоб – временных бараков, которые вопреки статусу, вместо десяти лет стоят уже лет тридцать и никто их сносить не собирается. Слишком много нужно для этого переселить никчемного, нетребовательного люда. В бараках остались самые маргинальные асоциальные представители, состоящие из бывших «врагов народа» и современных люмпенов. С властями они старались не связываться, справедливо не ожидая от них ничего хорошего. Всех это устраивало. Приучились жить своим миром со своими порядками, ничего не выплескивая наружу. Внешне все было пристойно, дворы коммунальщиками убирались исправно, а в помещения посторонние не заходили, боясь дурной славы обитателей. Так и жили анклавом в своеобразном гетто, куда отваживалась проникать только милиция по экстраординарным случаям и для повышения показателей. Володя, как закрепившийся на постоянном месте работы, был исключением в своей среде, только этим и выделяясь в бараках. Отличался лидерскими качествами, умел постоять за себя, с грехом пополам закончил восьмилетку, хотя был смышленым и даже начитанным. Дальше не пошел, никому это не было нужно. Взрослую жизнь дети бараков начинали с возраста осмысления себя как личности, т.е. пить, курить и социализироваться наравне с взрослыми. Нравственных тормозов у них не было. Володя как-то не спился, остановившись на стадии любителя «красненького», что осуждалось в брутальной компании соседей, как занятие недостойное, но заставил уважать свои привычки, не без помощи кулаков. Что поделаешь, в их кругах это самый убедительный аргумент. Но и красненького, если вволю, хватало до потери соображения. Не один раз приходилось доставлять домой, что очень удивляло и не оценивалось.


   Профиль нам доставляли от двух поставщиков. Один магнитогорский, второй японский. С виду совершенно не отличающиеся, изготовленные по нашим ГОСТам. На этом сходство заканчивалось. Структура магнитогорского профиля была неоднородной. Проще говоря, при прокатке через станок деталь из японского профиля сразу, без проверки укладывалась в штабель готовой продукции на погрузку. Магнитогорский приходилось прогонять несколько раз, перенастраивая станок. Он то шел пропеллером, то волнами. Затем доводить на гидравлическом прессе. А это потери времени и лишние переноски. Приходилось мудрить. Нормы были разработаны единые, к счастью, по магнитогорскому профилю. Если он был в работе, то план выполнялся ценой непомерных нагрузок и напряжения сил. Порой и сверхурочного времени. Зато дневной план при работе с японским профилем выполнялся за пару часов. Благодаря этому получали передышку, регулируя выработку. Появлялось время для различных развлечений на рабочем месте, ибо покидать его нельзя.
   Начинались эти самые развлечения обычно с ведра пива, поскольку крепкие напитки употреблять было чревато – пьянство строго каралось. А с ведра пива на троих ни в одном глазу! Только настроение повышается, и кураж сил добавляет. Я говорю на троих потому, что мои пара кружек за весь день в счет не шли. В счет выпитого, но не в расчеты. Хочешь, пей, не хочешь, не пей, но участие на равных. Даже если не было денег, наш источник не иссякал, так как буфетчица столовой № 1 всегда отпускала до получки или аванса. Иногда занимали у знакомых, так же как и сами ссуживали в трудную для них минуту. На заборе мелом крупным шрифтом велся счет кто, сколько должен внести в общий котел. После зарплаты все стиралось и через неделю писалось снова. Начальству и любопытным поясняли, что это коэффициент трудового участия в производственных показателях по собственной шкале, им не понять. Некоторые интересовались, почему у меня самый низкий коэффициент. Слабак.
   Работали часто вчетвером, пятый член бригады у нас всегда был переменным. Нам никак его подобрать не могли. Не выдерживали ритма и нагрузок. Физический труд как в спорте требует постоянных тренировок. Мы все были втянутые, а новичок, в лучшем случае, выдерживал до обеда. Вот и сейчас очередной претендент убежал, хотя начальство возлагало на него надежды. Бригада уже зарекомендовала себя надежной производственной единицей, но руководство не устраивали анархические проявления , неизбежные в условиях работы в отрыве от начальствующего глаза. Должности мастера на такую численность не полагается, а с предприятия надзирать не набегаешься. Вот и пытались внедрить партийных или профсоюзных активистов, завлекая высокой зарплатой. Вначале к нам рвались и здоровые и жилистые и умелые и грамотные, но после нескольких конфузов, слава о которых, не без нашей помощи, разнеслась по предприятию, охотников не стало. Отсутствие натренированности решало все за пару часов. Иногда мы сами подбирали себе работника из числа друзей, соседей или родственников, которые приживались без особых проблем. Просто вводили их в работу на щадящих условиях, давая возможность втянуться. Месяца обычно на адаптацию хватало. Беда в том, что они по другим причинам не задерживались. Кто-то пошутил, что на Черновских каждый третий сидел, а половина из оставшихся еще сядет. Это было недалеко от истины. Среда к этому располагала. Даже вполне благополучного и законопослушного гражданина, она могла случайно втянуть в сомнительные дела. Я знал многих осужденных за самооборону или заступничество. Сидеть в четырех стенах не будешь, а за стенами сплошные случайности. Учитывая питейные пристрастия основной части населения, нетрудно догадаться какого свойства. Вот и уходили наши напарники чаще всего туда, откуда пришли. А то и просто пару раз проспал на работу или попал в вытрезвитель, получил пятнадцать суток – статья № 33 и прости, прощай! На предприятии с этим всегда было строго.
 

  Погода испортилась, промозгло и неуютно. Позавчера еще было тридцать в тени, а сейчас хоть в меха закутывайся. Да еще трясет после вчерашних посиделок в столовой, а потом на берегу речушки.  На работу глаза не глядят. К тому же спешить некуда. Заделы для плана имеются, но начальству этого не расскажешь. Трудовая дисциплина, будь она неладна! Умри, но на рабочем месте. Привычные шуточки бригадира никого не веселили. По хорошему бы съездить в магазин за бутылкой, но некому, с похмелья на переезде перехватят. В ГАИ четко отслеживают, у кого вчера была получка или аванс и где стоять, чтоб добыча была гарантированной.
   Настроение у бригады паршивое, Шокарев на всех бросался, Дедюхин глядел волком, Толя пытался их расшевелить, но безуспешно. Один рычал, второй молчал.
Я выставил дуги для обрезки концов и настраивал бензорез, посмеиваясь над страдальцами. Мне их несчастья неведомы. Вчера для приличия зашел в столовую, но быстро исчез, пить не стал даже пива, причина уважительная, на мотоцикле домой ехать.
   Володя, глядя на меня мутным взглядом и страдальчески морщась от головной боли, зарычал: «Ну, съезди, что ты из себя строишь? Тебе нравится издеваться? Какой ты друг после этого!». Валера присоединился, хотя и понимал, что это бесполезно. У меня было твердое правило не потакать дурным привычкам на работе. К тому же нарушение трудовой дисциплины. Вроде бы давно отучил, так нет же, все равно не оставляют попыток. Включился бригадир. Вдвоем с Валерой подняли меня и на руках перенесли к мотоциклу. Повесили на руль хозяйственную сумку с деньгами и с наказом: « Купи хоть что, на свое усмотрение», завели мотоцикл, нахлобучили на меня шлем и вытолкали с площадки. Я решил не поступаться принципами. На усмотрение, так на усмотрение. Приехал в магазин и купил полную сумку пряников. На оставшиеся деньги взял две бутылки вина «Букет Каракумов». Это пойло, произведенное в Средней Азии, пользовалось такой славой, что геленджикский «Солнцедар», которым даже последние алкаши предлагали заборы красить, казался по сравнению с ним, благородным напитком.
   Приехал, бросил сумку, сам отошел на безопасное расстояние, чтоб переждать неминуемые страсти.

- О, он еще и закуски взял! А где выпивка? Это?

   Разочарованием их реакцию назвать нельзя. Все с отвращением отвернулись от «Букета», лишь Володя, любитель «красненького» отважился открыть бутылку. Хлебнул и, издав страдальческий стон, запустил ею в мою сторону. Следом вторую разбил об забор, на котором красовался перечень неоплаченных грехов перед столовой. С тех пор попыток привлекать меня к своему спасению не делалось.


               
   С утра приходил автопогрузчик, чтобы подать из общего штабеля необходимое количество профиля на смену. Зимой постоянно посреди участка горел костер из тары с соседней базы снабжения. Доски были с гвоздями, как и зола после, остающаяся от них. Погрузчик при маневрах нередко заезжал на них и прокалывал шины. Ремонтировать приходилось вручную, за это водитель наш объект не любил и призывал на наши головы всевозможные кары. В работе применялись кислородные баллоны, вещь взрывоопасная, соседство с костром зимой или яркое солнце летом и контакт с любым маслом для них противопоказаны, но «авось» непобедимо, невзирая на постоянные напоминания при инструктажах безопасности. Баллон, вмещающий в себя шесть кубометров сжиженного газа, при взрыве от авиабомбы аналогичного веса отличается лишь меньшим количеством осколков. А снести, способен всё на 250 метров в радиусе. Вот и желал нам водитель после каждого прокола взлететь вместе с вагонами. Однажды это, при его участии, чуть не сбылось.
   Я запомнил этот день, пятницу 5 ноября 1971 года на всю жизнь. Заканчивалась предпраздничная рабочая неделя, впереди трехдневные выходные с премиями, демонстрациями, продовольственными пакетами и другими радостями советского бытия.
Бригада сворачивалась, времени до конца рабочего дня оставалось двадцать минут. Ноябрь был холодный, костер горел метровым пламенем, вокруг сидели и пререкались водитель автопогрузчика и сварщики. Он уже перевез в штабель всю готовую продукцию, оставалось уложить неиспользованный профиль и заготовки. Предметом спора было то, что четыре необрезанных конца профиля мешали проехать к нужному штабелю. Ему советовали отодвинуть их, а он отказывался, боясь наехать на гвозди, что чревато большим огорчением накануне праздника. Я пришел с предприятия, куда ходил за электродами и увидел, что коллеги уже разобрали свой инструмент, скинули спецодежду и приготовились идти в душ. Поэтому и отказывались от резки металла. Я был в спецодежде; оставлять недоделки перед выходными не хотелось. Подошел, забрал у водителя резак, которым он играл во время пререканий, открывая и закрывая вентили, что категорически запрещалось. При открытом редукторе баллона и бачка с горючим из  обоих сосудов содержимое вырывается под давлением. Если в какой-то момент давление из бачка преодолеет давление из баллона, то горючее перетекает в кислородный шланг и возгорание происходит не в форсунке резака, а внутри шланга. На сленге это называется «обратный удар». В этом случае последствия непредсказуемы, так как начинает гореть и взрываться сам шланг под воздействием кислорода. В лучшем случае шланг отрывает, часто семидесятикилограммовый баллон взлетает и его уносит куда угодно, где он и натворит бед. Тридцатиметровый шланг может отрываться кусками и продолжать гореть до самого редуктора, спровоцировав взрыв баллона.
   В спешке я не обратил внимания на то, что водитель вращал вентили и когда пламя не появилось сразу, не продув резак, сунул горелку в костер, чтоб ускорить воспламенение горючей смеси. Дальше произошло самое худшее. Громкий хлопок, мощным ударом меня сбило с ног, вокруг все заполыхало, неодолимая сила стала с шипением крутить меня по земле, поднимая тучи золы, в которой я оказался, разметав костер. Встать я не мог, так как шланг под давлением опутал меня как стальными щупальцами, свободным концом беспорядочно бил как прутом арматуры, выпрямляясь и полыхая струей пламени, сбивал меня с ног при попытках убежать со страшного места. На мне, благодаря тридцатиградусному морозу, были валенки, меховые рукавицы, шапка, защитные очки во все лицо, ватные штаны, телогрейка, меховая куртка и поверх всего защитная брезентовая спецодежда сварщика. Все это воспламенилось и быстро прогорало в местах, куда попадало пламя под давлением. Руками закрывал лицо. И не зря, меховые рукавицы сгорели. Доносились панические крики рабочих и случайно оказавшихся на площадке людей. Все это продолжалось не более минуты. Потом шланги обмякли, шипение прекратилось. Из-за железнодорожной насыпи, куда все убежали, укрываясь от взрыва, стали выскакивать люди и сбивать с меня пламя. В горячке попытался вскочить на ноги, но, вскрикнув от боли в животе, снова упал. Меня оставили в покое до приезда «скорой», подложив под голову телогрейку. Разогнуться я не мог из-за боли. Пахло горелыми шерстью и мясом, понять что-то в сплошном комке обугленной одежды было невозможно. До приезда «скорой» меня оставили в покое.
   Получил ожоги живота и рук. Спасла многослойная одежда, иначе внутренности просто бы сварились.
   В больнице меня навещали все члены бригады и друзья с предприятия, кроме бесчувственного не склонного к сантиментам Вовки Шокарева. Это он, когда все кинулись в укрытие, не растерялся, бросился к баллону, пренебрегая опасностью, и перекрыл редуктор. Чем спас, возможно, не только мою жизнь.  Рядом лежал штабель из пяти таких баллонов.