Третью неделю дьякон шуйской церкви святого Клементия Онисим мучался френчугами. Жена его, Мария, хлопотала над ним, как наседка: то бросалась растирать ноги и поясницу тюленьим жиром, то прикладывала пузыри со льдом, то топила баню и вела мужа парить… Ничего не помогало.
А на днях заходила к ним соседка-рядовуха, вдова Авдотья.
- И что мучаетесь, - выслушав сетования Марии на мужнину болезнь, принялась поучать она. Да в голос, чтоб и Онисим слышал, - вон, Моксю-то призовите. Моксю, колдуна лопарского знаете же, поди.
- Ну, знаем, - Мария недоверчиво смотрела на советчицу, по-рыбьи хлопая большими круглыми глазами.
- Ну так и позовите, пускай полечит. Он вон, почитай, всю Шую пользует, да и пришлых тож. У меня самой, как чего заболит, так жду не дождусь, когда Мокся из своих лесов на Шуе объявится. И ребятишек он моих врачевал – слава Богу, все здоровы, - Авдотья привычным взмахом частенько перекрестилась на иконы.
- Да что ты соседушка, что ты такое говоришь-то, прости Господи. Грех-то какой. А мой супруг – и вовсе, в церковном чине. И как у тебя язык повернулся такое сказать…
- Да что грех-то, что грех-то? Я ж правду говорю, а не веришь – поди, поспрошай у людей… Хотя, не каждый признается. Но я тебе, Марья, говорю, дело верное, иди за Моксей и не мешкай. А что грех – так потом отмолите, покаетесь, - Бог простит, было бы здоровье. Твой-то, сама говоришь, в церковном чине. Ему на промыслы ходить не надоть, вот пускай потом грехи-то и отмаливает и за себя, и за тебя. Он там все время в церкви, ему до Бога ближе. Так что отмолит, не сомневайся. Главное, чтобы здоровье было, - Авдотья не к месту разгоготалась гусыней, волнуя свое большое рыхлое тело и обнажая крупные желтые зубы.
Мария смолчала, не зная, что ответить. Впору бы и выгнать вон такую советчицу. Да как выгонишь, всю жизнь по соседству в одном ряду прожили. Авдотья же, чувствуя молчаливый отпор, встала, одернула сарафан и, обиженно поджав губы, направилась в двери. Но уже уходя, гаркнула, однако на прощание, не столько для Марии, сколько для самого Онисима:
- А все ж послали бы за Моксей. Дело верное, Истинный Крест, вам говорю.
Авдотья, хлопнув дверью, вышла. Мария посидела еще какое-то время за столом, подперев щеку кулаком, повздыхала. Тихонько подошла к постели мужа, с легким шорохом проскользнула за занавеску, присела в ногах на краешек, погладила ладонью ступни сквозь овчину.
- Болит?
- Угу.
- Что делать-то будем? Может, на Соловки тебя свозить? А? Помолимся Зосиме да Савватию, глядишь и помогут. Мне-то вон, помогли же.
- Да молюсь я Зосиме каждый день. И Савватию молюсь. Ничто не помогает. Что уж и ехать-то в такую даль, только мучаться. Хотели бы, и здесь помогли. Отступились, видать, от меня, от грешника.
Ой, Онисим, не гневи Бога. Поехали в монастырь. Мне-то вон как плохо было…
У тебя – другое дело…
В прошлом году возил Онисим жену в Соловецкий монастырь. Была она бесом одержима. То заговаривалась, то видела всякое такое, чего другие не видят, то вовсе падала на пол и начинала трястись с пеной у рта. Помогла Марии поездка. Болезнь как рукой сняло. А по дороге чудо произошло. Прежде жена на Соловках не бывала. Только из Шуи отчалили – уснула она в лодьице, а проснувшись, давай всем рассказывать, что в монастыре побывала. И все ведь верно назвала, где что расположено, где какие иконы, даже где какие двери и дорожки откуда куда какие… А там уже, на месте чего только ей не виделось: и эфиопы с дубинами, и Зосима с Савватием. Монахи радуются: «Чудо, чудо», - кричат. Онисим тогда ничего говорить не стал. Но еще и не о таких видениях дома от жены слыхал. Не в диковинку. Но падать и биться с тех пор и впрямь перестала. Исцелилась. Значит, было все же чудо. Только вот, где чудо, где бабьи напрасные враки, поди теперь разбери.
Онисим отвернулся к стенке, заскрипел зубами, тихо постанывая.
- Слыхал ли, чего Авдотья-то говорила, - продолжала Мария.
- Слушай, Мария, - Онисим с трудом перевел дыхание.
- Чо?
- Шла бы ты…
- Куда?
- Куда, куда… Туда же все, вслед за Авдотьей.