Отрывок из моей книги "Рыцарь Грааля"
В этой книге – и моя жизнь, и история жизни героя, прожившего рядом. И поступки людей, с кем встречался или работал. Размышления, рассуждения автора и героев, философские и жизненные постулаты, спорные истины и доказанные аксиомы. Поступки героев и их суждения не всегда абсурдны, но часто не совпадают с позицией автора.
Но не абсурдна ли сама жизнь, при всем великолепии ее проявления?
В повести есть то, о чем не принято говорить, но что неизбежно сопровождает человечество всю историю его развития.
Повесть не является документальной, но что может быть документальней, чем сама Жизнь?
ВСТРЕЧА СЕКРЕТАРЯ ОБКОМА КПСС ТОЛСТИКОВА С РЕЖИССЕРОМ
Он читал не раз о том, как режиссеры подбирают артистов на главные роли. Вначале на подсознательном уровне, а потом уже на кино пробах.
Правда, знакомый ему режиссер театра в разговоре с ним на тему подбора артисток, открыл, часто имеющий место, принцип: «Хочешь на экран, ложись на диван».
Толстиков осуждающе сказал:
- Извини, но это аморально принуждать к подобному женщину.
Режиссер усмехнулся:
- Напротив, свобода выбора и проверка любви к кино. А в отношениях начальника с подчиненной ему женщиной, это разве не так?
Но Толстиков не согласился:
- Что касается начальника и подчиненной, то здесь ты не прав. Женщина вправе не идти на такую работу. А поступив, на притязания начальника может ответить отказом. И даже подать в суд. И на ее стороне закон. Наши советские законы гуманны.
Режиссер отрицательно покачал головой:
-Женщина по природе своей не свободна, – продолжал он. Она без мужчины не может родить. И в постели властелин - мужчина. Свобода, за которую ратовала Клара Цеткин и Коллонтай, так и не осуществилась.
Режиссер посмотрел на Толстикова, словно пытаясь угадать его ответ:
- Вспомните, что писала Коллонтай. Она понимала, что как рабочий продает свой труд из отсутствия средств, так и женщина, заметь, по этой же причине не только в качестве проститутки, но и любовницы, и даже жены предлагает себя мужчине.
Толстиков несколько раз хлопнул узкими ладонями:
- Для большевиков подобное, - не новость. Ленин говорил, что успех революции зависит от того, насколько в нем участвуют женщины.
Режиссер решительно опроверг Толстикова:
- Демагогии мы от различных благодетелей наслушались, во! – Он ребром ладони провел по горлу. - Также как о демократии и нравственности.
Разговор шел в театре. Они сидели в креслах рядом, касаясь локтями друг друга. Режиссер был московский, а в Катрани он ставил, нашумевшую своими откровениями, драму. Драму не в детективном жанре, а драму в осознании того, в чем запутался герой.
С режиссером они дружили еще с комсомольских времен, и могли позволить себе откровенный разговор. Спектакль закончился. Разошлись зрители, ушли артисты. Они были одни в пустом зале.
- Ты знаешь, сколько я пробивал эту пьесу? Два года. И это при брежневской «демократии». А нравственность, за которую вы ратуете и наказываете? Скажи, Николай, есть ли в твоем аппарате хотя бы один мужик, не имеющий любовницы.
Толстиков усмехнулся: «Вспомнился анекдот. Дочь – ученица 10 класса женской школы рассказывает матери».
-Вчера нас проверяла врач – гинеколог. Из всего класса только одна девушка.
-Надеюсь, - это ты, доченька?
- Нет, мама. Это учительница.
Режиссер встал, поднялся на сцену, чтоб поправить не полностью закрывшийся занавес.
Он все еще находился, как подумал Толстиков, в своем спектакле - драме человека, не принятого обществом.
Режиссер словно подслушал его мысли:
- Если действия одного человека не принимаются обществом, то виноват не человек, а государство. Единство индивидуума и государства только в понимании государством интереса этого человека.
- Слушай, - сказал Толстиков, - я подбираю секретаря по идеологии. Пошел бы ко мне?
- К тебе, да. В аппарат – нет. И, как говорится, без комментариев.
Может быть, и прав был вождь, чтобы изменить любое общество, достаточно изменить сущность женщины – ее роль, духовное и моральное предназначение, - подумал Секретарь. Тогда он уже был вторым Секретарем Обкома Партии в республике.
Он предложил подвести режиссера до гостиницы, но тот отказался:
- Лучше пройдусь. – Спасибо, Николай.
Как мало осталось друзей и соратников, которые вот также по имени называли и откровенно разговаривали бы с ним.
Продолжение следует
Виктор.