Из литературного наследия поэтессы Р. А. Дышаленковой.
Бабушка была большая, как земной шар, круглая и шерстяная. С какой стороны ни глянь, все она уже видела и знает. Все на ней отпечаталось, как на глобусе: и Крым, и Рым, и Азия с Европой, и Магнитка вместе с Харьковом и Днепрогэсом. Поэтому внук Алеша с детства любил поточить свои острые перья на бабушкиной наждачной биографии.
- Бабушка, - ужасается внук, - а ты человечину ела?
- Лепешки из костной муки ела, а чьи это были кости, не знаю. Лет восемь было мне. Это еще в Казахстане, голод был, джут назывался. Скотина - та примерла с голоду. Трава вся высохла почему-то... А если старый череп отварить и отвар пить, пройдет болезнь головы...
Бабушка вяжет свитер из шерсти черного терьера, собаки домашней. Поясница бабушки уже укутана широким пушистым шерстяным поясом. Якобы это лечит от могучей старости.
Алеша старше голодной тогдашней бабушки - ему уже одиннадцать лет. Он сытый, гордый, задиристый: с улицы приходит, как с поля боя. Чего-нибудь пожует на кухне и, развалясь на диване, прицельно разглядывает бабушку.
- Не стыдно тебе, бабушка, у тебя татуировка на руке, ужас! Сердце, кинжал, а тут розовый ожог, что это!?
- Стыдно, внучок, конечно, стыдно. Вот пыталась свести татуировку да не получилось. Это харьковские бараки, детдом, завод. Клялись друг дружке в верности до гроба. Чудно! Детдомовцы, а так много было любви. Мальчишки-девчонки все клятвы знали. Клялись то на огонь, то на воду, то на нож, чтобы вместе быть. Вместе - тепло, весело, всё есть, когда вместе, и ничего не надо.
- А как на нож клялись?
Бабушка долго молчала.
- Да в стол втыкали... Нет, не скажу, ты ведь не детдомовский.
Отец и мать Алеши - большие начальники на большом заводе, дымящем и громыхающем за рекой.
Как школьник Алеша знает несколько стихотворений, прославляющих могучий завод. Но во двор убежал хвастаться клятвой дружбы на ноже, нож стащив на кухне. Принялись играть в ножик, швырять его в траву, с колена и плеча, чтобы он врезался в траву вертикально, а не брякался, по-дурацки, обиженно о землю. Тыкали меж пальцев все быстрее и ожесточеннее, стараясь лучше других.
Наконец Алеша саданул нож себе в ладонь, переполохался и рванул, ревущий, домой. Бабушка выкарабкалась из кресла, ухватила его и потащила в ванную. От страха и потрясения он описался. И принялся бить и пинать бабушку, так ему было больно. Вдруг она словно помолодела, распрямилась и дала ему под задницу, грозно, как медведица, прошептала: "На кого ты топишь ногом, кусок Петлюры?"
Алеша оцепенел. Неведомая сила накрыла его, словно одеялом. Бабушка решительно перевязала его ручонку и, шаркая тяжелыми тапками, ушла в свою комнату....
В доме тишина... Слышно только, как на кухне щенком скулит всеми забытый внучок Алеша. Да болит плечо, перебитое тросом бурильного станка, когда бабушка работала на железнорудном карьере горы Магнитной.