Март 2017. Библиотека-Центр общения и информации имени И. Н. Григорьева
получила в дар от Владимира Васильева книги с автографом И. Н. Григорьева,
редкие книги и даже письмо, написанное И. Н. Григорьевым!
Сердечно благодарим за ценный подарок!
В холодном январе девяносто пятого на остров Крым, что в ближнем зарубежье, пришла международная бандероль. Две книжечки и письмо - записка с поздравлением от «земляка, однодеревенца и жихаря Ситовского», как он сам надписал на одной из своих книг, Игоря Григорьева.
« 1 января 1995 г., Псков
Дорогой
Владимир Васильевич!
Сердечно тебя и чад твоих с домочадцами и супругу твою, само собой,
Поздравляю с Новым Годом. От всей души желаю тебе творческих удач,
Душевного Равновесия и Благоденствия.
И, да будет так!
Твой Игорь Григорьев.
Дорогой Владимир Васильевич!
Письмо твоё получил. Спасибо. Мысли твои я разделяю целиком и полностью.
Пусть Новый год принесёт нам ответ на вопрос, куда мы идём? И как из этого «Куда» выходить будем?
У меня новостей нет. Болею.
Прими мои книжки. Поклон тебе сердечный.
Бывай здоров и ясен.
До встречи, на которую надеюсь.
Крепко обнимаю
С любовью,
Игорь Григорьев».
В доме не стало теплее, не потянуло меня на подвиги, не вдохновлялись перед вылетом поэтическими строками наши соколы - летчики - всего этого не было. Дом оставался таким же холодным, без угля, без газа, часто и без света. Время «подвигов» к той поре уже прошло. Наступило время позора и развала.
Российский гарнизон на Крымском аэродроме сидел без керосина и, соответственно, без полетов. Не ревели очистители ВПП и разогреваемые двигатели, лишь промозглый Борей, разбегаясь от Новой земли вдоль Урала, сдувал снег с заледенелой взлётной полосы.
В тот вечер, не пожалев остатков керосина, который потихоньку сливали с самолетов и толкали по дешевке штатским предприимчивые прапоры, я открыл одну из присланных мне книжек. «Кого люблю. Посвященные стихотворения». Когда пришла пора долить керосинцу, добрался до середины книжки и обнаружил стихотворение, посвященное «Псковскому мальцу - огольцу», который, уехав далеко, увез с собой память о лесных стежках - дорожках, озерах, речушках и болотах, о соснах, елях и березах.
Теплее не стало. Но душу согрело. Уже не так безнадежно воспринимался крик муэдзина, когда я поутру бежал на электричку. Большой Симферопольский завод почти не кормил семью: производство падало, сокращалось, но как-то не верилось, что это уже, считай, безвозвратно. Моя работа конструктора - нестандартника, совмещающего в одном лице специальности целого КБ, была еще нужна. Все чаще и чаще что-то взрывалось, ломалось, а что-то и просто разворовывалось. На заводе страдали все. Жаловался на жизнь главный инженер - патриот романтик с жовтно-блакитным прапором в кабинете, у которого «две морковки осталось в холодильнике, а на зарплату штанов не купить». Жаловался и страдал протестант и демократ, талантливый токарь Боря, которому «два дня работы налево компенсировали месячный заработок». Мучался простоватый слесарь - ремонтник Коля Курский, сетовавший на то, что «с завода утащить уже нечего, а про последнюю зарплату забывать стали». И даже благополучный заместитель генерального Марк Абрамович, огромный породистый еврей предпенсионного возраста с маленькими живыми глазками на пухлом красном неподвижном лице, талантливый теневик советских времен, удачливый предприниматель и приватизатор, космополит и почетный гражданин города Иерусалима, совладелец авиакомпании «Крым», наладивший прямое сообщение с землей обетованной и имевший большой доход на аферах с цветным металлом, проводившихся под лозунгом «Каждому еврею - украинскую бронзовую кувалду во взрывобезопасном исполнении», как оказалось, тоже страдал. Да и было от чего. Дочь в Канаде, жена в Израиле. Сына, унаследовавшего амбиции папы, но не унаследовавшего папины таланты, осторожность и чувство меры, убили в Иерусалиме. Похоронив наследника, Марк Абрамович стал философом. Иногда, расчувствовавшись в узком кругу за столом, он вздыхал: «Все у меня есть, - подразумевая летающее, движимое и недвижимое имущество, - а вот жизни, похоже, и нет».
Прибавилось спокойствия в уже предопределенной конкуренции с новым «коренным населением» Крыма. Я, по выходным, утешая себя тем, что совмещаю полезное для деревьев с приятным для себя и поддерживаю форму скалолаза, ползал по высоте с ножовкой, обрезая верхние, начинающие усыхать ветви раскидистых ив и вязов, растущих вдоль Салгира. С шестилетним младшим сыном мы катили тачку с дровами домой. Новые «коренные» валили и разделывали ивы, тополя и вязы бензопилами «Дружба» и вывозили на КАМАЗах. Обижаться не стоит. Неизбалованный жизнью, практичный, жёстко настроенный на борьбу за выживание на «исторической родине» народ, умел ценить и культуру и знания, казалось, оттаивал в неспешной по-восточному беседе. Они, по-своему уважали своего русского соседа за знание Ветхого и Нового Завета и даже Корана, который большинство из них не читали. Старый Мулла мне объяснил, что правоверный мусульманин, покорный воле Аллаха, должен слушать не только слово Пророка, но и «музыку» арабского стиха в подлиннике.
В уже далёкие тридцатые годы вместе с арабской письменностью у народа отняли и возможность читать Коран. Перевод на русский, сделанный академиком Крачковским для «неверных», не считается для тюрка священной книгой. Странным казался им русский, у которого «рот есть, а кушать, как будто не хочет». «Володя, так не выживете. Торгуйте, корчуйте цветы, сажайте картошку» - но без средств и энергии нет воды, а без воды под крымским солнцем картошка не росла…
Копаясь в архивах, в очередной раз задумался.
Двадцать лет пролетело как мы вернулись на Псковщину. И "Крым наш", только без нас. Кто бы тогда мог подумать.
Книги с автографами Игоря Николаевича вернули к воспоминаниям.
Чувство такое, что это уже история, и не только моя.
Всему своё время. И место.