Сценарий

Владимир Хохлев
В соавторстве с Ларисой Малеванной

От автора
Новелла «СЦЕНАРИЙ» сама выпросилась на свет.
Она могла и не родиться – не случись того, что случилось.
А именно – моего знакомства с Народной артисткой России Ларисой Малеванной, нашей совместной работы над сценарием фильма «Елагин остров», появления художественного фильма «Никаких других желаний», снятого по этому сценарию режиссером Розой Арынбасаровой, издания книги с таким же названием.
Также – выхода в свет книг Ларисы Малеванной «Горошинка в шкатулке» и «Мирись, мирись, больше не дерись»...
И ещё многого разного, сопровождающего эту историю вот уже более двадцати лет.

Идея снять фильм о врачующей любви пришла в мою голову осенью 1996 года. Премьера фильма состоялась на 1-м канале ТВ в феврале 2007-го.
Казалось бы – можно давно уже всё забыть и поставить точку.
Однако – нет!
Фильм не принес ни мне, ни Ларисе Малеванной удовлетворения.
После многочисленных переделок авторского текста сценария, сместивших акценты и затушевавших главное, был снят фильм не о том. Рассказа о любви, способной преобразить людей до неузнаваемости и вылечить от всех болезней, на экране не получилось...   
Оставить дело – которому было отдано так много сил и времени – незавершенным я не могу.
Да и дело само по себе давно ищет способа завершиться правильно.

«СЦЕНАРИЙ» – это название моей новеллы, созданной в 1996–1997 годах и повествующей о том, что произошло в «Свердловке», известной больнице Санкт-Петербурга, и рядом – на Елагином острове.
С этой новеллы и началась наша совместная с Ларисой Малеванной работа.
После того как случилось то, что случилось, я посчитал возможным вернуться к жанру новеллы и к первому названию.      

***
Город долго ждал снега, а он всё не шел.
Деревья уже давно стояли голые, без листвы, но она не шуршала под ногами, как это бывает в пору высокой осени. Листья были разнесены ветром по укромным местам и прижаты к земле тяжелым, долгим дождем. Серая сырость наводила скуку, и солнце, выглядывающее на мгновения, не будило весенних желаний.
Он подошел слева к проходной «Свердловки» – больницы в советское время для простых смертных практически недоступной, – одетый в длинный красивый плащ, с большим дипломатом в левой руке и сигаретой в правой. Задержался у входа, обернулся, привычным движением «выщелкнул» сигарету далеко в сторону и скрылся за дверью.
Минуту назад волновавшие Его производственные вопросы остались по ту сторону ограды.

Поочередно открыв обе двери – входную и стеклянную тамбура, – Он вошел в палату... Осмотрел её.
Две койки, застелены чистым бельем. Подушки взбиты и стоят в изголовьях треугольниками. Тихо, светло и тепло. Пахнет чистотой и недавней уборкой.
Он выбрал кровать у окна, положил на неё плащ. Снял деловую пару, аккуратно вывесил её на плечики. Разгладил брюки, выправил воротничок рубашки. Отправил верхнюю одежду в шкаф. Облачился в ярко-красный спортивный костюм. Из дипломата достал папку, положил её на тумбочку. Взглянул на пустую кровать: «Подольше бы».
Подошел к окну, отвел занавеску.
За высокими черными деревьями рябит речка Крестовка. На другом берегу – какой-то странный дом. Своим необычным ярко-голубым цветом, белыми лесенками и балконом он нарушает строгую картину поздней осени.
«Где-то за этим домом – Елагин остров».
Почему-то Ему вдруг сделалось весело. И одновременно снова, как и за несколько дней до госпитализации, появилось предчувствие чего-то важного, что произойдет скоро, в этой больнице... Какая-то встреча или событие...
Он лег на кровать поверх одеяла, потянулся, случайно задел рукой папку. Подумав, бросил её в тумбочку, на самый низ. Закрыл глаза.
«Отдохнем! Займемся здоровьем!
Вокруг – все незнакомые, чужие люди, которые обо мне ничего не знают... Они не будут приставать с вопросами. Не будут лезть в личную жизнь, навязывать свои проблемы... Не нужно будет входить в состояния, сопереживать, ломать голову над ответами...
Необходимо дать передышку мозгу, слишком «остро заточенному» на ежедневный поиск новых, оригинальных проектных решений, креативных ходов... На пиар, на деньги... На проявление сдержанной, профессиональной позиции во время дилетантских, обывательских наскоков взбалмошных заказчиков... Нужно на время забыть об архитектуре.
Только обследования, анализы, процедуры и спокойный сон... И ещё – столовая... И прогулки на свежем воздухе... Ничего напрягающего.
Здесь можно, наконец, заняться стихами. Писать их, когда придут... Даже среди ночи. Или под утро. Здесь должна быть библиотека... можно взять любимых поэтов, читать их, вчитываться... И писать, писать.
И никаких будильников».
Он отключил мобильный телефон и также бросил его вниз тумбочки. ещё раз взглянул на соседнюю кровать.
«Подольше! Подольше... Сейчас это нужно!»
Веки слиплись. Незаметно для себя Он согрелся и заснул.

Несколько дней назад он закончил работу над интерьером автомобильного салона дилера концерна General Motors. Проект в короткий срок принес большие деньги и сулил большие дивиденды в будущем... Но заказ этот вымотал все силы.
И начался неожиданно – в момент, когда другие заказчики тоже требовали внимания... В Его бюро пришел факс с предложением принять участие в конкурсе... Без каких-либо предварительных переговоров, договоренностей... Просто факс. Он встретился с организатором конкурса, уточнил детали и понял, что ему предоставляется уникальный шанс... Принял решение выполнить проект в исключительно авторском – без помощников и советников – варианте. И на три дня заперся дома, в своей мастерской... Ничего не ел, пил только кефир и проектировал, макетировал...
В результате – Его проект стал безоговорочным победителем, а бюро получило генподряд на реализацию.
Дилер был «крут» – с серьезной крышей – и дал такой малый срок на оформление салона, что детали пришлось придумывать прямо на стройке. И создавать их фактически без проработки, без рабочих чертежей, чуть ли не с первичных эскизов... Под личную ответственность.
Дата открытия замелькала в городских СМИ, в центре города появились рекламные щиты и перетяжки... GM начинал свою деятельность в Санкт-Петербурге с большой помпой...
В течение недели, перед открытием, Ему пришлось чуть ли не ночевать на объекте, общаться с начисто «отмороженными» бойцами охраны и даже лично заниматься строительными работами... Объект был сдан, красная ленточка перерезана, в СМИ появились статьи про «оригинальные и очень выразительные архитектурные находки» и про их автора... В профессиональных кругах ему стали завидовать, а Он, изнуренный «до основания», мечтал лишь об отдыхе.
«И вот, наконец...»

***   
Слегка сутулясь, в стареньком, местами потертом пальто, Она быстро подошла к проходной справа. На равнодушный взгляд вахтера ответила:
– С прогулки.
Также быстро проскочила турникет и только на больничном дворе сбавила темп. Поёжилась от холода, но решила навестить свою новую знакомую. Собаку. Прошла вдоль корпуса и завернула за угол. Извлекла из кармана припасённое, приблизилась к конуре. Присела на корточки. Протянула угощение... Собака не реагирует.
 – Сыта, понятно. И под дождь не хочешь выходить. Это правильно. Я тебе вот тут оставлю... И пойду – мне тоже мокро... Видишь, с рукава капает... Ты тут лежишь, ничего не ведаешь. А я, знаешь, где была? На Елагином... Такой круг отмахала. Ноги мокрые – не хватало ещё простыть... Пойду сохнуть... Пока. До завтра!
Собака будто поняла и слабо тявкнула.
Она вернулась к входу в корпус и скрылась в вестибюле. Ей вслед оглянулся и долго смотрел дворник с метлой, в оранжевой рабочей куртке: «Надо же – артистка!.. И они болеют...» Оглянулся ещё раз, затем пошел через двор не очень твердой походкой.
А артистка поднялась на отделение, подошла к своей палате и попыталась открыть дверь. Не получилось – пальцы замерзли. Начала отогревать их дыханием. Мимо проходивший доктор оглядел пациентку с укоризной:
– Сказал же – после ужина... И по больничному двору... А вы где бродили – до обеда? Давайте ключи.
Она отдала, немного отстранилась:
– Так процедур же вы пока не назначили... Что время терять?
В палате доктор помог снять пальто, усадил на кровать. Выходя, у двери обернулся:
– Назначу... Скоро. Вот результатов дождемся... Только, пожалуйста, сегодня пообедайте. В столовой, по-моему, только вас дожидаются... Не нарушайте дисциплины.

Она стащила уличную обувь, поменяла носки, попыталась растереть замерзшие пальцы ног. Но заторопилась и вышла в столовую... Вернулась с горячим обедом на подносе. Как-то механически всё съела, ткнулась лицом в подушку и замерла.
– Неужели всё так плохо?
Долго лежала с открытыми глазами и смотрела на окно... Будто ждала чего-то хорошего.

***   
Утром этого дня Он вошел в прихожую своей большой квартиры, пряча ключи в карман. Включил свет. Не раздеваясь – лишь скинув ботинки – прошел в спальню, где ещё спала жена. Присел на кровать. Жена проснулась, сладко потягиваясь.
– Сегодня мы первые. Побежал в класс радостный, рукой с лестницы так смешно махнул. А я даже причесать не успел.
– У них там игра такая – кто первый придет... А ты как?
– Уже собрался... Учительницу встретил, говорит: всё хорошо. Но долго мы не разговаривали. – Он показал на спящую рядом с женой дочку. – Опять здесь?
– Как вы ушли, прибежала, поворочалась и заснула.
– Ты тоже ещё поспи. Рано ещё... А мне пора.
Он наклонился и поцеловал жену. Та ответила, крепко прижала к себе.
– Колючий.
– Через неделю побреюсь. На выходные отпускают.
– Отпускают? Что же это за больница такая?!
– Сейчас все больницы такие. Зачем кормить дармоедов лишних два дня.
– Бедняжка.
Жена погладила мужа по голове.
– Ничего себе бедняжка! Три недели отпуска ни за что!
  По радио негромко пел Юрий Антонов: «Ты как воздух мне нужна, ты одна, лишь ты одна...»
Он встал, с нежностью посмотрел на жену. Та улыбнулась, протянула Ему руку ладонью вверх. Он скользнул по её теплой ладошке своей....
И не было ничего такого, что подсказало бы этой паре о приближающейся опасности, которая едва не расшатала их давно устоявшуюся супружескую жизнь. 

***
Днем раньше – в понедельник утром – Она у себя дома собирала вещи в большую спортивную сумку.
На кухне засвистел чайник, и тут же в Её комнате зазвонил телефон. Она сняла трубку, послушала, вышла в коридор. Постучала в закрытую дверь комнаты мужа.
– Это тебя.
Муж пришел в пижаме, со сна непричесанный. Она застегнула молнию на сумке и вынесла её в прихожую.
– Спасибо... Ты что уходишь? Так рано?
Заглянув в комнату, Она утвердительно кивнула и скрылась на кухне.
– Слушаю. А, это ты! Спасибо, спасибо... Да, конечно. Да... Да... Нет, решил не отмечать. – Засмеялся. – Что такое день рождения? – Понизил голос. – Да... и потом, тут так вышло, я уже неделю не просыхаю... Ну, события разные... Жена? Обижается, конечно. Она пьяниц терпеть не может... А ко мне почему-то привыкла... Не знаю... Сегодня ложится в больницу... Не знаю... На работу заходи. После обеда. Ну давай, до встречи... Привет.
Она прибавила громкость радио. «Как мне хорошо с тобой сейчас. Жаль, что вечер мал...» – эта песня Юрия Антонова ей нравится.
Муж появился на кухне, присел на табурет.
– Куда ты?
– В больницу.
– Зачем?
– Отдохну недельки две-три.
– Чего вдруг?
– Да, как-то разом вдруг всё надоело.
– А я как же?
– Ты дома останешься. Погуляешь на свободе.
– Нет, я имею в виду... мы все. Работу...
– Отвечу тебе не банально: работа не волк, в лес не убежит.
Она медленно допила кофе, вышла в прихожую и начала одеваться. Крикнула мужу, который был уже в своей комнате:
– Я ушла. Пока!
Муж появился в дверях.
– Счастливо... Позвони, как устроишься.
– Зачем? – Махнула неопределенно рукой. – У тебя сегодня праздник, будет не до меня... Да! С днем рождения! На кухне тебе подарок.
Она вышла на лестницу и захлопнула за собой дверь. Муж снова, теперь с любопытством, побрел на кухню – что там? На столе красовался пирог с цифрой 52 и горящей свечой.
– Подарок... Да-а... Самый дорогой... Сделанный своими руками! О да... Почему я его сразу не заметил? Но что за беспечность – ушла, оставила открытый огонь. А если бы я заснул.
Он задул свечку, отщипнул – без ножа – кусочек, попробовал.
– А ничего! Но как-то без...
Отошел к холодильнику, нагнулся и долго, кряхтя и оглядываясь, извлекал из заначки – в укромном месте за холодильником – бутылку водки.
– А чего это я собственно боюсь? Её же нет! А у меня праздник!
Налил водку в её кофейную чашку, залпом выпил. Сразу полегчало.

Они поженились давно, почти четверть века назад – молодыми, – и первые два-три года всё складывалось хорошо. Оба играли в театре, оба снимались в кино, дома обсуждали роли, советовались, принимали общие решения...
Была одна «заковыка», о которой друзья говорили будущему семьянину до свадьбы... И которая – после – в отношения супругов внесла полный разлад.
Жена была талантливее мужа. Ярче, многограннее, заметнее...
Как актриса она жила в роли, а он – как актёр – роль лишь играл.
Она искрила на сцене, раскрывалась, он наоборот был холоден, сух, замкнут – даже в веселых сценах. Она из года в год росла в профессии, он – опускался. Ей предлагали главные роли, ему – эпизоды. Конечно, завоевать признание зрителей и профессионалов можно и эпизодическими ролями – как это делал, к примеру, обожаемый всеми комик Алексей Смирнов, – но нужно стараться, «работать на грани».
А Её муж работал, как учили. Считал, что личность актёра ни в коей мере не должна переплетаться с личностью героя. Что сценический образ создается техникой, гримом, текстом и правильными движениями на сцене.
Сколько сил и времени Она потратила на то, чтобы втолковать любимому мужу иное... Что актёр всегда играет самого себя, и только в этом случае зрители ему верят... Что эмоции не вредят герою, наоборот, делают его живым – не картонным... Что импровизация, поиск нового в старом – необходимое условие успеха...
Муж слушал, соглашался, но доверял больше наставникам мужчинам, – не женщине, хоть и родной жене.
Когда он осознал, что Её уже не догнать, стал заливать горе – «лечиться» алкоголем. Сначала – в периоды обострений, затем – по каждым выходным, потом – ежедневно... Подбадривая себя историей об Уинстоне Черчилле, который якобы дня не проживал без коньяка, но при этом достиг невероятных высот в политике...
Алкоголь приручил организм так, что в трезвом состоянии стало находиться больно... Ныли руки и ноги, ломало суставы и сухожилия, выворачивало кости, жгла печень и поджелудочная, часто дико болели голова, спина, поясница... Физическую боль снимали рюмка, две, три...
Водка реально помогала. Разговоры о мужской силе воли были просто неуместны. Зачем терпеть боль, если можно не терпеть? Зачем жить через страдания, когда можно – без них?
А Ей казалось, что всё дело именно в силе воли... 

***
Две палаты – Его и Её – одинаковые, только зеркально-симметричные.
Ось симметрии – тонкая перегородка между палатами.
Двери палат спрятаны в небольшом – по отношению к широкому коридору с постом дежурной – углублении, нише. Дверной косяк – общий на обе двери, которые открываются в разные стороны. Напротив ниши – помещение столовой, заставленное столиками и стульями.
В столовой звон посуды. Обед.
Он проснулся, вышел из палаты и боковым зрением зафиксировал знакомое по фильмам красивое женское лицо. Повернулся к соседке, чтобы удостовериться, что не ошибся, но увидел только спину и закрывающуюся дверь.
Взял обед, присел за столик и – «О, чёрт возьми!» – обнаружил среди больных своего старого приятеля. Как-то съёжился, попытался скрыть себя за спинами, но было уже поздно. Приятель уже переносил свои тарелки на Его столик.
«Ну, до чего же тесен мир! Нигде не укрыться от этих... надоедливых».
– Здорово! Ты чего тут делаешь?
– Привет. – Он натянуто улыбнулся. – Позвоночник лечу. А ты?
– А я уже вылечил. Завтра выписывают.
– Что, тоже позвоночник?
– Нет, ногу после перелома разрабатывали. В день рождения приземлился неудачно.
Перекинулись новостями, съели обед – можно расходиться, но приятель искренне рад встрече и расходиться не хочет:
– Пойдем, покурим. Есть сигареты? Не бросил?
– Есть, сейчас вынесу.
Он идет к себе, приятель за ним. Вместе входят в палату.
– Так ты один живешь?
– Пока один. А ты?
– Нас трое, на троих три недели соображали.
Он взял сигареты, последовал за приятелем в конец коридора к курилке – лестничной площадке с деревянной лавкой у стены и большой банкой из-под сухого молока вместо пепельницы. Сели на лавку, закурили.
– Ну, рассказывай, как здесь живется...
– Слушай, хорошо, что я тебя встретил. Я тут в историю одну влип, теперь не знаю, как выпутаться.
– Снова влип?
– К словам не цепляйся... Короче, я в самом начале пофлиртовал тут чуть-чуть с одной медсестрой... Она там что-то нафантазировала и теперь, дура, проходу мне не дает, особенно в ночные дежурства. А меня от нее уже воротит. Ну, дура дурой... Как быть?
– Надо подумать. – Он пожал плечами. – Пока не знаю. 
– Хорошо, завтра выписывают. Так она сегодня заступила, вечером опять приставать начнет.
– Придумаем что-нибудь.
Друзья вышли из курилки и медленно побрели по коридору. У Её палаты приятель притормозил, зашептал:
– Ты знаешь, кто твоя соседка?
– Кто?
– Артистка! Знаменитость! Она только появилась – вчера – весь этаж уже знал.
– Н-да.
– Девушки говорят, лежала уже здесь как-то. Со всеми любезна, проста, но строга – к себе никого не подпускает. И палата эта особая... До неё тут жила племянница одной большой шишки. Шороху наве-ела...
– Надоели шишки. Хочу отдохнуть... Встретимся на ужине.

***
Окно в Её палате открыто, по подоконнику снуют голуби. Отталкивают друг друга, склевывая крошки печенья почти с рук.
Она уже согрелась, стояла у окна в синем спортивном костюме и с удовольствием смотрела вниз на большие деревья, на дорожку, ведущую к речке, на маленького котёнка, который с недоумением разглядывал неодобрительно лающую из будки собаку.
Дорожку метёт мужчина в оранжевой куртке. Временами он бросает метлу, воровато оглядывается, идёт к собачьей будке и извлекает из-за неё бутылку. Шикнув на собаку, быстро прикладывается к горлышку, ставит бутылку обратно и с новыми силами продолжает мести. Но метётся трудно, некоторые мокрые листья будто приклеены к асфальту.
Она отвернулась от окна, подошла к тумбочке, на которой постелена красивая салфетка. Другой, похожей, прикрыта чашка с блюдцем и домашние припасы к чаю. На кровати – клубочки шерсти, недовязанный носок, книга Зиновия Корогодского «Начало».
Стряхнув на салфетку крошки с ладоней, Она падает на кровать. Внутренне радуется.
«Все хорошо! Ура-ура! Да здравствует свобода!..»
Входит врач.
– Вы что! Закройте немедленно окно. Вы же простудитесь. Вам что, мало сегодня?
Она вскакивает с койки.
– Не простужусь, здесь же тепло... И я согрелась. Извините. – Закрывает окно и возвращается на своё место, отодвигает вязание и книгу.
Врач садится напротив, всматривается в лицо неадекватной пациентки.
– Ну, голубушка, рассказывайте, что вчера не досказали... Почему вы снова у нас? Что стряслось? Опять в обморок упали?
– Нет, на этот раз ничего. Просто решила отдохнуть в вашей привилегированной больнице. Случайно узнала, что один из спонсоров театра – страховая компания и что все актёры застрахованы. Решила воспользоваться. Буду жить у вас целых три недели, вязать внуку носки, читать книги... Хорошо?
Врач усмехнулся, извлёк из кармана халата молоточек, постучал по запястьям, коленям пациента.
– Хорошо, но лечиться всё же придется. Вон, левая щека дёргается.
– Разве? Я не заметила.
– Я заметил. Стрессы? На работе?
Она не отвечает.
– Дома? Что молчите?
– Правду сказать или соврать?
– Соврать у вас не получится... Распорядок наш не нарушайте. Обед – в два часа, ровно, с трёх до пяти – тихий час. Сейчас вы должны не голубями заниматься, а спать.
– Да-да. Я всё помню.
– Сегодня пока отдыхайте, а завтра всё по полной программе: массаж, лечебная физкультура, физиотерапия...
Ей нравится доктор, красивый старый человек. Он высок и худощав. У него густые седые волосы, уже слегка слезящиеся глаза. Она радостно кивает:
– Конечно, конечно! Я готова.

***
 Из окна своей палаты Он наблюдает за взаимоотношениями глупого котенка и не очень дружелюбной собаки. К окну соседки слетаются голуби, слышно неясное женское бормотание. Вдруг стихло.
«Что-то произошло?»
А вот и окно закрылось... Голоса в палате, один мужской, строгий...
«Доктор, наверное»...
Он прилег на кровать, уставился в потолок, прислушиваясь... «Ага, доктор вышел. Что дальше? Тишина – ни звука... Понятно, послеобеденный сон».

Раньше Он любил театр, этот особый мир образов, героев. С женой когда-то они часто бывали в театре, где играла Она. Ему нравилось в антракте или перед спектаклем угощать жену пирожными, иногда пили шампанское. Он знал труппу и сильные постановки, но Её больше помнил по кинематографу. Особенно – по фильму о поздних чувствах.
Её героиня – свободная независимая женщина, готовится к защите диссертации, но вдруг влюбляет в себя какого-то хозяйственника. Да так сильно, что тот бросает семью, уходит от жены и поселяется в квартире любовницы. Крутится на кухне, стирает, делает совсем не мужскую работу. Потому что хозяйка постоянно занята, выше быта.
Когда диссертацию Она защитила, но избавилась от будущего ребенка, несостоявшийся отец и разочаровавшийся мужчина уходит.
И женщина снова остается одна.
В последнем кадре фильма – глубоко запавшем в душу – актриса сидит на скамейке в парке и грустно смотрит в камеру, то есть в зрителя... Красивая, фантастически красивая женщина с печальными глазами... В такую – тогда ещё совсем молодым – Он заочно и влюбился. Понимал, что на экране – игра, а в жизни Она может быть совсем не такой... Но, с другой стороны, в кино ведь не приглашают актрис, совсем не похожих – внешне или внутренне – на героинь. Понимал... и влюбился... Даже мечтал о знакомстве.
«И вот она – за стенкой».
Сейчас тяги к театру – да и к кино тоже – нет. Карьера отнимает все силы... Но любимая когда-то артистка рядом, лишь руку протянуть... Постучать...
«Это что такое? Подарок судьбы?»

Он скинул ноги на пол, внутренне собрался – другого случая не будет. И тут же осадил себя.
«Ну, так же не делается... Ты что, хочешь – ни с того ни с сего – разбудить незнакомую женщину и рассказать ей о своих юношеских мечтах? Да таких, как ты, у неё... Дураком не будь – впереди двадцать дней. Спокойно подготовься, придумай план действий – и действуй...
А вдруг она завтра съедет?»
То ли внутренний, то ли чей-то внешний голос ответил: «Не съедет».
Бывший влюбленный вернул себя в лежачее положение, и в ту же минуту план начал рождаться. Он удивился самому себе и этому циничному, рационалистичному, не характерному для Его образа мыслей плану... Но мысли сами лезли в голову. Нахально, цинично лезли.
А что если «разработать объект», разыграв влюбленного поклонника...
Цель?
Очевидна!..
Личное знакомство с известным человеком прибавляет рейтинговых очков и укрепляет творческий имидж. А если получится влюбить в себя знаменитую актрису – успех 100%.
Значит – роман? Любовный роман в больнице...
Но чем зацепить? Нужен повод для знакомства... Стихами! А что? Один творческий человек обращается к другому творческому с творческой просьбой – оценить... указать на ошибки. Нормальный ход... И сборник вовремя вышел, и название подходящее: «Любовь».
Он достал из тумбочки папку. Из нее – сборник стихов, состоящий из отдельных ярких страничек. Полистал. Всмотрелся в фотографию на обложке.
«Вообще-то ничего. Шансы есть!»
В дверь постучали: «На ужин!» Он вышел в коридор и оглянулся на соседнюю дверь. За ней – тихо.

***            
Она видит странный, старый сон.
Прислонившись спиной к кирпичной стене больницы, неподвижно сидит на пожухлой траве мужчина в надвинутой на лоб широкополой шляпе. Говорит ей строго: «Опять вы опоздали». Она пытается разглядеть его лицо. Но он встаёт и медленно уходит. Она идет за ним, слышит своё тяжёлое дыхание.
Резко проснулась, вскакивает на кровати, глотает воздух, оглядывается.
«Опять этот сон. Да сколько же можно. И кто этот тип в шляпе?»
Вытерла полотенцем мокрое лицо, опустилась на подушку. Стараясь унять тяжелое дыхание, посмотрела на потемневшее за окном небо. «Гур-гур-гур...» – мирно ворковали о чём-то своём голуби, прилепившиеся к тёплому карнизу. Она закрыла глаза, надеясь ещё немного поспать, казалось, начала погружаться в глубокую, тихую пустоту, как раздался стук в дверь.
Жизнерадостный голос медсестры призывал из коридора: «На ужин!»
– Да, да... ещё пару минуток, – ответила она почти неслышно и заставила себя проснуться.

***
После ужина Он прогуливался по длинному коридору, туда-сюда – мимо поста дежурной медсестры. Приятель вышел из своей палаты и зашагал Ему навстречу, позвал в курилку. Медсестра, заметив объект своей страсти, громко напомнила:
– Ваша последняя порция...
– Чего?
– ...лекарства – в ячейке. Не забудьте! Ужин уже давно прошел.
Он останавливается, заглядывает в глаза женщины.
– А мне вы тоже отмерили?
 Медсестра отвечает, не глядя, с досадой.
– Если прописано – отмерила. Посмотрите в своей.
Приятель торжественно представляет медсестру, будто передает эстафету.
– Вот рекомендую: Ангел!.. Лечит от всего.
– А колет как?
– Очень нежно, будто целует.
– Можно к вам на уколы? – Он готов принять эстафетную палочку.
– Сказала же – если прописано.
– Я воль! – Он театрально кланяется, «щелкает» каблуками мягких больничных тапок и, сдерживая смех, уводит приятеля в сторону.
– Я её боюсь!.. Видел, как буравила меня своими черными зенками? Ведьма. Она меня сегодня изнасилует. Точно! Чего ты ржешь?
– Представил, как это может быть. Извини.
– Извини... Делать-то что?
– Короче, ситуацию я просёк... Всё элементарно! Вот мой рецепт: тебе нужно при ней сделать что-нибудь такое, что вызовет её отвращение. – Он наклонился к приятелю и что-то сказал ему на ухо.
– Ну, ты даешь...
– Ты просил совета.
Медсестра деловито проследовала мимо заговорщиков с букетом градусников.
– А вот и решение. Само идет. Не медля – ко мне.
Оба побежали к Его палате, шумно захлопнули за собой дверь.
Медсестра с градусниками через пару минут остановилась у этой двери. Из-за неё доносился мужской шепот и хихиканье. Женщина торжественно, но по-хозяйски, вошла в палату.
– Добрый вечер... Пожа...
Она осеклась, увидев, что её избранник сидит на кровати рядом с новеньким и гладит его по бедру, выше колена. «Избранник» быстро повернулся в сторону женщины и «смущенно» отдернул руку. Медсестра уничтожила его взглядом. Постановщику сцены тоже досталось, но градусник он всё же получил. Уходя, возмущенная предательством женщина отчеканила громко и внятно:
– Вам я тоже оставила. Извольте пройти в свою палату и измерить температуру.
Вышла, громко хлопнув дверью. Приятель вскочил, вне себя от радости прошептал:
– Получилось! Гигант! Я в тебя всегда верил...
Хотел пожать руку.
– Не прикаса-айся ко мне-е, ты мне проти-и-вен...
Оба захохотали.
– Но даму жалко.
– Да брось ты... Ведьма! Так ей и надо. Пойду, расскажу ребятам.

Обескураженная медсестра продолжила обход. Вошла в палату к артистке, подала градусник.
– У меня нормальная температура.
– Хорошо. Я поставлю 36 и 5. – Хотела сразу выйти, но задержалась. – У нас есть телевизор, в холле. Если интересно...
– Ой, спасибо – не надо.
Медсестру распирало от увиденного, и она не выдержала:
– Представляете, захожу в палату – сидят два мужика и гладят друг другу коленки.
– Да-а? – Она не включилась...
– Бог знает что! Уже и здесь...
Не встретив никакого участия, медсестра вышла.
А Она решила принять душ. Скинула халат, скрылась в ванной, начала плескаться под водяными струями и, не подозревая, что за стенкой слышно каждое её слово, довольно громко напевать:
– Мой нежный друг, мой друг прекрасный, я не хочу любить тебя...

***
Он улыбнулся. «Ретро. Наконец-то ожила!»
Перестал мерить палату шагами, остановился в районе ванной комнаты и внимательно дослушал романс до конца. Когда у соседки вновь стало тихо, вернулся на свою кровать, к своему плану. Но обдумывание его в деталях пришлось отложить.
Сегодняшняя хозяйка отделения, деликатно постучав, вновь появилась в дверях.
– А почему со стуком? Вы ведь – главная!
– Мало ли чем вы тут занимаетесь... Вас к телефону...
Он поднялся, хотел выйти из палаты, но медсестра – большой грудью защищая покой пациентов – стояла на пути.
– А вы у нас давно? С утра?
– С утра. А где телефон?
– Вы что, давали кому-нибудь наш номер? Обычно больным у нас не звонят. Не разрешается.
– Нет, никому не давал. Сами вычислили.
Медсестра отошла в сторону и сопроводила больного до поста – в самое освещенное место коридора.
– Вот.
– Спасибо... Да, слушаю. Привет! Да... Ну, потому что отключил, здесь больница, а не офис. Что, тебе нянька нужна? Решите вы сами хоть что-нибудь! И не звоните сюда больше. Мне уже выговаривают... Нет. Не буду. Я болею! Всего наилучшего.
Он положил трубку. Медсестра, деликатно ждавшая в стороне, подошла.
– Вы, наверное, большой человек?
– Средний. Приношу свои извинения. Они больше не позвонят... Хотя могут – раз уж протоптали. Не сочтите за труд: всем – от ворот поворот.
– Ну, хорошо... А что вы делали, там в палате?
– Я? Я ничего не делал, а вот что делал ваш знакомый молодой человек – спросите у него. Никак не ожидал от него такой... метаморфозы. Мы два года не виделись... Гадость какая!
– Да уж. И я не ожидала... Он мне казался нормальным. А вы с ним друзья?
– С ним? Ни за что! У меня мало друзей, в основном партнеры.
Он не увидел, как за его спиной Она взяла что-то из своей ячейки. Взяла и быстро направилась к себе.
– Трудно стать вашим партнером?
– Элементарно!
Он долгим взглядом посмотрел в глаза медсестры, наклонился и поцеловал её руку.
– Ну, уж... это лишнее. 

***
Её палата, светает. За закрытым окном, на карнизе, в надежде на угощение, снова собираются голуби. Она уже позавтракала, читает книгу. В палату входит врач, присаживается на стул. Она откладывает книжку в сторону.
– Расскажите, как у вас начались проблемы с шейным отделом. Здесь этого нет. – Врач показывает на историю болезни.
– Когда мне было шестнадцать лет, шагнула с десятиметровой вышки, чтобы заметил мальчик одноклассник. Пока летела, с ужасом смотрела на воду. Ударилась лицом. Хрустнула шея.
– Мальчик заметил.
– Заметил, но больше он замечал мою подругу.
– Прискорбно.
– А в тридцать лет прыгнула вниз головой с трёхметрового камня, чтобы произвести впечатление на мужа. Опять что-то хрустнуло.
– Впечатление произвели?
– Нет, к сожалению. Он не видел. Он смотрел на берег, где молодые девушки играли в волейбол.
– Вы бы его окликнули.
– Это было бесполезно. Его взгляд будто приковался к их загорелым телам...
– Зачем же вы прыгнули?
– Не знаю, доктор... С досады, наверное...
Врач оторвался от своих записей и посмотрел пациентке в лицо.
– Странно, что у вас проблемы с мужским полом. Такая красивая, знаменитая! Это мужчинам надо прыгать с вышек, рядом с вами.
Доктор вновь вытащил из кармана свой молоточек, отдернул край её халата, оголил колени. Она вздрогнула от неожиданности, почувствовала рядом не медика, а мужчину. Захотела прикрыться. Но как? Врач уже стучал по коленям, наблюдал за реакцией. Потом начал колотить по локтям...
– Руки как?
– Правая немножко.
– Болит?
– Немеет.
– Всё из вас клещами приходится тащить. Что ещё?
– Головная боль, постоянная. Но она такая родная, я к ней привыкла.
Врач встал, запахнул её халат.
– Постарайтесь не думать о театре, о доме... Вообще ни о чем, что может вас огорчить.
– Хорошо, я попробую.
Он направился к выходу, но у самой двери обернулся.
– Вы, наверное, такая правильная, принципиальная... Да?
– Ой, доктор, да. Я страшная зануда.
– Никуда не уходите, зануда. Сейчас придут брать кровь из вены.
– Боюсь.
– Не верю.
Врач ушел, а Ей вспомнились внутренние ощущения перед тем прыжком с камня... Страшно, до воды далеко, но прыгнуть хочется. И надо прыгнуть...
«Я бы и сейчас прыгнула... Только перед кем? Перед доктором?»

***
Врач уже в соседней палате. Так же сидит на стуле у кровати, что-то записывает в карточку с историей болезни.
– Что болит?
– Левая часть груди и спины.
– Давно?
– Началось с прострела, дней пятнадцать назад... Прострелило так, – Он вычерчивает условную линию, через грудь, сердце, левую лопатку. – С тех пор больше не стреляло, но жмёт всё время, временами немеют руки и ноги.
– Ложитесь, подверните брюки, чтобы открылись колени.
Вновь в ходу молоточек и что-то похожее на музыкальный камертон. Доктор стучит по суставам, присматривается, прислушивается.
– Садитесь, сложите руки в замок... Вращайте большими пальцами.
Он слушает команды и выполняет.
– Работаете, как правша. – Врач говорит сам себе.
– Руками. Ногами иначе – как левша. Особенно когда огород копаю. Левая ступня на полтора сантиметра больше правой.
– Бывает... Встаньте-ка, разденьтесь до пояса.
Он быстро встаёт , стягивает футболку через голову.
– Да у вас, голубчик, сколиоз.
– Знаю, но жить-то надо. Работать... Дачу строить.
– Вы архитектор? По своему проекту строите?
– По своему.
– Да-а... Профессия – нервная... Заказчики сами не знают, чего хотят. Оплату задерживают.
– Так точно.
– А это что?
– Стихи... В свободное от основной работы время...
– О любви! Это хорошо! Любви у нас не хватает... Потом дадите почитать... Руки в стороны разведите... Сведите... Теперь – лицом ко мне... Закройте глаза. Указательным пальцем правой руки дотроньтесь носа. Теперь – левой... Откройте глаза, присядьте на корточки – руки вперед... Встаньте. Пройдитесь по половице до двери... Назад... Хорошо, одевайтесь.
Врач пишет, пишет...
– Будете ходить на процедуры, на лечебную физкультуру... Позвоночник держите в тепле. Лучше всего – шерстяной свитер.
– У меня есть.
– Хорошо. Выправим вас, не тревожьтесь! 
Доктор уже в дверях, но неожиданно – так же как у Неё в палате – разворачивается.
– Какую-нибудь строчку дайте... Свою.
– Из стихов...
– Ну да. Из чего же ещё...
– Снова осень холодной слезою размывает дорожную хлябь...
– А что, неплохо... Про эту невеселую осень. – Врач указывает на окно. – У нас, кстати, разрешены вечерние прогулки. Но не далее больничной ограды... Вы меня поняли?
Он утвердительно кивает.
– А то есть тут некоторые... О смене профессии ещё не думали?
– Разве сейчас стихами проживешь? Это – только хобби.
– Ну да... Ну да... А как же Бродский? Мог заплатить за ресторан тысячу долларов?
– Так это – там... Или ему кто-то помогал, или с нобелевки...
– Пишите стихи... Здесь можно. Никто и ничто не мешает... Вдруг и вам когда-нибудь что-нибудь перепадет.

***
Кабинет физиотерапии. Справа и слева от длинного прохода – кабинки за легкими занавесками. В кабинке с номером три – Она. Встала с кушетки после процедуры. Разминает затёкшие плечи.
В это время в кабинете появляется Он. Подошел к столику дежурной.
– Здравствуйте. Мне куда? Вот моя карточка. Вот направление.
Сестра бегло взглянула на протянутую бумажку.
– В третью, пожалуйста. Карточку оставьте...
Он подошел к кабинке, откинул занавеску, попытался войти... И своим шерстяным свитером налетел на голую женскую грудь. И только в этот момент услышал:
– Молодой человек, подождите, подождите! Оттуда, кажется, ещё не вышли!
Она, застигнутая врасплох, бросилась к стулу с одеждой, прикрылась.
– Виноват, простите.
Он пулей вылетел из кабинки, задернул занавеску, с укоризной посмотрел на сестру.
– Я же сказала – подождите.
Когда Она вышла, Он, переминаясь с ноги на ногу, стоял рядом и ждал. Забормотал нерешительно:
– Простите, так глупо вышло...
– Ладно уж.
Она шутливо пригрозила пальцем медсестре, а Он усмехнулся и скрылся за занавеской. Неторопливо разделся по пояс и лег грудью на кушетку, которая ещё хранила Её тепло. От подушки исходил едва уловимый запах Её духов. Вместе с этим незнакомым нежным запахом возникла вдруг ниоткуда знакомая мелодия. Что-то похожее Она напевала вчера вечером.
Он медленно обхватил подушку руками, прижал к лицу. Внутри что-то ёкнуло и оборвалось. Слова вошедшей в кабинку сестры как будто Его не касались.
– Вытяните руки свободно вдоль туловища. Лежите спокойно. Будет сильно жечь – позовите.
– Кого?
– Меня, кого же ещё?

Через полчаса в зале ЛФК Она вела себя так, будто ничего не случилось. Подчинялась командам инструктора – миловидной и обаятельной женщины – как и Он, и ещё четверо других пациентов. Старательно выполняла все упражнения, будто бы нет вокруг никого и ничего – только Она и команды.
Наблюдая за отражением артистки в огромном – на всю стену – зеркале, Он отметил Её полную отрешенность. И артистическую грацию движений, отличающую Её от других женщин группы. При небольшом росте она казалась выше, стройнее и красивее всех.
«Есть во что влюбляться... Есть! И складывается всё как нельзя лучше! И контакт уже есть... был! И какой контакт! Который невозможно спланировать, придумать... Значит, всё правильно! Нас сводит сама жизнь...»
Ему хотелось улыбаться, но нельзя... Чтобы не выдать своих намерений, он крепко сжал зубы. И губы... Стал сосредоточенным – тоже реагировал только на команды.
– Хорошо, молодцы! Вот скоро отремонтируют спортзал, в волейбол будем играть.

***   
 Тихий час. Во дворе больницы – ни души. Она быстро прошла мимо громко лаявшей собаки на цепи.
– Хороший пес, хороший... Тихо, тихо...
Попыталась задобрить впавшую в истерику собаку, но та ладить ни с кем не собиралась. В конце двора на берегу речки из кустов, как чёртик, выпрыгнул котёнок. Она присела на корточки, поиграла с маленьким живым существом.
Ещё можно уток покормить, вон сколько их сгрудилось у самого берега. Только крошек маловато.
Если пройти под мостом через дырку в решетке, можно с другой стороны вылезти на мост, но уже за пределами больничного двора. Дырка маленькая, в пальто пролезть трудно, но у Неё получилось.

С высоты четвертого этажа Он безошибочно узнал артистку. Увидел, как Она, пригнувшись, прошла под мостом и начала перелезать через чугунную ограду уже с другой стороны. Смутили стоящие на мосту подростки. Их смех Она приняла на свой счет, поспешно и неловко ретировалась.
Он улыбнулся её неудаче.
Оглянувшись вокруг, Она отряхнула пальто и пошла обратно, вдоль Крестовки, всматриваясь в заросли прибрежного кустарника.

А вечером, на ужине, Она оказалась за соседним с ним столиком.
Две дамы выясняли что-то из её биографии, а она добросовестно отвечала на вопросы. Ему ни разу не удалось перехватить её взгляд. Закончив ужин, Он встал, и направляясь к себе, специально прошел близко-близко, даже приветствовал соседку почтенным наклоном головы, но Она этого не заметила.
В палате Он начал «гулять» от двери к окну.
«Какие мы важные. Надо же – в упор не видит. Интересно, кто её муж? Тоже, наверное, актёр или режиссер. Все они одним миром мазаны. И просто так – чужих – в свой мир не пускают. Ничего, прорвемся!»
Он удивился своему хладнокровию и самоуверенности, ранее в такой полноте себя никогда не проявлявших. Что-то изнутри как будто толкало к действию, командовало им. Он подошел к зеркалу, сделал резкое движение цки – из карате, – затем придирчиво осмотрел себя. Остался доволен.
Решительно достал из тумбочки сборник.

В это время Она тоже внимательно смотрела на себя в зеркало. Но смотрела равнодушно, как смотрят на постороннего, незнакомого человека. Повернула голову вправо-влево, слегка прикоснулась к волосам.
«Узнают. Придется красить ресницы. Я-то думала, меня уж и не помнит никто».

Вначале Он улавливал какие-то неясные шорохи за стенкой, потом услышал, как открылась и тут же захлопнулась дверь. Разволновался. Поймал себя на мысли, что робеет перед актрисой.
«Отчего?»
Он уже знает её походку, улыбку, манеру разговаривать, только ей присущую артистичность поведения. Неведомая никому кроме него самого «слежка за соседкой» привела к неожиданному.
«Я влюбился. Всерьез! Отсюда и робость, которая может сорвать план».
Новое в себе Он принимал, и как будто даже с радостью...
«Однако давно я не испытывал таких чувств. И состояний влюбленного человека... Хотя они – эти чувства – молодят, дают силы... Даже врачуют! Я в больнице – для чего? Чтобы вылечиться! Поэтому вперед!» 
Со стихами под мышкой Он вышел из палаты. Хотел столкнуться с актрисой в дверях, но опоздал. Она стремительно уходила по коридору к освещенному холлу, на звук телевизора. Он застыл в нерешительности.

Народу в холле набилось много, присесть негде. Она, неловко прижавшись к стене, постояла недолго, затем начала прохаживаться по коридору взад-вперед, временами поворачивая голову к нерадостным новостям. А Он, не решившись подойти сразу, вышел из коридора на лестничную площадку и через стеклянную дверь стал наблюдать за происходящим. Когда Она оказалась совсем близко, Он растерялся, почему-то рванул к телефону-автомату, бросил сборник на стоявшую рядом тумбочку и взялся набирать какой-то неведомый номер.
Но когда понял, что Она сейчас уйдет к себе и шанс будет упущен – резко рванул стеклянную дверь, оказался в их нише и буквально «возник» перед нею.
От быстрых движений листки его сборника предательски рассыпались. Он бросился собирать их.
– Давайте я вам помогу.
– Спасибо, не нужно, я сам.
– Ничего, вдвоем быстрее, какие красивые картинки!
Когда разрозненные листы были собраны, Он аккуратно вложил их в обложку и протянул её.
– Так нелепо получилось. Это ведь вам подарок.
– Мне? Почему мне?
– Я приготовил это для вас.
– А что это такое?
– Стихи. Мои.
– Спасибо. Вы поэт?
– Вообще-то архитектор. Но люблю писать стихи.
– Да? Как интересно... Пойду читать.
– Так сразу?
– Конечно. Всё равно делать нечего.
И она закрыла за собой дверь. Он потоптался на месте, усмехнулся, покачал головой и ушел к себе.

Она действительно сразу начала рассматривать сборник. Прочитав название, лукаво улыбнулась.
– «Любовь». Уже смешно.
На фотографии, с датой рождения под нею, Он выглядел чуть иначе, чем только что в коридоре. Увереннее и строже. И старше в свои тридцать шесть. В широкополой черной шляпе, как человек из навязчивого сна, про который в эту минуту Она не вспомнила. Полистала страницы, наугад остановилась на одной из них.
– Моя хорошая любимая жена, прости меня, что ты опять одна... Неужели есть любимые жены? Ну-ну...
Странное чувство, похожее на ревность, шевельнулось внутри. Она снова взглянула на фото и начала читать всё с самого начала.

А Он стоял у разделяющей палаты стенки, прижимаясь к ней ладонями. Словно так можно было почувствовать, какое действие производят его творения. Узнать, что в этот момент происходит в душе знаменитой артистки.
И удивительно! Ему показалось – узнал.

***
Утром они столкнулись в столовой возле окошка раздаточной.
– Я прочитала и готова поделиться впечатлениями.
– Как, уже? Так быстро? – Он разыграл фальшивое удивление. – Завтракайте сейчас, приятного аппетита... Позже договоримся, где вы поделитесь...

Она ожидала его появления в зале ЛФК, но напрасно – не появился. Зато группа стала больше – прибавилось женщин и один мужчина. Последнее упражнение с мячом показалось очень забавным. Пожилые люди выполняли его с удовольствием, как будто им в детстве не хватило детства.
После занятия – разные процедуры, физиотерапия, массаж... Беготня по кабинетам. Потом нужно было зайти в аптеку на первом этаже... Потом – обед... Она начала привыкать к больничному режиму, который даже стал нравиться... Как что-то упорядоченное, надежное.

Пообедав, Она зашла в свою палату и вздрогнула от неожиданности. В кресле у окна сидел подвыпивший муж и играл апельсином. Её апельсином, который она купила в магазине... Подбросит одной рукой – поймает другой... Подбросит – поймает. И улыбнется...
А жены рядом как бы нет... Не видит. Не реагирует на Её присутствие.
«И как он просочился? Почему не заметила? Ведь все подступы к палате – на виду... Но просочился! Сейчас щека опять начнет дергаться...» Она ощутила приближение нервного тика, захотелось выйти, но пришла здравая мысль: «Ведь это моя территория, не его!»
– Что тебе надо?
– Ты подставила всех со своей госпитализацией.
– В больницу принято приносить фрукты, женщинам цветы.
– Я из дому, дома ничего нет. В следующий раз принесу, извини.
– Однако для себя удовольствие ты нашел.
– Не твое дело. Так что ты мне скажешь?
– Ничего, я уже всё сказала.
– Ты сама хотела эту программу! Там твои ученики, они ждут. Нам уже дали эфир.
– Это тебе нужно, не мне.
– Эгоистка.
Она не выдержала. Подошла к мужу, по-борцовски ухватилась за лацканы его пиджака, чуть приподняла и резко отпустила – хотела таким способом привести человека в чувство. Ещё попыталась нагнуться к лицу и что-то сказать внушительное, но не смогла – оттолкнул перегар. Тогда, отодвинувшись на безопасное расстояние, твердо указала нежданному гостю на дверь.
– Исчезни из моей жизни! Навсегда! Как сон, как утренний туман. Ты понял?
– Я хочу...
– О своих желаниях расскажешь потом, когда протрезвеешь. Если, конечно, это когда-нибудь случится. Уйди!
Отвернулась к окну и замерла в ожидании. Муж, воспользовавшись моментом, сунул апельсин в карман, нехотя встал... Вихляющей, неуверенной походкой пошел по палате, на тумбочке заметил сборник стихов...
– О! Да здесь – дела поинтересней...
Начал перебирать странички. Она обернулась, быстро подошла к тумбочке и вырвала сборник из рук.
– Уйди, я сказала, и не приходи больше. Не буди во мне тигра.
Муж постоял в нерешительности, сделал шаг к двери... С великой печалью, желчно выдавил:
– Какая ты злая и неприятная!..
И резко вышел, хлопнув дверью. Но в тот же миг вернулся.
– Развод! Выйдешь из больницы – сразу оформим развод.
Снова вышел. Как решительный, суровый, но справедливый мужчина.
Она, прижимая отвоёванный сборник скрещенными на груди руками, присела на подоконник, равнодушно взглянула на захлопнувшуюся дверь и вяло пробормотала:
– Мы его уже пять лет оформляем.

***
На вечернем массаже Он лежал на массажном столе, свесив руки по сторонам. Крепкие женские пальцы знали своё дело. Ощущения были весьма приятны, но его мысли витали где-то далеко.
«Что со мной? Робею всё сильнее и сильнее... Всего лишь два дня, как знакомы. Даже не два... И суток не прошло – после ужина познакомились... Но входит Она в мою жизнь не как актриса. Как женщина. Чувствую это... И робею не перед актрисой, а перед женщиной... Зачем, почему? И что теперь? Задний ход? Ручки кверху? Нет, это невозможно. Она уже готова поделиться впечатлениями... Ждет приглашения? Куда? На прогулку перед сном, к примеру...
Не влюбиться бы всерьез и надолго. Случайно... Полетят все другие планы. А если – вдруг?»
– Бред!
– Что-нибудь не так? Больно?
– Нет, нет, извините. Это я о своём... Задумался. Всё отлично... Более чем.
– Я уже заканчиваю. Вы не выходите сразу, посидите минут двадцать вот в этом теплом кресле. Пусть мышцы остынут, успокоятся.
– Хорошо. Спасибо вам.
Он сделал, как велели – посидел. Затем не спеша поднялся на отделение... И чуть не опоздал на ужин. Чай допивал в полном одиночестве. «А ведь рассчитывал на ужине пригласить... Между делом... Теперь придётся вламываться в чужую жизнь преднамеренно, навязывая себя».

Когда Он постучал в дверь, Она почему-то встала, отложила вязание, вышла в тамбур. Не переступая порога, Он произнес:
– Давайте погуляем на воздухе. Там вы и поделитесь своими впечатлениями.
– Давайте.
– Тогда я одеваюсь и жду вас внизу.
В палате Он несколько раз подскакивал к зеркалу, причесывался, оценивал свой внешний вид – в результате пришел позже. Из вестибюля заметил Её уже на улице.
В вечерней темноте Она подошла к стеклянной двери и, широко раскинув поднятые руки, постучала пальцами по стеклу. Так она Его звала... В этом жесте было что-то неожиданное. Слишком интимное, что ли... Хотя Она ничего интимного не вкладывала. Просто хотела продемонстрировать своё актёрское умение оказываться ни на кого не похожей... Заметной сразу. 

Моросит дождь, темно, тихо. Неярко светятся белые плафоны фонарей – как тающее мороженое на блюдечках. К проходной через двор бежит персонал, закончивший рабочий день. А вот из пациентов на воздух никто не вышел. Лишь один мужичок курит у стеклянных дверей.
Двое отходят от ярко освещенного входа в полумрак осеннего вечера.
– Почему вы без головного убора?
Он засмеялся.
– Точно как мама или жена. Или старшая сестра. Наверное, забота о мужчинах роднит всех женщин.
– Вернитесь, наденьте шапку, сыро. Я подожду.
– Нет, я всегда так. Пойдемте.
Направились к Крестовке. Собака, почувствовав людей, зарычала негромко, но из будки не вылезла.
– Снова осень дождливой слезою размывает дорожную хлябь... Ну, и каковы впечатления?
Она что-то вспоминает, улыбается.
– Надо бы рассказать мужу, как вы набросились на меня в процедурном... Это ведь были Вы – я не ошибаюсь?
– В процедурном? – Он улыбнулся тоже. – На вас кто-то набросился в процедурном? Покажите мне его...
– Не вы?
– Я набросился на вас в кабинете физиотерапии, но вы ведь сами всё подстроили – специально не одевались, ждали, чтобы я вошел в кабинку...
– Я подстроила?! Ждала?! Вас?! Да я вас знать не знаю... Тогда – не знала! – В наигранном возмущении Она притормозила. – Но ваша самоуверенность мне нравится. Ладно: один – один.
Они сделали несколько шагов молча.
– Мои впечатления... Я прежде хочу спросить: вы удар держать умеете?
– Да.
– Ну, тогда держите...
И Она начала говорить о его стихах. Он слушал и привыкал к её голосу, к её немного странной «актёрской» манере выделять самое главное особой интонацией. К движениям рук в черных перчатках, помогающих выражать мысли.
Она могла говорить, рассуждать... потом вдруг остановиться и долго молчать. Или могла забежать вперед, развернуться и долго идти спиной назад. И вновь говорить, говорить...
В какой-то момент, оборвав фразу на середине, Она вдруг подхватила мокрого котёнка, сунула его за пазуху... И продолжила разговор как ни в чём не бывало.
От неё слегка пахло теми же духами, и та же музыка витала над больничным двором, над Крестовкой. Над большими черными деревьями и фонарями. Сквозь эту музыку до него доносились фразы, слова...
– ...много заимствований, похожестей... много ошибок. Слово «высинило» надо писать через «и». Проверочное слово «синь», а не «сено». Так ведь?
– Это опечатка.
– Прискорбно... В общем, для друзей и знакомых сойдёт, но не более того. До Пастернака очень далеко. Вас это не обижает?
– Нет, конечно. Но вы всё говорите о форме и ничего – о содержании.
– Искусство – это и есть форма, разве не так?
– Стихи-то про любовь...
– Ну и что? Можно как угодно громко кричать: «Я люблю! Я люблю!» Это будет иметь отношение к жизни. К искусству – никакого. До тех пор, пока не найдётся форма, художественный приём, который выразит содержание.
– Ладно, я понял. И когда же будет удар?
– Удар? – Она остановилась. – Как? Удар уже был, и увесистый.
– Нет. – Он засмеялся – Это был ласковый, нежный удар. Спасибо.
– Ласковый удар? Тогда я добавлю: такие стихи пишут всё поголовно. Это нельзя назвать поэзией. Это просто зарифмованные строчки. Понимаете?
– Понимаю.
– Но всё же есть несколько хороших вещей... О жене. Вы, наверное, счастливый муж.
– Да, с женой мне повезло.
Она смолкла, Он тоже... Когда подошли к красному кустарнику, в гуще которого была протоптана дорожка, Она остановилась.
– Вот через этот лаз можно будет как-нибудь – при хорошей погоде – убежать на волю. Рядом Елагин остров, там очень хорошо. Красиво... Уговорила?
– Да, конечно.
Она внимательно, будто следователь прокуратуры, посмотрела ему в глаза.
– А почему у вас нет друзей, а есть только партнеры?
– Откуда вы знаете? – Он разыграл удивление.
– Знаю! Я наводила о вас справки. Не могу же я гулять по улице с совершенно незнакомым мужчиной. А вдруг вы маньяк.
– Понятно. Это вы позавчера шуршали у меня за спиной, когда я разговаривал по телефону?
– Когда? Позавчера? У вас за спиной? – Она вскинула брови. – Вы что?
– На посту дежурной.
– А-а! Значит, это вы разговаривали... Тогда – это была я. И случайно услышала вашу фразу...
– Нехорошо подслушивать, но вас я прощаю... Действительно – друзей нет! То есть их очень мало. – Он задумался, посерьёзнел. – Вернее, есть только один человек, которого я мог бы по-мужски назвать другом. Это мой однополчанин. Мы служили вместе в армии, ели из одного котла, спасали друг друга от дедовщины... Но он живет далеко, в Америке, в страшном городе Чикаго...
– В Чикаго. Как это?
– Развелся с женой, бросил здесь сына, женился на американке и уехал...
– И это – друг?
– Я же сказал – мог бы... После этого развода я стал колебаться... Он приезжал год назад, летом... С женой, с новым сыном. Глаза грустные, но о тоске своей ничего не сказал.
– А что тут скажешь?
– Ну да... Он получил гражданство, стал стопроцентным янки... Сидим с ним в русской блинной, едим русские блины, я спрашиваю: из призывного возраста мы ещё не вышли, если между Россией и Америкой начнётся война, тебя мобилизуют, отправят на фронт... и мы окажемся в разных окопах. Выстрелишь в меня?.. Не ответил.
– Как можно ответить на такой вопрос? Мне всегда жалко эмигрантов из России. Особенно, если это люди творческие... Они не поняли, что творить по-настоящему можно только здесь. Дыша только вот этим сырым воздухом... Глядя только на эти вот деревья... Меня звали сниматься в Голливуд. Я отказалась.
– Почему? Это странно...
– Я расценила это как предательство. Меня учили здесь! Люди, которых я люблю, – здесь... Я вся – здесь!
– Но вы же могли поработать там и вернуться...
– Всё равно.
– Наверное, в киномире есть много людей, для которых Голливуд – это цель.
– Конечно.
– В творчестве человек должен ставить перед собой цель?
– Нет.
– То есть творить надо тогда, когда творится? Без насилия над собой?
– Да, именно так! Другое дело, что надо готовить себя, настраивать на творчество. Искать своё, учиться. Но главным остаётся правило – дорога должна стелиться.
– Сама! Браво... Здесь мы тоже сходимся.
– Тоже? А в чём ещё?
– В желании выздороветь... Мы ведь в больнице, лечимся! 
– А-а, ну да... Вы совсем промокли. Пойдемте обратно, на сегодня – хватит.
– Пойдемте.
Они вернулись к входу, поднялись по ступенькам, перед стеклянными дверями остановились.
– Спасибо за хороший вечер. С вами легко и интересно. Предлагаю продолжить наши прогулки.
– С вами тоже. Я согласна.      

Когда у себя в палате Он полотенцем сушил мокрые волосы – разговаривал сам с собой: «Вот и познакомились. Играет, конечно. Понятно – актриса... Но как играет. Естественно, без эффектов.
А я? Не много ли говорил? Немного. Не молчать же... Надо было себя подать. Во всяком случае – не пережал... А интерес вызвал. Что и требовалось...
Она как маленькая... Показала какой-то лаз... Но женственна как!
Интересная история. Как бы только не остаться в ней навсегда. И мокрым – как сейчас. Нужно войти и выйти. Сухим... Вот задача!»

***
В пятницу – те же обязательные процедуры: массаж, физиотерапия, гимнастика...
Всё как обычно. Только в группе ЛФК уже полно народу, и инструктор – чтобы не занимать площадь – вынуждена сидеть на подоконнике. Он и Она в разных концах зала, в разных спортивных костюмах – красном и синем – дисциплинированно выполняют жизнерадостные команды инструктора.
После процедур все пациенты, способные передвигаться самостоятельно, отправляются по домам. Она тоже собирается домой на выходные. В дверь стучат.
– Войдите! – Она развернулась лицом к входящему.
– Можно?
– Пожалуйста.
Он вошел, протянул какой-то листок.
– Вложите это в сборник сорок третьей страницей.
– Это не обо мне ли? Надо понимать, что критики вы больше не боитесь?
Он засмеялся, покачал головой. Она взяла листок, не читая, положила на кровать.
– Очки уже упаковала. Сейчас достану.
– Дома прочитаете. До встречи.
– До понедельника.
Он вышел, а Она нашла очки, присела на кровать, читает вслух:

– Я под дождем совсем промок,
А вы, меня почти не зная,
Так увлекли собой, играя,
Что я противиться не смог.

Увлекла собой... Этого ещё не хватало! Он что, приударить хочет? Нашёл место. В следующий раз скажу, сколько мне лет... Чтобы не было никаких иллюзий.

***
Субботним утром, по давней семейной традиции, дежурный по кухне – папа.
На большой сковороде Он жарит яичницу с колбасой. Ставит на стол четыре прибора, режет хлеб, сыр... Раскладывает по маленьким чашкам йогурт. Закипел чайник – Он заваривает чай с мятой. Громко-громко – на весь дом – кричит:
– Сколько раз ещё я буду объявлять «подъём»? У меня всё готово. В армию вас надо, вот что!
Выходит сын:
– Меня не надо. Я уже давно встал.
– Умылся?
– Нет ещё.
– Быстро в ванную.
Жена кричит из спальни:
– Сегодня же выходной... Как твоя спина?
– Не отговаривайся, вставайте, я уже раскладываю... Вставайте, остынет всё.
Жена с дочкой заглядывают в кухню.
– Противный, не даст полежать.
Сын кричит из ванной:
– В очередь!
Мама отвечает:
– Ты опять заперся, открывай сейчас же!
Сын открывает, выбегает, садится на своё место, за стол.
– Папа, я готов.
Он раскладывает завтрак по тарелкам. Жена с дочкой уже на своих местах.
– Ну, наконец-то, все в сборе.
– Как спина?
– Спина ничего, голова немного...
– Прими цитрамон.
– Нет. Лучше – на воздух... Разгуляюсь... Погода, кажется, ничего...
После завтрака Он прилег на кровать. Жена решила помассировать ему спину, разогреть позвоночник. Перевернула мужа на живот, оседлала сверху, начала растирать.
– Сильнее, глубже... Сильнее...
– Не могу больше.
– Тебе нужно у нашей массажистки поучиться.
– Нашей! Смотри не останься в этой больнице навсегда... Всё, руки устали.
Жена спрыгнула на пол, пошла в детскую, на шум игры. Он за женой.
– Вы чего расшумелись? Даю три минуты на сборы. Кто со мной на улицу? А может быть, все вместе пойдем?
– Нет. Я поваляюсь ещё немного, потом начну уборку. Свитер не забудь надеть... И хлеба купите.
– Ладно... Эй, собираемся наперегонки. Первому – приз!
– Папа, какой?
– Не скажу.
– Хлеба купите!

На детской площадке ребята разыгрались со сверстниками. Про папу забыли.
Он прогуливается по дорожке вдоль дома и размышляет: «Как так получается, что с момента, когда мы расстались, я всё время вижу Её? Всё время перед глазами её образ... Весь вечер, ночью, всё утро, сейчас... Я всё время думаю о ней. Почему? Мой план такого не предполагал... Влюбился, что ли, по-настоящему, на старости лет. Но так нельзя – у меня жена, семья, дети, я должен думать о них... О своей работе».
Навстречу идет человек с большой овчаркой. Он посторонился, пропуская. Собака вдруг зарычала, рванулась к нему, лязгнула зубами у ноги и чуть не прокусила брючину. Хозяин натянул поводок, с большим трудом удержав овчарку на безопасном расстоянии. Извинился. Он не испугался, отскочил подальше, но сердце учащенно забилось.
«Вот, правильно! Это предупреждение... Чтобы не дурил... Животные чувствуют неправду».
Оглянулся на детей, поднял взгляд к окнам своей квартиры – инцидента никто не видел.
«И хорошо! Однако, что делать? Как вести себя с актрисой? Что, собственно говоря, дальше? Стихи мы уже обсудили, нужны какие-то новые зацепки... На чём играть?
Ну, хорошо – влюбился по-настоящему. Примем это как факт. Но не цветы же по утрам дарить... В больнице! И гулять просто так – скучно. Хоть и по Елагину острову... Нужно какое-то общее дело. Что-то творческое, объединяющее... Что?»
Он пнул ногой подкатившийся издалека яркий детский мячик, развернулся, пропустил мамашу с коляской.
«Она – актриса... Похоже, сейчас не очень востребованная. В театре ещё играет, в кино – совсем мало. Эпизодические роли. И наверняка мечтает о главной! Очередной – главной. И что? Чем я тут могу?»
Остановился, помахал рукой дочке, погрозил пальцем сыну.
«А если сценарий? Про что? Про нашу встречу, про то, что происходит... Калька с жизни... Он – молодой и неизвестный, Она – знаменитая актриса, случайно знакомятся и по уши влюбляются друг в друга... Про любовь всегда интересно. Только почему – случайно? Не бывает случайностей в этом мире – палаты рядом, ниша одна, процедуры одинаковые, доктор один...
Ну, допустим, с героем всё понятно – он уже готов... Как быть с героиней? С какого это бодуна Она – актриса – вдруг влюбится в первого встречного...
Может быть – уже?.. Ага, размечтался... Почему тогда не отпускает, почему я всё время Её вижу?»
Подбежала дочка.
– Папа, варежки намокли. Пойдем домой.
– А брат как?
– Не хочет.
– Тогда держи мои... ещё немного поиграйте и пойдем.
– Твои варежки слишком большие.
– Зато сухие. Беги уже, зовёт.
«Ну, что же... Значит, сценарий. Действуем «по вновь утвержденному плану»... Как только они пишутся, эти сценарии?.. Надо писать, как будет писаться. Она – если включится – подскажет, поправит... Тоже верно. А если не включится... Включится».
Запиликала трубка. Это – приятель.
– Да, дома... Отпустили... Твоя дама сердца? Скучает... Я? Мне как-то некогда... Анализы, обследования, расследования... Слушай, ты там помнится, с кем-то из кинематографистов тёрся... Пришла твоя очередь помогать... Добудь, пожалуйста, какой-нибудь сценарий... Да, не фильм... Текст фильма, план – на бумаге отпечатанный... Образец... Нужно, раз прошу... Когда, когда... Сегодня... Значит, когда сможешь... Ни во что я не влип, это ты у нас мастер... Давай... Жду. Только сразу займись, не откладывай. Пока... Обнимаю.
Он сунул трубку в карман и позвал детей.
«Ну, вот и закрутилось... Надо супруге как-то всё это объяснить... »
Когда вернулись домой, супруга спросила:
– Хлеба купили?
– Сейчас схожу. – Он виновато поцеловал жену в щеку.

***
В пятницу из больницы домой Она не пошла, хотя жила недалеко.
Поехала к дочке с внуком. У них и осталась на субботу.
В выходной проснулась непривычно рано и сделала гимнастику – точь-в-точь как в зале ЛФК. Затем накормила родных завтраком, а когда дочка выбежала в магазин, взялась играть с внуком. Сначала – в настольные игры, затем читала сказку, потом внук разошелся – стал бегать, прыгать, громко смеяться и кричать. А Она, подыгрывая и изображая «пугало огородное», тоже с криком – пока мамы дома нет – понеслась за ним. Внук с визгом прыгнул на диван, затем через кресло и журнальный столик заскочил на стол. Она поймала его, опустила на пол.
– Хватит, хватит, уже мокрый весь.
– Нет, не хватит, не хватит!
– Дорогой мой, я же старушка, мне трудно так носиться.
– Опять ты за своё, не увиливай. Догоняй.
Внук снова побежал по кругу, но раздался звонок в дверь. Она пошла открывать.
– Вот и мама, лучше с ней поиграй.
– С ней не разыграешься. Лучше с тобой.

На кухне разобрали покупки, каждый занялся своим делом. Дочка – обедом, внук в комнате – рисованием... Она взяла у внука листок бумаги, вернулась на кухню и, устроившись в уютном уголке, начала что-то писать... Дочка, вспомнив вчерашний вечерний неоконченный разговор, вдруг неожиданно заявила:
– Мама, я не буду жить, как ты. Не буду! Сколько можно терпеть пьяницу? И что хорошего в таком замужестве?
– Успокойся.
– А я спокойна.
– Не надо при ребенке.
– Да этот ребенок уже всё понимает. Он отца трезвым практически не видел.
Внук вбегает на кухню.
– Видел! Трезвый он хороший.
– Хороший... Как будто рок над нашим родом. Причём только над мужской половиной. Такие бабы прекрасные, а мужики – одна гниль. Отца сгубила водочка, отчим пьёт, муж пьёт! – Дочка обернулась к сыну. – Ты вырастешь, тоже будешь пить?
– Не буду! Водку терпеть не могу.
Женщины засмеялись. Она помахала листком.
– Ладно, сменим тему. Давайте вместе придумаем стих.
– Давай, какой? – Внук попытался забраться бабушке на колени, не удалось.
– В больнице я познакомилась с одним человеком... Он написал мне стихотворение. Надо же ответить.
Она вынула из кармана вчетверо сложенный листок, развернув его, протянула дочке.
– Я под дождем совсем промок... Мама?! Кого это ты увлекла собой...
– Под дождем совсем промок и упал на мокрый бок.
– Сам ты упал на мокрый бок.
– Нет, он упал, он. Ведь это он совсем промок, а не я. – Внук умчался дорисовывать свой пароход.
– Ничего серьезного, просто скучно одной гулять... Нашелся кавалер, поэт. Беседуем о творчестве.
– Ты его знала до этого?
– Нет, конечно... Просто палаты рядом.
– Так знакомиться, в твоём возрасте!
– А как знакомиться в моём возрасте? Успокойся... Он почти твой ровесник. Ничего страшного не случится.
– Конечно, ничего страшного... И всё-таки, мама, веди себя прилично.
– Я всю жизнь веду себя прилично. Надоело. – Она дописала что-то на своём листочке.
– Ну, так что же ты собираешься ответить?
– Да вот, есть вариант.
Она протянула дочке ответ, но в это время внук вновь ворвался на кухню, выхватил листок из её руки и с победным воплем помчался по квартире. Женщины – за ним. В завязавшейся борьбе лист, конечно, смялся, но переписывать стихотворение Она не стала.

***   
Всю субботу, до вечера Он писал сценарий в уме.
Выстраивал пролог, начало сюжета... Придумал форму подачи... Чтобы история сохранила элемент таинственности, решил главных героев оставить без имен – просто Он и Она. Решил также, что скучающая по зиме природа, больничная обстановка, замкнутый двор больницы и, может быть, Елагин остров, отрезанный водой от большой земли, должны вырвать героев из обычной городской маеты. Ввести в новое, неведомое доселе пространство жизни. В некий, искрящий новыми звездами космос, который каким-то чудом слетел с высот на сумрачную землю и открылся людям.
Решил ещё, что герои, отвергая логику и здравый смысл, шагнут в иррациональное, поведутся чувством в сказку. И там... 

Вечером Он устроился в кресле под торшером, отключился от быта и начал писать на бумаге. Писал быстро, размашисто и почти не думая. Подошла жена.
– Что ты пишешь?
– Сценарий.
– Сценарий... чего?
– Я в больнице познакомился с одной актрисой... Ты её знаешь.
Жена присела рядом, на подлокотник кресла.
– Ну и как?
– Что как... погуляли, поговорили о творчестве, о стихах, о форме и содержании. Очень интересно.
– А это зачем? Сценарий?
– Чтобы дальше гулять. Придумал историю знакомства неизвестного поэта и знаменитой актрисы. Вернее, не я придумал – сама жизнь... Хочу, чтобы эта история оказалась на экране. В кино... Хочу на этом заработать... Потом дам тебе почитать.
– Но ты же никогда не писал сценариев...
– А вдруг выгорит... Всё когда-то делается в первый раз. Зато я пишу стихи – значит не совсем уж неопытный. То литература – это литература. – Он тряхнул своими страничками.
– Авантюра, а не литература.
– Пусть так... Но не мешай сейчас.
– Ладно... А ты мне всё сказал?
– Наверное, не всё. – Он продолжил писать и выдавил как что-то случайное, незначительное, сиюминутное. – Не сказал, что влюбился.
Жена молча встала и вышла из комнаты. А ночью, проснувшись, не обнаружила мужа рядом. Он всё ещё писал в своём кресле под торшером. В ночной рубашке женщина появилась в дверях, приблизилась... Он поднял голову.
– Почему не спишь?
– Хочу ещё раз услышать, что ты меня больше не любишь.
– Я такого не говорил. Я люблю тебя.
– Да?! А её?
Он положил листки на пол.
– Чтобы написать сценарий, автору нужно влюбиться в актрису... Как актрисе нужно влюбиться в партнера, чтобы сыграть любовь. Когда я говорю, что влюбился, это не означает, что я тебя больше не люблю. Это означает, что я влюбился рабочей влюблённостью. Производственной... Понимаешь?
– Понимаю... Не боишься так рисковать? А вдруг производственная перерастёт в настоящую...
– Не боюсь. Всё под контролем. Уже поздно... ложись.
– А ты?
– И я – скоро.
Он встал, бережно привлек жену к себе, почувствовал, как дрожат её плечи, провел пальцем по ключице.
– Такие родные косточки!
– Ей ведь, кажется, очень много лет.
– Точно.
– Ну, тогда я спокойна.

Его жена – тоже творческий человек. Окончила институт киноинженеров, но в кино не пошла... Увлеклась фотографией. Да так сильно, что стала выигрывать в конкурсах. В том числе и международных. Провела несколько персональных выставок, стала членом профессиональной лиги и была приглашена в глянцевый журнал. Три года её фото-откровения радовали читателей с обложек и с внутренних полос.
Когда родился сын, она перешла из штата на договор, стала печататься реже. А с рождением дочки, по настоянию мужа, который уже сумел обрести вес в обществе и солидный портфель заказов, превратилась в домохозяйку. С расчетом – вернуться к фотографии, когда дети достигнут совершеннолетия.
Но профессия не давала покоя. Глаз автоматически фиксировал красивый вид, ракурс, необычное состояние природы, необычное освещение. «Сильное» положение тела в спорте, в балете... Она чувствовала момент, знала – когда нажимать на кнопку, знала – как нажимать... Как задерживать дыхание, ловить паузу между ударами сердца... Поэтому фотоаппарат продолжал оставаться её частым спутником, другом... Фотовспышка продолжала ослеплять родных и близких... А электронная почта – рассылать удачные снимки по всему миру.
Выйдя из комнаты, она вернулась через минуту с аппаратом. Присела на корточки перед мужем, сфотографировала... Затем ещё, ещё... Немного сдвинула торшер, переложила на полу исписанные листки...
– Зачем это?
– Для истории! Вдруг твой фильм выиграет Оскара...
Оба засмеялись, как-то одинаково иронично и непринужденно...
Он отложил свою писанину в сторону, потянулся руками верх, размял кисти... Затем – встал с кресла, выключил торшер, обнял жену, поцеловал... И повел в спальню.

***   
В воскресенье утром – уже у себя дома, у открытой форточки – Она повторяет «больничные» упражнения. С лестничной площадки доносится звон ключей. Открывается дверь, в прихожую вваливается в стельку пьяный муж. Что-то бормочет про себя.
Она прикрыла дверь в свою комнату, шире распахнула форточку. Муж повозился в прихожей, уронил пальто, поднял его, повесил на вешалку. Один ботинок снял, на втором шнурок затянулся узлом – не развязать. Ботинок не снять. Он ударил ладонью по полу, сплюнул в воздух, покачиваясь, пошел в одном ботинке к жене.
– А-а, з-занимаемся... и-ик, хорошо. – Оперся о косяк. – А я не спал всю ночь. Вот. А п-почему ты дома?
– По кочану. Закрой дверь или проспись.
– Понятно. Пришел мерзавец, пьяная скотина!
– Я это сказала? Я молчу.
– Ты молчишь?! – Муж задумался, почесал свободной рукой лоб, темя, грудь через расстегнутую рубаху. – Да, ты молчишь. Но ты так молчишь!.. И тебе не интересно, где я был? И-ик...Тебе вообще не интересно, что со мной происходит?
– Не интересно.
Оскорблённый, с ботинком на одной ноге, муж упал на диван и сразу отключился.
Начался обычный день русской женщины: кухня, пылесос, стирка... И пьяный муж отдыхает на диване, заботливо прикрытый пледом.
Два ботинка стоят в прихожей, рядом.

К обеду глава семьи проспался...
Проснулся, бодро встал... Сунул себя в ванную, затем появился на кухне. Она уже расставила тарелки, режет хлеб.
– Обедать будешь?
– Который час... Да, пора!
Муж встряхивает головой, пританцовывая, садится за стол, берет хлеб. Театрально выговаривая слова – он ведь тоже актёр, хоть и не такой знаменитый – заявляет:
– Дорогая, ты опять сломала мне все воротники...
В ней вскипает...
– Ты опять пришел в доску пьяный...
– Я о другом сейчас... О рубашках.
– Замолчи, не заводи меня. – Она наливает суп, после раскладывает второе...
Муж притих, в тишине пообедал, но в конце продолжил гнуть свою линию:
– Всё же я попрошу тебя не стирать мои рубашки.
Она схватила поварешку.
– Ты оставишь меня в покое?!
– Что ты орёшь? Положи.
Она вернула поварешку в кастрюлю, схватила со стола вазу с остатками печенья и грохнула её об пол.
– Сволочь!
– Хорошая была ваза, подарок. – Муж начал веником собирать осколки в совок. – Но рубашки мои не трогай!
Она опять с поварешкой в руке.
– Уйди, убью...
Начала приближаться. Муж спешно ретируется в прихожую, затем – в свою комнату. Закрыл дверь на защелку.
А Она...
Быстро вымыла посуду, полила цветы, оделась, вышла на улицу.
Со слезами на глазах побрела к больнице. Не задерживаясь на больничном дворе, поднялась на отделение и заперлась в своей палате. И не вышла ни к ужину, ни к телевизору...
И никто не знал, что Она делает... В палате тихо – никаких признаков жизни. 

***
 Утро понедельника. Косые лучи освещают холл больницы на первом этаже рядом с кабинетом физиотерапии. Он сидит в кресле, ожидая своей очереди. Снял очки, положил их в карман спортивной куртки, закрыл глаза, с удовольствием подставил лицо неяркому осеннему солнцу. Она вошла в холл и остановилась напротив, загородила свет.
– Здравствуйте!
Он вздрогнул от неожиданности.
– Здравствуйте! В понедельник они встретились.
Она достала из кармана вчетверо сложенный листок, протянула ему.
– Что это?
– Ответ. Прочитайте.
– Очки оставил в палате. Прочитайте вы, если нетрудно.
– ещё чего! У меня тоже нет очков.
– Тогда – позже.
Он вновь закрыл глаза, будто бы солнце в эту минуту – важнее каких-то там листочков... Она присела рядом.
«Те же духи, тот же синий костюм... та же игра». Он встрепенулся.
– Но вы ведь наизусть можете. Не бойтесь, я не буду придираться к словам.
– Я и не боюсь. Но... Неловко как-то. Люди кругом.
– А вы тихонько.
Она зашептала прямо в ухо.
– Это смешно! Я писала стихи только в юности.
– Так это ещё и стихи... Тогда тем более не оправдывайтесь. Читайте, а то скоро моя очередь подойдет.
Она читает тихо-тихо.
– Стихи всерьез писать не смея,
в стихах валяю дурака.
Еще не вечер, но немеет
от позвоночника рука.

Свердловка! Старая больница,
мы познакомились вполне.
Лечить устала! И лечиться,
поверь, так надоело мне.

Мы, может быть, пойдем сегодня
гулять – под дождь, в больничный двор.
А может – на Елагин сходим,
тайком махнув через забор.
– Где вы видите дождь?
– Так я писала это вчера... Вчера – видела...
– Ладно, принимается. – Он оглянулся.
Сидящие в очереди больные спокойны и безучастны. Как странно – они не слышат музыку.
Музыка не прервалась и тогда, когда из кабинета вышла медсестра и окликнула его по фамилии. Он не среагировал, его окликнули снова. Она легонько подтолкнула его в бок и наткнулась на что-то в кармане. Он, будто очнувшись или проснувшись, машинально извлек из кармана свои очки, водрузил их на нос.
– В палате, значит... Жулик... Будем иметь это в виду.
– Нет, я просто забыл, что они здесь... Извините. Стихотворение замечательное. Спасибо.
– Тогда возьмите его себе на память.
– Бумага какая-то мятая... Перепишете?
– Ни за что! Чернила кончились.
– Тогда я сам перепишу или наберу на компьютере... А вы поставите свой автограф.
– Идите уже, вас ждут... Не задерживайте очередь.

***
Врач, стоящий у окна четвертого этажа, увидел, как внизу, во дворе, двое его пациентов спускались к реке, что-то обсуждая на ходу. Женщина смеялась и возбужденно жестикулировала. Мужчина сдержанно отвечал. Они подошли к красным кустам у ограды. Женщина полезла в заросли. Мужчина нерешительно – за ней.
– Вот тебе и зануда... Никакие запреты не действуют.

На Елагином острове было безлюдно. И день стоял ясный, как по заказу.
– Расскажите, как вы провели выходные.
– Зачем вам?
– Интересно, как отдыхают архитекторы, которые по совместительству и поэты.
– Знаете, что я делал?
– Что?
– Писал сценарий.
– Какой ещё сценарий?
– Историю нашего знакомства.
– Зачем это? Ведь никакой истории нет.
– Я заглянул в будущее – и увидел.
– В воображении?
– В реальности.
– Что увидел?
– Как по этому сценарию снимают фильм. Здесь, на Елагином... вот на этих аллеях, дорожках, набережных.
– Вы по ним гуляли раньше?
– Конкретно по этим – нет. На острове бывал, конечно...
– Как же вы их увидели?
– Глазами.
– Знаете что. – Она притормозила. – Перестаньте меня провоцировать. Будущим жить нельзя. Как и прошлым. Жить надо настоящим. Смотрите – какая красота... Вот веточка, вот скамеечка, вот синица на ветке, вот Елагин остров. И никаких историй.
– Наша история только кажется случайной.
– Опять наша!
– В ней есть какой-то высший, звездный смысл. Какая-то преднамеренность.
– Экстрасенс.
– Предлагаю вам сделать фильм про это.
– Фильм? – Она засмеялась. – Про что – про это? О чём фильм?
– О любви.
– Господи, Боже мой... Час от часу не легче.
Она по-театральному захохотала так громко, что разлетелись галки с дерева, мимо которого шли. Он помолчал, потом начал смеяться вместе с ней.
– Да вы знаете, что значит снять фильм сейчас? После перестройки? Когда правила диктует рынок... А не комитет по кинематографии Советского Союза.
– Догадываюсь.
– Он догадывается! Бог мой, прости мне мой сарказм... Молодой человек, это ваш первый сценарий? – Актриса остановилась, развернулась лицом к спутнику.
– Первый.
– Вот поэтому вы такой смелый.
– Как вы думаете, у нас может получиться?
– У нас? – Она показала на себя. – Сомневаюсь.
– А у нас, – Он тоже показал на себя, – получится.
– Высшая степень самоуверенности... Как и со стихами... ещё немного и мне с вами станет неинтересно.
Она сошла с места, почти побежала.
– Вы не понимаете, что в поэзии ценится не издательское оформление текста стихотворения – как в вашем сборнике, а сам текст! Поэтические открытия...
Вы не понимаете, что в кинематографии сценарий должен выиграть конкуренцию у всех других, присланных на студию. Он должен быть самым сильным... Это помимо всяких там протекций, звонков, договоренностей и прочего...
Вы не понимаете ни того ни другого, но самоуверенно пытаетесь заявить о себе и там, и здесь... Откуда в вас это? И зачем? Этого – я не понимаю! Писать сценарии учат не один год... Это ремесло. А ваше ремесло – архитектура. Вот и занимайтесь ею. Всё – на этом закончим!
Чуть разведенными в стороны руками Она будто бы уперлась в невидимую, непроходимую стену. Сделалась скалой – неподвижной, твердой.
– Ладно, хорошо... Сейчас закончим. А вечером вы пригласите меня на чай. В гости.
– Ну, вы посмотрите какой... Да-а! От вас, видно, теперь и не отделаться.
– Так точно. Я очень нахальный.
– Типичный представитель современной безответственной молодежи. Которой всё нужно здесь и сейчас. Которая не понимает, что всему нужно учиться. Долго, упорно и настойчиво... Но в вашем упрямстве что-то есть. Приходите.

***
Вечером в палате Она забралась с ногами на кровать и принялась за своё вязание. А Он разобрал исписанные страницы и строгим взглядом дал понять – шутки кончились.
– Прошу не перебивать, не критиковать, дослушать всё до конца, вопросов не задавать, что бы вы ни услышали... Все комментарии и разговоры – после моего соло.
– Хорошо.
Он прокашлялся и начал.
– Она собирала вещи в большую спортивную сумку. На кухне засвистел чайник, и тут же в Её комнате зазвонил телефон.
Она удивленно подняла глаза. Всмотрелась в лицо гостя.
– Уже интересно. Вы это как увидели? Тоже глазами?
– Мы же договорились. Не мешайте. 
– Извините. Молчу, молчу...
Он продолжил... С выражением, с какими-то непонятными паузами, где-то повышая голос, в каких-то местах – шепотом... Всматриваясь то в темноту окна, то в свет бра на стенке, то в свою слушательницу, Он читал, играл... Изображал Его и Её.
Узнавая себя в главной героине, она смеялась. Он влюблялся в этот смех. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он влюблялся в эти глаза. Руками она перебирала спицы, разматывала нитки. Он влюблялся в её руки... И обо всем этом – уже было в тексте. Он следовал написанному, выдумке, сказке – но влюблялся по-настоящему, в реальности, в жизни... Не понимая как.
И вот Он закончил... Закрыл папку, откинулся на спинку стула... После небольшой паузы Она опустила ноги в тапочки, разлила чай.
– Вам с сахаром?
– Что молчите? Опять – всё плохо?
– Вы хотите сказать, что ваш главный герой за три дня влюбился в вашу героиню?
– Да.
– Вы думаете, такое возможно?
– Конечно, я писал это с себя.
Она засмеялась, отхлебнула глоточек чая. Он очистил апельсин, разделил его пополам, протянул половинку ей. Она взяла.
– Какой вы... многозначительный! Спасибо. И чем же закончится ваш сценарий?
– Тем, чем закончится у нас.
– Что, у нас?
– Вы же всё поняли...
– Это невероятно... Невозможно.
– Возможно! Но я чувствую ваше сопротивление... Давайте так: я буду продолжать писать, а вы меня будете поправлять... профессионально.
– Я не уверена, что...
Она отставила чашку с чаем и снова принялась за вязание. Он съел свою половинку апельсина, но разговор так и не продолжился. Молчание стало угнетать.
– Наверное, мне пора уходить.
– Наверное.
Он встал со стула.
– Я пошел. Спокойной ночи.
Она, играя, выбросила руку в сторону двери.
– Вон отсюда!.. Спокойной ночи.
Гость вышел вон. Она осталась одна – растревоженная, растерянная. Слышала, как Он вошел к себе, как закрыл дверь, как скрипнула его кровать. Она прижала ладони к лицу, потом встала, прошлась босиком по палате. Вполголоса повторила недавно услышанное.
– Она волнует его как женщина... Это означает, что я... волную его как женщина! Невероятно, немыслимо... Разве я давала какой-нибудь повод? Нет! Нет и нет! Спичку зажигает он! Зачем? Чего ему не хватает...
Она взяла шкурку апельсина и понюхала её так, будто хотела удостовериться в реальности происходящего. А это что? Фотография. Надпись на обратной стороне: «Прекрасной актрисе от автора сценария и исполнителя главной роли в фильме о любви».
– Наглец! Да он просто наглец!
Всмотрелась в фото. Прислонившись к какой-то кирпичной стене, прямо на пожухлой траве сидит Он. В длинном пальто и надвинутой на глаза широкополой шляпе. В той же самой, что и на фото в сборнике стихов. Как она не узнала эту шляпу сразу?
Она задохнулась, вскочила, рывком распахнула окно. Дождь мелко забарабанил по подоконнику.

Уже почти заснув, на резкий грохот оконной рамы, Он оторвал голову от подушки и прислушался.
– Попалась, птичка! Вот так-то! Не мне одному страдать.
Помассировал грудь в области сердца сначала левой, затем правой рукой.

Больница, как маленький замкнутый мирок, чутко среагировала на Его долгое сидение в Её «особой палате». Никто ничего толком не знал, но почва для слухов была распахана. Больные, медсестры и даже врачи установили постоянное наблюдение за актрисой и её соседом и сообщали друг другу разные подробности. Информация распространялась мгновенно.
Их ниша в углублении напротив раздаточной, близко расположенные двери-кулисы, столы и стулья столовой будто бы создавали маленькую сцену и зрительный зал. Они открыто играли на сцене, в зале всегда кто-то был.
Его апартаменты, занятые, в отличие от других, Им одним, тоже приобретали статус «особых». Зрители бурно фантазировали о том, что творится в этих двух необычных палатах, ждали выхода героев и нового действия. 

*** 
Утром они вышли в коридор одновременно. Случайно, одновременно.
– Доброе утро!
– Доброе...
На Её лице было написано всё: потрясение, бессонная ночь, тревога. Он был доволен.
Когда, спустя полчаса Он вошел в зал лечебной физкультуры, Её увидел не сразу. Занятия ещё не начались. Мужчины разминались на тренажерах, женщины разбирали и раскладывали на огромном ковре простыни для упражнений лежа. Она уже лежала, заложив руки за голову и закрыв глаза. Он подошел, остановился. Будто завис над женщиной. Она открыла глаза, но не пошевелилась. Оба довольно долго молчали – смотрели друг на друга, будто хотели узнать, что же скрывается за этим молчанием.
– После обеда пойдете гулять?
– Сегодня никуда не пойду, буду целый день спать.
– А после ужина?
– После ужина – может быть...
Инструктор вошла в зал, как всегда, подтянутая, привлекательная. Улыбнулась, проходя мимо Неё, показала рукой в сторону двери.
– Вас там ждут.
– Где, кто? – Она приподнялась на локте и завертела головой.
В коридоре, за приоткрытой дверью стоял мужчина в верхней одежде, явно не пациент. Она узнала мужа, поднялась и быстро пошла к нему. Муж оказался трезв и даже галантен.
– Здравствуй! Как самочувствие?
– Всё нормально.
– Я принес тебе фрукты, хурму, ты же любишь. Вот возьми.
– Спасибо.
– Глаза красные. Голова болит?
– Нет, спала плохо. После занятий пойду досыпать. Как твои дела? Что с работой?
– Ничего, налаживается потихоньку. Ты извини, за мой видок в воскресенье... Целую неделю в напряжении, потом возьмешь и надерешься, как скот.
– Ладно, уж. Но ты держись.
– Держусь.
– Как там мои цветы? Поливай их, пожалуйста.
– Поливаю.
– Хоть ты и не веришь в это, ты с ними поговори.
– Ладно... Почему не верю, не такой уж я совсем... заземленный.
– Их нужно поддержать! Они всегда болеют, когда я болею. Ты им скажи, что я скоро приду, что я их люблю. Они всё слышат, особенно апельсин. Видел, какую он новую ветку выкинул? Мне иногда кажется, что у него есть уши. Очень любит слушать хорошие слова. Ты ему их скажи.
– Скажу. Почему бы не сказать. Ты на воздухе бываешь?
– Конечно, гуляю в любую погоду. Зато они все, – Она кивнула на группу, – просиживают все вечера у телевизора, не гуляет почти никто. Странно... Вечером у Крестовки страшновато одной.
– Ты осторожней, там полно шпаны. Лезут через забор с моста.
– У меня появился провожатый.
Она показала глазами на шведскую стенку и фигуру – в красном спортивном костюме – на ней.
Он почувствовал чужой взгляд, повернул голову, кивком приветствовал незнакомца. Её муж ответил тем же.
– Ну, слава Богу, на мужчину похож.
– Я пойду? Занятие уже начинается.
– Счастливо, не болей.
– Спасибо тебе. – Она поцеловала мужа в щеку и вернулась в группу.

После занятия Он и Она поднялись на отделение, взяли из своих ячеек какие-то лекарства и собрались разойтись по своим апартаментам... Пока Она возилась с ключом, Он забежал в свою палату, но тут же вернулся в их нишу. Она открыла дверь и почувствовала прикосновение его руки.
– Это вам... Вчера написалось. – Он протягивал листок с каким-то текстом «в столбик».
– Опять стихи! Ну, давайте...
Разошлись. Она села на кровать, почитала полушепотом:

– Ваш стиль игры блестящ и точен,
но чувства Вам не обмануть.
Пусть наш союз ещё не прочен,
он будет чист и непорочен.
Жизнь вспять, увы, не развернуть.

Не бойтесь, милая актриса.
Любовь творит, не зная зла.
Уже приподнята кулиса,
и роль красива и светла...

Жизнь переставила акценты,
в сердцах устроив ураган.
Мы временные пациенты...
Случайных, легких встреч моменты
рождают дерзкий, смелый план...

Любовь – высокая награда...
В ней чувства сложно открывать.
Их открывать, однако, надо –
иначе роли не сыграть!

Она опустила руку со стихотворением и долго смотрела в пол...
Решив что-то, оторвала от листка незанятую треть и написала ответ. Вышла из палаты, постучалась в дверь соседней. Он подбежал на стук, получил послание, хотел что-то сказать, но Она быстро ушла к себе.
Теперь Он сел на койку. Всмотрелся в написанное, усмехнулся...
Первые четыре строки – одни вопросительные и восклицательные знаки. Такого он ещё не видел... Зато две последние строчки:

– Но всех лекарств, увы, полезней
присутствие такой болезни...

Эти слова не впрямую, но определённо одобряли и стихи, и планы, и все остальные его действия... Он тихо засмеялся от радости и тихо подытожил:
– Го-ол!.. Оле-оле-оле-оле...
И Она радовалась внутри себя. И тоже медленно, осторожно влюблялась в неугомонного соседа. С ним по-другому дышалось, иначе жилось... Он не стеснялся шутить, за короткое время практически стер разницу в возрасте, ни разу не упомянул о её знаменитости, «звездности». Говорил, играл, спорил – на равных...
– И познакомились мы просто. Без всяких рекомендаций, приседаний... Как маленькие дети в песочнице: давай поиграем – давай.
 
***
Вечером, пока в столовой ещё ужинали, Он быстро оделся и быстро – чтобы не столкнуться с Нею – вышел из палаты. Почти бегом спустился по лестнице, проскочил вестибюль. И только когда оказался на улице, сбавил темп. Медленно пошел на берег Крестовки, закуривая на ходу.
Присел на скамейку у воды и стал наблюдать за отражениями фонарей в колеблющейся воде. Легкая рябь включала и выключала таинственные огоньки.
«О чём сегодня говорить с актрисой? Новых сцен в сценарии не прибавилось – хотя наработанного материала и хватает».
Ему важно было услышать Её... Услышать ответ на своё грубо замаскированное признание. От этого ответа зависела дальнейшая судьба и сценария, да и всей задуманной им истории. В смешном стишке «присутствие такой болезни» Она объявляла пользой, но говорила о болезни обобщённо – не обозначая личности больного. И, тем более, не признавая заболевшей себя...
«Может быть, прошло слишком мало времени... Герою хватило трёх дней, сколько их потребуется героине? Как её раскупорить? Чем?»
 
Он уже замёрз, но Она упорно не появлялась.
«Встать, размяться и пойти ей навстречу? Нет, лучше ещё немного помёрзнуть... и будто бы удивиться её появлению».
Наконец, Он услышал приближающиеся торопливые шаги. Не поворачивая головы, Он сказал громко, играя.
– Вы пришли меня мучить?
Ответа не было. Он повернул голову на шаги. Невысокий мужчина в рабочей куртке, притормозивший, чтобы закурить, с недоумением глядел на сидящего. После пристального досмотра дворник – это был он – уверенно присел на скамейку, приложил руку к борту куртки.
– Выпить хотите?
– Выпить? В больнице? – Он был ошарашен предложением. – Вы, кажется сторож?
– Сторож, дворник – не важно. Так что? – Мужчина заговорщицки подмигнул.
Он хотел выпить. Но как быть с Нею? Встретить возлюбленную, будучи не трезвым? Или подождать и предложить выпить «на троих»? Ни тот ни другой вариант не катил. Может, потянуть время...
– Что, пить в одиночку – не комильфо? – Он улыбнулся.
– Да, как-то... Ну, так что? Здесь темно, пусто...
Из внутреннего кармана куртки на скамейку выпорхнула бутылка водки, за ней – два пластиковых стаканчика.
– И закусь есть.
Из внешнего кармана выпрыгнули две конфеты «Белочка».
– Я вас увидел... Думаю, что мужик будет один гулять... Выждал немного, никто не пришёл... Вот я и решил... Давайте... Или вы ждёте кого-то?
– Не знаю.
– Ну, так в чём вопрос?
Сторож отвинтил пробку, разлил.
– Давайте. За здоровье! Чтобы вам не болеть! Ну, и мне тоже.
Он посмотрел на пустую дорожку, взял стаканчик, чокнулся и выпил. Закурил. Сторож наливал по второму стаканчику. Он выпил ещё... Внутри приятно потеплело. Он развеселился, выпил ещё раз, решил: «А будь что будет...»
– И в больнице жить можно!
– Здесь даже лучше.
– Почему?
– Суеты нет! Никто никуда не зовёт – ни в коммунизм, ни в демократию. Никто никого не мучает... Всё идет естественным путём. Сделали операцию – рана не заживёт назавтра... Ткани срастаются неделю, а то и две...
– Запах какой-то странный. – Он поёжился.
– Это от козла.
– Козла?!
– Ну да... Живет тут у меня... и всё время в штаны тыкается, ласки просит.
– Козёл! Живой! В черте города?
– А куда его девать? Я, когда в пионерлагере завхозом работал, целое семейство содержал. Потом лагерь приватизировали. Потом хозяин всё развалил, а в сентябре меня уволили... Козу продал в поселок – молоко, козлята... А козла сюда привез.
– Дивна жизнь – чего только в ней не встретишь... – Он глубоко затянулся, выдохнул колечками. – И где он живёт? Козёл ваш...
– Вон в том закутке. – Дворник приподнялся, показал и опять сел. – Между больничным забором и оградой гостиницы. Там – что-то типа нейтральной полосы – ничья земля. На нее никто никогда не заходит... Даже подростки… Я на ней ему хибарку и соорудил... Зиму, надеюсь, продержимся, а летом – видно будет... Хотите – покажу?
– Спасибо, не надо... Я и по запаху вашего друга чую... Запашок знатный. – Он немного отодвинулся.
– Насчет гигиены вы не волнуйтесь. Руки я постоянно мою с мылом, пластиковые стаканчики – стерильные, из автомата, который в вестибюле... Вы мимо него постоянно ходите. А запах – не заразный. К вам не пристанет.
– Ладно, давайте за вашу доброту. И любовь к животным.
Выпили.
– А почему его не слышно? Козла вашего. Мы тут часто гуляем – ни бе-е ни ме-е не донеслось... Он что, немой?
– Так я ему сказал про его нелегальное положение, он и затих.
– Понял?
– Ну да.
 
В этот вечер Он волновался напрасно, Она не пришла. Потому что спала глубоко и безмятежно. В своей палате, на своей койке. С включенным светильником у изголовья и раскрытой книгой у щеки. На тумбочке в больничной тарелке краснела хурма, рядом лежала большая плитка шоколада.
Изрядно захмелев, медленно возвращаясь на отделение, Он вдруг понял, что за последние дни дико устал. Сильнее, чем это случалось на работе.
«Неужели искусство кино требует такой самоотдачи?»

***
В среду они столкнулись у процедурного кабинета после завтрака.
Теперь Он был немного помят, с головной болью... Зато Она светилась жизнью. Как светилось окно, пропуская в длинный темный коридор рассеянный солнечный свет.
– Вы не пришли вчера, я не решился вас беспокоить.
– Я проспала весь вечер и всю ночь.
– А на сегодня какие планы?
– Да!
– Что – да?
– Сегодня – да.
– Тогда в вестибюле, сразу после обеда. Мы пойдем открыто, через проходную.
– Как через проходную? Вы уверены, что нас не завернут?
– Элементарно... Я уже пробовал, меня не завернули. Главное – не моргать и не суетиться.
– Так? – Она сделала «честное лицо».
– Или ещё искреннее? Вот так? – Он сделал своё «честное лицо».
Оба попытались сдержать смех, но прыснули ещё не один раз – остановиться было невозможно. Каждый начал гримасничать по-своему. К «честным лицам» прибавлялись походки, осанки, словечки, какие-то немыслимые, но раскрывающие образ, движения... В общем, они занялись тем, чему учат студентов на актёрских отделениях. И импровизировали довольно долго, начисто забыв об окружающей обстановке.
На них стали оглядываться пациенты. Проходящая по коридору дама в парике толкнула под локоть свою спутницу.
– Видите, артистка! Уже и здесь нашла с кем пофлиртовать. Ужас!
– Она же в возрасте.
– А для них возраст не помеха. Это мы помним о возрасте.
У поста дама в парике остановила медсестру и что-то объяснила. И что-то потребовала. Медсестра с изумлением повернула голову в сторону веселой парочки, но ничего предпринимать не стала. Когда ещё в больничном коридоре увидишь такой театр. Она, наоборот, прислонилась к стене и замерла в восхищении. В свете из окна тела актёров отбрасывали на стены и пол переплетающиеся, длинные, размытые по краям и слишком подвижные тени.
Когда мимо с пачкой рентгеновских снимков бежал доктор, медсестра негромко окликнула его:
– Посмотрите, играют...
– Что играют?
– А неважно что... Любовь, наверное...
Доктор замедлил ход, остановился. Долго смотрел на кривляющихся пациентов и многозначительно заметил:
– Вот чем надо лечить неврозы... А не нашими пилюлями и уколами.
– Так играть – не каждый сможет. – Медсестра была готова аплодировать.
– Но ведь молодой человек, кажется, не актёр! Насколько мне известно, к театру он не имеет никакого отношения. А какие фигуры выдает!
– С таким учителем и не то выдашь. Не так разыграешься... До Гамлета дорасти можно...
– Может, нам эту милую женщину взять на договор? Пусть живет в своей палате и занимается с больными.
– Где? В коридоре?
– Зачем в коридоре? В зале ЛФК, к примеру... По утрам – физкультура, после обеда – театральный кружок. Лечебная студия.
– Шикарная идея... Но главный не разрешит. Скажет: больница – не театр... И потом, зачем ей жить в палате? Пусть приходит и занимается...
– Ну, как-то будет ближе к нам, к больным... Хотя вы правы... Коммерческая палата, должна приносить отделению дополнительный доход! А не дополнительные издержки... У нас теперь капитализм! Я забыл об этом.
Доктор всё-таки прошел в ординаторскую. У разыгравшейся пары немного притормозил и поклонился. Он и Она одновременно ответили тем же. Вспомнив, где они находятся, тут же прекратили свои упражнения.
– Простите нас, пожалуйста... Мы больше не будем...
– Детский сад... А ведь взрослые люди... Заслуженные!
После обеда нарушители спокойствия и порядка ещё раз попались доктору на глаза. Неторопливо протирая очки мягким замшевым квадратиком, он случайно взглянул в окно.
– Опять она!
Действительно... Его пациенты, предполагая, что за ними могут наблюдать из окна, но, не боясь за себя, смело прошли через двор, уверенно миновали проходную и скрылись за оградой больницы.
– Почему я всё время вижу Её? 

Прямой дорогой они дошли до Елагина острова, проскочили мимо дворца, обогнули Масляный лужок с пожухшей травой... По широкой аллее, между высоких деревьев с остатками осенней листвы, направились в парк.
– Я подумала над вашим предложением. Никаких сценариев. Мы будем просто дружить.
– Как вы любите дружить? Семьями?
– Дружить можно и не встречаясь... У меня есть сестра, очень близкий мне человек. Она намного младше меня. Живет в другом городе. Мы видимся раз в год. И пишем друг другу не часто. Но можно сказать, что мы очень дружны и очень друг друга любим.
– Кстати, о любви. Можно взять вас за руку?
– Ещё чего. – Отодвинулась. – К тому же я без перчаток.
– А были бы в перчатках – стало бы можно? – Придвинулся. – Возьмите мои. Они любят женские руки... Их иногда надевает моя дочка.
– Зачем вы оставили у меня свою фотографию?
– Чтобы вы не забыли меня... и то, как я вас поразил.
– Поразили не вы... поразил киномеханик.
– Какой киномеханик?
– Тот, который крутит мне один и тот же повторяющийся сон.
– Повторяющийся сон – это интересно. Расскажите, я вставлю его в сценарий.
– Никаких сценариев! Никаких снов. Живите настоящим. Вот веточка...
– Вот птичка, вот лужица...
Она засмеялась.
– Смех у вас точно «ретро», сейчас уже так не смеются.
– Какое ретро? О чём вы?
– Да это я так... вырвалось.
Трудно представить, что в пору поздней осени природа может быть так богата красками. Ярко-голубое небо, розовые облака и розовеющие на закатном солнце березы, желтые и красные листья, черные галки и вороны, темно-зеленые ели, сияющий белизной Елагин дворец, оранжевые флаги рядом... Они свернули с аллеи на узкую тропинку, огибающую красный кустарник.
Говорили обо всем: о Чехове, о контрапункте, о материальности мысли, об архитектуре. Припомнили даже пару смешных «безыдейных» анекдотов. Неожиданно Она остановилась возле большого куста сирени.
– Почки набухли. Такой теплый ноябрь.
– Вас это огорчает?
– Мороз убьет их. Говорят, зима будет холодной.
Она оторвала от куста надломленную веточку, положила её за пазуху.
– Кто-то сломал, я поставлю в воду. Вы умеете читать подсказки?
– Чьи?
– Нашего подсознания. Которое постоянно обращает наше внимание на что-то существенное для нас.
Он указал на куст.
– В чём же смысл этой подсказки?
– Ни в чём... Если что-то происходит не в своё время...
– И не в своём месте...
– Вот именно. Вы всё прекрасно понимаете... Я что-то замерзла... Осеннее солнце обманчиво. Пойдёмте домой.
Он засмеялся.
– Домой – в больницу. Пойдемте! Через проходную?
– Ещё чего! Только через лаз. Зачем рисковать? Вы же не хотите, чтобы вас завтра выписали?
– Не хочу.
– И я не хочу! Хотя это странно – из больниц все мечтают выйти поскорее... Зато я хочу пригласить вас в наш театр. На «Дядю Ваню». Приходите, когда сможете, посмотрите, как я играю...
– Спасибо. Был, видел вашу Елену Андреевну. Вам не скучно играть женщину, которая никого не любит?
– Как не любит? Она любит Астрова.
– «Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не знаю, что говорить...»
– Это я говорю не Астрову, а дяде Ване.
– Неважно кому... Так может сказать женщина, которая вообще ничего не знает о любви. Или, устами героини, не знающий о любви автор...
– Чехов – не знающий?! Да вы с ума сошли. Антон Павлович – гений...
– Гении не врут.
– Что вы имеете в виду? – Она стала предельно серьезной.
– Эта фраза могла быть произнесена крестьянкой, прачкой, кухаркой, но никак не дамой дворянского общества.
– А может быть, дама дворянского общества сознательно применила простонародный оборот... Чтобы отвадить от себя нелюбимого мужчину... Вызвать к себе негативное отношение... Вам такое не приходило в голову?
– Не приходило... Хотя такой прием – «чтобы отвадить» – в моем арсенале есть, то есть был. – Он засмеялся. – Я даже применил его здесь – в больнице...
– В отношении кого? – Она испуганно распахнула глаза. – К вам кто-то приставал?
– Не ко мне...
– А-а... Ну, тогда мне не интересно.
– Вам интересно играть этих мертвых Елен Андреевн... Неужели не хочется сыграть живую – себя?
– Вы ничего не понимаете.
– Вы подарили Елене Андреевне своё умение любить.
– Почитайте Чехова внимательно.
– Почитаем вместе...
– Хорошо! Я вам докажу, что она любит.
Она ускоряется – разыгрывая незаслуженно обиженную или непонятую, – оказывается чуть впереди и идет какое-то время на расстоянии.
– Я вас люблю!
– Не надо, – Она отвечает громко, сразу, не оборачиваясь.
– Надо! Какой фильм без признания в любви?
Она остановилась, развернулась, чуть разведя руки в стороны, подошла к нему и обняла крепко-крепко. Прижалась всем телом... Прошептала:
– Если бы я была лет на пятнадцать моложе, я бы вцепилась в вас мертвой хваткой.
– Вцепитесь сегодня... И не разжимайте хватку... Живите настоящим.
Он тоже, неловко, обнял её. Прижал к себе... В сгущающейся темноте, никем не видимые, они стояли обнявшись довольно долго. Он предложил:
– Давайте перейдем на «ты».
– Хорошо. Но у меня это получается очень трудно. И только с исключительными людьми.
– А вы попробуйте. – Он посмотрел на часы. – Ужин начинается. Пойдём?
– Надо показаться. А то скажут: совсем зазнались... Пошли.
– После – вернёмся сюда.
– Конечно.
Он ласково приложил ладони к её лицу. Она – к его. Он хотел поцеловать, но Она внезапно резко отстранилась, даже оттолкнула:
– Ты не забыл, что у тебя есть жена?
– Не забыл... Да и ты не дашь забыть! У тебя, кстати, тоже есть муж...
– Молодец! Верное замечание... Но не я же к тебе пристаю...
Она взмахнула руками, как будто стряхивая что-то.
– Вообще, что это мы всё обо мне, о театре и кино... Пока идем домой, расскажи-ка, чем таким выдающимся ты отметился в своей архитектуре.
– Концерном GM.
– Это кто такой?
– Автомобильный монстр... Ведущий производитель Америки. Слышала про кадиллаки, понтиаки, шевроле? Это он!
– И что, ты ездил в Америку?
– Нет, здесь в Питере спроектировал автомобильный салон... Для дилера.
– Как интересно... Тебе кадиллак не подарили?
– Ага. – Он засмеялся.– Живым отпустили, и то – счастье...
– Что, могли не отпустить? – Она насторожилась.
– Да-а... Была ситуация... Но тебе это не интересно.
– Интересно... Если связано с тобой – рассказывай.
– Это мужские игры...
– Тем более. – Она в предвкушении потерла ладони.
А Он задумался, сунул руки глубоко в карманы плаща, как-то весь собрался.
– Короче, мой конструктор при замерах ошибся на тридцать сантиметров. В результате на стройку привезли каркасы для рекламы, которые в ниши не влезли. Шесть штук, объемных, высотой – по четыре метра каждая, сваренных из уголка, тяжеленных конструкций... И что с ними делать? На объекте ошибку не исправить. Надо везти обратно на завод, и всё переваривать.
– Завал!
– Точно... Притом, что мы и без него – в цейтноте. Об открытии салона объявили в Смольном, по всему городу... Дату не сдвинуть. А тут такое...
– И ты – крайний.
– Ну да... Звоню главному, останавливаю работы, беру сутки на переделку. Проходит полчаса – приезжает. С четырьмя охранниками. Картинка – как в кино про Чикаго. Шеф – в центре, охрана в полушаге за ним, справа, слева... Все в длинных черных кожаных плащах... А под плащами – автоматы. Такие короткие...
– Господи, помилуй.
– Подошел, прожег взглядом и говорит: «Нам ничто не может помешать исполнить взятых перед GM обязательств. С этой минуты с объекта вы никуда не уходите. Спать будете здесь. И ребят моих не злите... Они тоже будут здесь! Постоянно!»
– Ужас какой... Это у нас! В России? В ХХI веке?
– Ребята стволы из-под плащей выставили... Стоят, смотрят, улыбаются... А у меня в паху потеплело, руки ватными сделались... А в голове крутится: ну вот, выиграл конкурс!
– Испугался.
– Страшно стало... Конечно! Дома – жена, дети...
– И что, пришлось ночевать?
– Нет, главный просто припугнул... Но охрану, однако, не снял... Бойцы так до самого открытия своим железом и брякали...
– Как же ты справился?
– Ну, как... Приехал домой, ничего никому не сказал... Перед тем как лечь спать, сижу на кухне, думаю... Чем себя и своих обезопасить? И вдруг мысль приходит... такая отчетливая, ясная: ничем... Своей работой. Твой проект – вот и делай, что должно. Ты же профессионал... И страх ушел. То есть я вообще успокоился, заснул...
– Значит, ты бесстрашный...
– И бесстрашный, и бессмертный. – Он засмеялся.
– Это, наверное, сейчас смешно... А в тот день, я представляю, каково тебе было. – Она взяла Его под руку. – Тебя после этого стресса и защемило...
– Может быть... Не знаю.
– Твою работу приняли?
– Конечно… Без нареканий.

***
В своей палате он неожиданно застал угрюмого пожилого человека. Новый пациент собирался на ужин. На лбу было написано – Ворчун.
– Добрый вечер!
– Что, одной койки было мало? Раскидал тут свои шмотки, накурил... Добрый...
– Виноват, я тут жил один, как в келье... Курил в окно. Что болит?
– Колени. – Ворчун смягчился.
– Подремонтируют. Тут хорошие врачи.
Говорить было не о чем, похоже – новый сосед и не жаждал общения. «И хорошо». Ворчун застегнул молнию темно-синей спортивной куртки до подбородка:
– Сейчас накормят какими-нибудь помоями...
– Вот вам и контрапункт!
Сосед – уже в дверях – обернулся:
– Что?
– Ничего, ничего... Это я о своём... Зачем вы так? «Свердловка» – хорошая больница. Здесь помоями не кормят.
– Больница может быть и хорошая... А люди везде одинаковые – несуны! Всё хорошее по домам разнесут, больным ничего не оставят...
– И люди есть хорошие. Нормальные, – Он ответил закрывшейся двери.

Ночью пили чай в Её палате.
После ужина на Елагин остров – как планировали до ужина – не вернулись.
Он изъявил желание записать прожитый день. Она разрешила. Затем в её палате он читал написанное, она слушала. Затем обсуждали, спорили... Он заикнулся о своём соседе, пожалел, что теперь не один... Она дружески посочувствовала, всмотрелась в его лицо:
– Сегодня утром, когда мы ворковали у процедурного кабинета, я заметила у тебя между бровей замечательную складочку-морщинку... А сейчас её почему-то нет...
– Рассосалась. А я заметил, что у тебя красивые глаза – вот в них-то я и влюбился... Заочно. Лет двадцать назад.
– Красивые глаза были у моей мамы... Двадцать лет – ты всё о том фильме?
– Да. – Он снял очки. – Хочу попробовать контактные линзы. Как лучше с очками или без них?
– Хорошо и так, и так...
– Помнишь, сегодня на острове ты предложила мне полоску шоколада из пяти кубиков.
– Да, ты отломил один.
– Я взял столько, сколько мне нужно. Давай договоримся о том, что и мы в наш проект будем брать только то, что нужно... Морщинка – не нужна. Это – сюсюканье... Согласна?
– Да! Гениально! – Она хлопнула себя по лбу. – Этот эпизод надо вставить в фильм.
– Вот и ты уже мечтаешь о фильме... Я рад, что зажёг тебя.
– В таком случае линзы тоже не нужны... Согласен?
– Ещё как...
Посмотрели на часы, оказалось – половина второго.
– Что-то я сегодня...
– Да уж!
Она взяла с тумбочки его высокую чашку, протянула. Он зацепил мизинцем за ручку чашки, но с места не сдвинулся...
Она смотрела на гостя с любопытством зрителя: «И что будет дальше? Что теперь нужно делать? И что не нужно?»
– Сейчас мы проверим, действительно ли мысль материальна.
Он, наконец, встал. Отошел к двери, прислонился к косяку. Заговорил про себя: «Милая моя актриса, сыграй сцену нашего расставания. Встань, отряхни крошки печенья с ладоней, подойди, поцелуй, пожелай хороших снов и нежно подтолкни к выходу... Ну же, вставай. Вставай!»
Она замерла, как будто, вслушиваясь в его жесткий молчаливый приказ, потом отрицательно помотала головой. На что Он помотал головой утвердительно, подошел к ней, наклонился к лицу и коротко поцеловал.
– Спокойной ночи, – сказал и вышел.
Свое «спокойной ночи» она прошептала, когда дверь за ним уже закрылась.
Вновь растревоженная, теперь его ночным поцелуем – этим вторжением, которому невозможно было ничего противопоставить, которое она позволила и была рада тому, что позволила, – Она упала на кровать, сжав голову руками.
– Господи, помоги мне справиться с этим!
Чтобы унять начинающуюся дрожь, Она вскочила, резко распахнула дверь палаты и в одних носках быстро пошла по тёмному больничному коридору мимо дежурной.
– Господи, помоги мне справиться с этим!
– Вам плохо?
– Наоборот, слишком хорошо. Дайте валерьянки.

Когда Он вернулся в свою палату, над койкой соседа горел свет. Ворчун не спал, хмурился.
– Что, согрешил? Теперь будешь ворочаться всю ночь, спать не дашь...
– Успокойся, дед, мы пили чай.
– Да, чай, конечно... Теперь это так называется... До двух ночи.
Он не стал возражать, что-то доказывать – лег на свою койку и закрыл глаза.

А когда открыл, было уже утро. Первое, что увидел, – лицо склонившегося над ним Ворчуна.
– Зовут... на укол... проспал?
– Есть немного. – Он недовольно поморщился от яркого света.
– Потому что по ночам надо спать, а не чаи гонять...
– Дед...
– Да что дед? Я хоть и старый уже, а некоторые правила хорошего тона ещё не забыл.
– Ты о чём?
– Да всё о том же... Надо было напарить бабу, чтобы не мучилась. Всю ночь ходила по коридору в своих синих штанах... Как неприкаянная.
Он снова ничего не ответил. Повернул голову к окну. За стеклом, как и вчера, снова сияло солнце.
«Вот какая получается поздняя осень!»
– На укол-то иди.
– Да иду уже...

***
В зал ЛФК Он вошел первым. Она – последней, вместе с инструктором.
В течение занятия Он – не без удовольствия – наблюдал за тем, как Она путала движения, сбивалась с ритма. В конце вдруг оступилась, села на пол. Он усмехнулся, подошел.
– Снова плохо спали... Кладите в чай больше мяты, пейте с медом... Верное средство.
– А вы как?
– Отлично! Как младенец... Сосед, правда, пару раз разбудил... Куда-то бегал всё из палаты.
– Знаю.
– Видели, что ли? Или слышали?
– Неважно... За валерьянкой бегал. Мы, похоже, с ним ровесники. Лечимся одинаково.
– Не говорите ерунды. Дед, еле ползающий... И вы! – Он протянул руку. – Позвольте, я помогу вам встать.
Она ухватилась за его кисть и поднялась с пола.
– Ну что, сегодня по домам... У меня есть предложение: я провожаю Вас домой.
– Я подумаю. – Она встала на цыпочки, прошептала ему в ухо: – У меня тоже есть предложение: присмотрись к нашему инструктору – очень милая женщина!
– Уже присмотрелся. – Он захохотал.
– Ну и как?
– Никак.
Она, удовлетворенная ответом и будто вновь воспрянувшая, засмеялась тоже.
– Тогда проводите!

***         
После ЛФК Она полетела в аптеку.
Быстро пронеслась через вестибюль, миновала зону гардероба... За гардеробом, на лестнице, её неожиданно громко окликнули. Она обернулась, обнаружила у стойки гардероба давнюю подругу. Та получила пальто, шляпку и подошла.
– Привет! Ты что здесь делаешь?
– Лежу тут, лечусь.
– В больнице?! А я почему об этом ничего не знаю?
– Да я собственно тут отдыхаю. Не болею. А ты?
– Я в поликлинику приходила... Но почему ты здесь? Я не хочу видеть тебя в больнице!
Не переставая говорить, подруга начала лихорадочно рыться в сумочке. Достала книжку с закладками.
– Вот – я как раз читаю... Здесь всё о правильном питании, саморегуляции... Бери! Тебе сейчас нужней.
– Спасибо, но я всё это знаю.
– Нет, не знаешь... Запомни, больница не для тебя. Ты должна победить болезнь.
– Да я здесь чувствую себя...
– Постой-ка... А чего это ты так сияешь? И по ступенькам скачешь, как козочка? В октябре, когда я к тебе заходила – была совсем блёклой, понурой. Что стряслось?
Она покраснела.
– Влюбилась, что ли?
Она немного отстранилась, затем приблизилась и быстро прошептала:
– Влюбилась по уши. Не поверишь... Как дура!
Теперь отстранилась подруга.
– Ну, ты, мать, даешь... Так рисковать в свои годы...
– Да какие годы... Я тут живу!.. Полноценно, полноправно... Как жила лет тридцать назад.
– А там значит – не живешь... Твой об этом знает?
– Приходил, хурму приносил... Ему не до меня.
– И кто он?
– Архитектор!
– Молодой, наверное? Красивый...
– Ка-нэ-эшно. – Она прикрыла книжкой лицо. – Потом расскажу, сейчас некогда. – Поцеловала подругу в щеку и хотела бежать дальше.
– Стоп! Стой! Вот тебе ещё – хурма. Я себе купила – тебе сейчас нужней. В ней много железа.
– Извини, аптека закроется на обед. – Она взяла хурму. – Крем для рук хочу купить.
– Держись! – Подруга выразительным жестом показала, как держаться. – И не паникуй! Не ускоряй события. Чувства должны вызреть. Естественным образом... Тебе что-нибудь нужно? Что тебе принести? Лак для ногтей принести? Тушь?
– Успокойся, пожалуйста, мне ничего не надо. Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива здесь.
Подруга, наконец, замолчала. Открытым ртом судорожно втянула в себя воздух. Хотела что-то сказать, но не нашла что именно... Что говорят в таких экстраординарных случаях?
А она, уже в аптеке, удивилась сама себе. И даже не тому, что поделилась сокровенным, тайным... А тому, что это тайное возникло. ещё утром слово «влюбилась» Она гнала из своей головы. Настойчиво отгораживалась, защищалась от всякого такого... И вдруг прекратила защищаться... «Почему?»
Еще Она удивилась какому-то неожиданно возникшему щемящему ощущению близкой и неминуемой разлуки.
«Ведь завтра – пятница...»

***
В пятницу, после обеда, Он ждал Её на улице, прогуливаясь взад-вперед по больничному двору, залитому солнечным светом. Она появилась со своей сумкой, подошла... Он зажмурился, прикрыл глаза рукой.
– Когда я на тебя смотрю, мне иногда хочется также зажмуриться...
– Почему? – Он искренне удивился.
– Очень ярко светишь.
– А я на вас, – Он подчеркнул «вас», – смотрю всегда уверенно и прямо.
– Знаю и боюсь этого.
– Ну, что – по домам? Третий день – солнце. Когда же снег?
– Да, до понедельника... Только провожать меня не стоит, мы и так привлекаем слишком много внимания.
Она кивнула в сторону вестибюля, где из-за стеклянной двери за ними наблюдали две медсестры.
– Вас это беспокоит.
– Не очень. Но неприятно, когда об актёрах болтают невесть что...
– Понятно, честь мундира... Как легко вы, женщины, меняете свои решения.
– Я пошла.
– Идите. За проходной сворачивайте направо. Я – налево... У трамвайной остановки я вас догоню. Только случайно в трамвай не сядьте...
– Договорились.
Чтобы встретиться на остановке, ему пришлось дворами пройти почти полквартала... Она не уехала, дождалась... Пошли под руку.
– Что ты делаешь в выходные?
– В воскресенье играю спектакль. В субботу – готовлюсь.
– Понятно. – Он засмеялся. – Роль зубришь?
– Да, – ответила Она в тон ему, – ещё как зубрю. Перед зеркалом...
– Что играешь? Опять что-нибудь про любовь? От Чехова...
– В театре всегда всё про любовь.
– А в жизни? В нашей жизни?
– Ни слова больше о нашей – твоей и моей – жизни. Меняем тему.
– Но почему?
– Хорошо, продолжим... Потому что «в лета, как ваши, живут не бурями, но головой». Это сказал Гамлет, принц датский, своей матери, и он был прав. Дамы моего возраста уже «о вечном» думают. Научились преобразовывать сексуальную энергию в творческую.
– Это что, легко?
– Элементарно! Я это делаю всю жизнь... Всю свою любовь я отдавала партнёрам на сцене. Мир вымысла так же реален, как материальный мир. Только он лучше. Там больше свободы. Всё зависит исключительно от силы воображения. 
Её откровенность обезоруживала, но Он продолжил гнуть свою линию.
– Кого же на сцене ты будешь любить в воскресенье?
– Писателя Пола Шелдона. Я играю его фанатичную поклонницу Энни – медсестру, маньячку и убийцу. По Стивену Кингу.
– Ужас какой! 
– Больше того, я люблю свою Энни. И очень жалею. Её трудно винить в том, что она такая. Жизнь виновата.
– Жизнь виновата в том, что она маньячка?
– Да. Ты знаешь, маньяки – это, как правило, люди, которые в детстве были лишены любви и ласки. Мир без любви начинает вырождаться и плодить мутантов... Что сейчас и происходит. Разве нет?
– Да.
– Значит, моя Энни – героиня нашего времени.
– Приду в театр и сам всё проверю.
– Пожалуйста, не надо! Спектакль идёт очень редко, я давно не играла, буду нервничать. Я приглашу тебя потом, когда мы выпишемся...
Она остановилась, Он – вынужденно – тоже. Она тихонько постучала пальцем по его груди.
– Кто ты? Ты появился в моей жизни совсем некстати. Зачем?
– А ты в моей – тем более... У меня и без тебя было всё хорошо... Думаю, на вопрос «зачем» ответят наши потомки... Когда будут читать наш сценарий, смотреть наш фильм, изучать феномен нашего знакомства...
– Как несет... Думаешь, будут изучать?
– Уверен. Не думаю – знаю.
К автобусной остановке они подошли одновременно с автобусом. Когда двери открылись, Она засмеялась.
– Экипаж подан... Это знак...
И поднялась в пустой салон. А Он в растерянности – без сцены прощания с нежным поцелуем, к которому Он тщательно готовился, – остался на тротуаре.
«А может, так и лучше – без поцелуев, мещанских ужимок, платочков?»

Когда автобус с Нею в заднем окне отъехал далеко-далеко – почти растворился в ранних ноябрьских сумерках – и свернул с проспекта, Он вытащил из кармана мобильный телефон. Набрал номер. Ответила дочка.
– Привет, дочура! Из больницы нас – то есть меня – уже выпустили... Да, всё хорошо!.. Но мне нужно заехать на работу... Скажи маме, что я буду позже... Вечером... Ещё не пришла, так вы одни дома?.. А-а, с бабушкой... Ну, тогда вам скучно не будет... Привет бабуле. Пока.

***   
В Его архитектурном бюро его помощница – эффектная немолодая женщина – отмечала свой день рождения. Когда появился Он, веселье уже выходило из берегов. Начальника встретили приветственным улюлюканьем и общим нетрезвым возгласом: «О-о-о! Кто пришел! Не ждали...» А Он вручил виновнице торжества огромный букет, подарок и поцеловал в щечку.
– Я сегодня с цветами и с любовью...
Конечно же, все потребовали выпить штрафную... Налили, Он залпом выпил и влился в общее веселье... Выпил ещё, захмелел, пригласил на танец виновницу... Снова поцеловал в щеку, затем в шею, потом в ключицу...
– Что вы делаете?
– А что такое?
– За мной муж заедет.
Он оставил помощницу в покое, опрокинул очередную рюмку коньяка, перешел к другой даме, обнял её за талию, ткнулся лбом в высокую грудь.
– Да что с вами сегодня? Я вас не узнаю.
– Я сам себя не узнаю.
На празднике появилась самая молодая сотрудница. Теперь Он крикнул: «О-о-о! Кто пришел!» Подскочил, покачиваясь – чуть не сбил девушку с ног. Что-то прошептал на ухо. Затем, насколько сумел, галантно поклонился, приглашая... Девушка приняла игру, ответила книксеном, но танца не случилось. Зато случилось совсем неожиданное – поцелуй в губы, такой долгий и эротичный, что не среагировать на него аплодисментами аудитория не могла. Сотрудница покраснела, отстранилась, но вырываться из объятий не стала. Приняла вид заботливой женщины – то ли мамы, то ли сестры милосердия, – пригладила ладонью взбившиеся волосы партнера, поправила воротник рубашки... После довела неадекватного начальника до высокого кресла, усадила.
Он посидел немного, озираясь по сторонам, и начал на мобильном телефоне набирать Её номер. Набрал... услышал ответ.
– Эт-то я... П-представляешь... Попал с ко-орабля на бал... На день ро-ождения. Уже пьяный в стельку... П-перецеловал всех женщин. Все-е-е-х! Как тебе?.. О – да-а... Вот и я го-оворю, мо-олодец! Настоящий гу-усар.
Сотрудницы бюро переглянулись, понимая, что Он говорит с женщиной – но не с женой. Помощница крикнула:
– А вы бы сюда пригласили свою знакомую.
Он понимающе закивал головой.
– Меня тут спра-ашивают: почему я не с то-обой... То есть, тьфу, по-очему ты не со мно-ой?.. П-приглашают!.. Я? Да-а ничего я о тебе не ра-ассказывал... И-ик... Про-осто дамы опытные, са-ами обо всём до-огадываются... Жа-аль... Ладно!.. Да, я во-обще больше пи-ить... и-ик... не бу-уду... Конечно, всё бу-удет о-кей... Люблю тебя, целую... 
Он отключил телефон, попросил налить ещё. Освободил место на длинном столе и забрался на стол с ногами. Ухватил за руку молодого коллегу, затащил наверх с рюмкой коньяка. Обнялись, чокнулись.
– За любовь! – крикнул Он очень громко и на удивление достаточно членораздельно.
Выпили... после чего стоявшие на столе затянули песню «про трёх человек у автомата» и про то, что «не отрекаются любя». Дамы внизу – особенно виновница торжества – были в восторге. Защелкали фотоаппараты, замигали вспышки... Кто-то включил видеозапись... Ну, а как иначе? Любимый, всегда сдержанный, шеф устанавливал рекорд развязности... 
Песня закончилась, все зааплодировали. Он тоже похлопал в ладоши, затем спрыгнул со стола, стукнулся коленкой об пол, добрался до своего кресла, подпер мутную голову рукой и задремал... Не заметил, как задремал. А когда проснулся – всё уже закончилось. Женщины собирали мусор в пакеты, кто-то из молодых людей предложил вызвать шефу такси. Он отказался, быстро нашел свой дипломат и ушел.

Уже очень поздним вечером, темным и сырым, Он «на автопилоте» брел домой по безлюдной улице. Остановился у табачного киоска, как ни странно – работающего. Купил пачку сигарет, достал одну... И тут же извлек из кармана мобильный телефон, набрал номер.
Она взяла трубку сразу...
А вот Он не спешил – раскурил сигарету, сделал пару глубоких затяжек, отошел от киоска подальше...
– Ты можешь объяснить мне поп-пулярно, почему я сейчас должен идти домой?
– Разве это требует объяснения?
– По-че-му я сейчас должен идти до-мой?
– Потому, что это твой дом, твоя семья. Там тебя любят и ждут.
– А я люблю тебя! И хочу быть с тобой. Я сейчас хочу быть с тобой, ты по-оняла?
– Ты пьян?
– Да!.. Но это ни-ичего не меняет.
– Меняет. И очень многое... Не пей, братец Иванушка, козлёночком станешь.
– Козлом! Как в нашей больнице...
– Не поняла.
– Вот я и говорю: ты ни-чего не поняла.
– Запомни, у меня аллергия на козлят... И больше не звони. Я сплю.
– Х-ха... Ты не знаешь, что в нашей «Свердловке» живет настоящий ко-з-ёл? Это умора!
– Всё... Конец связи.
– По-слушай...
– Отстань от меня... Раз и навсегда!
Он оторвал трубку от уха, всмотрелся в дисплей, убедился, что связи действительно конец и с ожесточением сунул мобильник в карман.
 – Да, пшла ты...
И тут же протрезвел от сказанного.
– Нет, не пошла... Совсем обезумел... Прости меня, пожалуйста. – Он посмотрел куда-то вдаль, как ему казалось, в направлении Её дома. – По сценарию герой не мог такого сказать... Любимой женщине таких слов не говорят... Хорошо, что ты этого не слышала. 

*** 
Всю субботу у Него всё валилось из рук.
Традиционная яичница подгорела и была готова только тогда, когда все уже давно проснулись, встали, умылись, причесались и в ожидании завтрака заглянули на кухню не по одному разу.
Пылесос не включался – пылесборник был забит под завязку. Когда Он попытался его извлечь, дернул слишком сильно... Густое облако пыли накрыло и его и ковер, и часть дивана, и даже любимое кресло под торшером.
На прогулке он поскользнулся и чуть не упал. Чтобы устоять на ногах, пришлось изогнуться в дугу. От резкого движения слева между ребер резануло так, что почернело в глазах. Боль не стихала до вечера.
Во время обеда горячим супом Он обжег себе язык и нёбо. С укоризной посмотрел на жену. На что та, тоже не без укоризны, ответила:
– Ты сегодня какой-то разбалансированный...
– Человек рассеянный с улицы Бассейной, – подхватил сын. – Вместо шляпы на ходу он надел сковороду...
Он хмыкнул, ничего не ответил и до вечера больше за дела не брался. Бухнулся на диван перед телевизором и под убаюкивающие звуки каких-то старинных романсов – любимых в доме – задремал... Просыпался и опять засыпал – и так несколько раз.
 
Когда в воскресенье вечером Он одевался и прихорашивался, собираясь уходить, жена поинтересовалась:
– Надолго?
– До окончания спектакля.
– Ты идешь в театр без меня?
– Это рабочий просмотр... Да и пьеса совсем не в твоём вкусе...
– Однако... Ты уже решаешь: что в моём вкусе, что не в моём... Хотя ладно... Я не обиделась. За столько вместе прожитых лет ты, наверное, мои вкусы изучил достаточно хорошо... Давай, шагай... Я купила новый дезодорант, попробуй... Очень хороший! Крепкий мужской запах.
– Спасибо. Я как раз им и воспользовался.
В прихожую выбежал сын.
– Папа, ты куда?
– На свидание. – Он хотел отшутиться. – С одной красивой и знаменитой актрисой.
– С женщиной! – Сын строго сдвинул брови и скрестил руки на груди. – Мама! Папа встречается с женщиной. Не давай ему никаких дезодорантов.
– Почему? – мама засмеялась.
– А вдруг папа понравится этой женщине.
– Успокойся. – Он потрепал шелковую шевелюру сына. – У меня деловое свидание. 

В театре Он осторожно вошел в уже полутемный зал, сел на своё место в партере, за креслами, недалеко от выхода. На свободное соседнее место положил букет белых роз. Протер стекла очков, огляделся.
В зале много шумной молодежи, нестройными рукоплесканиями зрители просят начинать. За его спиной кто-то с хлопком открыл банку пива. Справа шелестят обёртками шоколада и громко разговаривают две миловидные девушки.
«Здравствуй, племя младое, незнакомое...»
Наконец, свет погас, шум стих. Спектакль начался.
По тому, как некстати звякнула чашка в руках у Энни, как нечаянно выпала из рук коробочка с таблетками, Он понял, что Она очень волнуется. Сидящий за его спиной парень отпустил какую-то шуточку в её адрес. В ответ его приятель выдавил:
– А мне она вообще не нравится.
Действие постепенно набирало силу, Она – под Его внушающим взглядом – стала увереннее, спокойнее...
На сцене сменялись картины спектакля по роману Стивена Кинга. Медсестра Энни любила и истязала писателя Пола Шелдона.
Когда у Энни случился первый срыв, она грохнула об пол миску с супом и завопила на писателя незнакомым и неприятным голосом:
– У вас всё неправда! Грязные, мерзкие слова! Будто в помоях искупалась.
Зал притих, ошеломленный внезапностью превращения. А она полностью вошла в роль, стала играть вдохновенно, непринужденно.
Как злой ребенок, не помнящий своих проделок, в следующей сцене она обрушила на Пола свою любовь и заботу. Эксцентрично принаряженная в яркий хитон, с колпаком на голове, разбудила писателя выстрелом из хлопушки. Сделала ему немыслимые подарки к Рождеству, но вскоре снова пришла в ярость, не получив в ответ долгожданной благодарности. И любви.
Закончился первый акт. Зал вскипел аплодисментами. Он победно оглянулся на молодых людей, которые что-то жевали.
«Ты победила! Победила!» – мысленно благодарил Он свою актрису.
Во втором акте Он узнавал и не узнавал Её в этом странном, больном и жестоком, но почему-то привлекательном существе. Замирал вместе с залом, когда Энни выхватывала нож из банки с медом и направляла его на Пола. Жалел её, когда она мокрая, дрожащая, с дохлой крысой в руке, рассказывала о гибели своих родителей. Смеялся, когда после появления бессмысленной жестокости она вдруг рыдала над примитивной, сентиментальной историей о любви, сочиненной Полом специально для неё.
Спектакль был сыгран. Зал рукоплескал.
Она стояла в центре сцены абсолютно счастливая. Но вдруг глаза её округлились. Она увидела знакомую фигуру. Человек из её новой, странной больничной жизни прошел перед креслами первого ряда и остановился напротив. Она остолбенела. Он протягивал ей букет, а Она не могла шелохнуться. Не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Он понял это и положил цветы на сцену. Пол Шелдон наклонился, поднял букет и передал ей.
Она прижала розы к груди, не боясь уколоться шипами. В глазах заблестели навернувшиеся слезы. А Он учтиво поклонился и вышел из зала.

В гардеробе «нос к носу» столкнулся с доктором из «Свердловки».
– Добрый вечер. И вы здесь? Врачуете?
– Спектакль смотрел.
– Она пригласила?
– Она.
– А меня не пригласила, даже запретила приходить...
– Зачем же вы пришли? Да ещё с такими цветами?
– Не мог не прийти.
Врач взял пальто, шапку, начал одеваться.
– Зря, надо было сдержаться... Вы на машине? Или к метро?
– К метро.
– Ну, раз уж мы встретились на нейтральной территории, может, прогуляемся до метро вместе, подышим вечерней питерской моросью.
– О-кей!
Вышли на Фонтанку, неспешно побрели к Невскому.
– Я о ней с вами всё равно собирался говорить.
– О ней?
– Да. Вы же подружились...
– В какой-то мере... Да!
– Вы заметили – она не приняла цветы из ваших рук?
– Действительно, так.
– Знаете, почему?
– Нет.
– С момента, когда она была у нас в первый раз, я хожу на все постановки с её участием – она всегда лично подходит к зрителям за букетами. Некоторых даже целует... А вас испугалась...
– Почему?
– Потому что два стресса в один вечер – это тяжело. Её запрет не случаен. Вы наверняка не заметили, как дёрнулась её левая щека при вашем появлении у сцены.
– Не заметил. Я не врач.
– А я врач... Исполняйте её просьбы, пожалуйста! Если хотите, чтобы она была жива и здорова.
– Извините... Но у нас, в некотором роде...
– Я знаю, что у вас... И не собираюсь с вами конкурировать. Поэтому именно с вами и говорю... Вы должны очень чётко, всегда и везде, понимать – она человек искусства... Тонкого, эмоционального, чувствительного театрального искусства. В её окружении, не только на сцене, но и в обычной жизни, не может быть лишних деталей. Всё, что рядом с ней – работает на её творческий результат... Если рядом что-то пустое, мешающее – результата может не случиться...
Конечно, она очень сильная личность... И может добиться успеха – не благодаря, а вопреки... Но на это потребуется дополнительная энергия... Вы меня понимаете?
– Конечно... Я тоже человек искусства!
– Брутального... Архитектура – это массы, устойчивость, тяжесть камня...
– Это – легкость образа, полет фантазии, нюансы форм...
– Ну ладно, не буду спорить... Только прошу... прислушайтесь к моим словам... Берегите её.
– Постараюсь... Значит, первый стресс – это я! А второй?
Доктор остановился, уперся руками в чугунную ограду набережной, смолк ненадолго.
– Смотрите, как играют!
– Кто?
– Огоньки... Отражения... Эти лучики...
– Да, красиво! По-петербургски...
– Вот, вы всё понимаете... Вам приходилось выступать перед залом?
– Театральным – нет... На градостроительных советах, презентациях – часто.
– Вторым стрессом сегодня были вы. А первым – сам спектакль... Вы вообще представляете себе нагрузку, которую актёр испытывает перед каждым выходом на сцену? – Врач оторвался от ограды и вновь зашагал по гранитным плитам.
– В общих чертах...
– Каждый раз – это преодоление... Это – «выход» из себя и «вход» в своего героя... Это страх перед публикой, дрожь в коленях, потные руки... Это невероятная концентрация на роли... Малейший неточный мазок на сцене – и провал!
– Сегодня у неё чашка звенела...
– Заметили – хорошо! Мы с женой в молодости любили ходить в филармонию, на Мравинского... Знаете, как маэстро выходил к дирижёрскому пульту? С каким лицом? Как были сжаты его губы... Как он шёл... Он будто нес музыку. – Доктор сложил руки лодочкой. – Как драгоценную воду, боясь расплескать... Задолго до концерта он включал музыку в себе... слушал её, исполнял внутри, пел... В момент настройки к Мравинскому никто не смел приблизиться... А за пультом... Он не махал палкой, как сейчас некоторые... Сливался с оркестром, дирижировал руками, пальцами рук, бровями... намеками... Это надо было видеть!
– Драматический театр – всё же иное... Тут с залом можно заиграть, зрителей включить в действие.
– Да, но нужно грамотно, чётко включить. В нужный момент. Для этого требуются предельная концентрация, абсолютное чувствование контекста, абсолютное настоящее... И здоровье! – Врач остановился. – Вы меня понимаете?
– Да.
– Тогда благодарю за беседу... Вот наше метро.
– Я, пожалуй, ещё пройдусь. – Он протянул руку.
– Спасибо за понимание... Завтра ей не звоните... До понедельника ничем себя не проявляйте... Пусть отдохнет, выспится.
– Хорошо.
   
Надев пальто и весело попрощавшись с вахтером, Она выбежала через служебный вход на улицу... Последние зрители выходили из здания театра, а Его нигде не было.
«Почему? Неужели обиделся? На вчерашнее...»
Она постояла недолго у рекламной тумбы, махнула букетом уезжавшему на такси Полу и медленно побрела к метро.
«Неужели такой тонкий... чувствительный? А вчера был пьяным, грубым... Какой упрямый – пришел-таки... Не внял моим словам».

Дома она застала трезвого, чисто выбритого, – в новом, ею купленном свитере – помолодевшего мужа на кухне, за чашкой чая с лимоном. Он, как видно, ожидал жену, но для прикрытия просматривал газету. Жена поставила розы в вазу, присела напротив. И выпалила без прелюдий:
– Случилось страшное.
– Да? – Взгляд от газеты муж не оторвал.
– Я влюбилась.
– Это очень хорошо! – Продолжая читать. – Для здоровья... И для всего!
– Ничего хорошего. Он совсем мальчик... И женат... И порядочный человек.
– Так тебе и надо.
– Спасибо! А как твои дела?
– Шикарно.
– Завтра мне опять в больницу... Суп и второе – в холодильнике... Так что справляйся без меня.
Муж наконец отложил газету в сторону.
– Что ты так обо мне беспокоишься? Я справлюсь... Привык уже... Ты в вазу не налила воды, завянут...

***               
Понедельник. Её палата. В стеклянной банке на тумбочке стоят белые розы – Его цветы. Она сидит в халате на кровати, врач привычно постукивает молоточком по запястьям, коленям, осматривает горло, заглядывает в глаза.
– Что у вас с лицом?
– Ничего.
– Как же – ничего! Посмотрите на себя в зеркало.
Она открыла пудреницу, всмотрелась в своё отражение.
– Ой, это полотенце... На массаже лежала лицом на вафельном полотенце.
– Зачем? Разве можно так? Вон у вас салфеточки какие красивые, нужно одну взять и подкладывать под лицо... Спали как?
– Спала, но мало.
– Гуляете?
– О, да...
– За пределами территории больницы?
– А... откуда вы знаете?
– Знаю. Лечишь её, лечишь – а она...
– Простите меня, доктор. Это было только два раза, на той неделе. Я гуляла на Елагином острове, там так красиво! А красота способствует выздоровлению.
– И хитрит ещё, изворачивается... Вы очень рискуете. Однажды вас могут не впустить через проходную обратно.
– А я – через забор.
– Неужели сможете? Умеете?
– Ха!.. ещё как! Я вам потом расскажу. Если получится.
Врач улыбнулся, покачал головой, хотел уйти:
– А почему вы не на занятиях?
– Вчера с вашего разрешения играла спектакль, очень устала. Решила сегодня пропустить... Не осудите?
– А я вчера с вашего разрешения наблюдал за вами. Правда, без этого, – он указал на цветы. – И хочу сказать, что играете вы сильно. Если бы ещё и лечились так же... Ладно, сегодня отдыхайте, но завтра...
– Конечно, по полной... Это же в моих интересах.

Он искал Её весь день – ждал в зале ЛФК, на процедурах, на завтраке и обеде, – но найти так и не смог. Перед ужином – не выдержал. Постучал в дверь её палаты, вошел. Она, в халате у окна, вытирала волосы полотенцем.
– Вы ещё живы?
– Да, и собираюсь долго жить. Проходите.
– Я уже стал беспокоиться.
– После этих выходных я целый день спала. Пропустила всё, что можно.
– Хорошо так... волосы.
– Мокрые.
Он увидел свой букет. Она перехватила его взгляд, улыбнулась.
– Вчера один поклонник, и довольно навязчивый тип, чуть не сбил меня с ног этими цветами. У меня перехватило дыхание. Думала, что упаду.
– Я бы поймал. Ты волновалась в первом акте... Утром в воскресенье я понял, что должен быть. А как же? Группа поддержки.
Он подошел и поцеловал...
– Я положил цветы к ногам блистательной актрисы от всего зала. В знак признания таланта и любви. Я люблю тебя.
– Ни слова больше. – Она опустилась на кровать. – Садись.
– Не сажай меня в угол. Можно я сяду здесь? – Он указал рукой на свободную койку.
– Конечно, как же я сразу не сообразила... Так лучше. Здесь такая же тумбочка, на ней мы и попьем чаю в этот раз.
Он садится на кровать, а Её, как маленькую девочку, аккуратно разворачивает к себе лицом.
– Нас скоро выпишут... Я хочу сделать тебе подарок.
– Никаких подарков! Я это не люблю. Прошу никогда ничего мне не дарить.
Но он уже достал из кармана небольшую коробочку, что-то выложил себе на ладонь, протянул ей. Она взглянула... На огромной мужской ладони сиял маленький золотой крестик на тоненькой цепочке.
– Это мне? – Она поперхнулась воздухом.
Он пересел на её кровать, взял Её руку, медленно развернул ладонью вверх, вложил крестик. Затем собрал маленькую женскую ладошку в кулачок.
– Это вам.
Она внезапно – на каком-то радостном инстинкте – обхватила его за шею, прижала голову к своему плечу... Чуть слышно выдохнула почти в ухо.
– О-о-о... Это похлеще обручального кольца.
Он попытался обнять её своими непослушными, слишком длинными руками, Она отстранилась, вскочила, подбежала к зеркалу.
– Я надену.
– Лучше я.
Он надел цепочку, защелкнул замочек, поправил крестик. Она стояла, не двигаясь – не знала, что делать... что говорить. Как реагировать...
В столовой загремели посудой. В палату ворвался спасительный громкий женский голос: «На ужин!»
– Ты пойдёшь?
– А как же! Есть хочется ужасно. А ты?
– И я.
– Счастье ты мое невозможное, недоступное.
– Доступное.
– Недоступное, мальчик... Знаешь, где я в субботу искала твой недописанный сценарий, те листочки, которые ты мне дал? В трамвайном парке.
– Где? Зачем? Я что-то не догоняю...
– Что тут непонятного? Ехала от дочки домой на трамвае... И забыла в вагоне папку...
– И что?
– Что, что... Когда пропажа обнаружилась, поехала в парк, искать свой вагон... Прождала его там полтора часа... Но всё нашла.
– Надо было позвонить, я бы тебе ещё раз распечатал...
– Ты знаешь, – Она выразительно посмотрела ему в глаза. – Люди старой закалки ответственны во всём... Если мне в руки дали нужную вещь, а я по своей безалаберности её потеряла – я должна сама её вернуть... Найти и вернуть.
– Крепкая закалка... Тебя узнали?
– А ты думал... Конечно! Прониклись, кофе напоили... Такие женщины милые – русские...   

Ужинали, никого не стесняясь, за одним столиком. За разговором засиделись... Когда чай был почти допит, Она встрепенулась:
– Ой, я совсем забыла.
Вскочила, подбежала к холодильнику, достала из него банку и бутербродницу. Поставила на стол.
– Доппаёк?
– Это варенье собственного производства, – открыла банку. – Розеток нет, придется прямо из общей... А это, – открыла бутербродницу, – капустные котлеты. Здесь почти сырая капуста и яйцо – тоже мой собственный рецепт... Попробуй.
Она взяла котлету вилкой и оглянулась на пустую столовую.
– Нет, их лучше есть руками.
Он взял руками, попробовал, запил чаем...
– Впервые ем капустные котлеты. А если так? – Положил на котлету ложку густого варенья.
– Смешной. Капуста с вареньем!
– С тобой не страшно быть смешным... Вкусно!
– Какие у тебя красивые руки... И откуда ты такой взялся? Где ты раньше был?
– Развивался.
Когда с едой было покончено, Он проводил Её до палаты, театрально открыл и придержал дверь, поклонился. Она махнула рукой, засмеялась и, подыгрывая профессионально, скрылась в своих покоях.
Он победно выпрямил спину, с высоко поднятой головой зашагал в курилку.
С площадки верхнего этажа доносился неспокойный – местами с криком – разговор юноши и девушки.
– Я ведь ждал тебя в воскресенье, почему ты не пришла? Вас что, не отпускали?
– Отпускали. Я тебе уже говорила – на выходные отпускают. Я была на дискотеке, а тебе заранее сказала, что могу в субботу.
– Ты знаешь, что в субботу у меня занятия. Я не мог.
– А я не могла в воскресенье. Не ори.
– Ты что, меня бросаешь? Я же с тобой хочу быть!
– А я хочу быть свободной... И жить так, как я хочу! Ты понял? Надоели твои занятия, твоя учеба, твои правильные родители!
– Сама не ори. Я предлагал тебе учиться вместе. Ты что, другого нашла?
– Не твое дело. Я не обязана перед тобой отчитываться. Оставь меня в покое. Как хочу, так и живу. Не нравится – я тебя не держу... Есть сигарета?
– А мне надоело твоё курево. Твои дискотеки! Твои дебильные друзья...
– Что ты орёшь, псих?.. Вот – псих! Нет, так и скажи. Пойду искать.
– Стой!
– Да пошел ты...
В курилку заглянула дежурная медсестра:
– Эй! Что там такое? Кто кричит? С ума сошли...
Он улыбнулся, потушил сигарету. «Везде одни и те же проблемы».
Пошел к себе. Устроился на кровати полулежа, начал писать. Лист за листом. Страницу за страницей... За его работой долго наблюдал Ворчун.
– Как ты пишешь? Такое впечатление, что вообще не думаешь.
– Так и есть.
– Как это? Ты ведь записываешь мысли.
– Я думаю в коридоре, в столовой, в курилке, у нее, – Он мотнул головой в сторону соседней палаты. – Здесь же я, как вы правильно сказали, просто записываю... То, что надумал.
– Ну и как она?
– Блистательная актриса и интересная женщина.
– Ты, по-моему, прописался там.
– Мы работаем над сценарием нового фильма.
– Я же не спрашиваю, что вы там делаете. – Ворчун по-стариковски перевалился на другой бок и вскорости захрапел.
Он поработал ещё с полчаса, тихо разделся, лег тоже, выключил свет.

Палата освещена светом полной луны.
Ему не заснуть. Он скидывает одеяло, встаёт, ходит без тапочек, осторожно. Хочет одеться и выйти на воздух. Передумал. Ложится вновь, долго ворочается, опять встаёт, беёет полотенце, идёт в душ.
Под душем садится на корточки и в такой позе – как заключенный на зоне – сидит долго-долго. Струи бьют в темя, затылок, плечи... Он встаёт, разминает затекшие мышцы... подставил воде лицо, грудь. Протянул руки вверх... Включил погорячее, ещё, ещё... И резко выключил. Сжался, даже задрожал под холодной водой. Повторил так несколько раз – контрастный душ. Растерся полотенцем...
Лег на свою койку. Но не успокоился.
Взбил подушку, взялся за книгу... Не пошло. Достал из папки несколько листков – записал то, что созрело... Долго стоял у окна и всматривался в тёмный двор. Ещё раз сбегал в курилку, выкурил сразу две сигареты – теперь без посторонних голосов.
«Коньячку бы... Так не запасся. А если...»
Спустился на марш лестницы к окну, поискал глазами сторожа-дворника. Не нашёл.
Вернулся в палату, чуть не разбудив соседа. Снова лег.
И начал ворочаться с боку на бок – никак не мог умостить своё тело, никакое положение не устраивало. Кости, мышцы ныли, болели, требовали то ли нагрузки, то ли отдыха... Или, может быть, ласки. Он не понимал, что происходит.
В конце концов, устал бороться с собой... и от этого заснул – вернее, забылся сном.

***
Серые клочья густого тумана медленно расползаются, обнажая высокую кирпичную стену больницы. Человек в черном пальто и шляпе, надвинутой на лицо, сидит у этой стены, как на пляже под солнцем. Одна нога согнута в колене, опирающаяся на неё рука свисает, поблескивая обручальным кольцом на безымянном пальце. Похоже, что человек спит.
Ей так хочется увидеть его лицо. Но шляпа... А если шляпу приподнять.
Она осторожно приподнимает... и упирается взглядом в печальные, утомленные глаза своего мужа. Они смотрят без укора, только с вопросом:
«Что же будет со мной? К какому итогу я приду в твоей истории?»
Непонятное щемящее чувство, похожее на сострадание, шевельнулось внутри и стихло. Она потянулась рукой к его лицу, хотела погладить по щеке – не успела. Муж подмигнул, скроил уморительную гримасу и рассмеялся.
– Клоун! Клоун... Жалкий трюкач, – закричала Она в отчаянии и проснулась.
Спокойный, тихий и теплый мирок больницы узнала не сразу. Огляделась и вновь закрыла глаза. За окном уже брезжил новый день.

***          
В спортивном костюме, с полотенцем, выглядывающим из пакета, Она входила в лифт. Он подбежал сзади, когда двери лифта уже закрывались, задержал их ногой, вошел. На него вопрошающе уставились три женщины: Она, медсестра со шприцами в руках и старенькая бабушка – пациентка.
– Доброе утро! Извините за вторжение.
Все три улыбнулись и ответили. В маленькой кабине Он оказался прижатым к Ней вплотную. Когда две женщины вышли на втором этаже – он не отодвинулся, быстро нажал кнопку шестого этажа. Двери закрылись, лифт пошел вверх, Он взял Её за плечи.
– Ты знаешь, как меня вчера ломало?
– Надо было уколоться и упасть на дно колодца...
– Меня просто поднимало с койки и бросало к тебе.
– Замолчи!
– Рассказать, как я уснул?
– Не надо.
Лифт остановился, Она попыталась выйти, но Он нажал кнопку первого этажа. Лифт поехал вновь.
– Кто это там катается? – загремел мужской бас снаружи.
– Детство взыграло?
– Заснул на левом боку, обнимая тебя обеими руками и уткнувшись лицом в твою грудь. Под «гур-гур» твоих голубей на карнизе.
– Пожалуйста, замолчи, – попросила Она уже жалобно и легонько стукнула своим кулаком в его спину. – И давай выйдем из лифта.
Двери открылись, они быстро проскользнули мимо скопившихся людей...
И остановились у газетного киоска. Будто газетные новости в данный момент волновали их больше всего. Люди – все, не сговариваясь – повернули головы в сторону странной пары.
– Что ты делаешь?
– Ты знаешь.
– Мы увязнем в этом. Надо остановиться.
– Я не виноват, что так влип... Надо увязнуть! Как можно глубже.
– Зачем? Это тяжело.
– Кто сказал, что любить и вообще жить легко? Но это легкая, счастливая тяжесть.
– Это всё ты затеял...
– Ты думаешь, могло быть иначе? Ты бы сделала первый шаг?
– Никогда!
– Вот видишь... Значит, всё правильно. Всё так и должно быть.
Оба, наконец, оторвались от газет, взглянули друг на друга.
– У тебя красивые глаза. Но дерзкие... Как ты только с таким взглядом с людьми уживаешься? – Она немного отклонилась назад и посмотрела на него, как скульптур на только что законченную работу.
– Вот и я о том же... Вчера в зале, когда все ушли, рассматривал себя в зеркало. Ну, не за что зацепиться – длинный, тощий, как циркуль, коленки точат... Чем я тебя покорил?
– Красотой.
Они продолжали стоять у газетного киоска и беседовали так, словно вокруг никого и ничего нет... Словно их заключил в себя некий воздушный кокон, не пропускающий через свои стенки никаких раздражителей из внешнего мира – ни звуков, ни чужих взглядов. Словно всё, что необходимо для жизни и счастья – есть в них самих и в замкнутом пространстве кокона. 
– Ты первая, кто мне говорит о моей красоте. До тебя я считал, что мужчине не обязательно быть красивым. Добрым, сильным, умным – да... А красота – это женское качество.
– Ты можешь оставаться с этим мнением...
– Забавно... Ты общаешься с актёрами – гораздо более красивыми мужчинами. Они что, тебя не привлекают?
– актёры – люди особые. Как сказал один знаменитый режиссер: «Актеры – это женская половина человечества. Им нужны любовь и взаимопонимание». К мужчинам в театре я отношусь не как к старшим братьям, а как к младшим сестрам. Люблю их, понимаю и очень жалею. Особенно сейчас, когда в театре так трудно жить.
– А я кто?
– Ты?.. Ты – брат. Причем старший. К тебе можно прислониться. 
Он неожиданно наклонился к её уху и зашептал:
– На Елагин остров мы сегодня не идём.
– Хорошо. – Она была готова соглашаться на любые предложения.
– Вместе... Идём по отдельности... Встречаемся на террасе Елагина дворца в три часа. Есть важный разговор.
– Ты меня пугаешь. Какой ещё разговор?
– Важный! Для меня... Хотя и для тебя тоже...

В три часа Он быстро шел по хорошо знакомым местам.
Ускорил шаг, потом побежал. Едва переводя дух, подошел к месту встречи. Её ещё не было. Он отдышался и закурил.
Неяркие лучи солнца временами пробивались сквозь плотную пелену облаков.
Она тоже опаздывала. Пронеслась по берегу Крестовки, распахнула пальто, сняла с головы капюшон. Пробежала по мосту через Среднюю Невку и, когда издали увидела Его, перешла на спокойный шаг.
Он спустился с террасы дворца ей навстречу.
– Я сейчас пробежал километра три.
– Я тоже. Два.
– Хотел ускориться, влез в случайный трамвай, он завез меня в какой-то медвежий угол.
– Всё хорошо. Мы успели, – сказала Она так, будто оба спешили на встречу с президентом или Папой Римским... и опоздание каралось смертной казнью. – Отдышись.
– Хочешь пепси?
Он открыл банку, протянул ей. Она отпила немного. С мужской жадностью он сделал несколько больших глотков.
– Я задам тебе вопрос, ты ответь сразу – «да» или «нет».
– Если смогу.
– Ты хотела бы стать моей женой?
– ещё чего! – Она ответила, не задумавшись. – Как тебе в голову такое могло прийти? Совсем уже... доспел!
– Я повторяю: ты хотела бы стать моей женой?
Волнуясь, непроизвольно Он – потомок вологжан – по-вологодски ударил по всем «о». Её это рассмешило.
– Не хо-отела. – Она ударила тоже.
– Нет?
– Нет!!! Миллион раз нет!
– До свидания.
Он сбежал вниз по ступенькам террасы и начал удаляться. Её смешливое настроение улетучилось в одну секунду. Она и предположить не могла такого развития событий... Бросилась было за ним, но вовремя сдержала себя. И даже голосом не окликнула.
Его фигура, в длинном темно-зеленом плаще постепенно уменьшалась-уменьшалась... Будто растворялась в тускнеющем пейзаже. Ей показалось, что какой-то великий художник стирает Его из книги Её жизни. Слезы непроизвольно навернулись на глаза. Она достала из кармана носовой платок, представила, как машет им вослед ушедшему навсегда человеку, но в реальности махать не стала... Осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза. Собралась было последовать Его примеру и уйти тоже, как вдруг заметила, что Он остановился... Развернулся и идет обратно.
Понимая, что сцена предстоит не шуточная, Она на всякий случай надела на лицо ироничную маску – защитную. И уперлась руками в перила террасы, чтобы не оказаться с обиженным и разъяренным мужчиной лицом к лицу. Он подошел стремительно...
– Почему?
– По кочану! Потому, что я замужем! Потому, что ты женат! И у тебя маленькие дети! Потому, что мне пятьдесят четыре года. И уже есть внук. Что я ему скажу – бабушка сошла с ума...
Он замер в шоке. Попытался заглянуть в глаза, Она не позволила – перегнулась через перила. Он – тоже нагнулся, Она – ещё ниже...
– Сколько?
– Пятьдесят четыре.
– Вот это я действительно влип!
Он выпрямился, вылил в рот остатки пепси и с ожесточением – одной рукой – смял ни в чём не виноватую банку в гармошку. Хотел швырнуть её в кусты. Она не разрешила. Со словами «не надо мусорить» отобрала банку и отправилась на поиски урны. Он постоял, помялся... и сел на ступени террасы. Закурил...
Она вернулась, теперь остановилась напротив. Он поднял глаза.
– Зачем ты мне это сказала?
– Что?
– Про возраст. Чтобы лишить меня воли?
– Чтобы ты остыл... И потом, я думала – ты знаешь. Да ведь это видно невооружённым глазом. А если тебе не видно – поменяй очки.
Он её не слышал, катал в голове какие-то свои мысли, затягивался жадно, часто.
– Сколько ты сказала? Сорок пять? Десять лет разницы...
– Тебе ещё и слуховой аппарат необходим. Не пытайся себя обмануть. Мне пятьдесят четыре года. А выгляжу я моложе, потому что по утрам обливаюсь холодной водой и гадостей никому не делаю.
– Девятнадцать...
Она сняла перчатку, провела рукой по его волосам.
– Дорогой мой... В этой жизни наша история обречена. Я буду ждать тебя в следующей. Но я ещё и в этой собираюсь долго жить... Пожалуй, лет двадцать проскриплю. Ты после меня проживешь ещё лет сорок. Пока нас снова родят и вырастят, пройдёт ещё много лет... Ну, а дальше – счастливая встреча! Мы сразу узнаем друг друга. Подождать-то нужно даже не сотню – каких-то лет восемьдесят...
Она засмеялась своим «ретро смехом», но только музыка, родившаяся в её колокольчиках, была грустной и больше ничего не обещала. Надев перчатку, Она протянула ему руку.
– Поднимайся. Давай немного прогуляемся и подумаем, как нам справиться со всем этим.
По-старшинству и, в большей степени, по женской наивности Она рассчитывала, что её слово будет последним. Не мудрено – разве можно узнать мужчину, даже любимого, за две недели...
Однако мужчина был архитектором – то есть крепким орешком. На авторских надзорах – в случаях, когда строители упрощали проект, не понимая, что рискуют жизнью и здоровьем многих людей, – Он принимал решения мгновенно. То же произошло и сейчас.
– Не отрекаются любя... Слышала такую песенку? Короче, так. – Озаренный каким-то внутренним светом, Он встал на ноги. – Не переживай о своём возрасте... Я всё устрою.
Теперь ей захотелось присесть. От возмущения, тревоги, неясности его намерений, твердости воли... И главное – как ей верилось – твердости чувства.
– Что ты устроишь? Что ты можешь устроить? Переписать дату в паспорте... Я просто теряюсь. – Она действительно присела на ступеньку. – Ты хочешь всё в своей и моей жизни разрушить... чтобы затем уйти в монастырь каяться о содеянном и вымаливать прощение? Ты понимаешь, что делаешь?
– Пишу сценарий, – теперь Он рассмеялся весело и непринужденно. – Забыла?
– И это ещё...
– Не ещё... Благодаря этому сценарию мы будем жить с тобой, будто муж с женой... И родим своего ребенка.
– Господи, ну откуда ты такой? Я давно уже лишилась детородной функции.
– Не выдумывай! Детей рожают и в семьдесят... Сказал же – всё устрою!
В абсолютной растерянности, вдохновленная его упорством, Она оперлась о его руку и встала.
– Хочешь сказать, что я ещё – ничего?
– Глупая... Да ты самая лучшая.
– Дурачок!
Она захохотала, взбежала на террасу и развернулась. Красуясь перед ним – как героиня детского утренника – уперлась кулачками в бока и выставила ногу вперед.
– Ну... как?
Он сжал два кулака с поднятыми вверх большими пальцами. Тряхнул ими.
– Отлично!
– Тогда пошли... устраивать.

В свою палату Он попал уже ночью. Над койкой Ворчуна горел свет.
Сосед сидел в кальсонах спиной к двери, опустив ноги в тапочки, и о чём-то неслышно горевал. Его появлению не обрадовался.
– Не спится?
– Долго ты тут будешь шастать? Совесть надо иметь. Ты же не дома.
Он сел на свою кровать, напротив Ворчуна.
– Извини, дед, ты влюблялся когда-нибудь?
– Тьфу!.. Ты зачем здесь? Ты же сюда болеть пришел!
– Выздоравливать! Тебе сколько лет?
– Пятьдесят четыре. – Ворчун немного смягчился.
– Сколько? Ты не шутишь? У тебя видок на все семьдесят.
– Я сказал сколько. Чего тебе ещё? Болячки и так замучили.
– Дед, тебе точно срочно надо влюбиться.
– Иди ты...
– Да, схожу.
Он взял пачку сигарет и вышел из палаты.

В курилке – тишина.
Он опустился на лавку, лег спиной на стену, вытянул ноги вперед. Сполна насладился вкусом сигареты, наблюдая за табачным дымом, рисующим в воздухе невероятное... Неожиданно вспомнил, с чего всё началось... С какого-то безумного плана! И до чего дошло? До безудержного чувства. Полного, сильного... Какого и с женой-то не бывало.
Устыдился своему практичному плану.
Задуманному для решения сугубо мужских вопросов... с помощью женщины? Даже покраснел... Закурил вторую сигарету.
«Почему так? Куда делась самостоятельность, независимость мужского племени? Перешла к женскому?..
А ведь так и есть.
Двадцатый век, решивший женский вопрос, поменял функции и роли. Они стали начальницами, править и решать, а мы – от них зависеть... Мы уступили лидерство. А может – не уступили? Потеряли в борьбе, вынужденно проиграли... Чтобы теперь – в веке двадцать первом – обращаться к бабам за помощью.
Но! Женский вопрос без их активности, феминистической агрессивности остался бы нерешенным... И что? Мужикам в ответ нужно было тоже действовать агрессивно? Воевать с милыми дамами? Чушь какая...
Значит, проиграли мы раньше...
Когда допустили рождение женского вопроса. Значит, к женщине нужно было относиться иначе... Любить и не предавать – не оставлять без средств существования. Не вынуждать искать способ самостоятельно зарабатывать на жизнь... А в случае, когда найдёт – не ущемлять в зарплате...
Вот они всё и нашли...
Теперь ворочают бизнесами, управляют странами... А мы нянчимся с детьми, варим каши... И робко надеемся на их помощь». 
Захваченный потоком мыслей, Он закурил третью сигарету, которая, через горечь во рту, вернула его в реальность.
«О чём я размышляю? Сейчас нужно думать не о мировых проблемах, а о нас... О нашем вопросе... Хотя что тут думать? Муж с женой не думают, просто вместе живут. Вместе находят верные решения».
Он кинул недокуренный бычок в банку из-под сухого молока. 
«А ведь без глупого плана не было бы никакой этой совместной жизни. Значит, всё нормально. Всё идет по плану».

И на террасе Елагина дворца всё шло по плану.
Не имея права предложить любимой женщине руку и сердце, Он лишь спросил, задал вопрос: хотела бы...
А она, в состоянии транса – от такого неожиданного поворота, от его напора, от своих возбужденных и неуправляемых чувств – не уловив этой тонкости, чистосердечно приняла вопрос за предложение. И среагировала так, как обязывало положение замужней женщины: нет, миллион раз...
Если бы Она ответила: да, хочу – с актёрским ударением на «хочу» – её ответ не имел бы, как говорят юристы, юридической силы. Был бы просто ответом на заданный вопрос.
Но!
После её положительного ответа история начала бы развиваться совсем по другому сценарию. Потому что Он не смог бы проигнорировать высказанного вслух желания...
Как благородный человек, как мужчина, Он был обязан задать свой вопрос женщине, которую так растревожил... В которую вселил надежды... Которую полюбил глубоко и навсегда. Обязан был дать ей шанс... И Он дал.
А Она ответила отрицательно.
И Он поставил точку. Закрыл тему.
 
Лишь после того, как Он решил «всё устроить», Она задумалась: а почему, собственно говоря, нет?
Муж неоднократно заявлял о разводе и если этот развод случится, Она будет абсолютно свободной... Что касается Его семьи – тут сложнее, но и из сложных ситуаций умные люди выходят. Его семья – это его дело! Его – а не Её – зона ответственности.
В конце концов, если любимый мужчина хочет, зачем женщине отказываться от своего счастья?
После более или менее спокойного анализа происшедшего, Она начала смотреть на всю эту больничную ситуацию с другой точки зрения. Ей захотелось перестать сдерживаться и «вести себя прилично»... Она вздохнула свободно – как свободная, независимая и самостоятельная женщина... Ей страстно захотелось с Ним жить... Варить Ему суп, жарить котлеты, стирать и гладить рубашки, завязывать галстуки... Принимать участие в его проектах, обсуждать что-то по-семейному, на кухне... Ходить в кино, на выставки. Ездить на природу... За границу...

Но для Него – после Её «нет» – подобные желания стали недопустимыми, невозможными... Он жил настоящим. В переигрывании прошлого не видел никакого смысла.
Чтобы подойти к точке апогея больничного романа, Он затратил много сил. Был вынужден собрать волю, мысли и чувства в кулак... Предельно сконцентрироваться... Отмести все сомнения в правильности своих мыслей, произносимых слов, производимых действий... И действовать смело, не оглядываясь назад...
Войти в такое состояние – в «момент истины» – Он мог только один раз.
Только один раз мог задать вопрос: хотела бы...
Теперь, после Её «нет», Он собирался «устраивать» их совместную работу – не семейную жизнь. Их соавторство... Образно назвав соавторов супругами.   

А Она, продолжая находиться в состоянии какого-то затянувшегося аффекта, этого ещё не осознала. Не поняла, что своим женским шансом не воспользовалась. Что упустила возможность всё с Ним устроить по-своему...
Упустила навсегда! Безвозвратно!
Она стояла у окна своей палаты и тихо смотрела на ночной город.
За ветками деревьев, где-то далеко, город играл огнями фонарей, мигающими фарами машин, светом окон... В каждом окне – жизнь... Семейная, холостяцкая... Женская, мужская... Скучная, интересная... У кого-то – счастливая.
Она хотела, жаждала счастливой жизни... Пусть даже «на старости лет». Хоть и с примитивным «кофе в постель», вечерним телевизором, с геранью на подоконнике и с какими-нибудь грядками на даче...
Она так много отдала карьере, сыграла столько разных женщин, завоевала такую популярность, влюбила в себя стольких мужчин... И каких мужчин! Добилась в профессии, кажется, всего... А вот в личной жизни...
Ей страстно захотелось подчиниться Ему – сильному, состоявшемуся. Так, чтобы не учить его, не перевоспитывать. Не давить его волю, не менять интересы, не рушить его мечты... Знать, что он рядом... с ней. И пусть занимается, чем хочет. Хоть – архитектурой, хоть – кино... И пусть любит её всем своим мужским, большим, благородным сердцем...
Ей казалось – вот оно, счастье, рядом... только руку протяни...
В том, что это действительно так, Она убеждала себя вескими доводами. 
«За всё время с момента нашего знакомства, даже раньше – с той самой кабинки в кабинете физиотерапии, Он не совершил ничего такого, что бы я не приняла.
Мы ни разу не поссорились.
Он меня ни разу не рассердил, не обидел.
Он так смешно и ловко говорит о сложных вещах... смущает совсем чуть-чуть.
Мужчина и должен быть таким!»
Повернувшись в сторону Его палаты, Она прошептала:
– Ты подходишь мне, милый.
Смутилась своей сентиментальности, словесной «клюкве в сахарном сиропе» – как говорят в театре – но махнула на себя рукой и улыбнулась.
– А вот так... Что хочу, то и говорю! 

***         
  Елагин остров был исхожен вдоль и поперек, но каждый раз им открывалось что-то новое. Не обязательно в ждущей зиму природе. В людях, которые не часто, но всё же встречались... В отголосках делового города, который шумел и шумел... В их собственных душах, которые теперь – после столь бурных признаний – настойчиво, но спокойно помогали друг другу жить, сливаясь часто во что-то одно, общее...
Как семейная пара, они степенно шли по дорожке, когда их догнал и обогнал высокий молодой человек в ярко-красном спортивном костюме. Она долго смотрела бегуну вслед, в то время как Он – по её просьбе – увлечённо говорил о своей архитектуре и о том, что в этом искусстве открылось ему лично.
– Создание новой архитектурной формы – процесс захватывающий.
– Наверное, такой же как создание героя на сцене...
– Да, думаю, очень близко. Мертвый герой зрителя не заденет, а вот живой... Так и в архитектуре – можно создать мертвую форму, можно живую.
– Как это?
– Элементарно. Однако метод социалистического реализма, в котором мы воспитывались, до этого не дошел... Вот столб, вот дерево. Что тебе интересней?
– Конечно, дерево.
– Почему? Потому что столб мёртв. Не рождает ассоциаций.
– Я была в храме Святого семейства в Барселоне. Мне казалось, что не Гауди его построил, а он сам ночью вылез из-под земли, как гриб! Столько ассоциаций...
– Гауди – интересный архитектор.
– Ты одобряешь? – Она усмехнулась. – Я рада.
– Помнишь, когда мы в детстве болели и нам не разрешали вставать с постели, мы рассматривали абстрактные рисунки обоев и искали в них ассоциации, то есть знакомые образы?
– У меня это было с облаками.
– Вот... Если архитектор умеет вкладывать в форму нужные ассоциации, он может творить согласно принципам формообразования живой природы...
– Как Бог?
– Как человек, стремящийся творить как Бог...
– Я в театре со своими учениками тоже экспериментирую с ассоциациями. Здорово помогает.
– Потому что законы творчества едины. 
На площадке перед Елагиным дворцом дети – в одинаковых детсадовских курточках синего цвета, надетых поверх своих курток и пальто – рисовали на асфальте цветными мелками. Они остановились посмотреть.
– Поучил бы меня рисовать. У меня к этому были способности...
– Куда же они делись?
– Стерлись... от неупотребления.
– Восстанавливать будет трудно, но при усердии... Начнём прямо сейчас.
Он попросил у бойкого мальчугана кусочек оранжевого мелка и стал рисовать им на свободном месте.
– Вот буква «А». Попробуй её «опечалить».
– Как? Пририсовать слёзки?
– Нет. Измени линии так, чтобы она стала печальной. Или нарисуй рядом другую – печальную.
У неё ничего не получилось. Дети, подбежали, стали давать советы. Он взял мелок и несколькими штрихами «опечалил» букву «А». Все пришли в восторг.
– А теперь давай её развеселим, – мелком завладела Она, рисует бормоча. – Вот такая нахальная, самоуверенная, веселая буковка...
– Браво! Ты способная ученица...
Дети закричали:
– Её надо сделать тяжелой... Нет – легкой... Устойчивой! Летящей... Задумчивой... Танцующей... Спортивной.
И стали пробовать свои силы в необычном жанре. А они пошли дальше.
– Вот это и есть ассоциации. Они сейчас зарисуют ими самих себя... Теперь представь, что разные образы я собираю в одном архитектурном сооружении. Каким оно будет?
– Загадочным... Наверное, как у Гауди.
– Оно будет таким, каким я захочу – многослойным... Кроме функции – оно будет нести другие смыслы. Будет ярким, запоминающимся... В этом суть ассоциативного метода.
– При этом – будет дорогим.
– Но не всегда же в России царствовать дешевому, но безликому евростилю. – Он вспомнил что-то и рассмеялся. – Я как-то спросил одного известного архитектора: почему на ваших постройках нет табличек с вашим именем? Таких же, какими отмечены творения Росси, Кваренги, Воронихина... Он ответил: Никогда! Мои творения – это консервные банки.
– Значит, в вашей профессии сейчас не проявиться?
– Практически – нет. Экономика забила архитектуру. Теперь строитель указывает автору проекта, как должно быть.
– Ты тоже клепаешь консервные банки?
– Нет, я работаю с интерьерами... Знаешь, как нашему бюро однажды повезло? Заказчиком стал Зиновий Корогодский. Приехал и говорит: я заказываю не проект, а идею нового театра. С макетом идеи буду ходить по кабинетам чиновников и выбивать деньги... И представляешь, заплатил за макет всё, до копейки. В моей практике – подобного никогда не случалось. Жаль, что он не успел построить свой театр...
– Зиновий Яковлевич – хороший режиссер, из числа тех немногих, кто понимал запросы детей... Я его знала лично, а сейчас читаю его книжку.
– Я бы тоже почитал.
– Намек поняла... получишь, когда прочту.
Они подошли к пожарному щиту, с которого плохо нарисованный мужчина строго требовал соблюдения правил пожарной безопасности. Остановились.
– Давай его развеселим.
В мгновение ока случайно сохраненный в её кармане мелок превратил хмурого пожарника в балагура и весельчака.

Мостик через Невку оказался заполненным людьми.
Большая группа пожилых женщин, живописно одетых в импровизированные спортивные костюмы, выполняла под баян упражнения оздоровительной гимнастики. Непонятно, как в группу затесались два сухоньких старичка. Они едва шевелили конечностями и беспомощно поглядывали на более ловких дам.
На баяне играл сам физрук, сопровождая музыку уморительными командами.
– Ножки выше, ручки шире.
Иногда он запевал высоким голосом, продолжая выкрикивать что-то несусветное:
– Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин – подтянули животы! – и первый маршал в бой нас поведет... Ура! За родину! Бегом по кругу марш!
Группа относилась к наставнику предельно серьезно. Она подавила в себе смех, вытерла слезы маленьким платочком. Шепнула:
– Надо бы его опечалить.
Он прыснул, но сдержался, дал себе волю, только когда по «веселому» мостику перешли на другой берег.
– Пойдем домой, у меня ноги замерзли. Мы гуляем уже три часа.
– Какая больше замерзла? Снимай сапог.
– Зачем? Эта. – Она потрясла в воздухе правой ногой.
Он подвел её к большой березе, присел на корточки и сам стащил сапог. Затем мягкими движениями теплых ладоней растер ступню, окоченевшие пальчики. Таким же образом разогрел и вторую ногу. Она, опираясь на березу двумя руками, смотрела на него сверху, как на фокусника.
– Теплее стало?
– О, да!.. Около этой березы придется поставить памятник. Я надеюсь, ты не расскажешь об этом своей жене?
– Зачем? Она знает этот способ. Недавно я также грел ноги ей...
Неожиданно в его руках, как в руках фокусника, появилась красная ленточка. Он обвел ею вокруг белого ствола и завязал бантиком.
– Чтобы не перепутала березы... У тебя красивое пальто. Кожаное. Я не сказал это сразу...
– Без тебя я бы его не купила.
– Без меня? – Он удивился. – Ты купила его недавно?
– В выходные... Дочка помогала выбирать, примерять... И знаешь, что сказала при этом?
– Что?
– «Держись теперь, мужское население Санкт-Петербурга!»
Она оборачивается вокруг своей оси, сунув руки в карманы. И также неожиданно, как Он ленточку, достает смятую в гармошку банку из-под пепси.
– Недавно один упрямый человек в порыве ярости сделал так... Ты бы не смог.

Когда, почти в полутьме, они своим потайным ходом вернулись на больничный двор, Он обнял Её и поцеловал. ещё, ещё... Их губы слились, но залаяла замерзшая на цепи собака.
Она вздрогнула, быстро зашагала к освещенному входу в корпус. Он – за ней.
– Не беги так, ничего страшного ведь не случилось.
Не отвечая, Она открыла входную дверь и почувствовала, что за ней Он больше не идет. Оглянулась...
 
И время остановилось.
Через стекло Она увидела, как в полутьме двора со скамейки поднялась миловидная молодая женщина, в модной куртке и брюках. Грациозно подплыла к нему, протянула пакет. Он взял, поцеловал в щеку, засмеялся и что-то сказал. Оба посмотрели на Неё, словно замурованную в стекле.
Она вышла из оцепенения, постаралась улыбнуться, кивнула незнакомке. Та вежливо ответила и обернулась лицом к своему мужу. По-хозяйски взяла Его под руку и повела по тем же самым дорожкам – к Крестовке.
Ей оставалось одно – подняться в палату, закрыться и никого к себе не впускать.
Весь вечер Её ломало и крутило так же, как Его два дня назад.
Она даже представить себе не могла, что чувство – нематериальное действие души, может сопровождаться такой ощутимой, материальной, физической болью. Всех мышц, всех тканей, всего её существа. Болью, сходной с болью алкоголика, которому не удалось опохмелиться.
Любовь пьянила, мягчила, грела... И вдруг её как будто отобрали. И тело начало твердеть, холодеть, ныть... болеть до невыносимости...
Она пыталась спастись гимнастикой, контрастным душем, чаем с мятой и медом, своим вязанием, книжкой, голубями за окном, даже таблетками – тщетно.
Боль не отпускала.
И что делать?
Она порылась в сумочке и нашла маленький резиновый прыгающий шарик, купленный когда-то для внука. Начала ходить по палате, посылая шарик в пол и подхватывая его при отскоке. Затем встала лицом к перегородке между палатами – метрах в двух от неё, на уровне головы нашла на стене небольшую щербинку – зацепку для глаз. Примерилась и бросила шарик в эту метку. Поймала. Бросила другой рукой. Поймала. Ещё, ещё...
Она бросала, ловила шарик... и считала – сколько раз он ударится в стенку без падения... Игра увлекла её, потребовала концентрации. Даже незначительное невнимание к отскоку приводило снаряд на пол. А ей этого не хотелось...
Она сняла спортивную куртку, бросила её на кровать. В футболке с короткими рукавами, в синих своих штанах, Она устойчиво – раздвинув ступни ног на ширину плеч – поставила себя перед стенкой. Собралась. В шутку слегка поплевала на ладони, пару раз присела и стала метать шарик, досчитываясь до сотни ударов. После падения снаряда начинала всё сначала, с единицы. В каждом новом раунде старалась увеличить прежнее достижение. Ради этого, в случае неудачного отскока, благодаря быстроте реакции, выкручивала своё тело до невозможных положений – и спасала игру. 
Желание выиграть вытеснило всё – боль, чувства, мысли.
Она билась до абсолютной усталости, до измождения... И выиграла. В последнем раунде выбила 1000 очков.
После чего упала на кровать и отключилась.

***
Весь четверг, с самого утра, за окнами хлестал дождь.
Выйти на прогулку не представлялось возможным. Но не терять же из-за этого целый день больничной «семейной жизни». После всех процедур и массажей расположились у Неё в палате. Он подарил ей огромный набор фломастеров и пачку бумаги.
– Это мне? Сколько цветов... Спасибо!
– Продолжим уроки рисования.
– Столько раз дарила фломастеры другим людям, детям... А сама получила впервые. Откуда они?
– Жена вчера вечером привезла.
– Жена! По твоей просьбе?
– Да.
– Ну, ты даешь...
– А мне знаешь, что привезла... Книжку сценариев Эльдара Рязанова. Чтобы я знал, как они пишутся.
– У тебя гениальная жена. Я бы до такого не додумалась.
– Но об этом после... Сейчас внимание на экран. – Он положил руку на пачку бумаги. – Вспоминай, как ты рисовала в детстве. Вспоминай свои облака. Первое задание очень простое. Цветными линиями и пятнами нужно изобразить ветер. Ассоциативно... Как ты его себе представляешь.
– Ветер?
Она открыла набор, взяла в руки синий фломастер. На листе появились какие-то линии, завихрения. Ей потребовался другой цвет, потом ещё один...
– Выключи, пожалуйста, радио.
– Почему? Ты не любишь Высоцкого?
– Люблю, но мне трудно его слушать. Ассоциации плохие. Муж, когда пьян, всегда ставит Высоцкого.
– Скоро новости. Может, послушаем – живём тут, как...
– Какие новости... Убийства, грабежи, насилие... Вырождение мира.
– Ты мрачно настроена. – Он выключил.
Она подняла голову, улыбнулась, протянула Ему свой рисунок.
– Нет, совсем не мрачно.
– Браво! Теперь рисуй радость.
Она послушно кивнула, старательно склонилась над новым листом. А Он стал бродить по палате из угла в угол. Наткнулся на резиновый шарик.
– Это твоё?
– Моё. Это лекарство.
– Так это им ты вчера барабанила в нашу стенку?.. Хорошо, что Ворчун заснул до того.
– Им. – Она виновато прижала руку к губам. – Не догадалась, что вам слышно.
– Это я тебя надоумил. На расстоянии... Этим лекарством я разрабатывал защемление каких-то нервных корешков... Год назад.
– А я думала, что изобрела его сама...
– Нет. Такого теперь не будет! Мы будем знать друг о друге всё и лечить друг друга, не встречаясь, на расстоянии...
– Почему?
– Потому что теперь – мы одно целое.
– А как же наши вторые половинки?
– Как были, так и будут половинками – в нашем прежнем измерении... А мы с тобой попали в иные, новые – время и пространство. Здесь другие законы... Здесь не действует земное притяжение... И ты скоро в этом убедишься.
– Так получается – уже.
– Ну, это примитив. – Он метнул шарик в ту же метку и ловко поймал.
– Я не могу тебя понять. Мне больно на тебя смотреть.
– Почему?
– Ты опять светишься. Слепишь.
– Не смотри... Рисуй лучше... А я попишу... Придется подарить тебе солнцезащитные очки.
Он сел на другую кровать, сложил ноги крестообразно – так же как и Она. Попросил несколько листков и черный фломастер. И сразу ушел в себя, отмежевался от всего внешнего... От больницы, мира, дождя за окном и даже от неё. Сконцентрировался на работе. 
По примеру учителя, Она попыталась сделать то же самое – сосредоточиться на «радости». И – удивительно – получилось.
Если бы в палату в течение текущего часа кто-нибудь вошел, в том, что происходит, ничего бы не понял. Да и как можно понять мужчину и женщину в красном и синем, которые одинаково сидят на двух одинаковых койках и, не обращая внимания, друг на друга, не говоря друг другу ни слова, пачкают фломастерами одинаковые листы бумаги. Каждый – чем-то своим. Лист за листом. Лист за листом.
Когда оба закончили, Он встал и свернул свои листочки в трубочку, Она тоже вскочила и разложила рисунки на кровати.
– Посмотри.
– Отлично, особенно вот это. Сразу – на стенку, чтобы все радовались.
– Ставишь пятерку?
– Ставлю, но сейчас был урок не рисования.
– А чего? – Глаза её удивленно замигали.
– Супружеской жизни.
– Опять...
– Ты не понимаешь. Опять – теперь будет всегда... У меня всё всегда всерьез. И всё на пределе крайнего максимализма. По Высоцкому: любить так любить...
– Ну, и каковы результаты урока... Может быть, на нём ещё и контрольная была.
– А как же, была! У нас – пятерки.
– За что?
– Высшая степень семейного счастья – заниматься любимым делом в присутствии любимого человека и не бояться быть им не понятым... За это!
Она присела на кровать, примяв несколько листов. Сложила ладони лодочкой, сжала их коленями.
– Боже, как просто... И я могла этого никогда не узнать.
– Ваша семья этой степени не достигла?
– Ни разу.
– Прискорбно.
– А ваша?
– Ни один раз.
– Зачем тебе два семейных счастья?
– Одно – земное, второе – кинематографическое.
– Хочешь быть счастливым в квадрате...
– И ты будешь такой же.
– Со своим мужем? Ты же его видел...
– Да, с ним. Люди меняются.
– А он собрался на развод подавать. Вот здесь кричал об этом...
– Не обращай внимания – не подаст.
– Слушай, три недели назад ты был совсем другим. Изменился?
– Ты изменила...
– Я?!
– Ну, а кто?
Он помахал своими свернутыми листочками.
– Пока тебе читать не буду, нужно ещё поправить. Скоро ужин... Может, после ужина дождь кончится. Погуляем, не запирайся...
– Разве от тебя запрешься?
– Так и незачем... Я иногда спрашиваю себя: почему любовные романы, фильмы о любви чаще всего заканчиваются свадьбами? Взять, к примеру, «Служебный роман» Эльдара Рязанова...
– Потому что скандалы и тёрки, которые случаются до свадьбы – актёрам интересно играть, режиссёрам – есть, что ставить... Зрителям интересно наблюдать за развитием отношений... А после свадьбы – всем всё уже ясно...
– Это величайшее заблуждение! Именно после свадьбы начинается самое интересное... Супруги начинают прорастать друг в друга... Две единицы превращаются в одну... Люди достигают полного взаимопонимания... Слова оказываются не нужными...
– И что тут играть?
– Как что? Следующую фазу любви... Раскрытие чувств... Тончайшие нюансы... Вот ты сказала: я не могу тебя понять. Почему не можешь?
– Не знаю.
– Потому что, «как муж с женой» мы прожили слишком мало. Через двадцать лет ты скажешь: что ты мне объясняешь, и так всё ясно... Сейчас нам нужно прицепить лыжи и встать на одну лыжню... И наработать счастливого «семейного» материала... Чтобы люди, у которых что-то не клеится, посмотрев наш фильм, смогли найти нужные для себя подсказки... Любовь, вылечившая нас, поможет вылечиться и другим...
– А если мы разведемся...
– Я женился не для того, чтобы разводиться.
– Снега для лыж нет.
– Будет! Скоро... 

***
В пятницу Она была уже на дворе, когда Он ещё собирал вещи.
Из окна увидел её возле собачьей будки. Собака неистово лаяла, доходя до хрипа, до предела натягивала длинную цепь. Она стояла, не двигаясь, и что-то говорила собаке. Он подхватил дипломат и вышел в коридор. Дружелюбно махнул на прощание дежурной медсестре.
Когда подошел к будке, картина была уже иная. Она всё также стояла неподвижно, с полуулыбкой на слегка подкрашенных губах, а собака – молча сидела у будки, изредка моргая... Смотрела Ей в глаза, будто силясь понять что-то важное.
Она почувствовала Его приближение, сделала едва заметный знак рукой, чтобы он остановился.
– Видишь, даже собака, в конце концов, чувствует, что ей не причинят зла.
– Что ты с ней сделала?
– Ничего. Система Станиславского... Мне сказали, что у неё утопили щенят, от этого она такая злая и ненавидит людей. Я с ней поговорила об этом. Попросила прощения за всех. Сказала, что я её понимаю и что очень люблю собак. Она почувствовала мое излучение. Поняла, что я не лгу. Вот смотри, сейчас я мысленно поглажу её по голове. Хорошая собака... Очень хорошая, добрая...
Собака слегка напряглась, моргнула в очередной раз, затем негромко взвизгнула по- щенячьи и дружелюбно вильнула хвостом.
– Я потрясён.
Он хотел подойти ближе, но собака в мгновение ока преобразилась, зарычала, напоминая, кто здесь хозяйка. Они попрощались с этой хозяйкой и зашагали к выходу.
– Домой?
– Домой.
– Я провожу?
– Не стоит. Я на автобусе.
– Тебя когда выписывают?
– Доктор сказал прийти к одиннадцати. Да и массаж нужно ещё один сделать.
– Значит, до понедельника... А может на выходных...
– Нет, нет... Побудь, наконец, со своей семьей... И я буду занята.
Она подала руку на прощание. Он, остановившись, сжал её в своей. Долго, не говоря ни слова, держал. Как будто грел. Или не хотел выпускать...
Собака, чуть склонив голову, издалека смотрела на них и тоже молчала.
А что тут скажешь?

*** 
Своим ключом, без звонка, Он открыл дверь в квартиру и вошел.
В прихожую выскочила жена, разгоряченная домашними хлопотами, в легком халатике, сбившемся с одного плеча. С мукой на щеке. Он засмеялся.
– Привет! Не ждали? Как вкусно пахнет!
– Как раз ждали. – Поцеловала в щеку. – У нас сегодня блинчики с начинкой.
– С какой?
– Со всякой... С капустой, с вареньем, с творогом... Можно даже с красной икрой.
– А с мясом?
– И с мясом – твои любимые.
– Ужасно хочется с мясом.
Он быстро скинул плащ, обхватил жену за талию и сильно прижал к себе.
– Ты выпил?
– Нет ещё. Но мысль хорошая. Давай выпьем?
Он начал жадно целовать жену, стаскивая в неё халатик вместе с тонкой сорочкой.
– Соскучился.
– С ума сошел! Сейчас мама с детьми вернется.
– Я видел их на площадке. Не вернется. Там игра – в самом разгаре.
Он подхватил супругу на руки и унёс в спальню. Блин на сковородке не то что подгорел, сгорел полностью... Дым из кухни поплыл в прихожую, по комнатам... Жена выскочила на минутку, наспех обернутая халатиком. Выключила газ, распахнула окно... Вернулась к мужу.
Они целовали друг друга неистово, как сумасшедшие... И всё успели до прихода бабушки...
После, уже одетая в халат как положено, прибираясь на кухне, она не понимала, почему согласилась на это среди дня... Для их любви подобное было совершенно не характерно... Невозможно. Но вот, оказалось возможным.
«Конечно, это он виноват... Набросился на женщину, как изголодавшийся в казарме солдат! И не откажешь...» 

***
Под вечер субботы Он и Она встретились на «веселом» мостике.
– Что случилось? Ты меня напугал своим звонком.
– Целые сутки не виделись.
– Ну, вот ещё. А серьёзно?
– Это и есть – серьёзно!
– То есть больничного времени тебе мало...
– А причём здесь больница? Елагин остров поважнее...
– И что ты сказал дома?
– Какая разница... Там всё нормально. Это тебе. – Он достал из-за пазухи малиново-розовую гвоздичку.
– Красивая. – Она сунула цветок себе за пазуху. – Не люблю мучить цветы на морозе. А это тебе.
В его руках оказался едва теплый маленький картонный стаканчик с кофе, прикрытый пластиковой крышкой.
– Ты что, несла его от дома?
– Хотела угостить домашним.
– Да-а! У меня нет слов... Мы продолжаем друг друга удивлять. Даже поражать!
– В сердце... Мужчины всегда хотят есть, пить... Если бы ты пришел ко мне домой, в гости – кофе бы выпил?
– Непременно!
– Ну, так и выпей его здесь, как будто дома.
Он опрокинул в себя кофе, как водку. Сдержанно поблагодарил.
– Сегодня – первый морозец. Смотри, лужи замерзли. Давай зайдем куда-нибудь, погреемся.
– А вот – кафе, совсем рядом. Можно выпить чайку горяченького.
– Я бы водочки холодненькой выпил.
В стареньком – ещё с советских времен – кафе неярким светом была обозначена только буфетная стойка с кофеваркой. Всё остальное пространство, заполненное столиками и стульями, находилось в полутьме: не так бросались в глаза старая облицовка стен и потертый, а кое-где и совсем потрескавшийся, линолеум. Но было здесь чисто прибрано и тепло. И музыка «Эльдорадио» звучала не слишком громко.
За одним столиком сидела скромно одетая женщина с тремя детьми, за другим – солидная супружеская пара, а в углу у самой двери – два бомжа. Перед ними красовалась бутылка лимонада, но в картонные стаканчики они наливали из другой бутылки, которую для конспирации держали под столом, в пакете.
Он и Она выбрали столик у окна.
Она помогла снять с подноса две чашки с чаем, апельсин, бутерброд и рюмку водки. Вынула из маленькой вазочки на столе бумажные цветы, плеснула в неё немного чаю.
– Остынет – поставим сюда гвоздичку.
Он чокнулся своей рюмкой с её чашкой, выпил. Она отхлебнула горячего чаю.
– А знаешь что... Возьми-ка и мне тоже пятьдесят грамм... Коньяку.
– Браво. Верное решение.
Он вскочил, с пустой рюмкой вернулся к стойке. Себе повторил, ей заказал. Выпили вместе. По радио пел Юрий Антонов: «Благодарен я судьбе своей за любовь, что нам дана, знаю, будешь мне нужна лишь ты одна...»
– Эта песня была, когда я собиралась в больницу.
– И я уходил из дома под эту музыку. Хотя мы прибыли в «Свердловку» в разные дни.
– Мистика.
– Нет, просто Антонов по-прежнему популярен...
– А я говорю – мистика...
Она потрогала ладонью вазочку, поставила в неё цветок.
«Чем бы ещё заняться?»
Как-то Она растерялась... В парке, на дорожках их дружба выглядела вполне естественной... Гуляют себе двое... А тут, при людях...
«Кого играть? На жену – не похожа... Изображать любовницу – будет неправда... Режиссера – тогда нужны его листочки... А их сегодня нет... Да и настроение сегодня не рабочее... Старшего товарища, учительницу – он обидится... Влюбленную дурочку – вот, пожалуй, самый верный образ... Но какой-то для меня обидный... Хотя суть отражает абсолютно... И как быть? Что делать? Что главное в сцене?
Главное – не смотреть ему в глаза!»
Она взяла в руки апельсин, понюхала его, положила обратно, отхлебнула чая. Стала разглядывать чаинки на донышке.
– Что ты там увидела, в этой чашке? Нервничаешь... Не суетись. Посмотри на меня.
– Не могу. Страшно.
– А ты рискни.
Она подняла глаза и застыла изумленно. Затем придвинулась к углу столика, их разделявшему, и прижалась лбом к его плечу.
– Так не бывает.
– Бывает...
– Нет, не бывает...
– С нами произошел тот самый случай, который случается один раз в жизни.
– Случай случается...
– Да... Как у разведчиков... Он был на грани провала, но случай случился. За этот случай мы сейчас и выпьем.
Он встал, заказал ещё по рюмке – коньяка и водки...
– Совсем сопьемся... Ты не забыл, что одна твоя знакомая дамочка ярый борец с алкоголем...
– Важно, что не со мной! Так вот...
Он положил руку на её плечо, как бы защищая, отгораживая от всех остальных.
– Я никогда больше не влюблюсь в актрису... Хоть бы это была Николь Кидман... Тебе никогда больше не подвернется поэт-архитектор... Мы вообще в этой земной жизни не узнаем чувства более сильного, чем наше, теперешнее...
– Ну, ты-то ещё сможешь...
– Теоретически. На практике такого не будет.
– Откуда ты знаешь?
– Я же тебе говорил, что вижу будущее. Не перебивай... Значит, наша задача рассказать языком кино о том, что случилось... Что такое бывает! Чтобы люди не отрекались от любви. Не загораживались... Не боялись признаваться друг другу... Чтобы искали друг друга... Не стремились к модной сейчас независимости, свободным отношениям... Чтобы не «занимались любовью»...
– Ненавижу это выражение.
– ...а погружались в любовь с головой, со всеми потрохами... Как в источник со святой водой... Чтобы вылечиться. Мы ведь вылечились?
– О – да!
– У тебя голова болит? Кружится?
– От счастья... И одновременно – от горя.
– От счастья – пусть кружится... Главное, чтобы не болела от его отсутствия. Вследствие какого-нибудь невроза... И у меня позвоночник перестал болеть... Ты понимаешь, что мы сделали?
– Открыли новую вакцину...
– Зря смеешься. На нашем примере диссертацию можно защитить.
– На тему: врачующая сила любви... Предложи это нашему доктору...
– Он уже старенький...
– Тогда сам напиши.
– Я не врач.
– Остается только кино...
– Вот именно! Я к этому и подвожу... Но ты подошла сама.
 
Когда они вышли из кафе, на Елагином острове, у воды, горел большой костер. Двое рабочих сжигали ветки старых тополей и почерневшие листья. У огня грелись мама с ребенком – тоже подбрасывали веточки.
На обочине аллеи белка брала орехи прямо из пальцев женщины. А мужчина – видимо, её муж – стоял рядом, раскинув руки в стороны ладонями вверх. Птицы сидели у него на голове, на плечах, на руках и деловито клевали зерна.
– И так бывает.
– Пойдем и мы уток покормим.
Они обошли Елагин дворец, по откосу спустились на небольшой гранитный поребрик.
Утки, прирученные людьми, бросились к угощению с крейсерской скоростью. Со всех сторон. Взбили гладь воды в разбегающиеся, перехлестывающие друг друга волны. У берега, притормаживая и толкаясь, начали хватать крошки на лету.
– Красавцы селезни! А уток – можно сразу на сковородку...
– Ну, зачем же так... Жестоко.
– Разве я не права. Сам посмотри.
– Потом... Я придумал сцену, которой раньше не было.
– Какую?
– В кабинете физиотерапии. Когда он своим шерстяным свитером натыкается на её голую грудь.
– Великолепно.
– Они ещё не знакомы, сталкиваются... И от удара разлетаются как два мячика.
– Да! Это завязка. – Она засмеялась. – Видишь, когда мы работаем, всё идет нормально. Нам надо работать вместе, а не шуры-муры разводить...
– Так мы это и делаем... А шуры-муры нужны, как дрожжи в тесте – чтобы всходило... Я вот о чём сейчас подумал. Когда-нибудь, через сто или двести лет, кто-нибудь посмотрит наш фильм, узнает про нас... И раскопает всю эту нашу историю... И объяснит её. По-научному...
– Не уверена. Кому нужны чужие истории любви.
– Людям.
– Считаешь, мы достойны остаться в памяти потомков?
– Не мы... А то, что произошло с нами здесь за эти три недели. Хотя и мы, конечно... Без нас ничего бы не случилось... Достойны! Поэтому я и пишу.
– Как исследователь.
– Да, ты права... Взлетаю над нами и наблюдаю. Исследую как бы со стороны, сверху... Затем записываю, фиксирую, протоколирую... Интересно ведь – что ещё выкинут эти двое.
– Но почему над нами? Взлети вон над теми двоими, кормящими птиц и белок...
– Потому что в них мне не увидеть внутренних движений... А это – самое интересное.
– А в нас, значит, можно? Всё на продажу? Как в Голливуде? Ничего для себя...
– Почему – на продажу?
– Потому что фильм состоится только тогда, когда твой сценарий купит какая-нибудь студия...
– Но ведь другого пути нет... Значит – на продажу.
– Больно.
– Потерпим... Это искусство. Художник и поэт Максимилиан Волошин очень верно сказал: искусство живо кровью принесенных жертв!
– И здесь жертвы... Где же тогда жизнь?
– Здесь. – Его нога топнула по пожухлой траве. – В настоящем. Как ты сама меня учила.
Он нашел плоский камушек, отогнал уток и запустил блинчики.
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... А вам, мадам, слабо?
Она завелась, бросилась тоже искать камень, отыскала, но его результата не превзошла. Нашла ещё один, бросила – вновь неудачно. Ещё – и снова меньше.
Он стоял рядом, посмеиваясь... Неожиданно увидел совсем плоский, как блин, камень. Поднял его. Подошел сзади. Соединил свою и её правые руки.
– Вот как надо!
Они одновременно опустились на корточки и вместе бросили. Камень, чуть заворачивая по дуге влево, напёк столько блинов, что сосчитать их ни Он, ни Она не успели.
– Йе-ес! Дело сделано.
Она стряхнула прилипшую к рукам землю, но какая-то грязь всё ещё оставалась.
– Постой-ка.
Он встал на колени, с трудом дотянулся до воды, зачерпнул немного в ладошку. Выпрямился и начал мыть ей руки.
– Как с маленькой, честное слово! Со мной никто так не обращался.
Он отмыл всю грязь и промокнул её ладони чистым носовым платком.
– Как ты думаешь, в сценарии должна быть постельная сцена? Сейчас ведь без этого никуда...
– Ни в коем случае. Ни в сценарии, ни в жизни...
– Хорошо, что ты это сказала... Я думал об этом... Любовь без близости какая-то...
– Ну, давай... Решим наши сексуальные проблемы вон на том газоне...
– Ни в коем случае...
– И где ты научился так лихо перескакивать с темы на тему... То руки мне моешь, то – про постель...
– У тебя... Эти скачки – это повороты, развороты, слияния линий... Сюжета, диалога... По-твоему – контрапункты... Без них всё занудно и плоско.
– Значит, всё же учительница! Старший товарищ...
Эти слова Она сказала задумчиво, тихо, самой себе.
– Что? Не понял...
– Ничего, ничего... Это я так, вспомнилось. 

***               
  Её муж прошел к своему дому через длинный двор.
Уже открыл электронным ключом дверь парадной, как вдруг из арки, выходящей на улицу, долетели знакомые колокольчики, прерываемые незнакомым мужским баритоном. Захотелось послушать, о чём будут говорить. Тем более что в тени козырька у самой арки можно остаться незамеченным.
У Неё тоже был электронный ключ, открывающий ворота арки.
Пройдя эти ворота, под сводом, который хорошо скрывал от любопытных глаз соседей, Она попросила Его притормозить. Чтобы закончить субботний вечер.
– Насколько всё было бы проще, если бы ты был какой-нибудь гад. Но ты, как назло, хороший человек.
– Я хороший? – Он на секунду задумался. – Да, я хороший... Но ты тоже очень хорошая.
Оба засмеялись.
– «И они заплакали слезами умиления».
– Это откуда?
– Неважно.
– Завтра мы встречаемся у проходной в 12-00. У нас фотопробы. Будет очень хороший фотограф, из профессиональной лиги. Не опаздывай.
– Какие фотопробы? – Она отшатнулась. – Я должна ехать к внуку.
– После съездишь.
– Какие вообще фотопробы? На что?
– На главные роли в фильме...
– Опять твоя самоуверенность... Как ты можешь претендовать на главную роль, не имея профессиональной актёрской подготовки... Хочешь завалить дело? Я не буду с тобой играть!
– Послушай, мы уже отрепетировали с тобой все главные сцены, в понедельник нас выпишут... Пока мы ещё пациенты, нужно сделать всё возможное... Позже за съёмку в больнице и на её территории придется платить. Сейчас не найти профессионального актёра, который за одну ночь въедет в историю!
– Значит, главные сцены мы всего лишь репетировали... Не-ет, ты всё-таки гад!
– Разве я неестественно играл?
– Играл...
– Хуже профессионала?
– Хуже... И сейчас всё подстроил... Что же про эти фотопробы ты не сказал заранее?
– Да потому что только вчера вечером, даже ночью уломал фотографа... Они же все крутые, высокооплачиваемые.
Она не знала, как быть – стояла и думала. Он не торопил и сам не торопился.
Её муж на цыпочках вышел из-под козырька и осторожно, на долю секунды, заглянул в арку... Стоят двое, молчат.
– Ладно. Сделаем несколько фотографий для семейного альбома.
– Для творческого портфолио... Вряд ли твоему мужу понравятся наши танцы – обжиманцы...
– Ну, почему ты всегда прав?
– Опыт.
Она захохотала так, что кот, приютившийся на небольшом уступе арки, вздрогнул.
Её муж выглянул ещё раз. И что увидел?
Как Он целует руку его жене, а та хочет погладить ухажера по склоненной голове, но по какой-то причине удерживается и прячет руку в карман.
Муж никак всего этого не ожидал...
Обиженный происходящим он тихо развернулся. Быстро пошел обратно – через двор. Потом побежал. Обогнув дом, оказался у ворот арки со стороны улицы. Свою жену на месте преступления он уже не застал, а вот фигуру счастливого соперника, шагающего через сквер к метро, засек. Решил догнать.
Догнал... Внезапно встал на Его пути и, с трудом уняв дыхание, поздоровался.
– С кем имею честь?
В темноте Он не узнал её мужа, которого видел лишь долю секунды, со шведской стенки зала ЛФК.
– Вам нравится моя жена?
– А... это вы! Добрый вечер... Как она может не нравиться? Талантливая, красивая, добрая женщина.
– Гуляете?
– Да... Я только что проводил вашу супругу. Мы гуляли на островах.
– Талантливая, красивая. – Не имея собственного плана действий, её мужу пришлось отвечать на действия соперника, то есть выступать вторым номером. – Талантливая, да. Красивая, возможно... Была. Кстати, ей пятьдесят пять лет.
– Пятьдесят четыре.
– Скоро будет пятьдесят пять. Весной... В июне... А вот насчет её доброты... Совсем недавно я сказал что-то вполне безобидное, а она как грохнет об пол тарелку, в которую, замечу вам, уже налила мне суп... А потом выхватила нож из банки с мёдом – она мёд обычно ножом ест – и как заорёт: «Я тебя зарежу... Я тебя зарежу!» Представляете?
– Представляю.
– Вот видите! Очень нервная... Нервы – оголенные провода. По ночам не спит. Всё шастает по дому, шастает.
– С дохлой крысой в руках.
– Что вы сказали?
– Нет, ничего. – Он улыбнулся. – Если она вам так не нравится, отдайте её мне.
– Насколько я знаю, у вас уже есть одна жена?
– Будет две. Мне моя тоже нравится.
Встревоженный муж как будто немного успокоился, засмеялся.
– А вы – ничего, симпатичный человек.
– Вы тоже.
– Пойдём выпьем?
– К сожалению... уже!
  – С кем? С нею? Она же не пьет.
– Я извиняюсь... Пойду. Всего хорошего. – Он обошел обескураженного мужа и начал удаляться.
Какое-то время муж стоял в растерянности. Пока не понял, что полного объяснения не случилось. Значит, нужно догнать возмутителя спокойствия и отвадить от жены навсегда. Поспешил вдогонку, но сблизился с соперником уже в дверях метро. Затевать драку при людях, да ещё и недалеко от пункта охраны правопорядка было безрассудно. Пришлось купить жетон и продолжить преследование.
Только на эскалаторе Он понял, что едет не один. Случайно обернувшись, увидел противника прямо за собой. Удивился его молчаливому бездействию.
– Нам по пути?
Её муж с высоты ступеньки окинул Его насмешливым взглядом и ничего не ответил.
В нижнем вестибюле Он остановился, подождал...
Ничего не происходит.
Он обернулся ещё раз. Заметил мужа на эскалаторе, идущем вверх... И внутренне расхохотался. Но смеялся не долго, быстро осознал, что произошло.
День заканчивался на высокой ноте. Но не Его ноте.
По развязке действия получалось, что Его – пришлого как будто отогнали на безопасное расстояние от чужого дома и бросили... А Её муж возвращался на свою территорию, победителем, хозяином...
Но так быть не должно. Он представил, какую сцену, придя домой, закатит этот лузер своей жене – то есть Ей... Передёрнуло. Он решительно зашагал к эскалатору, идущему вверх.
На улице купил огромный букет цветов и вернулся к её дому. Который – без электронного ключа от ворот арки – пришлось обойти.
Он попал во двор с другой стороны. Посчитав невозможным воспользоваться домофоном, стал дожидаться, когда из подъезда выйдет кто-нибудь. Вышла девушка с собакой... Он юркнул в тамбур за её спиной, поднялся к Её квартире, нажал кнопку звонка.
Открыл муж...А она выглянула из ванной в халате и с навёрнутым на голове полотенцем... после душа.
– Можно мне, – Он указал глазами на Неё и, не дожидаясь приглашения, вошел в прихожую.
Муж отступил, Она быстро подошла, приняла букет.
– Зачем это?
– Поклонники любимым артисткам всегда дарят цветы.
– Спасибо, красивые... Познакомься, это мой муж, – сказала Она гостю, затем мужу. – Это тот самый человек, о котором я тебе говорила.
– Очень приятно, мы уже познакомились.
– Где? – Она испуганно оглядела обоих.
– В Караганде... Молодой человек, у вас всё.
Он засмеялся, сделал шаг назад. Стал говорить громко, четко, как военный человек.
– Почти... ещё для вас – пару слов... Я атакую вашу жену со всех сторон... В творческом плане, конечно. Пишу сценарий, уже заканчиваю... Верю, что получится фильм... Вы не против?
– Бог в помощь. – Муж скрылся в своей комнате.
– Договорились! – Он прибавил громкости и стали в голосе. – Если кто-нибудь тронет вашу жену, хотя бы пальцем – придушу. К моменту съемок она должна быть жива и здорова. Завтра – фотопробы... До свидания, я пошел.
Муж не ответил, а Она тихонько вытолкнула Его на лестничную площадку.
– Ты с ума сошёл?
– Да, сошёл...
– Ладно, после поговорим, иди... А то я из-за тебя простужусь...
– Иду.
Она закрыла дверь, вернулась в ванную.
И через пару минут услышала, как лязгнул замок и хлопнула дверь... Заглянула в комнату мужа – никого. Вышла в кухню, прилипла к окну...
Как Она ни вглядывалась в темень улицы, никого не увидела... Ушла в свою комнату, легла на диван. Волнение росло. Воображение рисовало какую-то драку, разборку между Им и мужем... Разбитые витрины, милицию, свидетелей... Кровь на мокром асфальте.
Вновь хлопнула входная дверь. В верхней одежде в комнату вошел муж.
– Жена! Я тебе соку принес.
Она облегченно посмотрела на супруга, ничего не ответила. Тогда он вынул из шкафчика два стакана, налил в них ярко-оранжевый сок. Сел на краешек дивана, протянул стакан ей. Она взяла, отхлебнула.
– Как мне жаль, что у нас всё так разъехалось... в разные стороны.
– И мне жаль.
– Если бы ты была не такая непримиримая...
– Поговорим об этом завтра.
– Завтра, завтра... Может я сдохну завтра!
– Обязательно сдохнешь, если будешь так пить.
– А разве можно на эту жизнь смотреть трезвыми глазами? Бьёшься, бьёшься, хочешь что-то стоящее сделать. Но как походишь по этим кабинетам, посмотришь на эти рожи. – Он махнул рукой и замолчал.
– Конечно, ты устал.
Она не успела договорить. Муж заплакал. Да так горько!
– Устал. Я очень устал. А тут ещё с тобой чёрт знает что. Зачем это всё?
– Что со мной? Опять ищешь виновного на стороне?
– Куда всё подевалось? Нам ведь все завидовали, так мы жили славно... Может, попробуем снова? Мы ведь уже старые. Нам перемены вредны.
– Ты – старый, я – нет. Иди, ложись спать.
– Ты мне не ответила.
– Если завтра ты повторишь своё предложение, будучи совершенно трезвым, можно будет это обсудить.
Он опустился с дивана на колени, взял её руку, поднёс к губам и поцеловал.
– Как давно я не целовал твоих рук. А зря, зря.
Он бережно перевернул кисть и поцеловал в ладонь. Затем – в запястье.
Она не сопротивлялась, позволяла целовать.

***
В воскресенье у проходной в профессиональном фотографе Она сразу узнала Его жену. Смутившись, поздоровалась сдержанно, а Он как будто ничего не заметил.
Жена действительно выглядела профессионально – с огромным кофром, в кепке, надетой задом наперед, обвешанная какими-то экспонометрами, вспышками... С большим штативом. Вахтер, увидев всё это, решительно преградил дорогу:
– Фото и видеосъемка на территории больницы запрещены. – Ткнул пальцем в объявление на стекле. – Только по специальному разрешению главврача.
Он попытался предложить деньги – сделал ещё хуже.
– Вы что, хотите, чтобы меня завтра уволили? Ни за что! Освободите проход.
Пришлось ретироваться и шагать вдоль ограды к мостику, где Он и Она через лаз под переправой проникли на территорию больницы. А фотограф с аппаратурой осталась снаружи. Техника позволяла снимать издалека.
Они двинулись по дорожке вдоль Крестовки, притормозили у скамейки.
– Ты считаешь нормальным, что наши сюсюканья будет фотографировать твоя жена?
– Это работа.
– А сцены ревности... С битьем посуды...
– Какие сцены? Какой ревности? Какой посуды? – Он осторожно взял её за локоть, немного развернул. – Ты не о том думаешь. Нам надо сыграть свои, наши сцены... Настройся, пожалуйста...
Прошли ещё немного. Она всё ещё смущалась, сдерживала себя. Не могла настроиться.
– Да-а... Представления о любви, семье изменились кардинально... Разве современные люди не ревнивы? – Она вновь остановилась. – Если бы двадцать лет назад нечто подобное случилось с моим мужем, я билась бы за него, как тигрица... И отбила бы! А вам, кажется, всё равно...
– Хватит, работаем... В этом месте должен выскочить котёнок... Но его что-то не видно... Собачья будка – за углом. Собаку тоже не снять...
– Ты считаешь, что на пленке нужно фиксировать все повороты сюжета? Фотопробы – это когда актёра снимают в гриме, чтобы получить портрет героя. И всё. Для утверждения на роль этого достаточно. Режиссёр – человек с фантазией, он способен представить действия актёра в роли.
– У нас будет иначе. Я поставил задачу зафиксировать не только актёров, но и обстановку... Этот двор, речку, эти мокрые деревья, этот туманный воздух... Нашу скамейку... Хотелось бы сделать ещё и вечерние фото, но не выйдет... Не гулять же нам здесь до темноты...
– Снято, пошли дальше, – донеслось с моста.
– Ну и семейка... Практицизм из всех щелей... Тебе с ней не скучно?
– Будешь сердиться – ничего не получится... Не скучно. Она снимает так тонко, подмечает такие детали, которые от меня, к примеру, могут просто ускользнуть... А она видит... Так что давай не будем ничего обсуждать – подчинимся профессионалу.
– Ну, давай... Попробуем. Что мне с вами, молодыми, делать...
По дороге на Елагин остров завязался непринужденный разговор о погоде, который помог снять возникшее было напряжение. И помог сделать главным из троих – фотографа. На террасе дворца Он и Она уже беспрекословно подчинялись командам его жены. А та командовала, невзирая на лица – завелась, вошла в свою роль.
– Вы сильнее наклонитесь, ближе к перилам... Да, вот так... Смотрим вот сюда – в мой рукав. Рука чуть левее... Хорошо... Замерли! А ты – не дыши женщине в ухо... Отойди на шаг... Да, так... На перилах – только одна рука... Тоже наклоняйся... медленно... Снято. Нужно попробовать тот же план с нижней точки.
Его жена присела на корточки, Он и Она сыграли сцену объяснения ещё раз. Потом ещё... При съемке на дорожке все трое долго хохотали:
– Ну, что вы хватаете любимого человека, как куль соломы? Руки выше... Обнимайте на уровне груди... Его груди... Неважно, что он выше ростом... Тянитесь вверх... Встаньте на цыпочки... Сильнее прижимайте, ещё сильнее... А у тебя почему руки как плети... Ты меня как обнимал... Сюда смотрим... Оба... Освещение плохое... Вот на это место перейдите... ещё раз. Без смеха... Серьезно... Читайте свой текст. Играйте его... Если бы я была лет на пятнадцать моложе, я бы вцепилась в вас мертвой хваткой... Ты отвечаешь: Живите настоящим...
Она была удивлена:
– Вы что, читали сценарий? Помните все сцены?
– Читала, конечно... Готовилась... Я же не портреты в рамочку снимаю... Проговаривая свои реплики, вы совершаете внутренние действия – вот они-то мне и нужны... Без них фотографии будут плоскими, скучными... постановочными. Да, собственно, что я вам объясняю – вы же актриса... Теперь давайте снимем сцену с сапогами – где ваша береза?
Нашли березу. Он снова разогрел пальцы ног руками... И пожарного на щите пришлось развеселить ещё раз... И напечь блинчиков, и накормить уток...

 После неожиданных, но вполне профессиональных фотопроб Она пришла домой совершенно обессиленная. Хорошо муж приготовил что-то типа авторского воскресного обеда. Усадил за стол и даже поинтересовался:
– Ну, как?
– Представляешь, в больницу с аппаратурой не пустили. Только по специальному разрешению.
– Так что, всё сорвалось? Что же он – такой крутой мэн, не озаботился заранее? Маленький, что ли?
– Почему сорвалось? Отработали на природе, на воздухе... На больничный двор пролезли под мостом. А на Елагином – ничего не мешало.
– Покажешь потом, что получилось.
– Хорошо.
Пообедав, уселись напротив телевизора. Как раньше бывало – вдвоём, рядом... И началось. Что ни новость, то обязательно негатив... Да ещё какой:

Подожгли дом преуспевающего фермера, сгорели люди, сгорели лошади и свиньи.
За совращение малолетнего арестован педагог интерната, истязавший мальчиков и принуждавший их к сожительству.
Алкогольно-зависимая молодая мать ушла к любовнику, оставив в квартире двухмесячного ребенка. Отсутствовала две недели. Ребенок плакал, потом хрипел, потом замолчал. Соседи решили взломать дверь и чудом спасли истощенного малыша.
Двое молодых людей похитили девушку. Вывезли за город, изнасиловали, затем разрезали ей руку и стали пить кровь.
Слёт нацистов... Молоденькие стриженные русские мальчики тянут руки в фашистском приветствии.
И так далее...

Сначала начала дергаться левая щека, потом Она задрожала, вдавилась в кресло. Затем вскочила, закрыв лицо руками, выбежала в другую комнату, упала лицом в подушку, другой подушкой накрыла голову и заорала во весь голос. На крик прибежал муж.
– Перестань! Слышишь? Ты задохнешься. – Снял подушку с головы.
Она села на кровати, забормотала что-то нечленораздельное:
– Что... что же это... за страна у нас... такая!
– Обыкновенная! – Муж принес с кухни стакан воды. – Страна, победившая разум. Выпей!
– Почему... мы... такие уроды? Пьяницы... лентяи... насильники... трусы... убийцы... По-че-му-у-у?
Муж ещё раз сходил на кухню, принес валерьянку, капает в стакан.
– Почему-почему... по кочану!
– Мы всех заразим своей тупой злобой... Весь мир! Скоро гикнется наш шарик – и всё! Нас не будут терпеть. – Она показала наверх. – Они нас прикроют.
– Кто – они?
– Высшие силы.
– Не говори глупостей!
– Ты не понимаешь... Мы опасны! Для Космоса – опасны... Ничтожное племя... Хуже зверей... Мы ничего не поняли... Не научились жить по-человечески... Тогда уж лучше вообще не жить.
Она сложила ладони и обратилась к «высшим силам».
– Прихлопните нас. Раздавите, как мух! Как ничтожных, мерзких тварей!
– Замолчи! Телевизор больше не смотри.
Муж потряс её за плечи и начал с полки сбрасывать на кровать книги: Пушкин, Чехов, Толстой, Куприн, Бердяев, Ахматова, Лихачев...
– Не реви! И не истери... Вот, лежи и читай. И гордись своей страной.
– Жить бы всегда в больнице...
– А что, туда плохие новости не доходят?
– Там телевизор сломался, слава Богу.
– Можно и наш сломать.
Он достал из кармана носовой платок, протянул ей. Коротким движением убрал растрепавшиеся волосы с её лица.
Зазвонил телефон. Пока она вытирала покрасневший нос и пыталась совладать со своим дыханием, муж медленно снял трубку.
– А... Здравствуйте. Она говорит, что её нет... Не может сейчас говорить – плачет.
– Кто это?
– Да этот, твой... Хочет тебя.
Муж дал ей трубку. Взял стакан с водой, хотел выйти, но остался. Сел напротив, глядя ей в лицо.
– Да... Ничего не случилось... Я упала со стула.
Муж отвернулся, насмешливо покачал головой:
– Это же надо так врать!
– Зачем залезла... Больше не буду... Тебя... током? Боже мой, как это? Да, всё в порядке... Я жива!.. Потому что у тебя сильные руки... Кто меня не бил? Ты? – Она засмеялась. – Вот, настоящий русский мужик... Пока не бил! Признаю!
Движением кисти Она попросила мужа уйти, но тот не внял просьбе.
В трубке прозвучало: Я тебя люблю! Она долго не отвечала... Затем прикрыла трубку ладонью – как будто это могло сделать неслышным её голос – и прошептала:
– Не говори мне таких страшных слов!
Муж снова хмыкнул, понял, о каких словах идёт речь. А Она положила трубку на телефонный аппарат и начала по-кошачьи сворачиваться в клубочек, одновременно вытаскивая из-под себя одеяло и пытаясь им укрыться.
Муж сидел неподвижно. Снова зазвонил телефон, но ни она, ни он не сняли трубку. Телефон всё звонил, звонил...
– Дать бы ему по морде...
– Дай. А за что?
– А ни за что. Просто так.
– Это аргумент... Что же не дал? Была ведь возможность. Или ты на поступок стал уже не способен? Только – на бла-бла...
Звонки прекратились.
– Испугался, – обиженный мужчина облегченно вздохнул.
Борьба с одеялом зашла в тупик, Она затихла. Муж поставил стакан на тумбочку и тщательно укрыл жену... И не уходил, пока она не уснула. И вилку телефона выдернул из розетки. Не учел, что есть ещё и мобильники...

Когда Она открыла глаза, Он позвонил... И мужа рядом не случилось.
– Ты сказала кому-нибудь, когда нужно вернуться в больницу?
– Нет ещё, а что?
– Давай сегодня вернемся. Твою палату никто не занял и моя койка пока за мной.
– Давай... Наверное, наше счастье в этой «Свердловке»... Я забыла тебе сказать, вчера вечером звонила в Москву, моему любимому режиссёру... Сказала, что для меня пишется сценарий.
– А он?
– Приглашает... Готов прочитать.
– Ты молодец. Я пошел собираться.
– Я тоже... пошла...

***
Он появился в палате, когда Ворчун после больничного ужина пил свой чай.
– Приятного аппетита! Домой не поехали...
– Спасибо... А что я там не видел? Жену, что ли? Насмотрелся уже... Тебе, видно, тоже дома не сидится?
– Просто дела...
– А-а, дела... Ну, понятно... У деловых жизни нет, только дела... Даже в больнице... И утром сегодня – дела... Вас видели с какими-то штативами... Тут весь персонал на ушах стоял... Что, правда, кино снимаете?
– Дед, ты чего всё ворчишь? На вот тебе яблоко – сам растил... в своем саду. А утром – это был фотограф со штативом... До кино ещё не доросли...
– Спасибо. Да мне всё равно, кто там у вас был...
– На ушах, говоришь... Значит, хорошо, что мы сюда не прорвались... Если бы на отделении стали снимать, тут бы такой кипиш поднялся... Взбаламутили бы всю больницу...
– А что хотели прорваться?
– Была мысль...
Он устроился на своей койке с пачкой отпечатанных на принтере листов и стал что-то в них править. Правил и прислушивался... И, конечно, распознал поворот ключа в замочной скважине соседней палаты и Её быстрые шаги...
Услышал их и Ворчун:
– Твоя пришла...
– Уже моя?.. Нет, дед, ещё не моя... Своя! Но ты прав – мне пора.
Он взял несколько чистых листов и то, что принес к чаю... Через мгновение его голос – не разбирая слов – Ворчун слышал уже через стенку.
 
– Что было на самом деле? Ведь ни с какого стула ты не падала...
– Нервный срыв.
– На почве...
– Телевизионных новостей... И нашего бессилия! Ведь нельзя ничего изменить.
– В телевизоре или в нашей истории?
– В нашей, конечно... В чьей же ещё... Хотя в телевизоре – тоже!
Она остановилась у окна, отвернулась, долго смотрела на двор...
– Я тебе сейчас скажу кое-что... Ты сядь, как всегда...
– Сел.
– Сидишь и сиди. Не подходи... Ты понял? И молчи, не говори ни слова...
– Хорошо.
Она ещё немного постояла, не оборачиваясь – будто собирала мысли или собиралась с духом... И также – не развернувшись, начала говорить медленно, едва слышно.
– Нас завтра выпишут... Я от этого – в отчаянии. Не знаю, что делать. Не знаю, как жить дальше... До тебя знала, теперь – не знаю!
Она смолкла, как-то ссутулилась, сжалась в плечах.
– Я люблю тебя так, как невозможно любить... Просто места себе не нахожу... Ты думаешь, я согласилась на эти пробы ради проб? Ради кино... Нет, мой дорогой – ради тебя... Чтобы ещё немножко побыть рядом...
И я ничего не могу с собой поделать. Что же это за чувство такое? – Она хлопнула ладонью по подоконнику. – Как с этим справиться? Без тебя у меня теперь всё валится из рук... И будет валиться... Зачем ты так сделал? Только молчи, ничего не говори... Я знаю – зачем... Но это невыносимо. С ума можно сойти.
Она, наконец, развернулась, но от окна не отошла.
– Ну, что ты смотришь на меня своими ясными, невинными глазами? Ну, посмотри, посмотри, до чего ты довел бедную женщину...
– Говорить можно?
– Да, говори уж...
– Сядь, пожалуйста, вот сюда на кровать.
– Сюда? Зачем? – Она как-то быстро подчинилась команде и села.
– Смотри в эту точку. Можешь посидеть так? Не двигаясь! С полчаса...
– Зачем это?
– Сейчас узнаешь.
Он поправил бра не стенке, устроился на соседней кровати с бумагой и карандашами, начал рисовать... Её.
– Ты это серьезно?
– Конечно, я же художник...
– Я не накрашена. – Она поправила волосы.
– Это и не нужно. Сиди спокойно.
Он рисовал долго, мурлыкал про себя – но так чтобы и она слышала – какую-то успокаивающую мелодию... И вот портрет – готов.
– Похоже, но слишком красивая.
– Как есть.
– Не совсем, в жизни я не такая.
– Была... Без меня. А со мной стала такая. Красивая!
– Ладно, пусть будет так.
Она вновь впадает в задумчивость, а Он как будто не замечает этого – начинает хлопотать с чайником, заваривает чай, режет сливочный рулет...
– Хотел купить шампанского, но потом передумал... В больнице...
– Нельзя! Ты прав.
Они пьют чай... Отгораживаясь от серьезных разговоров, болтают о чём-то несущественном... На часах уже одиннадцать...
– Ты говорила, что постельной сцены в сценарии и жизни быть не должно. Я как будто поначалу согласился с этим, но теперь передумал... Наша последняя ночь...
Он хочет сказать ещё что-то, наблюдает за её реакцией, а Она каменеет, краснеет... И вот, замерла. Превратилась в застывшую статую – не моргнёт, не шелохнётся... Только дышит. Неровно. Но заставляет себя вдыхать глубоко, размеренно.
Он встал с койки, вынудил подняться и её, обхватил руками, прижал...
Она не сопротивлялась. Каким-то маленьким добрым зверьком прильнула к его груди, приложила ухо к левой части, обняла тоже.
– Как сердечко бьётся...
– Главнее, чтобы не разорвалось... Погоди, ключ от двери – в двери?
– На тумбочке.
Он схватил ключ, выскочил в тамбур. Присел на корточки, начал примериваться, чтобы неслышно вставить ключ в замочную скважину...
В этот самый момент раздался стук в дверь. Он взялся за ручку, повернул её, чувствуя, что с другой стороны кто-то делает то же самое.
Она – уже в тамбуре, у него за спиной... Дверь открывается, на пороге – дежурная медсестра. Видит Её и Его, сидящего на корточках.
– Простите, просто Он у вас?
– Да-а... А что случилось?
– Простите, что потревожила... Его к телефону.
– К телефону?
– Да. Он просил «всем от ворот – поворот», я так и делала... Но в этот раз что-то очень серьёзное.
Он встал в полный рост.
– Серьёзное?.. Разрешите!
Он стремительно обошёл медсестру и выскочил в коридор. Дежурная побежала за ним... До поста.
А Она прикрыла дверь, оправила одежду, села на кровать в напряжённом ожидании. Он вернулся через пару минут раздосадованный, но спокойный.
– Мне нужно отъехать, бандиты...
– В твоём доме? – Она побледнела от ужаса.
– В офисе. Я туда-сюда... Отпускаешь?
Она немного успокоилась, но ситуация для неё осталась абсолютно не ясной.
– Сам реши, ты – мужчина.
– Уже решил.
– Как же ты поедешь, ночью?
– Да, на любой попутке.
– Тебя не убьют там...
Он смеётся, наклоняется к её лицу, целует в щеку.
– Не убьют! Сразу после перестройки беспредельщики – могли... А теперь бандит другой пошел, культурный. С понятиями... Сейчас никто не быкует.
– Какие ты слова знаешь: «с понятиями», «быкует».
– Приходится... Полежи, отдохни.
– Ага! ещё поспать мне посоветуй... пока тебя там... Но почему в воскресенье?
– Мои ребята и по выходным работают... Наезд, по GM, я тебе рассказывал про этот заказ. Кто-то инфу слил... Может быть, сам дилер... А там – куда слил, выходных не бывает... Я пошел. Не волнуйся, не беспокойся... Я мигом.

В коридоре Его остановила медсестра.
– Вы что, собираетесь уйти? Это нельзя.
– Кто будет знать об этом кроме вас?
– Никто.
Дверь маленькой комнаты за постом открылась, из неё выглянул бородатый молодой человек с голым торсом, обернутый простыней по бедрам. Попытался привлечь внимание дежурной.
– Кажется, вас зовут.
– Уйди, ишь какой горячий...
Медсестра поправила белый халат на груди. Он заметил, что под халатом нет никакой одежды. Дежурная заметила, что он заметил, и покраснела.
– Ладно, чтобы вы больше никому кайфа не сломали, я вас отпущу.
– Хорошо.
– Только вернитесь до семи.
– О-кей!
В своей палате Он быстро переоделся в деловой костюм, накинул плащ... Через приёмный покой вышел на улицу. На проходной ночной дежурный был увлечен ночным футболом. Но пациента выпускать не поспешил.
– Вы не слишком поздно?
Он достал пачку дорогих сигарет, протянул вахтеру.
– Спасибо. Я не курю, но ночью... бывает. Возьму парочку.
– Возьмите всю пачку. Я скоро вернусь.
– Вы с какого отделения?
– Это не нужно, – сказал Он уверенно и быстро. – Я скоро вернусь.

Она осталась одна, не зная, что предпринять. Из окна увидела, как Он с небольшой задержкой прошел проходную. Как быстро поймал попутку. Перекрестила вослед...
Побродила по палате, отхлебнула чаю, легла на кровать поверх покрывала, свернулась калачиком – как сегодня дома, – накрыла себя халатом и затихла. Сердце тревожно ныло, а через голову вновь понеслись страшные мысли – одна страшнее другой... И не только о Нём.
«Оказывается, в больницу внешний мир тоже проникает... А вот мужа с валерьянкой – как дома – рядом нет».

Все вопросы были решены, но времени на это потребовалось гораздо больше, чем Он предполагал.
На спящем отделении он на цыпочках подошел к двери Её палаты, остановился и прислушался... Никаких признаков жизни. Напрягая слух, в нерешительности Он простоял в нише минуты три, после чего тихонько ушел в курилку. Вернулся, постоял ещё...
Когда понял, что будить сейчас никого нельзя, осторожно проник в свою палату и неслышно затворил дверь. Лег на койку тихо – Ворчун не проснулся.
«Сама жизнь не дала согрешить... Значит, так нужно!»         

***
В понедельник, перед выпиской Он вышел в коридор и подошел к посту.
Всё та же медсестра сидела за столиком и перебирала какие-то мелкие листочки. Подняла голову, заговорщицки усмехнулась.
– Уже всё оформили?
– Да. Хочу попрощаться, поблагодарить вас.
– Не за что.
– Как же... не за что! – Он протянул ей коробку конфет «Машенька» и маленького медведя. – Это для вашей дочери.
– А как вы узнали, что у меня есть дочь?
– Элементарно. Разведка донесла.
– «Машенька». И мою дочь зовут Машенька...
– Приятное совпадение.
Глаза медсестры большие и черные, чуть-чуть навыкате. Они слегка увлажнились, что для неё совсем нетипично. Она быстро наклонилась к нижнему ящику стола, извлекла оттуда большое красное яблоко.
– Вот, возьмите! Это мама с юга привезла. У неё свой сад.
Он засмеялся.
– И тут без яблок не обошлось. Спасибо.
– Не поняла...
– Вчера примерно таким же яблоком я угостил своего соседа по палате.
– Не таким. Это – своё.
– Так и у меня – своё.
– Вы что, садовод?
– ещё какой... Самый молодой в садоводстве.

Её прощание тоже оказалось не очень длинным.
По приглашению доктора Она зашла в ординаторскую, присела около рабочего стола. На стол поставила баночку с веткой сирени. На ней раскрылись листья, распустилось несколько цветов.
– Сирень расцвела.
– Сирень?! В ноябре… Чудо какое-то!
– Можно я это чудо у вас оставлю? Вы такой добрый, заботливый… А мне сегодня домой… С собой брать не хочется…
– Возьмите, будете любоваться, вспоминать Елагин остров – это ведь оттуда?
– Да.
– Ну, вот… А у меня тут беспорядок. – Врач смахнул со стола невидимые крошки.
– Нет, я прошу вас.
– И здесь настаиваете… Ну, хорошо. Поставлю на подоконник, пусть все любуются.
 Врач повернул голову к окну и внезапно глубоко задумался.
– Знаете, есть такая разновидность людей – однолюбы. Я из их числа. Я всю жизнь любил только одну женщину. Свою жену. Она умерла пять лет назад. Вы очень на неё похожи. Просто одно лицо. Иногда больно смотреть.
– Даже не знаю, что и сказать...
– Ничего не говорите. – Врач встал. – Идите с Богом. Не болейте больше и играйте красиво.
Доктор первым протянул ей руку, Она пожала... не удержалась, поцеловала его в щеку.
– Вот… хотел поговорить с вами о способах поддержания позвоночника в рабочем состоянии. А вышло…
– Так мы об этом говорили в прошлый раз… когда я выписывалась. Я всё помню. Спасибо вам, доктор. И простите меня.
– Прощаю. Что с вами делать.
Она выскочила в коридор смущенная ещё одним неожиданным признанием… Не больница, а...
«Вокруг меня в последнее время творятся какие-то чудеса».

Наконец-то выпал снег!
Земля, кусты, пешеходные дорожки, крыши маленьких домов напротив больницы, крыша странного ярко-голубого дома на другом берегу Крестовки – белые, чистые. Даже автомобильная дорога за оградой сияет чистотой – машины своими колёсами ещё не успели размесить снег в серую грязь.
Медленно спускаясь по лестнице, они не могли оторвать взглядов от окон. Того, что за ними. От искрящих, переливающих разными цветами снежинок на карнизах. От посеребрённых деревьев, застывших белыми невестами над белой землёй. От глубокого кобальтового неба и радостного, будто вращающегося солнечного диска, разбрызгивающего светом на всё, что под небом. От ярко-синих теней на снегу – какие бывают только весной, в марте.
Какой-то великий художник – или режиссёр-постановщик – к финалу истории приберег эту фантастическую, космическую декорацию. И выставил её сейчас, в последний день.

Когда прошли вестибюль, Он открыл стеклянную дверь, пропустил Её вперед.
На улице сразу обдало зимой. Не только холодом, но и чистым запахом утреннего мороза. 
– Белый мир! Бе-елый, чи-истый! – Он засмеялся – Это мы сделали!
– Как мы могли такое сделать?
– Смогли!
Они остановились на ступеньках, не решаясь топтать ногами белоснежное покрывало. Но не маячить же весь день на виду у всего персонала, прильнувшего к окнам как по команде...
Он пошел к проходной. Она – за ним, шагая слишком широко, чтобы наступать на Его следы.
У проходной остановились... Вдруг Он спохватился. Поставил на снег свой дипломат, присел, раскрыл его. Из-под красного спортивного костюма достал большую стопку прошитых листов, под цветной обложкой. Протянул Ей.
– Что это?
– Сценарий фильма про любовь. 
– Сценарий... С нашим фото на обложке. Откуда? – Она пролистнула несколько страниц. – И внутри столько фотографий... Где ты их взял? Ах, да... Понятно где... Ну что же, пойду читать.
– Что, так сразу?
– Конечно. Всё равно делать нечего.
Она развернулась и пошла обратно в больницу. Он поймал её за руку.
– Куда ты? Здесь наше действие закончилось.
– Да, точно... Что-то я не сообразила... Конфуз вышел... Небольшой… Но меня поймут.
– Ты прочитаешь и поделишься своими впечатлениями уже в другой жизни... Не больничной...
– Конечно, конечно.
– Нечто подобное и со мной недавно было.
– Что именно?
– Такой же конфуз...
– Расскажи.
– Когда ты не рядом, я всё время вижу тебя перед глазами. Внутри себя говорю с тобой, советуюсь... И в результате, во внешнем мире, совершаю странные поступки. Вчера, например, в магазине нужно было за продукты заплатить четыреста пятьдесят рублей. Я положил пятьсот, сверху ещё пятьдесят... И ушел, не взяв сдачу... Только после понял, что натворил.
– Но это не я тебя подставила... Ты сам рассеялся.
– Знаю... Не знаю, как себя собрать.

На проходной усатый вахтер пил чай из термоса. Она задержалась у стойки.
– Приятного аппетита и всего хорошего. У вас было очень интересно.
– Что может быть интересного в больнице? – От удивления вахтер отложил бутерброд и уставился на пациентку в упор. – Сюда люди приходят болеть.
– Здесь они выздоравливают.
– Не все. Сегодня уже двоих в морг свезли.
– Да-а-а?
Он не мог не включиться в разговор.
– Что ж, когда-нибудь будет и так... Но потом, позже.
– А вы в кино не снимались, мне ваше лицо знакомо?
– Снималась... В подготовительных фильмах... В главном – ещё предстоит.
– Ну, я вас сразу узнал... Вы такая красивая... А молодой человек... тоже актёр?
– Начинающий.
– Тогда с вас обоих – автографы.
– Хорошо, давайте распишемся, только где?
Вахтер засуетился, выдвинул несколько ящиков стола, но ничего подходящего не нашел.
– А вот давайте прямо на термосе.
– Чем?
– Да хоть маркером... Мы им почту по утрам метим – какую, на какое отделение... Не сотрется... Никогда.
Они друг за другом чиркнули свои подписи и, наконец, вышли в город.
– Вот нас и расписали!
– На термосе...
– Какая разница – на чём... Поздравляю с законным браком!
– И я тебя!   

Премьера телевизионного художественного фильма, снятого по написанному в «Свердловке» сценарию, состоялась 14 февраля 2007 года на 1-м канале центрального телевидения.
Но история на этом не закончилась.
Через десять лет нашлась другая киностудия, которая ничего в «СЦЕНАРИИ» менять не стала... Второй фильм оказался куда более успешным.
И играли в нём – самих себя – Он и Она.

© В.В. Хохлев, новелла «СЦЕНАРИЙ», текст, СПб, 2017
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны.