Заход второй... или роман о виртуальном романе-21

Ольга Иванова 11
 Муж впервые приходит спустя полторы недели - встречает не самый тёплый приём. Обида перевешивает необходимость в передачах и просто потребность выйти хотя бы в комнату свиданий за пределы опостылевшего коридора.

 Но он приводит сюда нашу дочь и это становится переломным моментом. Понимаю – как виновата прежде всего перед ней.

 Больничку начинаю воспринимать адекватным наказанием за свои слова и поступки.
 Начинаю делать какие-то, неожиданные для самой себя вещи.
 По жизни не добрая самаритянка, тут, то мою по своей инициативе старуху, от которой плохо пахнет, то кормлю умирающую старуху с ложки и сами собой срываются какие-то, обычно несвойственные мне, нежные слова.
 Старуха, с неожиданным аппетитом, ест жидкую кашу и даже издаёт пару слов-вздохов, когда спрашиваю: - Ещё?
 - Ещё... ещё...- отвечает она почти неслышно.

 У неё огромные пролежни - зловонное обнажённое мясо - но она молчит, стонет только, когда её переворачивают с бока на бок, меняя памперс.

 Мне поливают руку камфорой - обработать пролежни. Жуткое ощущение - прикасаться к открытым гноящимся ранам. Стараюсь, чтобы мои прикосновения были как можно более невесомыми - наверное, что-то получается - она даже не вздрагивает, не стонет...
 Зачем она здесь?

 Единственный раз приходят её родственники - за неделю до смерти.
 Их не пускают, а выйти к ним она точно не может.
 Нам, кажется - родственников не пускают, чтобы они не видели в каких условиях умирает их мать? тётя? бабушка? Никто не может понять - почему она умирает в такой больничке.
 А надо бы им видеть это...

 Буквально дня за два до её кончины, замечаю синеглазую брюнетку из принудки - стоит, смотрит на умирающую старуху, молча, с непонятным выражением - сочувствие? любопытство? думает о том, каково это - встретить так свой конец?

 Привлекаю внимание к себе со стороны тех, кто помогает ухаживать за особо тяжёлыми больными.
 Грудастая блондинка, полушёпотом, просит меня присмотреть за Маугли.
 Сама она всё-таки предпочитает распределять такие обязанности, а не исполнять их.
 Плохо сплю под ночным светом, долго засыпаю, а она начинает будить затемно, чтобы отвела утром в ванную и помыла эту самую Маугли, которая находится на привязи.

 Да – человек, привязанный к батарее колготками.
 Привязывают, чтобы не ходила по палатам.
 Она постоянно сидит голая на вонючем зассанном матраце.
 Голая, потому, что одежду снимает с себя или перекручивает так, что непонятно – где и что.
 Главное развлечение - крутить над головой жгутом из тряпья.
 Её прозвище Маугли - меткие клички прилипают к каждой, чуть заметной фигуре.
 Еды Маугли достаётся совсем мало, потому что никому не интересно её кормить, поскольку она сама почти не проявляет интереса к еде – кожа да кости.
 Похоже выглядели узники концлагерей.
 Не понимаю смысла её пребывания в таких условиях.

 Говорят, что ей 38 лет - сама она ничего связного не произносит.
 Повторяет какие-то понравившиеся ей выражения, просит рассказать сказку - дитя, одним словом.
 На вид ей можно дать как 25, так и 45.
 Кожа плохая, грубая, нездорового цвета, неровной окраски. Волосы пострижены коротко и небрежно - под мальчика, вихор торчит на макушке - цвет - неопределённый, ближе к светлому, хотя уж точно не блондинка. Лицо удлинённое, подбородок вытянут вниз, глаза круглые, как бы чему-то постоянно удивляющиеся, цвет глаз тоже какой-то неопределённый, но светлый - она похожа больше на мальчишку, чем на женщину своего возраста.

 Процесс мытья выглядит так: подхожу к Маугли (вокруг талии у неё завязаны хлопчатобумажные колготки, к ним привязаны ещё одни колготки, ими она прикреплена к своему насесту) и, с трудом, развязываю узел.
 (Я всё-таки могу сделать это, но не сама Маугли - у неё не хватает воображения на то, что можно освободиться от привязи таким образом, просто развязав узлы.
 Зато она уже сумела сломать кровать, пытаясь получить больше свободы, таская эту кровать за собой.
 Теперь сидит на матраце, лежащем на проволочной сетке, которая осталась от  кровати).
 После чего тяну Маугли за собой – та крепко хватается за мою руку в районе локтя, я держу свободный конец верёвки из колготок так, чтобы он не волочился по полу, и мы медленно дрейфуем в сторону ванной. Маугли ходит согнувшись, шарнирно передвигая ноги.

 Нельзя дать ей залезть в ванну – очень трудно будет её оттуда извлекать. Она, хоть и костлявая, но очень тяжёлая. Был такой прецедент – я почувствовала её вес на своей шкуре.

 Включаю воду, регулирую температуру и поливаю Маугли из ковшика ниже талии, стараясь не попадать на верёвку. Маугли и так голая.
 В отделении не жарко – уже осень, но ещё не топят - верёвка будет сохнуть долго.
 Вода льётся на пол – уходит через дыру в нём.
 У Маугли на попе, с левой стороны, жуткий шрам – скрученная фиолетовая кожа, глубокая вмятина неправильной формы – след от абсцесса.
 Над ним воспаление - намечается ещё один абсцесс - это из-за уколов. Спереди на бёдрах сплошные шрамы от немыслимых ожогов – каждый раз, глядя на них, задаю себе вопрос – кто и когда это с ней сделал.
 Спрашивать бессмысленно - ответа, конечно, не получишь.

 Непонятно, как она относится к процессу «мытья» - не сопротивляется, но никак не помогает. Пытаюсь делать, что могу - в том числе помыть её там, где это особенно необходимо, но, в основном, просто поливаю её водой.
 Вода течёт – пара минут – помойка закончена – нечем вытереть её – надо вести обратно в палату.

 Почти бессмысленное занятие – сейчас она снова окажется на клеёнчатом рваном матраце, который как ни переверни  - лучше не станет.
 Грязная влажная простыня не спасает – Маугли всё время сбивает её в комок или делает из неё тот самый жгут, которым развлекается.
 От матраца плохо пахнет, но запах нетипичный для человеческой мочи – может быть, потому что Маугли почти ничего не ест и не пьёт.
 Чем она жива – непонятно. Ни разу за всё время не вижу, как же она делает то, что называется "по-большому сходить в туалет" - такое впечатление, что просто нечем.
 В туалет, время от времени, вожу её так же, как для мытья. Послушно сидит на унитазе, но ничего не высиживает.
 Иногда на неё надевают подгузник, которого хватает ненадолго - Маугли быстро превращает его в клочья. Свою функцию ни один подгузник, похоже, ни разу не выполнил.
 
 Нахожусь теперь вместе с Маугли в шестой палате, где лежат самые тяжёлые или самые непослушные, или пофигисты, которым даже лень попросить о переводе в менее загруженное и нормальное место, коим является любая палата, кроме второй, которую про себя называю геронтологической.
 Ко мне относится диагноз - агрессивная.
 Я посмела задать одной из медсестёр крамольный вопрос о зарплате и, получив, в ответ, удар по шее, рукой с острыми ноготками, тут же вернула точно такой же удар, не думая.
 Дальше получила ещё - по полной программе - перевод из относительно благополучной третьей палаты в шестую, привязывание к кровати на неопределённый срок и внеочередной укол. Руки можно распускать только персоналу...

 (Привязывание переношу относительно легко - девки не особо старались запелёнывать меня и я даже ухитряюсь выбраться из пут, чтобы попасть в туалет по мелкой надобности. После чего снова ввинчиваюсь в кокон, оставшийся на кровати.
 Момента освобождения, как такового, не было - надоело лежать и я, уже не таясь, вылезла из связей.
 Медсестра, отпечаток от коготков которой я буду носить на шее ещё много дней, сделала вид, что так и надо - я достаточно наказана за свой ответный жест.)   

 Примерно через неделю, в палате появляется ещё одно странное создание. Про себя окрещиваю её Чонкиным.
 Маленького роста, с абсолютно неженским лицом и короткой мужской стрижкой - светло-русые волосы, рябоватое лицо - широкий нос уточкой, глубоко посаженные глаза, лопоухая. Несуразная голова сидит на крепкой мужской шее.
 Ни с кем не общается и абсолютно асоциальна - в один из утренних походов с Маугли в ванную наступаю на свежую аккуратную кучку, только что выложенную этим существом. Может быть, мозги у неё работают плохо, но желудок справляется прекрасно.
 Все интересы направлены к пище. С жадностью поглощает любую больничную еду - буквально набрасывается на неё.
 Однажды, хватив ложку дико горячего супа, краснеет всем телом, на глазах выступают слёзы, но упорно продолжает, обжигаясь, есть дальше.
 За столом сидит в распахнутом халате - видно самую выдающуюся, прямо необыкновенную часть её тела - идеально вылепленную грудь, как у древнеримской статуи. Грудь Венеры выглядит насмешкой природы на этом туловище, в сочетании с этим лицом.
 Родственники к ней не приходят.
 
 А вот к Маугли, время от времени, заглядывает мама - санитарки срочно надевают на неё платье, отвязывают и выводят за руку на свидание со словами: Иди, распугай там всех!
 Есть у них чувство юмора, неизбежное при такой профессии. Часть метких кличек особо выдающимся особям дают они.
 (Видимо, я к таким отношусь - перед выпиской, нечаянно, узнаю, что я для них - Матроскин - наверное, из-за полосатой майки-тельняшки, купленной мной для другого, но такого же заведения.)

http://www.proza.ru/2017/04/02/251