Резко похолодало. Пришлось надеть шерстяные носки и пальто с тёплой поддевкой. утром, выходя на работу, я увидел, как побелели склоны Рыцаря. Поседели островки лиственниц. Острые вершины гор прикрылись темнеющим одеялом облаков. граница зимы всё ниже сползала к реке, безжалостно стирая все другие цвета, оставляя пока редкие чёрные пятна еще не прикрытых снегом скальных выходов да тонкие полоски стволиков лиственниц. Почувствовав грядущие снегопады, стланик стал опускать свои ветви к земле. И вот в один из холодных предзимних дней из Магадана пришёл КамАЗ с новым рентгеновским аппаратом.
Это был праздник души. Лена Лыбова не верила своим глазам. Во двор больницы высыпали любопытные, вышли главный врач, завхоз, Анатолий Николаевич. Я принимал поздравления. Первым делом затащили в тепло кабинета всю электронику, привезённую в добротных, прочных почти герметичных ящиках. Потом занесли на второй этаж в рентгеновское отдаление всю электрику, моторы, пульты, провода. Когда остались одни неподъёмные детали, я предложил попросить автокран и затащить оставшиеся ящики через окно. Гамлет позвонил в АТП и кран прислали.
Наконец, к вечеру, когда уже стало темнеть, все 17 разнокалиберных ящиков оказались в отделении. Я успокоился, но линолеум после наших манипуляций с ящиками явно надо было менять. На следующий день пришёл Фриштер, осмотрел груду ящиков и первое, что он сказал: «А линолеум надо менять». Я понял, теперь всё получится.
Всю неделю Анатолий Николаевич с моей посильной помощью устанавливал аппарат. Работали не торопясь, продумывая каждый шаг, чтобы было удобно работать, удобно подводить или подвозить больных. Я часто вспоминал Новою Ладогу, моё первое рабочее место в качестве рентгенолога. Теперь мы получили рентгеновский комплекс с тремя рабочими местами. Причём, снимочный стол был вообще импортный. Над экраном крепилась флюорографическая фотокамера, присоединённая к ЭОПу. Два монитора. Для врача и в пультовую для лаборанта. Самое главное, что вся эта роскошь была совершенно новая. Лена была в шоке и, поверив в сказку, стала требовать замены протекающих проявочных танков в проявительскую. И нам их купили. Наконец, настал день, когда мы включили наш РУМ-20, и я поставил за экран добровольца. Конечно, эта была Лыбова. Засветились экраны мониторов, и при дневном свете я показал Лене её прокуренные лёгкие и испугано бьющееся сердце.
Пока создавался кабинет, пришла зима. Пришла плотно, без интеллигентных ленинградских оттепелей, сразу с морозом и снегом. Мне, наконец, дали жильё, обещанную малосемейку. Чистую, после ремонта с новой электропечью, в маленькой, но моей кухне. В больнице Лена достала для меня два комплекта постельного белья и одеяло. В Синегорье была традиция обзаводиться вещами первой необходимости, покупая их у отъезжающих на материк. В посёлке с новой мебелью было очень туго. Таким образом, я достаточно дёшево приобрёл диван, слегка продавленный от любовных утех молодых командировочных инженеров, но ещё вполне крепкий и работоспособный. Журнальный столик у отбывающего механика, беспробудным пьянством отмечающего свой отъезд. Кухонный пенал и старый, поменявший нескольких хозяев, холодильник. Главная сестра больницы подарила мне два списанных стула с мягкими сиденьями и металлическими ножками. Анатолий Николаевич дал мне несколько болтов с гайками и, прикрутив к железной основе спинки, я придал стульям товарный вид. Завершили мой интерьер шторы, купленные в магазине. Я привесил их на эстонский струнный карниз. Квартира моя была на третьем этаже пятиэтажного дома, и главным её достоинством было тепло и ванна с бесперебойной горячей водой.
Синегорье всё глубже входило в зиму. Входные тамбуры обрастали белой шубой инея. Колыма вдоль посёлка не замерзала из-за тёплой воды, выходящей от турбин ГЭС. Чем сильнее прижимал мороз, тем гуще становился туман над чёрной речной водой, и в этом тумане тонули дома, островки лиственниц, школы и детские сады. Из тумана выпадал обильный иней, покрывая весь посёлок. Накапливался на проводах, скрывал некрасивость индустриального пейзажа промзоны.
Рентгеновское отделение уже работало в полную силу. Отношение к рентгену заметно потеплело. Я подружился с хирургами. Очень хорошие были мужики. Однажды на стройке рабочего задел бульдозер Да так, что снёс переднюю брюшную стенку. Весь кишечник наружу. Сто процентная травма несовместимая с жизнью. Ни районная больница, ни Магадан оперировать не взялись. А наши умельцы не отступили, провели сложнейшую многочасовую операцию в условиях обычной поселковой больницы. Как они сделали пластику, откуда взяли кожу трудно представить. Но рану смогли закрыть, и человек выжил. Новый рентген кабинет был им очень кстати. Травм и разной хирургической патологии в больнице хватало.
К концу ноября зима плотно укутала снегом и морозом всё Синегорье. Там, где почти лесом стояли зелёные костры стланика образовались просторные белоснежные поляны. Окна моего кабинета упирались в стену потерявших форму от инея, скованных морозом, лиственниц.
В один из таких студёных, серых от речного тумана дней ко мне на приём пришла молодая женщина. Густые чёрные волосы, серо-зелёные глаза, изящная фигурка и очень хорошая улыбка. В общем, пока смотрел её за экраном свои врачебные права и полномочия слегка превысил. Правда, без негативной реакции. Но предчувствие чего-то хорошего меня кольнуло. Вечером я пришёл на свою вторую работу в профилакторий, где подрабатывал терапевтом и, конечно, встретил там Любу, мою утреннюю зеленоглазую пациентку. А дальше всерьёз взялись за дело высшие силы. Оказалось, что Люба живёт в одном доме с Александром Иохильсоном, даже по одной лестнице. Саша тоже в тот день был в профилактории. Естественно, с работы мы пошли вместе. Так и закончилось моё одиночество. Надо сказать, что судьбе мы хлопот не доставили. Всё развивалось стремительно и без сложностей. У Любы была дочка Наташа - девочке двенадцать лет. Самый проблемный возраст, но и здесь всё прошло легко. На работе, конечно, скоро узнали о изменении моего статуса, но отнеслись с пониманием. И жизнь полетела дальше.
Новый год Наташа встречала у подруги, а Люба пришла ко мне в малосемейку с маленьким чёрным щенком на поводке. Мы праздновали вдвоём. Нам подарили дикую утку, мы наготовили массу всяких вкусностей, я написал Любе стихи.
За окном зима, суровый холод
В инее тяжёлом провода
Ты пришла и как щенка за повод
Привела ко мне весну сюда
На окне отчаянно фиалки
Зацвели от нашего тепла
Рук твоих и губ твоих подарки
Мне судьба на праздник припасла
Памяти раскалывая льдины
Я готов не думая шагнуть
В глаз твоих зелёные глубины,
Где такое счастье утонуть.
Меню было таким разнообразным, что мы написали его красиво на отдельном листе. И нам было очень хорошо вдвоём. Но прошло немало времени пока притупилось чувство вины, прошла ностальгия, и началась моя вторая жизнь.
Любаша подарила мне коробочку масленых художественных красок. Я немного рисовал в детстве, даже ходил во дворец пионеров. Постоянно занимался школьной стенгазетой. Уже после института написал несколько пейзажей. А потом закрутила жизнь. Правда, на «Альметьевске» я сделал несколько работ на морскую тему, да эскиз Диплома за переход Экватора. Регулярно рисовал только в Антарктиде на «Русской», делал наброски карандашом. И вот в Синегорье сошлись несколько факторов. Во-первых, свободное время. Учитывая вредность профессии, я освобождался в 14 часов. Во-вторых, моя малосемейка скоро превратилась в мастерскую. Люба всячески поддерживала моё увлечение. И произошло чудо. Не успел я оглянуться, как у меня появились друзья художники. Кроме маленькой коробочки красок от их щедрот я заимел полновесные профессиональные тубы самых разных цветов. Откуда не возьмись, нашлись отличные кисти, какие и в Ленинграде не вдруг найдешь. Пока я оборудовал рентгеновский кабинет, накопилась много обрезков толстого картона - оргалита. На первых порах я использовал его вместо холстов. И живопись заполнила ту нишу во мне, куда время от времени просачивались тоска и ностальгия.
Работа мне нравилась. Новый РУМ-20 с разными прибамбасами расширял наши возможности. Скопических исследований стало, конечно, больше, но их качество возросло. Теперь я мог в светлой комнате проводить разнообразные процедуры, показывая врачам болячки наших пациентов на мониторе. Конечно, революции в медицине я не сделал, но докторам стало легче и интересней.