Гагауз

Светлана Твердохлебова
               
               

                Светлана Твердохлебова.
 
                ГАГАУЗ.

- Уж полночь близится, автобуса все нет!  - пошутил мужской голос из толпы, томившейся на перроне автовокзала. Окраина Москвы, тускло освещенные жилые комплексы тонут в весенней мгле, в мерный гул автострады неожиданно вторгается отдаленный собачий лай.
- Хорошо, сейчас не так, как бывает обычно в марте: днем – плюс шесть, а ночью – минус все двадцать.
- И чего нас так много собралось? На Павелецком-то, небось, свободно.
- Ясен пень, всем охота за полцены ехать.
- До конца марта акция у них?
- Да… Придется занимать свои места. Полчаса назад было всего пять билетов в продаже, а сейчас, наверное, и тех нет.
Автобус подъехал плавно, сияющий разноцветными светодиодами, как гигантский игровой автомат. Люди ринулись к двери, протискивались внутрь по одному.

Дима занял свое законное место. «У окна» - порадовался он. Скоро пришел сосед. Оказался южанином средних лет, довольно полным, в шапочке, облепившей  круглую голову. Он повозился на полке над сиденьями, предложил Диме засунуть туда еще что-нибудь. Дима подал пакет, но тот не влез. Парень махнул рукой, забрал пакет и кинул себе под ноги. Когда южанин сел в кресло, Дима мысленно взвыл: «Как три меня, где справедливость? Хорошо еще, я худой». Пришлось сбросить балласт в виде сумки туда же, к ногам.
 
Он расслабился и лег на спинку кресла, но было совсем неудобно: утолщение вверху кресла заставляло пригибать шею. «Дьявол! Ну что за обкуренный инженер это выдумал!» - выругался Дима. Подразумевалось, что утолщение должно служить подушкой для головы. Он попытался откинуть спинку кресла, то собственным весом налегая на нее, то нажимая на красную кнопку в подлокотнике, то безуспешно ища рычаг.  Спинка не поддавалась.

- Тихо-тихо! Он хочет меня раздавить! – раздался сварливый мужской голос сзади. Дима обернулся. Там сидел деревенского вида мужичок с лицом-ряхой и хитрым взглядом.
- Да уж не получится, при всем желании! – огрызнулся Дима.
- Мужик устроился, как ему удобно! – весело прокомментировал ситуацию  южанин .
- Ничего, посидишь – здоровее будешь, -  ввернул мужик.
- Какой-то бухтила сзади меня, - пожаловался Дима южанину.
- Нормально, - примирительно сказал тот.
- Будем знакомы? – предложил попутчик.
- Чего ради знакомиться? Утром - зад об зад и разлетимся! – скептически отозвался Дима.
- Ну как знаешь! – покачал головой сосед. Брови его сложились домиком на круглом лице,  отчего на лбу над переносицей образовалась маленькая вертикальная гармошка.
 
Дима замолчал. Он был измотан. От постоянного недосыпа в голове стоял легкий туман. В хостеле, в котором он пребывал три ночи, были не менее пыточные, чем эти кресла, железные кровати с провалившимися прутьями... Этому хачу, видно, невдомек, что человеку иногда хочется побыть одному.  Нет никакой нужды разговаривать с первым встречным. Тут, в городе, иной раз живешь год, а то и вовсе два, и никаких знакомств. Да и сама жизнь не располагает. Просидишь целый день на работе, а потом у компьютера, и уже еле доползаешь до кровати. Но в последнее время Диму стало заедать одиночество. Минуты тишины так ощутимо и болезненно обозначали прорехи в его судьбе, что заполнить их любыми подручными средствами не представлялось возможным. До каких пор можно вот так ходить и слушать свое дыхание? Поговорить, что ли, с этим навязчивым соседом? Все равно, спать не получается.

- Хех! Что это, как ни поеду, водитель все какой-то старый! – прищелкнул языком южанин.
- Как - старый? – не поверил Дима. Он разглядел впереди себя круглую, с коротким ежиком белых волос голову водителя.
- Старый! Опасно.
- Да ладно.  Зато опытный.  Как говорится, старый конь борозды не испортит…
- Ну нет, молодые должны водить! – сказал попутчик убежденно.
В окне разворачивалась панорама ночной Москвы.  Увидев  храм, южанин трижды перекрестился. Дима вытаращил глаза.
- Вы православный?!
- Да, а ты как думал!
- А я думал,  мусульманин.
- Я из Гагаузии.
- Из Грузии? Так вы грузин? – не расслышал Дима, припоминая, что в Грузии, вроде бы, правит католическая вера.
- Из Гагаузии, - повторил южанин. – Это на юге Молдавии, автономия. У нас с древних пор принята православная вера. Наших сто пятьдесят тысяч всего. Но мы крепкая нация – монолит! Мы под турками веру свою отстояли. Так что в этом смысле мы братья с Россией, мы вместе!

Дима задумался.  С Россией вместе? Как бы не так! Впервые слышит Дима о какой-то там Гагаузии. Ежу понятно, что у России нет союзников. Вынуждена лепиться к Китаю от безысходности. А китайцы себе на уме – восточная нация. Где все бывшие союзные республики?  Ау! Молчат, хвост поджали.  Известно же, в тартарары летит любовь и дружба между государствами,  как только на передний план выходят национальные интересы. Нет уж, братцы, увольте! Дружба с вами нынче дорого стоит!  Сами поднимемся. Баба с возу – кобыле легче.

- Я бы не уехал, - сказал гагауз просто. – Жена настояла. Она у меня такая, неуемная. Шило в заднице, глаза навыкате. Мы дополняем друг друга. Я – видишь какой вальяжный? А у меня трое детей. Девчонки все в мать, а сын такой же колючий, как ты.

Дима поджал губы. Трое детей! А ведь молодой еще, видно, мужик. Парень откровенно ему позавидовал.  Тут в свои двадцать себя не можешь найти, не то что девушки!

- А в Липецк зачем едете?
- Квоту надо получить, на работу, - гагауз перечислил города, в которых у него есть возможность легализоваться, в числе прочих и Липецк.
- А ты липецкий? А в Москву зачем ездил, работаешь там? – поинтересовался гагауз.
- Я ездил за покупками, - сказал Дима и замолчал.

 Нехорошо это прозвучало, как-то по-бабьи.  Но Дима почувствовал, что не может с посторонним человеком поделиться сокровенным. Он не мог рассказать, что мотался в столицу за фотоаппаратом, лелея надежду стать фотографом и обрести наконец почву под ногами. Слова застряли в горле, и он не сумел нарисовать ими картину, как старый фотограф с восторгом достал винтажный объектив Индустар, весь из стекла и серебристого металла, покрутил диафрагму на просвет в солнечных лучах, демонстрируя целую кучу лепестков, образующих идеально круглое отверстие. «Это же копия с цейсовского Тессара, один в один! Советские инженеры тогда наплевали на патент, присвоили технологию. Ведь это был трофей страны-победительницы. Еще можно купить за копейки. Но их все меньше». Дима стоял счастливый, наподобие Эллочки-людоедки перед ситечком. Всего этого не хватило духу произнести Диме.

И гагауз замолчал, будто обиженный. Но вскоре он заснул, уронив голову на грудь, как лошади в стойле. Его круглая голова покачивалась от хода автобуса, и казалось, что вот-вот отвалится. Дима посмотрел на него и понял, что в таком же положении он спать не сможет. Ему надо куда-то приклонить голову. На переднюю спинку? Нет, неудобно. И тут его осенило. Он достал свою продолговатую, как такса, сумку и поставил ее на попа на колени, обняв и подперев ею голову. О, да у него номер-люкс!   Так и дремал. Гагауз не менял своего положения, иногда только заваливался на Диму, но тот его отпихивал. Когда объявили стоянку, Диме пришлось растолкать попутчика, чтобы выйти на улицу, затем снова потеребить, чтобы сесть на место.

Утром на рассвете водитель выдохнул в микрофон: «Елец. Готовимся к выходу».  Автобус остановился, пассажиры засуетились. Гагауз вскочил на ноги, похлопал глазами, тряханул головой спросонья. С минуту он постоял в проходе,  потом глянул на Диму и, ни слова не говоря, вышел из автобуса. «Покурить пошел. Или воздухом подышать» - решил Дима.

Автобус высадил пассажиров и тронулся в путь.  Прошло две минуты, гагауза все не было.  Дима опешил. «Моего соседа нет!» - крикнул он водителю. «Пол-автобуса вышло!» - ехидно отозвался тот.  «Но он до Липецка едет!».  Водитель помолчал. «Я не понял, я что, объявлял стоянку?!» - сказал он металлическим, не терпящим возражения голосом.

Женский немолодой голос с заднего ряда предположил: «Может, он просто пересел назад? Столько мест освободилось».  Дима привстал и начал присматриваться к пассажирам. Дохлый номер! Он не запомнил внешности своего соседа. Окликнуть бы его, но как? Имени его не знает. Крикнуть «гагауз»? Что за нелепость, язык не поворачивается.

Удрученный, Дима сел в кресло.  Но тут к его месту подошел колобок в обтягивающей шапочке.  Сел  почему-то не на свое место, а через проход, в том же ряду.  Там у окна сидела милая девушка. Наверное, с девушкой ему ехать приятнее - Дима отнесся с пониманием. Парень с радостным смешком сказал гагаузу: «А я думал, вы отстали от автобуса».  Тот смущенно хмыкнул в ответ. «Погулял – и вернулся» - это сказал вчерашний бухтила.

Одному ехать куда как удобнее.  Гагауз тихо переговаривался с девушкой. Как они быстро нашли общий язык! Дима наконец-то расслабился и сладко заснул...

Очнулся он ровно на въезде в свой город, будто родной город разбудил его - послал неизвестные человечеству сигналы, проходящие сквозь закрытые веки.  Скоро появится нужный гагаузу пункт, надо предупредить. Дима обратился к соседу. Тот уставился на него с непониманием.  Дима ужаснулся: «Так это не вы… меня просили предупредить об остановке?» - «Нет, не я». Знакомый уже женский голос с заднего ряда воскликнул: «Так он все-таки отстал?»

«Пипец!» - ругнулся Дима. Он разозлился на гагауза.  Надо же было этому толстяку подвалить именно к нему! Все настроение испортил. Какая же бестолочь! С чего он взял, что может выйти? Пусть эта неприятность послужит ему уроком. В другой раз будет знать, как без спросу выходить.  Ведь мог отпроситься у водителя, если так нужно.  Или спросить хотя бы у Димы насчет стоянки.

А этот остолоп и не подумал остановиться. Вот же гад! Понятно, что поезда и автобусы не ждут опоздавших. Но не по-человечески как-то. Интересно, с юридической точки зрения, Димка мог потребовать у водителя остановить автобус, чтобы дождаться пассажира?  Или под каким-нибудь предлогом заставить его притормозить? Например, сказать, будто стало плохо. Или надо было прямо затеять скандал! Пригрозить водителю несуществующими законами. Как-то Димыч без боя сдался. Стоило тому осадить, Дима и присмирел.  «Слизняк» - ненавидел себя парень.

И какой же лютый этот водитель! Другой бы непременно дождался  бедолагу.  Видно, и правда старикан. С годами люди не становятся лучше. Видят, как жизнь уходит, и постепенно звереют. А может… он слышал их разговор о возрасте? И отомстил. Небось, припустил еще, когда несчастный пытался догнать уходящий из-под носа автобус. А что ему? Баба с возу… Дима невольно засмеялся, представляя картину.

В голове роились тревожные мысли. Как же так получилось? Гагаузу, наверное, приспичило до ветру, принял остановку за стоянку… Потом вернулся - автобуса нет. Вот кошмар! Были ли у него с собой деньги? А сотовый телефон?  Ну ничего, доедет как-нибудь до Липецка. Следующим рейсом. Объяснит ситуацию - водители подхватят. А на вокзале найдет свой рейс и заберет вещи, ничего с ними не случится.

А может… Он просто решил выйти в Ельце? Этак спонтанно. Или по дороге принял такое решение. Захотел прогуляться по древнему городу. Здесь так много православных храмов. Вот и не устоял перед ними.

Автобус подъезжал к автовокзалу, когда Дима встал осмотреть полку. Уже все пассажиры должны забрать свою поклажу. Светодиодная лента, протянутая по всей длине полки, слепила глаза до рези, мешала видеть. С трудом Дима разглядел на полке два пакета, один из магазина фиксированных цен.  Это и есть вещи гагауза? Дима не решился достать чужие сумки и заглянуть в них.  Лучше уж их не трогать и никому не передавать.  Так они целее будут, и гагауз их быстро найдет.

Дома он рассказал матери о своей поездке: как удались его покупки, каких людей он повстречал и как изменились москвичи, которые стали во многом терпеливее, чем были раньше - откуда-то появилось у них чувство локтя. Поделился он и случаем, омрачившем поездку. «Мама, как ты думаешь, они могли остановить автобус и подождать непутевого пассажира?» - «Не знаю, обычно ждут». Сын внутренне взвился от реплики.

Он сытно позавтракал и рухнул в забытьи. Проснулся в обед и остаток дня занимался такими делами, когда кажется, что ничего особенного не делаешь, но при этом нет ни минутки свободной.  Ночью ему приснился сон, отравленный ложкой горечи и беспокойства. Диме снились горожане, которые готовились к фотосъемке у него, молодого фотографа.  Люди прихорашивались, перебирали и примеряли одежды, неспешно переговариваясь. Слова загорались и гасли.  Граждане готовились запечатлеть себя так, как в последний раз, будто конец света, о котором все твердят, и впрямь вот-вот случится. Дима пошарил у себя в кармане серого широкополого пальто, которого в реальности у него сроду не было, нащупал серебристый объектив «Индустар», извлек. О ужас! В металлическом корпусе лежали лишь острые осколки стекла… Не в силах вынести отчаянья, Дима проснулся.

Как пьяный, он шатался между стулом и смятой постелью на диване, зевал, стучал зубами, вырванный из сна, раздавленный усталостью, какой-то лишний на свете – так и захныкал бы, как пацан… Сел наконец за стол и открыл ноутбук, загрузил Интернет.  Набрал в поисковике слово «Гагаузия».  Вместе с чувством вины перед несчастным гастарбайтером в его сердце вошла далекая, неведомая страна.  Он сидел перед монитором и внимал каждому сообщению о ней, со всем любопытством познания читая все то, чего не успел поведать ему случайный попутчик. Чувствовал себя школьником. С удивлением открывал для себя уникальную страну. Почему он о ней ничего не знал?

С некоторых пор к ней навсегда приклеились эпитеты «маленькая» и «гордая»… Когда Советский Союз распался и народы взялись за раздел имущества, Гагаузия пребывала в растерянности, как беспризорная дочь у разводящихся родителей. Молдова в то время тяготела к Румынии, что было Гагаузии совсем не по нраву. С тоской поглядывала она в сторону России, которая при Ельцине вела непонятную политику. Так решила она стать самостоятельной... На целых четыре года она объявила себя независимой республикой, пока полюбовно не был решен конфликт и она не вошла в состав Молдовы на правах автономии. Странно, что ситуацию тогда прозевали вездесущие американцы. Видно, не было у великой державы стратегических интересов в этом краю.

Завороженно просматривает Дима видеозаписи, рисующие пасторальный быт гагаузов. Медленно течет время в этом забытом Богом краю. В печальном Комрате статуя Ленина с недоумением смотрит на библиотеку имени Ататюрка. На светофоре, заболтавшись между собой, пешеходы забывают перейти на зеленый, так и стоят… Вот старухи-лавочницы – они живут жизнью своих прабабок. Старики смиренно складывают пожухлые руки на коленях – эти руки видели не один сезон урожая. Вот младенец тянет соки из матери, а колосья – сосут из недр Земли, ветер их обнимает. Много в Гагаузии упитанных, плотных молодых мужчин, таких же, как наш гагауз.  Какое-то застолье,  разливают вино по бокалам, чокаются. Катит веселый звон по дому.  Принесли фрукты.  Мужик, схватив яблоко, восклицает:
- Клянусь, когда я был молодой, я был такой же красивый! - все смеются в ответ.
Диме почудилось, что гагауз подошел к его левому плечу.  Парень обернулся и увидел перед собой круглое лицо с приподнятыми бровями домиком. 
- Не гони коней,  турки еще не напали, - произнес он.
- Какие турки?
- Ну, или «татар пока не видно».  Так у нас говорят… Черт знает, кто из них первый атаковал, никто не помнит.  Приятно посмотреть на людское счастье? – гагауз кивнул в сторону монитора и помолчал. – Дни теперь прибавляются.  Это значит, скоро солнцу пойдем брюхо свое подставлять… Видишь, как тот чувак песни поет? Это он не просто поет - он токует.  И я вокруг своей милой такие круги выписывал!  - гагауз поводил в воздухе пассы, и видение исчезло.

Мама заглянула к нему с привычными словами о том, чтоб не сидел за компьютером так долго, «а то глаза можно испортить».  Она подошла и прочла название статьи: «Быт и нравы гагаузов». «Послушай, не сходи с ума! Конечно, жаль, что с твоим попутчиком случилась такая неприятность. Но ты знай, что ничего на свете не происходит случайно!» - попыталась утешить мама. «Да, мам!» - согласился Дима. «Пойду проветрюсь» - добавил он и выключил компьютер.

Дима пришел на автовокзал.  Сейчас настанет конец его мучениям. Вот-вот ему со смехом расскажут, как этот колобок примчался на вокзал с выпученными глазами, и ему торжественно вручили имущество, сопровождая акт передачи снисходительными репликами и похлопываниями по плечу.

Ему нужна касса слева, где в прошлый раз ему подсказали, с какого автовокзала в Москве можно уехать за полцены. Как и в тот раз, завидев приближающегося парня, кассирши бойко заголосили, едва не вылезая из кассового окошечка: «Москва!.. Москва!..» Зачем их тут две в одной кассе? Со старательной беспечностью Дима задал вопрос, что им известно об истории с отставшим  пассажиром? Женщины ничего не знали. Та, что помоложе, глядела на мир широко распахнутыми глазами, обрамленными искусно накрашенными опахалами ресниц.  У другой глаза были не такие большие и выразительные, но она тоже их все время таращила, видно, заразившись манерой от напарницы. Подошедший в очередь к кассе загорелый киргиз с круглым мясистым лицом услышал Димину историю и предположил: «Он что, был пьяный?» «Да нет, в порядке!» - отмахнулся Дима. «Глазастая» энергично заверила Диму: «Значит, он ехал до Ельца. Знаете, много тут таких. С виду хорошие парни. Купят билет до Ельца, а сами норовят доехать до Липецка!.. Давайте Ваш паспорт!» - нетерпеливо потребовала кассирша документ у киргиза, боясь за посторонними разговорами упустить покупателя.

Дима отошел от кассы. А прикольный способ сэкономить на билете, чего это он не додумался? Ведь никто не смотрит билеты на выходе. Драма оборачивалась фарсом. Так значит, ни в какой Липецк гагауз не ехал? Запудрил ему мозги, как маленькому!  Может, он и вовсе какой-нибудь преступник, путает следы. Просто камень с души! А был ли гагауз?!

Дима поплелся домой, не чуя под собой ног. Сердце ныло. До него дошло, что своих вещей гагауз не забирал.  Иначе бы эти кумушки  были в курсе. Сейчас на перрон к автобусам без билета так просто не пройдешь – даже не суйся. Значит, кассу не миновать, если есть какие-то вопросы… Да живой ли он вообще?

Люди вокруг явно благоденствовали.  Стояли два парня и девушка, она с ними чувствовала себя в центре внимания, кокетничая то с одним, то с другим. Шаткая тень пьяницы, бубнящего какой-то глупый монолог. Двое влюбленных, прилипшие друг к другу. Ветер и зыбь на лужах…

Дима вернулся домой в разорении… Мерил шагами комнату, затем в смятении вышел из дома и отправился к реке.

О Гагауз! Рок забросил тебя в эту взбаламученную, взбудораженную Москву, где тебе не нашлось прочного места. Этот же рок сбил тебя с жизненного пути… Только бы не случилось беды!

Дима посмотрел вверх, мысленно смежая небосводы двух краев. Во всех земных точках, при любом социальном и политическом положении, люди одинаково вскидывают глаза в небо, с тревогой пытаясь увидеть в нем и расшифровать таинственные иероглифы своей судьбы.

 А как травы в прекрасной Гагаузии? Так же щекочут лодыжку и стреножат шаг? Так же блестит земля в прогалинах, так же липнет весенняя грязь к подошвам? Так же цвенькают пташки и жмурится кот на завалинке? Так же свежо и вкусно тянет дымком?

А как жизнь? Такая же сирая и убогая, с мимолетными радостями и обманутыми ожиданиями, с маленькими зарплатами и богатыми развлечениями, позволяющими забыться на время и не думать о подоплеке событий?

А как мать, Гагауз? Жива ль твоя мать? Копошится старушка со своими делами, терпеливо ждет возвращения детей и не знает, не ведает, в какую историю вляпался ее ненаглядный сын.

Дима шел и бормотал, повторял себе под нос: «Прости меня, успокой мою душу, христианин»… «Прости, успокой мою душу»…

Пройдет ли он к реке? Заснеженная тропинка вроде не очень хожена. В ботинки ему набралась вода, а новенький пуховик живо облепили круглые колючки. С двух сторон парня обступил высокий бурьян, ядовито-желтая осока неподвижно торчала из замерзшего пруда, деревья воздевали к небу голые ветви – все это когтями впивалось в его душу и рвало на части. Он оглянулся и понял, что низкое солнце, игриво прикрытое облачками, ему не помощник.

Дима полез на пригорок над прудом. Оглянулся вокруг. Как же может покоиться в такой тишине всегда столь оживленный город? Еле слышен автомобильный шум. Город словно сползает в огромный лог домами и домишками. Кукарекают петухи, лают собаки.  Изредка низину оглашает трубный вой, похожий на рев слона. Это работает пилорама.

Вдалеке над прудом виден комплекс тюрьмы с непонятным огромным зданием в центре в форме пагоды, с кучей строений, больших и малых, и с трогательной часовней на задворках. Напротив пригорка по ту сторону лога тянется вереница гаражей какого-то гаражного кооператива. Среди гаражей бродят некоторые одиночки. Чуть поодаль на возвышении расположился комплекс ЛГЭК. Недавно отстроенный, светлый ансамбль с покатыми крышами и арочными окнами в лучах солнца напоминает античный дворец.

Дима решается потревожить отходящий ко сну городок. Сложив ладони рупором, сначала робко, затем погромче, потом что есть силы он кричит имя, которое стеснялся произнести в автобусе: «Гагауз!»… «Гагауз!».  После садится на корточки и плачет.