По воскресеньям мама отсыпалась часов до десяти или одиннадцати и остаток дня пребывала в хорошем настроении. С утра мы стирали и гладили бельё, протирали полочки и плинтуса, выметали сор из всех щелей и вытрясали половики. А после обеда, немножко принарядившись и прихватив мелкие гостинцы, ходили в гости в соседнюю секцию.
Этажом ниже, точно в такой же комнатёнке, как наша, жила с семьёй замечательная тётя Женя. В отличие от надоевших склочниц, она была совершенно бесконфликтной и удивительно радушной. Её милый дом украшали белые кружевные салфетки, пухлые диванные подушки и круглые коврики спокойных тонов, связанные из матерчатых лоскутов. Яркий клетчатый плед свисал с подлокотников кресла до самого пола, чистого-пречистого; на потёртом комоде расположился строй сувенирных слоников из восьми штук, а на узком подоконнике, едва прикрытом краем тонкого тюля, в пузатых глиняных мисках пушились фиалки чудесных расцветок.
Всё это меня восхищало до лёгкой зависти. У нас с мамой ничего подобного и в помине не было. Я мечтала о покрывале "в квадратик", ненаглядных безделушках и комнатных растениях, из которых прямо за письменным столом сделаю крохотную клумбу. Много раз загадывала: "Вот вырасту и обязательно куплю то, другое и третье!". А пока довольствовалась частыми подарками от тёти Жени. К каждому маломальскому празднику она вязала для меня тёплые кофты, шапки, шарфики или носочки. Добротные вещи выглядели нарядно и носились долго. Я волновалась, если петли вдруг выбивались из рядков, и скорее их поправляла, чтобы не нарушить витиеватый узор.
В будни мама работала допоздна и любимая соседка приглашала на ужин меня одну. Я стремглав запирала комнату, прятала ключ в коридоре под тряпку у порога и приклеивала к двери записку-отчёт: "Ушла вниз". За одну минутку два крутых лестничных пролёта оставались позади, и вот уже можно пить душистый чай из громадной кружки, черпать клубничное варенье позолоченной ложечкой и задорно болтать о чём угодно. Без оглядки на правила приличия я угощалась то пирожками, то вафлями, то хворостом, то пончиками, поданными на стол с пылу-жару. К сожалению, на нашей кухне такая сдоба не водилась. И посуда была совсем непримечательная.
Муж тёти Жени, дядя Витя, тоже меня привечал - усаживал на своё кресло, щекотал ладошки, потчевал карамельками. Он был человеком простым, сдержанным, незлобивым. Выпивал маленько, а трудился целыми днями - вытачивал на токарном станке сложные детали для каких-то турбин, поставляемых за границу. На заводе таких рукастых мастеров было немного. Да и по дому дядя Витя делал всё-всё. Не у себя, так у друзей он вечно что-то поправлял, обновлял, укреплял, причём совершенно бескорыстно. Тётя Женя негромко говаривала, что эта доброта выходит боком - уже на родных людей времени не остаётся! Ей с мужем и поругаться было некогда. В общем, пара сложилась на редкость хорошая.
В их сыночке я души не чаяла! Виталику недавно исполнилось четыре года, а мне "стукнуло" семь. Мы подружились, быстро сообразив, что вместе играть веселее. Когда взрослых донимали неотложные дела, мальчонка оставался на полном моём попечении. Зачастую я задерживалась у соседей надолго и тётя Женя успевала сварить борщ, сбегать в магазин или в парикмахерскую. Она искренне называла меня палочкой-выручалочкой. Вот только мама опасалась, что постоянно мешаю людям отдыхать. Старшие Павлюки дружно её разубеждали. Двойное заступничество мне льстило.
Виталю я любила всем сердцем, словно единородного братика, знала его прихоти, привычки и надобности, вовремя кормила, переодевала, укладывала спать. А после делилась своими машинками и солдатиками, альбомами и красками. Или читала сказки, радуясь благодарному слушателю. Пацанчик верил всяким небылицам, был смирным, ласковым, сообразительным. Каждый день мы разглядывали и повторяли буковки, учились писать и считать. Я тщательно оберегала дружка от любых расстройств и подробно отвечала на бесконечные "почему". Тётя Женя не указывала, чем нам заниматься, чего сторониться, лишь уточняла, всё ли в порядке.
Мальчик следовал за мной всюду - и в секции, и во дворе, и в палисаднике. Мы прятали в кустах щенков и котят, кормили их, меняли подстилки. Но самое главное - искали хозяев. Прохожие забирали беспородных малышей неохотно. На многолюдном рынке дело продвигалось быстрее, и годам к шести Виталик стал моим верным компаньоном-благодетелем. За пропущенные обеды, длительные отлучки или испачканную одежду тётя Женя нас не ругала. Основной её наказ – вернуть ребёнка засветло и в сохранности – я исполняла неукоснительно.
Как и все дети, мы ждали от родителей награды за прилежание и послушание. Обещаний сходить в парк или кино было много, но обычно у мам находились занятия поважнее, а дядю Витю, как передовика производства, авралы и спецзаказы гнали на завод даже по воскресеньям. Тогда нас с Виталиком, расстроенных и обиженных, выручали качели Александра Михайловича. Давний подарок сохранился неплохо, мы усаживались рядышком, слегка обнимались, вздыхали и вслух загадывали желания. Мальчик сильно хотел двухколёсный велосипед и братика, мне же стойко грезились встречи с отцом.
Когда всё было сказано-пересказано, качели обретали мифические крылья и взмывали над окрестными кустами. Я становилась сбоку и усиленно их подталкивала. Виталька крутил головой, помахивал ножками, заливался смехом и протяжно выдыхал: "У-у-ух!". А мой полузабытый восторг витал где-то рядом. Память об Александре Михайловиче не позволяла разгуляться веселью, случалось, что я торопливо стряхивала слезинки: "Это от ветра, от ветра". Не надо видеть подругу плачущей. Мы хотели быть сильными.
Дружба росла вместе с нами и дотянулась до зрелых лет. Она затихла после того, как Виталий создал собственную семью. Точно так мы расстались с Ниной. Приходил срок, и близкие люди выбирали свои пути; с надеждой, что они любят и любимы, я смиренно принимала неизбежность.
Родители Виталия ушли от нас с мамой совсем по-другому - неожиданно и трагично. Сначала умер дядя Витя. Он сильно болел, но держался бодро, лечился усердно. Да всё безуспешно, до пятидесяти лет не дотянул. В плохой исход никто не верил, эта смерть для родных и знакомых стала настоящим шоком. Беду разделили десятки семей. Основную тяжесть, конечно, приняла тётя Женя. После похорон она затосковала, постарела, почернела, сгорбилась. Выражая соболезнования, все говорили, что время - лекарь. Однако его милосердие было сомнительным: преданная жена пережила мужа всего на год. Я долго оплакивала истинных друзей и берегла связанные тётей Женей вещи. Они согревали душу сильнее, чем тело.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://proza.ru/2021/06/07/574