«Русский курский» язык
Общеизвестно, что русский язык необычайно богат. О богатстве нашей речи можно судить, например, по тому, как мы используем синонимы родного языка. Особенно интересны так называемые народные синонимы, которые использовали в русских говорах. Лингвисты насчитали их около четырех тысяч.
Я живу в Курской области, и мне небезынтересно знать, что такое «русский курский» язык. То есть, какие слова и выражения используют земляки в обыденной речи, какие народные синонимы «гуляют» иногда по курскому Подстепью.
Эта зарисовка небольшая и всё многообразие народных синонимов «курского русского» отобразить не может. Однако вот одна иллюстрация к сказанному, которая воскресла в памяти.
Как-то ранней весной находясь в деревне, еще не потерявшей своих коренных жителей, я метался по огородам в поисках трактора, чтобы вспахать огород. Мощные агрегаты с плугами то тут, то там натужно ревели, вздыбливая лемехами созревший чернозём. Наткнулся на соседского деда, ходившего по волнистой неровной пашне, чертыхаясь и отпуская в адрес тракториста те слова и выражения, которые нельзя назвать печатными. Увидев меня, «сбавил обороты» и перешел на «культурную лексику».
- Вишь, как взодрал усадьбу анчихрист? Абы как! – жаловался старик. Я давно привык к тому, что все огороды местные жители называли «усадьбой». Значение выражения «абы как» тоже мне стало очевидным в «данном контексте» дедовой речи. Но я молчал, и дед счел нужным перевести мне с «русского курского» на общепринятый, как ему казалось, русский: «Кое-как вспахал, тяп да ляп, шаляй-валяй, лишь бы сварганить да по-шустрому магарыч стребовать. Дак анадысь, то исть, вчерась, заскакивал ко мне, - вопил дед, жалуясь на тракториста, - налил же я ему, аспиду, цельный малинковский – под анютин поясок. Пей, думаю, хоть захолонись ею, лишь бы вспахал по-людски.
Я вспомнил, что дед однажды (уже давно, когда был жив и тайком от бабки черпал из фляги самогон) налил и мне огромный граненый, о шестнадцати гранях, стакан, который он называл «малинковским». Грани доходили до верхнего ободка, который и значился «анюткиным пояском». Если бы я был немцем, то умер бы сразу, захолонился бы им, свёкольным первачом. Но я оказался русским человеком… Дед налил еще, говоря: «Пей взаправду, а то заобижусь…»
Провожая, дед благодарил меня:
- Спасибо, что не чапурился, не выкобенивался, не важничал, не брезговал хрестьянской жизнью. А большаком не иди: на широкой дороге… бабы глазастые да языкастые, ну их к лешему, треп подымут по всей деревне… Иди огородами. А опосля заходь, когда вечерять буду, опохмелимся – первачом.
Я понял, что идти огородами в «данном контексте» означало «идти тайком от баб». Чтобы не прослыть, по местному выражению, алкачом.
Я плелся по стежке, путаясь в поросли одуванчиков, и видел, как в дедовом саду курился сизый дымок. Дед возобновлял работу «анюткиной фабрики» - так он называл установку с самогонным аппаратом…
Я шел и успокаивал себя тем, что находился не абы где, а у замечательного деда, обладателя той «курской русской речи», ради которой готов был пойти на грешное предприятие с выпивкой…