К середине марта резко возросло количество респираторных заболеваний в гарнизоне
и к нам в городок нагрянул нач.мед дивизии подполковник Райвич. У нас в медпункте в приёмном отделении толпа заболевших. Мы - нач. мед полка, я и новенький из пополнения– фельдшер Крайнов, которого , как и меня в своё время, «присвоил» Пилипчук – ведём приём. Вдруг слышим через закрытую дверь в приёмном отделении громкие команды и мат. Интересуюсь, выхожу и вижу разъярённого незнакомого мне офицера, который кричит: Ну-ка марш по своим подразделениям, сачки, мать вашу. Я не знал в лицо нашего начальника и сразу же осадил его, что, мол, негоже офицеру так вести себя в медицинском учреждении, что по уставу любой имеет право обращаться за мед. помощью, а мы уже на месте решим, сачок он или больной! А ты кто такой?– орёт он на меня . Я представился и попросил его зайти к нам. Пилипчук встал и, поприветствовав своего начальника,
доложил, что мы ведём приём, что статистика не такая удручающая в нашем городке и представил меня, как нового санинструктора, закончившего с отличием школу сержантов, но пока ещё без звания. Райвич взял себя в руки, косо посмотрел на меня, а я успел под его взглядом щёлкнуть каблуками и вытянуться в струнку, и приказал нам выйти. Несколько минут он разговаривал о чём-то с Владимиром Зиновьевичем, а когда вышел, то, не замечая никого, быстро покинул помещение и пошёл в штаб, вход в который находился рядом со входом в медпункт. Мы зашли продолжать приём и в конце Пилипчук ознакомил меня с приказом нач.меда дивизии об отстранении меня от должности на неопределённое время. Мой начальник очень не хотел такого исхода, но вынужден был подчиниться, тем не менее, оставил меня при сан.части и я продолжал выполнять свои обязанности, а Крайнова зачислили на моё место, но звания не присвоили, ибо он не прошёл сержантскую школу, а был гражданским медиком.
Теперь у меня были чисто санитарные функции. Я следил за чистотой территории, казарм, соблюдением норм и правильностью приготовления пищи и дачей разрешения на выдачу пищи подразделениям одновременно с дежурным офицером, без подписи одного из нас повар не мог выдавать пищу. Кроме того я теперь направлялся для мед.обеспечения любого выезда какого-либо подразделения
на тактические занятия или учения. Я брал санитарную сумку с соответствующим набором медикаментов и перевязочных средств и уезжал с подразделением за пределы городка. Там я подчинялся только командиру данного подразделения и никому более. Мне такое положение более импонировало, нежели сидение в сан.части, приём больных и ведение отчётности.
Наступила весна. Начали вскрываться реки и речушки. Я – крымчанин – никогда в жизни не видел и не слышал, как вскрываются реки и процесс ледохода. Это что-то!!! Грохот стоит, словно артиллерийская канонада. Рядом с Бузулуком протекает река Самара, она не судоходна, но рыбацкие лодки и катера по ней снуют в свободный ото льда период.
В конце мая полк перебазировался в летний лагерь, на противоположный берег Самары, в месте слияния с речкой Бузулук. Место красивейшее – овражки, перелески, поляны, хутора и посёлки – всё это причудливо переплетается и создаёт мозаику и особый колорит приуралья. Обилие водных ресурсов и укромных мест -
приволье для водоплавающих пернатых, гнездования и выведения потомства.
Палатки – это не казарма, тут за всеми не уследишь, и потому после обеда особо шустрые солдатики, свободные от нарядов и занятий, отправляются в ближайшие хутора, где много молодых девчат и самогона. Должен заметить, что за всю службу в этом регионе я не зафиксировал ни одного венерического заболевания.
Палатка санчасти находилась опять-таки рядом со штабной и тут же дислоцировалась кухня. На большой поляне рядом был плац для построения и поляна-столовая со столами и скамьями из брёвен и досок.
Как ни напрягаюсь, не могу вспомнить ни одного дождливого дня.
Лето стояло тёплое, но жары тоже не помню. В июле танковый батальон полка
передислоцировался на полигон в Тоцкое и я отправился вместе с ним.
Штаб батальона расположился рядом со стационарным госпиталем, где я вплотную соприкоснулся с медперсоналом и получил возможность направлять своих подопечных при необходимости прямо в приёмный покой.
В среде танкистов я приобрёл приятеля в лице командира танка младшего сержанта Юрия Полежаева, с которым особенно сдружился . Он тоже хорошо танцевал и мы иногда зажигали на танцах в госпитальном клубе с сестричками.
Штаб батальона располагался в палатке, где всегда находился кто-либо из офицеров, рядом палатка взвода охраны и наша – повар, помощник повара, писарь, радист
с рацией и я. Танкисты жили метрах в двухстах от нас в палатках прямо на полигоне. Кроме снятия пробы и разрешения на выдачу пищи у меня практически не было никакой нагрузки и я занимался заполнением блокнота своими впечатлениями
и стихами. Частенько Юра приглашал меня в танк и я гонял с экипажем по танкодрому. Кроме гула дизеля и лязга траков в танке более никаких звуков не слышно, разговаривают друг с другом через шлемофоны, а езда оставляет впечатление движения в лимузине по хорошему шоссе – никаких толчков и раскачки, но это впечатления дилетанта. Полагаю, что в бою на пересечённой местности впечатления были бы совсем иными. И ещё я не был в танке при стрельбе из орудия, хотя довелось на учениях быть неподалёку от стреляющего танка и безоткатного стомиллиметрового орудия, да ещё зимой, в мороз. Тут децибелы посильнее ледохода.