К моим читателям.
Вы, читатель, а стало быть, фигура не менее, а, может быть даже и более значимая, чем писатель. Без вас никакая литература не состоится: то, что лежит у сочинителя в ящике письменного стола, или даже опубликовано, но никем не воспринято, это всего лишь факт его биографии. Литература — это когда «письмо вручено адресату» и прочитано им.
Для кого вы пишите, Ольга?
Запорожцы – султану,
Курбский – царю-Ивану.
Не тревожу пашу,
Радуге я пишу.
Дедушке – Ванька Жуков,
Местный поэт – в ЭКСМО,
А я водопаду звуков
Отсылаю письмо.
Ты лети, моя весточка,
Распахнется в небе калитка,
И улыбнется ласточка:
От Ольги пришла открытка.
Прошу вас оставить свой отзыв, и ничего не имею против, если он будет
критическим.
Хвалите меня или ругайте (только не забывайте мое имя). В сущности, похвала и
хула, это одно и то же — свидетельство произведенного впечатления. Отрицательные
отзывы, может быть, более лестны, чем похвалы.
Любовь-ненависть, единое амбивалентное чувство.
Вспомним классика: "он слышит звуки одобренья не в сладком ропоте хвалы, а в
диких криках озлобленья".
Но и: "сочувствие в толпе, как ропот волн, ласкает ухо..."
А самая верная примета — удивление.
Тексты мои, как бы к ним не относиться, вы не спутаете ни с чьими другими. У меня
своя интонация, свой язык, свой стиль. Способ взаимодействия со словом.
К этой авторской манере нужно привыкнуть.
Даже внешне эти тексты "отличные от других". Каждую фразу (или 2-3) я выделяю
отдельным абзацем. Одна моя читательница назвала это «этажеркой», припомнив
«лесенку» Маяковского.
Именно строка (не глава не смысловой период) - основная смысловая единица моего
текста. Первокирпичик его, атом, кварк, клетка. Она важна сама по себе.
Кроме того, в таком виде текст удобнее читать на экране монитора.
Это сближение прозы и стихов (пишу и то, и другое).
Пограничная территория между двух великих держав словесности. Иногда
стихотворения прямо включаются в прозаический текст. Иногда ритмически он
организован так, что это скорее верлибры или стихотворения в прозе.
Тексты написаны также на стыке фантастики и реальности. Не реализованная
фантастика, но фантастический реализм.
Мне часто пеняют на избыточную склонность к словесной игре. Но это не я играю с
языком, а язык со мной. Оказывает мне такую честь.
Я несколько раз пыталась описать, как это случается. Устами своих героев — Еремы
(«Повесть о Фоме и Ереме», «Златослов»), Ивана Бесстужева («Эхо»), Платона Дурова
(«Три женитьбы профессора Дурова»). И в стихотворениях - «Речь», «Клоуны»,
«Русские реки», «Язык», "Ода к языку").
Все происходит само собой, почти помимо моей воли.
Меня несет волна этой стихии, и главное удержаться на доске для серфинга.
Слова смеются и вьются,
Как ручные чертенята на блюдце,
Как маки алые,
Как маги и ангелы...
Может, пишу для того только, чтобы дать возможность русскому языку в моих текстах
резвиться и дурачиться — танцевать, ходить по проволоке, показывать фокусы.
Да, признаюсь, я словесная циркачка, эквилибристка, иллюзионистка.
Но ощущаю себя также и смиренной служительницей Храма Русского Языка.
Великого и могучего. Правдивого и свободного.
Могучей, кипучей, летучей и блескучей, певучей и колючей, гремучей и неминучей, и
прочая, и прочая, речи.
Язык моя святыня (извините за высокий штиль, он тут уместен).
Слово мой главный герой. Приключения слова — главный сюжет.
Евангелие родной речи единственное, которое я могу проповедовать. Всю жизнь, а
особенно теперь, когда живу в другой стране. Так часто случается с уехавшими из
языковой среды писателями, они начинают русский язык обожествлять (собственно, к
эмигрантам себя не отношу, остаюсь гражданкой России.)
Я верю, что словом можно изменить мир.
Из всего написанного чаще перечитываю «Ледяной кубик».
Там заявлено новое пространство, которого раньше не было на литературной карте.
В истории и литературе - Гиперборея, Межграничье, Биармия, Ультима Туле,
Лаппония... На официаьном бюрократическом языке это Баренцев евро-арктический
регион.
Синтез нескольких культур: норвежской, русской, саамской, ненецкой, шведской,
финской, противоречивый, парадоксальный. Он процвел ненадолго, в 90-е годы, время бурного романа северной России со Скандинавией.Я успела собрать букет из этих цветов. Теперь мы наблюдаем новый ледниковый период, но думаю, культурное сотрудничество (сотворчество!) на высоких широтах еще возродится.
Гольфстрим поможет. Теплая река в океане. Мне кажется, это не столько природное явление, сколько человеческое тепло, дыхание, пульс.
Крайний Север, край света, который поэты любят за крайности и за бескрайность.
Страна преодоления холода, тьмы полярной, зла, вражды - и есть Гиперборея ("за севером").
Поэзия - Ультима Туле, последний остров в мире, последний маяк спасения.
Такова прерогатива романтики, ее традиция.
Я романтик. Неисправимый классический романтик (даже дипломную работу написала по истории этого литературного направления).
Для меня из всей триады: добро, красота, истина, - красота дороже всего.
Сильнее всего.
Мир прекрасен.
При том что он, конечно, трагичен.
Ужасен, конечно, что уж там говорить.
Но не столь наивна, нежизнеспособна фигура романтика, как это многим
представляется.
Вопреки всем "свинцовым мерзостям", влюбленного в красоту.
Больше любящего ее, чем себя.
Искусство доказало, что оно возможно даже после Освенцима.
Поэзия - пресволочнейшая штуковина, существует, и не в зуб ногой.
Тезис о превосходстве, первородстве красоты опровергнуть невозможно.
Поверьте, я к себе отношусь с достаточной долей самоиронии.
Дело ведь не в достоинствах и недостатках того или иного произведения.
И не для того авторы пишут, чтобы демонстрировать миру, какие они единственные и
неповторимые.
"Я не такая, я иная". Глупо.
Не для того, чтобы красиво выразиться (круто, клево, кавайно, зашибись).
А для того, чтобы сказать правду.
Высказать то новое, что пришло в мир, и что изменяет судьбы многих людей.
Но и привнести новую реальность, в которой самому тебе находится место.
Не отобразить окружающий мир, а именно создать свой. Тот, в котором можешь
существовать ты сам и твой текст.
Такое удается очень немногим (они-то и есть истинные избранники).
Они останутся.
Критерий такой удачи — опять-таки, слово. Слово — всему основа. Когда
цитаты из произведения, авторские словечки входят в язык, в фольклор: байку,
анекдот — какого еще вам надо бессмертия.
Интересных писателей, конечно, России не занимать, блестящих, своеобычных, даже
гениальных. Нам не стать привыкать, богаты мы на таланты. Одни открыты критиками,
растиражированы, отмечены престижными премиями, а другие никому, кроме
узкого круга, неизвестны.
Широко известны в узких кругах.
А то и вовсе никем не прочитаны.
Невидимые звезды на небосклоне.
На особом положении избранники. Их двое-трое в каждом поколении.
Ну, человек 7(сакральное число).
А больше и не надо.
Больше народ не запомнит.
В наше время это, видимо, Пелевин, Сорокин, Прилепин, Петрушевская, Улицкая…
Коли не согласны, можете поставить другие имена, но их, точно, не будет слишком
много.
Человек не в состоянии запомнить больше семи имен современных писателей.
Какие есть, товарищ Жданов, других писателей для вас у нас нет.
И с точки зрения вечности разницы между лауреатами «Букеров» и «Больших книг» и графоманом из провинциального ЛИТО, в большинстве случаев, нет решительно никакой.
Не стал классиком — извини, подвинься.
Таланта ли не хватило или прилежания, денег или удачи, божья благословения или
конъюнктуры — не важно.
Кануть тебе в ту же Лету, куда все канули.
Кому память, кому слава, кому темная вода.
Великий писатель не обязан быть хорошим. Привести примеров плохих, но великих
романов можно немало.
С другой стороны, хороший писатель не обязан быть великим.
В экологической системе литературы найдется ниша всем - и серенькому воробышку, не отличимому от тысячи других, и какому-нибудь корольку лесному, который королевствует только на своей полянке.
И райскому сирину.
Мы как птичий парламент из восточной притчи: сто птиц - это и есть одна Птица.
Сто тысяч поэтов - и есть один поэт.
Только все вместе и составляем искомое.
Зависть весьма эффективный двигатель творчества, как нам это еще Юрий Олеша в
своем одноименном произведении показал. Но я по ночам, ей богу, не рыдаю в
подушку от того, что кого-то напечатали в журнале, а меня нет, кого-то внесли в
шорт-лист, а меня не внесли (я, впрочем, и не подавалась никогда ни на какие
конкурсы). Не люблю быть в центре внимания, это для меня огромный стресс, мне бы
сидеть в своей раковине. Это, конечно, плохо для самореализации.
Честолюбие, самолюбие, высокий уровень притязаний, высокий уровень самооценки,
— как не устают повторять нам психологи, альфа и омега всякого успеха. Дурной
писательский характер - самое сильное, неуничтожимое в писателе. Главное - ужасный характер, если он у тебя есть, остальное приложится.
Художник должен стремиться к славе любыми средствами? Мы это видели. Станцевать
ламбаду в храме. Прибить свои гениталии гвоздями к брусчатке на Красной площади, а потом поджечь парижский банк (но при этом еще, все-таки, надо рисовать уметь).
А вообще, менеджмент обретения известности в нашем веке хорошо разработан, это
чисто технический (и финансовый) вопрос.
Но творчество (эти минуты, когда вдруг стало получаться... тому, кто испытал,
объяснять не надо, а кто не пережил, желаю попробовать) само по себе такую
приносит эйфорию, вне всяких социальных и финансовых бонусов, с которой ничто
не сравнится.
Нам остается только любовь.
Путеводитель по моим текстам.
У меня всего шесть проектов:
1. «Ледяной кубик» — роман о стране писателей, художников, артистов, музыкантов
— Гиперборее.
К этому повествованию примыкают «Лапландские хроники» — фэнтэзи на тему
истории и фольклора народов Крайнего севера.
Первая и вторая сага связаны сюжетно, они поясняют друг друга.
Полусотня главок, многие из которых могут читаться, как самостоятельные тексты.
Я сама люблю и длинные нарративы, и коротенькие блоги, комменты, реплики.
Две тенденции в развитии словесности. Пытаюсь в своих текстах совместить то и
другое.
Отдельно написала "Сонгельский эпос. История народа, живущего на крою света".
В этой книге, существующей на ничейной земле между историей, поэзией и чистым
вымыслом, просвещенный читатель найдет сюжеты как сказок саамов Кольского
полуострова («Красивая Катерина», «Ледяная вежа», «Сталло-сталл» и др.), так и
легенд, преданий саамов западных, проживающих ныне на территории Норвегии,
Швеции, Финляндии.
Автор добросовестно изучил всю литературу по лопаристике, которую мог найти в
библиотеках Мурманска, Рованиеми (Лапландия) и Умео (Вестерботтен). Но не
требуйте от его творения конкретных исторических и этнографических реалий.
Действие происходит не в Саамедне Х – XYII столетий, как бы мы ее не
представляли, а в Саамедне легендарной и баснословной. Исторические личности и
факты, попадая в ткань повествования, сами становятся сказкой. Так, к примеру,
Гиррит де Фер, или Василий Крестинин, которых вы встретите на страницах, это не
отражения действительно существовавших людей, а именно сказочные герои,
преображенные по законам жанра.
Признаю, что в «Сонгельском эпосе» вымыслу его создателя принадлежит место
погонщика на саамской оленьей упряжке. С хореем (палка-погонялка, тезка
литературного размера) в руках. Но главной правды маленького народа, его
сокровенного знания, ныне почти забытого, это не отменяет.
В книге сорок девять глав, примерно столько же дней в полярной ночи. Землякам-
северянам, товарищам по световому голоду, я выпишу рецепт - читайте по одной
главе на исходе каждого дня полярной ночи, и тьма станет цветной.Так вы незаметно пройдете до конца путь по цветущей, бунтующей вселенной саамов.
2. «Петербургский квадрат». Самое ранее у меня. История жизни и
творчества обитателей ста петербургских домов — Дельвига, Пушкина, Некрасова,
Достоевского, Шаляпина, Тургенева, Нижинского, Павловой, Чайковского,
Мусоргского, Ахматовой, Блока и так далее (бесконечно).
Поселившись в старом питерском квартале, между Фонтанкой, Невским и
Пушкинской, я стала изучать его, играть в него. Чертила карты-схемы, отмечала на них крестиками пересечения судеб, пунктиром – тайные шпионские маршруты
счастья и несчастья. Регистрировала безумные вымыслы и злокозненные домыслы. А
также так называемые достоверные факты.
Выяснялись прелюбопытнейшие вещи. Например, то, что между небылицей и былью
границы нет. А если и есть, то она никому не нужна. Что некоторые минуты длятся
столетиями. Что предсказания поэтов сбываются с пугающей точностью.
Однажды я осознала, что живу в своем собственном фэнсионе (от английского fancy:
воображение, мысль; каприз, причуда). На ничейной территории между реальностью
и виртуальностью. В маленькой стране, куда когда-нибудь навсегда эмигрирую. Итак,
фэнсион, хоть слово дико, но мне ласкает слух оно.
Пойдем со мной, читатель! Я такое тебе покажу! То, чего не найдешь ты больше нигде на свете, хоть обойди всю планету, хоть вычерпай до донышка весь яндекс с гуглом.
Сто тринадцать домов. Фольклор и романтический флер. Память места, легенда-
невеста. Эксклюзив, удила закусив. Литература, музыка, театр, балет. Пищи троллям – вперед на сто лет. Эзотерики – до истерики. Чудес – до небес.
Семь улиц, тринадцать переулков. Знаменитые и безвестные жители. Мистикой, как мастикой, законопачены все щели.
В фэнсионе имеется все необходимое для проживания: Капернаум, Пуп мироздания,
Башня времени. И впридачу, Госпиталь уродов, Пале-Рояль, Фонтан опер, Зеркальный
дом.
Обитают здесь: собственный Аполлон Бельведерский с девятью музами и Святой
Черт. А также Маэстро полетов, Скопец, Клеопатра, Лекарь императрицы, Облачный
геометр, Босая Голова, господин Встреча и господин Шаровая Молния. Две
Принцессы и два Дон Жуана. Пророки, ведьмы, привидения, русалочки, незнакомки,
иллюзионисты.
Основное население фэнсиона – питерская богема.
В полный текст вошли циклы, опубликованные на сайте Проза. Ру.: Петербургский
квадрат, Двойники, Сады Стихов, Иллюзионисты, Фатэмы, Питерские принцессы,
Улица Несчастной Любви, Имаджины, Астреллы.
3. «Эхо» - сага об охотниках за словами, профессора Дурова, его ассистента Мити
Вертинского, поэта Ивана Бестужева, на фоне событий современной политической
истории. Роман из пяти частей - «Эхо Крыма», «Эхологос», «Йеху Москвы», «Эхо
Речи», «Эхо мира».
Герои повествования — люди, околдованные русским словом, словоманы, словофаги,
словофрики, охотники за словами, как они себя называют. Ради того, чтобы поймать
крылатое словцо, которому суждено остаться в языке, они пускаются в рискованные
авантюры, идут на эксперименты с собственной природой. Отправляются на поиски
пароля эпохи, в пустыню, где осуществляют гуманитарную акцию представители
либеральной оппозиции. Вхожи в сказочную державу Речи, великой и
могучей, кипучей и певучей, колючей и горючей, летучей и неминучей и прочая, и
прочая. Там правит повелитель языка Кот Баюн, там ждут их Гуторя, Емеля, Иван
Дурак, перевозчик из Руси в Речь Фома. Пароль эпохи не найден, но хотя бы
переправа в царство слов, прервавшаяся на годы безвременья, восстановлена.
О, русская РЕЧЬ!
Ведь это и есть Белый Свет.
Серебряный голубь.
Чистый колодец.
Бел-горюч камень Алатырь.
Небесный Кремль.
Невидимый град Китеж.
Страна Муравия.
Берестяная Берендея.
Есенинская Инония.
Тридевятое царство-Тридесятое государство.
Беловодье.
Лукоморье.
Озеро Светлояр.
Райский Ирей.
Это Святая Русь и есть.
Держава: с горами, лесами, озерами, городами и весями. И обитателями мест сиих.
Перед тобой, читатель, роман-трансформер.
Как детский конструктор, состоящий из сборных, взаимозаменяемых блоков.
Литературный кубик Рубика.
ЛЕГО.
Пазл.
Матрешка (точнее всего).
Текст включает в себя несколько связанных между собой по сюжетным линиям
повестей, которые могут существовать и самостоятельно:
«Словарь».
«Пароль».
«Златослов».
«Бронепоезд 20-17».
«Словарь».
«Пароль».
«Златослов».
«Бронепоезд 20-17».
"Раздвоение Никиты Бельмесова".
"Светочка и Муму".
"Крымнаш или как пишутся стихи".
"Битва в пути".
"Моментов море".
Продолжение повествования - в повести «Герой» («История России в 137 мемах»).
Профессор Платон Дуров, редактор-составитель Большого словаря живаго русского
языка, окончил свои земные дни. Дело перешло к ученикам — Дмитрию Вертинскому,
Георгию Козыреву. Их ожидает много приключений и злоключений. Гера Козырев (по версии, истинный герой нашего времени) осуществляет глубокий лексический анализ своего сознания. Своего рода филологическую операцию, чтобы узнать, из каких слов
сформирована его личность. В итоге герои получают новые возможности для
личностного роста, обратившись в уникальные существа, способные существовать в
литературных текстах и кинофильмах.
Это пять связанных между собой историй (пять матрешек):
«Смерть шпиона»,
«Серенький волчок»,
«Лоботомия русского»,
«Лиловый негр вам подает манто»,
«Чапаев — это я».
Сюжетно связаны с романом:
«Повесть о Фоме и Ереме». Современная версия классического произведения
древнерусской литературы.
«Кузькина мать» (краткий вариант «Фомы и Еремы».
И - «Три женитьбы профессора Дурова».
Последняя заявлена как "трилогия из четырех частей":
1.Ярмарка невест.
2.Буква Э. Эльвира Шмидт, человек для дугих.
3.Буква Я. Яя Романова, человек для себя.
4.Буква Ю. Юлия Розанова, человек для меня.
Любовь мужчины Словаря (согласна, что это странно звучит) к женщине Букве.
Каждая из них опять-таки может быть прочтена как отдельный текст.
Сюжеты связаны множеством смысловых мостиков, пересечений. То, что начинаетcя
в реальности, продолжается в фантастическом мире.
Каждую повесть можно разделить на новеллы, которые вплетены в общий
контекст повествования, но вполне могут существовать сами по себе. Даже нет нужды
в первых строках излагать краткое содержание «предыдущих серий».
А новеллы, в свою очередь — на миниатюры.
Внутри «Ярмарки невест» помещается цикл миниатюр «Карнавал слов»:
1. Друг мусью.
2. Зельмира, зелье мира.
3. Маруся, Роза,Рая.
4. Хабанера.
5. Фройляйн и фрау.
6. Росинка Россини.
7. Гюльчатай,стихи читай.
8. Нехай фривей.
9. Без фаст-фуда, но не без Фауста.
Это уже чистый словесный цирк.
Если не разлюбили длинные романы, читайте «Эхо».
Если привыкли к коротким текстам — милости просим.
4. Роман воспитания.
Полный текст "Подлинная и вымышленная жизнь Аманделины (Ляли) Котик" не
должен сложиться в голове у читателя после прочтения семи повестей:
Хорошо быть девушкой в розовом пальто.
Гимн жизни.
Никях (История шахидки).
Ты — красавица.
Господу Богу от меня.
Переписка Коломбины и Пьеро.
Концерт для ноутбука с оркестром.
Или десятка рассказов:
Ляля Котик и террорист.
Ляля Котик и конец света.
Ляля-красотка.
Ляля на фронте.
Ляля и волшебные таблетки.
Ляля Котик и рояль.
Ляля Котик хочет себя убить.
Ляля и большой адронный колайдер.
Ляля и венецианские маски.
Ляля Котик — звезда Дальнереченска и Нефтюганска.
Только в таком условном виде, в голове у читателя, роман существует.
"Никях" написан в 2014-м году, до того, как широко была растиражирована прессой
история Варвары Карауловой, российской девушки, попытавшейся завербоваться в
ИГИЛ.
Если не ты заимствуешь персонаж у жизни, а он уходит в жизнь, кажется, прямо с
твоих страниц, это хороший знак.
Вспомним еще двух девочек, бросившихся с крыши дома, взявшись за руки.
Вспомним мальчика из районного Дома пионеров, придумавшего
абсолютное оружие на страх врагам родины (он погиб в автокатастрофе, и рукописи его пропали).
И студентов областного пединститута, предложивших модифицировать ген человека,
делая его невосприимчивым к вирусу СПИДа (что было осуществлено несколько лет
спустя китайским ученым).
Моя Ляля - и то, и другое, и третье.
Героиня, злодейка, победительница, неудачница, красавица, дурнушка..
Но Ляля это еще и душа России.
Великодушная, самоотверженная, идеалистичная, храбрая. Добрая, жестокая. Грубая, нежная. Умная, не удостаивающая быть умной.
Амбивалентная, загадочная, непостижимая.
В сущности, вечный подросток, бросающийся из крайности в крайность, плохо понимающий саму себя, но взрослеющий на наших глазах.
Верю.
У девочки в розовом пальто и у России все будет хорошо.
5. «257 оттенков серого». 60 эссе о самом прекрасном, что встречалось мне в жизни.
Нет, это не про Это.
Не про Сад наслаждений с его ветвящимися тропинками и тайными ложбинками.
Не про сверкающие Эвересты и бездонные пропасти секса.
Не про вулканы греха, торнадо страсти.
Не про ячество Ян и инакость Инь.
Не про джунгли самообольщения, самовозвеличивания, самомучительства...
Любителей просят обратиться к другим текстам.
Это просто про любовь.
Самую первую, изначальную.
Всем на свете живущим хоть немного, да знакомую.
Любовь, как таковую.
Любовь к жизни.
Гимн серому цвету
Не святой, не светоч — серый,
Не шайтан, не сатана.
В нем душа уязвлена
Вечных сумерек химерой.
В нем скудельного сосуда
Скудость, скупость.
Солнца ссуда
От щедрот была б дана —
Встрепенулась бы струна,
Хоть надорвана она.
Мирозданья странник сирый,
В час затменья — бог всесильный,
Но Осанна не слышна.
Он принцессу Примаверу
Возводил на пьедестал,
В букваре девчонки-вербы
Все листочки пролистал.
Он людских судеб кристалл.
Он суровый, как Суворов,
Как Сибирь, свершенье, норов.
Серебристый асфодель
На лугу, где встало время.
Трепет, лепет, свиристель:
В крылышках — свирели бремя.
Сталь, угаснувшая в горне.
Финский нож в дрожащем горле.
Из последних сил, навзрыд,
Он о счастье говорит.
И порой, играя, рад,
Как зарница, как смарагд.
Он — весы богини Кали,
Стрелка их, в предсмертный миг.
Каин, цианида калий,
Щелок, солод, сердолик.
Лиры звук и лунный лик.
Голем, Дым и Аркаим —
Каждый с фатумом своим.
6. «Мисс Март». Сборник избранных стихотворений (основное собрание).
Со стихами проще, они объясняют самих себя.
Не принадлежу ни к какой литературной школе, вообще никогда не ставила себе задач
в поэзии, не пыталась ничего «выражать» или «отображать», доказывать
преимущества какой-либо эстетической системы над другой. Никому поэзия ничего
не должна, и свобода, «вольность» в пушкинском понимании ее главное достоинство.
Но с течением лет выяснилось, что я романтик, со всеми неизбежными атрибутами:
педалированная эмоциональность, впадение в высокий штиль, поклонение вечной
женственности, природе. Я трубадур, менестрель. Отдаю себе отчет, что по
нынешним временам это выглядит довольно дико, никак не вписывается в
журнальный мэйн-стрим. Что делать – такая я по сути, а искажать себя по чужому
подобью, в угоду критикам смысла нет. Кстати говоря, литературная мода на моей
памяти менялась чаще, чем силуэты платьев.
Почему одно стихотворение хорошо, а другое плохо? Требований, конечно, много, в
поэтическом тексте все должно быть совершенно – «это лучшие слова в лучшем
порядке». Но у меня есть собственный критерий: оригинальность, неповторимость
текста, непохожесть автора на всех других, узнаваемость творческой манеры. В
идеале – собственная эстетика, создание собственной художественной вселенной, со
своими звездами, планетами, черными дырами (так бывает у большого поэта). Свои
темы, свои рифмы, размеры, лексика, синтаксис.
Или хотя бы своя узнаваемая интонация. Она есть и у маленьких лириков, но
подлинных. Самобытность, конечно, не ради пустого оригинальничанья, а как
органическая черта. Это само по себе, может быть, даже и не критерий, но атрибут
всякого состоявшегося явления в искусстве (и в живописи так, и в музыке). Всегда,
читая текст, обращаю внимание, что в нем нового.
Обычное впечатление: «стихи хорошие, открытия нет». Должно быть открытие.
Удивление, которое испытываешь, читая – вот самый верный признак. Поэзия
удивляет (и еще она утешает тебя, при том, не обманывая). Большинство авторов,
увы, основываются на достижениях предшественников, и только у единиц – прорыв (и
в науке так, у исследователей, ученых).
Хочется определиться с жанром прозы, но не получается.
Мало ли жанров достойных.
Дума (Незабвенное "С думой о партии").
Былина.
Быличка.
Хит.
Srach - этим словом мы обогатили мировой язык.
Бестселлер (бюстселлер).
Русский шансон.
Эпический блокбастер.
Скрипалиада.
У меня вы найдете элементы всего вышеперечисленного.