(начало: http://www.proza.ru/2017/03/25/750)
(часть вторая)
Вчера мой друг Непляй умер…
Вернее, Сашка Непляев жив и здоров, но как друг он для меня перестал существовать.
Теперь он дружит с Ахмедом, который старше Сашки на целых два года.
У Ахмеда чёрные жёсткие волосы, круглая, как мяч, голова и кривые ноги.
- Айда на балку, - уговаривал я Сашку.
- Нее-а, - отвечал Непляй, - у нас с Ахмедом важное дело.
Какое дело, Сашка не говорил, но при этом делал загадочное лицо.
У Непляя вдруг появились деньги, - не много, но всё-таки.
- Да пошёл ты со своим Ахмедом, - сказал я тогда Сашке и обиделся.
А сегодня Сашка сам подошёл ко мне на перемене:
- Мы с Ахмедом решили взять тебя с собой… Обещаешь держать язык за зубами?
- Я что, девчонка?
- Ладно, Пончик, тогда после обеда за тобой зайду…
Про эти катакомбы я слышал от своего отца.
- Говорят, там партизанский отряд от немцев прятался… Не ходи туда, сынок, страшное это место.
Папку я всегда слушался, но не потому что боялся - просто не хотел огорчать…
- Идёшь с нами? – спросил Непляй. – Ахмед уже ждёт нас на автобусной остановке.
- Это же далеко – катакомбы… Если мамка узнает - убьёт!
- Что, струсил, Пончик? - Непляй смачно сплюнул мне под ноги.
- Ничего я не струсил!.. Пошли.
На остановке нас действительно ждал Ахмед.
Мы залезли в полупустой пыльный автобус, а потом ехали примерно час.
До конечной остановки мы доехали втроём – остальные пассажиры сошли намного раньше нас.
Я огляделся: в этой черте города мне бывать ещё не приходилось.
Автобус развернулся, обдав нас выхлопными газами и оглушив жутким урчанием двигателя.
Мы двинулись в путь…
Солнце ещё пекло, но не так сильно, как днём – день близился к концу.
Впереди, по пыльной дороге, шёл Ахмед, за ним – Непляй, последним шёл я.
За спиной у Ахмеда болтался старый, потёртый рюкзак.
Мы миновали большой пустырь, поросший низкорослой полынью и колючками.
Дальше, за пустырём, начинались заросли барбариса и ещё какого-то кустарника.
В глубине этих зарослей тревожно попискивала, невидимая глазу, птичка.
Постепенно начинался подъём и идти становилось всё труднее.
Густые заросли больно царапали лицо и руки; пот катился градом, заливая глаза.
Вдруг я зацепился штаниной за ветку и неожиданно упал.
- Заткнись, - прошипел Ахмед, когда я вскрикнул от боли.
Я поднялся, отряхнул штаны и взглянул на Непляя - он виновато отвёл взгляд…
А вот, наконец, и пещера… У меня пересохло во рту, сильно хотелось пить.
Только воды не было – мы забыли взять её с собой.
Вход в катакомбы загораживал земляной вал.
По всей его длине растянулась ржавая сетка, на которой была прикреплена табличка с надписью «Вход воспрещён».
Но кто-то проделал лаз в сетке и мы, пригнувшись, продолжили путь…
Под ногой Ахмеда вдруг что-то хрустнуло, и этот неожиданный звук, словно выстрел, заставил нас вздрогнуть.
- Ты остаёшься здесь, - сказал Ахмед, не называя меня по имени. – Если увидишь что-то подозрительное, кинь камень в пещеру, мы услышим. Понял?
- Мы быстро, - успокоил меня Непляй.
Я молча кивнул и опустился в пожелтевшую колючую траву.
Ахмед включил фонарик, и они с Непляем смело шагнули в черноту пещеры.
… Я лежал в траве и слушал, как стрекочут в траве цикады; и мне мерещилось, будто это стрекочет партизанский пулемёт…
А ещё я представил, как партизаны ночью, тайком, копают ров у входа в катакомбы.
- Выследили, гады, партизан, - сказал как-то отец.
- Кто, немцы?.. А кто-то остался живой?
- Все погибли, - вздохнул отец, - газом потравили…А катакомбы проволокой огородили. Говорят, археологи или историки скоро приедут… Схрон партизанский, вроде бы, там имеется. Катакомбы на много километров под землёй тянутся, сразу-то схрон и не найдёшь…
- Там оружие, наверно, давно заржавело. Кому оно, ржавое, надо?
- Эх, Мишка! Оружие, может, и заржавело, только память человеческая не ржавеет, - грустно сказал отец…
Рядом со мной вдруг послышался подозрительный шорох.
Я повернул голову налево и оцепенел от ужаса – не мигая, на меня смотрела серая, с красивым рисунком, гадюка.
Её приплюснутая голова, в лучах заходящего солнца, отливала кроваво-красным цветом.
Раздвоенный язычок, показавшийся из пасти, а также шипение, говорили об её намерении…
- Боженька, помоги! – зашептал я так, как учила когда-то бабушка.
«Мишенька, - говорила бабушка, - запомни самую главную молитву «Отче наш, иже еси на небеси»…
- Бабуля, я не могу запомнить, - хитрил я тогда.
«Ну, ладно, Мишаня, молись тогда так: Боженька, помоги»…
Теперь, глядя в глаза гадюке, я сильно пожалел о том, что не выучил главную бабушкину молитву.
- Боженька, помоги! Пускай гадюка уползёт в свою нору… Обещаю, что никогда больше сюда не приду! Никогда-никогда!
Неожиданно змея развернулась и поползла вслед за уходящим солнцем.
Я увидел, как она скользнула в расщелину среди камней и пропала из виду…
На мне не успела высохнуть мокрая от пота рубашка, как вернулись Ахмед с Непляем.
Когда я волнуюсь, я всегда потею…
- Ну, как? – спросил Непляй.
Я неопределённо пожал плечами.
- Не обоссался от страха, малец? – спросил, ухмыльнувшись, Ахмед и опустил на землю тяжёлый рюкзак.
Я, словно заворожённый, смотрел на то богатство, которое добыли мальчишки: истлевшую армейскую пилотку с красной звездой, патроны, гранату, штык-нож и даже настоящий пистолет!
Не успел я опомниться, как Ахмед выудил из рюкзака золотую медаль, положил её на свою грязную ладонь и восхищённо зацокал языком:
- Отец за неё рублей двадцать даст!
Сашка тоже потянулся к рюкзаку и достал из него пожелтевший лист бумаги, сложенный треугольником:
- Глянь, Пончик, письмо какое-то…
Ахмед тут же больно ударил Сашку по руке:
- Домой пора, мелюзга!.. Кому скажете про пещеры – убью!
И злобно скрипнул зубами.
Я нисколько не сомневался, что Ахмед на это способен…
- Где шлялся? – строго спросила мамка. – Ремня, видать, давно не получал… Уроки сделал?
- Нам сегодня не задали…
- Тащи дневник, посмотрим – задавали или нет!
- Боженька, помоги, - зашептал я, но в этот раз молитва почему- то не помогла.
Мамка всё-таки всыпала мне ремня и заставила делать уроки…
Так я и уснул за кухонным столом, накрытым старой выцветшей клеёнкой, под тиканье настенных часов с кукушкой.
И как оказался потом в кровати – не помню, наверное, папка отнёс…
Спустя три дня Сашка поймал меня на школьной перемене и с улыбкой вложил мне в ладонь рубль
- Держи, Пончик!
- За что?
- Ты что, забыл? Ты же на стрёме был, в карауле!
И, оглядевшись по сторонам, зашептал в ухо:
- Ты никому не говорил?
- Нет, никому… Ахмед что, медальку продал?
- И медальку, и много чего еще. Только не Ахмед, а папка евойный, дядя Ашот.
Я повертел в руках рубль, зачем-то попробовал на зуб, будто проверяя – настоящий рубль или фальшивый.
- Дурак ты, Непляй, и не лечишься! Видал, сколько медалей у соседа, который с войны вернулся?
- Видал, и что?
- А то!.. Медали - не продаются! Их на войне заслуживают! – я швырнул непляевский рубль куда подальше.
Он долго катился по деревянному полу школьного коридора, пока не исчез из виду.
Потом я повернулся к Непляю спиной и побежал к выходу.
Я бежал что есть сил, а казалось – еле передвигаю ноги…
Ночью я долго ворочался и никак не мог уснуть.
Я слышал, как вернулся отец со своей вечерней смены.
- Мой руки и садись ужинать, - шёпотом сказала мамка.
Я слышал, как льётся вода из рукомойника, как отец гремит алюминиевой ложкой по алюминиевой миске, кушая суп.
- Слыхала новость? – спросил отец, немного погодя.
- А шо такое?
- Дядьку Ашота знаешь ведь?
- Это который с Виноградной улицы?
- Ну да… Наши мужики его чуть калекой сегодня не сделали!
- За шо? – удивилась мать.
- За дело, - сердито ответил папка. – Я б эту гниду, за такие дела, в тюрьму упёк, лет на десять.
- Ой, Гришенька, да шо же случилося?
- Говорят, пацанов в катакомбы посылал, чтобы трофеи военные искать… А потом продавал чёрным копателям, а денежки – себе… Говорят, и Сашка Непляев там был.
- А наш-то был? – испуганно спросила мамка.
Я затаил дыхание.
- Сашку батька так ремнём отходил, аж синий теперь с ног до головы… Только Сашка божится, говорит - вдвоём они были с Ахмедом, и больше никого.
Я накрылся одеялом с головой и затрясся всем телом...
Ночью мне приснился страшный сон: как будто немцы поймали Сашку и пытают.
- Где, - спрашивают, - партизаны прячутся?
А Сашка им отвечает:
- Хоть стреляйте, всё равно не скажу!..
Проснувшись, я твёрдо решил пойти к Непляю.
Я сложил в ранец тетрадки, учебники и обходными путями пошёл к другу.
А то, что Сашка мне друг, я теперь не сомневался – просто мой друг совершил ошибку…
В конце сада, под старой яблоней, у меня был закопан клад.
В железной коробке из-под конфет хранились все мои сокровища: пуговицы от армейской шинели, стреляная гильза, два оловянных солдатика, старинные монеты и брошка в виде жука-скоробея.
Брошку я решил подарить Маринке – самой красивой девочке с нашей улицы – на день рождения.
Правда, у жука не хватало одного глаза - бусинки…
Я немного подумал, потом отковырнул у жука второй глаз и положил своё богатство обратно в шкатулку.
Двух оловянных солдатиков, которые подарил мне отец, я прихватил с собой…
Непляй, на мой стук, не сразу открыл дверь.
Сначала в сенях, на окне, колыхнулась цветастая занавеска.
Потом я услышал, как скрипнула половица, и наконец, в приоткрывшуюся дверь я увидел непляевский глаз. Глаз был сильно опухшим и тёмно-красного цвета.
- Заходи, - прохрипел Сашка. – Вишь, как батька ремнём отходил…
Я прошёл в комнату.
Сашка оголил свой зад, показал спину – всё его тело было в кровоподтёках и синяках.
- Пьяный был, - объяснил Сашка, - если б трезвый, может, пожалел бы…
- Зачем ты родителям про катакомбы рассказал?
- Дурак я, Мишаня! За медальку мне Ахмед два рубля дал. Купил я себе батончиков – очень люблю я батончики… Они же дорогие - не то что горошки… Вот жру я батончики, а мамка увидала, спрашивает: где денег взял, украл?.. Вот я и сознался… Сам не знаю, как такое случилось…
На глазах Сашки блеснули слёзы.
Я разжал кулак – на ладони моей красовались два оловянных солдатика.
- Это мне? За что? – спросил Сашка.
- За то, что про меня не рассказал…
Сашка дёрнулся всем телом, будто от сильного удара, а потом запричитал:
- Мне деньги сильно были нужны, понимаешь?.. Эх, дурак я дурак… А Ахмед говорит: пошли со мной, будут тебе деньги… У тебя, Мишка, родители хорошие, а у меня?.. И у меня тоже хорошие, только папка иногда пьёт и жрать бывает нечего…
Я знал, что в сашкином доме деньги водились редко.
Непляев-старший иногда уходил в запой, а мамка получала копейки.
- Я пойду, Сашка, и так уже в школу опоздал...
- А завтра придёшь? – жалобно спросил Непляй.
- Приду, - пообещал я, поставил на тумбочку оловянных солдат и тихо закрыл за собой дверь…
Я успел ко второй перемене.
На крыльце школы стоял Ахмед со старшими мальчишками.
Его круглая, как мяч, голова, резко выделялась среди всех остальных.
Я крепко сжал кулаки…
Когда я подошёл к двери, Ахмед вдруг сделал резкий выпад и подставил подножку.
Но я был наготове и успел шагнуть в сторону. Ахмед не удержал равновесие и, под хохот одноклассников, упал на колени.
Я показал Ахмеду кулак и спокойно пошёл в класс…
Через месяц семья Ахмеда уехала из нашего города насовсем.
Может, им стало стыдно, а может, в других катакомбах ищут они теперь золотые медали…
Мы с Сашкой опять вместе делаем уроки, вместе ходим на балку и любим одну и ту же девочку .
Маринка, и правда, самая красивая, самая весёлая девочка на нашей улице!
Не верите? Тогда спросите у Сашки.