Негодница

Николай Толстов
               
      За зиму мыши  изголодались,  поэтому  из сараев и кладовок двинулись в сторону жилых помещений.  Не всем везло. Некоторых ловили кошки, чтобы полакомиться или подросшим котятам показать. Коты, словно отчитываясь перед хозяевами, выкладывали добычу на крылечке, подобно боевым трофеям. Знай, мол,  наших, не дармовой хлеб едим.
      Та, что удачно прошмыгнула в приоткрытую дверь, оказалась в хате бабушки Клавы. Серенькой  невзрачной гостье жилось бы, уж точно, припеваючи, если бы в первую ночь она не засветилась. Перед сном, старушка всё перепроверяла. Склероз одолел. Так было и в этот раз. Привычно  посмотрела  выключены ли газ и вода, заперта ли дверь. Чайник  с торчащим в розетке проводом.  Штепсель она обычно не выдёргивала. Зачем? Есть же выключатель - рычажок на самом корпусе. Всё и на этот раз было в порядке.
       Со спокойной совестью она бы и уснула, но вдруг отчётливо ухо её  уловило знакомый щелчок. Словно чайник включился. И запах плавящейся пластмассы нос вскоре ощутил. Какой уж тут сон! Быстрёхонько на кухню. Точно! Чайник на поставке без  воды  шипит обиженно, и подсветка огоньком малиновым тревожно мигает.   
       Схватила чайник, да ну отмывать - протирать. Как же вовремя спохватилась! Поставила на прежнее место. Только отвлеклась - знакомый щёлчок! Обернулась, сидит мышь на лапке выключателя чайника и хвостиком повиливает.
       Ясное дело, баба Клава от страха и неожиданности, как заблажит. Мышь кувырк - и под стол.  Пришлось чайник по всей форме отключать да со стола убирать. Не то, что напакостить, но ведь и пожар могла устроить, негодница!
       А поскольку у бабы Клавы кот в мартовском очередном загуле, то она решила мышь извести сама. Пока размышляла как, серая негодница освоилась и осмелела. Где только старушка её ни видела, ни заставала... Куда она только постряпушки  высоко ни ставила... Мышка, как верхолаз, оказывалась и там. Это было заметно и по крошкам, и по следам её зубов на пышках.
       "Ну, скажите,как могла она даже на холодильник влезть? А ведь влезала. Слезала-то как, на парашюте  что ль"? - пожалилась-посетовала она своей соседке - веселушке девушке Кире.
        И вот уже на кухоньке, сидят они за столом.  Гостья уплетает румяные крендельки да пышки. Чайком запивает, слушает и улыбается. Было чему улыбаться ей. Вдобавок и подмигивать стала. Баба Клава на неё уставилась. Ничего не поймёт. А та глаза скашивает влево, в сторону холодильника. Взгляд баба  Клава туда тоже повела, и рот от удивления раскрыла:  серая мышка, ловко перебирая лапками, по задней  стенке-решётке поднималась. Да ловко так! Не впервой же... видно.
        По голой крышке побегала, носиком поводила, хвостиком вильнула и, несолоно-хлебавши, стала... спускаться. Озабоченно - недоумевающе, ну, как человек. Решётка - словно подручное средство. Спустилась до конца этой импровизированной  лестницы и, хоть высота для неё была приличной, бесстрашно шмякнулась, ловко вскочила и исчезла. 
        Тут уж и принялись  бабоньки хохотать! Баба Клава до слёз:"Всякое на своём веку видала, но такую акробатку, впервые. И что с ней делать? Кот скорее бы возвращался. Хотя и  проку от него, как от худого мужика, но всё же"...
        По ночам её стали преследовать шорохи. Мышь скреблась то в одном угу, то в другом. Наступили лунные ночи. До сна ли тут: и луна, и шорохи, и мысли - несуразицы прогоняли его прочь. Вымотали старушку окончательно. Днём бродила по дому квёлая, исхудала даже. Не до смеха-веселья.
        Забежала как-то проведать её веселушка Кира. С порога повела носом: "Мышиным парфюмом, баб Клава, у тебя-то так и прёт, что терпишь-то?!" Баб Клава всплеснула руками и пустила слезу: "Мышь, Кируня, одолела"!
        Прошлась Кира с осмотром по плинтусам да по всему дому: щель - норку искала. Не нашла. Значит, где-то притаилась. Днём выспится, а ночью шастает.
         Особенно несло мышиным парфюмом в тёщином углу. Так у них  назывался закуток, где всё укладывалось на потом, до чего руки не доходили по разным причинам. Уголок-запасник.
         Стали его разбирать. Передвинули несколько закрытых коробок. Из одной мышь и выпрыгни, и пойди по кухне метаться, кругами от крика женского - писка; почище чем у певца с жаберными щелями за ушами - Витаса. И - исчезла, словно испарилась. Женщины осмотрели плотно закрытую коробку и обнаружиди  отверстие. А когда распаковали - ахнули. Пакеты с крупами были проедены. Особенно пострадал пакет с мукой. Вот здесь парфюм пёр, хоть нос зажимай! И пшено, и гречка, и рис, и овсянка были попорчены и помечены негодницей: где жила-спала, там и отхожее место устроила. "Ну, тварюга!"- выдали дуэтом, как приговор - обвинение женщины, вытаскивая коробку с испорченными продуктами в сени, а затем и во двор. "Пробил твой последний час"!
         У Киры было свободное время, и они принялись за генеральную уборку. Выхлопали половики и развесили цветастые по забору-штакетнику, чтобы проветрились на мартовском ветерке.
         Включили пылесос и так рьяно по всем углам - закоулкам прошлись, что попадись мышь, и её засосало бы. Но! - не попалась...
         Воду с нашатырём в ведре развели да шваброй по крашеному полу раз да второй, да насухо. Подоконникам тоже досталось. Вытёрли всё, что вытиралось. Парфюмом больше не пахло. К бабе Клаве вернулся прежний оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.
         Прошло несколько спокойных дней. Однажды вечером, обходя свои владения, проверяя перед сном всё ли в порядке, она в раковине обнаружила мышь. Та лежала на боку и не шевелилась. "Сушняк давил, пить захотелось",- съязвила баба Клава,- поделом тебе, негодница".
         Потом надела очки, что посильней, фонариком осветила её и принялась рассматривать.  "Красива, что ни говори, всё на месте, и ума-то с горошину, а вот пакости на большой горшок",- вздохнула старушка. Завернула её в газету и выбросила.
      А утром явился гуляка Васька.