В первый же вечер, после возвращения из больницы Зои, к Космодемьянским неожиданно явился Мишка. Войти не решился, а свистом вызвал для разговора Шурку:
– Привет, я знаю, что Зоя дома. Ты не мог бы попросить её выйти. Сегодня ночью я уезжаю на Урал, и хотел бы с ней попрощаться.
– Попробую, если получится.
– Спасибо.
Саша вернулся в дом, сестра читала книгу и делала вид, что появление одноклассника её ничуть не взволнует. Зоя никак не могла справиться с возникшей дилеммой. Ей очень хотелось простить Мишку, но и проучить тоже хотелось. Она думала, думала и не могла решить. Должна ли девушка прощать такие вещи, или надо проявить гордость. Мишка неоднократно пытался выяснить отношения, но восстановить прежнюю дружбу не получалось.
– Там Шалимов пришёл. Выйди.
– Ещё чего.
– Мишка уезжает у него арестовали отца с матерью.
– Какой ужас. За что?
– Не знаю, кто об этом спрашивает. Враг народа.
– Понятно, но как же так…
– Он попрощаться пришёл. Выйди чего уж там.
– Бедный Миша. Конечно.
Зоя отложила книгу, мельком взглянула в зеркало, слегка поправив причёску:
– Как же ему теперь жить с этим. Кто бы мог подумать.
Шалимов маялся под окнами, неловко переминаясь с ноги на ногу. Зоя заметила, что одноклассник стал ещё выше ростом, но весь какой-то нескладный и потерянный. Мишка порывисто шагнул навстречу:
– Здравствуй, Зоя. Ты, прости меня, Космодемьянская за собрание. Глупо вышло. Знаешь, я совсем не ожидал, что ребята так поднимутся против тебя. Думал побузят, как обычно. Но кое-кому видимо сильно хотелось занять твоё место. Прости. Никогда бы не пришёл, но сегодня уезжаю, наверное, навсегда.
– Как же так. Куда!?
– Пока к деду на Урал, а там видно будет. В Москве мне оставаться нельзя. Будь счастлива, Зоя! Я тебя не забуду. Я тебя…
Так и не закончив фразу, Мишка резко развернулся и быстро пошёл прочь. Заветные слова так и застряли в горле, он не смог их выдохнуть, а как же отчаянно ему хотелось, чтобы эта девочка помнила о нём всю жизнь. Зоя вышла из дома в лёгком платьице и быстро продрогла, но ещё долго смотрела вслед Мишке, даже когда тот скрылся за поворотом.
Тогда ещё никто не знал, что солнечное воскресенье 22 июня 1941 года положит конец многим обещаниям и мечтам.
Шурка прибежал с улицы возбужденный:
– Вы уже слышали, война! Представляете, война! Ну, мы им покажем!
Мать сидела на стуле с полотенцем в руках, Зоя застыла на кровати с раскрытой книгой. Саша бросил удочки в угол и по царившей тишине понял:
– А! Знаете уже. Что теперь делать? В военкоматах очереди, но пацаны говорят, что нас точно не возьмут. Жаль, как жаль, мне только шестнадцать. Эх, родись я хотя бы на год раньше.
Любовь Тимофеевна молчала, отрешённо уставившись в одну точку. А Зоя очень проникновенно сказала:
– Успокойся, вояка. Давай помолчим, взрослый уже пора бы понимать, – и кивнула головой в сторону матери.
Мальчишки на улице уже возомнили себя красными командирами и лихо расправлялись с буржуинами. Но только теперь Саша понял, насколько всё серьёзно и виновато опустил голову.
Несколько месяцев ещё теплилась надежда, что враг будет скоро разгромлен. Осенью стало очевидно – над Родиной нависла смертельная угроза. Гремел бессмертный гимн защитников Отечества «Священная война» в исполнении ансамбля под управлением Александрова. Слова и музыка слились воедино, вызвав в людских сердцах прилив небывалого патриотизма:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна -
Идёт война народная,
Священная война!
И ярость закипела, она дошла до такой точки кипения, что даже вчерашние школьники готовы были дать свой последний и решительный бой врагу. Это были не пустые слова, не партийные лозунги, это был искренний порыв. Зоя так же мечтала уйти на фронт.