Белая ворона

Анна Федоровна Волкова
 Когда  главный  врач  больницы  при  нашем  первом  знакомстве  сказала:  «Мы  рады,  что  получили  такого  специалиста,  но   Вы  будете  у  нас  «белой  вороной»,  я  не  поняла,  что  Руфина  Николаевна  имела  в  виду.  Мне  намекнули,    что  «белую  ворону»  в  стае  постараются  заклевать.    Я  удивилась:  кто  и  за  что  меня  может  «клевать»?   
    Приехала  я  на  Украину  из  Казахстана  по  приглашению  руководства  МСЧ,    дорогу  никому  не  перешла,  работу  свою  знаю  и  люблю, о  чём  свидетельствует   высшая  квалификационная  категория  по  клинической  физиологии  (функциональной  диагностике)  и  учёная  степень,  врагов  у  меня  нет  и,  надеюсь,  не  будет.
     «Напрасно   Вы  так  думаете,  Анна  Фёдоровна,  скоро  они,  вернее,  она
появится»! — улыбнулась  моя  медсестра,    Екатерина  Ивановна.  У  нас  есть  главный  терапевт  Татьяна  Ивановна,  она  командует  тут  всеми,  а  Вашего  предшественника,  зав.  отделением   функциональной   диагностики,  она  просто  выжила,  открывала  дверь  в  его  кабинет  ногой.  И  он,  мужчина,  кандидат  наук,  с  ней  не  справился,  уволился  и  уехал». 
      Ладно,  поживём — увидим.    Работать  мне  было  интересно:  поликлиника  и  кардиология  обеспечивали  меня  таким  объёмом  работы,  что  некогда  было  головы  поднять.  Ведь,  кроме  ЭКГ,  мы  делали  массу  других  обследований:  определение  Функций  внешнего  дыхания,  основного  обмена, реовазографию,  фонокардиографию,  капилляроскопию.  Почему  я  так  подробно  рассказываю  об  этом?   Потому  что,  изучив  эти  данные,  я  могла  рассказать  о  больном  практически  всё.  Поэтому,  писала  не  сухие  стандартные  заключения,  а  развёрнутые,  помогающие  лечащим  врачам  в  диагностике  и  лечении  больного.
  Моё  знакомство  с  Главным  терапевтом  началось  с  конфликта.  В  приёмный  покой  привезли  молодого  человека  23  лет  с  подозрением  на  инфаркт  (!).   Мне  принесли  его  электрокардиограмму,  и  я  увидела  картину  «острого  лёгочного  сердца».  Это  очень    похоже  на  инфаркт  задней  стенки  левого  желудочка, если  не  знать  некоторые  детали.  Моё заключение:  «тромбоэмболия  лёгочной  артерии»  попытались  оспорить,  ведь  больной  уже  дважды  поступал  в  больницу  и  лечился  от  инфаркта.   Мальчик   умер.  Меня  пригласили  на  вскрытие,  хотя  врачей — функционалистов  никогда  в  морг  не  зовут.
   Конечно,  я  пошла,  там  мы  и  познакомились  с  Татьяной  Ивановной,  которая  просто  кипела  от  возмущения,  что  кто — то  посмел  оспорить  её  диагноз.   Но,  когда    патологоанатом     показал  нам   длинный  тромб,  закупоривший    лёгочную   артерию   и  порок  митрального  клапана  сердца:  причину  тромба,  сникла.
      А  тут   же  по   «закону  парных  случаев»   на  дому  после  посещения   участкового  терапевта   от  нераспознанного   инфаркта  миокарда   умирает  больной.  Против  врача  было  возбуждено  уголовное  дело,  а  меня  назначили  экспертом.  Я  изучила   ЭКГ,  снятую  на  дому, и  увидела,  что  на  ней  есть  только  косвенные  признаки  острой  коронарной  недостаточности,  которые    известны  специалисту  и  о  которых  может  не  знать  обычный  участковый  терапевт.  Эти   выводы  я  изложила  в   своём  заключении.   Врача  оправдали,    я   нажила  себе  врага,   т.к.  главный  терапевт  «жаждала   крови»,  а   врачи  отделения  стали  часто  обращаться  ко  мне  за  советами. 
 —  Но  у  вас  же  есть  главный  терапевт,  обращайтесь  к  ней!
 -  А  она  только  накричит  и  ничем  не  поможет,  —  возражали  мне.
    Это  не  могло  закончиться  добром.  Татьяна  Ивановна  стала  приходить  ко  мне  в  кабинет  и  требовать,  чтоб  я  изменила  то  или  другое  заключение.  Но   я  всегда  была  уверена  в  своих  заключениях,  и  её  приказы  для  меня  ничего  не  значили.  Нашим  судьёй  стал   врач  патологоанатом.  Накануне  очередного  вскрытия  он  звонил  мне  и  просил  придти: «Когда  мне  приносят  из  отделения  историю  болезни  умершего  больного,  первое,  что  я  смотрю,  это  не  клинический  диагноз,  а  ЭКГ  с  Вашим  заключением: Вы  ни  разу  не  ошиблись!»
   Всё  закончилось  в  один  не  очень  прекрасный  день.  В  кабинет,  как  к  себе  домой  опять  ворвалась  разгневанная  Татьяна  Ивановна  и,  потрясая  моим  заключением,  грубо  потребовала,  чтоб  я  написала,  что  у  больного  инфаркт. 
  - Татьяна  Ивановна, мирно  сказала  я. – Диагноз  ставится  по  клинической  картине,  а  не    по  ЭКГ.  Я  расшифровываю  только  то,  что  вижу,  и  не  буду  фантазировать.
  - Напишите,  я  сказала! — заорала  Т.И.  Но  она  не  знала,  что  никому  и  никогда   я  не  позволяла  повысить  на  меня  голос.   Я  подошла  к  ней,  и,   глядя  в  её  расширенные  от  злости  зрачки,  тихо,  но  отчетливо  сказала:   «Идите.  Отсюда.   Вон».   Говорила  и  сама  себе  не  верила,  что  могу   произнести   такие  ужасные  слова.  Собеседница  выскочила  из  кабинета,  как  ошпаренная.  И  больше  никогда  не  переступила    этот  порог.   А  врачи  удивлённо  спрашивали: 
  - Что    Вы  сказали  Татьяне  Ивановне?   Она  обходит  Ваш  кабинет  за  «километр»  и  меняется  в  лице,  услышав  Вашу  фамилию. 
  - Волшебные  слова, — отшутилась я.
        И  всё — таки  через  два  года  мне  пришлось  уехать,   но  уже  по    личным  обстоятельствам.   Главный  врач  долго  не  отпускала  меня,  просила  остаться.  А   на  прощание  сказала: «Вы  так  и  остались  у  нас  «белой  вороной»  со  своим  тихим  голосом,  стройной  фигурой  и  спокойной  уверенностью». 
   Мне  жаль  было  расставаться  с  Украиной,    интересной  работой,  прекрасной  квартирой.  Но  что  бы  было  сейчас  с  нами,  если  бы  мы  остались  в  Днепропетровской  области?
      Так  что,  права  поговорка:  «Что  бог  ни  даёт, — всё  к  лучшему»!