День за днем Василий жил, как по часам. Три года назад он переехал в новый район, в квартиру тетки. В старой осталась дочь с мужем и внучкой. Детский сад в пяти минутах ходьбы от их дома, вот и решили не устраивать эксперименты с переездом. Это в питерском правительстве все гладко. А коснись, набегаешься справки собирать. Вот поэтому Василий с женой и переехал сюда.
Одно не удобно: гараж остался в старом районе. Каждое утро надо было мотался туда за машиной В шесть подъем, в семь из дома. К восьми в гараже. Полчаса - и ты на работе.
Наверное, многие замечали, что идя к метро одной и той же дорогой, зачастую встречаешь по пути одних и тех же людей, в одно и тоже время. Василию сразу запомнилась одна бабулька. Сворачивая к небольшому скверику, каждое утро он видел впереди ее сутулую спину. Когда он заметил ее первый раз, на улице было лето.
«Вот молодец, - подумал он. - Утром, по свежему воздуху для здоровья самое то». Лето сменилось осенью, начались дожди, а бабулька ровно в десять минут восьмого встречалась Василию в сквере. Внимательно глядя себе под ноги, она шла по краю дорожки, опиралась на самодельную палочку, выстроганную из толстой ветки. Обхватив ее морщинистой рукой чуть выше середины, он неторопливо переставляла ее. Иногда останавливаясь на краешке дорожки, она пропускала прохожих, спешивших по свои делам. Каждый раз, проходя мимо нее, Василий думал, удивляясь:
«Это же надо так! Минута в минуту, каждый день».
Однажды, сгорая от любопытства, он не стал обгонять ее. Метров через пятьдесят бабушка свернула за угол и направилась к небольшому магазинчику. На дверях издалека были видна крупная надпись «С 7 до 23 часов».
«Внукам за молочком, - промелькнуло у него в голове. – А чего? Все на работу, а она не спеша сходит в магазин, придет домой и будет ждать внуков со школы».
* * *
Спустившись по эскалатору, Василий, уже стоя на перроне в ожидании поезда, хлопнул себя по карманам и выругался про себя: «Документы дома оставил. В другой куртке». Через минуту эскалатор уже поднимал его наверх. Подходя к скверу, Василий заметил впереди знакомую спину. Бабушка медленно шла обратно. Поравнявшись с ней, Василий увидел отстраненное лицо. Глядя себе под ноги, бабушка медленно переставляла свою палочку. На стареньком от морщин лице была видна боль и усталость. Небольшой полиэтиленовый пакет оттянул ее руку, задевая дорожку.
- Вам помочь? Вы хорошо себя чувствуете, - машинально спросил ее Василий.
Ничего не ответив, она подняла на него глаза, как-то неуклюже улыбнулась, присела на лавочку и облегченно выдохнула.
Василий поднял свисающий пакет, прислонил к лавочке бабушкину палочку.
- Может таблетку какую? Что у Вас болит? – глядя на нее, быстро спросил он.
- Ничего, я немножко посижу… Старость, внучек… Старческое…, - делая паузы, тихонько сказала она. – Ты не волнуйся. У меня все хорошо.
- Так что же Вы сами ходите? Я Вас каждое утро вижу. Что, некому сходить?
- Нет, я одна. Давно уже… Сама осталась… В 92-м мужа схоронила. Вот с тех пор и одна…
- А дети? Дети то у Вас есть?
- Нет, одна я. Бог не дал детей… Вот одна доживаю.
- Так что же Вы каждое утро в магазин? Одной то чего каждое утро ходить? – спросил Василий.
Минут пять бабушка сидела молча, задумчиво глядя себе под ноги.
- Мне тогда… В то лето я только школу закончила… А тут началась война… Он был курсантом, в военном училище. Вот на выпускном с ним и познакомились. Папа ушел на фронт в первые дни. Мы с мамой остались вдвоем.
Немного передохнув, бабушка продолжала:
-У него как редкая увольнительная – он ко мне. Гуляли... Война – а нам чего? Вот так и в тот день, в августе 41-го. Я когда уходила на улицу, мама мне сказала, пихая в руку карточку: «Будешь домой идти, зайди за пшеном». Ну а мне какое пшено… Так с ним весь вечер и прогуляла. Когда пришла, мама немного поругала, ну и забыли. А с сентября нормы срезали… А в октябре еще раз… По карточкам один хлеб… Вот мы с ней все запасы, которые были дома, быстро и съели. Кто же знал? Говорили, до Нового года блокаду снимут, вот особенно и не думали, не до этого было.
Бабушка достала смятый платочек, подержала его в руках. Сняв старенькие очки, вытерла им влажные глаза.
- Так вот той осенью мама и умерла. От голода... Из-за меня… Вот не забыла бы я тогда про пшено, может по-другому и получилось бы… А так…, - опять замолчала бабушка, вытирая скупые слезы. – А я к тете Лизе, соседке. Они вдвоем с Вовкой были, сыном маленьким. Вот мы одну комнату и топили. Зимой меня на окопы. В мороз киркой землю долбаешь, а ей хоть бы что. Вот там, наверное, и застудилась.
Василий сидел, не решаясь сказать чего-нибудь. Что такое блокада, он знал. Три года назад умерла его тетка. Такого от нее наслушался, душа стыла. В книжках такое не прочтешь. Все понимал и молчал.
- А я как-то вот пережила. В 45-м вернулся он. Капитан, весь в медалях. Тем же летом мы поженились. Прожили с ним душа в душу почти полвека. А детки так и не получились. Не могла я….
Глаза блестели, слезы катились по старенькому лицу, растекаясь по глубоких морщинах, а она промокала их смятым платочком, глядя впереди себя.
- На папу похоронка пришла в 43-м. Пал смертью храбрых. Так написали...
Посидев еще пару минут, занятая своими воспоминаниями, она спохватилась:
- Ой, да я тебя внучек совсем заговорила. Тебе идти надо, наверное. Ты иди. Я немножко посижу и тоже пойду.
- Бабушка, да некуда мне торопиться. Давайте я Вам хоть пакет донесу, - ответил Василий.
- Да тут нету ничего. Вот только пшено…, открыв дрожащими руками пакет, бабушка достало бумажную упаковку.
- Да ты не переживай! Думаешь, бабка умом тронулась? – повернувшись к Василию, чуть повеселее сказала она.
- Когда эта неразбериха с продуктами началась, я стала запасаться. Напихала весь шифоньер. А когда очнулась, открыла дверь – а там чуть не до верху… Снизу пачку взяла – а она порченная… Села на пол, а чего делать – не знаю. Как выбросить? Стала перебирать. Неделю за столом сидела. А потом как проснулась. Взяла пачку и пошла на улицу. Птицы слетелись, я жменьку набрала, хотела бросить – а она не разжимается. Пальцы как закостенели… Так и вернулась домой. Всю ночь не спала…
Посмотрев на свои ладони, бабушка опять замолчала.
- Хорошо сосед. Я ему так и так. Семенович, помоги. Не могу. Руки не слушаются… Вот он мне и помог, - с облегчением сказала бабушка, вытирая слезы.
Как будто чего-то вспомнив, отрешенно сказала:
- А Вовка тети Лизы умер той же зимой. А к весне и тетя Лиза… Я у мамы и у нее каждый год на Пискаревке бываю. Совет ветеранов автобус дает… Они там вместе со всеми… Кто не пережил…
Посмотрев на Василия, бабушка улыбнулась мокрыми глазами как бы говоря: «Вокруг люди, а кому расскажешь? Каждый те страшные дни часами мог вспоминать. Кто свое, кто родителей, кто родственников».
- А пшено я каждое утро покупаю… Кашу ем… Зубов то уж нету. Вот с молочком и кушаю. Чего остается, Семеновичу отдаю. У него трое внучат. Пусть едят вдоволь… Мне то чего? Пенсия с блокадными хорошая. Да много ли мне надо? Вот так, внучек…
Взяв бабушку под руку, Василий помог ей подняться с лавочки. Прижав к его груди старенькую ладонь, она сказала, заглядывая в глаза:
- Спасибо тебе. Дай бог здоровья всем твоим родным. А ты… ты их слушайся, не забывай о чем просят.
Подумав немного, добавила:
- Нам тогда тоже говорили, что у нас с ними договор, фашистами проклятыми. А потом раз – и война. Не дай бог еще один раз...
Взяв в руку палочку, бабушка медленно пошла домой, придерживая пакет.
***
Вечером, вернувшись с работы, Василий сел ужинать, а из головы не выходила эта бабулька. Погруженный в мысли о встрече с ней, он достал с балкона стремянку и поставил в прихожей под антресолями. Все руки не доходили разобраться с оставшимися от тетки вещами. Дернув дверку, Василий достал старые калоши, свернутое зимнее пальто и замер. У дальней стенки ровными рядами стояли пачки с крупами... Запас… На всякий случай…