Гл. 14 бартер

Морозов
Район, где проживали советские специалисты, представлял из себя блочную четырехэтажную застройку а-ля «черемушки» 50-х годов. Минимум зелени, максимум пыли. До океана через весь город километров пять. По субботам нас будили местные мальчишки: «Кокос! Кокос!». Я выходил в плавках из своей комнаты в общую залу, проходил на лоджию, омывался влажной теплотой островного воздуха и, как молитву, как «Отче наш», повторял в своих мыслях: «Как хорошо! Как хорошо, что я на Кубе». Мальчишки с сумками стояли под балконом. Всех своих клиентов-потребителей они уже хорошо знали. «Кванто куэсто? Сколько стоит?» - спрашивал я строгим голосом скорее для проформы, поскольку расценки были хорошо известны. Они снизу выставляли десять пальцев, а потом еще два. Кричали: «Томатос. Томатос!». Это означало, что за десять кокосов они хотят две баночки томатной пасты.
-Есть там у нас? – оборачивался я к Кривцову.
-Есть, есть. Я сейчас в магазин за ромом, еще возьму.
-Хорошие кокосы? – обращался я снова к мальчишкам.
-Грандэ, грандэ! – большие значит, кричали они.
-Ну, тащи сюда, - махал я им.
Несколько лет тому назад болгары возделали плантации помидоров на Кубе и учили местных крестьян ухаживать за ними. Сначала все было замечательно: незнакомый овощ полюбился местному населению, а земля стала давать неплохие урожаи. Потом болгары уехали и, то ли из-за традиционной местной лени, то ли еще по чему, все пришло в упадок. Плантации заросли… Чуть не написал «лебедой». Чем же они заросли? Наверное, лианами или колючками какими-нибудь, не суть важно. Но теперь единственным способом заполучить вожделенный продукт стало выкупить или выменять его у «советиков».
Пока разговаривал с мальчишками, пока они поднимались к нам на 4-й этаж, где-то в затылке, параллельно основному действу, свербела мысль: а ведь мог бы не уехать, мог бы как все, как большинство, как я сам до 32-х лет не увидеть всего этого. Ну, Черное море в отпуск. Разве сравнишь! А зарплата? Постоянно копить, чтобы купить у фарцовщиков нормальные шмотки? А здесь! Ни черта не делаю, а такие деньжищи в Союзе капают! Кап-кап, кап-кап. Даже если пробуду здесь пол года и не истрачу все чеки на машину, - думал я, - то смогу купить в «Березке» чудо техники – видеомагнитофон, двухкассетник, одеться нормально, кожаную куртку, там, американские джинсы, дубленку жене… Хорошая дубленка дорогая, на тысячу потянет, а то и больше. А видак? Здесь вообще зашкаливает. Нет, надо продляться, а то потом всю жизнь жалеть буду. Такой шанс – это как машину в спортлото выиграть. Тут звонили мальчишки.
Я придирчиво осматривал принесенные ими кокосы, шутливо  грозил им пальцем и отдавал взамен две маленьких баночки томатной пасты величиной с хоккейную шайбу каждая. Кокосы тут же проковыривали и слегка утоляли жажду. Мы с Павлом выпивали по стопочке, а Кривцов целых три. Он любил опохмеляться кокосовым молочком, говорил, что оттягивает хорошо.
Потом я брал в карман горсть карамели и шел через весь город в лес. Карамель по дороге раздавал детям. Завидя иностранца, они обычно подбегали и выпрашивали: «карамелос, карамелос». Но не как нищие или, скажем, наши цыгане. А как равные, как бы в шутку, дай, мол, полакомиться, знаем, мол, что у тебя есть. Я так же шутя раздавал им, а потом выворачивал карманы, нет, мол, больше.
В лесу проводил часа два-три, дивясь незнакомым заморским плодам, замирая в первобытном ужасе перед паутиной с хозяином в пол моей ладони и лелея надежду повстречать на местной речке-переплюйке ну хоть одного завалящего крокодила. Мне говорили, что они иногда заплывают в эти места.
Любил наблюдать за колибри. Они здесь всевозможных размеров и расцветок как стрекозы висят над цветками. Как-то, долго любуясь ими, пришло в голову: наверное, эти трепетные создания с тонкими, как сосновая иголка, носиками - сродни огню и воде:
 созерцать их можно без устали бесконечно долго.
К вечеру, как правило, наклевывалась пьянка. Или приглашали кубинские товарищи, или междусобойчик со своими. Обычно я заранее предупреждал Анну, чтобы в этот вечер не приходила. Она обиженно надувала  свои сочные губки, которые в часы близости с ней я любил целовать каждую по отдельности, и называла меня пьяницей. Показывала пальцем и говорила: ты «борачо».