Первый семестр пролетел как-то незаметно. Предметы повторялись школьные, с группой мы сдружились еще на картошке. Девочки, с которыми я жила, мне нравились. В дни подготовки к экзаменам часто ездила домой, готовилась в тишине, первую сессию сдала хорошо. Каникулы тоже провела дома, отсыпалась. Даже на танцы не хотелось идти – скучала по Диме.
В Борисове предстояло служить шесть месяцев, это была учебная часть, дальше солдаты распределялись по другим гарнизонам. Дима писал мне письма, уже несколько раз по воскресеньям я ездила к нему в часть. Мы имели возможность встретиться, когда он получал увольнительную.
Было пятнадцатое апреля тысяча девятьсот семьдесят девятого года, католическая Пасха. В вагоне я села у окна, под перестук колес поезда глаза слипались, выспаться накануне не удалось - у хозяйки были гости.
Я задремала совсем ненадолго. И приснился мне сон, что мы с мамой идем в гости к бабушке. Прямая дорога поворачивает налево, и мы видим дом. Дом деревянный, обычный. Я вхожу внутрь, странное обстоятельство – в комнате нет окон. А моя бабушка Мария в нарядной одежде и новом цветастом платке, такие шали привозили тогда из Польши, сидит у стола в правом углу. Ее лицо светится улыбкой.
Я проснулась. Еще были километры пути, и я анализировала свой сон. Не знаю, почему, но я решила, что мой сон вещий - с бабушкой что-то случилось плохое. Я даже обдумала, что и как буду делать дальше. Вернувшись, я успевала оставить старосте заявление и ночной электричкой поехать домой.
Встреча с любимым развеяла мои мысли, на некоторое время я забыла свой сон. Мы сходили в фотоателье и сделали снимок на память. Потом я побежала на электричку.
Бабушка Мария жила у нас, она хоть и была старенькая, но совсем не болела, в свои девяносто три года она еще не нуждалась в посторонней помощи.
Как только я переступила порог, девочки передали мне телеграмму - моя бабушка умерла во сне в день светлой Пасхи, она была католичкой.
Так как я уже все заранее обдумала, оставив заявление старосте группы, я помчалась на вокзал на ночную электричку.
Кстати сказать, чтобы попасть на кладбище, нужно с дороги повернуть налево.
Смерть бабушки казалась мне естественной для столь преклонного возраста, плюс священник запретил надевать черные платки, даже заупокойные молитвы в день светлой Пасхи не произносятся, исключительно торжественные песнопения «Христос Воскрес!»
Я перенесла эту потерю относительно легко. До того, я еще училась в седьмом классе, умерла тетя Оля – жена Казика. Вот тогда был шок! Сорок лет женщине, трое маленьких сирот осталось – мои любимые братики. Витьке, младшему, только пять лет. Как жить без мамы? Как Казику поднять всех на ноги без жены?
Тогда я накануне навестила Ольгу в больнице, а через несколько дней ее не стало. Такой ее и запомнила, какой видела в последний раз, потому что вообще не попала на похороны, меня оставили дома смотреть за хозяйством.
Даже не помню, как пролетело то лето после первого курса. Наверное, ничего интересного не происходило тогда в деревне, обычные серые будни. На учебу я ехала с радостью. Уже с собой были все необходимые для работы вещи, ведь сентябрь, как обычно, предстояло провести в каком-нибудь колхозе на уборке урожая.
Живописная деревушка, утопающая в роскоши вековых деревьев, приняла нас, студентов – второкурсников столичного университета, безмолвно. Улица пуста – ни людей, ни собак. Богом забытое место - так показалось вначале.
Однако здесь кипела жизнь, как и в любой деревне, просто был разгар рабочего дня, да еще в сентябре. Мы здесь тоже оказались не случайно, наше будущее поле деятельности – уборка картофеля.
Факультет экономический, поэтому девушек среди нас больше. А парни в дефиците, как всегда. Оглядываясь по сторонам, наши девчонки разочарованно вздыхали – надежда, хорошо провести время, горела синим пламенем.
Но мне повезло. В деревенском клубе по случаю заезда столичной молодежи устроили танцы. Клуб – так себе, бревенчатое здание с небольшой сценой и скамейками по периметру, шторы на окнах, приглушенный свет. И музыка. Нормальная. Современная. И парни. Местные. Много.
Я увидела его сразу. Темно-русые волнистые волосы, правильные черты лица, голубые глаза. «Какой красавчик!» - даже совесть не царапнула по сердцу от этой мысли. Ну и что, что у меня есть парень. Парень – не муж.
- Посмотри, какой мальчик! – это Анжела шепчет Ленке, своей подруге, я понимаю, о ком эти слова.
- Слишком молод, - констатирует Ленка, - пацан еще совсем.
- Да, ладно! Молодой – не старый. Он высокий, симпатичный, приглашу на белый танец, - Анжела уже все решила.
Но он смотрел в мою сторону, и я это заметила. Белого танца он сам не дождался, как только зазвучала музыка, парень пригласил меня. Мне это польстило, я считала Анжелику много красивее себя.
Нежные руки скользнули по спине, я уловила знакомый запах одеколона «Саша», таким пользовался мой Дима. Боковое зрение уловило безупречную белизну воротничка приталенной рубашки. Широкие плечи, высокий рост, стройный силуэт. Приятное ощущение мужской силы рядом, в ту первую встречу он не показался мне слишком юным.
Анжелика пролетела, "как фанера над Парижем". Михаил, так звали моего красавчика, пошел провожать меня домой. Пока шли, болтали о чем-то незначительном, о чем обычно говорят малознакомые люди в первую встречу. Но чувствовала я себя рядом с Мишей очень комфортно, и это ощущение я помню до сих пор.
Гораздо позднее, познакомившись с нумерологией и понятиями энергетической совместимости людей, я поняла, что такой тип людей наиболее мне подходит, но в студенческие годы я была еще очень далека от всех этих познаний.
Удивительные случайности или совпадения стали происходить вокруг. Оказалось, что Миша работает шофером в колхозе. В первый же наш рабочий день он приехал на поле за картошкой на стареньком Урале.
Я спиной чувствовала на себе его взгляд, пока кузов загружался картофелем. У меня, в буквальном смысле слова, все валилось из рук. Смущение вместе с волнением настолько овладели моей сущностью, что расслабилась я только тогда, когда машина уехала на разгрузку.
В очередной свой приезд Миша позвал меня в кабину, он привез мне перчатки, заметив, что работаю я голыми руками. Такая забота мне очень понравилась и удивила. Парень предложил встретиться вечером. Говорить долго мы не имели возможности, поэтому я быстро кивнула, что согласна, и пошла в свой ряд к девочкам. С той самой минуты время потянулось мучительно медленно.
На встречу Миша приехал все на том же стареньком грузовике, оказалось, что на время уборки шоферам разрешили оставлять машины возле своих домов, чтобы не терять драгоценное время.
В кабине приятно пахло бензином – с детства любимый запах, обтянутые дерматином, мягкие сиденья. Хороший обзор через ветровое стекло, крыша над головой, возможность покататься вечером, что еще нужно?
Романтик по натуре, мой новый парень любил все красивое. Он завез меня на опушку леса над озером. Нашему взору предстало великолепное зрелище – закат. Если есть в мире чудеса, то уходящее за горизонт солнце – это одно из них.
Неповторимое зрелище завораживало, вода удваивала эффект, мы сидели, откинувшись на спинки сидений, и просто смотрели на небо и воду. Даже слова в эти минуты казались лишними.
Много раз после, на закате дня, видя на небе необычное зарево, я вспоминала те вечера. Возможно, именно благодаря Михаилу, я очень люблю это вечернее время.
Мы встречались ежедневно все двадцать дней моего пребывания на картошке. Ни дождь, ни ветер, когда к концу сентября испортилась погода, нас не страшили. В кабине, рядом с Мишей, было тепло и уютно.
Целомудренные, мы все же целовались. Но делал Миша это очень приятно, хоть у меня и создалось впечатление, что на моих губах он и научился мастерству. Что говорить? Юный и неопытный, он меня боготворил, боясь лишний раз дотронуться.
- Меня скоро заберут в армию. Будешь мне писать?
- Конечно, - я не могу сказать ему правду, не сейчас. Завтра у нас последний день, возможно, мы никогда больше не встретимся. - Но я даже не знаю твою фамилию.
- Я – Дубровский.
- Правда? Дубровский? Надо же, знаменитая какая фамилия.
- Хочешь, она станет твоей?
- Хм… Ты делаешь мне предложение?
- Думаю, да!
Что могла я сказать этому юному созданию? Что давно уже отдала свое сердце другому, что наши встречи сейчас – лишь развлечение для меня, простое времяпрепровождение в его теплой компании. Зачем ему эта правда? Пойдет в армию, забудет все, как сон.
И вот, все поля убраны, завтра прощальный ужин и «Гуд бай, деревенька!» Хотелось как-то запомнить этот день, но Миша напился с горя, и вечер не получился. Обидевшись, я ушла домой к хозяйке, где жила с подругой.
Утром у конторы нас ждал автобус. Миша караулил с самого утра, чтобы не прозевать наш отъезд, на работу он в тот день не вышел. Но я уже была чужой. Мы с группой фотографировались, шутили, пели песни. Я не могла с Мишей даже разговаривать, не знаю, почему, не могу это объяснить даже теперь.
Он стоял за спиной и смотрел на меня. В глазах тоска и безысходность. На всех фотографиях я смотрю в кадр, а Миша – на меня. Но я ни на минуту не оставила своих ребят, не уединилась с ним, не попрощалась, не поцеловалась. Я так и уехала. Навсегда.
Через месяц мне пришло письмо из Чехословакии. Миша служил там, просил, чтобы я ему писала, рассказал, как прошли проводы. Он написал мне о своей любви, о том, что это впервые с ним произошло. Просил прощения за последнюю свою выходку…
Говорят, что мир тесен. Я прожила более полувека, но так и не узнала, как сложилась жизнь у хорошего парня с чудесной фамилией Дубровский. Но воспоминания о чистых и светлых отношениях, которые были между нами в тот короткий миг, как подарок судьбы, живы в моем сердце по сей день.
После второго курса студенты нашего факультета уезжали в стройотряд. Одна группа – проводниками на Минскую железную дорогу, другая - в Молдавию, на уборку помидоров.
Медкомиссию я не прошла из-за шумов в сердце, выявилась еще одна болячка – хронический тонзиллит. Сколько себя помню, я имела слабое горло и часто болела ангинами. В детстве сильно температурила - до бредовых состояний. Помню те кошмары, меня все время затягивало в какую-то воронку, сердцебиение было таким, что казалось, взорвется грудная клетка.
О том, что уже есть осложнение на сердце, ограничивающее физические нагрузки, я даже не догадывалась, больной себя не чувствовала, а предупреждение врача считала мелочью. Больше всего, я не хотела быть "белой вороной", стремилась попасть в стройотряд, да и в деньгах нуждалась.
Идею подсказали девочки. В итоге, кардиограмму за меня сделала подруга, благо, в медицинских карточках нет никаких фотографий. Доктор удивился, увидев результат, может быть, обо всем догадался, но справку все-таки подписал.
Я снова уезжала далеко от дома, поездка обещала не только приключения, но и хороший заработок. Это лучше, чем все лето провести в деревне, не вылезая из огорода. Парень мой служил, компания наша уже почти распалась, кто вышел замуж, кто также выполнял свой долг перед Родиной.
Моя лучшая подруга тоже училась в Минске в техникуме, тем же летом собиралась в стройотряд, причем, тоже в Молдавию, так что в деревне мне было бы совсем скучно.
Мы жили с Слободейском районе, в бараках, в чистом поле. Как солдаты в казарме, спали на таких же двухярусных металлических кроватях с панцирными сетками. А вокруг, сколько видит глаз – помидорные поля. Я никогда не думала, что вот так выращивают овощи - огромными объемами.
Несколько первых дней в самую жару пришлось убирать зеленый горошек. Та еще работка, я вам скажу! Целый день рвать зеленые стручки, причем норма выработки оказалась непосильной – шесть ящиков на человека. Ее никто не выполнял.
Потом мы вырывали весь этот горох, но уже со стеблями. Этот шел на семена. Становились шеренгой, отрывая двумя руками одновременно стебли, заворачивали своеобразный валок и скручивали его на себя. Когда этот «рулон» гороховых стеблей был уже неподъемным, оставляли его и принимались за следующий.
Работать приходилось вниз головой, в жару, причем интенсивно. Я понимала, что долго так не выдержу, голова раскалывалась, в висках пульсировала кровь. В очередной раз, разогнувшись, я почувствовала, как темнеет в глазах…
У нас в стройотряде была медсестра, она всегда присутствовала на поле вместе с нами с чемоданчиком своих лекарств. Нашатырь привел меня в чувства, кто-то сопроводил меня в барак, где мы жили. Я отлеживалась до вечера, изнемогая от головной боли.
Утром я поехала в больницу. Выслушав мое сбивчивое объяснение, доктор выписала несколько рецептов и дала мне освобождение от работы на три дня. Больше она ничем не могла мне помочь, объяснив потерю сознания тепловым ударом.
Головные боли меня просто измотали, каждый божий день к вечеру я сходила с ума, проклиная тот день, когда решила ехать в этот стройотряд. Вдобавок, мы еще чем-то отравились, оно и не мудрено. Работая на помидорах, кто их там мыл?! Вытрешь об одежду крупный красивый помидор, и вперед! И еда тебе, и вода, даже руки ими мыли после работы. Оказалось, что только сок помидора и убирает зелень от ботвы.
В один из дней скрутило животы у нескольких девчонок, с подозрением на дизентерию нас отвезли в больницу. Там мы провалялись дней десять, пока не пришли анализы. Ничего страшного у нас не оказалось, зато мы немножко все отдохнули от жары и работы.
Тогда я узнала, что не переношу жару. Мои сосуды не успевают перестраиваться, начинаются жуткие мигрени, до тошноты и потери сознания. К сожалению, это невозможно вылечить. При физической нагрузке процесс усугубляется. Пришлось терпеть, выбора у меня не было. Я глотала таблетки, на голову повязывала косынку, старалась выспаться, насколько это было возможно в том перенаселенном студентами бараке.
Все оставшееся время мы работали на помидорах. Упаковывали их зелеными, точнее, молочной спелости, аккуратными рядами в неглубокие ящики. Норма укладки, когда ящик встряхиваешь, а помидоры не разваливаются. Ящики грузили в рефрижераторы, по пути до места назначения помидоры дозревали.
Те, которые созрели на кустах, годились только на сок. С той поры я очень люблю помидоры, выращиваю у себя на даче, горжусь урожаем. А вот сок томатный не пью. А все потому, что видела, из чего его делают. Гнили там нет, но помидоры, покрытые голубым налетом медного купороса, сгружаются в закрытый металлический контейнер навалом. Это все потом измельчается, чтобы выжать сок, никто ничего не смывает!
В выходные ездили на экскурсии, побывали в Кишиневе, Одессе. По сравнению с моим чистеньким Минском, Кишинев впечатления на меня не произвел. А вот в Одессе я впервые увидела корабли на причале. Белоснежные лайнеры на голубых волнах, чайки в небе – красота! На привозе я купила себе модную белую джинсовую юбку – последний писк.
В Слободее проводился фестиваль строительных отрядов. Вся молодежь, работающая в том районе, съехалась в одно место. Огромный стадион был заполнен молодежью в стройотрядовской форме.
Уже все успели разрисовать свои куртки. На наших спинах красовался олимпийский Мишка с гроздью винограда, ведь в то лето Олимпиада проходила в Москве. На рукаве весь наш маршрут, от Минска до Слободеи. Отряд назывался «Сузорье», что в переводе означает – созвездие.
На фестивале я встретилась с подругой. Это было удивительно, ведь мы даже не знали, что окажемся в одном районе.
Наконец, два месяца моих мучений подошли к концу. Сумки были невыносимо тяжелыми для моих девичьих рук. Я везла всем подарки, несколько бутылок настоящего молдавского вина для папы, пару килограммов крупных гроздьев винограда, грецкие орехи и помидоры, много помидоров, зрелых, красивых, крупных, всего килограммов двадцать. Таких помидоров я не видела у нас в Белоруссии, потому и везла из Молдавии.
Я не знаю, какой вес мне приходилось поднимать, сначала при посадке в автобус, который доставил нас - студентов стройотряда от поселка, где располагался наш лагерь, до железнодорожной станции, потом при посадке в вагон поезда, еще несколько пересадок, пока, наконец, я добралась до дома.
- Доченька, как же ты это дотащила? – мама всплеснула руками, увидев, как я пытаюсь протиснуться в калитку со своими сумками.
Из веранды выбежал отец:
- Поставь, поставь, я донесу. Что ж ты… - он не договорил, забирая из моих рук сумки.
Когда, разбирая свои покупки, я смотрела на родителей, мне нравилась их реакция. Трудно выразить, что было написано на их лицах, удивление, радость, забота и что-то еще, такое неуловимое для меня тогда.
Сейчас, вспоминая тот день, я совершенно точно знаю, что они чувствовали. Выросшая в деревне, я никогда не покидала родительский дом надолго, за исключением экскурсий от школы. И вот я студентка. Родители гордились мной, особенно папа. Он такой был у меня душевный, слезы радости выступали у него на глазах каждый раз, стоило мне рассказать о каких-то своих успехах в новой столичной жизни.
На все свои деньги я купила подарки родителям. Конечно, ничего ценного я не могла себе позволить, по мелочи: маме - платок и летние туфли, папе - кепку, вино, рубашку.
Остальное было доступно. Огромный грецкий орех рос там, где стояли бараки. Все желающие собрали себе орехов. Перед отъездом наведались в соседний район за виноградом, быстро договорились обменять на помидоры, там тоже трудились студенты, только из другого вуза.
А помидоры каждый собирал для себя сам. Я выбирала крупные, мясистые, а еще мне нравились «пальчики». Таких я набрала больше всего - для закатки.
Сейчас я знаю, о чем думали мои родители, когда я выгружала свои сумки. Их дочь, еще девочка совсем, заработав первые копейки, не купила себе конфет, не проела на мороженом, не истратила свои небольшие деньги на себя, а привезла подарки маме и папе. Тащила такие тяжелые сумки, чтобы угостить молдавскими помидорами, которых видела в таком достатке, которого не было в ее детстве.
Им было одновременно приятно и горько. Они гордились мной и жалели. Вспоминая теперь о том времени, я и сама горжусь собой. Ни одного дня моим родителям не было за меня стыдно. Они доверяли мне, и я это доверие оправдала.
Лето тысяча девятьсот восьмидесятого года в Белоруссии выдалось дождливым, или это над Москвой разгоняли тучи, и все они пролились потом дождем над нашей территорией.
Мы с подругой, которую зовут Валентиной, вернулись из Молдавии почти одновременно. Две шоколадки на фоне бледнолицей молодежи, мы выгодно выделялись своим загаром. Благо, погода позволяла пока не прятать загорелые ножки под колготками.
Все парни на танцах обращали на нас внимание. Ребята наши служили, в том числе и парень моей подруги. Это был как раз тот самый Гена, родной брат моей одноклассницы Леночки. Дима и Гена стали друзьями, найдя много общего между собой. Так и вырисовалась наша четверка, парами гуляли, парами сидели в клубе, одновременно проводили своих парней в армию.
До возвращения наших парней оставалось совсем немного. Дима и в отпуск приходил, и служил после учебки почти в Минске, а Гена все два года был в Германии. Мы, можно сказать, не расставались, а подруга за два года почти забыла своего Гену.
С танцев нас пошли провожать солдаты – два друга. Оба парня были родом из Минска, а служили в той самой воинской части рядом с нашей деревней.
Валя начала встречаться с Сергеем, так звали одного из них, а я сразу объявила провожавшему меня солдату, что жду своего парня из армии. Так сама жизнь разбила нашу четверку, создав другую. Валя вышла замуж за Сергея, поселилась в Минске, мы дружим до сих пор семьями, даже живем на одной улице.
Дима демобилизовался в ноябре. Он приехал ко мне с цветами, девочек угостил тортиком. Уезжать в деревню или на Урал, к матери, он не собирался. В Минске полно было работы, любой завод в распоряжении.
Через несколько дней он устроился на подшипниковый завод мастером, заселился в общежитие, получил Минскую прописку. Армия осталась позади, а вместе с ней и все мои страхи и запреты...
Продолжение следует:http://www.proza.ru/2017/04/13/1243
Фотография датирована 15.04.1979