"Ад пуст. Все черти здесь."
У. Шекспир
Со-о-ловей мой, со-о-о-ловей…
Сегодня я расскажу вам о том, как я встретился с дьяволом.
Дьявол был совсем нестрашный, даже наоборот, симпатичный и добродушный.
И похожий на Аль Пачино из фильма «Адвокат дьявола».
Только произошла наша встреча лет за тридцать до выхода этого фильма на экран.
Но давайте по порядку и издалека.
В детстве я много болел. Как только за окном раскисала обычная питерская слякоть, мое горло распухало и начинало болеть. Важные иностранные слова - ангина, миндалины, гланды, - стали в нашем доме привычными и обыденными как чашка какао по утрам.
Температура была невысокой и держалась дня три. Мне мазали горло какой-то жгучей синей пастой, давали таблетки и оставляли дома, а сами уходили на работу. Я был сам себе хозяин, в доме было полно книг и альбомов по искусству. Я брал их из книжного шкафа и раскладывал на кровати, потом долго и внимательно рассматривал, забывая о своем больном горле. Так продолжалось много лет, пока я не подрос.
В десятом классе я пошел на курсы в Эрмитаж. Тут-то и выяснилось, что я многое, оказывается, уже знаю. А месяца через два я стал ориентироваться в Эрмитаже как в своем доме. Собственно, таким он для меня и стал, сюда мы сбегали со скучных школьных уроков, научившись прекрасной новой игре: искать ответы на мучающие тебя вопросы в глазах людей на эрмитажных полотнах.
Я играю в эту игру до сих пор.
В детстве мне очень нравился портрет герцогини де Бофор. Сказочной красоты женщина с шапкой серебряных волос. Если очень сильно захотеть, портрет оживет, герцогиня улыбнется и достанет волшебную палочку. И тогда тебе купят щенка. Или взрослый гоночный велосипед.
А потом я вырос, перестал верить в прекрасную фею и нашел свою единственную любовь.
Я нашел ее в полутемной комнате на третьем этаже, где прежде жила прислуга, а теперь висели картины мастеров французского Салона. Ее роскошные плечи белели в темноте, оттеняя неброское черное платье и украшение на шее. Красивое и гордое лицо смотрело чуть снизу прямо на Вас, а глаза… Глаза все расставляли по местам. Умные и понимающие, они возвышали душу и давали надежду. И точно определяли Ваше место – у ног этой женщины, с легким наклоном головы смотрящей Вам прямо в глаза.
Портрет Генриэтты Зонтаг. Волшебный портрет.
Именно там я и увидел дьявола, рядом с портретом. Невысокого роста, лет пятидесяти, смуглое живое лицо, вокруг шеи – темный бордовый шарф. Он внимательно смотрел на портрет, не отрываясь, в полной тишине и одиночестве, пока наша компания медленно подходила к картине по длинной галерее. Это я привел сюда нашу институтскую группу.
Мое хобби недолго оставалось тайной. Аллочка Иванова, староста нашей группы, после занятий взяв меня за руку, напомнила мне, что в нашей группе много иногородних ребят, которые в Эрмитаже не были ни разу в жизни, и я должен, обязательно должен им все показать.
Меня не пришлось долго упрашивать: я представил себе, как широко распахнутые голубые глаза Аллочки будут смотреть на меня во время экскурсии, и немедленно согласился.
В Эрмитаже я повел нашу маленькую группу по своим знакомым местам, и вот мы уже на третьем этаже и медленно подходим к моему любимому портрету. Эхо наших шагов раздается в тишине, в полутемной галерее пусто, только один человек стоит там и пристально смотрит ей в лицо. Это он и есть, дьявол.
Когда мы остановились именно здесь, у этого портрета, он одобрительно зыркнул на меня правым глазом и продолжил глядеть на картину, внимательно слушая меня одним ухом.
Я дал время моим друзьям прочувствовать магнетическую силу прекрасных глаз на портрете. Просто стоял молча, пока не услышал чей-то восхищенный шепот:
- Господи, кто это?
- Это мадемуазель Зонтаг, - ответил я. – Оперная певица времен пушкинского Петербурга, именно она ввела колоратурные нотки в знаменитый романс Алябьева «Соловей». Вот, пожалуй, и все, что я о ней знаю.
Все, затаив дыхание, смотрели на портрет, а мадемуазель Зонтаг с царственным величием смотрела на нас.
- Молодой человек, - вдруг раздался сзади укоризненный шепот. – Она пела лучше, чем сама Патти!
Дьявол был у меня за спиной, но я не только слышал его, но еще каким-то непостижимым образом видел его насмешливые умные глаза. И еще я почувствовал, что он не врет, он действительно сам стоял в темноте во фраке в том зале, где на освещенной свечами сцене царил чудесный ангельский голос.
Сзади повеяло легким холодком, и я наконец-то понял, кто стоит у меня за спиной.
Я обернулся, но там уже никого не было, дьявол исчез, длинная галерея была совершенно пуста. Я не заметил, прихрамывал ли он, и запаха серы я тоже не почувствовал: мой измученный ринитами нос с детства не чувствует запахов.
Со-о-ло-вей мой, со-о-о-ло-вей…
Вот Вы сейчас думаете: мистика какая-то, насочинял ты, автор, небылиц, напридумывал историй…
Да нет, все сложнее… Я целую жизнь прожил, многое узнал, сопоставил.
Вот и посмотрим, случилась ли эта история сама, или тут не обошлось без вмешательства потусторонних сил.
Давайте пройдем сквозь время. Недалеко, лет на двести…
Итак, 1831 год, блистательный Санкт-Петербург. Мадемуазель Зонтаг прибывает в Россию. Позади – триумфы в Германии, Лондоне, Вене... История о том, как восхищенный Бетховен целовал ей руки… Как великий Россини расточал ей комплименты…
Только в Россию она прибывает не как звезда оперной сцены, а как частное лицо, графиня Росси.
Почему?
У госпожи Зонтаг – свое состояние, нажитое честным трудом. Она с пятнадцати лет на сцене. Сейчас ей двадцать пять, она красавица, умница, она - серебряный соловей Европы, так ее называют. Только этого мало: чтобы войти в круг сильных мира сего, нужен дворянский титул, а она – из бедной актерской семьи, из заштатного Кобленца, и ее место на светских раутах - за шелковым шнурком, отделяющим благородных господ от играющих за деньги артистов.
И, конечно, дьявол тут как тут, и подсовывает простое решение. Раз так нужно стать благородной дамой, значит, титул нужно купить. Выйти замуж за богатого и знатного старика, например. Тем более что предложения такие есть, и не одно. Но только Генриетта Зонтаг – честная девушка и выбирает себе мужа по любви.
Ее избранник, граф Росси, отчаянно беден и живет на свое жалованье. Он дипломат.
Вся Италия раздроблена на мелкие кусочки-княжества, и он представляет в Вене интересы одного из них – то ли Сардинии, то ли Пьемонта.
Но черт так просто не сдается: семья графа не дает разрешения на брак с простолюдинкой. И пусть ей рукоплещет вся Европа, семья непреклонна – брака по любви не будет.
И вот первая уступка дьяволу: брак заключается тайно. Супруги пару лет де-факто живут вместе, но официально она все еще мадемуазель Зонтаг, чтобы не навредить дипломатической карьере мужа.
А тем временем по бурлящей Европе бродят призраки всеобщего равенства и братства, политическая жизнь бьет ключом. Россия тоже изо всех сил рвется в мировую политику, и ей нужен свой дипломатический корпус.
Идут долгие нудные переговоры, и, наконец, семья графа Росси дает согласие на брак,а король Сардинии назначает графа своим посланником в Санкт-Петербурге. При том условии, что его будущая жена покинет сцену, иначе его дипломатической карьере не бывать!
И вот вторая уступка дьяволу: знаменитая Генриетта Зонтаг прибывает в Петербург не как певица, а как жена дипломата и может выступать только на закрытых частных концертах и в царской опере.
И хотя теперь ей рукоплещут и Москва, и Петербург, никто из русской знати не знает, как вести себя с ней, когда музыка отзвучала. Ведь ее дворянское достоинство должным образом не подтверждено! И не зря Александр Сергеевич Пушкин пишет своей молодой супруге: «Я не хочу, чтобы жена моя ездила туда, где хозяин позволяет себе невнимание и неуважение. Ты не m-lle Sontag, которую зовут на вечер, а потом на нее и не смотрят».
Вам смешно? Кажется дикостью? Дьявол тоже выглядывает из-за колонны и ехидно потирает ладони.
Давайте на время оставим м-ль Зонтаг и поговорим о дьяволе.
Все хорошее, что в нас есть – оно от бога. А вот постоянные искушения – они от дьявола. И сумеем мы создать что-то стоящее или нет, зависит только от нас, точнее, от нашей стойкости перед дьявольскими искушениями.
Ну, например, сколько талантливых людей сгубила водка? Искушение победило…
И еще. Пытаясь помешать людям создать что-то светлое, дьявол разводит талантливых людей по разным городам и весям. Или меняет параметры временного континуума так, чтобы не дать талантливым людям встретиться в одно время, в одну эпоху.
И последнее. Если шедевр создан, дьяволу его уже не победить. Он может бессильно скрежетать зубами, мстить его создателю, но сам шедевр ему теперь не подвластен.
И как бы дьявол ни пытался его уничтожить, мы-то знаем – рукописи не горят. Ну, горят, конечно, но копии остаются. И записи – ленты, диски, файлы, базы данных, порталы и архивы – тоже остаются. Поэтому интернет и несокрушим, какие бы дьяволы его ни хаяли, ведь существует он для людей и для их блага.
Ну ладно, вернемся к м-ль Зонтаг.
Перенесемся мысленно в Москву, в теплое лето 1831 года. Уютный особняк утопает в зелени, окна растворены настежь, гости вышли в сад подышать воздухом. В просторной гостиной всего двое. За роялем, перебирая клавиши, – м-ль Зонтаг, визави – представительный худощавый мужчина с умным живым лицом. Это камергер Александр Яковлевич Булгаков, дипломат и дамский угодник.
- Какую прекрасную арию пела сегодня Ваша дочь, - говорит м-ль Зонтаг. – О чем она?
Разговор ведется, естественно, на французском, русского языка мадемуазель не знает. Или на немецком, дипломату он тоже знаком.
- Про соловья?
- Да-да, uber die Nachtigall!
- Это и не ария вовсе, это романс. Это модное слово такое, так у нас называют песни для души. Их часто поют под гитару, если нет рояля поблизости.
- Да, я знаю, испанские цыгане называют их романсеро, а португальские – фаду.
- Ну, цыган у нас и своих хватает, на всех праздниках песни свои поют. Только русский романс – это совсем другое. Там страсти меньше, а ума и души – больше. И сочиняют их все больше образованные господа, поэты и музыканты из дворян.
- А кто написал этот романс? Можно ли с ним познакомиться?
Булгаков мрачнеет. Но заметить это на его лице дипломата практически невозможно.
- Жаль Вас огорчать, только поэт наш, барон Антон Антонович Дельвиг, скончался в Петербурге этой весной. Гнилая горячка… От силы тридцать лет ему было…
- Oh mein Gott! А музыка чья?
Булгаков мрачнеет еще больше.
- Вариации для фортепиано – это наше молодое дарование, Глинка Михаил Иванович. Совсем молодой человек, 25-ти лет всего. Только он в Европу уехал учиться, на родину Россини и Моцарта. Вот видите, Вы к нам оттуда, а он туда…
- Ну хорошо, - продолжает м-ль Зонтаг, а изначально музыка была чья? Тут инициалы – «А.А.»
- А музыку сочинил полковник Алябьев, Сан Саныч, наш помещик, московский.
- Ну, а с ним можно познакомиться?
- Боюсь, не получится. Отбыл полковник Алябьев на Кавказ, на воды, на лечение, - мрачно произносит Булгаков, и наблюдательная м-ль Зонтаг больше не задает вопросов…
Все понимают, на Кавказе идет война, там Ермолов со своей армией, там стреляют.
Туда в ссылку отправляют, а не лечиться.
Ну, в конце концов, не ездим же мы в наше время на курорты в Чечню, так понятно?
Мадемуазель долго молчит, глядя в окно. Г-н Булгаков с сочувствием смотрит на нее. Понемногу в гостиную возвращаются гости.
- Я спою этот романс по-другому. Никто в России его так не споет, - неожиданно твердо произносит певица, глядя дипломату прямо в глаза. Под этим взглядом тот склоняется в низком поклоне.
Про себя он при этом думает так. Крайне неудачная любительская затея. Остзейский барон Дельвиг написал небольшой стишок, русский полковник – простенькую музыку. Польский шляхтич Глинка ее слегка подправил, а чистокровная немка, которая и русского языка-то не знает, будет все это петь на балах, где присутствуют высочайшие особы. Ничего хорошего из этого компота не выйдет. Полный афронт!
Ну что ж, оставим на время м-ль Зонтаг разучивать русский романс и перенесемся немного назад, в московскую зиму 1825 года.
Вот небольшой возок, скрипя и раскачиваясь, лихо подкатывает по снегу к усадьбе в Леонтьевском переулке. Это воронежский помещик Тимофей Миронович Времев едет в гости к полковнику в отставке Алябьеву. В былые времена полк Алябьева стоял на постое в его имении, с тех пор они и знакомы. Вечером гости садятся за карты, помещик сначала много проигрывает, а потом начинает громко кричать, что его обманули. Ну, все же знают, что обвинять гусаров в шулерстве смерти подобно. Происходит безобразная драка, у Времева отнимают выигранные деньги и выставляют вон. А на следующий день, по пути домой, он внезапно умирает на постоялом дворе.
Черт, как водится, не дремлет, в полицию пишут донос, и начинается крайне неприятное уголовное дело. А пока дело расследуется, хозяина дома полковника Алябьева сажают в крепость под арест, в одиночную камеру.
Правда, опять-таки, поскольку дело происходит в России, условия содержания там вполне сносные, и даже, заботами влиятельных родственников, в камере появляется рояль.
Может, и удалось бы спустить это дело, как сейчас говорят, «на тормозах», да только судьей назначен молодой человек из новых, послевоенных, воспитанный на других идеалах. И что ему до того, что Алябьев всю войну прошел! Что у него два ордена за боевые заслуги – Св. Анны и Св. Владимира! Что он Дрезден брал вместе с Денисом Давыдовым! ( Запомним это слово – Дрезден, оно нам еще пригодится).
Все это молодому судье не-ин –те-рес-но! Он категорически против пьяных драк и гусарских забав. Он будет расследовать дело как положено. Он взяток не берет, он сам из дворян. Кто же он такой?
А это Иван Иванович Пущин, той самый, лицеист, друг Пушкина, «мой первый друг, мой друг бесценный». Уйдя с военной службы, пошел служить Отечеству на гражданском поприще, дабы поднять судебное ведомство, погрязшее во мздоимстве, на высокий европейский уровень. И первой его жертвой становится композитор Алябьев.
Как умело плетет дьявол свои хитрые кружева!
Сначала ему, дьяволу, нужно убрать подальше Алябьева. Он ведь не просто бравый вояка, он еще и талантлив! Дружит в Москве со всеми – с Загоскиным, с Грибоедовым… В Москве его оставлять нельзя, вот встретятся они с Зонтаг и такое вместе сотворят…
Ну что ж, убрать заядлого картежника не трудно. И в кулак полковника дьявол вкладывает удар такой силы, который отправляет воронежского помещика на тот свет.
А сажать композитора в тюрьму будет Пущин, демократ новой волны, который талантов Алябьева не уважает, а вот старых вояк недолюбливает, потому что все они тупые скалозубы, как он считает, и новой России с ними не построишь. Такие дела.
А еще над судьей Пущиным стоит немым укором, вся в черном, вдова помещика Времева, урожденная Наталья Мартынова, и требует отмщения.
Вот же бывает, прицепится дьявол к одной и той же семье и не отпускает от себя. Сегодня Наталья Мартынова требует отмщения Алябьеву. А несколько лет спустя именно ее двоюродный брат Николай Мартынов, мстя за свои ничтожные обиды, убьет на дуэли Лермонтова. Вы все еще верите, что дьявола не существует?
А пока происходит невиданное для московской судебной палаты дело: судья Пущин назначает эксгумацию тела покойного помещика. И вердикт медиков таков: покойный умер от разрыва селезенки вследствие удара, а это значит сидеть Алябьеву и сидеть.
Сидеть долго, потому что российская судебная машина неповоротлива и дела свои вершит годами. Просидит Алябьев в крепости полных три года. Его невесту, очаровательную Катеньку, за это время выдадут замуж за другого. Дьявол торжествует.
Только опальный полковник обладает изрядной силой духа. Он и в неволе работает, пишет музыку. Именно в тюрьме написан «Соловей», и еще один известный романс, «Вечерний звон». Да-да, тот самый, где рефреном «бом-бом». Это тоже Алябьев написал, как и многое другое.
Его произведения широко расходятся на воле. Помните, стоит только шедевру появиться, и он уже живет своей жизнью дьяволу не подвластной. Ноты переписывают, несут друзьям, знакомым. Полное имя композитора указывать запрещено, вместо него ставят инициалы «А.А.»
Летом 1831 года «Соловья» услышит Генриэтта Зонтаг, и, вопреки дьявольским козням, эта история получит новый виток.
Но давайте закончим с делом Алябьева. Он уже три года в тюрьме, на дворе 1828-ой год.
Где же судья Пущин? А он сам уже сидит в Петропавловской крепости, он ведь декабрист, и скоро отправится в Сибирь. Как безжалостно дьявол играет людьми!
В России новый царь и новые строгие порядки. Любое вольнодумство строго наказывается. Поэтому бывшему гусару Алябьеву, приятелю всех опальных декабристов, особенно строгое наказание по подозрению в убийстве. Лишить всех чинов и званий. Лишить орденов. Наложить церковную епитимью. Выслать навсегда в Тобольск.
Только через три долгих года приходит высочайшее соизволение выехать на лечение на Кавказ. Как раз в то время, когда Генриэтта Зонтаг разучивает «Соловья», его автор подъезжает к Пятигорску, местечку, которое еще и городом назвать трудно, так, селенье в горах.
Тем временем в Москве генерал-губернатор Голицын в июле 1831 года назначает бал в честь м-ль Зонтаг. Именно там впервые звучит алябьевский «Соловей» в том исполнении, оперно-колоратурном, к которому мы привыкли. И не перестает звучать до сих пор.
Александр Яковлевич Булгаков доволен: затея с романсом удалась, а ведь родилась она здесь, в его доме. Так, глядишь, и в историю можно войти, а ведь нет большей награды для дипломата, чем войти в историю. Только из-за его спины выглядывает рассерженный дьявол и усмехается. Отомстить ведь можно по-разному, и дьявол всегда нащупает самое больное место.
Через год дипломата Булгакова назначат московским почт-директором, и он действительно войдет в историю. Только о романсе никто из потомков и не вспомнит.
Он войдет в историю как чиновник, негласно доставлявший важные письма прямиком в ведомство Бенкендорфа, например, письма Пушкина к жене и друзьям. А ведь такой достойный человек был! Да, как говорится, бес попутал…
Со-о-ло-вей мой, со-о-о-ло-вей…
Идет время, годы летят…
К опальному Алябьеву приезжает его бывшая невеста, его Катенька. Пятнадцать лет прошло с той московской зимы, она теперь вдова. Оба они уже немолоды, но по-прежнему любят друг друга. Тут и дьявол бессилен.
В 1840-ом году Александр Александрович Алябьев сочетается браком с Екатериной Александровной, урожденной Римской-Корсаковой. Последние годы жизни они проводят вместе. После смерти их хоронят на кладбище Симонова монастыря в ближайшем Подмосковье. Алябьеву и после смерти нельзя в Москву.
А как там мадемуазель Зонтаг?
Десять блистательных лет в Петербурге закончились, дипломата Росси отзывают в Европу, жена следует за мужем.
А как там поживает дьявол?
Иногда кажется, что он насытился и отстал от человека. Нет, он беспощаден и ненасытен. И всегда идет до конца.
В Европе революция 1848 года. Италия, Франция, Австрия в эпицентре событий. Монархии исчезают, на их месте возникают новые республики.
В этом революционном огне дипломат Росси лишается своего места, а Генриэтта Зонтаг лишается своего состояния. Ее деньги вложены в ценные государственные бумаги, но самих государств уже нет, а значит, и денег нет тоже.
Ей 43 года, у нее на руках безработный муж и четверо детей. Жить не на что. Дьявол с интересом поглядывает на это и ждет, когда же ему продадут душу.
Ну что ж, эта ситуация нам самим хорошо знакома, сами проходили всякие перестройки.
Когда родина-мать смотрит на тебя как мачеха, а то и вовсе поворачивается к тебе спиной, куда мы порой вынужденно обращаем взоры? За океан!
Там, за морем, есть богатая страна Америка, там нет сословных предрассудков, там ценят твою энергию и умение работать, там хорошо платят, там можно все начать сначала, а вдруг получится?
И вот, в один прекрасный день Генриэтта Зонтаг со всей семьей садится на корабль. Тяжелые паруса хлопают над ее головой, Европа навсегда тает в морской дымке.
Стоп, автор. Какие паруса? Уже давно паровые суда бороздят океан.
Певица покупает билеты на пироскаф, или, как мы называем его сейчас, пароход,и отбывает регулярным рейсом из Гамбурга или Роттердама. Над ее головой не романтические паруса, а черная дымящая труба, и черные беспокойные мысли о своем будущем в далекой Америке.
Только труд и талант творят чудеса!
В Америке у Генриэтты Зонтаг ошеломительный успех! Она много поет в Нью-Йорке, в Бостоне, ей рукоплещет вся Америка. Она всегда на гастролях, она работает на износ. Ей нужно поднять детей и дать им образование.
В 1854 году у нее большое турне по южным американским штатам. Она долго плывет по Миссисипи и дает концерты во всех крупных городах, до самого Нью-Орлеана. Оттуда она едет на гастроли в Мексику.
И вот в Мексике – апофеоз успеха! В оперном театре под оглушительные аплодисменты зала она исполняет национальный гимн Мексики. Дирижирует оркестром автор гимна Франсиско Боканегра.
Когда дьяволу ничего не удается, он становится особенно опасен. Он уже не искушает, он мстит. Там же, в Мексике, Генриэтта Зонтаг приглашена на народный карнавал. Я знаю, это ты, козлоногий дьявол, в жаркий мексиканский полдень подсунул ей стакан такой вкусной, такой прохладной, но некипяченой воды. Через три дня она умирает от холеры.
Алябьев к тому времени уже три года покоится на погосте Симонова монастыря.
Мы никогда не услышим голоса Генриэтты Зонтаг, в те годы еще не умели записывать звук. А все дьявол виноват, он опять чуть-чуть раздвинул временной интервал, разъединив нужных нам людей во времени.
Уже бегает по американской ферме семилетний мальчик Том, помогает отцу по хозяйству. Пройдет всего двадцать пять лет, и этот мальчик, будущий член-корреспондент АН СССР…
Так, автор, какой СССР? Мы про пушкинские времена говорим!
Подождите, дослушайте! Вы думаете, пушкинские времена давно скрылись в дыму столетий? Да нет, вот они, рядом, только руку протяни…
Полное имя этого мальчика – Томас Альва Эдисон, великий изобретатель. В 1877 году он запатентует фонограф, и к началу 20-го века не будет такого дома, ресторана или даже трактира, где бы ни звучала труба граммофона.
Он прожил очень долгую жизнь. В 1930 году, за год до смерти, ему было присвоено звание почетного член-корреспондента АН СССР.
В том же 1930 году на окраине Москвы торжественно открывают Дворец культуры ЗИЛ.
Чтобы его построить, сносят бо`льшую часть Симонова монастыря и разоряют некрополь с могилами супругов Алябьевых.
Это еще не все.
Голоса певицы мы уже не услышим никогда, теперь дьяволу нужно разобраться с ее изображениями.
.
Художник Ипполит де Ла Рош написал два портрета м-ль Зонтаг.
Один, большой, он подарил певице, а та отправила его матери, в Дрезден. Второй, малый, был куплен поклонником певицы в Петербурге, и спустя много лет, в том же 1930-м году, попал в Эрмитаж. Иногда дьявол приходит на него посмотреть.
Пройдет еще пятнадцать лет.
На нашем календаре февраль 1945 года, Германия, Дрезден, война.
В Дрездене нет военных объектов, его жители спокойно провожают глазами эскадрильи английских самолетов, летящих дальше, на Берлин. Узкие старинные улочки, помнящие цокот копыт гусарских полков Денисова и Алябьева, спят в сонной тишине февральского утра.
Дальше начинается ад. Волна за волной, английские и американские эскадрильи сбрасывают на город свой смертоносный боезапас. Так продолжается двое суток подряд.
Разрушено двенадцать тысяч зданий. В городе начинается пожар. Сливаясь в один огненный вихрь, над городом поднимается зловещий гриб, подобный атомному. Огненные языки, извиваясь, слагаются в огромный портрет торжествующего дьявола, царящего над городом.
Творя зло всеобщее, дьявол никогда не забывает своих малых дел. В огне, поднявшемся над Дрезденской галереей, навсегда гибнет большой портрет Генриэтты Зонтаг. До него никому нет дела. В огне пожара гибнут более ста тысяч мирных жителей, и эта трагедия затмевает собой все.
Со-о-ловей мой, со-о-о-ловей…
Наша история еще не закончена.
На улице новый век, новая страна, новая жизнь. Все старое ломают и выбрасывают на свалку.
В Москве Симонов монастырь отдают церкви обратно. Сносят столярный и гальванический цехи, построенные на месте некрополя. Тщательно перебирают мусор, отделяя битые кирпичи от человеческих костей. Потом восстанавливают некрополь, могилу Алябьевых в том числе.
В Петербурге доходит очередь до Генерального Штаба.
В один прекрасный день к зданию подгоняют десятки грузовиков. В них грузят облезлые столы, сломанные кульманы и никому уже не нужные военные архивы. Все отправляют на свалку.
Здание много лет ремонтируют и, наконец, объявляют о его открытии. Вся эрмитажная коллекция XIX века переезжает туда. Сегодня я впервые иду на встречу с любимым портретом в новое здание. Я нахожу его на третьем этаже, на меня как прежде смотрят знакомые прекрасные глаза.
- Здравствуйте, мадемуазель! Вот уже пятьдесят лет я прихожу на свидания с Вами.
У Вас теперь прекрасный новый дом, действительно прекрасный! Достойный Вас.
Поднимаясь к Вам по лестнице воздушного атриума, я сам преображаюсь.
Видите, я скинул тридцать лет и пятнадцать килограммов, на мне мундир с эполетом на плече и шпага. К Вам нельзя, неприлично, без мундира и шпаги.
В этом доме Вы под надежной охраной, черт возьми! Впрочем, я смотрю на Вас и вижу, что козлоногий уже побывал и здесь. Ваш портрет должен висеть напротив окна, чтобы Вы смотрели сквозь оконный муар на контуры Зимнего дворца, чтобы под Вашим взглядом склонялись в почтительном поклоне все гости музея.
Вместо этого какой-то черт повесил Ваш портрет в узком простенке. Вы обречены на то, чтобы вечно смотреть в стену с уродливыми пейзажами ушедшей эпохи. Чтобы заглянуть в Ваши глаза, нужно прижаться к этой стене и застыть в восхищении, как я сейчас.
Боже, как же все это надоело!
Глупость и невежество, косность и некомпетентность, подлость и безразличие – любимые дьявольские орудия. Они повсюду. Но я смотрю в Ваши глаза и набираюсь сил.
Мы еще поборемся! Мы победим!
Апрель 2017