1. СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Извилистая ложбина, будто русло древней реки, постепенно снижается в сторону Федяевского залива Ангары. Днище ее прерывает каскад рукотворных плотин, которые образуют запруды – небольшие водоемы, окруженные болотами, вокруг которых в одну улицу вытянулось село. Село, конечно, – это громко сказано. Несколько десятков домов – остатки некогда процветающего поселения – центральной усадьбы колхоза в хрущевские времена, да сотня жителей – вот и все село.
Но и деревней назвать язык не поворачивается, так как стоит посреди улицы, длина которой почти два километра, деревянный храм, перенесенный когда-то из села Бейтоново, затопленного во время строительства Братской гидроэлектростанции. На новом месте в советские времена и до недавних пор храм использовался как клуб. Но от этого никогда не переставал быть храмом. Ибо известно предание, что в святых местах, даже если они осквернены людьми, до скончания времен ангелы небесные не перестают возносить свои молитвы к Богу. Если есть храм, значит, как испокон века было на святой Руси, место его расположения называется селом.
Людское же предание гласит, что название местности «Балухарь» произошло от бурятского «болото». Так это или не так проверить не удается. Потому как современные буряты, в большинстве своем, родным языком не владеют. Да и те, что владеют, владеют настолько слабо, что не могут ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию.
С наступлением сумерек село затихает. По трассе перестают сновать машины, садятся на насест куры, замолкают после дойки утомленные за день коровы, даже сторожевые псы ленятся подать голос в сторону спешащих по домам запоздалых прохожих. В наступающей тишине далеко слышны звуки, похожие на затейливую азбуку Морзе:
– Тук-тук… тук-тук-тук… тук-тук-тук-тук… тук-тук…
Пассажиры редких машин, проезжающих мимо, с удивлением всматриваются в странного человека с фонариком на лбу, тюкающего топориком на вершине незавершенного бревенчатого сруба, обнесенного сеткой строительных лесов.
Правды сказать, таких людей, которые впервые бы наблюдали подобную картину не так уж и много. Если только заезжие какие. Местный люд, конечно, знает и самого этого человека и то, чем он занимается. Тем более картину эту наблюдают люди уже второй десяток лет.
Бывало, идет мимо сосед, или знакомый на машине тормознет:
– ЗдорОво, Андрюха! Все строишь? Когда закончишь-то?
Андрей, не отрываясь от инструмента:
– ЗдорОво! А ты бы помог!
– Да некогда мне! Ну, может, как-нибудь помогу…
Скрылся сосед за воротами, уехал в горизонтную даль автомобиль, а по селу уже в полной темноте все слышится ритмичное:
– Тук, тук, тук-тук…
Не все соседи благосклонны к строительству. В прежние времена была на этом месте – самом видном на въезде в село – свалка. Андрей с детьми расчистил место, вывез мусор, посадил по периметру клены, но соседям это не понравилось. Привыкли они свою золу и консервные банки с рваными башмаками на это место выбрасывать. И началось противостояние. Один убирал мусор, другие продолжали упорно валить горы разнообразных отходов хозяйства.
Дядя Леня, усадьба которого расположена рядом, поначалу тоже сердился:
– Чего это ты тут надумал строить?
– Часовню.
– Какую такую часовню?
– В честь святителя Николая. Знаешь про такого?
Дядя Леня, будто не слышал вопроса:
– Зачем она нужна? Пожар еще случится, тогда и мне не поздоровится.
– А что плохого в часовне? Люди будут мимо ехать, помолятся. Крестить в ней можно, отпевать, молебны служить. На этом месте раньше помойка была – разве это хорошо? А теперь клены шумят, куполок с крестом далеко видно будет. Святое место. Проезд к огороду я тебе не загородил. Чего сердишься? А пожары – они же по разным причинам случаются. На всё воля Божия…
Не прошло и нескольких месяцев, как полыхнула огнем летняя кухня у дяди Лениного соседа. Едва отстояли. Квартиры с соседом у дяди Лени смежные – одно строение. Если бы пожар тогда на дом перекинулся – не миновать беды. Понял дядя Леня, что не с той стороны опасность поджидал. Даже несколько вечеров приходил помочь бревно подержать, инструмент подать, будто виноватым себя чувствовал:
– Ты же не строитель. Первый раз сруб «в лапу» кладешь? По книжке, говоришь, научился? А ладно, однако, получается, аккуратно. Сложную конфигурацию задумал – крестообразную. Одних углов зарубать надо двенадцать штук…
Бывало, приходили иногда и другие люди. Но, как-то стесняясь, что ли. Вечера два-три помогут, глядишь – нет помощника. При встрече глаза прячут – то одна неприятность случилась у них, то другая… Андрей не обижается:
– Говорил же тебе: за святое дело берешься, так хоть кой-какую мало-мальски духовную жизнь начни – в храм бы сходил на исповедь, причастие… Когда не для себя, а для Бога делаешь, нечистая сила особо одолевать начинает…
Андрей еще не закончил фразу, а его собеседника уже и след простыл. Сколько их, обещавших помочь за эти годы, так и не выбрали ни одного дня? Кто-то уже далече – в мире ином.
Однажды остановился возле часовни дорогой джип. Оказалось, кандидат в депутаты подъехала. Симпатичная и энергичная молодая женщина показалась очень искренней в своих предвыборных обещаниях. Спросила, сколько нужно средств, чтобы закончить строительство. Андрей улыбнулся:
– Да не нужны мне средства. Материал есть – частью люди добрые пожертвовали, частью так закуплен, вплоть до кровельного железа. Руки нужны, желательно, чтобы в плотницком деле разбирались.
Симпатичная женщина-кандидат обещала что-нибудь придумать. Но то ли ничего не придумала, то ли в депутаты не прошла.
2. ДЕТСТВО
– Тук-тук, тук-тук-тук…
Сыплются стружки с трехметровой высоты, а вслед за стружками одно за другим мелькают в голове Андрея эпизоды его жизни. В три года подарили родители своему сыну морскую форму, а отец мастерил для него игрушечные лодки и кораблики. Позже он и сам научился собирать модели парусников, которые подвешивал на тонкой бечевке к потолку своей комнаты. Корабли, расправив белоснежные паруса, парили над головой, как сказочные птицы, будоража воображение мальчишки, который зачитывался приключенческими романами Жюля Верна.
Запомнился тихий теплый вечер, когда он засыпал в своей постели и слышал голоса разговаривающих между собой родителей:
– Андрюша наш моряком будет…
Потом была поездка во всесоюзный лагерь «Орленок», где на берегу Черного моря жил в дружине «Штормовой». Ребята дружины носили морскую форму. А в гости к ним приходили шефы – настоящие моряки – офицеры с большого противолодочного корабля.
Из лагеря домой возвращался Андрей в одном вагоне с подводниками – экипажем подводной лодки. Моряки ему сразу понравились. Запомнилась их сплоченность, крепкая мужская дружба, их юмор и песни под гитару. Парнишка заболел морем, флотской романтикой, захотелось стать таким же, как эти смелые и отважные люди.
– Ты же Андрей! – Гудели моряки, – ну, вот! А у моряков знаешь, какой флаг? Андреевский!
3. ЗДРАВСТВУЙ, АРМИЯ И ПРОЩАЙ!
Позже была учеба в Тихоокеанском высшем военно-морском училище. Но мечта служить подводником так и не сбылась. Невеста – будущая жена, наслушавшись от подруг баек-страшилок про семьи подводников, была категорична: или я или твоя подводная лодка. Андрей оставил мечту о подлодке, хотя решение это далось ему нелегко. Как один из лучших выпускников факультета, он имел право приоритетного выбора при распределении, которым и являлась служба в подводном флоте. Служить на берегу считалось непрестижным.
Однажды, подошел к нему незнакомый офицер-преподаватель и предложил службу в новой береговой части в должности зампотеха – заместителя начальника центра связи. Андрей согласился и прибыл к месту прохождения службы. Молодой энергичный офицер понравился командиру и личному составу. С матросами он был строг без панибратства, но справедлив. Ценили своего лейтенанта матросики за его умение самому справляться с матросскими «шалостями», не докладывая о них командиру.
Вопрос о партийности в армии не обсуждался. Членами КПСС становились почти все офицеры. Без партбилета затруднительным было продвижение по службе. И красная корочка была негласным обязательным условием для подводников. Членство в партии давно превратилось в фарс. Офицеры послушно скучали на плановых партсобраниях, едва вникая в безконечно длинные доклады парторга Пасечника – председателя местной партийной ячейки. Пасечник и Андрей шутя мерились силой в борьбе. Весовые категории «борцов» явно не совпадали. Мощный, как шкаф, под два метра, парторг никак не мог побороть юркого и жилистого лейтенанта, чем вызывал всеобщий смех случайных зрителей.
Непростые отношения сложились с замполитом части. С ним столкнулся Андрей на почве непримиримости взглядов на современную обстановку в стране. Словесные баталии происходили прилюдно. Хотя замполит и был политически подкованным товарищем, но ему трудно было противостоять фактам, с помощью которых дерзкий лейтенант развенчивал миф о коммунистической партии, о правильности курса, страшно сказать, – целой страны! Офицеры отмалчивались, не встревая в их дебаты. Кто-то крутил пальцем у виска, кто-то просто развлекался – глядя на эти словесные потасовки. Подобные эпизоды были лишь первыми «ласточками» грядущих событий.
Может, так и служил бы Андрей офицером, но случилось с ним происшествие, которое с высоты прошедших лет кажется ему знаковым.
Во время приемки табельного оружия произошел случайный выстрел. Этот выстрел, слава Богу, без человеческих жертв, стал началом конца его едва начавшейся военной карьеры. Он все сделал, по уставу, но за прозвучавший выстрел кто-то должен был отвечать. Андрею задержали очередное офицерское звание. Позже состоялось офицерское собрание, выговор о НСС (военные поймут) с занесением в личное дело – пятно, которое в то время казалось несмываемым.
Есть люди, которые стараются поддержать человека в трудной ситуации, а есть люди, которые стараются на этой ситуации возвыситься. К первым можно было отнести командира части Александра Владимировича Скорупского. Ко второй категории относился заместитель командира части (замкомчасти) Каневский. Шепеляво-картавый говор и неуставная бородка замкома красноречиво говорили о его ну очень особом положении.
Непосредственным командиром Андрея был капитан третьего ранга (каптри) Михалев – неплохой, по сути, мужик. Как поговаривали в части, Каневский с Михалевым когда-то столкнулись на одной тропе к одинокому женскому сердцу. Михалев, не желая портить и так непростые отношения с заместителем командира, часто фактически подставлял молодого лейтенанта, списывая на него недочеты в вверенном ему участке. Перспективы на военном поприще для Андрея таяли на глазах. А без этого сама по себе служба в армии казалась безсмыссленной.
– Не дадут мне нормально служить. Буду увольняться. Поедем на родину, – сказал Андрей жене.
Его желание уволиться из армии замком Каневский воспринял, как личное оскорбление, всячески пытаясь усложнить и без того нелегкую службу молодого лейтенанта. Во времена позднего советского периода, когда армией и флотом в стране еще командовал Язов, уволиться из армии досрочно было просто невозможно.
Пасечник собирает партсобрание коммунистов, устраивая над непокорным лейтенантом публичную «порку», чтоб другим неповадно было. На том собрании Андрей положил партбилет на стол и вышел за дверь, чем привел замкома в бешенство. Это был первый подобный случай в части, доселе неслыханный.
Отцы-командиры запаниковали. Дело грозило предаться широкой огласке. Андрею срочно присвоили задержанное до сих пор очередное воинское звание. От звания он отказался. Жене объяснил:
– Если приму звание, то не уволят еще лет пять. А я сказал: не буду служить – значит, не буду.
Жена отнеслась с пониманием. Она чувствовала за собой вину в неудавшейся военной карьере мужа. Андрей, воспитанный на высоких литературных и кинематографических идеалах об офицерской чести и достоинстве, не нашел этих идеалов в береговой службе, всю жизнь тоскуя о подлодке и о подводном морском братстве.
Трижды применялись к нему крайние карательные меры в виде офицерской гауптвахты. Отправляясь под арест, лейтенант брал полную сумку книг и водки «для согрева». Ручная кладь офицеров не досматривалась. Водкой он отогревался сам и угощал офицеров-арестантов – в помещениях гауптвахты было не на шутку холодно. Часть пивного запаса шла на подкуп охранника-мичмана. Он проставлял ему в листе ареста штампы о прибытии и отбытии, в то время как арестант проводил время с семьей, посещая с женой даже кинотеатры, о чем и было доложено начальству неустановленными лицами.
Поэтому на третью гауптвахту Андрея отправили в другое место, более надежное. Однажды, туда приехал проверяющий высокого ранга, который производил досмотр всех служебных помещений. Все в его присутствии, как и положено, вытягивались в струночку. Увидев развалившегося на стуле арестованного офицера, который и не думал отдавать честь, проверяющий взревел:
– Кто такой?! Фамилия?!
Сопровождающие офицеры негромко доложили на ухо. И проверяющий как-то сразу сбавил обороты. Фамилия ему была известна и история этого дерзкого офицера тоже. Поэтому, больше не сказав ни слова, он вышел за дверь вместе со своей свитой. Андрей становился знаменитостью.
Каневский еще пытался какое-то время перевоспитать бунтаря, но оставил это дело после происшествия, дерзость которого превзошла все границы. А дело было так. Андрей нес службу сопровождающим гарнизонного автобуса, который доставлял офицеров в военчасть и обратно домой. Однажды, когда все офицеры уже были в салоне, из здания, где располагался командный пункт, барской неторопливой походкой вышел Каневский, направляясь к автобусу. Когда до автобуса ему оставалось пройти несколько десятков метров, Андрей, посмотрев на часы, отдает приказ водителю:
– Трогай!
Матросик испуганно метнул взгляд:
– А как же…
– Поехали, я сказал! На часах ровно восемнадцать ноль-ноль.
Матрос медлил в нерешительности:
– Ну, товарищ лейтенант…
– Трогай! Это приказ! Под мою ответственность…
Водитель включил передачу, и автобус плавно стал набирать ход. Андрей не оборачивался. Он чувствовал спиной, какие эмоции испытывали сидящие в салоне офицеры, и как исказилось злобой лицо замкома.
Это лицо и пришлось ему лицезреть на следующий день в кабинете командира части. После того, как Каневский выпустил пар, Андрей, не обращая на него никакого внимания, обратился к командиру:
– Товарищ командир! Это ваш приказ? – Он показал на расписание служебного автобуса, прикрепленного у двери кабинета, – здесь написано, что отправление автобуса с территории части производится в восемнадцать ноль-ноль. Автобус отправился точно по расписанию. Это подтвердят все офицеры.
Командир и сам, видимо, недолюбливавший своего заместителя, спрятал улыбку в усы:
– Свободен.
Прикрыв за собой дверь, Андрей слышал, как «взорвался» замкомчасти. С тех пор его оставили в покое. Причем настолько, что престали вообще давать какие-то поручения. Продолжая приходить на службу, Андрей скучал, слоняясь без дела. Потом стал просить у знакомого офицера велосипед и в служебное время, с удочкой наперевес, ездил на рыбалку.
Каневский пригрозил уголовной ответственностью. В ответ лейтенант досконально изучил законы, по которым в то время к уголовной ответственности можно было привлечь военнослужащего, отсутствовавшего без уважительной причины, трое суток подряд. Андрей двое суток проводил дома с семьей, а на третьи приходил на службу, которой фактически уже не было. При таком служебном «режиме» применить уголовную ответственность к протестующему офицеру оказалось делом невозможным.
Когда отцы-командиры ограничили Андрея с велосипедом, он продолжал ходил на рыбалку пешком, не покидая границ воинской части. Благо морской Тихоокеанский берег как раз и был той самой границей. В дни получек, как самый незанятый по службе, у окошечка для выдачи зарплаты он стоял первым. На недовольные замечания: «А ты чего тут делаешь, ты же не служишь?» невозмутимо отвечал:
– А чем я семью должен кормить? Увольняйте! И я буду честно зарабатывать деньги, но уже в другом месте.
Невозможность как-то повлиять на мятежного лейтенанта выводило его начальство из себя. Как ни скрывали командиры ситуацию, но она все же вышла из-под их контроля. Андрей написал письма в Главное политическое управление Москвы и лично главнокомандующему Язову, опустил конверты в обычный почтовый ящик. Жаловаться ни на кого не жаловался, написал только, что хотел бы уволиться, но не увольняют. Москва спустила директиву краевому штабу: разобраться на месте. А Язов дал «добро» на увольнение.
Именно за этим и приехал в часть штабной адмирал. Лощеный и гневный вышел он из черной «Волги», ведя на поводке такого же лощеного породистого пса. Вмиг был построен личный состав. Где такой-сякой разэтакий? Подать его сюда, пред наши адмиральские очи! Андрей сделал шаг вперед. Он плохо помнил, что кричал ему адмирал, но хорошо запомнил, что не отвел взгляда от разъяренного адмирала, а в ответ только и сказал:
– В ТАКОЙ армии я служить не буду! «Служить бы рад, прислуживаться тошно».
Адмирал, иссякнув в красноречии, удалился вместе со своим породистым псом.
Отцы-командиры сообщили Андрею, что получено разрешение на его увольнение:
– Только документы сам собирать будешь. Нам некогда, а у тебя времени полно.
Командир части написал Андрею объективную характеристику, которая была слишком хороша для увольняющегося офицера. Тогда находчивый лейтенант раздобыл где-то старенькую печатную машинку и полночи сам себе сочинял характеристику. Утром показал жене испещренный печатный листок, и та ахнула:
– Да с такой характеристикой тебя в тюрьму не возьмут!
– В тюрьму не возьмут, а из армии уволят.
В день, когда Язов подписал приказ на увольнение, Андрей вернулся домой со службы с бутылкой шампанского.
Уезжая из части после увольнения, на знакомой автобусной остановке увидел Андрей непривычно понурую фигуру Пасечника. Бывший парторг увольнялся, попав в опалу к начальству, в связке с которым он так и не смог укротить ершистого лейтенанта. Бюрократическая военная мясорубка, не поперхнувшись, перемолола и его. Вид Пасечника был жалок.
– Вж-ж-ж-ж-жик, вж-ж-ж-ж-жик! – Вгрызается электропила в древесину.
4. СЕМЬЯ.
Неординарный человек он неординарен во всем. Так было и у Андрея с созданием семьи. На четвертом курсе пришел он в гости, чтобы навестить землячку, с которой были знакомы в далеком детсадовском возрасте. Много лет спустя, жена посвятит их знакомству шутливые строки:
Помнишь, милый мой Андрюшка,
Как с пустышками в зубах
Мы гремели погремушкой,
Дружно сидя на горшках?
Будущая жена жила в женском общежитии одного из ВУЗов приморского города. Курсанты военного и гражданского морских училищ были не редкими гостями в стенах общежития. Но негласным табу было появление там же офицера в форме. Разве что инкогнито – переодетого в гражданскую одежду. Но Андрей и тут пошел «ледоколом»:
– Почему я должен скрываться, приходя к своей невесте? Что в этом такого?
И он продолжал носить букеты цветов на свидание к зданию женского общежития, не боясь запятнать этим честь офицерского мундира.
В комнату к будущей жене Андрея зачастили любопытные девчонки, порою совсем незнакомые. Бывало, стук в дверь:
– Ой, девочки, простите пожалуйста. Можно посмотреть, к кому в вашу комнату приходит офицер?
Проводить молодых в ЗАГС собрались девчонки всего общежития. Скромная студенческая свадьба в общем зале самого престижного в то время ресторана «Владивосток», где среди прочих посетителей ресторана свои свадьбы справляли еще две пары молодоженов. Андрей и тут быстро привлек к себе внимание тем, что появился в ресторане в офицерском мундире, чего не разрешалось делать ни одному военному. Но ему, как жениху, разрешили в виде исключения.
Счастливый и влюбленный кружился он с женой в вальсе, и совсем незнакомые люди из зала заказывали для них лиричные мелодии и песни. А им казалось, что ансамбль играл в этот вечер только для них двоих.
Назавтра Андрей повел свою молодую супругу на… морское кладбище. «Ори-ги-наль-но!» – Сказали в голос все ее подруги. Вчерашние молодожены, взявшись за руки, бродили среди старинных памятников погибшим кораблям. Тут же проходили группы экскурсантов. От одной из экскурсий отделилась и подошла к ним пожилая женщина:
– Я вас узнала! Это ваша свадьба вчера была в ресторане «Владивосток»? Вы были самой красивой парой! Желаю вам любви и счастья на долгие годы!
Андрей рассказывал жене истории погибших кораблей, а в его сердце объединилась нежная любовь к супруге и непередаваемая простыми словами тоска по той России, когда слова «офицер» и «порядочность» были фактически синонимами, а словосочетание «честь офицера» не казалось пустым звуком.
***
После увольнения повидаться с сослуживцами Андрею довелось только девять лет спустя. Многие лица были знакомы. С радостью встретился с Михалевым, поговорили. Из разговора узнал, что командиром части после смерти Скорупского стал бывший замком Каневский.
– Жалко командира… Вечная память.
Михалев рассказал все новости последних лет, а при прощании по-особому тепло пожал руку:
– Ты прости меня, Андрюха! Не прикрыл я тогда тебя… Сломали тебя…
В ответном рукопожатии Андрей промолчал, ничего не ответив. Михалев посмотрел на джип, стоящий поодаль:
– Ты, я вижу, не жалеешь об увольнении?
Андрей пожал плечами, покосился на старенький «Москвич» командира:
– Что случилось, то случилось. Армию я любил. И на гражданке, Бог даст, не пропаду.
– Ты ходил тогда по краю лезвия…
– Да, было такое ощущение… «Перестройка» меня спасла. Гласность началась. Все боялись уже действовать по старинке. А случись такое чуть раньше – сгноили бы в лагерях, или еще чего хуже… Что уволился – не жалею. Но доведись делать выбор еще раз, наверное, остался бы в армии и боролся до конца. Крест, который нам дается, мы не должны сами снимать. Надо идти с этим крестом, пока Бог дает силы. Но это я сейчас хорошо понимаю. Время было другое, и я был другим…
Разговор этот с командиром состоялся девять лет спустя. А тогда, после увольнения и возвращения домой, родной воздух, леса и поля помогли залечить душевные раны, восстановить внутренний покой. Но и на «гражданке» продолжает воевать он с косностью чиновников, со стандартностью мышления обывателей, с людской леностью и равнодушием к судьбе своей большой и малой Родины. Ибо военные – они бывшими не бывают.
5. РОДИНА, ЗДРАВСТВУЙ!
Время последних лет Горбачевского правления совпало с пришедшей в село оттепелью и кратковременным возрождением деревни. Горожане семьями переселялись на землю, устав от пустых магазинных полок. Умные и энергичные руководители совхозов строили для переселенцев целые улицы новых домов. Резко повысилась рождаемость, в школах появились параллельные классы.
Переселенцы растревожили дремавшую консервативную деревню своим стремлением жить по-новому. Правда, длилось это недолго. Жизнь в городе с наполнением прилавков вновь стала более привлекательной, и горожане так же стремительно отбыли в свои благоустроенные квартиры, опустошив деревенские школы, дома и немногочисленные рабочие места для местных жителей.
Андрей мог уехать, но не захотел:
– Тут наша родина, родина наших детей, здесь и будем жить.
Поселился в заброшенном, пустующем несколько лет, но еще крепком доме бывшего председателя колхоза Курковского. Люди смеялись:
– Что, в конюшне жить собрался? Это же не дом, а стайка! Ни окон, ни штукатурки, ни одного целого забора! А скотину где держать будешь? Все ж прогнило! Крыша старая, в стенах щели!
Но Андрей, не обращая внимания на смешки, видел главное: дом полувековой, но стены хорошие, крепкие, фундамент из ангарского песчаника крепкой кладки, перекрытия крыши целы, а крышу сменить можно. Штукатурка, окна, отопление, заборы, загоны для скота – все можно сделать, только руки приложи. Двойные потолки и полы сохранят тепло в доме, под домом овощехранилище в человеческий рост по всему периметру фундамента. Здесь же можно и место для пчелиного омшаника отвести. Окна большие, потолки трехметровые, что большая редкость для деревенских домов.
Печь стоит на специальном, «подвешенном» фундаменте, который опирается на рельсы, стоящие на кирпичных столбах. То есть, печь, не соприкасаясь с землей, будет больше сохранять тепла. Молодец поляк Курковский! Все предусмотрел! Только самому пожить в этом доме не пришлось. Вскоре после постройки дома попал он в опалу к районному начальству и, бросив все, как повествуют слухи, избегая репрессий, бежал назад в свою Польшу.
Засучив рукава, взялся Андрей за восстановление своего семейного гнезда. И преобразился дом, повеселел, ожил. А в деревне опять недовольство:
– Ишь, в каких хоромах живут!
Андрей смеется:
– Милые вы мои! Что ж вы в эти «хоромы» сами-то не въехали, до меня? Ведь дом несколько лет пустовал, был никому не нужен!
Трудиться за копеечную зарплату, которую совхоз и государство задерживало уже годами, не представлялось возможным. Посоветовавшись с женой, Андрей оставляет в хозяйстве третью дойную корову, вместо «положенных» с хрущевских времен, двух. От такой дерзости по деревне пошел ропот:
– Это ж надо! Три коровы доить – без рук остаться!
Следующим шагом было – забрать свой гектар сенокоса, благо закон, позволяющий это сделать, уже давно вышел. Надоело получать по осени от совхоза подачку в виде копёнки прогнившего прелого сена. И опять в деревне недовольство:
– Тебе что, больше всех надо? Живи, как все!
– Да не хочу я как все! Хочу, как раньше деды наши жили – сами себя, свои семьи кормили, ни от кого не зависели! А какие благотворители были! Храмы всем миром, богадельни, больницы, приюты строили!
Когда Андрей привез по лету со своего сенокоса хороший зарод зеленого пахучего сена, сельчане задумались, а по весне потянулись в администрацию с заявлениями о выделении им сенокосных участков.
Но настоящая революция случилась, когда Андрей купил в совхозе списанный на металлолом трактор, восстановил его, забрал свои земельные паи, посеял зерновые, посадил гектар картошки и поставил во дворе восемь дойных коров. Сударушки на деревенских лавочках просто задыхались от возмущения. Деревня замерла в ожидании фиаско, которое непременно должно было постичь «этого выскочку».
Осенью Андрей ссыпал урожай зерновых под навес, в огороде стояли стога с сеном, а любительницы лавочных пересудов молчаливо считали груженые картошкой тракторные телеги, которые он возил с поля. Деревня обиделась. Невозможно было нанять помощников на копку картошки. Получая копейки в угасающем совхозе, люди не хотели помогать за очень приличную плату. Андрей почесал затылок: «Ну, ладно», – и нанял рабочих в райцентре.
Однако, спустя всего несколько лет, почти вся земля в округе была разобрана по паям. У самых говорливых любительниц считать чужой скот, в собственных загонах появились целые табунки рогатой скотины. А тракторов в частных подворьях оказалось больше, чем когда-то в совсем небедном совхозе. Районное начальство назвало эту ситуацию «Балухарским феноменом».
Односельчане Андрея напоминают ему стаю пугливых пингвинов, сгрудившихся на краю скалы и опасливо поглядывающих в морскую пучину: нет ли там хищной пасти касатки? А когда один, самый смелый пингвин, ныряет в эту пучину на свой страх и риск, а потом выныривает над поверхностью воды, подавая знак другим: не бойтесь, мол, все в порядке, тогда и другие сыплются в морские волны, точно горох. Только в данном случае волны эти житейские.
Стремление к независимости от начальства и обстоятельств всегда выручало в сложных дефолтовых и кризисных ситуациях, которые так лихорадили общество и экономику страны. Любознательность, жажда к новым познаниям и трудолюбие помогли Андрею освоить массу профессий, без которых трудно крестьянствовать на земле.
Пришла необходимость - и освоил выращивание зерновых, картофеля, нелегкий механизаторский труд. Стало накладно вызывать на дом ветеринаров – освоил и эту профессию: научился лечить и ставить уколы животным, принимать сложные роды у коров и даже проводить операции.
Понадобилось, и научился сварочному ремеслу, строительному делу. Стал электриком, слесарем, каменщиком, штукатуром и маляром, пчеловодом и реализатором выращенной продукции. Для него нет слов «Не умею, значит, не могу», его девиз: «Не умею? Значит, научусь!»
6. В ЧЕМ СМЫСЛ ЖИЗНИ?
Этот вопрос не давал покоя. Бывало, сидит Андрей на стуле с книгой или газетой в руках и громко так вопрошает жену:
– В чем смысл жизни?! Нет, ты мне скажи, для чего человек живет?
– Ну, не знаю… Для семьи, наверное, для детей…
– Не у всех есть семья и дети! И что? Эти люди безсмысленно живут?
– Ой, не знаю, – отмахивалась от него жена, уходила в другую комнату, а в спину неслось обращенное уже не к ней, а, казалось, в сами просторы мироздания:
– Нет! Вы мне скажите: В ЧЕМ СМЫСЛ ЖИЗНИ?!
И, видимо, ТАМ, на самых высотах, был услышан этот вопль. Андрей заболел и в болезни крестился. В то время случайно попала к нему в руки небольшая книга, в которой говорилось о вере в Бога, о Христе. В это время недуг особенно обострился, не давая подняться с постели. И в этот момент словно коснулось его что-то незнакомое, неведомое, от чего полились рекой слезы, и пришло такое простое и ясное осознание:
– Как Господь нас любит! Как он любит всех людей! А, значит, и меня, такого обыкновенного и грешного… Мы, потомки изгнанного из рая Адама, живем на земле, чтобы стремиться к встрече с Ним, Богом, чтобы спасти свою безсмертную душу! Так вот в чем смысл жизни!
Он лежал и плакал, словно маленький мальчик, когда-то давно потерявший, а теперь внезапно обретший Отца.
После крещения жена несколько лет уговаривала Андрея венчаться. На что он с неизжитой с армейских времен военной прямолинейностью отвечал:
– Это потом вместе с тобой надо будет прожить всю оставшуюся жизнь?
Жена улыбалась:
– Ну, как-то так…
Подтолкнул их к такому важному жизненному шагу брат Андрея, который к тому времени уже служил в храме дьяконом:
– Я договорился с батюшкой. Будете венчаться в это воскресенье.
Тут запротестовала жена:
– У меня платья нет, и купить уже не успеваю…
Собрались, в чем были. А что такое оказалось венчание? Это первая исповедь и первое Причастие. Готовясь к первому в своей жизни таинству покаяния, они чистосердечно переписали из старенького, подаренного братом-дьяконом молитвослова примерную исповедь: «Ой, и эти грехи мои! И эти тоже!» Позже выяснилось, что исповедь эта была для монашествующих. У аналоя священник - протоиерей Владимир (Жилкин) терпеливо выслушал их волнительные речи по исписанным мелким почерком листочкам, которые они поочередно зачитали с горячностью пионеров на всесоюзной линейке, глубоко вздохнул и... отпустил им грехи.
Назавтра приняли святое Причастие. Узнали, что до начала венчания еще есть пара часов и решили съездить домой, управиться по хозяйству: успеем! Но не успели. Когда они, запыхавшиеся, вбежали в притвор храма, навстречу им выходила счастливая пара венчаных пожилых супругов, вслед за которыми шел батюшка. Дальше была немая сцена: Андрей с женой умоляюще смотрели на предельно уставшего священника. Накануне отец Владимир служил вечернюю и принимал исповедников. Наутро отслужил Литургию, опять же исповедывал мирян, потом было отпевание, потом крещение и венчание. Скажи он им тогда: придете в следующий раз, и они вряд ли бы уже пришли. Видимо именно это и почувствовал батюшка. Опять глубоко вздохнул и пригласил их немым жестом за собой в храм.
Венчание стало отправной точкой воцерковления всей семьи. Андрей, как настоящий капитан, встал у штурвала своего семейного корабля, благословленного в таинстве венчания. После прихода к вере Андрей отпустил бороду (бесов отгонять - шутит он) и поставил в гараж, а после совсем продал свой джип и пересел на "Оку", шокируя знакомых такими радикальными переменам в своем образе жизни. "Отчего-то стало стыдно ездить на джипе", - объясняет он любопытствующим свое решение. Устав чинить постоянно ломающуюся "Оку", купил позднее недорогую иномарку. Под стук топора и жужжание электропилы вспоминает он свои первые шаги в храме. Тот эмоциональный и духовный подъем призывающей благодати, которую щедро изливал Господь.
Как пела душа на литургии вместе с церковными певчими! Но когда голос Андрея раздавался под сводами храма, из алтаря выбегал посыльный алтарник с просьбой «не петь».
– Почему нельзя петь? – Недоумевал Андрей, – Божия Матерь радуется, когда люди на службе поют. И цитировал псалмопевца Давида: «Пою Богу моему, дондеже есмь…» (Пс. 145).
Зашел однажды в незнакомый храм, и священник того храма - протоиерей Димитрий (Черепанов), услышав его голос, тут же пригласил Андрея певчим на клирос (в церковный хор). Не имеющий музыкального образования, но одаренный от природы, он помучил с годик регента и других клирошан. Зато сейчас бабушки-прихожанки с любовью называют его «наш Андрей» и подают за него заказные записочки: о здравии Андрея, «который поет».
Период призывающей благодати с годами прошел, и Андрей стал многое видеть по-другому. Так бывает у подростков, когда они взрослеют, и начинают различать не только положительные стороны родителей. Андрей увидел, что не все так однозначно хорошо в земной церковной организации, как казалось ему поначалу. Но, Слава Богу, что и здесь проявил он свой пытливый ум, перелопатив гору святоотеческой литературы, доискиваясь до Истины. Встретились ему на пути и мудрые наставники, с которыми проводил он многочасовые беседы. И понял, что болезни отдельных членов земной церкви не могут запятнать Церковь Небесную. Что нужно, видя неправду, говорить об этом, помня о своих грехах, и всей душой стремиться в горний Иерусалим.
Тук-тук-тук, вж-ж-жик, вж-ж-жик…
– Господи, Иисусе Христе, помилуй мя…
Андрей разогнул ноющую спину. Повернулся в ту сторону, где в середине улицы стоял порушенный Никольский храм. Клуб, расположенный в нем закрыли из-за аварийного состояния здания. Местные хулиганы выбили стекла, украли все, что можно было украсть внутри. Но стены еще крепки. Ремонта требует северная сторона и крыша. В темноте ничего не видно, кроме висящих фонарями звезд. А ведь в светлое время суток, будь над храмом купол с крестом, пожалуй, с этой точки он был бы виден. Заныло сердце: нет, не осилить одному… Вспомнил детей – сына и дочерей: «Может, вернется кто-то из них в родительский дом… С молодыми можно и храм поднять».
Тук-тук-тук, тук- тук..
– Отче Николае, моли Бога о нас, грешных…
Визг тормозов. В сумерках фигура человека едва различима. Молодой голос окликнул:
– Здравствуйте! Вы не подскажете дорогу?
– Здравствуйте. Отчего же не подсказать, подскажу.
– Скажите, а крест через дорогу стоит, там что, кто-то похоронен?
– Никто не похоронен. Это поклонный крест. Всегда при въезде в село на Руси поклонные кресты устанавливали. Чтобы человек помолился перед дорогой.
– А вы что строите? Я тут иногда проезжаю… Давно уже строите…
– Давно… А ты знаешь, сколько Ной свой ковчег строил? Почти сто лет! Причем строил в чистом поле, рядом даже лужи не было. Все люди смеялись, принимали его за человека нездорового на голову. И где те, кто смеялись? И где оказался Ной?
– А, я понял! Это вы себе типа ковчега строите?
Андрей опустил руки с инструментами и задумался:
– Ну да, типа ковчега.
– А почему так поздно? В темноте же плохо видно.
– Так некогда мне днем. Работы много.
Парень сел в машину, и Андрей, случайно осветив его фонариком, увидел, как взметнулась его рука в крестном знамении.
Пора домой. Скрипят ступени строительных лесов, обхвативших часовенный сруб. Звезды-свидетели прислушиваются к шороху шагов странного человека.
– Господи, прости мне грехи мои по великой милости Твоей…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Как воспоминание о прошлом военно-морском периоде жизни хранятся в семье Андрея альбомы с фотографиями, офицерский китель и мица - головной убор морских офицеров. Пожалуй, любой из детей и внуков сможет лихо отстучать азбукой Морзе любимый напев МУХА: Ма-ма, У-нес-ло, Хи-ми-чи-те, Ай-да!
Каждое воскресное утро едет "этот странный человек" по дороге в храм мимо вереницы огородов. Люди в это время задают корм скотине. Вот останавливаются они, опершись о вилы, провожают взглядом удаляющуюся по взгорку машину Андрея. Они – снова «пингвины» на крутом морском берегу. А он – опять тот первый «пингвин», который зовет их за собой.
Апрель 2017 год.